Валерий Сабитов принципрудр ы
| Вид материала | Книга |
- Валерий Сабитов Первые люди Рая. Фантастическая повесть, 4147.18kb.
- Валерий Сабитов Медуза Юргуна, 1097.33kb.
- Валерий Сабитов Миледи Темеза. Фантастический рассказ Кафе «Полумесяц». Пролог, 1657.02kb.
- Валерий Всеволодович, 582.44kb.
- Заместитель Председателя Государственной Думы РФ валерий Язев выступил с доклад, 179.99kb.
- Градобоев Валерий Валентинович Москва 2008 программа курса, 1080.91kb.
- Программа курса лекций (3 курс, 6 сем., 32 ч., диф зачет) Профессор Киричук Валерий, 72.05kb.
- Валерий Афонасьевич Язев. Среди основных доклад, 120.61kb.
- Контактная информация: Рохин Валерий Валентинович, 236.5kb.
- Практикум в ифтт для кафедр физики и технологии наноструктур и физики твердого тела,, 47.17kb.
«Все проходит. Даже то, что кажется невероятным на далекой земле. Все проходит. Даже неприятные неожиданности и разочарования. Пройдет и то, что придет им на смену. Нет оснований волноваться или нервничать…»
Так сказал ему Теаве после освобождения из подземного плена. Предупреждение оказалось весьма кстати. Оно сделало свою работу и Тайменеву удалось воспринять события дня спокойно и без обвинений в адрес людей, ставших ему близкими.
События, о которых уклончиво намекнул Теаве, не замедлили явиться. Провозвестниками их стали похожие на марионеток, в одежде без знаков отличия, местные служители закона, подчиненные непосредственно губернатору. Олицетворяя руки Фемиды на острове, они следили за исполнением губернаторских указов, готовы были покарать и помиловать.
«Итак, - сказал себе Николай, - Фемида и тут не беспристрастна. Представляет ее единственно губернатор Хету, без соизволения коего эти двое не имеют права носить символические пустые кобуры на ремнях, а тем более совершать реальные действия, выражающие непреклонность власти одного человека над другими. Не исключено, на острове переворот и вместо Хету командует кто-то другой. На данном кусочке суши все может быть. В любом случае Тайменев многого не соображает. Зачем это губернатору? В чем могут обвинить гражданина другой страны? Или его проникновение в пещеру без разрешения противозаконно настолько, что он подлежит аресту или задержанию, а затем и суду? Чушь какая-то. Логично предположить, что Тайменев намеренно отстал от судна, не желая возвращаться на родину. В таком случае его ждет беседа по поводу политических мотивов поступка».
- Как себя чувствует уважаемый губернатор Хету? - Николай никак не мог вспомнить полного имени правителя.
В ответ один из стражей справедливости нехотя пробурчал о прекрасном самочувствии своего владыки, чем немного успокоил Тайменева. Переворота не случилось. Он надеялся, что непонятные действия губернатора разъяснятся. Ведь надо думать о возвращении домой. А как это теперь, вне «Хамсина», с его худым бумажником? Абсолютно неизвестно, каким путем отсюда добираются до своих домов отставшие от транспортов.
Вот что значит оказаться приближенным к сильным мира сего. Уж не слепая ли гордыня да страсть к отраженному блеску привели его в пучину тягостных дум и в омут печальных событий? Николай улыбнулся: он начал думать стилем Хету. Истинно говорят на востоке: тело льва извергает мечи и копья.
Стражи порядка торопили, и Тайменев напоследок огляделся. Вход в пещеру выглядел как после бомбардировки: развороченные взрывом глыбы камня, всюду пыль и щебень. У лаза дежурили трое туземцев, серьезных и сосредоточенных, с оружием и соответствующими полномочиями. Николай несколько секунд пристально смотрел на черноту лаза и явственно ощутил, как в толще острова, в озере красной воды шевелится кто-то живой, дышит и наблюдает за ним; и при этом шепчет, зовет. Неразборчивый шепот будит в глубине сердца затаенное, вносит в гудящий мозг что-то близкое к картинам, мелькнувшим как-то ночью в Оронго. Только оно еще более смутное...
Тайменев шел впереди полубутафорских полицейских и пытался определить, где и когда был сделан первый шаг, бросивший его в центр событий на далеком от родины острове. Ведь в родных краях никогда с ним такого не случалось. Не стремился он к приключениям и авантюрам. В принципе, подобное случается или может случиться с каждым минимум раз в жизни.
Да, судьба дает шанс каждому. Можно сделать роковой шаг в сторону, а можно и не сделать. Цена всего одного шага бывает непомерно тяжела. И вот, пожалуйста, не просто цепь, а настоящий обвал событий, ливень открытий, и под занавес, - заграничный арест.
Под любопытными сочувствующими взглядами островитян они прошли по палаточному лагерю, пустому и печальному, мимо палатки Тайменева-Марэна. Николай попытался было зайти в нее, но один из стражей вежливо, но твердо придержал его за руку, а второй сказал, что все вещи сеньора Дорадо там, куда его ведут. Он вздохнул и подчинился. Не бунтовать же за границей! Ну что за остров! Загадки истории пусть бы и оставались в истории. Но когда в настоящем происходит их нагромождение...
Терпение и еще раз терпение. То-то староста как-то интересно ухмылялся перед тем, как покинуть его после освобождения из каменного мешка с тайнами. Нет, злорадства или радости по поводу тайменевских неприятностей у Теаве быть не может. Что-то другое. Вспомнив о ранениях, он при свете дня осмотрел себя. Сквозь изодранную одежду проглядывала здоровая кожа без малейшего следа ран, без царапин. Прямо чудеса, просто удивительно.
Кому расскажи, сочтут за... Неважно, за кого сочтут, лучше и не упоминать, что упал в озеро раненым, а вышел здоровым. Только бы сохранить фотопленку. Дощечки с иероглифами вывезти не дадут, это ясно. С отплытием будут и другие сложности. Еще бы вернуть те снимки, что были у него в чемодане. Впрочем, здесь не крадут. И Франсуа можно доверять.
Домики, в которых еще вчера жили первые клиенты «Тангароа», были пусты и безмолвны. Будто в них давно никто не заходил. Ему предложили одно из каменных жилищ, построенных по древнему канону. В холле жарко и почему-то пыльно. В жилых комнатах кондиционеры держат плюс восемнадцать по Цельсию. Вентиляторы под потолком бездействуют, не желая устраивать сквозняки. И здесь ощущение нежилого помещения, покинутого многие месяцы назад. Как они умеют добиваться столь яркого эффекта старины в большом и малом? В чем секрет? Рассыпают пригоршнями дорожную пыль по комнатам?
Стражи исчезли. Наверное, заняли почетное место у входа. Приняв душ, он осмотрел холодильники, нашел бутылку холодного пива, с удовольствием выпил. Сел на край кровати, переворошил содержимое своего чемодана. Все на месте. Надо что-то делать с пленками и дощечками ронго-ронго, вернуть свои снимки. И прежде всего узнать, будут ли они рассматриваться как запрещенный груз. Творчески плодотворные мысли на ум не приходили. И посоветоваться-то не с кем.
Сюда бы Франсуа Марэна. Стало бы много веселее и легче. Франсуа моментом решил бы проблему «свобода-заточение». Николай вздохнул, представив круглое лицо, запорожские усы, усталые добрые глаза. Теперь и марселец в прошлом. И они никогда не встретятся. А жаль. Чем он, интересно, сейчас занимается? Скорее всего, в баре за бокалом коктейля перебирает возможные причины опоздания Василича на лайнер.
Незаметно он уснул на кровати, не раздевшись, накрывшись оказавшейся под рукой свежей простыней. Сказались-таки физическое напряжение и психическая усталость.
