В. И. Прокопцов, научный руководитель Межвузовского учебно
| Вид материала | Документы |
- Информационно-поисковая система “Научный потенциал вуза”, 31.25kb.
- Магнитоакустическая эмиссия магнетитовых и титаномагнетитовых руд железорудных месторождений, 290.93kb.
- Председателем Оргкомитета конференции является научный руководитель ниу вшэ профессор, 56.04kb.
- Председателем Оргкомитета конференции является научный руководитель ниу вшэ профессор, 51.47kb.
- «Учебно-научный медицинский центр», 922.54kb.
- Научный совет по философии образования и проблемам методологии исследования в образовании, 166.51kb.
- О проведении межвузовского конкурса, 86.51kb.
- П. А. Столыпина на приз Правительства Вологодской области Общие положения Организаторами, 26.67kb.
- Конспект лекций, 5908.96kb.
- В. И. Прокопцов эдукология: принципиально новая наука образования, 7786.94kb.
А.А. Ухтомский
«Я знал, что пожизненный мой собеседник,
Меня привлекая сильнейшей из тяг,
Молчит, крепясь из сил последних,
И вечно числится в нетях»
Б. Пастернак
«Достоевский в противоположность Гете, самые этапы стремился воспринять в их одновременностях, драматически сопоставить и противопоставить их, а не вытянуть в становящийся ряд. Разобраться в мире значило для него помыслить все его содержания как одновременные и угадать их взаимоотношения в разрезе одного момента» ...
«Ведь диалогические отношения ... это – почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение ... Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, вещи, – с ними можно только диалогически общаться ... В каждом случае звучал ... спор (микродиалог) и слышались ... отголоски большого диалога».
М. Бахтин
«Мыслить – значит говорить с самим собой... Значит внутренне (через репродуктивное воображение) слышать себя самого».
И. Кант
«... Подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге ... Слово умирает во внутренней речи, рождая мысль».
Л.С. Выготский
«Вероятно, в порядке общего предположения можно сказать, что в истории человеческого мышления наиболее плодотворными часто оказывались те направления, где сталкивались два различных способа мышления... Если они действительно сталкиваются, если, по крайней мере, они так соотносятся друг с другом, что между ними устанавливается взаимодействие, то можно надеяться, что последуют новые и интересные открытия».
В. Гейзенберг
В человеке «рассудок умозаключает и – не знает, о чем он умозаключает без ума, а ум оформляет, делает ясным и совершенствует способность рассуждения, чтобы знать, что именно он умозаключает».
Николай Кузанский
Пока – достаточно. Буду исходить из того, что в сознании читателя уже возникла некая неясная проблемная установка (только установка, еще не раздумье), и сформулирую теперь – уже от себя – важнейшие предположения, связанные с проблемой Творческое мышление и Собеседник.
* * *
Но предварительно несколько слов о характере этой книги. В 60-70-е годы в философской литературе резко возросло внимание к проблемам диалога как основы творческого мышления. Своеобразным культурологическим введением здесь оказались книги М.М. Бахтина, и прежде всего «Проблемы поэтики Достоевского» (переиздана в 1972 г.). Дело не в новизне самой проблемы. Дело в глубине, точности и продуктивности анализа, в будоражущей силе идей, исторических реконструкций, в способности Бахтина входить в самый глубокий подтекст человеческого творчества. Дело в том, что сами книги Бахтина стали серьезнейшим культурным событием, во многом определяющим направление мысли самых различных теоретиков в самых различных сферах исследования: в философии, лингвистике, искусствознании, логике... Но, кроме того, книги Бахтина «пришлись к слову, к мысли...
В логике такую же плодотворную роль сыграли книги И.Лакатоса, и особенно великолепная работа «Доказательства и опровержения». В этой книге диалог вокруг конкретных математических проблем, представленный исторически, развернутый сквозь века, оказался ключом для нового и поразительно глубокого понимания истории науки и ее современных перспектив. Творческий конструктивный характер мышления предстал в книге Лакатоса как стержень логики, в ее самых изощренных и формализованных отсеках... В языкознании осмысление концепции Н.Хомского... все определеннее обертывается теми же антиномиями спора, диалога, как решающей, порождающей речевой стихии. Но тут снова обнаружилось, что наиболее глубокие и плодотворные мысли, проникающие в самую суть «разговора, обращенного к самому себе, были развиты уже несколько десятилетий назад в гениальной (не надо бояться этого слова) книге Л.Выготского «Мышление и речь».
Поворот совершился. Мне думается, что в нем заключено будущее современного знания. Особые перспективы таятся в проблемах «логики диалога» для развития диалектики, для разрешения и переформулировки многих давно назревающих проблем диалектической логики.
В книге, предлагаемой сейчас вниманию читателя, я пытаюсь как бы заново, с историологических, философских позиций продумать вопрос о решающей роли логики диалога в развитии творческого мышления, в особенности в развитии теоретического творчества.
«Как бы заново» здесь означает, что, мы – вместе с читателем – размышляем над проблемой в ее исходном определении, заостряем эту проблему, поворачиваем разными углами и гранями, совместно участвуем в «мыслительном эксперименте» над «диалогическими» формами теоретизирования, но пока что, в пределах этой работы, не входим в «историю вопроса», не отвергая иных точек зрения, и не ведем специальных дискуссий. Мне просто хотелось ввести читателя в саму лабораторию философского мышления и одновременно с основной содержательной проблемой решать еще одну, эвристическую задачу: дать читателю возможность ощутить сам процесс «философствования», возможность побыть в «шкуре» философа.
