Geum.ru

Эб итинский институт повышения квалификации работников образования

Вид материалаМонография
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10
1.3. Эволюция ценностных ориентаций народов Забайкалья к лицам с отклонениями в развитии: историографический аспект


В целях выявления наиболее существенных для народов Забайкалья ценностей, идей и мотиваций поведения, определяющих их отношение к людям с отклонениями в развитии, необходимо изучение исторической литературы, устного народного творчества, памятников духовной культуры, являющихся выражением архетипов древнейшего опыта этносов.

Система нравственных принципов, ценностных ориентаций, эталонов поведения в отношении данной категории лиц формировалась у племен и народов Забайкалья тысячелетиями, начиная с ранних ступеней антропогенеза.

Выдающийся археолог Л.П. Окладников, занимаясь изучением древнейшего человека на территории Забайкалья, отмечал замечательную черту людей того времени. Они «с особой заботливостью хоронили малолетних детей, наделяя их не менее богатым погребальным инвентарем, чем взрослых покойников» [165; 102]. Трудно с полной уверенностью утверждать, как древний человек относился к ребенку или своему сородичу с выраженными отклонениями в развитии. Однако ценным для нашего исследования является упоминание в монографии С.А. Токарева о находке первого в Восточной Сибири палеолитического человека с сохранившимися признаками физического уродства. Основываясь на наличии у ребенка роскошного убранства («на лбу диадема из мамонтовой кости, на шее ожерелье из костяных бус, на груди резная летящая птица, а на правой руке костяной браслет»), автор делает вывод, что древние племена Восточной Сибири людей с физическими недостатками, «уродов», наделяли сверхъестественной силой и преклонялись перед ними [207; 169].

В этнографических заметках В.Г. Богораза встречается подтверждение тому, что древняя самобытная религия народов Забайкалья обожествляла человека с психическим недостатком [33]. В многовековой бурятской культуре формировался образ мироустроения, основанный на уверенности в далеко не случайном появлении на свет самого человека. Для бурятского народа понятие «быть счастливым» связано, прежде всего, с детьми. Считается, что сам факт усыновления является историческим достоянием бурятского народа. Архетипы бурятского народа несут в себе древнейший опыт этноса, воспринимавшего людей с физическими и психическими недостатками как существ с печатью божественного избрания, требующих поклонения. Хорошо известным выражением архетипов являются мифы, легенды и сказки. Косвенным подтверждением нашего вывода о принятии ребенка с отклонениями в развитии в древней бурятской семье как судьбы, ниспосланной свыше, может являться сюжет древней бурятской легенды, рассказанной М.Н. Хангаловым. Согласно легенде, у Ута-Саган-батар родился сын, не похожий на остальных детей. Бурят удивлен рождением такого ребенка. Однако в легенде нет и намёка на агрессию и неприязнь к ребенку со стороны родителей. Более того, «сын постепенно растет все больше и больше». Тем самым в легенде закрепляется право ребенка на существование [219; 92].

Наш вывод находит подтверждение в исследованиях М.И. Гамбоевой, которая отмечает: «Нельзя рассматривать традиционное мировоззрение бурят преимущественно в виде шаманского образа мироустройства. Буддизм интегрировался в традиционный менталитет бурят, поскольку в исконном мировоззренческом основании культуры была такая доминанта, которая послужила ему матрицей, основой. И этой матрицей не был, как принято думать, шаманизм. Связь буддизма с шаманизмом была всегда антагонистичной» [90; 105]. Опираясь на работы Л.Л. Викторовой [53], Ц.П. Ванчиковой [49], Ч. Валиханова [48], О. Сулейменова [200], Т.М. Михайлова [151], [152], И.С. Урбанаевой [212], П.Б. Коновалова [127], автор утверждает, что проявлением изначального мировоззрения, соединяющего прошлое и настоящее бурятских слоев ментальности, являлся тенгризм.

На это указывает и И.С. Урбанаева: «…наши предки из-за глубинного философского родства центральноазиатской духовности с буддизмом легко восприняли учение из Тибета и стали развивать его далее как свою собственную духовную и культурную традицию. Так что древнее тэнгрианство вместе с Учением Будды Шакья муни на протяжении многих веков служило духовной основой наших предков» [212; 30].

Таким образом, мировоззрение древних бурят, тенгризм, по своей философии схожее с буддизмом, носило гуманистический характер.

Доказательства гуманного отношения к лицам с отклонениями в развитии, признания их права на милосердие и сострадание со стороны общества встречаются в документах времен Великой Монгольской империи. Истоки бурятской народной нравственности, по мнению многих бурятоведов, восходят к Конституции Чингисхана. «Великая Монгольская империя сыграла немаловажную роль в консолидации разрозненных бурятских родов и племен, в их духовном сближении», - отмечает Эрэнжен Хара-Даван [312; 16]. Конституция Чингисхана «Великий Джасак» имела огромное значение в установлении «в государстве твердого правопорядка» и «оказала благотворное влияние на нравы кочевых племен». Интересно описание некоторых параграфов собственно «Джасака». В одном из них говорится: «Чингисханова Яса (Закон) запрещает ложь, воровство, прелюбодеяние и предписывает любить ближнего, как самого себя, не причинять обид и забывать их совершенно, щадить страны и города, покоряющиеся добровольно, освобождать от всякого налога и уважать храмы, посвященные Богу, а равно служителей его» [312; 143]. Исследователи утверждают, «что Чингисхан постановил уважать все исповедания, не отдавая предпочтения ни одному. Все это он предписал как средство быть угодным Богу». В империи жили конфуцианские мудрецы, христианские священники - несторианцы, мусульмане, которые играли важную роль в экономике и духовной культуре общества. К этому времени, согласно периодизации Н.Н. Малофеева, западноевропейская цивилизация уже прошла путь от отторжения и агрессии по отношению к инвалидам до прецедентов осознания властью необходимости помощи им [144]. Несомненно, в Конституции Чингисхана не мог не отразиться прошедший опыт Великих Империй. Очевидно, что в отношении людей с ограниченными возможностями действовал закон милосердия и сострадания, закрепленный Конституцией Чингисхана. Частичным подтверждением этому может служить один из параграфов: «Яса предписывает: любить друг друга, не прелюбодействовать, не красть, не лжесвидетельствовать, не быть предателем, почитать старших и нищих, за нарушение смертная казнь» [312; 143]. Как свидетельствуют литературные источники, слова «нищий» и «слепец» осознавались как синонимы, поэтому закон касался в том числе и лиц с отклонениями в развитии. Подтверждением этому может служить древняя бурятская легенда, в которой отражается гуманное отношение Чингисхана к инвалидам. Чтобы испытать силу вина, которое Чингисхан приготовил из 9 эрдэней (драгоценностей), он собрал калек: «безглазого слепого, безрукого и безногого». Сила вина, согласно легенде, помогла людям. «Чингисхан подумал: «Это хорошо! Безглазый сделался с глазами, безрукий и безногий калеки сделались с руками и с ногами». Подумав так, он оставил вино на девяти эрдэни, не уменьшая более его крепости» [219; 172].