...Судя по положению солнца, он проспал более десяти часов. В теле гуляла приятная истома, мышцы требовали разминки. Приняв контрастный душ, Николай обратился к любимому стилю Чой, благо в холле места было достаточно. Закончив упражнения успокаивающим дыханием, и постояв три минуты в медитативной позе «Дзен», он понял, что вновь готов к испытаниям и приключениям. Человек ко всему привыкает. А простенький завтрак из ярко-желтой мякоти плода папайи привел его в благодушное расположение духа. Все-таки, несмотря на наличие полиции, арестов и тому подобного жизнь не так уж плоха. Надо только уметь радоваться каждому мгновению.
Потому вошедшего после осторожного стука в дверь одного из своих хранителей тела он встретил улыбкой и радушно предложил ему папайи.
Исключительно серьезный в связи с выполнением служебных обязанностей островитянин отказался и заявил, что через час в домик явится руководство и потому отлучаться сеньору Дорадо не рекомендуется.
Первоначальные значительность и замкнутость у телохранителя сменились мягкостью и он ответил на вопросы. Отметив, что аборигены по-прежнему относятся к сеньору Дорадо с уважением, а недоразумение с ним пройдет, он сказал, что официальная версия задержания сеньора, - подозрение в попытке использования интереса к загадкам острова Рапа-Нуи в собственных целях. А все загадки и тайны острова принадлежат исключительно коренному населению и охраняются государственным флагом. По этому поводу вчера вышел указ губернатора, и везде, где надо, поставлена вооруженная охрана.
Формулировка обоснования ареста Тайменеву показалась весьма туманной и в то же время тревожно-угрожающей: в ней явно присутствовал намек. Посягательство на государственные интересы чужой страны! Материальные подтверждения налицо, от них не избавиться. А ведь как не хочется избавляться! Интересно, как соответствует указ губернатора статьям их уголовного кодекса?..
Тем не менее, в серьезность происходящего не верилось, все напоминало детскую игру, пьесу в несколько простеньких ролей. Стоит пожелать, и игра прекратится, и действительность займет свое место, придет устойчивость.
...Устойчивость мира - иллюзия детства. Эту истину Тайменев познал достаточно давно, а краткое пребывание на острове Пасхи укрепило его убеждение в отсутствии неколебимости всего, что относится ко времени и пространству. А к ним в материальном мире относится все без исключения. Голый материализм повседневности не оставлял места для лазеек за пределы аксиом. Ведь поначалу, признаться, он не воспринял всерьез все эти аку-аку и ману... Где-то в глубине своей полудетской души он думал, что люди вокруг играют роли, складывающиеся в звонкое слово «Экзотика». Ему нравилась игра, и он принял в ней участие. Экзотика... Достаточно произнести: и за словом, как за афишей спектакля, поместятся любые тайны и загадки, интриги и приключения. Просто и захватывающе. Отличный алгоритм для сочинения фантастических рассказов, повестей и даже романов. Сочинил, - приглашай желающих почитать-посмотреть, поучаствовать.
- Заходите, Николай Васильевич, посмотрите! Надоест или что: выход свободен, зеленые буквы горят над дверью постоянно в течение всего действа.
Кстати, а где же зеленые буквы, означающие запасный выход? Не видит он зеленых огней.
И манит сцена, не хочется ее покидать. Чем острее действие, тем глубже захватывает. Чем более из зрителя становишься участником, тем труднее вернуться в обычную неигровую жизнь. И вот перейдена грань, нет возврата, свершилось! Но разве не того тебе хотелось в глубине души? В глубине сердца? Разве не мечтал ты в детстве, увлекшись наркотиком детских игр и забав, отделить себя от людей с их острыми любопытными глазами, с их жесткими равнодушными руками, с их приторно-ласковыми колючими словами? И вот, это случилось. А ты в недоумении. Спрашиваешь себя: за что? Ведь это игра, это же не всерьез, да? Причем тут аресты, приговоры, гильотины, ведь они же не из игрового пространства, они оттуда, из взрослого мира...
Действуют уже другие законы, а ты их не видишь, ибо глаза твои закрыты: они привыкли видеть привычное, ранее виденное. К тебе обращается ласковый шепот предупреждения, но ты его не слышишь; уши твои привыкли разбирать звуки, сказанные громко и внятно. Тебя касается незримая заботливая рука, но ее прикосновение кажется приступом озноба или жара. И ты уже не думаешь ни о чем, кроме как о болезни. Запахи тонких миров окутывают тебя, баюкая, успокаивая, давая силу; а воздух горчит и приобретает металлический привкус, как во время пожара или вот-вот перед ним, если чувства предощущения обострены. Знаки... Знаки иных пространств, связанных как-то с твоим. Возможна ли двусторонняя связь? Он уверен, он знает: есть люди, ведающие туда путь. Во времена Пангеи такое было просто, обычно, обыденно, естественно. Прошли тысячи и миллионы лет, и всеобщее свойство стало уделом избранных. Таких, как царь Соломон или дервиш Рамакришна.
А теперь оно и вовсе почти потеряно. Знающий не раскроет ему тайны. Надо самому. Он в начале тропинки, ведущей туда. Но куда она его приведет? Сможет ли он возвратиться в свой мир, без которого не мыслит себя как человека?
Но ведь все равно пойдешь, уважаемый Николай Васильевич. Вот только где найти образы и понятия, чтобы обозначить и узнать незнакомое, неназванное? Из ничего не создать иной мир. Хотелось бы, чтобы он сам, иной мир, предстал перед тобой. Но для того не надо сопротивляться. Или все-таки надо?
Губернатор Хету-Звезда очень непростая фигура. Тайменев думал, что почти разобрался в нем. Теперь надо признать: не понимает он Хету. Арест... Чем можно руководствоваться в данном случае в интересах общественной безопасности? После всего, что сказано им в присутствии Тайменева и для Тайменева? Как-то не вяжется. Впрочем, прирожденные короли пользуются логикой, не всегда совпадающей с общечеловеческой... Да, и в манере мышления солидная дистанция между ними и миром, как в манере поведения и речи. Он, - над островом, а не на острове, так будет точнее.
На острове, - староста Теаве. Он же вождь племени. Он же пастор католического прихода, властитель совести. Он всегда рядом с каждым из соплеменников, ему доверяют самое тайное; он ближе к каждому, чем самый близкий родственник.
Губернатор, - далек и недоступен в силу своего величия. У него образованный острый ум, откровенно не скрывающий свое превосходство над умом массы. И это признается естественным любым из тех, кто внизу.
У Теаве ум не менее проницательный, но скрытый, до поры таящийся. Как меч в ножнах. Для чего они ему? Староста, если разглядеть хорошенько, не менее экстраординарен, чем губернатор. И последнему известно об этом.
Кто из них имеет большее влияние на внутреннюю жизнь острова? Вопрос для каждого из двоих немаловажен, власть не может захватывать пользующегося ею человека частично. Особенно, благодаря деятельности «Тангароа», в условиях дефицита реального влияния. Ведь реально староста вовсе не второй человек на острове.
Уж не попал ли он меж двух жерновов? Староста сблизился с ним, - не вопреки ли воле губернатора? У них разборки, и Теаве делает непонятные для непосвященного Тайменева ходы в их игре? Как себя вести в такой ситуации, когда тебя запросто могут подставить?
Выход один: говорить открыто и откровенно. Но по-иному он и не может, так привык. Опять привычка! Приняв решение ничего не решать, он совсем успокоился и пришел к выводу, что становится все больше похожим на рапануйцев с их непоколебимой невозмутимостью. Конвергенция, сближение-проникновение. С кем поведешься, от того и наберешься.
Он открыл дверь и, не обнаружив за ней никого из своих телохранителей, спустился про ступенькам каменного крылечка и сел на нижнюю, настороженно посматривая на резиденцию губернатора в двухстах метрах.