Эта дополнительная задача (впрочем, столь же, как и основная) многое объясняет в структуре, композиции книги, в ее внутренней логике. Я не раз «возвращаюсь назад», переформулирую сказанное «выше», сталкиваю между собой близкие формулировки или близкие логические ходы.
Чтобы следить за движением моей мысли, читатель должен то и дело «перелистывать» страницы к началу, потом заглянуть на последующие листы (до которых он еще не дошел в систематическом чтении), сравнить наш анализ и собственную позицию того или другого автора.
Читатель (впрочем, и автор также) все время спорит с собой, уточняет, опровергает, развивает свои собственные положения и предположения. Книга сама построена по схеме «диалога», но эта схема осуществлена не внешне, не в форме «спора персонажей», как в античном диалоге, но внутренне, в самой манере развивать мысль (но, значит, и тормозить ее, останавливать, обращать вспять и т.д. и т.п.). Я прекрасно понимаю, что такая форма не облегчает читателю жизнь, сделает чтение (особенно в начале) более сложным и продолжительным. Но в целом, надеюсь, труд оправдается...
В.С. Библер [23]. С. 3 – 10
ОСР-Б: 8.3.4.2. Философия политики
Введение
Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание.
Данте. Божественная комедия
Современное общество обречено быть политическим. Оно отличается от традиционного двумя главными признаками: наличием промышленной индустрии, направленной на преобразование природы, и индустрии социальной, направленной на активное преобразование общественных отношений. Последняя составляет основу политики...
...Главное, чему учит современная философия политики – это ориентация в многокачественном и высокомобильном мире, требующем диалоговых стратегий как в области теории, так и в сфере общественно-политической практики. Она предупреждает против «монистического нетерпения» всех любителей нанизать мир на один стержень, найти его единый «базовый принцип», вывести все его разнообразие из единого основания.
Философия диалога исходит из того, что полученный в ходе диалога (культур, цивилизаций, политических партнеров) ответ в принципе нельзя получить никаким другим путем, и опыт этот не только обогащает сферу полезного, но и сферу духовного, ибо в ходе диалога возделывается поле взаимного согласия людей, растет копилка общечеловеческих ценностей. Общечеловеческое не дано заранее или навязано в виде объективного «природного» закона: мы со времен христианства знаем, что природное человеку не указ – важно то, что выстрадано людьми сообща и признано ими как совместное достояние. Философия диалога – это, по сути, теория обретения совместных человеческих достояний (В.П.). И в рамках такой философии собственно политической теории принадлежит далеко не последняя роль, ибо стержнем этой теории является учение о партнерстве...
А.С. Панарин [24]. С. 5 – 15
ОСР-РО: М-8.3.5. Синергетика – новое мировидение
Синергетика вводит принципиально новое видение мира и новое понимание процессов развития. Оно ново в сравнении с тем преобладающим способом видения, который господствовал на протяжении предшествующих столетий в классической науке – науке Ньютона и Лапласа: случайность исключалась как нечто внешнее и несущественное; процессы в мире представлялись как обратимые во времени, предсказуемые и ретросказуемые на неограниченно большие промежутки времени; эволюция – как процесс, лишенный отклонений, возвратов, побочных линий. Картина мира классической науки – лапласовский детерминизм – выглядит с современной точки зрения, по остроумному замечанию известного бельгийского ученого И.Пригожина, почти как «карикатура на эволюцию».
Синергетика основана на идеях системности или, можно сказать, целостности и мира и научного знания о нем, общности закономерностей развития объектов всех уровней материальной и духовной организации, нелинейности (т.е. многовариантности и необратимости)1, глубинной взаимосвязи хаоса и порядка (случайности и необходимости). Синергетика дает новый образ мира. Этот мир сложноорганизован. Он открыт, т.е. является не ставшим, а становящимся, не просто существующим, а непрерывно возникающим миром. Он эволюционирует по нелинейным законам. Последнее означает, что этот мир полон неожиданных поворотов, связанных с выбором путей дальнейшего развития.
Есть основания предположить, что в связи с интенсивным развитием синергетики в науке происходит сейчас не меньшая, а скорее всего, даже более глубокая и масштабная по своему характеру революция, чем научная революция, вызванная возникновением теории относительности и квантовой механики.
Итак, синергетика явилась радикально новым способом видения мира. И в то же время она парадоксальным образом возвращает нас к тем идеям, которые имеют тысячелетнюю историю. Синергетика заставляет нас переоткрыть, по-новому осмыслить то, что составляет сокровищницу древней мудрости, прежде всего мудрости Древнего Востока. Синергетика – и в этом ее своеобразие – не только синтезирует фрагменты обыденного и отчасти научного, дисциплинарно разбросанного знания, но даже связывает эпохи – древность с современностью, с новейшими достижениями науки, – а также принципиально различные, восточный и западный, способы мышления и мировосприятия.
От Востока синергетика воспринимает и развивает далее идею целостности (все во всем) и идею общего закона, единого пути – пути Дао, – которому следуют и мир в целом, и человек в нем. А от Запада она берет традиции анализа, опору на эксперимент, общезначимость научных выводов, их транслируемость (от одной школы в науке к другой, от науки – к обществу в целом) через научные тексты, особый математический аппарат и даже запись на дискетке компьютера.
