Учебное пособие. Это особый тип книги: он призван тебе пособить, помочь освоить новую для тебя научную дисциплину ­философию науки.

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


Наука в современной цивилизации
Становление науки
Технотронное общество как фактор
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
Глава вторая


^ Наука в современной цивилизации


Из определения философии науки ясно, что её предметом являются общие закономерности научного познания как особого вида деятельности. Следовательно, её первоочередной задачей является выяснение того, что представляет собой наука.

Трудно найти современника, который согласился бы, что он не знает, что обозначается этим понятием. Хотя бы потому, что он представляет, кто такой учёный, то есть деятель науки. Это — человек, занятый производством новых знаний. И если ещё 60 лет назад выпускники сельскохозяйственных институтов получали дипломы, которые по традиции удостоверяли, что они являются учёными агрономами и учёными зоотехниками, то потом это определение было устранено не только за ненадобностью, но и за неуместностью. Нельзя считать учёным человека, который овладел серьёзной суммой знаний, но не участвует в их приращении, ибо наука — прежде всего деятельность по их производству.

^ Становление науки

Указав на существенную связь науки с производством знаний, мы, однако, не решили задачу выделения науки из всех видов познавательной деятельности. Разве не является специфическим способом познания мира искусство? А нормы морали — это разве не сгустки народной мудрости, сконцентрировавшие в себе итоги познания человеческого мира? И разве только они? Вот и приходится соглашаться, что установление «демаркационной линии», разделяющей науку и ненауку, является одной из реальных задач философии науки. Но с существенной оговоркой: она не может быть сведена к любым внутринаучным технологическим операциям типа верификации или фальсификации. К тому же верифицируемы не только «протокольные предложения» науки, но и суждения здравого смысла. А предложенной К. Поппером операции фальсификации могут быть подвергнуты и художественные образы.

К тому же наука — многогранное социальное явление. Во-первых, это деятельность по производству новых знаний, во-вторых, это система идей, в-третьих, это способ практического воздействия на окружающую действительность, в-четвёртых, она представляет собою форму общественного сознания, в-пятых, это специфический социальный институт. Поэтому нужна такая «демаркационная линия», в рамках которой оставались бы все грани науки.

Строго говоря, «демаркационная линия» имеет значение там, где возникает необходимость очертить территорию науки и отделить её от пространств других видов познавательной деятельности. И уж тем более не позволительно с помощью «демаркационной линии» вытеснять проблему истины из научного познания. Кстати, все грани науки безоговорочно связаны с её служением поиску истины. И здесь следует согласиться с австрийским философом и физиком первой трети ХХ века Морицем Шликом: наука — «это не мозаика и не роща, в которой произрастают рядом друг с другом различные виды деревьев. Наука — это единое дерево со многими ветвями и листьями. Она делает возможным познание единого мира, который не распадается на различные реальности… Различие заключается не в сущности вещей, а в отличных друг от друга особенностях исследовательского процесса». (Шлик М. Философия и естествознание. //Эпистемология и философия науки. М. 2004. С. 215—216).

При поиске «демаркационной линии», отделяющей науку от ненауки, следует воспользоваться проверенным правилом: чтобы установить какое-либо различие объектов, необходимо предварительно выявить их тождество. Это тождество различных видов познавательной деятельности прежде всего в процессе адаптивно-адаптирующего взаимодействия человека (как вида) с природной средой. Человек адаптируется к природе специфически — путём изменения не собственной структуры и собственных функций, а через изменение природной среды, от которой он берёт часть её тела и энергии. Он присваивает (по-немецки: Aneignung, что иногда переводят как овладение) себе природную среду, то есть делает её человеческой, социальной, культурной. И этим человек в своём взаимодействии со средой принципиально отличается от других, даже самых высокоорганизованных животных.

Очеловеченная, окультуренная природа — необходимое условие нашего бытия. И она стала такой в процессе социального присвоения её человеком. Но нет природы обобрённой, одельфиненной и т.д. Разница в том, что бобёр, дельфин, любое другое животное только потребляет природу, но не присваивает её. В.И. Вернадский установил, что в результате присвоения человеком природы даже образуется геологический страт ноосферы.

