Греции

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   76   77   78   79   80   81   82   83   84
добродетели, а значит,
у него будет потребность в подобных, [названных выше
вещах], чтобы существовать как человек.

Что совершенное счастье — это некая созерцательная
деятельность, станет, наверное, очевидно также из ниже-
следующего. В самом деле, блаженными и счастливыми
мы представляем себе в первую очередь богов. Какие же
поступки нужно им приписать? Может быть, правосуд-
ные? Но разве боги не покажутся смешными при заклю-
чении сделок, возвращении вкладов и при всех подобных
делах? Тогда, может быть, представить их мужественны-
ми, стойкими в опасностях и идущими на риск, потому
что это прекрасно? А может быть, щедрыми? Однако кому
станут они давать? Да и нелепо, если у них будет монета
или что-то в этом роде. А благоразумные поступки, в чем
бы они могли состоять? Разве не унизительна для богов
похвала за то, что у них нет дурных влечений? Если пере-
брать все, то обнаружится, что все ничтожно и недостой-
но богов. И тем не менее все представляют себе богов жи-
выми, а значит, и деятельными. Не спят же они, в самом
деле, словно Эндимион?

Но если у живого отнять поступки и, более того, если
отнять творчество, что тогда остается, кроме созерцания?
Следовательно, деятельность бога, отличающаяся исклю-
чительным блаженством, будет созерцательной, и таким
образом, из человеческих деятельностей та, что более
всего родственна этой, приносит самое большое счастье.

Доказательство сему и в том, что остальные [живые су-
щества], будучи полностью лишены такой деятельности,
не имеют доли в счастье.

Итак, для богов вся вообще жизнь блаженна, а для
людей — лишь настолько, насколько присутствует в ней
некое подобие такой деятельности. Из других же живых
существ ни одно не бывает счастливо, поскольку они
никак не причастны созерцанию.

1018

Таким образом, насколько распространяется созерца-
ние, настолько и счастье, и в ком в большей степени при-
сутствует [способность] созерцать, в том — и [способ-
ность] быть счастливым, причем не от привходящих
обстоятельств, но от [самого] созерцания, ибо оно ценно
само по себе. Так что счастье будет видом созерцания.

9. Будет, однако, нужда и во внешних благоприятных
обстоятельствах, коль скоро речь идет о человеке. Ведь
природа человека не самодостаточна, чтобы [можно
было] заниматься [только] созерцанием, но нужно еще,
чтобы тело было здорово, чтобы была пища и прочий
уход. Тем не менее не следует все-таки думать, что, кто
будет счастлив, будет нуждаться во многом и большом,
хотя и невозможно быть блаженным без внешних благ.
Действительно, [наша] самодостаточность и то, как мы
поступаем, не зависит от избытка, и, не будучи владыкой
(arkhon) земли и моря, можно совершать прекрасные по-
ступки. Даже между людьми средними найдется кто-то,
кто способен поступать сообразно добродетели. Это
можно видеть со всей ясностью: по общему мнению,
частные лица (idiotai) совершают добрые поступки не
хуже, но даже лучше государей. И довольно, чтобы име-
лось столько благ, [сколько у обычного, среднего челове-
ка], ибо счастлива будет жизнь у занятого деятельностью
сообразной добродетели.

И Солон, наверное, удачно изображал счастливых, го-
воря, что это люди средне обеспеченные внешними бла-
гами, совершившие, по его мнению, наипрекраснейшие
поступки и прожившие жизнь благоразумно: в самом
деле, у владеющих средним достатком есть возможность
совершать поступки, какие должно.

Похоже, и Анаксагор представлял себе счастливого не
богачом и не государем, когда сказал, что не удивился бы,
если бы большинству какой-нибудь [счастливец] показал-
ся странным. [Большинство] ведь судит по внешним бла-
гам, такие только и чувствуя.

Итак, мнения мудрецов, как кажется, согласуются
с нашими рассуждениями. Такое согласие внушает, ко-
нечно, известное доверие, но об истине в связи с поступ-
ками судят по делам и из [самого] образа жизни, ибо глав-
ное заключается здесь. Итак, нам следует посмотреть на



1019

высказанные ранее [суждения] применительно к делам
и образу жизни, и, если они согласуются с делами, следу-
ет их принять, а если противоречат, следует представить
их [диалектическими] рассуждениями.