Синергетика как мировидение несет в себе немалый гуманистический потенциал. Основной пафос, лейтмотив синергетики состоит в том, чтобы попытаться описать сначала на качественном уровне посредством некоторых фундаментальных идей и образов, а затем, возможно и посредством одного и того же математического языка взаимоподобные процессы развития в сложных системах физики, химии, биологии, географии, социологии. Тогда может появиться возможность найти оптимальные для человека «сценарии», пути развертывания событий и даже в глобальном, мировом масштабе и овладеть способами управления процессами развития. Осознание этой возможности несет в себе надежды на выживание в нашем необычайно сложном мире с множеством грозящих катастроф: ядерной, экологической, генетической, биологической...
Е.Н. Князева [25]
ОСР-Б: М-8. 3.5.1. Социальная синергетика и акмеология
Глава 1. Основные принципы синергетической акмеологии
§ 1. Предмет синергетической акмеологии
и ее интегративный характер
Если естественнонаучная синергетика зародилась в 60-х годах, то социальная синергетика стала формироваться только в 90-х1. К началу XXI в. она приняла форму концепции синергетического историзма2. В этой концепции не только определен полный набор фундаментальных понятий (порядок, хаос, диссипативная структура, бифуркация, конкуренция, кооперация, отбор, аттрактор и т.п.), но и раскрыта связь между этими понятиями, отражающая объективные закономерности социальной самоорганизации. Таким образом, контуры фундаментальной социальной синергетики в настоящее время обрисовались достаточно ясно. Проблема теперь состоит в том, чтобы применить эту концепцию к решению конкретных проблем, стоящих перед общественными науками, как фундаментального, так и прикладного характера.
Если естественнонаучная синергетика исследует общие закономерности самоорганизации в природе, то социальная синергетика исследует общие закономерности социальной самоорганизации, т.е. взаимоотношений социального порядка и социального хаоса. Из этого определения предмета социальной синергетики видно, что она отнюдь не сводится к хаосологии (учению о хаосе). Поскольку самоорганизация есть качественное и притом структурное изменение некоторой объективной реальности, постольку синергетика является теорией развития. Но она вносит существенно новое в само понятие развития. Традиционная теория (диалектическая концепция Г.Гегеля и К.Маркса) рассматривала развитие как процесс перехода от одного порядка к другому. Хаос при этом или вообще не учитывался, или рассматривался как некий, побочный и потому несущественный продукт закономерного перехода от порядка одного типа к порядку другого (обычно более сложного) типа. Для синергетики же характерно представление о хаосе как о таком же закономерном этапе развития, как и порядок. Причем, в отличие от древних наивных представлений о рождении «космоса» (порядка) из первичного хаоса и о последующем превращении этого «космоса» снова в хаос, синергетика рассматривает процесс развития как закономерное и притом многократное чередование хаоса и порядка (так называемый детерминированный хаос). Любопытно, что в грандиозной гегелевской системе полярных категорий, образующих многочисленные антиномии, есть что угодно, кроме одного – антиномии порядка и хаоса. Великий диалектик как бы потерял ее. И это не случайно: это отражало состояние науки и философии того времени. Поэтому синергетика никоим образом не является простым переводом старой теории развития на новый язык, а представляет собой ее далеко идущее развитие и обобщение.
Синергетическая концепция хаоса существенно отличается и от интерпретаций этого понятия, которые абсолютизируют хаос (современный деконструктивизм): если развитие есть закономерное чередование порядка и хаоса, то это значит, что хаос обладает, вообще говоря, творческой силой (способностью) рождать новый порядок. При этом существенно, что с синергетической точки зрения рождение нового порядка из хаоса не вынуждается какой-то внешней силой, а имеет спонтанный характер. Вот почему синергетика является теорией самоорганизации (а не организации)...
...Наряду с социальной синергетикой и задолго до нее возникло другое направление научных исследований, которое получило наименование акмеологии (Н.А. Рыбников, 1928). Речь шла вначале о новом направлении в исследовании психологии человека. Еще в середине ХХ в. выдающийся российский психолог Б.Г. Ананьев выдвинул идею о необходимости дополнить исследование психического мира ребенка (педагогика) и человека преклонного возраста (геронтология) исследованием психики зрелого (взрослого) человека. Предметом этой области знаний должно было стать изучение закономерностей (путей) достижения максимального совершенства во всех видах индивидуальной деятельности (А.А. Бодалев, Н.В. Кузьмина, А.А. Деркач и др.)1. Поскольку максимальное совершенство есть вершина в развитии деятельности, а вершина по-гречески называется akme (акме), то эта область знаний и получила название акмеологии. При этом под «акме» имелось в виду такое состояние индивидуума, при котором достигается высший результат его деятельности («звездный час»), а не процесс движения к этому состоянию (рис. 3)...
...До сих пор мы ограничивались формальным подходом к анализу мотивов движения к акме. Мы не задумывались над тем, почему индивидуум стремится совершенствовать свое профессиональное мастерство и улучшать свой социальный статус. Постановка этого вопроса сразу наводит на мысль, что в основании любого социального роста лежит некоторая ценностная установка: индивидуум стремится создать наивысшую доступную ему ценность и добиться ее адекватной общественной оценки (общественного признания). Но как только формальный анализ мотивов достижения к акме доходит до содержательного анализа социальных ценностей, акмеолог переходит от исследования индивидуума к исследованию социума.
Это не значит, что в этом пункте акмеологии как науки о психологии зрелого (взрослого) человека приходит конец. Напротив, подтверждаются вещие слова Б.Г. Ананьева и других ведущих акмеологов, что акмеология не может быть сведена к какому-то отделу психологии, ибо она оказывается интегративной наукой, пограничной между психологией, социологией, культурологией, этнологией и даже философией. Именно этим обстоятельством, как справедливо отмечает Н.В. Кузьмина, объясняется то, что акмеологии пока не нашлось подобающего места в словарях.