Известный отечественный философ М.С. Каган развивает идеи К. Маркса о том, что присвоение человеком природы представляет собой внутренне противоречивый деятельностный процесс, суть которого состоит, с одной стороны, в том, что субъект овладевает объектом, а с другой — в том, что объект овладевает субъектом. Он подчеркивает, что присвоение осуществляется одновременно предметно-практически и теоретически, духовно. (См.: Каган М.С. Человеческая деятельность. Опыт системного анализа. М., 1974. С. 44—45).

Любое присвоение природы связано с предметно-преобразующим и познавательным взаимодействием человека с природой. Познание всегда не только социально, но и носит практический, преобразующий характер. Исторически это — существующие в единстве, в тесном переплетении стороны деятельности. Но логически можно с полным основанием говорить о ведущей стороне предметно-преобразующей составляющей присвоения, которое всегда носит конкретно-исторический характер.

Дифференциация деятельности неизбежно ведёт к общественному разделению труда, то есть к закреплению людей за определёнными видами деятельности. Незрелые формы этого закрепления в Античности нашли отражение в творчестве Платона, который выделял в населении полиса мудрецов, воинов и ремесленников. Этим он засвидетельствовал, что в процессе присвоения природы произошло «отслоение» познавательной деятельности (в Античности её субъектом считались мудрецы) от предметно-преобразующей (у Платона её субъектом выступают ремесленники). Но древние мудрецы познают действительность с помощью и мифа, и искусства, и протонауки, то есть синкретично, в соответствии с исторически обусловленным господствовавшим типом мировоззрения

Обособление науки от других видов познавательной деятельности фактически было процессом выстраивания «демаркационной линии» между наукой и ненаукой. Важную роль в этом процессе играло разделение знаний о естественном в отличие от веры в сверхъестественное. Вычленение естественного знания позволяет ставить вопрос о появлении науки. Существует два варианта объяснения, какова природа обособления научного знания. Наиболее распространено представление о том, что наука и религия появились в результате преодоления мифологического мировоззрения. При этом обращается внимание на то, что мифологическое мировидение тормозило саму постановку вопроса о поиске сущности, а, следовательно, и о вычленении научного знания. Сущность легко ускользала от субъекта, превращаясь в сакральное. Поэтому для появления зачатков научного знания требовался кризис мифа, его раздвоение на естественное и сверхъестественное. Элементы науки накапливались пропорционально разложению мифологического мировоззрения.

Однако видный отечественный философ А.Ф. Лосев выдвинул иную концепцию. Он утверждал, что наука вышла не из мифа, а существовала одновременно с ним, будучи его антитезой. Однако н6овейшие исследования заставляют проявить осторожность в отношении версии профессора А.Ф. Лосева.

Е.А. Режабек обратил внимание на то, что обращение к филогенезу человеческого сознания показывает, что в психике первобытного человека, выраставшей из психики его животных предков, когнитивные (познавательные) акты его восприятия, мышления, памяти ещё не приобрели самостоятельности, не были отчленены друг от друга. У такого человека картина мира представала как бы в заретушированном виде, общее сливалось с частным, существенное — с незначительным. Познавательная аморфность являлась культурной нормой, что наиболее полно проявлялось в синкретичности мифа. В мифе в частности не было знания в отрыве от его оценки, а оценки — в отрыве от знания. (См.: Мифомышление. Когнитивный анализ. М., 2003).

Тот способ познания, который закладывал основы и открывал перспективы науке, был рациональным поиском закономерностей, то есть ориентацией на вычленение естественного, существенного и повторяющегося. Этого качества лишено искусство: оно ориентируется на образность, уникальность, оригинальность. Не присуще оно и мифу, который синкретичен, соединяет в себе естественное и сверхъестественное, существенное и несущественное, повторяющееся и уникальное.

На определённых этапах, когда ограничен человеческий инструментарий воздействия на природу (низкий уровень развития производительных сил) роль наиболее эффективных способов познания принадлежала то мифу, то искусству, а в Средние века даже принимала религиозную форму. И всё же рациональный поиск закономерностей всегда приобретал особую привлекательность, демонстрировал наибольшую перспективность.

Что дало даже ранним формам науки в их соперничестве с другими способами объяснения сущего возможность завоевать себе достойное место? Ответ, думается, связан с реальными достоинствами науки.