Благотворное влияние Конституции Чингисхана на народные нравы подтверждается высказываниями ряда выдающихся мыслителей и ученых прошлого. Плано Карпини в 1246 году так отзывался об этом: «Между ними не было ссор, драк и убийств; друг к другу они относились дружески, потому тяжбы между ними заводились редко; жены их были целомудренны; грабежи и воровство среди них неизвестны» [312; 62]. Современный анализ истории монголов, проведенный итальянским центром исследований раннего средневековья с опорой на «Сокровенное сказание» отклоняет укоренившийся в Европе стереотип, представляющий нашествие монголов лишь как «бич божий» [20; 169].

Важным фактором, оказавшим значительное влияние на формирование гуманистического мировоззрения коренного населения Забайкалья, его рефлексии по отношению к лицам с отклонениями в развитии, является буддийская религия. Роль буддизма в культуре бурят рассматривалась в работах Л.Л. Абаева [1], В. Вяткиной [63], К.М. Герасимовой [83], [84], Ц.Жамцарано [104], Ф.А. Кудрявцева [133], Л. Линховоина [139], Ж.Т. Тумунова [211], Г.Д. Нацова [158] и др. Исследователи указывали на гуманистические основы буддизма, выраженные в общечеловеческих, нравственных заповедях: не убивать ни одного живого существа, не покушаться на чужую собственность, не касаться чужой супруги, не говорить неправды, не пить горячительных напитков. Эти постулаты вплетены в живую ткань бурятской морали и являются основой их повседневной деятельности, регулируют взаимоотношения между людьми, родителями и детьми, старшими и младшими по родству и возрасту, человеком и природой. Неукоснительное соблюдение названных заповедей считалось приобретением добродетели, в результате которой человек в загробной жизни попадает в рай - в мифическую страну вечного благоденствия. В случае их нарушения «человек попадает после смерти в ад, где пребывает в беспрерывном мучении и перерождается в чудовище». Буддийская религия проповедовала идею неотвратимости наказания, так как бог все видит, и ничего не проходит мимо всевидящего ока его.

На основе пяти буддийских заповедей, как отмечает И.А. Подгорбунский, бурятский народ разработал кодекс нравственных требований, рекомендующих совершать «десять белых добродетелей и запрещающий совершать «десять черных грехов». К десяти добродетелям относятся следующие: 1) защита и охрана чужой жизни, 2) обильная раздача милостыни, 3) хождение путем чистоты, 4) умиротворение враждующих, 5) приятные и спасительные разговоры, 6) правдивость, 7) полезные и душеспасительные беседы, 8) умеренность, 9) милосердие, 10) стремление к восприятию истинного учения [178; 91].

Десять черных грехов, которые категорически запрещалось совершать, делятся по буддийскому вероучению на три разряда: грехи тела, слова и мысли. К грехам тела относятся: «лишение жизни, присвоение не данного и прелюбодейство». К грехам языка: «ложь, злословие, грубость и суесловие». К грехам мысли: «скупость, злоба и превратные мысли». Одной из характерных особенностей бурятской национальной нравственности является «отвращение к войне, к убийству вообще», которое вытекает из вышеприведенных заповедей буддизма. По словам Ц. Жамцарано, «отвращение к убийству воспринято вместе с буддийской религией и поддержано мирной жизнью бурят. Оно настолько упрочилось в психике массы, что повсеместно вывелась охота на зверей и птиц, а убийство человека вовсе не встречалось» [104; 180]. Следует отметить, что вышеупомянутый кодекс существенным образом определил особенности гуманистического мировоззрения бурятского народа, стал внутренним стержнем этнической культуры.

Таким образом, возвращаясь к специфике отношений бурятского народа к лицам с отклонениями в развитии, можно констатировать, что кодекс нравственных требований, выработанный им на основе буддийского учения, защищал инвалидов от покушения на их жизнь и здоровье, предотвращал насмешки и злословие в их адрес, вменял в обязанность здоровым сородичам их призрение, возводя в добродетель милосердие, а в грехи - скупость в раздаче милостыни.

Важными историческими документами, объясняющими природу гуманного, милосердного отношения бурятского народа к лицам с отклонениями в развитии, признания их человеческого достоинства, являются памятники буддийской и дореволюционной бурятской литературы [153], [182]. Примерами первых являются «Сорок два наставления, данные Буддой» и «Ключи разума». В сочинениях безвестных авторов содержатся призывы мирян к совершению добродетелей и воздержанию от греховных поступков. Приведенные наставления предостерегают злоумышленников от вредных помыслов и действий против личности, воздерживают их от аморальных намерений и поступков ради собственного интереса. Главная мысль упомянутых наставлений выражена словами: «Заботься о пользе существ. Жалея живые существа, как единственного сына, благотвори им как отец и питай их как мать». Аналогичную мысль содержит и другое выражение: «преследуя пользу многих, покой родивших тебя и делай им полезное». Указывается, что исполнивших этот буддийский завет ждет перерождение среди богов в небе: «Если не будешь тяготиться чужими делами, не далек будет от тебя путь высших» [211; 75]. На страницах буддийских трактатов проповедуются любовь к человеку, человечность, великодушие, доброта и другие лучшие нравственные идеалы. Упомянутые ранее пять заповедей, на основе которых создано учение о десяти белых добродетелях и десяти черных грехах, составляют сердцевину буддийского учения о нравственности, основой которого является человеколюбие.