С первого взгляда может показаться, что между социальной синергетикой и акмеологией нет ничего общего. Ведь социальная синергетика исследует взаимоотношение порядка и хаоса в социальных системах различной степени сложности. Акмеология исследует пути достижения наивысшего совершенства в индивидуальной деятельности. В первом случае нас интересует социум; во втором случае нас интересует индивидуум. Но если присмотреться к делу внимательнее, то нетрудно нащупать одну точку соприкосновения. Такой точкой является так называемый простой аттрактор. Ведь это предельное состояние социальной системы, при котором она достигает в данных условиях среды максимальную устойчивость. Поэтому простой аттрактор можно рассматривать как своеобразное акме уже не у индивида, а у социума. Все это, по-видимому, указывает на возможность создания своеобразной синергетической акмеологии. Предметом этой науки должно быть исследование закономерностей достижения произвольной социальной системой максимального совершенства путем самоорганизации.
Такое определение предмета синергетической акмеологии не только не противоречит определению предмета традиционной акмеологии, но и включает ее как частный случай... Конструируя синергетическую акмеологию, мы переходим от изучения индивидуального акме к акме социальному (коллективному)...
...Нетрудно заметить, что синергетическая акмеология должна иметь ярко выраженный междисциплинарный характер, позволяющий ей интегрировать различные области знания и деятельности.
§ 2. Акмеология и идеология
Прежде всего, обнаруживается тесная связь между акмеологией и идеологией как учением об идеале. Как известно, высший этаж философского здания образует учение о ценности. Но что является критерием ценности? Анализ этого вопроса показывает, что ценность связана с понятием идеала. Таким образом, в основе системы ценностей, составляющих данную культуру, лежит идеал. Поэтому аксиология, в конечном счете, неизбежно становится «идеалогией», т.е. учением о природе и универсальных закономерностях формирования и реализации идеала. Ирония истории состоит в том, что термин «идеалогия» был заменен более двусмысленным и поэтому менее удачным термином «идеология», который в ХIХ в. использовался для обозначения общего учения об идеях1. Однако в ХХ в. этот последний термин все чаще стал употребляться для обозначения именно учения об идеале (коммунистическая идеология, нацистская идеология, идеология либерализма, религиозная идеология и т.п.).
Феномен идеала отчетливо прослеживается на всех этапах развития культуры...
...Возникает вопрос: каково соотношение понятий «идеал» и «истина»? Чтобы понять их различия и специфику, надо учесть разницу между конформизмом и трансформизмом.
Конформизм означает приспособление к окружающему миру, такому, каков он есть безотносительно к нашему существованию и нашим желаниям. Другими словами, конформист изменяет свои желания, чтобы «подогнать» их к независимому от него объекту. Напротив, трансформизм предполагает преобразование окружающего мира таким образом, чтобы «подогнать» его к нашим желаниям1. В первом случае субъект изменяется применительно к объекту: во-втором – объект применительно к субъекту. С этой точки зрения истина есть соответствие знания объекту, каким он существует до, вне и независимо от нас. В отличие от заблуждения она дает нам картину мира, каким он является «на самом деле», так сказать, «в себе».
То обстоятельство, что получение знания, в конечном счете, всегда предполагает взаимодействие субъекта с объектом, не является (вопреки широко распространенному мнению) препятствием для познания объекта «в себе». Дело в том, что истинное знание (в отличие от ошибочного или бессмысленного, т.е. противоречивого) благодаря адекватности отражения им реальности предполагает (как это ни парадоксально звучит!) возможность выхода за рамки знания и субъективности вообще в сферу реальности «в себе». Парадокс снимается именно адекватностью отражения, т.е. самим пониманием объективной истины. В физике это проявляется в познании инвариантов, фигурирующих в законах симметрии. Лучшим доказательством способности знания выходить за собственные рамки является возможность появления в нашем сознании мысли о существовании независимой от знания реальности. Если бы знание не могло совершить такой пируэт, подобная мысль вообще не могла бы никому прийти в голову.
Во второй половине XX века получила широкое распространение постпозитивистская точка зрения, отрицающая существование объективной истины как соответствия знания объективной реальности (Поппер, Лакатос, Кун, Фейерабенд). Между тем, развитие научного исследования в XX веке (прежде всего, теоретической физики) показало, что теоретическое знание есть такой вид умозрительного знания, который объясняет (в данной предметной области) известное эмпирическое знание и предсказывает новое эмпирическое знание. Это умозрительное знание становится объективной истиной (т.е. адекватным отражением сущности множества исследуемых явлений) в том и только в том случае, если предсказываемое эмпирическое знание совпадает с тем, которое получается экспериментально. Очевидно, что понятие объективной истины отражает эту реальную ситуацию, возникающую в науке не часто и достигаемую с большим трудом. Следовательно, это понятие есть продукт реальной научной деятельности, а не плод схоластических спекуляций. Обратим внимание, что если понятие объективной истины теряет смысл, то теряет смысл и научная деятельность как таковая, единственной целью которой всегда была объективная истина и только она (В.П.)..
В.П. Бранский, С.Д. Пожарский [26]. С. 5 – 26
ОСР-Б: М-8.3.5.1.1. Истина как смысл человеческой деятельности
Введение
Выработав в течение тысячелетий систему предельных ориениров культурного развития, необходимых для сохранения и развития самой социальности, человечество передает эти ориентиры от поколения к поколению посредством никогда не прерывающейся культурно-исторической традиции... Поиски смысла и критериев Добра, Красоты и Истины так же вечны, как вечно стремление человечества воплотить в своей жизнедеятельности и ее результатах эти высшие ценности.
