Geum.ru

Валерий Сабитов принципрудр ы

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   22
10. У Преддверия.

Николай натянул спортивный костюм и отправился на песчаную площадку среди скал и камней, где проводил утренние тренировки вместе с детьми. На этот раз, что было крайне редко, ему пришлось разминаться в одиночестве: час для маленьких рапануйцев был слишком поздним. Для восстановления потерянной от нежеланной встречи с Эмилией внутренней энергии он выбрал несколько упражнений из школы «Чой», - Змея.

Плавно перейдя в низкую стойку, Николай представил перед собой Эмилию во всем ее фиолетово-красном блеске с удостоверением резидента иностранной разведки где-то среди бельевых кружев, пружинисто откатился назад и резким броском вперед нанес ногами сокрушающий удар по щиколоткам резидента. Получилось неплохо, но противник устоял, невозмутимо продолжая посылать воздушные сине-красные поцелуи. Только после пяти минут напряженной борьбы врага удалось нейтрализовать. Эмилия мужественно признала свое поражение и исчезла в быстро темнеющем небе.

Освободившись от наваждения, Тайменев проделал несколько упражнений на концентрацию внимания и закончил тренировку.

В палатке стояла тишина. Николай прошел за полиэтиленовую ширму санотсека, постоял под холодной водой, обмотал бедра полотенцем и на выходе столкнулся с Франсуа.

- Прости, Франсуа. Что-то я не совсем в себе.

Тот хмыкнул в отвислые усы, потирая ушибленный бок.

- Бьян! Все бьян, друг мой. Но если ты не в себе, то где же ты? - заинтересованно спросил он.

- Где? Я везде. И нигде. Вот так сегодня получается.

- Следовало ожидать. Встречи с Эмилией для тебя никогда не проходили бесследно.

- Но откуда тебе известно? Передали по радионовостям? И я уже в центре внимания средств информации не только тайных?

Франсуа снова хмыкнул.

- Боюсь, Эмилия способна одна заменить все средства, как тайные, так и явные. Хочешь совет? Он может спасти твою драгоценную жизнь.

- Получить жизнь бесплатно? Кто же откажется? Давай совет.

Франсуа запустил пухлую руку в обширный карман своих объемных брюк. На ладони лежала деревянная статуэтка.

- Женская мафия вездесуща и всесильна. Она принудит тебя выкинуть белый флаг. Не забывай, впереди долгий обратный путь на «Хамсине». И бедный философ Василич Расейский пойдет в сладостный плен. Если не хочешь этого, обзаведись немедленно своей паа-паа. У тебя на груди висит деревянный амулет. Но он явно российский, не тот. И она, только она, твоя паа-паа, защитит тебя. Вот видишь, у меня висит, - Франсуа ткнул толстым пальцем себе в голую грудь, где на веревочном шнурке висела моаи паа-паа, деревянная статуэтка, изображающая женскую фигурку с гипертрофированными половыми признаками, - Это ее портрет один к одному, моей драгоценной паа-паа. Ты пока трагически холост. Чтобы хоть как-то помочь, дарю тебе моаи кава-кава, - Статуэтка с ладони Франсуа перешла в руки Николая: знакомый ему тип «длинноухого», стоящего в выжидательной позе, - Пусть тебе будет стыдно за недоверие к другу. А этот дядя Кава-Кава подскажет тебе верную дорогу, холостой ты мой и кое-где драгоценный даже... Отметим, однако...

Исчерпав, видимо, энергетический ресурс, Франсуа открыл холодильник и достал банку пива.

Николай обратил внимание, что на животе Франсуа на более длинных шнурках уютно устроились еще два куска дерева: символ Луны Реи-миро в виде полумесяца с человеческими физиономиями на рогах, и тахонга, - деревянное яйцо с вырезанным на нем каким-то изображением. Франсуа явно впадал в язычество, обвешиваясь амулетами. Впрочем, в случае с Франсуа трудно было судить сразу верно о чем-то; он, по мнению Николая, был полон противоречий и загадок.