  1. Только наука создаёт образцы мышления, направленные на выяснение глубинного смысла явлений, который им объективно присущ. Образцы мышления, предлагаемые религией, сориентированы на приоритет веры перед знанием.

2) Наука указывает на повторяемость явлений и процессов, то есть на их закономерность. А установление научной закономерности даёт возможность прогнозировать дальнейшее развитие событий.

3) Наука привлекает предоставляемой ею возможностью применять получаемые результаты исследований на практике. Уже в древних цивилизациях созданной астрономами картой звёзд широко пользовались мореходы, о практическом использовании геометрии говорит уже её название: измерение земли и т.д.

4) Наука фиксирует свои достижения в слове, самом понятном средстве фиксации результатов отражения. На первый взгляд, по этому качеству у науки есть мощный конкурент — искусство: самые выдающиеся его произведения сохраняют актуальность в течение ряда тысячелетий, тогда как научные труды античности имеют сегодня ценность лишь как памятники культуры. Однако способность искусства (включая художественную литературу, которая в системе искусств многие века значилась в качестве изящной словесности) к сохранению актуальности связана с таким его уникальным качеством, как возможность их переосмысления, им нового толкования, которое порой весьма далеко от авторского замысла. Для науки это непозволительно: она нацелена на поиск истины, которая по своей природе монистична. Слово, ставшее научным понятием или философской категорией, предполагает строгость, точность и однозначность толкования. Это позволяет не только однозначно осмысливать фиксируемые в слове результаты научных исследований, но и повторять их, проверять, уточнять в ходе дальнейших изысканий.

5) Наука рациональна, что обеспечивает её стремление к естественному. Даже в пору господства религиозного мировидения апелляция науки к сверхъестественному сводилась к минимуму. Например, глубоко верующий и воинствующе религиозный И. Ньютон привлекает в свою теорию бога только в качестве причины «первотолчка», так как не может найти иных объяснений в своей всеохватной теории механики.

Наука даже в первых своих проявлениях демонстрировала, что именно она при определённых исторических условиях потенциально способна стать лидером познавательной деятельности. Но эта её потенция в рамках так называемого традиционного общества не могла реализовываться. Общество потому и было традиционным, что в его руках находился ограниченный инструментарий предметно-преобразующего и познавательного взаимодействия с природой. До тех пор, пока производительные силы природы доминировали над производительными силами человека, общество не могло быть не традиционным. Именно таким было положение при рабовладении, когда главным средством производства выступала мускульная, то есть от природы идущая, сила человека-раба. Похожая ситуация сохранилась и при феодализме, при котором главной производительной силой общества выступала земля. Качественный скачок происходит только при переходе к технотронным технологиям присвоения природы обществом. Таким образом, наука является продуктом общественного развития, удовлетворяющим потребности человека в процессе его взаимодействия с природой. Она соответствует определённому типу присвоения природы обществом.

Так мы снова вышли на вопрос о «демаркационной линии» между наукой и ненаукой. Её образуют коренные признаки науки. Речь идёт не о постоянно расширяющемся наборе атрибутов деятельности по производству знаний, а только о таких признаках, которые необходимы и достаточны, чтобы вычленить науку среди всех видов познавательной составляющей адаптивно-адаптирующего процесса общения человека как вида с остальной природой. Первым атрибутом науки выступает, таким образом, её специфическая включенность в адаптивно-адаптирующий процесс взаимодействия человека с природой. Наука способна определять направления развития предметно-преобразующей деятельности комплексно. Здравый смысл решает эту задачу только на уровне повседневной данности, «феноменологически», не ставя задачи выяснить сущность, а осваивая действительность с целью ориентации в ней. Наука же, познавая явления, стремится к уяснению их сущностей. Она является единственным видом познавательной деятельности, способом реализации которого выступает формулирование законов, то есть повторяющихся, устойчивых, существенных связей и отношений.

Вторым таким атрибутом являются предметность и объективность научного знания. Для науки характерен предметный и объективный способ рассмотрения действительности, что отличает её от всех других видов познания. Так, в искусстве освоение действительности происходит в виде причудливого сплетения объективного и субъективного. Художественный образ может существовать только как соединение общего и уникального, рационального и эмоционального. Это качество присуще также мифу, важнейшей спецификой которого является синкретичность.