Другим сводом правил и традиций буддийской нравственности является книга «Зерцало мудрости», являющаяся не только «памятником дореволюционной бурятской литературы», но и памятником педагогической культуры бурятского народа, духовным завещанием потомкам. В ней излагаются нравственные принципы и правила жизни, разъясняющие «принимаемое и отвергаемое» мирским и духовным законом, наставления о совершенствовании добродетели. «Усердствуй над накоплением драгоценностей добродетели, которые захватишь с собой в будущий мир. Хотя соберешь золото и серебро, которых не захватишь с собой, ты - сторож чужого имущества»,- так гласит одно из изречений. 537-й стих пятой главы «Зерцала…» предостерегает: «Никогда не оскорбляй бедных и нищих. Придет время, когда будешь просить у них ночлег и есть пищу» [100; 234]. Здесь отдельно выделены правила поведения в отношении лиц с отклонениями в развитии. 301-й стих третьей главы гласит: «Никогда не передразнивай манеру криворукого, слепого, глухого, горбатого. Может статься, что и сам сломаешь ноги или ослепнешь» [100; 239].

Буддизм как учение оказал немаловажное влияние на усовершенствование семейно-брачных отношений у забайкальских бурят. В одном из его наставлений определены обязанности родителей по отношению к детям и детей по отношению к родителям: «Родители должны: отвращать детей от порока, укреплять в добродетели». Дети, в свою очередь, - «помогать родителям, которые им помогали, исполнять обязанности, возложенные на них родителями» [178; 243].

Важной особенностью бурятского мировоззрения, отмеченной в исследованиях М.И. Гамбоевой, является вера в судьбу человека, которая обусловлена его же поступками и является следствием нарушения или сохранения хрупкого равновесия с окружающим миром. Бурят предполагает, что может легко утратить свое счастье по своей вине, если не будет соблюдать законов добродетели и нарушит запреты родителей и предков. Оттенки отношений к миру передавались словами «чистая совесть», «незамутненная совесть», «беспокойная совесть», «больная совесть» [90; 92]. Поэтому большинство обрядов было направлено на коррекцию ситуативного, то есть конкретного поступка личности, согласующегося с семейно-родовым паттерном поведения.

Строгими экзогамными ограничениями, по определению К.Д. Басаевой, регулировался брак у бурят [16]. В круг лиц, на которых распространялись экзогамные запреты, входили родственники по отцовской линии, то есть вся кровно-родственная группа, ведущая род от одного общего предка и носящая общее родовое имя. Эти запреты были вызваны исторически выработанной необходимостью сохранения чистоты генофонда и рождения полноценного потомства. Бережное отношение бурят к своей родословной отмечено в исследованиях профессора Ц.Д. Цыдендамбаева [224], А. Потаниной [180]. Во многих семьях составлялись генеалогические таблицы, которые «переходили из рук в руки, внимательно читались и нередко заучивались наизусть в той их части, которая касалась истории рода и родословной ветви данного круга читателей» [211; 9]. Считалось, что большая часть умственно-нравственных признаков передается по материнской линии. Поэтому старейшины выясняли родословное происхождение у опрашиваемых по материнской ветви до нескольких поколений. На основе многовековых наблюдений и жизненного опыта бурятами выработано педагогическое кредо «наследственность в воду не бросают» [211; 11].

Главным критерием, которым руководствовались при выборе невесты, была ее родовая принадлежность. Буряты на заре своей истории установили, что вступление в брак лиц одного рода ведет к ослаблению умственного и физического здоровья потомства, а иногда - рождению неполноценных детей. Исторические свидетельства не сохранили данных об истинном числе людей с выраженными нарушениями в умственном и физическом развитии в древних общинах забайкальских бурят, однако значимость этой проблемы для древнего бурятского этноса не вызывает никаких сомнений. В контексте этого вопроса необходимо остановиться на высказываниях этнографа прошлого века А.П. Щапова, исследовавшего жизнь бурят Ленского и Киренского инородческих ведомств. Он писал: «Вследствие удрученности женщины, продолжающейся во всю ее жизнь, не исключая и периода беременности, и вследствие вековой замкнутости родового генезиса в пределах бурятской родовой общины между весьма немногими, давно уже перероднившимися между собой родами, - женщины у бурят, как оказывается, весьма часто родят ненормальных детей, уродов» [308; 41-42]. Не оспаривая этот факт, Ж.Т. Тумунов в отношении забайкальских бурят утверждает, что запрет на вступление в брак лиц одного рода, ставший народной традицией, соблюдался ими неукоснительно. По установившейся у бурят традиции запрет действовал сначала в пределах до 12 поколений, а позже до 7. В результате, несмотря на суровые природные условия и трудности кочевого образа жизни, женщины агинских бурят, за редким исключением, рожали полноценных, физически и умственно здоровых детей [211; 59].

Об этом же свидетельствуют и материалы Агинской экспедиции 1908 года. В ее итоговой книге имеется следующая запись: «психическое расстройство и слабоумие отмечено в 57 случаях, то есть 1,5 на тысячу жителей». В этот показатель входят и те, кто получил травмы в результате несчастных случаев. В то время численность забайкальских бурят составляла 37814 человек [210]. Тем не менее, архивные материалы свидетельствуют, что проблема лиц с отклонениями в развитии имела место в бурятских родовых общинах, зачастую даже в наиболее благополучной ее части - в семьях родоначальников. Проблема обострялась в момент назначения или замещения должностей. В подавляющем большинстве при смене родоначальника строго соблюдался наследственный принцип. Уважительной причиной нарушения принципа наследственности, по утверждению Е.М. Залкинда, считалась умственная или физическая несостоятельность наследников. Необходимо отметить, что данная ситуация не была большой редкостью. Например, ни один из сыновей шуленги Хамнаганова не был избран на должность, так как «старший сын полуслеп, «едва видит около рук своих», следующие два «малосведующие и умом недостаточны»». Шуленга 1-го харанутского рода передал свою должность второму сыну, так как старший «малосмыслен и по всем испытаниям никакой к тому надежды по недовольности ума не подает». На смену шуленги 4-го чернорутского рода Ольхонского ведомства Б. Барханова никто из его семьи не был избран, так как «4 сына к обществу непослушны и в предрассудках своих невоздержаны. Два брата Б. Барханова неспособны рассудком» [109; 290-291]. Мы, основываясь на архивных источниках, можем предположить, что людей с выраженными психическими и физическими недостатками у бурят, как в целом и у других народов, было не меньше, а возможно, и значительно больше, чем в наши дни.