Сегодня уже не приходится доказывать, что ценностное отношение человека к миру имманентно самой социальности, а потому нет и не может быть таких форм человеческой деятельности, которые не включали бы в себя ценностных регуляторов... Именно такая постановка вопроса характерна и для исследований ценностных аспектов научно-познавательной деятельности.
Фундаментальная проблема соотношения познавательного и ценностного аспектов человеческой деятельности, а соответственно – места и роли истины в системе основополагающих ценностей культуры, относится к сущности научной деятельности, а потому то или иное ее решение непосредственно связано с самосознанием и самопознанием науки как формы духовного производства. Ведь научная деятельность конституируется в особый тип именно потому, что на определенном этапе общественно-исторического развития человечество осознает жизненную необходимость существования и развития такого рода специализированной деятельности, которая направлена исключительно на добывание истины... Истина осознается как один из важнейших ориентиров человеческой жизнедеятельности, наряду с добром и красотой, и в этом своем качестве выступает одной из фундаментальных ценностей культуры.
И тем не менее, области исследования истины как центра гносеологической проблематики, с одной стороны, и ценностей как смыслообразующего элемента культуры – с другой, до последнего времени почти не пересекались друг с другом. Напротив, одной из характерных особенностей современных исследований ценностных аспектов научного познания является то, что истина рассматривается в них как имманентное свойство конечного результата научно-познавательной деятельности. Что касается, ценностной природы и регулятивной функции истины-ценности, то они фактически никак не проявляют себя в самом процессе научного исследования, поскольку в принципе отличны от природы и функций таких ценностей, как доброта и красота...
...Для того чтобы проблема ценностной природы истины вошла в сферу исследовательских интересов гносеологов и методологов науки, должны были произойти значительные изменения в сфере самосознания самой науки... Вместе с тем, и аксиология должна была подойти к существенно более глубокому пониманию ценностей и преодолеть отношение к истине как ценности, не обладающей ни свойствами, ни функциями, присущими другим ценностям.
Пересечение проблемных полей гносеологии, методологии науки и аксиологии обусловило специфику той конкретной познавательной ситуации, которая породила изложенное в данной книге видение проблемы ценностной природы истины и особенностей истинностной регуляции человеческой деятельности. Это видение основано на признании как самого факта существования объекта по имени «истина», так и несомненной инвариантности этого факта по отношению к любой конкретной интерпретации, которая дается ему в той или иной концепции. Вместе с тем предметом анализа будут только те вопросы, которые касаются бытия истины как регулятивной идеи разума, как идеи-образа, идеи-смысла, стоящей в одном ряду с кантовскими идеями Бога, бессмертия души и свободы, с фундаментальными ценностями добра и красоты.
Приступая к созданию определенного текста, автор уже владеет тем знанием, опредмеченной формой которого данный текст является. Поэтому форма изложения полученного результата, определяющая структуру книги, подчинена обоснованию ряда вполне определенных идей и положений, претендующих на то, чтобы стать предметом обсуждения в профессиональном сообществе.
В первом разделе, рассматриваются те проблемы понимания истины, которые позволяют выявить ее ценностную природу и сущностное единство с другими фундаментальными ценностями. Трижды повторяющееся в названиях этого раздела слово «парадоксы» призвано подчеркнуть специфичность того смысла, который связан с ценностной ориентацией на Истину, особые качества истины-ценности и осуществляемой ею регулятивной функции, побуждающие многих исследователей решительно противопоставлять истину другим ценностям культуры.
Объем и значение второго раздела определяется исключительностью той роли, которую играет ориентация на Истину в научном познании... Проблемное поле этого раздела определяется прежде всего сомнением в том, что эффективность научного познания в достижении истины обеспечивается его принципиальным отличием от всех других видов человеческой деятельности...
Наконец, в третьем разделе Истина выводится за достаточно узкие рамки научного познания в сферу смыслополагающей деятельности человеческого духа, для которого она выступает одним из необходимых моментов его собственного самоопределения и самообоснования. Центральной проблемой этого раздела является проблема совместимости Истины с Утешением и Надеждой, без которых человек не может достичь осмысленности своего бытия.
Н.С. Чернякова [27]. С. 2 – 6
ОСР-Б: М-8.3.5.1.2. Что производит наука?
Научные знания
Итак, продуктом научной деятельности являются, прежде всего, знания. Однако важно иметь в виду, что знания, как мы уже говорили, приобретаются не только в науке.
– Поэтому знания бывают научные и ненаучные.
Уже поэтому «истинное» не эквивалентно понятию «научное». Вполне может быть получено истинное знание, которое, вместе с тем, не является научным.
С другой стороны, понятие «научный» может применяться и в таких ситуациях, которые отнюдь не гарантируют получение истинных знаний.
Существует совокупность критериев научности, используя которые профессионалы легко отличают научную работу от ненаучной.
...Следует иметь также в виду, что установление истинного знания в науке сравнительно жестко регламентируется на эмпирическом уровне.
...Однако совершенно не просто устанавливаются истины на уровне теории.
Как писал Л.Брауэр, «неправильная теория, не наталкивающаяся на противоречие, не становится от этого менее неправильной, подобно тому как преступное поведение, не остановленное правосудием, не становится от этого менее преступным».
К.Поппер даже утверждал, что, хотя поиск истины, несомненно, является душой научного познания, установление истины на теоретическом уровне в принципе невозможно. Любое теоретическое высказывание, как показывает, с его точки зрения, история, всегда имеет шанс быть опровергнутым в будущем.