Что касается предметности здравого смысла, то она нередко бывает субъективной либо склейкой объективного и субъективного. К тому же наука не ограничивается изучением только тех объектов, их свойств и отношений, которые уже освоены в практике данной исторической эпохи. Она способна открывать новые предметные миры, которые могут быть вовлечены в предметно-практическую деятельность человека только в грядущие исторические эпохи. Для науки характерно постоянное стремление к расширению пространства изучаемых объектов. Однако во всех случаях предметность знания связана с объективным характером изучаемого объекта. «Наука — принципиально объективный тип познания, исследующий только объективный тип бытия. В этом главная особенность научного способа познания в отличие от других способов познания бытия (художественного, философского, религиозного, мифологического, мистического, личностно-психологического и др.)». (Лебедев С.А. Философия науки. Краткая энциклопедия. М., 2008. С. 104).

Третьей составляющей «демаркационной линии» между наукой и ненаукой является рациональность научного знания. Наука является результатом деятельности рациональной сферы сознания. Её основой не могут выступать ни чувственная форма, ни тем более иррациональная. Наука рациональна даже тогда, когда она проявляет себя оценочно, выполняя аксиологическую функцию. Общепризнано, что полученное в результате мышления рациональное знание должно отвечать ряду требований. Оно должно быть выражено в понятиях языка науки, обладать определённостью, системностью, логической обоснованностью. Кроме того, рациональное знание должно быть открыто к критике и изменениям. Определённость мышления — главное условие научной рациональности. Это качество научной рациональности «имеет адаптивно-практический смысл, составляя необходимую основу поведения, всегда предлагающего и осуществляющего некоторый выбор». (Введение в историю и философию науки. Под ред. Лебедев С.А. М., 2005. С. 153).

Четвертым разграничительным признаком науки является её ориентация на установление истины, то есть такого содержания знания, которое соответствует объективному содержанию предмета познания. Проверяемость научного знания утрачивает всякий смысл, если не имеет своей целью постижение истины. Инструментальная полезность может выступать критерием качества научной работы, если речь идёт о промежуточных этапах выполнения исследования. Но при завершении исследования её значение определяется тем, тождественна ли она истине. Постановка вопроса и практической применимости результатов научного исследования является ни чем иным, кроме как признанием проверки научного знания практикой, то есть проверки на истинность.

Ориентация на истину не отрицает многовариантности её поиска. Однако при «плюрализме» поиска неизбежно должен присутствовать монизм истины. Предпосылкой для такого принципиального утверждения выступает прежде всего то, что опыт, предметно-преобразующая практика являются не только исходным, но и конечным пунктом развертывания теории. Великий А. Эйнштейн считал, что подлинно научная теория должна обладать минимум четырьмя признаками: не противоречить данным опыта, быть проверяемой на имеющемся практическом материале, отличаться «логической простотой предпосылок, основных понятий, основных соотношений между ними», содержать наиболее определенные утверждения.

Наконец, пятым элементом «демаркационной линии» науки и ненауки выступает способность научного предвидения. Она вытекает из всей совокупности предыдущих отличительных качеств науки. Более того, другие формы рационального освоения мира даже не претендуют на наличие подобного признака. Если же сопоставлять научное предвидение с мистическим, то научное предвидение опирается не только на результаты познания бытия, но и на предметно-преобразующее взаимодействие с действительностью, тогда как мистика может опереться на зыбкое основание веры в чудо.

Совокупность этих качеств науки достаточна и необходима, чтобы отграничить науку от ненаучных форм познания. Более того, мистическое предсказание и предвидение никак не связаны с познавательной деятельностью человека.


^ Технотронное общество как фактор

становления науки современного типа


Капитализм изменил присвоение природы человеком и социально, и технологически. Переход к технотронному характеру капиталистического взаимодействия с природой означал скачок в системе посредников, используемых человеком в процессе его материального взаимодействия с природой. Но машина представляла собой новый тип не только предметно-преобразующей, но и познавательной деятельности.

Существенно увеличилось количество различных вещностных компонентов, которые вовлекались в производство. Появились новые познавательные проблемы типа снижения износа и его причин. В одних случаях решение новых познавательных проблем прежними эмпирическими способами не давало необходимых результатов в условиях серийности производства, в других — вообще не было ни опыта, ни аналогов решения возникающих проблем эмпирическим способом.