Вот и теперь... Всего лишь миг, но какой! Брошенный из-за цветной банки пива неясный, непривычный взгляд искоса. Будто выглянуло жало, до того скрытое, кольнуло легким прикосновением, - и как не бывало его. Взгляд человека, знающего злобу и зависть. Показалось? Конечно!

Николай решительно отказался от создания цельного образа Марэна. Не по силам. Тот близок и положительному эмиссару международной службы предупреждения чрезвычайных ситуаций, и подозрительным личностям с лайнера, и местным. Везде он свой, каждому товарищ и друг...

Проявить фотопленку Тайменеву удалось к завершению следующего дня, занятого с утра прогулками и пляжем; под мудрым руководством Марэна время прошло весело и бестолково.

Почти вся пленка оказалась засвеченной. Но несколько получившихся кадров заставили фотомастера со сложным длинным именем при вручении выполненного заказа посоветовать никому их не показывать. При этом он смотрел на клиента со смесью испуга и любопытства на лице.

Театра теней, как он и ожидал, снять не удалось. Неужели стрела времени летела во сне? Удивительно, что затвор фотоаппарата время от времени включался; как такое получилось, оставалось загадкой, ведь лунатизмом он не страдал. На четырех удавшихся снимках в центре святилища стояла легко узнаваемая статуя. Та самая, что находится за тысячи миль отсюда под надежной охраной в Британском музее. Контур статуи окутывала мощная цветная аура. Изображения радуги и солнца на каменной спине почему-то черно-белые.

Положив снимки на дно дорожного чемодана в пакет с фотографиями лжеаборигена Те Каки Хива, Тайменев задумался. Хорошо, что фотомастер не будет болтать. Излишнего внимания Николаю не надо, и без того хватает опеки. Хранить такие снимки в палатке становилось рискованно; надо бы их передать временно губернатору либо старосте. Они поймут.

Близится завершение отпуска. Пора подводить итоги, а он все больше увязает в трясине необъяснимых событий, непонятных вопросов-проблем. Да, по возвращении домой впечатлений хватит очень надолго. Только вот дом стал казаться столь недоступным, что иногда делается просто страшно.

В последнее время все идет не так. И, самое примечательное, не представляется возможным избежать ненужных осложнений либо как-то изменить происходящее. Совсем непохоже на отпуск. Вроде как он на выполнении особого задания, которое ему объяснить толком не успели. И уехать досрочно нельзя и ничего не придумать!

С пляжной полосы хорошо виден «Хамсин», стоящий на внешнем рейде за искусственным молом. Экипаж готовит судно в обратный путь, завершая присоединение острова Пасхи к морским магистралям. Вскоре сюда можно будет летать самолетами. Пока же остров для Тайменева своеобразная зона без спецрежима и надзирателей. Выбраться отсюда в большой мир можно или на камышовой лодке, - они считаются надежнее прогулочных яхт, - или на проходящей мимо субмарине. Для первого пути у Тайменева не хватало героизма, а что касается второго, расписание прохождения подлодок не было известно. Разве что обратиться за содействием в одну из группировок, Икс или Игрек, есть из чего выбирать.

Остается одно, - занять себя на оставшиеся дни так, чтобы не оставалось времени для переживаний. Самый крутой способ отвлечься: бар-ресторан... Рецепт гениально прост и миллионократно проверен: день максимального веселья, за ним день максимального страдания. Регулярная проверка закона природы, гласящего: чем лучше вечером, тем хуже утром.

Обойти похмельный синдром можно только превращением его в очередное возлияние. И вот так, в новоприобретенном ритме день за днем, день за днем... И не заметишь, как окажешься в родном воронежском наркодиспансере.

Рецепт, к сожалению, не для него. Или к счастью, кто знает. Он и малейшее отклонение от физиологического равновесия, тот же банальнейший насморк, переносит как трагедию тела и духа. А уж похмелье, - и говорить нечего.

Или пойти к Брэйеру, попросить себе секретное задание? Прошу, так сказать, направить меня на передовую невидимого фронта с личным оружием в руках!