Флаг перед ней реял цветной птицей. Местность полого поднималась по направлению на север, куда сориентирована единственная улица, и резиденция правителя возвышенно нависала над всей территорией культурно-административного центра. У него никогда не было времени и желания рассмотреть здание внимательнее. Сейчас Николай Васильевич соглашался с Хету в том, что местная архитектура, корни коей в одной из эпох истории острова, действительно нетипична. Но едва ли привлекательна. Тот же дворец-резиденция...
Стены, сложенные из пиленых кусков серого туфа разных размеров и очертаний, обходили центр здания по следу ножки циркуля. Первый этаж опоясывает полоса стеклянных окон в стальных рамах - дань прогрессу. Высокая двустворчатая дверь темного дерева, украшенная орнаментом из знаков ронго-ронго. Крыльцо, ведущее низкими ступенями к зеленой лужайке в цветных клумбах. Второй этаж поверху украшают каменные зубцы, подобные зубцам московской кремлевской стены. На втором этаже в эти минуты хозяйничает Хилария.
Он опять ждал не оттуда. Определенно, губернатор Хету человек непредсказуемый, - он стоял в нескольких шагах между Теаве и Брэйером, чуть впереди них. Староста и эмиссар МСПЧС выглядели почетным эскортом и, похоже, понимали это. А для Хету такое положение являлось обычным, естественным, само собой вытекающим из природного положения вещей. Губернатор выглядел сдержанно спокойным, сохраняя дистанцию. Другой бы подошел вплотную и начал разговор немедленно и просто.
Тайменев устыдился своих мыслей о нечистой подоплеке губернаторских решений. Один величественный вид устранял все подозрения в предумышленности, - такой человек просто не мог быть замешан в простых людских страстях, он стоял выше человеческих слабостей, волны бытия разбивались у его ног, не касаясь стоп...
В противовес Хету его спутники смотрели весело и даже радостно. Вспомнив свои предположения об отношениях старосты и губернатора, Николай покраснел. Ясно, что связи этих людей не укладываются в прокрустово ложе отношений между соперниками, сдобренных завистью или враждой.
Разговор, начатый губернатором, вовсе поразил его и не оставил камня на камне от уверенности в личной способности верно оценивать кого-либо и что-либо.
- Вы только что смотрели на второй этаж. Вы уже знаете, мы там устроили то, что по-европейски называется музей. Мы используем другое слово, но для него нет точного заменителя ни в испанском, ни в английском. А русский, к сожалению, никому из нас не знаком. Музей одного человека. Мы собрали все, что смогли: книги, фотографии, карты, некоторые вещи.
Хету не назвал имени Тура Хейердала, исходя из неких правил поведения. Вот так любовь к людям оборачивается любовью людей. Великий норвежец Хейердал, ближе всех подошедший к разгадке Рапа-Нуи, стал своим для рапануйцев.
- Мы не успели открыть экспозицию к прибытию «Хамсина». Хотелось показать так, чтобы привлечь внимание. Посмотрите дом рядом с моей резиденцией.
Тайменев посмотрел на дом: тот ничем не отличался внешне от соседних.
- Он пуст, и пуст всегда. Дом предназначен для миссии ООН. Есть давнее решение о постоянном представительстве у нас ЮНЕСКО. Представителя не было и нет. Какие-то силы блокируют выполнение решения. Нам не нужен музей ради музея, он должен помочь делу спасения острова. Так сделал бы и тот человек. Вы понимаете?
Хету впервые за время разговора открыто посмотрел в глаза Тайменеву.
- Но как понимать мой арест? Ведь он-то не нужен для сохранения независимости и самобытности острова? - не выдержал Николай двойственности и неясности своего положения.
Ответил на его вопрос Пол.
- А разве вы арестованы? - он нарочито удивленно нахмурился, - Я об этом ничего не знаю, - тут он хитро, по-детски ухмыльнулся, как в игре, когда пытаются что-то скрыть и хотят, чтобы спрятанное обнаружили.
- Но ведь мне не дали даже заглянуть в палатку. И под конвоем, на виду у всех, препроводили прямо сюда, - Тайменев качнул головой назад, словно желая выразить возмущение и не находя его у себя в достаточном количестве, - А один из полицейских прямо сказал, что я арестован решением местной власти. И формулировка обвинения прозвучала.
В разговор вступил староста.
- Сопровождавшие вас люди вовсе не полицейские. Полиции на острове нет, она не предусмотрена здесь государством и его бюджетом. Эти люди, - частные лица и могут говорить что угодно. Ваше дело, как отнестись к их словам. Можете и обвинение предъявить, если хотите.
Тут Пол вновь ухмыльнулся. Видно, происходящее его очень забавляло. Вот-вот засмеется, еле сдерживается.
- Расценивайте это как маленький спектакль, - продолжил староста, - Вы в нем сыграли роль. И неплохо.
Пол Брэйер снова вмешался в речь Теаве, на сей раз вполне серьезно:
- Как три дня назад взорвали вход в пещеру, так же могла этой ночью взлететь на воздух ваша палатка. Теаве говорит, вы нашли нечто чрезвычайное?
Пол перешел от одной темы к другой неожиданно, Николай не сразу понял смысл сказанного.
- ...Все-таки три дня? Это на самом деле так? Не может быть! Вчера утром я разобрал камни входа, вчера вечером был уже здесь, под охраной. Какие же три дня? Да две ночи! И вообще я ничего не понимаю. Как мог «Хамсин» уйти раньше времени...
Судя по лицам собеседников, настала их очередь изумляться. Тайменев вскочил на ноги, бросился в дом и вернулся с сумкой. Быстро вытряхнул содержимое на ступени крыльца: две статуэтки, фотоаппарат и три кассеты, свечи, фонарь, бутерброды с ветчиной и сыром в блестящей фольге, четыре дощечки ронго-ронго.
Захрустев фольгой, он развернул бутерброды: они были в полной целости, сохранив первозданную свежесть. Он так и не успел к ним притронуться. Николай откусил от одного, затем от другого бутерброда. Вкус соответствовал внешнему виду.
Взгляды губернатора и старосты скрестились на кохау ронго-ронго. Тайменев, не обращая внимания на их интерес, спросил:
- Объясните мне, как за три дня они не испортились? Как такое возможно? Я ничего не ел, пока бродил по пещере, и сохранил завтрак в неприкосновенности. Термос остался где-то там, я его не открывал, легко проверить, - он возмущенно постучал кулаком по мышцам своего живота, - Здесь что-то не так, господа!
Все молчали, ошеломленные словами Николая. Оснований, чтобы не верить Тайменеву, у них не было, как не было таких оснований и у него по отношению к ним. Тем не менее у каждого в голове роились вопросы, каждый искал нечто, подтверждающее или опровергающее ту или иную точку зрения. А совместить несовместимое не получалось. На самом деле, как может человек пробыть несколько суток в экстремальных условиях без еды и питья, и не хотеть ни того, ни другого? Да еще и после всего выглядеть нисколько не хуже прежнего.
Тайменев, внимательно посмотрев на их лица, пробормотал:
- Так, значит, «Хамсин» уже два дня в пути...
Да, похоже, он действительно попал в передрягу, подобную тем, что описываются в приключенческих романах. Дальше все будет путаться еще больше, если следовать законам жанра. До развязки далековато. И непонятно, то ли исходить из собственного мнения, не отражающего действительности, то ли из мнения окружающих его, которые так же мало что могут объяснить.
Губернатор впервые проявил растерянность и молчал, предоставляя возможность первыми высказаться своим спутникам. Представитель тайной стороны планетной Фемиды присутствия духа не терял, он смотрел на Тайменева как отец на сына, оправдавшего все его надежды. Староста то и дело переводил глаза с пещерных экспонатов на Тайменева. Видно, его заботила проблема интерпретации случившегося с позиций католичества.