О милосердии и гуманизме бурятского народа - коренного населения Забайкалья - сообщал сибирский этнограф А.П. Щапов. В своих исследованиях он отмечал отсутствие в истории бурят случаев старческого и детского сиротства. «Полной симпатии и поддержки заслуживает естественная склонность бурят помогать друг другу в нужде, в несчастьях, сиротстве» [308; 202].

Исследователь Ц. Жамцарано отмечал два основных компонента бурятской нравственности - великодушие и доброту, которые служили у бурят мерилом человеческого достоинства. Буряты во все времена своей истории считали эти компоненты нравственности стержневыми чертами характера человека, способствующими возникновению между людьми благоприятных взаимоотношений и сплочению общества [104; 177]. Сочувствие и сострадание, уважительное отношение к старшим, пожилым и престарелым, материальная помощь нуждающимся сородичам, соплеменникам и другим членам общества приобрели силу народного обычая, становясь основой жизнестойкости, самосохранения и выживания бурятского народа. Об этом свидетельствуют многочисленные примеры усыновления осиротевших детей в годы репрессий и войн, практическое отсутствие их и сегодня в детских домах. Не случайно забайкальских бурят называют «народом без сирот». Усыновление детей практиковалось у бурят издревле. Считается, что традиция усыновления детей зародилась у бурят и является их исключительным достоянием. Эти факты являются красноречивым подтверждением высказывания Ц. Жамцарано о том, что «у бурят господствует коммунистический родовой быт, который пронизывает солидарность, единство в жизни племени и частей племени» [104; 169]. Не вызывает сомнений тот факт, что и лица с отклонениями в развитии были включены в общий родовой мир сплоченности и взаимопомощи.

Родоплеменная структура жизни забайкальских бурят способствовала выживанию немощных, больных, бездетных стариков, детей - сирот, призрение которых осуществлялось по обычному праву близкими родственниками, а в случае необходимости - всем обществом. Это основывалось на развитых традициях кровно-родственных связей между родичами. Эта связь, созданная самой природой и имеющая материальную основу в генотипах выходцев от одного праотца, укреплялась всем укладом жизни семьи. Она способствовала интенсивным взаимоотношениям между бурятами, заключающимися во взаимопомощи и взаимовыручке, поддержке и сострадании при несчастных случаях и болезни.

В заметках о дореволюционном быте агинских бурят Л. Линховоин отмечал обостренное чувство родовой солидарности, любовь и привязанность к родному очагу и малой Родине, глубокое уважение и почитание родителей. По словам Линховоина, буряты не уважали безвольных, жалующихся на судьбу людей. Недостойной слабостью считалось даже публичное выражение горя при утрате родных. Родители, желая воспитать детей хорошими людьми, внушали им основные правила поведения: «уважать старших, почитать родителей, трудиться, не воровать, оказывать помощь страждущим, беречь то, что имеешь, не лгать, не грубить, не сплетничать, оказывать гостеприимство» [139; 102]. Нарушение этих правил считалось большим позором не только для самого совершившего тот или иной безнравственный поступок, но и для его родителей и близких сородичей.

Почитание родителей считалось первейшей и святейшей обязанностью детей. С малых лет им внушалось, что дети обязаны «отплатить родителям долг за то, что они вырастили их, и создать им условия для спокойной и безбедной старости». Оставить родителей без призрения считалось величайшим грехом. «И надо сказать, - отмечает Л. Линховоин, - что среди бурят не было ни одного старика, который был бы оставлен детьми без внимания. Лучшая еда, лучшая постель предоставлялись родителям» [139; 72]. Этот факт свидетельствует о том, что в бурятских общинах не могли появиться бездомные инвалиды, нуждающиеся в помощи и не получающие призрения.

Еще одна важная, на наш взгляд, черта бурятского народа, отмеченная Л. Линховоином, это гостеприимство. Каждый человек, независимо от религиозной и национальной принадлежности, находил приют и покой в юрте бурята, заплатить за гостеприимство деньгами означало оскорбить хозяина. Родители учили детей, что от приема гостей, от помощи никогда не беднеют. Именно это является объяснением тому, о чем с уважением сообщал сибирский этнограф А.П. Щапов: «Во всех улусных общинах безродные, сироты и нищие ходят по юртам, как по своим родным жилищам, и находят там приют и пропитание» [308; 206].