Есть еще один интересный вариант: заняться исследованием предметов, источающих ауру. Но для того нет ни соответствующих приборов, ни методики. Разве что взять в медцентре стетоскоп и прослушать пару исполинчиков, вдруг у них внутри что-нибудь да зашевелится.

Куда ни глянь, всюду безвыходный тупик. Суперлабиринт, капкан, а не остров. Прав-таки Ко-Ара-а-те-Хету, губернатор Те-Пито-о-те-Хенуа, Пупа Земли. И прав по большому счету! Надо, надо менять подход к жизни, слишком он у Тайменева технологичен, несмотря на обилие эмоций. Нет ни фантазии, ни элементарной раскрепощенности. Надо же так закомплексоваться в процессе образования-воспитания! Отсюда и барьеры непонимания да бездействия.

В конце концов уставший от бесплодных дум, он решился противопоставить собственному формально-диалектическому способу мышления нечто иное. «Нечто иное», - вот и все, что он пока мог сказать о том новом, которое должно заменить старое в сознании. А оттуда преобразовать жизненную практику. Николай ужаснулся своей героической отчаянности; задачка явно энциклопедическая, а он обычный дилетант в нужных областях.

И в остальных полнейший невежда. Что он может? Формальная логика, диалектическая логика... Два конца одной палки, непрерывно бьющей человека. Что есть формальная? Выражение диалектической в определенных, заданных здравым смыслом условиях. А диалектическая? Продолжение формальной при снятии известных ограничений. Известных... А мир неизвестен. Потому как будучи бесконечен во всех смыслах и направлениях, предполагает и предлагает четвертое, пятое и другие измерения. В том же сознании и поведении.

В конечном счете сознание индивида своеобразное отверстие-диафрагма на пути потока информации. В потоке, - все мыслимое и немыслимое! Человек берет и использует ровно столько, сколько способна пропустить его диафрагма, имеющая тенденцию к сокращению. Короче говоря, уровень интеллекта зависит от размеров и формы этой диафрагмы, которую мы называем сознанием. Подсознание же, - все, что остается по ту сторону невоспринятым, непропущенным в область осознания.

У одних людей диафрагма побольше, у иных - поменьше. Один научился ее раздвигать, используя инсайт, медитацию, прочие техники. Другой предпочитает уменьшать пропускную способность, так ему удобнее и выгоднее, так меньше проблем. Кто-то просто делает вид, что у него диафрагма весьма мала, и не надо потому предъявлять к нему большие претензии. Не зря говорят: обезьяна не желает болтать по-человечески под одной причине, - чтобы не стать рабом человека... Маска прирастает, делается вторым лицом. И любая фальшь добавляет чужеродные черты к новообретенному лику. Приходит час, истинное лицо забывается и обладателем...

«Хватит спекулятивных измышлений! - остановил себя Тайменев. - Вернемся. Условия задачи известны. Есть условия, что прекрасно. А нужны ли они, условия? Может, без них проще? Но не будем спешить».

Как бы поступил на его месте человек ученый? Ученый с большой буквы, столп и поддерживатель, атлант и кариатида современной научной технологии и современной технизированной научной мысли? Как бы он поступил на месте Тайменева Николая Васильевича, оказавшегося волею суровой судьбы в условиях неординарных, не соответствующих его статусу в обществе? С чего бы начал академически благообразный творец цивилизации?

Во-первых, «творец»-технолог создал бы систему. Вырезал бы из происходящего кусочки, рассек живую целостность бытия эфемерным скальпелем анализа; а затем расположил элементы в ином, понятном ему беспорядке. Потом царь и венец собственного мира, он нашел бы особо важные узлы, связи, отношения... И, уцепившись за оные, двинулся бы наш венценосный академик в поиски причины, не подозревая, что сам же и конструирует желаемое, подгоняет задачку и процесс ее решения под готовый или нужный ответ. Ведь все ответы на все будущие вопросы уже заложены, хранятся в нем.