Предложил выход Пол Брэйер.
- Поверьте моему опыту, мы встретились с загадкой, которую едва ли сами разрешим. Отложим обсуждение. Забудем. Запомним и забудем. Будут лучшие времена и кто-нибудь вернется к этому. Разгадка есть, конечно, да нет у нас времени.
Все молча согласились с ним. Тайменев разделся до пояса и внимательно осматривал себя, заново ища следы ранений. Хоть что-то да должно остаться! Ведь он отлично помнит: живот саднило так, что дышать невозможно. Но ничего, ни шрама, ни царапинки! Нет, не разобраться.
- Вы сказали, вход в пещеру после того как я проник туда, взорвали. Кто это сделал?
Ответил губернатор.
- Мы узнаем, кто это сделал. Они нам задали хорошую работу. Ведь передатчик, врученный вам Брэйером, из глубины не работает. Мощности недостаточно, чтобы пробить толщу базальта. Что и прекрасно. Мы прослушивали вас каждый час. Как пропал радиосигнал, забеспокоились. Район примерно нам был известен. Дети нашли фуражку любимого тренера, она и помогла. Без нее исход мог быть другим. Все вокруг нас делается текучим и непредсказуемым. А для вас в первую очередь.
Пол добавил:
- Думаю, можно говорить открыто. Хозяйка острова - фирма «Тангароа». Ее люди занимаются поиском ключей к мане. Работы ведут в строжайшей секретности, очень умело. Ни так называемые археологи, ни Те Каки Хива с его группой и не заметили, как перешли в новые руки, обрели нового хозяина. Выяснили мы и тайну исчезновения лжепрофессора.
Тайменев перебил Брэйера:
- Выходит, у вас есть нужные улики? Ну, чтобы сменить «хозяйку» острова?
- Да, пожалуй. Будут затруднения, но преодолеем. Ведь и мы не одиноки в этом мире. Какой-то баланс еще соблюдается. Надеюсь, вам лично еще придется об этом узнать, - неопределенно заключил Пол.
Николай указал рукой на ступеньки с разбросанными трофеями.
- Посмотрите сюда. Ронго-ронго, дракон. У меня был такой же. А фотопленкам просто цены нет. Вы и не представляете, что в них. В кассетах малый процент того, что находится в глубине. Там!.. - он задохнулся от волнения и замолчал.
Через минуту, поскольку никто не отреагировал, он продолжил:
- Я вынес это для вас, - Николай посмотрел на губернатора, - Возьмите. Для научного мира тут сенсация. Затрясет не только ЮНЕСКО. Представителей тут скоро будет столько, что всех наличествующих домиков и палаток не хватит. О туристах забыть придется.
Хету отрицательно покачал головой.
- Нет! Оставьте все себе. Мы войдем в пещеру не раз. Благодаря вам. Есть и другие входы. Мы не стали их искать, требовалось побыстрее добраться до вас. Да и зачем сосредоточивать доказательства в одном месте? Мало ли...
Как скоро стала ясна мудрость беспокойства Хету! Но ясность была еще впереди. А пока...
Тайменев облегченно вздохнул. Итак, арест, - просто ширма, предназначенная для того, чтобы скрыть его от чужих глаз, не подставить под очередной удар, обеспечить личную безопасность. Почему не объяснили всего сразу, тоже понятно: разве после освобождения из подземного плена он мог что-нибудь воспринять? Следовательно, он имеет право на вопрос, мучающий его с самого начала разговора.
- Простите, у кого-то из вас мой пакет с фотоснимками. Я не знаю, кому их передал Франсуа Марэн. Нельзя ли их вернуть?
Все трое переглянулись, и Пол спросил:
- Что это за снимки? Никому из нас Франсуа ничего не передавал. С Хету он не знаком, Теаве его не знает.
Итак, Франсуа подвел его, не выполнил просьбы. Видимо, откладывал со дня на день, да и забыл в пьяном угаре. А в последний день расстроился из-за исчезновения товарища, тут не до фотографий. Но ладно, адрес Тайменева у него есть, надо ждать посылку. Так что забывчивость Франсуа к лучшему, Николай еще раз ощутит радость общения с марсельцем.
- Ничего значительного, пустяки. Марэн просто забыл, - сказал Тайменев и улыбнулся, успокаиваясь.
- На восходе солнца ожидаем судно, - продолжил Хету, - Место для вас найдется. Мы здесь для того, чтобы попрощаться и попытаться определить, кто мы для себя и кем стали друг для друга. Полагаю, это будет немаловажно для будущего. Оно сегодня разделяет нас, чтобы соединить затем... Полезно... Полезно вам узнать, - координатором «Тангароа» на острове являлся мой секретарь.
На том импровизированное совещание закончилось. Губернатор со старостой отправились к пещере, Пол немного постоял с Николаем, потрогал руками дощечки с иероглифами, пожал ему руку, многообещающе сказал «До свидания» и отбыл в другую сторону по своим секретным делам.
Оставшись один, Тайменев вернулся на ступени крыльца и принялся разглядывать кохау ронго-ронго. Было на что посмотреть и было о чем подумать.
Письмо ронго-ронго в науке называется серпантином, или системой перевернутого бустрофедона. Эта система обнаружена только в двух районах мира: на острове Пасхи и на территории Перу, в артефактах доинкского периода.
...Древний город Тиауанако расположен около самого высокого озера на планете, - Титикака. По легендам местных индейцев, именно здесь впервые на Земле возникло поселение людей и родилась человеческая культура. Тут и надо бы искать признаки того, что позже стали называть Эдемом. Вот откуда берут начало таинственные дощечки, изрезанные перевернутым бустрофедоном. Тиауанако доинкского периода имел архитектуру, сходную с пасхальской. Круглые каменные дома с толстыми двойными стенами. Внутри стен щебневое заполнение. Вход, как правило, делался через крышу, которая сооружалась не из камня, а из какого-то другого материала, возможно, из дерева. Рядом с жилищем встраивался погреб.
Такие круглые дома примыкали друг к другу, соединяясь через смежные стены. Дома сливались и получалось селение с единообразной планировкой. Как Оронго... Многое говорит за преемственность и единство двух очагов цивилизации: доинкской в Южной Америке и на Рапа-Нуи. Конечно, и тут и там что-то было и раньше.
Архитектура и письменность, - для Тайменева эти два момента были и необходимым, и достаточным условиями единства. Простой бустрофедон в качестве основы письменности достаточно распространен. Многие народы пользовались им, в частности, Сабейское царство на территории Йемена.
Но перевернутый бустрофедон, если считать доказанной связь Тиауанако с островом Пасхи, - единственный и неповторимый. Обычный бустрофедон, - это когда строки идут одна справа налево, следующая наоборот и так далее. В серпантине же каждую строку надо читать, переворачивая доску. И потому-то не с чем сравнить кохау ронго-ронго для расшифровки знаков письма. Смысл знаков ронго-ронго неизвестен и рапануйцам. Они его потеряли во время своих войн, забыв наставления первого короля Второго периода, Хоту-Отца.
«Вот так и живем, - вздохнул Тайменев, - Находим, теряем. Теряем, находим…»
14. Катастрофа.
Алый круг Солнца, зеленая гладь океана, утренняя свежесть... В теле легкость, на душе радость от предстоящего путешествия.
Окрашенное в цвет спокойного моря военного вида судно без опознавательных знаков подошло в заливе Анакена почти к берегу, легко преодолев мелководье над коралловым полем. В открытом море оно удивило еще и скоростью, которая все увеличивалась по мере удаления в океан. Конструкция судна воплощала новейшие достижения морской техники: от воздушной подушки до форсированного турбодвигателя с ядерным источником энергии. Тайменев и не подозревал, что такие бывают.