– Одним из важнейших отличительных качеств научного знания является его систематизированность...
Научная систематизация знания обладает целым рядом важнейших особенностей. Для нее характерно стремление к полноте, ясное представление об основаниях систематизации и их непротиворечивости.
Элементами научного знания являются факты, закономерности, теории, научные картины мира...
С.В. Девятова, В.И. Купцов [27]. С. 9 – 11
ОСР-Б: 8.3.6. Является ли Философия наукой?
...Мы привыкли считать философию, в частности, марксистскую, наукой... Философия никогда не была, не является и, надеемся, никогда не будет наукой (Это относится и к марксистской философии)...
...Философия – не наука, это, как все мы признаем, мировоззрение, то есть система взглядов на мир, на общество, на свое место в этом мире и обществе...
А.Л. Никифоров [29]
ОСР-Б: М-8.3.6.1. Проблема научности философии
и «контрфилософия»
...Под «контрфилософией» мы понимаем философскую по своей природе систему агрументов, нацеленную на доказательство актуальной или потенциальной неистинности всякого философского знания, выступает ли оно в обыденной или профессиональной форме. По понятным причинам «контрфилософия» создает видимость своего внефилософского представительства, говорит от имени разгневанной публики, простых людей или передовых, инакомыслящих интеллектуалов, оперирует терминами здравого смысла, аппеллирует к злобе дня, назревшим общественным проблемам, к теневым сторонам философской и социальной жизни.
В ХХ в. «контрфилософия», полагаясь на доверие общества к бурно развивающемуся естествознанию как образцу «истинного» познания, выступает от лица позитивной науки, чаще всего избирает роль обвинителя. С праведным гневом она отлучает философию «вообще» (а не просто какое-нибудь отдельное догматизированное официальное философское учение) от науки, отказывает философии в праве на истину...
К.Н. Любутин, Д.В. Пивоваров [30]
ОСР-Б: 8.3.6.2. Когнитивные науки на историческом фоне
...Ненаучные течения в философии после Юма
Исследования сознания Юмом были проведены настолько тщательно и с такой последовательностью, что они вырвали Канта (1724 – 1804) из – как он сам выразился – «догматического сна» его метафизики, отмеченной на первых порах печатью рационализма. С другой стороны, метод Юма отличался такой строгостью, т.е. узкой эмпиричностью, что стали явно проступать признаки скептицизма как следствия эмпиризма, еще незаметные у Локка. Сам Юм всячески подчеркивал, что из сколь угодно большого числа отдельных эмпирических фактов нельзя вывести общезначимого закона. Это значит, что естественнонаучные и психологические законы не могут быть оправданы эмпирически в строгом смысле, а оказываются на поверку лишь обобщениями, базирующимися на естественных привычках человеческого мышления. Такое отрицание необходимой природы законов естествознания было неприемлемо для Канта, и он был счастлив, когда ему удалось «спасти», по крайней мере, необходимость всеобщих основополагающих начал естествознания, придав рационалистическому учению о врожденных идеях новый облик учения об априорных формах и категориях познания.
Как ни парадоксально, именно эти усилия Канта послужили исходным пунктом ненаучных течений XIX и XX вв. Решающую роль при этом играло характерное практически для всех философов нового времени (за вычетом Лейбница) незнание логики. Так, Кант считал возможным доказать, что все аргументы рационалистической метафизики в связи с их антиномичностью не имеют силы и что тем самым опровергается возможность научного познания вещей в себе; что естественные науки могут исследовать только явления вещей, продуцируемые познающим духом. Гегель же полагал, что историческое раскрытие духа и развитие его научных и культурных порождений необходимо исследовать посредством диалектики, превосходящей нормальную научную логику. Хотя Гегель надеялся подойти на этом пути к открытию истинной науки, такой подход открыл простор для бесконтрольных спекулятивных рассуждений; воцарился ненаучный стиль философствования... Неудивительно, что вплоть до наших дней продолжают существовать ненаучные и антинаучные философские течения в лице идущих от Гегеля марксистов, ницшеанцев, бергсонианцев, экзистенциалистов и герменевтиков...
Г. Кюнг [31]
ОСР-РО: М-8.3.7. Как я понимаю философию
...Становление философского сознания – это всегда внутренний акт, который вспыхивает, опосредуя собой другие действия. Действия, в результате которых появляется картина, хорошо сработанный стол или создается удачная конструкция машины, требующая, кстати, отточенного интеллектуального мужества. В этот момент может возникнуть некоторая философская пауза, пауза причастности к какому-то первичному акту. Передать и эту паузу, и новую возможную пульсацию мысли обязательным научением просто нельзя. Ставить такую задачу абсурдно. Это возможно только в том случае, если то, что называется философией, воспринимают как институционализированную часть государственного идеологического аппарата, некоторое сродство распространения единомыслия по тем или иным мировоззренческим проблемам.
Но это уже совсем другая задача, правомерность которой можно оспаривать или нет, но к философии она отношения не имеет.