А разве не так? Все мы желаем выглядеть демиургами, кузнецами личного и общенародного счастья. Тайменев грустно усмехнулся: ведь и он ничем не лучше. И он всегда старался извлечь на свет механизм внутреннего действия, двигатель причин и следствий.

Как ни странно, получалось! И не только у него. Сотворишь конструкцию, - и машина заработала!

Причины порождают следствия, в ходе следствия раскрываются причины. И не имеет значения, кто человек по профессии, по предназначению: следователь прокуратуры, химик, инженер-механик, доктор-врач, революционер... Имеет значение, играет роль то, что он тут же предлагает соотечественнику, согражданину, сопланетнику ключ, открывающий запертые двери. И подводит к этим запертым дверям. И неважно, что справа-слева от двери свободно, иди прямо и все! Ключ-метод, ключ-способ, ключ-рецепт, ключ-учение, ключ к одной двери, ключ универсальный... Где ключ, там и замок! Начинаются эксперименты по открыванию-закрыванию, меняются условия, снова встают вопросы, приходят новый хирург, демиург, доктор философии, кандидат права... Приходит, ищет, находит, вручает.

Открываем, радуемся, восхваляем, закрываем. Процесс идет. Называется процесс прогрессом.

«Успех» здесь, - в наличии методологии. Она всегда имеется, сознаешь это или нет. У сторонников анархии программы действий часто более разработаны, чем у приверженцев партии, открыто двигающей свою четко определенную платформу.

Тайменев усмехнулся: прав и еще раз прав Хету, обвинив его в однозначности мышления! На самом деле, - мысли-то текут штампованные, будто взятые из газетных страниц. Нет, не быть ему писателем, не сможет он увлекательно рассказать ни о своей жизни, ни о других судьбах.


Предвечерний час принес холодок, а с ним и Франсуа. То ли под влиянием неожиданно прохладных сумерек, то ли обрадованный приходом товарища, Николай вдруг принял внезапное для самого себя решение.

Не слушая марсельца, он быстро вытащил чемодан, вынул пакет с фотографиями и протянул ему.

- Не знаю, что и сказать. Материалы не для посторонних. А для... Ну, ты знаешь для кого. Надо сохранить, а у меня нет условий. Да не тебе объяснять...

Франсуа понимающе кивнул, и даже не удивился, словно Тайменев ежедневно вручал ему секретные материалы. Только чуть улыбнулся, сощурив усталые в красной сетке глаза. Николай облегченно вздохнул, словно Сизиф, с которого сняли проклятие.

Марэн через несколько минут исчез. Николай заснул блаженным сном ребенка. Всю ночь у кровати роились теплые ласковые сновидения. Проснувшись, не открывая глаз, Николай улыбнулся сам не зная чему, потянулся несколько раз всем телом. Вставать не хотелось.

Легкость утреннего освобождения проникла глубоко в мозг, расширилась диафрагма сознания. Память, разбуженная внутренним импульсом, вернула его на вершину Рано-Као. Тайменев увидел серо-зеленый остров с рассыпанными по нему золотыми отпечатками солнца, но не успел рассмотреть детали ландшафта. Неведомая сила подняла его в воздух и он застыл высоко в небе ястребом, высматривающим на земле добычу. В поле зрения предстали две линии, скрещенные под прямым углом. В перекрестии пульсировала, то наливаясь сочным оранжевым цветом, то почти угасая, точка, обведенная кружочком. Точка вспыхнула очередной раз, - и пересеченные линии разошлись, затем соединились, образовав замкнутую фигуру. Тайменев отметил: проекция усеченной пирамиды, трапеция. Трапеция охватила контур острова и застыла. Освеженная память услужливо подсказала: он видел такую фигуру совсем недавно. Схема на скале близ храма в Оронго, «закатная схема»! Ведь у него еще тогда намечалась разгадка, не хватало малости. Итак, стилизованное начертание острова Рапа-Нуи в перекрестии внутреннего прицела и «закатная карта», - одно и то же!