В экипаже - немногословные и деловитые люди. Капитан Лал Чанг, лет тридцати, высокий, со шкиперской черной бородой и неизменной трубкой в зубах, явился для Тайменева живой иллюстрацией к страницам Грина и Стивенсона. Рядом с ним Николай чувствовал себя юнгой, случайно попавшим на корабль к морскому волку и боящимся проштрафиться. В капитане воплотилось его детское представление о мужском идеале. Таким должен был быть он сам, Коля Тайменев, если бы... Уверенность в себе, невозмутимость, исходящая из глубокого знания дела, несокрушимая вера в себя и близких ему людей. Плюс законченная, отшлифованная твердость характера.
Непонятным в личности капитана было отношение того к Брэйеру. Лал Чанг считал Пола высшим авторитетом во всех вопросах. На взгляд же Тайменева Полу, как и самому Николаю, до капитана было ох как далеко.
Пол не скрывал от Николая, что корабль идет туда, куда нужно ему. Но куда ему нужно, он не говорил, а Тайменев спрашивать прямо не считал удобным. Вполне вероятно, этого пока не знал и сам капитан. На наводящие вопросы единственного пассажира он отвечал неохотно и уклончиво.
Николай Васильевич не обижался. Он считал, что для простого, нормального человека он и так узнал в последние дни слишком много. Предстояло долго разбираться, что делать с этим знанием.
Первые часы плавания шли в обычной корабельной суете. Крутились над головой решетки радаров, звучали негромко властные команды капитана и твердые ответные голоса о подтверждении и выполнении команд; штурман в своей рубке сосредоточенно разглядывал морские карты незнакомых Тайменеву районов мирового океана; радист прослушивал эфир в режиме дежурного приема; Пол Брэйер изредка обменивался с Лалом Чангом ничего для Николая не значащими фразами, время от времени в рубку управления поднимались моряки, полные сдержанной энергии, сосредоточенные и задумчивые. Кратко переговорив с капитаном, они тут же возвращались на свои места, спрятанные за металлом обшивки. Изредка в переговоры на правах равного вмешивался Пол, что никого не удивляло и воспринималось как должное.
Тайменев мог пользоваться максимально возможной на судне свободой. Но проявлять праздное любопытство и гулять по боевому кораблю было неудобно. Главное, что его интересовало: когда он вернется домой и каким путем возвращение осуществится. А этого ему никто, кроме Пола, не мог сообщить. Пол же не торопился.
Приятно было стоять у мостика, наблюдая за убегающим вперед со скоростью корабля горизонтом и игрой волн, за спокойной работой экипажа. Все ему здесь нравилось. От людей на корабле исходили надежность и добрая сила, как от губернатора Хету, оставшегося далеко за кормой и, скорее всего, в невозвратимом прошлом. Если бы представилась такая возможность, подумал Николай Васильевич, то он, пожалуй, остался бы в этой команде и делал бы с ними общую работу. Наверняка она нужна многим и многим хорошим людям. Вот так спокойно, по-деловому заниматься важным делом, - что может быть лучше для жизни? Что еще надо нормальному человеку?
Может быть, его тоска по дому, - просто следствие того, что ему нечем занять себя всего, без остатка? Что его ждет дома, по возвращению? После пережитого и познанного прежний ритм и прежнее насыщение дней и ночей представлялись ему далеко не столь привлекательными, как прежде. Созданная на протяжении лет устойчивость всего лишь самообман. Сможет ли он как раньше? Работа от и до... В свободные часы удовлетворение никчемной в общем-то любознательности: книги, научные и популярные журналы, поиски рафинированного безжизненного знания. К чему? Для чего и для кого?
Среди друзей есть настоящие ребята, увлеченные своим делом. Тот же Вениамин. Встречи с ними по-настоящему ценны. Но, - редки. Да, еще тренировки по у-шу, цигун, - единственно стоящее из всего круга личных забот. Но так ли? Бег белки в колесе...
С такими невеселыми мыслями он стоял на встречном влажном ветре. Заканчивался самый интересный период его жизни, а Тайменев не знал, как быть, чего хочется больше, - домой или продолжения. Продолжения того, что началось месяц с небольшим назад, того, что познакомило его с Франсуа, Хету, Полом, Лалом Чангом... И Хиларией. Франсуа вернется в Марсель, в одном из кабаков вспомнит его за кружкой или рюмкой. А Хилария... Чем она занимается в эти минуты, он не мог себе представить. Он вспоминал ее такой, какой увидел в первую секунду в кабинете Хету, освещенную светом музея Хейердала.
Капли Тихого океана падали на лицо и катились по щекам, оставляя соленые следы, расплывались темными пятнами прощания на одежде. В море начиналось волнение, усилилась качка.
Пол Брэйер тихонько устроился рядом с Тайменевым, постоял минутку, ловя ладонями соленые брызги, и проницательно, будто йог-телепат, спросил:
- Что, и ностальгия есть, и домой не тянет?
- Да. И хочется, и не хочется. Не знаю, чего больше, - признался Николай, - Да и что есть дом? Несколько кубометров, замкнутых стенами, полом и потолком, предоставленных для отправления естественных надобностей и некоторых желаний вне присутствия других людей. Видимость независимости. А по-другому нельзя. Общество не позволит.
- Все реформируется, - улыбнулся Пол понимающе и ободряюще, - И представление наше о доме. У меня оно менялось несколько раз. Пока не выросло до размеров планеты. Это не просто красивые слова. Теперь я везде дома. И нет проблем с возвращением или отбытием. Просто перехожу из одной комнаты в другую и все. Случается часто. Или когда мне захочется, или позовет кто-то, или работа, что чаще. Но, должен сказать, спокойнее мне не стало.
- Но у вас такое представление о доме рождено профессией, - полуутвердительно, полувопросительно заметил Николай, - Моя же профессия... И призвание... Они в разных углах.
- Кто знает, возможно, вы и правы. Профессия... Ну, у вас призвание просто еще не стало профессией, - серьезно ответил Николаю Пол, - Иначе, как сказал бы наш дорогой Хету, мысли твои текли бы по реке с другим названием. А что касается моей профессии, то и среди моих близких сотрудников немало людей, привязанных к одной стране, даже к одному городу. Никто не заставляет их кочевать. И это не мешает им делать свою работу. И не хуже меня. А многие делают ее получше.
- Кстати о работе. Прошу извинить, но я давно хочу расспросить вас о многом, в том числе и об этом. В чем вы находите удовлетворение? Ведь без него нельзя?! Я имею в виду результаты. Иначе как-то не так. Мне, во всяком случае, не все ясно.
- Понял, понял. Плоды деятельности... Удовлетворенность.., - Пол протянул слова, глядя вдаль на самую нереальную линию человеческой реальности, на линию горизонта.
Брэйер собрался с ответом, но помешал голос Лала Чанга, усиленный громкоговорителем. Капитан приглашал Пола в рубку.
Вернувшись минут через десять, Пол так же задумчиво, как до визита к капитану, сказал о совершенно другом, словно это другое было полноправно логичным продолжением разговора.
- Радист перехватил сообщение одной из станций. К Рапа-Нуи приближается «Дмитрий Менделеев». Научно-исследовательское судно. На борту постоянная комплексная экспедиция под эгидой ЮНЕСКО. Хету будет рад, - одна его мечта свершается.
Пол широко улыбнулся и с хрустом в суставах расправил плечи.
- Вот вам и ответ. Вы и не думали о таком, ведь верно? Надеюсь, моя работа как-то ускорила событие, о котором нам сообщили. Во всяком случае, я чувствую удовлетворение. Пусть не полное, но...