Кто проявляет себя в деятельности ума (ho kata noyn
energon) и почитает ум, видимо, устроен наилучшим обра-
зом и более всех любезен богам. Ибо если боги, как при-
нято считать, уделяют какое-то внимание человеческим
делам, то было бы вполне понятно, если бы боги наслаж-
дались самым лучшим и самым для них родственным (а
это, видимо, ум) и если бы воздавали добром тем людям,
кто больше всего его любит и ценит, за то, что они вни-
мательны к любезному (ta phila) богам и поступают пра-
вильно и прекрасно. Нет сомнения, что все это в первую
очередь имеется у мудреца. А значит, он всех любезней
богам. Он же, видимо, и самый счастливый, так что и в
этом смысле мудрец выходит счастливцем по преимуще-
ству.

10 (IX). Итак, если об этих вещах и о добродетелях,
а также о дружеских отношениях и удовольствиях в
общих чертах сказано достаточно, то надо ли думать, что
цель, избранная нами прежде, достигнута? Или же, как
говорят, цель всего, что имеет отношение к поступкам, не
в том, чтобы охватить созерцанием и знать каждый пред-
мет, но, скорее, в том, чтобы осуществлять сами поступ-
ки. И в случае с добродетелями недостаточно знать, [что
это такое], но нужно стараться обладать ими и их приме-
нять или еще как-то становиться добродетельными.

Так что если бы самих по себе рассуждений было до-
статочно (hoi logoi aytarkeis), чтобы сделать людей добры-
ми, эти [рассуждения] по праву получили бы, сказал Фе-
огнид, множество великих наград, и нужно было бы ими
обзавестись.

Но в действительности оказывается, что силой [рас-
суждения] можно подстегнуть и подвигнуть возвышенных
(eleytherioys) между юношами, а нрав благородный и во-
истину любящий прекрасное заставить вдохновляться
[одной] добродетелью; однако обратить к нравственному
совершенству большинство [рассуждения] не способны,
потому что большинству людей по природе свойственно
подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться



1020

от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести.
Живя страстью, они, конечно, ищут присущих им удо-
вольствий и того, что их сулит, а избегают страданий,
противоположных [присущим им удовольствиям]; но о
прекрасном и поистине доставляющем удовольствие они
не имеют понятия, поскольку не знают его вкуса.

Какое же рассуждение могло бы переменить таких-то
людей? Ведь невозможно и, во всяком случае, непросто с
помощью рассуждения совершить перемену в том, что из-
давна воспринято нравами. Так что, наверное, нужно
быть довольными, если, располагая всем, благодаря чему,
по нашему мнению, становятся добрыми, мы смогли по-
лучить толику добродетели.

Одни думают, что добродетельными бывают от приро-
ды, другие — что от привычки, третьи — что от обучения.
Ясно, разумеется, что присутствие в нас природного от
нас не зависит, но в силу неких божественных причин
дастся поистине удачливым.

Рассуждение же и обучение, пожалуй, не для всех
имеют силу, а нужно, чтобы душа слушателя благодаря
привычкам заранее была подготовлена для правильного
наслаждения и ненависти, подобно [вспаханной] земле,
[готовой] взрастить семя. Ведь кто живет по страсти, по-
жалуй, и слушать не станет рассуждения, которые отвра-
щают [его от страсти], а если и станет, не сообразит, [что
к чему]. Как же при таком складе можно переубедить?
И вообще, страсть, по-видимому, уступает не рассужде-
ниям, а насилию.

Итак, надо, чтобы уже заранее был в наличии нрав,
как бы подходящий для добродетели, любящий прекрас-
ное и отвергающий постыдное.

Получить смолоду правильное руководство [на пути]
к добродетели трудно, если не быть воспитанным соот-
ветствующими законами; ведь жить благоразумно и вы-
держанно большинству не доставляет удовольствия, и
особенно молодым. Именно поэтому воспитание и заня-
тия должны быть установлены по закону, так как близко
знакомое (synethe) не будет причинять страданий.

Однако, вероятно, недостаточно в молодости получить
правильное воспитание и встретить внимание; напротив,
поскольку, уже будучи мужем, надо заниматься подобны-
ми вещами и приучаться к ним, постольку мы будем нуж-



1021

даться в законах, касающихся этих вещей и вообще охва-
тывающих всю жизнь. Ведь большинство, скорее, по-
слушны принуждению, нежели рассуждению, а взыска-
нию — скорее, нежели прекрасному.