Остаточный сон испарился моментально. С криком «ура!» Николай вскочил с постели и принялся бегать по палатке, наталкиваясь на столик, кровати, стулья. Как он раньше не догадался: ведь перед ним открылась древнейшая карта острова! Древнейшая, а потому ценнейшая, великолепнейшая, замечательнейшая карта!

Он больше ничего не видел. Схема стояла перед ним, заслонив все. Мысленно Тайменев наложил схему на скале на фотоснимок острова с высоты, подаренный Те Каки Хива. Вот оно! Последние сомнения отпали. Все стало ясно как никогда, как никому.

На одевание понадобились секунды. Отвлеченное от всего постороннего, сознание Тайменева занялось главным: отождествлением обозначений на древней карте с реальными объектами на поверхности сегодняшнего острова. Дело сразу пошло как надо, хотя за столетия ландшафт претерпел значительные изменения.

Правда, Тайменев работал с фотоснимком, запечатленным в памяти, что не исключало ошибок. Многие знаки ничего не говорили, при их наложении на снимок не находилось ничего примечательного, кроме голого базальта либо желтой травы. Потому он решил сделать вначале привязку по главным направлениям. А там станет яснее, на что нацелиться. В одном Николай убежден, - карта пришла не зря и он обязательно что-нибудь обнаружит. И обязательно важное.

Что не поддалось уничтожению временем и человеком, так это вулканические жерла. Привязавшись к ним, мысленно используя масштабную линейку, Тайменев смог более-менее точно сориентировать «закатную» схему. Оставалось выбрать, с какого значка начинать практическое изучение местности. Хотелось наткнуться на что-то неординарное. Скажем, на пещеру, не тронутую грабителями и битком набитую табличками с говорящим деревом кохау ронго-ронго. Он уже перебирал их мысленно руками, ощупывая вырезанные неведомым писцом иероглифы.

Пол Брэйер надеется: глубины острова скрывают невероятные клады.

И Тайменев преподнесет ему их!

Где же печка, с которой плясать? Времени на рекогносцировку всего острова не оставалось. «Хамсин» стоит под парами. Найти бы центр, объединяющий все значки в систему.

Центр! Вот ключевое слово! Надо найти центр карты, и по нему, - центр острова. Каков он и как обозначен? Смысловой, стягивающий к себе все остальное? К примеру, Харе-пуре в Оронго. Или геометрический. На схеме он может выглядеть как-то особенно, неповторимо. Или напротив, скрыт рядовым значком. Масса вариаций на тему... Смысловой центр едва ли удастся расшифровать, за ним может скрываться все что угодно: от главного храма острова до малого исключительно важного предмета, который для него, человека постороннего, будет абсолютно ничего не значащим и потому невидимым. Путь поиска в этом направлении бесперсперспективен, надо быть человеком той культуры, надо знать заранее...

Жаль, что не гений! Единственный доступный ему инструмент, - упрощенно-математический способ анализа. Помнится, в школе на уроках геометрии он имел отличные оценки за красоту построения и оригинальность стереометрических фигур. Не зря же! Будем исходить из внешних очертаний. Не случайно кем-то выбрана трапеция. Проекция усеченной пирамиды... Усеченные пирамиды любили строители инков, майя, ацтеков. Встречаются они и в Междуречье. Теперь нашлась на острове Пасхи. И кто нашел?!

Если разделить трапецию пополам, линия раздела пройдет через основание храма на северном берегу, далее на юг через вулкан Рано-Арои, затем через единственный на Рапа-Нуи источник пресной питьевой воды. Там в эвкалиптовой рощице небольшая овцеферма. Южнее на местности ничего примечательного. На «закатной» карте недалеко от родника, - кружок с точкой посредине. Точка, которая активно пульсировала оранжевой мигалкой в полусне. Если оценить расстояние от точки до верхней оконечности линии, разделяющей трапецию пополам сверху вниз, и от точки до нижней базисной линии, получаются равные отрезки. Похоже, он на верном пути. Или на одном из верных путей поиска.