Более того, философия, как я ее понимаю, и не была никогда системой знаний. Люди, желающие приобщиться к философии, должны ходить не на курс лекций по философии, а просто к философу. Это индивидуальное присутствие мыслителя, имеющего такую-то фамилию, имя, отчество, послушав которого можно и самому прийти в движение. Что-то духовно пережить... Этому нельзя научиться у лектора, просто выполняющего функцию преподавателя, скажем, диамата. Общение возможно лишь тогда, когда слушаешь конкретного человека. Например, у Иванова есть какой-то свой способ выражения себя и в этом смысле – своя философия, т.е. есть уже некий личный опыт, личный, пройденный человеком путь испытания, которое он пережил, узнал, идентифицировал в философских понятиях, воспользовавшись для этого существующей философской техникой. И, исходя из своего личного опыта, он вносит что-то новое в эту технику. Короче говоря, философия – это оформление и до предела развитие состояний с помощью всеобщих понятий, но на основе личного опыта...
М.К. Мамардашвили [32]. С. 14 – 15
ОСР-PО: M-8. 3.7.I. Философия. Притворись ее знатоком
Что такое философия
Ответить на этот вопрос даже и не пытайтесь – сразу меняйте тему разговора. Лучше уясните для себя с самого начала две вещи.
Первое. Философия – это не предмет и не дисциплина, а вид деятельности. Философ не изучает философию, а занимается ею – философствует... И второе: Философия – это «концептуальный анализ», выражаясь по-научному, а по-простому – размышление о размышлении...
...Копаться в мелочах мы не будем, сосредоточимся на главном… Если вы случайно столкнетесь с философией нос к носу, с первого взгляда вам наверняка покажется, что это что-то сверхумное и сверхсложное. На самом же деле весь секрет в том, что философы, за редким исключением, абсолютно не умеют объясняться простым языком, доступным обыкновенному человеку. Они даже не понимают толком, что такое обыкновенный человек, – в лучшем случае знают о нем понаслышке.
Так что хочешь не хочешь, а надо научиться хотя бы минимально ориентироваться в тех терминологических дебрях, которые служат естественной средой обитания современных философов. Но не тушуйтесь. Как сказал бы Поздний Витгенштейн (только не путайте его с Ранним Витгенштейном, который не сказал бы этого ни в коем случае), «лингвистическая компетентность – это умение расставить слова в правильном порядке». Что означают эти слова, знать совсем не обязательно...
Д. Хэдкинсон [33]. С. 7 – 8
ОСР-РО: М-8.3.7.1.1. Язык философии
Введение
Вещи говорят за себя. Что-то мешает нам услышать тему «язык философии», так, словно при философии, кроме философии есть еще и язык, что-то вроде ящика с инструментами или, может быть, материала для критики и обработки. Наша задача не в том, чтобы обслужить со стороны языка философскую профессию, подав ей в руки новые орудия труда и сырье. У нас давно уже кончилась вера, будто за невразумительным, неряшливым и тягостным текстом, каким бы философским именем он ни назывался, может еще таиться важный подлежащий извлечению смысл. Философская мысль весит ровно столько, сколько весит философское слово. Причем сорное или пустое слово не flatus vocis, не пустое сотрясение воздуха. Оно по-разному, большей частью через беззащитные молодые умы, разрушает мир. Какой экологии ждать от человека, делающего грязь при первом прикосновении к вещам. Первое такое прикосновение – мысль и слово.
Отсюда вовсе не следует, что надо поскорее учредить комиссию, расставить контрольно-пропускные пункты, проверять и анализировать, разбираться в словесной грязи и, скажем, отбирать диплом философа у тех, кто губит нашу языковую и мыслительную среду. Материальный хлам всегда требует разбора, утилизации, словесный – очень редко. Всего лучше спокойно оставить его там, где он есть. Как ни расстроено наше сегодняшнее общество, каким безнадежным ни кажется дело философии, оно всегда только в том, чтобы еще и еще раз попытаться дать слово мысли. Дать слово мысли, к счастью, не значит манипулировать лексикой и терминологией, подыскивать и оттачивать выражения, конструировать и структурировать тексты. Мысль, если она мысль, с самого начала уже есть то, чем оказывается в своем существе слово: она есть смысл. Мысль поэтому всегда хранит исключительное отношение к слову. Философия несет в себе язык. Сочетание «язык философии» должно поэтому звучать примерно как «свечение света». Легко догадаться, что нечто подобное должно произойти и с «философией языка». Нужны специальные операции по искусственному разграничению понятий, чтобы удержать эти две на вид – в их грамматической форме – такие разные темы от слияния друг с другом и с мыслью. «Язык философии» в конечном счете это попытка дать говорить самой философии в наше время, в нашей – русской – языковой среде.
Чего явно мы не собираемся делать, так это вводить еще один раздел или подраздел в области так называемых философских дисциплин. Нам удобно то, что, несмотря на прилагавшиеся усилия, предмет «язык философии» рядом, скажем, с «историей философии» или «философии техники» не сумел закрепиться как самостоятельный. Мы постараемся, чтобы он таким и не стал никогда...
...Только кажется, будто после Хайдеггера, Витгенштейна, Гадамера, Жака Деррида на повестке дня стоит и просится в ряд философских дисциплин тема языка философии – знай формулируй предмет, очерчивай проблематику, отыскивай предшественников, разрабатывай методологию, оценивай научную новизну новых разработок, прикидывай их потенциальное народнохозяйственное значение. Чувство тоскливой бессмысленности задушит нас на этом пути задолго до того, как мы начнем душить других своими классификациями, систематизациями, концептуализациями. Не надо думать, что области исследования создаются по заказу. Простор академической деятельности на самом деле воображаемый. Это мнимая свобода – заниматься тем или другим предметом, выбирать ту или другую тему, создавать новую философскую дисциплину (В.П.). Мы упустим так время и самих себя в нашем настоящем отношении к философии, которая и увлекая, и соблазняя, и отпугивая нас, уже успела, даже если мы не признаемся, задеть нас в том, что для нас самое существенное, что есть мы сами. Весь смысл философии в этом: она что-то делает с нами, говорит нам важное, единственным образом касающееся самого нашего существа, хочет открыть нам нас, чтобы мы нашли себя. Обращение философии к нам, нашему существу и есть ее язык (В.П.)... Язык философии это не предмет и не тема исследования, это то, что мы хотим расслышать – как наш родной язык, заглушенный наружным шумом.