Дореволюционные исследователи Бурятии единодушно отмечали, что «все помыслы бурят сосредоточены на надежде иметь детей», а заветная мечта - «окружить себя потомством». Для бурят понятие «быть счастливым», как отмечает К.Д. Басаева, связано, прежде всего, с детьми, с потомством. «Бурят ничего так не желает, как иметь детей» [16],[17]. Бездетность женщины, по свидетельству Е.М. Залкинда, даже давала право мужу брать вторую жену без согласия первой [109]. При этом следует учитывать, что многоженство нельзя отнести к числу традиций бурятского народа. Свидетельства о том, что в представлениях бурятского народа мужчина должен быть богат не только скотом, но и детьми, особенно сыновьями, что дети - главное счастье человека, продолжатели его рода, его трудов, можно найти во всех жанрах устного народного творчества - и в его малых формах, и в эпических сказаниях. Однако немаловажным является факт отсутствия в народных преданиях, по существу, являющихся содержанием «коллективного бессознательного», выражением архетипов бурятского народа, нетерпимого, антигуманного отношения к уродливым младенцам. Очевидно, это объясняется признанием родовым сообществом права таких детей на жизнь, на долю земных благ. Отчасти подтверждение такому выводу можно найти в работах Д. Банзарова [15]. Согласно традиционным представлениям бурятской культуры, человеческая жизнь предопределена «сущностью неперсонифицированного характера – законам Вселенной, а также Вечно Синим Небом». Жизнь есть разрешение на «реализацию некой программы будущей жизни человека сообразно вселенскому закону воздаяния». Зачатый ребенок, считают буряты, является разновидностью самой высокой удачи, прибыли, приплода. Мать вынашивает ребенка, но жизнь его и ее качество, то есть судьбу, дают законы воздаяния. Для бурятской семьи ребенок - это один из посланцев предков, позднее в буддийской интерпретации - перерожденец предков. Видимо, в этом и сокрыты причины осознания необходимости принятия ребенка с отклонениями в развитии и ответственности за его дальнейшую судьбу.

В исследовании К.Д. Басаевой немаловажное значение отводится изучению обычаев и обрядов, связанных с сохранением жизни ребенка. Сохранение появившегося на свет ребенка и его здоровья в условиях скотоводческо-кочевого быта было делом трудным, чреватым многими опасностями, угрожающими его жизни и здоровью. Постоянная боязнь потерять ребенка и чрезвычайная забота, которой его окружали, выражались и в соблюдении всевозможных предохранительных мер, оберегов, магических церемоний и обрядов. Например, чтобы уберечь ребенка от нечистой силы или дурного глаза, в юрту до полугода, а иногда и до года кроме ближайших родственников никого не допускали. В семье, где дети часто умирали, заведомо нарекали ребенка неблагозвучным именем с отрицательной или уничижительной семантикой. Повсеместно из предосторожности, как бы не привлечь к ребенку внимания злых духов, довольно строго соблюдался обычай, запрещавший произносить в адрес ребенка хвалебные слова: хорошенький, красивый и так далее. В любом случае следовало называть его самыми отрицательными эпитетами: страшненький, безобразный, глупый. Интересен факт, отмеченный К.Д. Басаевой: буряты, чтобы обмануть злых духов, давали детям русские имена. По понятиям бурят, русские имена отпугивали злых духов, также как и крест [18]. В сочинениях М.Н. Хангалова встречаем запрет для отца новорожденного ребенка при возвращении домой бить коня или махать бичом [219; 172]. Буряты верили, что каждый удар отцовского бича ребенок чувствует на своем теле. Рождение в семье неполноценного ребенка, особенно в умственном отношении, считалось несчастием и божьей карой за содеянные грехи в предыдущей и настоящей жизни, поэтому будущие родители строго соблюдали моральные заповеди буддизма, совершая десять белых добродетелей и не допуская десяти черных грехов. Однако свершившийся факт, по определению М.И. Гамбоевой, считался, согласно традиционным представлениям бурят, изначальной предопределенностью и закодированностью свыше. «Если ребенку разрешалось прийти в этот мир, то он должен был жить, повинуясь уже предначертанным свыше обстоятельствам» [90; 72].

Ж.Т. Тумунов, изучая особенности бурятской этнопедагогики, отмечал, что ограничивать рождение детей в бурятских семьях считалось тяжким грехом перед Богом и человечеством [211]. Даже бедные семьи радовались большому потомству, каждый из них имел свою долю земных благ. Ребенок с отклонениями в развитии получал равные со своими сородичами права на жизнь, на материальные блага. С обывательской точки зрения, для бурятской семьи каждый ее член независимо от индивидуальных особенностей представлял определенную ценность и поэтому являлся объектом заботы и внимания.

Традиционный быт, полукочевой образ жизни требовал раннего непосредственного включения бурятских детей в посильный труд, который носил характер самообслуживания и помощи родителям. По словам Н.Д. Басаевой, буряты «с раннего детства, с трех - четырех лет, начинали приучать детей к выполнению несложной работы: принести дровишки, пригнать пасущийся недалеко молодняк, загнать или выгнать скот» [18; 130].

Наличие огромного количества скота в бурятских семьях было отмечено при подворной переписи населения Агинской степи в 1908 году. Так, по ее данным, в среднем на одно хозяйство бурят, включая и бесскотные семьи, приходилось разного скота 109,1 гол., на одного работника - 79,0 гол., на 1 наличную душу - 21,8 гол. [210; 110]. Не вызывает сомнений тот факт, что при таком изобилии скота невозможно было обойтись без помощи детей, без участия каждого члена семьи в посильном труде. Г.М. Осокин отмечал, что бурятские дети в 6-7 лет становились настоящими помощниками родителям не только в ведении домашнего хозяйства, но и в выполнении более трудоемких работ: заготовке сена, пастьбе скота, перегоне скота при кочевках. «Мальчики в 5-7 лет уже считаются самостоятельными, уходят иногда далеко и надолго, не заставляя родителей бояться за их сохранность» [166; 72].

Задаче сохранения поголовья скота в зимнее время были подчинены заботы всех членов семьи, в том числе и детей. Трудными и напряженными были дни сенокоса. На сенокос привлекались все члены семьи, кроме немощных стариков и женщин с грудными детьми. Бесспорным является факт, что ребенок с отклонениями в развитии также был включен в трудовой процесс, выполнял посильные для него обязанности и тем самым не был бесполезен для родового сообщества, не чувствовал себя обузой.

Таким образом, исторические источники, устное народное творчество бурятского народа убедительно доказывают, что гуманное отношение к людям с ограниченными возможностями жизнедеятельности, признание их права на жизнь, помощь и сострадание со стороны сородичей были присущи этому народу на протяжении всей его истории. Древнейшие архетипические образы сверхсуществ постепенно претерпевали изменения под влиянием исторических, социокультурных, религиозных воззрений; осознавалась необходимость принятия не похожего на других человека в общую жизнь племени, рода, признания его права на достойное существование.

Исследуя эволюцию отношений к лицам с отклонениями в развитии у народов Забайкалья, нельзя не провести параллели между коренным и пришлым населением с учетом многообразия последнего.