В глазах Брэйера мелькнула радость, ноги его задвигались в танце, подчинившись мощному выбросу эмоций. Словно кто-то мгновенно заменил внутри него программу поведения.
Смущенно посмотрев на Тайменева, Брэйер взял себя в руки и пришел в свое обычное абсолютно спокойное состояние.
Однако, и профессионалы конспирации могут вот так раскрываться, отметил про себя Николай, стараясь не показать Полу, что придал значение нештатному проявлению эмоций.
Пол прежним бесцветно серьезным голосом сказал:
- Теперь там, на острове, все пойдет как надо. Первый камень сдвинулся, лавина не заставит ждать. Кстати, произошло-то все не без вашего...
Тут вновь загремел громкоговоритель. На сей раз капитан приглашал в рубку обоих.
В непромокаемом плаще с капюшоном и высоких шнурованных армейских ботинках Лал Чанг напомнил Николаю монументальные статуи заслуженным людям у него на родине. Низких тонов, чуть гортанный голос капитана выдал волнение.
- С вами желает говорить ваш друг...
Он дал знак радисту, сидящему за стеклянной перегородкой в окружении радиоаппаратуры. Отодвинув одной рукой в сторону лежащую на столе морскую фуражку, радист другой переключил несколько тумблеров на панели приемопередатчика. Тайменев ощутил шестым чувством, как напрягся Брэйер: очевидно, подобный сеанс связи с островом не предусматривался; инициатива Хету, - а это, несомненно, был он, - говорила о чрезвычайности.
Николай угадал. Через несколько секунд в динамиках рубки раздался знакомый голос. Опять у Тайменева возникло ощущение, что Хету говорит для себя, а с присутствием других людей он просто вынужден мириться. Но сейчас Тайменев твердо знал, что впечатление обманывает, что Хету едва ли ставит себя выше других, кто бы они, другие, ни были. А голос, интонации, - говорит королевская кровь. Так должно быть, и так есть. Хету говорил без волнения, отрешенно, но радиоволны не могли скрыть, что он сдерживает себя могучим усилием воли, не давая потоку эмоций захлестнуть поле сознания.
- ...Началось. Немного рано. Мы ждали, но не думали, что так скоро. Слышит ли меня Николай Васильевич?
Лал Чанг скользнул взглядом по Тайменеву и вопросительно посмотрел на Пола. Тот ответил:
- Да, мы рядом.
- Рад вас слышать, губернатор, - Тайменев проговорил неуверенно, не видя микрофонов.
- Рад... Радость... Она только манит нас. И уходит, только мы приблизимся к ней. Прошу, запоминайте все, что я буду говорить. У вас бы это назвали репортажем с места событий. Мы с Теаве и Хиларией в музее Хейердала, на втором этаже. Теаве настраивает технику общения с миром. А я буду говорить о том, что увижу. Вы, Николай, должны смотреть моими глазами, глазами Хиларии, глазами очевидцев. Потом все будет искажаться в домыслах и в голом обмане. Вы это знаете. И мои слова вам пригодятся.
- У них в музее большая радиостанция законсервирована, - прошептал Пол на ухо Николаю, - На крайний случай. Вот и выстрелило ружье! Как говорится: не готовь ничего на черный день, он и не наступит. Пока он использует мою станцию, но она маломощна.
На сей раз Пол и не пытался скрыть волнения. Оно передалось и Николаю. Он вслушивался в слова Хету и пытался представить все то, что тот видит через широкие окна второго этажа своей резиденции в долине Анакена.
Крупно дрогнула палуба под ногами, Лал Чанг встревоженно взглянул на Пола Брэйера. Тот лишь вопросительно поднял брови. Вернулась привычная мелкая дрожь, рождаемая силовой установкой, и капитан успокоился. Или сделал вид, что ничего страшного не происходит. Тайменев вновь, как в минуты сверхнапряжения в пещере, отметил в сознании течение одновременно нескольких потоков-слоев информации. Складывалось поле интуиции.
То, о чем говорил губернатор Рапа-Нуи по радио с острова на рейдер, идущий в неизвестный порт Большой земли, было абсолютно невероятным. Обстановка снова складывалась таким образом, что Тайменев вспомнил о преданиях прошлого. Происходящее на острове представало перед его взором в четких мыслеобразах. Голос Хету рисовал не только словами. Звуки его голоса, как волны несущей частоты при радиопередаче, несли на себе смодулированный сигнал, тот самый сигнал, ради которого организована радиопередача, ради которого действуют источник питания, антенный контур и все другое...
- ... Они зашатались и поворачиваются. Первыми задвигались те, у кого на головах пукао, - Тайменев видел, как стоящие спиной к океану великаны с красными париками-пукао на головах вдруг разом зашевелились, - Все в сторону Рано-Као. Думаю, начал действовать скрытый центр в Оронго...
Холодок пробежал по спине Тайменева. Двинулись великаны! Он вспомнил свое видение в Оронго и о том, что о видении в суете дней ничего не сказал ни губернатору, ни Франсуа. «Закатная» карта... Как он мог забыть! Николай виновато посмотрел на Пола, но тот успокаивающе поднял ладонь: «Все потом. Сейчас главное, - ничего не упустить», - говорила она.
- ...Они движутся сами по себе. Мана действует. Хилария фотографирует. У нас нет видеокамеры. Заколыхалась земля. Похоже на землетрясение. Я послал в Ханга-Роа с предупреждением. Они успеют уйти.
Фразы Хету летели самостоятельными смысловыми единицами, отделялись паузами и складывались в картину, помрачающую здравый смысл. Интересные, странные впечатления рождала его речь. Он выбирал отдельные явления, отражал их несколькими предложениями, переключал внимание, - и вновь импульс-картинка, новый смысл, новый взрыв сопереживания, совидения.
- Антипод Маке-Маке. Дыхание угрозы. Ничего уже нельзя отложить и отсрочить. Только быть в готовности. Такова судьба человеческая. В лучшем случае.
«Да, - думал Тайменев, слушая губернатора, на глазах которого гибло все, чему он посвятил всю жизнь, - Неизбежность гибели... Ничто, конечно, не вечно. Мы привыкли повторять эти слова, не вдаваясь в их глубинный смысл. Вечность, конечность бытия, - что за этими словами?
Эсхатология живет и процветает не на пустом месте. И цивилизация неизбежно погибнет. Таков неопровержимый закон. Закон чего? Развития? Что придет на смену исчезнувшему, никто не знает и не узнает никогда. Но тогда зачем все? Зачем Хету, зачем он, Тайменев, Хилария? Наконец, зачем наши слова и наши дела? Все ведь уйдет в небытие, станет прахом. И сам прах исчезнет. В пыль превратится Эйфелева башня, песком станут пирамиды долины царей. А затем и песок разложится на составляющие, так что памяти о нем не останется. И сама память обратится в ничто».
- Конец одного, - всегда начало другому, - продолжал Хету, - Чтобы начать новую жизнь, надо умереть. Делаю перерыв в передаче, мы попробуем передавать SOS на международной волне. Теаве справился с усилителем мощности. Продублируйте меня вашей станцией.
- Зачем SOS? - все еще не веря тому, что готовит природа человеку острова Пасхи, спросил Тайменев, - Кого спасать?
- Не торопитесь, будет кого, - озабоченно сказал Пол, - Только вот нам не придется принимать участия в этом. А мы ближе всех.
Черные глаза Лала Чанга блестели, смуглая кожа лица обтянула скулы и налилась тяжелой темнотой. Он повернулся в сторону стеклянной переборки и отрывисто бросил несколько слов командным голосом. Тайменев не расслышал как следует или не понял языка, на котором они были сказаны. Радист, на вид самый старый в команде, лет за шестьдесят, кивнул в ответ и принялся колдовать над панелью управления. Рядом с ним на столе появились стопка бумаги, стаканчик с острозаточенными карандашами, наушники плотно облегли седую шевелюру.