В таком случае долой сомнения! В дорогу! От лагеря местечко Вайтеаа, как называлась овцеферма, находится примерно в трех километрах. Вначале идти придется в гору, поднимаясь по склону Рано-Арои. Последняя треть пути представляет спуск на юго-восток. Тайменев предполагал, что под знаком «кружочек с точкой» может ничего не обнаружиться, и ему просто не удастся точно сориентироваться и найти «нечто». Несомненно, на поиск уйдет несколько часов.

Он поднял руку: стрелки показывали начало девятого. Утренняя свежесть уступала место теплому ветерку. Исчезла дымка над отдаленной вершиной Катики на миниполуострове Поики. Памятуя предупреждение Хету и вообще обстановку на Рапа-Нуи, стоило предупредить хоть кого-нибудь, но не хотелось тревожить озабоченных своими делами людей. Ведь он может возвратиться поздно вечером и спровоцировать поиски самого себя. К тому же... Да, если без лукавства, он не желал делиться ожидаемым открытием. Но осуждать себя некогда!

Если бы знать, что искать! И если б было достаточно времени. Отплытие послезавтра. Если сегодня повезет... А если нет, шансов не остается. Не остается, несмотря на то, что волей провидения Тайменев, - первооткрыватель «закатной» карты.

В невеселом настроении, забыв о том, что и самому надо подготовиться к отъезду, он все-таки решил навестить губернатора и сообщить об открытии. У туристов сегодня экскурсия к вулкану Рано-Рараку, вернутся к обеду, не раньше, никто не помешает. Пройдя по пустынной улице к резиденции, Тайменев увидел: государственный флаг приспущен, что означало, - губернатор отсутствует. Поколебавшись, Николай открыл дверь в приемную.

Прилизанный секретарь сидел в знакомой позе за огромным столом. Под потолком медленно вращались лопасти вентилятора, тихонько журчал кондиционер. Секретарь внимательно изучал разложенную на столе географическую карту Тихого океана. Возможно, он пытался отыскать на ней родной остров. Холодные и теплые потоки, сменяясь, причудливыми траекториями обходили пространство комнаты, шевелили бумаги на столе. Лениво и важно подняв холеную голову, не меняя выражения глаз и лица, Вае Ара отсутствующе-вежливо выслушал Тайменева, церемонно кивнул в знак согласия и вернулся к изучению карты. На сообщение Тайменева о находке он не отреагировал никак, на просьбу доложить губернатору ответил холодным блеском в глазах.

От смены холодных и теплых течений засвербило в носу, запершило в горле. Еще этот слащаво-недоступный чиновник: и действует раздражающе, и веры ему никакой. Жаль, с Хету не удалось поговорить. Придворный цербер может и позабыть о просьбе Тайменева. Николай быстренько вытащил из нагрудного кармана носовой платок, зажал нос и выскочил на свежий воздух. Дважды чихнув, он направился домой. Подойдя к палатке, вспомнил, что умудрился насорить в канцелярии. Вот до чего довел его лощеный абориген. Стало неприятно, он не любил оставлять за собой мусор, а на чистом узоре линолеума приемной остался клочок бумаги. Тот самый листок из блокнота, на котором кусочек «закатной» схемы. Ладно, из-за такой мелочи едва ли стоит возвращаться. Да и секретарю полезно лишний раз нагнуться и прибавить себе здоровья. Глядишь, характер изменится к лучшему. А тут еще запах горелого опять. То ли от сожаления по поводу отсутствия Хету, то ли от чиха... Ну что за напасть?

...Если знать, к чему приведет то или иное решение, люди сильно задумывались бы, прежде чем сделать простой шаг. Каждый поступок цепляет в будущем какое-то следствие, одно из массы вероятных. Человек не электронная машина и не в силах просчитать тысячи возможностей и выбрать верную. Причины и следствия меняются местами и сплетаются в сознании, если оно пытается в них разобраться. Быть может, если бы Тайменев вернулся и поднял выроненную им бумажку сам, то его судьба сложилась бы по-иному... Но как Николай Васильевич мог знать заранее?