Начало формированию русского населения с 50-х годов XVII века положили казаки, служилые люди. Следом за служилыми людьми на новые земли потянулись крестьяне, бежавшие от тяжелых феодальных повинностей. Значительную группу забайкальских крестьян составляли крестьяне - старообрядцы, которые вместе с потомками первопроходцев образовали костяк старожильческого русского населения Забайкалья. Русские люди принесли с собой христианство, церковно-славянскую грамоту, опыт призрения и благотворительности.

Для изучения традиционной культуры первых поселенцев, представляющих различные этнические группы и общности, ценными для нас явились работы ученых – историков и краеведов М. Геденштрома, А. Мартоса, П. Палласа [167], Е.Г. Петряева [174], [175], [176], М.М. Шмулевича [304], [305]. Однако они не раскрывают особенностей отношения этносов Забайкалья к лицам с отклонениями в развитии. Значительный интерес представляют труды ученых, изучающих традиционную культуру забайкальских старообрядцев. Несмотря на то, что вопрос отношения раскольников к лицам с ограниченными возможностями специально не исследовался, различные аспекты их жизнедеятельности, ценностные ориентации, культурные традиции анализируются как сопутствующие в контексте духовной культуры и этнической истории в работах Ф.Ф. Болонева [36], [37], [38], [39], [40], В.В. Гирченко [88], Г.И. Ильиной - Охрименко [120], В.С. Левашова [138], В.П. Мотицкого [155], Р.П. Потаниной [180], Л.Е. Элиасова [310]. Между тем, анализ литературы свидетельствует, что фактически отсутствует концептуально целостное, интегративное осмысление историко - генетических и социокультурных основ становления, оформления и развития системы специального образования Забайкалья.

В данной ситуации представляется наиболее важным начать рассмотрение вопроса об эволюции отношений к лицам с отклонениями в развитии с первых страниц исторической летописи освоения Забайкалья русскими землепроходцами.

Нет достоверных исторических свидетельств о характере отношений казаков к инвалидам и убогим. Тем не менее, основываясь на теории архетипов К.Г. Юнга, их проявлении в ментальности русского человека, можно сделать вывод о том, что первым землепроходцам были присущи идеи христианского милосердия и сострадания, гуманизма и человеколюбия, то есть те аксиологические ориентиры, которые веками вырабатывались предшествующими поколениями русских людей. Косвенным подтверждением этого являются литературно-исторические заметки забайкальского краеведа Ю. Курца, основанные на документальных материалах - «Отписках» самого сотника Бекетова. «Все обезножили, и без рук и без грудей стали, и опухли все, а он «власть правит, успокаивает, помогает, души казаков в крепость приводит»» [289; 26]. Немаловажным фактом в описании личности Бекетова, свидетельством его христианского милосердия и человеколюбия является его отношение к члену отряда - ссыльной монашке – чернице Стефании. Очевидно, что общественное мнение не было расположено к «ссылаемым» в Сибирь, однако долг христианина обязывал проявлять заботу о «страждущем», и сотник, собираясь в Даурский поход, на свои деньги покупает провиант для черницы.

В системе доказательств важным свидетельством христианской любви к ближнему, привносимой в Забайкалье архетипами первых русских поселенцев, выступает памятник исторической литературы «Житие протопопа Аввакума». Не вызывает сомнений тот факт, что автор «Жития», политический ссыльный протопоп Аввакум Петров, принес в Дауры высокую культуру и нравственность, свойственную первым христианам. В исторически верном повествовании Аввакума отражены истинные христианские ценности: любовь к ближнему и забота о нем. Несмотря на суровую действительность сибирского похода, в котором семья раскольника теряла маленьких детей, испытывала голод и болезни, забота о больных и увечных выступала на первое место.

Русские землепроходцы принесли в Забайкалье опыт христианской благотворительности. Первым прецедентом оказания помощи людям с отклонениями в развитии в Забайкалье можно считать появление при Нерчинском Успенском монастыре в первом десятилетии XVIII века больницы-богадельни. Упоминание о первом приюте для инвалидов встречается в работах забайкальского историка и краеведа Е.Г. Петряева. «Одряхлевшие и увечные служилые люди, потерявшие зрение и способность прокармливаться собственным трудом», находили прибежище в богадельне Нерчинского Успенского монастыря. Показателен факт, что инвалиды получали в монастыре не только пищу и кров, но и медицинскую помощь. «В больнице при монастыре лечили самоучки, считавшие основными потогонные, мочегонные и слабительные средства» [175; 39].

Объективно оценивая процесс заселения Забайкалья русскими людьми, необходимо отметить многообразие колонизационного потока. Среди прибывающих в Забайкалье были вольные поселенцы, переводные крестьяне, не смирившиеся борцы за веру, лишенные дворянства, «непотребные женщины», а также убийцы и разбойники. Каждый из них приносил свою духовную культуру, свое мировоззрение, свои архетипы, однако всех их объединяла необходимость выживания в суровых условиях.

Не вызывает сомнений тот факт, что длительный переход, нечеловеческие условия каторжного труда и инфекционные заболевания способствовали появлению в Забайкалье значительного числа людей с отклонениями в развитии.

Для исследования системы аксиологических эталонов отношения пришлого населения к людям с отклонениями в развитии необходимо обратиться к духовной культуре старообрядческих общин, составивших первооснову русских поселенцев и костяк старожильческого населения Забайкалья. Данный выбор не случаен, потому что это «самая русская по укладу жизни, по верности народным традициям, по национально-этническому составу» общность. Как отмечают исследователи, старообрядцы - это защитники православной веры, не знающие морализма. Им присуще строгое соблюдение обрядов, верность доктрине и отсутствие нравственного индивидуального насилия и социального террора.