Через минуту в рубке рядом с капитаном встал штурман, он же первый помощник, молодой, высокий и белокурый, явно скандинавского происхождения. Неторопливо и аккуратно, во всем следуя манере радиста, штурман занял место за маленькой тумбой рядом с прозрачной перегородкой, откинул верхнюю крышку. Под ней обнаружилась еще одна панель.
Пальцы штурмана забегали, и Тайменев заметил, что и движениями он очень похож на сидящего напротив радиста. Добавить штурману лет этак тридцать, и он будет копией седого.
Стеклянная стена засветилась линиями горизонтальной и вертикальной ориентировки, на ней появились цветные значки, некоторые из них двигались в разных направлениях. По мановению рук штурмана и радиста на морской карте появлялись все новые цели. Тайменев забыл, о чем только что думал, и с интересом наблюдал панораму моря вокруг острова Пасхи. Наглядно ясно, какие корабли ближе других и чем они могут помочь. По выбору капитана радист связывался с ними, сообщал о положении на острове и просьбу о помощи. Говоря в микрофон, он одновременно писал на листках бумаги. Один исписанный листок через окошко в стекле он протянул Брэйеру, минуя даже капитана, стоящего ближе всех к перегородке.
Вот и капитан тут не совсем капитан, отметил про себя Тайменев. Даже радист может обойти его. А Пол Брэйер в неизвестной иерархии действительно высший чин, об этом известно седому. Следовательно, все они в одной команде? Очень странный рейдер. Тайменев снова, в который раз, обратился к снимку судна на стене.
Рейдер сфотографировали на фоне спокойного моря, - изящные обводы, напоминающие очертания парусной шхуны восемнадцатого века; века открытий и путешествий; века единства человеческой и морской красоты. Но палуба рейдера не завершалась такелажем, придававшим парусным судам романтическое изящество. На ней два нароста: один, - рулевая рубка, другой, - на заднем баке, - неизвестного назначения. Между ними на двух мачтах параболические антенны пеленгаторов. И еще в чехлах нечто такое, чему Тайменев не мог найти названия. Скорее всего, какие-то виды оружия. Открытые боковые люки показывают на внутренней палубе два вертолета: одноместный разведывательный и значительно больший, оснащенный ракетами и пушками. Рейдер выглядел внушительно.
Пока динамики, сухо потрескивая, молчали, Пол сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Губернатор Хету не ошибается. Он - сам остров. Думаю, он успел, - Пол потряс бланком, полученным от радиста, - К ним идут. Видите?
Он указал на прозрачную стену, на которой несколько точек приближались к символу острова Рапа-Нуи.
- «Дмитрий Менделеев» уже на рейде Анакены. Это самое важное. Это спасение для людей и того, что открыто вами, Николай Васильевич.
Штурман, поведя могучими плечами, добавил:
- На подходе несколько военных, один спасатель, рыбаки. Всего семь. Они рядом, в нескольких десятках миль.
Ожили динамики. Голос губернатора Хету, уже восхищенно-восторженный, проникнутый верой в спасение, без испуга, описывал, как исполины преодолевают складки рельефа, двигаясь древними дорогами к Рано-Као, самому большому вулкану острова. Некоторым из колоссов предстояло «пройти» более десяти километров. Тайменев слышал в голосе Хету гордость за свою маленькую родину, на которой творятся такие чудеса, коим нет даже подобия в других частях мира.
Радист сообщил губернатору о ситуации на море, о приходе «Менделеева» тот уже знал.
В ответ Хету философски заметил:
- Будет все, что будет. Непросто быть Пупом Земли. Наша судьба - очередное предупреждение всем. Большой эксперимент с малым островом для всех живущих на Земле. Мы показываем, - и не в первый раз, - в миниатюре то, что будет с Землей, с человечеством. Будет, если не изменимся и не изменим...
«Снова Апокалипсис, - заметил Тайменев, - У них со старостой одинаковые мысли о неизбежности, о конце света». В одном Николай Васильевич полностью согласен с ними: мир деградирует. И идет деградация с каждым днем все успешнее. На Рапа-Нуи генеральная репетиция, если верить губернатору. А они все ему верят. В том числе и Брэйер, и Лал Чанг.
- Как только они соберутся в Оронго, вспыхнет Огонь, - Хету так и произнес это слово, с большой буквы, выделив «огонь», словно это не простое известное всем пламя, а нечто или некто всесжигающий и в то же время дающий очищение, - Только Огонь справится с разложением и с распространением заразы. Сгорят и те, кто иначе не хочет. Тем, кто возжелал Иного, Своего, тем не спастись!
Такого с Тайменевым еще не случалось. Он не видел ни Лала Чанга, ни Пола Брэйера. Тайменев переместился в долину Анакена, смотрел и слышал глазами и ушами губернатора Хету. В углу музея Хейердала староста Теаве занимается радиоаппаратурой, Хилария у окна крепко держит в маленьких ладошках фотоаппарат, направляя его то в одну, то в другую сторону.
Панорама перед Николаем, показывающая почти весь остров, выглядела невообразимой. Претворенный в явь фильм ужасов!
Исполины двигались в направлении Оронго, стягиваясь к одной точке. Николай видел их с разных ракурсов: со спины, в профиль, некоторых анфас. Они не замечали никаких препятствий, ничто не могло их свернуть с древних дорог. На пути идолов падали пальмы, ломались кусты, траву разрывали черные борозды. Треск дерева, грохот камней, шорох щебня, стон земли... Неостановимость, неотвратимость движения пугала и восторгала.
Кто смог овладеть тайной маны и включить в действие столь мощную силу? Сознательно или случайно началось движение великанов? Каков его скрытый смысл? Или умысел?
Еще минута, - и плывущие над землей фигуры окутала цветная аура.
По мере их продвижения к цели аура насыщалась красными тонами спектра и ширилась. Ну почему в его руках нет видео или кинокамеры!
Свечение поднялось и над Харе-пуре в Оронго. По мере приближения колоссов оно делалось все более ослепительным. Сгусток радуги выглядел фантастически неестественно. На ведущих к заливу дорогах и тропинках, свободных от мега-моаи, сновали машины, бежали люди. Большинство из них, - аборигены, обхватившие головы руками. Приближенные вождя останавливали некоторых из соплеменников и поворачивали назад. Возвращались они с корзинами и тюками. Шла эвакуация экспонатов музея Пангеи на «Дмитрий Менделеев». В чемоданчике Хиларии уже находилось несколько десятков кассет, отснятых в пещере видеокамерами с российского судна, пробы красной воды из подземного озера. В короткое время Хету с Теаве смогли многое учесть и сделать, и теперь все шло по плану губернатора, согласованному с руководством экспедиции на «Менделееве». Они старались вывезти как можно больше из погибающего мира.
«Но почему погибающего?» - спросил себя Тайменев и тут же ощутил ногами Хету дрожь пола под ногами. Со звоном лопнули стекла на окнах, дохнуло близким пожаром. Что-то творилось с воздухом, он потерял свежесть, наполнялся электричеством, напряжением земных недр.
С «Менделеева» передали о появлении в океане штормового волнения. Но почему не торопятся эти трое? Достаточно четырехбалльного удара сейсмических волн, и губернаторская резиденция погребет их под собою. Не в силах оставаться наблюдателем, Николай протянул руку к Хиларии, чтобы отправить ее с кассетами на научно-исследовательское судно. Желание нарушило контакт и он очнулся в рубке рейдера.
Корабль продолжал движение, еле заметной дрожью выдавая свое нетерпение, свое желание поскорее и подальше уйти от рокового острова.
Неторопливый голос Хету продолжал литься из динамиков, бесстрастно ре-гистрируя события на пути к катастрофе.