* * *
7
Смыслонесущая вставка
ОСР-Б: М-8.3.7.1.1.1. Философия хозяйства С.Н. Булгакова (1912)
* Факт хозяйства всегда возбуждал во мне философское «удивление»,… проблема философии хозяйства – о человеке в природе и о природе в человеке…
* Наше время понимает, чувствует, переживает мир как хозяйство, а мощь человечества как богатства, преимущественно в экономическом смысле слова.. Жизнь есть процесс прежде всего хозяйственный – такова аксиома этого современного экономизма…
* Фактически экономический материализм есть господствующая философия политической экономии. Практически экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм.
* Хозяйственный труд есть уже как бы новая сила природы, новый мирообразующий, космогонический фактор, принципиально отличимый притом от всех остальных сил природы. Эпоха хозяйства есть столь же характерная и определенная эпоха в истории Земли, а через нее и в истории космоса…
* Путь знания и путь хозяйства один, и предел их также один и тот же: организация мира как Истины и как Жизни.
* Единственный субъект хозяйства, Мировая Душа, проявляется в опыте; действует в истории как количественно неопределенная множественность отдельных, независимых центров – индивидуальных человеческих сознаний и воль.
Конец смыслонесущей вставки
* * *
То, о чем мы пытаемся думать, названо в «Софисте» Платона. Мысль – это слово, будь то говорящее молчание, когда мысль разбирается в самой себе, высказывание или именование. До произнесения слышимых звуков, до определения значений, когда мысль еще не знает, что есть, она уже говорит неслышимое есть или нет. Раньше явной речи совершается исподволь утверждение и отрицание бытия и небытия... Как бы глубоко человек ни заглядывал в себя, он видит речь, язык, ответ «да» и «нет» на вызов бытия и небытия. Причем вовсе не так, что бытие именуется бытием, а небытие небытием. Это, вздыхает Платон, было бы счастливым решением всех вопросов, избавлением от всех сомнений. Нет, всякое утверждение и отрицание... – это уже, пусть молчаливое, суждение, т.е. смешение, сплавление, сочетание..., где мысль, рискуя, совершает поступок, который может оказаться верным и неверным, добрым и злым. Бытие и небытие, правда и неправда, добро и зло затянуты узлом в раннем, еще молчаливом слове–мысли, и распутать этот узел может тоже только мысль. Вчитывающийся в эти места Платона о слове и мысли, о слове как мысли не должен стыдиться, если голова у него закружится от раскрывшейся бездны, как у молодого Сократа закружилась голова, когда приехавший в Афины Парменид развернул перед ним антиномии бытия и небытия, единого и многого. Не надо думать, будто теперь какая-то «современная» научная зрелая философия придумала средство, чтобы избавить чуткого читателя от головокружения над бездной. До сих пор единственный надежный способ уберечь себя – это отвернуться или закрыть глаза. Но, похоже, человек, чтобы быть человеком, должен стоять на краю и заглядывать в пропасть.
«Софист» и «Теэтет» нужно читать как пропедевтику к Пармениду. «Парменид» – тот главный текст Платона, на котором стоит прежде всего неоплатонизм, а с ним – христианская философия. Заряд, содержащийся в Пармениде, не только не израсходован, но, похоже, открывает все новые стороны и новую энергию. Диалектика ранних работ Алексея Федоровича Лосева – это восстановление остроты апоретики платоновского «Парменида». Платон у Лосева как бы раздваивается. Христианский мыслитель глядит свысока на языческого философа, превзошел его и бранит, и в то же время мыслью Лосева незаметно для нее правит Платон, не пошатнувшийся, непревзойденный в своих антиномиях Целого...
...Нет надобности уходить с трудного простора, открытого Платоном. В позднейшей философии, у Аристотеля, Плотина, Августина, Дунса Скота, Эригены, Фомы Аквинского, Лейбница, Канта, Гегеля, Ницше, мы не найдем решения платоновской апории. Язык сейчас, как две с половиной тысячи лет назад, имеет дело с бытием и небытием. Он в этой своей значимости принадлежит философии, как сама философия и есть попытка быть словом мира. В ХХ в. платоновская онтология языка во всем ее размахе восстановлена у двух мыслителей, действующих непохожим до почти полной противоположности образом, как движения правой и левой руки бывают до противоположности непохожими именно тогда, когда они делают одно и то же дело. Эти две главные мысли 20 в. – Витггенштейн и Хайдеггер. Важно только читать их как можно внимательнее для того, чтобы как можно скорее поблекло то схематическое представление о них, которое всегда складывается от недостаточного знакомства, мешающее увидеть, что мыслители берут на себя наши расстроенные дела и наши нерешенные вопросы.
У нас дома по-разному вводят в язык философии Петр Яковлевич Чаадаев, Владимир Сергеевич Соловьев, Николай Александрович Бердяев, но прежде всего Василий Васильевич Розанов и не в последнюю очередь Алексей Федорович Лосев, все – не столько как стоявшие на определенных «позициях» в нашей теме, сколько как голоса мысли, тем более разные, чем чаще говорящие из своих разных углов об одном.