Старообрядцы - самая многочисленная группа поселян среди первых русских крестьян в Забайкалье. Их число довольно быстро увеличивалось за счет естественного прироста. По четвертой ревизии (1782 г.) старообрядцев числилось около 4400 душ обоего пола. По сведениям М. Геденштрома, в 20-е гг. XIX в. их было 8000 душ мужского пола. В 1850г. в работах М.М. Шмулевича приводятся данные о 17880 чел. [305]. В 1871г. П.А. Ровинский определяет их численность в 30000. В 1892 г. семейских в Забайкалье насчитывалось 37787 душ обоего пола, а в 1900 г. - уже 42680 душ. Приведенные данные показывают быстрый рост населения семейских. Первые описания старообрядцев Забайкалья встречаются в отчетах П.С. Палласа, который пришел к выводу, что «кроме кочующих народов, каковы буряты и тунгусы, никакому другому здесь жить неможно». Однако, отмечая трудности борьбы с суровыми природными условиями и настойчивость старообрядцев, Палас пишет: «…на льду ни коноплей, ни гречухи, ни гороху, ни пшена никогда не родится, хотя трудолюбивые поляки всего сеять не упущали и много раз к новому посеву вновь закупали …» [167; 225-226].

Писатель А. Мартос, посетив селения семейских, в 1823 г. писал, что «благодеятельное искусство земледелия здесь, в краю отдаленном, принесло им известный материальный достаток, поселило самое дружество к соседям». И далее: «Русские, избрав берега Чикоя и Хилка своим отечеством, перенесли сюда же и образ своей домашней жизни, дух веселонравия, деятельность и свои привычки гостеприимства. Довольство, чистота блистали в светлице пришельца». М. Геденштром сообщает, что «старообрядцы с несказанным трудом расчистили густые леса, и приобретенные пашни вознаградили их с лихвой» [305; 116-119].

Удивительно яркие впечатления о семейских Забайкалья сложились у декабристов, которые познакомились близко с этой группой староверов во время перехода из Читы в Петровский Завод. Наиболее подробные описания знакомств с семейскими крестьянами находим у А.Е. Розена. Он отмечает красоту и дородность семейских, их трудолюбие: «Все молодец к молодцу, красавицы не хуже донских, рослые, белолицые, румяные. Все у них соответствовало одно другому: от дома до плуга, от шапки до сапога, от коня до овцы - все показывало довольство, порядок и трудолюбие» [184; 412]. Положительные отзывы о семейских содержатся в дневниках и письмах декабристов А.П. Беляева и братьев Бестужевых, отметивших, что «раскольничьи деревни цветущие довольством от их трудолюбия» [23; 86]. М.А. Бестужев писал брату Н.А. Бестужеву: «Здесь называемые семейские деревни изумили бы любого русского и огромностью, и довольством». В своем дневнике М.А. Бестужев писал об отношении семейских к декабристам: «В Мухоршибири нам была оказана блистательная встреча. Весь живой люд, разодетый в пух, толпился к нам, и мы, почти смешавшись с толпою, вошли в деревню» [24; 14]. Подробную характеристику семейских дает В. Паршин, в них он видит прекрасных хозяев и хороших землевладельцев [169]. Крупный этнограф прошлого столетия С.В. Максимов отмечает зажиточность забайкальских староверов и их трудолюбие [143; 218]. Профессор Л.Е. Элиасов отмечает преувеличение в старой литературе религиозности старообрядцев. Семейские с их практическим умом не могли не заметить, что «вози навоз, не ленись, так и богу не молись», ибо «навоз и бога обманет» [310; 96-103].

Изучению быта и народного декоративно-прикладного искусства семейских посвящены работы Г.И. Ильиной-Охрименко [120; 174]. Эстетика свадебной обрядности и образы семейских женщин отражены в работах Р.П. Потаниной [181]. Исследования Ф.Ф. Болонева касаются духовной культуры, народных верований, обрядов и своеобразия быта забайкальских старообрядцев [36], [37], [38], [39], [40].

Однако ни в одном из представленных исторических документов и исследований нет прямого указания на проблему лиц с отклонениями в развитии среди старообрядцев. Не вызывает сомнений тот факт, что процент таких лиц, хотя и менее значительный, чем в других группах, все же имел место. Поэтому некоторые аспекты духовной культуры данной общности могут быть проанализированы как сопутствующие в контексте нравственных отношений к данной категории людей.

Отличительной особенностью семейских являлось их «недюженное трудолюбие, общинная спаянность, скрепленная общей опасностью людей, преследуемых за веру». Семейские отличались от других старожилов Забайкалья спецификой религиозно-бытового уклада и отдельными своеобразными элементами культуры. Насильственно переселенные в этот регион, они довольно быстро восстанавливали свой быт, хозяйство, общественные отношения и становились примером для других.

Как отмечает в своих исследованиях Ф.Ф. Болонев, особо заботились старообрядцы о физическом и психическом здоровье своих детей. Это было необходимо для самовыживания общности и сохранения своеобразия отдельной ветви русского народа в период гонений и насильственных переселений. Отличительной особенностью семейских являлся значительный естественный прирост населения. Величина старообрядческих семей вызывала удивление у наблюдателей во времена, когда крупные крестьянские семьи были обычным явлением. Семейские женщины рожали от 10 до 24 детей. Жизнь и здоровье в старообрядческих общинах поддерживались естественным путем, без особого вмешательства извне. В отдельных исследованиях отмечается пресловутое мнение о фанатизме и чрезмерной замкнутости семейских. Эта часть русского населения не признавала официальной научной медицины. Постоянно преследуемые светскими властями и официальной церковью, старообрядцы настороженно относились к посторонним людям, опасаясь с их стороны подвоха или доноса. Косо смотрели они на иноверцев. Для чужаков держали даже особую посуду. В этом проявлялась не одна лишь религиозная нетерпимость. Эти меры необходимы были староверам и как профилактика от множества распространенных в Забайкалье инфекционных заболеваний. Старообрядческим общинам были присущи различные способы самосохранения. Здоровье понималось раскольниками как состояние физического, духовного и социального благополучия [46].

В жизненном укладе семейских личная опрятность и чистота жилища издавна считалась залогом здоровья. Они обязательно мыли руки перед едой, перед взятием ребенка на руки, перед кормлением. Перед Петровым днем мылись с песком даже наружные стены домов.