Катастрофа! Первым ее вестником стал Лал Чанг. Стоящий лицом к нему Тайменев увидел в черных зрачках отсвет дальнего пламени и ужаснулся. И поразился тому, что в человеческих силах оказалось предугадать неизбежный ужас и, оставаясь тому свидетелем, найти силы для продолжения рассказа-комментария. Потому что так было надо? Личность Хету никак не вмещалась в обычные представления о человеке как биологическом виде, расселившемся по земле подобно животным. Хиларию он отправил на «Менделеев», староста распоряжался внизу. Наедине с собой, с верхнего этажа накренившегося здания Хету продолжал наблюдать, обхватив крепкой рукой микрофон передатчика.
Где-то в аппаратной радиста, по-прежнему склоненного с карандашом над бумагами, крутилась лента магнитофона, пишущая слова Хету. А они вчетвером, повернувшись к корме, смотрели, как вырастает черный столб за изгибом поверхности земного глобуса. Пепел и вулканический газ, вырвавшись из тартаровых глубин, застыли облаком черноты, медленно меняющим очертания. Облако разрывали ломаные линии ослепительных разрядов. Наконец грохот взрывов докатился до рейдера. Фронт ударной волны сорвал ничего не означающий вымпел на фок-мачте и промчался дальше, чтобы сообщить о происшедшем всем, кто еще не знал о несчастье.
Вот уже белый пар клубами и барашками оживил мрачный вид черной, сверкающей звездами тучи. Белые, синие, голубые вспышки чередовались, совмещались, контрастируя с появившимся алым, а затем и сочно-красным цветами. Багровые линии выносили в небо раскаленные вулканические бомбы. Видимое не координировалось со звуковым сопровождением, звук запаздывал.
А голос губернатора, раздающийся из самого адова центра, продолжал звучать, обращаясь уже ко всем людям Земли, к тем, кто еще живет и желает оставаться в списках живых. Голос Хету венчал невероятную картину, составленную из чистейших оттенков белого, черного, синего, голубого, фиолетового, алого, красного и еще неизвестно каких красок. Всех, кроме зеленой краски жизни.
А Тайменев, оставаясь на безопасной вздрагивающей палубе корабля-рейдера, никак не мог вернуться в музей Хейердала. Вторично не получалось.
- Хилария... Что же с ними будет? - прошептал Николай, - И почему мы продолжаем удаляться? Ведь можно...
Хилария, такая, какой он ее увидел в первую секунду их встречи, закрыла море и рубку. Одна мысль билась в висках: выдержит ли «Менделеев» удары волн, справится ли его команда с раскаленными обломками падающего с неба возмездия. Захотелось по-детски закричать и сделать немедленно что-то такое, что заставило бы этих взрослых вооруженных людей вмешаться в события и изменить их.
- Успокойтесь, - заговорил Лал Чанг, поблескивая глазами, - Мы не в силах ничего сделать. И не вправе. Там справятся и без нас. А у нас другое...
Пол Брэйер положил горячую руку на плечо Николаю. Стало полегче.
- Вспомни слова Хету. Разве он тебе сказал «прощай?» Он тебе сказал «до свидания». А Хету всегда знает, что говорит и не привык пустословить.
Тяжелая боль в груди отпустила. Схваченное было грубыми тисками горло расслабилось. Он вспомнил «Закатную карту» в Оронго: «зонтик» над Рано-Као и бегущих во все стороны от трапеции человечков. Только теперь он понял, от чего и куда они бегут, поскольку сам оказался одним из бегущих. А среди оставшихся, - дорогие ему люди, которых он готовился забыть еще несколько часов назад, мечтая о возвращении домой. Если губернатор останется жив, то, возможно, не весь остров погибнет.
Что будет с открытой центральной пещерой, средоточием тайн? Неужели они уйдут окончательно в Прошлое к тем, кому и принадлежали? Будет ли так справедливо? И никто вторично не доберется до разгадки маны, до истоков психической энергии.
Никакая мафиозная организация теперь не сможет проникнуть в секреты людей Пангеи и Гондваны. Не будет всемирной диктатуры с помощью супероружия.
Но все же было жаль. И Тайменев цеплялся мысленно за малый исчезающий шанс, за остающуюся надежду. Как он хотел бы вернуться туда, к карте неземной земли, к красной воде Маке-Маке.
Вместе с Хиларией... Вместе с Полом и Франсуа. Марэн ничего не подозревает. И не скоро узнает о случившемся. Жаль его, он тоже сроднился с островом. И потерял его. Сразу после исчезновения свежеобретенного друга: Профессора, Расейского, Василича... Едва ли они встретятся. Марсель... В той стороне у Тайменева нет интересов. А в его краях Франсуа нечего делать.
Черно-красный зонтик за кормой становился все меньше. Они молча слушали охрипший от напряжения и окутавшей остров плотной дымовой завесы голос Хету. Паузы стали длиннее, рядом слышны чей-то кашель, крики, шум моторов. Удивительно, как различались эти звуки на фоне гула и грохота, проникающих в рубку рейдера через микрофоны Рапа-Нуи.
- ... Мы еще увидимся. Вы нужны нам... Помните, нужны нам. Мы успели переснять в пещере все или почти все на видеокамеры «Менделеева» и фотопленку. Мне только что принесли новые кассеты. Их много. Все, что смогли, мы вынесли оттуда. От взрыва обнажился главный вход. Он недалеко от меня. Разбираться некогда, заканчиваем погрузку на «Менделеев». Люди эвакуируются, все идет нормально. Но я уверен, озеро останется. Оно выдерживало и не такие испытания. В том смысл жизни. Остров будет жить. Не знаю, каков он будет, что останется, а что появится... Видимости нет, передача теряет смысл. Конец связи.
Долгая пауза, хрип динамиков.
Радист, повинуясь короткой команде капитана, слушал эфир и делал попытки связаться с коллегами на кораблях, собравшихся в заливе Анакена. Но извержение Рано-Као создало столь мощные помехи, что пробиться не удавалось. Николай и Пол вышли на палубу. Не было сил смотреть назад, на потемневшее и покрасневшее небо. Они прошли к носу рейдера, резавшему почерневшие волны.
- Куда же вы теперь? - первым задал вопрос Тайменев, вопрос ненужный, всплывший сам по себе.
- Куда... На Рапа-Нуи остались мои люди. Нас не хватает, нас очень мало. Вы когда-нибудь слышали, как древние иудеи называли Иерусалим?
- Как же?
- Пупом Земли. Или, - Вселенной... Теперь понимаете, где вяжутся узлы, подобные тому, что сейчас рвется на острове Те-Пито-о-те-Хенуа? Мы смогли обрубить лишь одно щупальце «Тангароа». Сколько их по миру! И где голова спрута? Вопрос не стоит «куда?» Вопрос стоит «как?» И хватит ли сил, хватит ли людей. Гималаи с легендарной Шамбалой, Вриндаван на Индостане, Черный камень Каабы... Туда уже протянуты темные взоры, там уже стягивается паутина замыслов. Археологи, туристы, торговцы, - сколько личин может быть у тех...
Он замолчал, а Тайменев переваривал информацию, обдумывая известное ему под новым светом, под светом, исходящим от вспыхнувшей сверхновой Рапа-Нуи.
- Мы не везде успеваем. Потому я вынужден был покинуть остров до развязки. Хотя знал, что произойдет нечто такое. В других местах Земли еще сложнее. Надо спешить. Куда... А вы, Николай Васильевич, куда теперь?
Тайменев отвечал не задумываясь, ответ созрел до вопроса.
- Я тоже не говорю «прощай». Ни Хету, ни... Думаю, и для меня не стоит вопрос «куда?» Если я напомню ваше давнее предложение, сделанное без слов, можно ли считать дело решенным?