Недаром некоторые уверены, что законодателям сле-
дует призывать и понуждать к добродетели во ими пре-
красного, [понимая при этом], что прислушаются те, кто
благодаря привычке уже продвинут в сторону добра, а на
непослушных и людей сравнительно худой породы (aphyesteroi) налагать наказания и возмездия; неисправимых же вообще изгонять вон из государства, ибо добрый человек, соотносящий свою жизнь с нравственной красотой, будет повиноваться суждению, а дурной в стремлении к удовольствию обуздывается страданием, словно скот ярмом. Потому и говорят, что страдания эти должны быть такими, какие в наибольшей мере противодействуют излюбленным удовольствиям.

Так что если, как говорилось, добродетельный должен
быть хорошо (kalos) воспитан и приучен [к хорошему] и
если в таком случае он должен проводить жизнь в добрых
занятиях и ни волей, ни неволей не совершать дурных по-
ступков, то это, скорее всего, бывает у тех, кто по образу
жизни так или иначе подчиняется уму и правильному по-
рядку, причем обладающему силой (iskhys). Но предписа-
ние отца не является ни применением силы (to iskhyron),
ни принуждением (to anagkaion), а значит, и вообще не
является таковым [приказание] одного человека, коль
скоро он не царь или кто-то в этом роде. Закон же имеет
принудительную силу (anagkastike dynamis), поскольку яв-
ляется суждением (logos), основанным так или иначе на
рассудительности или уме. И если к людям, которые про-
тиводействуют нашим порывам, мы испытываем вражду,
даже если они поступают правильно, то закон, устанавли-
вая доброе, не бывает ненавистен.

Только в государстве лакедемонян и, <может быть>,
в немногих других законодатель, видимо, уделил внима-
ние воспитанию и занятиям [молодежи], а в большинстве
государств к таким вещам нет внимания и каждый живет,
как желает, наподобие циклопа, «право творя над детьми
и супругой».

Поэтому самое лучшее — это чтобы появилось обще-
ственное внимание к таким вещам, причем правильное.



1022

Но если общественное внимание [ к воспитанию] от-
сутствует, тогда, видимо, каждому подобает способство-
вать своим детям и друзьям [в достижении] добродетели
[и уметь это осуществлять] или, по крайней мере, созна-
тельно избирать это. К [воспитанию] же, как может пока-
заться, более всего способен тот, кто, как следует из
сказанного, научился создавать законы (nomothetikos gi-
noraenos). Ведь ясно, что общественное внимание [к вос-
питанию] возникает благодаря законам, причем доброе
внимание — благодаря добропорядочным законам. Писа-
ные это законы или неписаные, один человек или многие
будут благодаря им воспитаны, едва ли будет иметь значе-
ние, так же как не имеет это значения в музыке или гимнастике и в других занятиях.

В самом деле, подобно тому как в государствах имеет
силу законное и то, что в нравах [общества], так, и даже
еще в большей степени, в семьях силу имеют суждения
отца и его привычки из-за близкого с ним родства и из-за
его благодеяний, ведь [в домочадцах] заложена любовь
[к главе семьи], и они от природы [ему послушны].

Кроме того, воспитание каждого по отдельности (he
kath' hekaston paideia) отличается от воспитания обществен-
ного (hai koinai), подобно [отличию общего и частного слу-
чая] во врачебном деле; так, по общему правилу, при жаре
нужны покой и голодание, но определенному больному,
может статься, не нужны, и кулачный боец не всех, навер-
ное, обучает одному и тому же приему борьбы.

Придется признать, однако, что при внимании [к вос-
питанию] в частном порядке (idias epimeleias) в каждом
отдельном случае достигается большая точность, ибо каж-
дый тогда получит то, что ему больше подходит. Но и к
каждому врач и учитель гимнастики и всякий другой мог
бы с наибольшим успехом проявлять внимание, зная
общие правила (to katholoy): что, мол, годится для всех и
что для таких-то (науки ведь имеют дело с общим, как го-
ворят и как оно и есть). Вместе с тем ничто, видимо, не
мешает, чтобы один человек осмыслил (epimelethenai) пра-
вильно — даже и не обладая научным знанием, но тонко
различая благодаря опыту, что происходит в каждом от-
дельном случае; так, иные слывут самыми лучшими вра-
чами для самих себя, хотя ничем не способны поддержать
[здоровье другого]. Тем не менее во всяком случае тому,



1023

кто хочет стать мастером и быть способным охватывать
предмет умозрением, — тому, надо полагать, следует при-
бегать к общему правилу и, насколько возможно, с ним
ознакомиться. Ведь сказано, что науки имеют дело с
общим.