Сложив в сумку нож, спички, свечи, фонарик, фотоаппарат, термос с кофе и фляжку с водой, Тайменев вышел из палатки и огляделся.

Впереди, - четырехсотметровая зубчатая вершина Рано-Арои. Позади, по ту сторону туристического лагеря и административного городка, зелеными посадками спускается в море терраса долины Анакена. Вулкан Рано-Рараку отсюда не просматривался: вид на древнюю каменоломню перекрывается несколькими вершинами. Там, скорее всего, и губернатор Хету. Все-таки последний полный день пребывания на острове первой тургруппы.

Оставляя вулкан Рано-Арои севернее, Тайменев заскрипел щебнем, не жалея старых кроссовок. Трава росла оазисами, чередуясь с наносами песка и кучами неизвестно откуда взявшегося колотого камня. Ко времени подхода к краю эвкалиптовой рощи, скрывающей домики пастухов и загоны для овец, рубашка его пропиталась потом.

Теперь требовалось повышенное внимание, метров через пятьсот следовало ожидать каких-нибудь примет. Каких и чего? Иди туда, неизвестно куда, найди то, неизвестно что. Как в сказке. А для успеха в сказочном деле требуется еще и удача. Тайменев присел в тени одного из деревьев и, смеясь в душе над собой, воззвал к удаче, живущей не на Земле.

...Ноги гудели. В который раз он крутил спираль: и по часовой стрелке, и против нее, раскручивал ее и закручивал. Всюду скалы, скалы, скалы: уступами, сбросами, уклонами, россыпями осколков. На них и между ними, - песок. Редкие бедные кустики в обрамлении худосочной травы. И ничего больше. Бессмысленно! За прошедшие десятилетия тут столько изменилось, столько ног прошло по этим местам.

Николай Васильевич устал от безнадежности и в изнеможении сел на камень, показавшийся удобным для отдыха. Очертаниями он напомнил тот, что послужил ему креслом в день прибытия на остров. Нервы гудели натянутыми сильным ветром телеграфными проводами. Вынув нож, он принялся с яростью бросать его раз за разом в выступ скалы в двух метрах напротив. Лезвие высекало искры, нож отскакивал так, что Николай доставал его не вставая. Понимая, что нож мог отскочить и бумерангом, он заставлял себя концентрироваться. Это помогало сбросить нервное напряжение. После сотого или тысячного броска нож не вернулся. Рукоятка его торчала из камня, лезвие вошло в монолит скалы полностью.

Он улыбнулся: то же надо так ухитриться, - попасть в трещину. Иллюстрация к теории вероятностей. Поднявшись с камня, Тайменев решил возвратиться в лагерь. Поиск потерял привлекательность, нервная дрожь хоть и прошла, тело по-прежнему чувствовало усталость. Претензии на скорый успех, - да и вообще на успех, - рассеялись как дым на ветру. Оптимизм хорош, когда в наличии время и условия. Настроившись на поражение, он взялся за пластиковую ручку и тут же рука легко подалась вперед. Пульс вновь застучал в висках. Неестественно: трещина в камне чересчур большая и глубокая.

Так Тайменев обнаружил заложенный строителями вход в пещеру. За годы от смены температур и ветров между камнями входа образовалась щель, присыпанная песком и земляной пылью. Природная маскировка сделала ее незаметной для любопытного взора. Только случай помог отыскать тщательно замурованный вход. «Ищущий да обрящет», - радостно прошептал Николай.

Итак, все-таки пещера! Неважно, что в ней, большая она или маленькая. Она есть, и все! И ее никто до него не нашел. Пусть даже в ней ничего нет. Главное: он убедился в правильности своей гипотезы относительно «закатной» карты. Карта реальна и скрывает за своими обозначениями действительные вещи. Прав Брэйер с детективной интуицией: именно там, в естественных и искусственных, в сочетающих оба качества полостях внутри острова Пасхи сокрыты ответы на многие вопросы.