Энергично формировался социальный запрос на научный тип деятельности. Объективные предпосылки перехода протонауки в новое качество — в науку начали складываться в эпоху Возрождения. Появление нового типа классовых интересов и связанное с этим изменение мировоззрения порождало интерес к Античности. Его природа не столько в стремлении к исторической истине, сколько в возрождении интереса к человеку. Набиравший силу буржуа жаждал внимания не столько к богу, сколько к собственной персоне и собственной деятельности и всему, что с нею связано. В центре осмысления исследователей эпохи Возрождения оказались проблемы человеческого тела и поддержания его здоровья, а также вопросы механики, которой приписывалась способность объяснить все изменения, происходящие как в неживой, так и живой природе. Продукт производства новых знаний становится товаром, приобретающим рыночный спрос.

На новом этапе присвоение природы стало включать в себя массовый процесс овладения естественными связями на разных уровнях организации материи. Обратимся, например, к физическому строению металлов. Кузнечное производство ведёт свою историю от древности. Познание технологических секретов передавалось от отца к сыну, от мастера к подмастерью. Но при серийном производстве требовалась опора не на чутьё работника, а на более обоснованные и проверяемые факторы. Именно такой была, например, ситуация при производстве пушек. И на металлургическом заводе возникает потребность проводить научные исследования в химической и механической лабораториях. Их результатом стало не только решение производственной и коммерческой задачи, но и крупное научное открытие. Молодой исследователь Д.К. Чернов открыл критические точки изменения структуры металла при нагревании. Он писал: «Сталь, нагретая ниже точки b, не изменяет своей структуры, медленно ли или быстро после того она охлаждается… Как только температура стали возвысилась до точки b, масса стали быстро переходит из зернистого (или, вообще говоря, кристаллического) состояния в аморфное (воскообразное) состояние». Учёный установил, что при получении мелкозернистого строения стали, названного им аморфным, изделие приобретает наилучшие механические качества. Именно он заложил научные основы кузнечного и сталелитейного производства, а его открытие получило название «точек Чернова».

Практика, будучи целью познания, качественно расширяла пространство предмета познания. И дело не только в появлении нового типа научной рациональности — технического типа. Техногенная цивилизация ставила познавательные проблемы «по всему фронту». Так, массовая потребность в сырье включала в круг приоритетных познавательных сфер геологию, гидрологию, химию, лесоведение и т.д. Массовое вовлечение рабочей силы в машинное производство и обеспечение условий для машинного производства означало появление новых познавательных проблем в медицине, физиологии и биологии. Концентрация населения в городах обостряла проблемы темпов роста сельскохозяйственного производства и связанных с ним агрономической, зоотехнической и ветеринарной наук...

Социально же техногенный тип присвоения природы обернулся отчуждением работника от его труда и завершением длительного исторического процесса «победы» отчуждения его от собственности, а также от власти. Лишённый самоценности труд не мог быть, однако, безразличен его исполнителю, так как требовал от него максимальной отдачи физических и психических сил. Поэтому процесс труда был для субъекта труда процессом поиска путей снижения трудозатрат за единицу времени. Решение подобной задачи предполагало либо луддизм (протест против перевода производства на техногенные рельсы), либо вовлечение в «рационализацию» индустриальных технологий. Однако для непосредственного производителя материальных благ был возможен только эмпирический путь присвоения природы на техногенном уровне взаимодействия с нею.

Массовый характер капиталистического производства требовал закрепления результатов эмпирической рациональности в общественных масштабах. А это предполагало их осмысление на уровне науки.

Только за столетие (вторая половина XVIII — первая половина XIX веков) был сделан ряд великих открытий , непосредственно отвечавших на запросы техногенной природы общественного производства. Вот лишь некоторые из них. Сюда можно с полным основанием отнести цикл работ Л. Эйлера, посвящённых колесу Сиглера (1750—1754). Это были первые исследования по теории гидротурбин. К этому же ряду относится 10-й том «Энциклопедии» Д. Дидро и Ж.-Л. Д’Аламбера, в котором было дано описание простейшего крестового суппорта (1772). В 1800 году появилась электрическая батарея А. Вольта. В 1825 году Х. Эрстед открыл алюминий. Через три года Ф. Велер синтезировал мочевину. В 1839 году Т. Гудьир открыл способ вулканизации каучука серой.