О здоровье забайкальских староверов писал декабрист А.Е. Розен: «…народ сильный и здоровый. Они поддерживают свою крепость, свое здоровье прилежным трудом и здоровой пищей… Они не употребляют ни чаю, ни вина, ни лекарств, все это почитают за грех» [184; 125]. Профессор Н.Ф. Высоцкий отмечал исключительное употребление старообрядцами только растительных средств. По их понятиям «травы и коренья указаны самим богом, а лекарства металлические, принимать их грешно, ибо они выдуманы людьми». Отличительной особенностью семейских лекарей являлось знание людской психологии. Широко использовалось внушение и исповедь. Знахарь ослаблял тревогу и внушал веру в полном соответствии с принципами психоанализа и психотерапии.

Забайкальский исследователь Ф.Ф. Болонев отмечал различные способы, используемые старообрядцами при оздоровлении младенцев. В частности, они лечили болезни глаз, слепоту, энурез и исцеляли от эпилепсии [40]. О нескольких случаях исцеления пишет врач Л. Кельберг в материалах из Селенгинского округа: «Старуха-старообрядка лечит ефедрой падучую болезнь, при этом удачно» [36; 84-85]. Строгий запрет на алкоголь и табакокурение также способствовал рождению полноценного потомства у старообрядцев. Как отмечал Г.М. Осокин, «ведя более правильную жизнь, не злоупотребляя вином, табаком, распутством, семейские дали краю крепкий, здоровый, сильный и красивый тип населения» [166; 64].

Фундаментом стабильности положения семейских в Забайкалье являлась крепкая семья. Как отмечает М.М. Шмулевич, это были в основном трехпоколенные и, реже, четырехпоколенные семьи, включающие как рожденных по прямой линии, так и братьев, племянников, незамужних сестер и «вскормленников» [305]. Большое количество сыновей было залогом успешного экономического развития крестьянского хозяйства.

Всё это дает нам основание утверждать, что для большой семье ребенок с отклонениями в развитии не был обузой, большое хозяйство требовало достаточно большого количества рук, поэтому посильное дело находилось для каждого. Достаток и зажиточность старообрядческих семей, отмеченные всеми исследователями, способствовали достойному существованию в них и нетрудоспособных граждан. В старообрядческих семьях, как отмечает К.М. Герасимова, не было обычая отдавать детей на воспитание [83; 119]. Исключение составляли осиротевшие дети репрессированных старообрядцев. По данным Росписи Тарбагатайской церкви, каждая вторая старообрядческая семья имела приемышей-сирот, которые составляли около 14 % от числа поселенных [40; 34].

Высокодуховные принципы старообрядчества не позволяли антигуманного, немилосердного отношения к убогим и страждущим. Для семейских Забайкалья чрезвычайно характерны идеи самоценности и достоинства личности самой по себе вне зависимости от ее особенностей и происхождения. Этому также способствовала относительно высокая грамотность, присущая старообрядческим общинам. Декабрист Бестужев в своих воспоминаниях в отношении забайкальских старообрядцев отмечал: «…у этих раскольников не заметно было того фанатизма и нетерпимости, какими отличаются закоренелые и невежественные раскольники в России. Многие из них выписывали и читали журналы и газеты, интересовались современностью» [24; 4]. Высокий уровень интеллектуальной жизни старообрядцев отмечают большинство исследователей их культуры и быта. Так, Ф.Ф. Болонев о забайкальских семейских, писал: «Старообрядцы жили богатой духовной жизнью, у них было много грамотных людей» [36; 76].

Анализ исторической и исследовательской литературы позволяет сделать вывод о том, что неустанная забота о детях способствовала сохранению физического и психического здоровья подрастающего поколения у старообрядцев Забайкалья. Природосообразный образ жизни семейских, опрятность в домашней жизни, запрет на алкоголь и табакокурение, обособленность проживания способствовали рождению полноценного потомства. Высокая духовная культура и грамотность старообрядческих семей, крепкая взаимная связь, общинная взаимопомощь и взаимовыручка помогали нуждающимся, в том числе и людям с отклонениями в развитии. Главной особенностью в оценке основ гуманистического мировоззрения старообрядцев является неотступное следование обычаям своих предков, сохранение в неприкосновенности простых, целомудренных, суровых и добродетельных нравов своих отцов.

Историографическое изучение эволюции ценностных ориентаций в отношении к лицам с отклонениями в развитии у народов, населяющих Забайкалье, еще раз убедительно подтверждает теорию архетипов К.Г. Юнга. Древнейшие образы сверхценности и божьего избрания людей с физическими и психическими уродствами постепенно претерпевали изменения под влиянием индивидуального сознания. Становясь осознанными, эти образы уже не требовали поклонения, однако острее воспринималась приходящая из глубин бессознательного необходимость оказания им помощи, признания их права на достойное человека существование.

Таким образом, в этнической культуре народов Забайкалья в отношении лиц с отклонениями в развитии сформировалась следующая система ценностных ориентаций:
  • любой ребенок, появившийся на свет, имеет право на жизнь, потому что это «наделенная разумом часть природы», освященная Богом;
  • любой человек, в том числе и с отклонениями в развитии, самоценен и является высшей ценностью для семьи, рода, общества;
  • человек с отклонениями в развитии наделен равными правами со своими сородичами, имеет право на собственность;
  • человек с отклонениями в развитии является личностью, обладающей потенциальными возможностями к восприятию и освоению социального опыта;
  • за человеком с отклонениями в развитии сохраняется право быть включенным в социальную жизнь рода, общества, возможность его интеграции в соответствии с потенциальными возможностями.

В выявленных аксиологических эталонах отчетливо прослеживаются три важные составляющие: гуманизация, социализация и интеграция. Идеи гуманного отношения к человеку с отклонениями в развитии, направленность системы на его социализацию и включение в социальное бытие являются основополагающими в рассмотренном философском аспекте. Историографический анализ подтвердил значимость этих идей для этнопедагогики и наличие их в сознании народа. Соответственно, идеи гуманизации, социализации и интеграции могут выступать в качестве принципов развития национально-региональной системы специального образования Забайкалья.