Осознав, что обнаружил уэллсовскую дверь в стене, Тайменев задумался: как дальше-то быть? Заняться поиском на местности других знаков? Но так хочется посмотреть, что внутри пещеры!

Решение не состоялось: невдалеке раздались голоса, веселые и возбужденные. Кто-то приближался. Тайменев едва успел прикрыть щель в камнях, как увидел группу знакомых ему туристов. Выходит, не все дисциплинированно выполняют предписания администрации круиза, он не одинок в своих блужданиях по острову.

Это были «летучие голландцы», как называли пятерых путешественников из Нидерландов за любовь к экзотике и нескончаемую изобретательность в самовыражении. Основой тому служил их характер, самолюбивый и задиристый, а также финансовая состоятельность вкупе с молодостью, лишенной знания меры. Все пятеро, увидев Тайменева, тотчас перестроились и перешли с неразборчивого шумового оформления местности на упорядоченное производство звуков.

- Да живет остров Пасхи! Никаких Пупов! Слава Роггевену и Хоту-Матуа, великим голландцам и первым пасхальцам...

Далее они продолжали в том же духе. Еще во время плавания на «Хамсине», случайно узнав, что первооткрывателем Рапа-Нуи был их соотечественник Роггевен, что это он в 1772 году, приплыв к острову в пасхальный день, назвал его островом Пасхи, они начали требовать официального признания адмиральских заслуг. Об этом говорили надписи на их рубашках и спортивных трусах, лозунги на кепи и даже на обуви.

Прибыв на остров и немного разобравшись в его истории, они объявили первого «длинноухого» короля-инку Хоту-Матуа коренным голландцем, цивилизатором-путешественником.

В политику они не рвались, флаг Чили на флаг Нидерландов над резиденцией губернатора сменить не пытались, но требовали в долине Анакена воздвигнуть памятник Роггевену, а бухту назвать его именем. Кроме того, портрет великого Роггевена, размерами подобный портретам великого кормчего Мао, обязан был встречать гостей и жителей острова во всех ключевых местах, будь то деревня Ханга-Роа или каменоломня у Рано-Рараку. Об Оронго они ничего не знали.

По утрам патриоты-голландцы с опухшими лицами и красными глазами, кряхтя и постанывая, садились тесным кружком на корточки вокруг ближайшей к лагерю статуе и кланялись ей рядом с предварительно разведенным небольшим костром. С этой церемонии они начинали каждый день, считая, что именно такую картину наблюдал Роггевен в утро открытия острова. И что удивительно, утренняя процедура рядом с каменным гигантом помогала им прийти в себя значительно быстрее и эффективнее, нежели ортодоксальные методы отрезвления и избавления от похмельных страданий, используемые остальными, далекими от духа Роггевена туристами. В течение дня летучие голландцы периодически включали голосовые связки на полную мощь для прославления соотечественника и обретения аппетита.

Сейчас они направлялись в сторону лагеря и Николаю не оставалось ничего иного, как присоединиться к ним. Пока он шел с летучими голландцами к палаткам, они приняли его в компанию, посчитав своим сторонником, ищущим места для постаментов их кумиру. Тайменеву излучаемые роггевенцами децибелы отзывались к концу пути гудящим колоколом в голове. Пьяные голландцы шли на обед и не желали расставаться с Николаем, каждый «свой» человек был у них на счету. Окружив его, они все разом знакомили его с обеденным меню. Представив себе их стол, Николай Васильевич ужаснулся. Стало понятно, почему они так шумят и много бродят. Чтобы переработать, сжечь, усвоить столько деликатесных калорий, надо было орать и орать, собирая вокруг себя восторженные толпы маленьких аборигенов. Потом снова заряжаться, и так по кругу. Нет, несмотря на то, что по физической подготовленности Тайменев превосходил пятерых как в отдельности, так и вместе, такого ритма он не выдержал бы и один день. Да и планы не совпадали с намерениями новоявленных друзей. Спасение пришло само.