Однако надо иметь в виду, что научное производство не сводится к удовлетворению сиюминутных запросов предметно-преобразующей деятельности. Познавательная деятельность обладает внутренними имманентными законами. «Социальные запросы» общества могут рассматриваться как чрезвычайно важные, но внешние стимулы. Надо иметь в виду, что науке присуща среди её неотъемлемых установок ориентация любого учёного на поиск истины, ибо он воспринимает истину как высшую ценность науки. Логично, что при этом важнейшей установкой и отдельного учёного, и науки в целом является стремление к постоянному росту знаний и особая ценность новизны в науке.

Более того, стремление к истине и новизне в деятельности учёного могут приобретать значение самоценности. Поэтому наука сориентирована не только на изучение объектов, преобладающих в практике бегущего дня, но и тех объектов, которые лишь потенциально являются предметом массового практического освоения, то есть могут стать элементами предметно-преобразующей практики в будущем.

Выдающийся французский физик ХХ века лауреат Нобелевской премии Луи де Бройль удивительно точно подметил: «Великие открытия, даже сделанные исследователями, которые не имели в виду никакого практического применения и занимались исключительно теоретическим решением проблем, быстро находили затем себе применения в технической области. Конечно, Планк, когда он впервые написал формулу, носящую теперь его имя, не думал об осветительной технике… Нечто аналогичное произошло и со мной. Я был крайне удивлён, когда увидел, что разработанные мной представления очень быстро находят конкретные приложения в технике дифракции электронов и электронной микроскопии». (Бройль Л. По тропам науки. М., 1962. С. 223).

Иллюстрацией важной роли имманентно присущих науке внутренних побудителей являются многие открытия, сделанные в те же 100 лет (вторая половина XVIII — первая половина XIX веков), которые трудно рассматривать как результат осознанного социального запроса капиталистического хозяйства. Вот лишь некоторые из таких открытий.

В 1766 году Г. Кавендиш открывает водород. Через 20 лет Л. Гальвани был открыт электрический ток. В 1796 году Э. Дженнером были проведены опыты по прививанию коровьей оспы (результаты этих опытов были обнародованы через два года). На старте XIX века выходит в свет книга Д. Веджвуда с описанием опытов по фотографии. В 1820 году Х. Эрстед наблюдает взаимодействие между электрическим проводником и магнитной стрелкой, результатом этого наблюдения через пять лет стало создание электромагнита. В 1831 году М. Фарадей открывает электромагнитную индукцию.

И это только наиболее знаковые достижения науки той эпохи. Более того, фундаментальные науки набирают такие темпы ускоренного развития, что именно их достижения становятся в дальнейшем символами развития научного знания. Об этом свидетельствуют хронология открытий, которые признаются важнейшими в истории человечества (см. таблицу 1).

Эти данные истории мировой науки подтверждают, что только в XVI веке начинается скачок (качественный переход) от эпизодических, «случайных» открытий одиночек к становлению систематической деятельности по производству научных знаний. Его социальными предпосылками выступают расширяющиеся капиталистические отношения.

Техногенный способ взаимодействия с природой (материальная база победившего капитализма), окончательно утвердившийся в XVIII веке, завершает процесс становления современной науки. Роль парадигмы научного производства выполняет механика. Как свидетельствует история, идёт процесс ускорения и великих учёных, и великих открытий. Производство научных знаний развивается по экспоненте. Этому ускоряющемуся процессу способствовал сложившийся в науке тип рациональности, получивший название классической рациональности.

Однако рубеж XIX—XX веков потребовал смены парадигмы современной науки. Новое качество научного знания стало следствием научной революции, вызванной открытиями электрона, радиоактивности, теории относительности и т.п. Великие прорывы в научном знании не только не укладывалось в механистическую картину мира, но и «протестовали» против механистической парадигмы. Для смены типа современной науки большое значение имел переход от принципов относительности Г. Галилея к принципам относительности А. Эйнштейна. Серьёзным аспектом происходивших качественных изменений явилась смена типа рациональности. Новый тип научного мышления стал неклассическим.