Может быть, тому, кто желает делать людей — многих
или немногих — лучшими, уделяя внимание [их воспита-
нию], надо постараться научиться создавать законы, коль
скоро благодаря законам мы можем стать добродетельны-
ми. Конечно, не всякий способен правильно наставить
кого бы то ни было, кого ему предложено [воспитывать],
а если кто и способен, то это знаток, так же как во вра-
чебной науке и в прочих [делах], в которых [потребны]
своего рода внимание [к другим] и рассудительность.

А потому не нужно ли теперь тщательно рассмотреть,
от чего и как можно обрести качества законодателя?
Может быть, как и в других случаях, [учиться надо] у го-
сударственных мужей? Ибо мы сочли, что законодатель-
ное искусство — часть государственного. Но может быть,
с государственным искусством дело обстоит не так, как с
прочими науками и умениями (dynameis)? Ибо в других
случаях, как мы видим, одни и те же люди и передают
свои способности (dynameis) [детям], и проявляют их
сами в своей деятельности, как, скажем, врачи и худож-
ники; обучать же государственным делам (ta politika) бе-
рутся софисты, но ни один из них не действует [в этой об-
ласти]; а те здесь действуют, кто занимается делами
государства, однако они, надо полагать, действуют так
благодаря известной способности и, скорее, руководству-
ясь опытом, а не мыслью. Они-то, оказывается, не пишут
и не произносят речей о таких [предметах, как политика],
хотя, может статься, это было бы прекраснее, чем в суде и
в народном собрании, и, наконец, они не сделали госу-
дарственными людьми своих сыновей или кого-нибудь из
друзей. А это было бы вполне разумно, умей они [воспи-
тывать], ибо они не могли бы оставить своим государст-
вам лучшего наследства, да и сознательно избрать для
самих себя и для самых близких друзей что-либо важнее
такой способности. Впрочем, и опыт, наверное, не мало
прибавляет к способности, иначе не становились бы госу-
дарственными людьми благодаря близкому знакомству с
государственной жизнью. Вот почему тем, кто тянется



1024

к знанию государственных дел, нужен, надо полагать, еще
и опыт.

А кто из софистов обещает научить [искусству управ-
лять государством], слишком явно далек от того, чтобы
это сделать. Софисты ведь вообще не знают ни того, что
такое [политика], ни к чему она имеет отношение, иначе
они бы не ставили ее в один ряд с риторикой или ниже ее
и не думали бы, что легко дать законодательство, собрав
законы, пользующиеся доброй славой. О том, что можно
выбрать самые лучшие законы, они говорят так, будто
выбор не зависит от соображения, а умение судить пра-
вильно не имеет огромной важности при выборе, так же
как в музыке. Действительно, в каждом деле опытные
правильно судят о том, что сделано (erga), и соображают,
посредством чего и как исполняется [работа] и что к чему
подходит. Что же касается неопытных, то они должны
быть довольны, если от них не скроется, хорошо сделана
работа (ergon) или плохо, как, скажем, в живописи.

Законы между тем похожи на произведения (erga) го-
сударственного искусства. Как же тогда по ним научиться
создавать законы или судить, какие самые лучшие? Мы
же видим, что и врачами становятся не по руководствам,
и это несмотря на то, что [сочинители подобных руко-
водств] стараются все-таки не только назвать лечение, но,
предварительно разобрав, какие бывают склады [людей,
указать], как может быть исцелен [такой-то больной], и
как надо лечить каждого в отдельности. Но если для
опытных это считается подспорьем, то для не владеющих
научным знанием это бесполезно. А раз так, то своды за-
конов и [описаний] государственных устройств только
тем, должно быть, сослужат добрую службу, кто способен
охватить их умозрением (theoresei) и рассудить, (krinai),
что в них хорошо (kalos) или, напротив, [плохо] и каким
государствам какие подходят законы. Но тем, кто пере-
смотрит такие [собрания], не имея соответствующего
склада [и навыка], тем не будет дано правильно судить об
этих вещах, разве только совершенно случайно, однако
они, возможно, станут больше соображать в таких во-
просах.

Поскольку же наши предшественники оставили без
разбора вопрос о составлении законов, лучше, вероятно,
рассмотреть его с большим вниманием, а значит, и во-



1025

прос о государственном устройстве в целом, чтобы так
философия, касающаяся человеческих дел, получила по
возможности завершенность [и полноту].

Прежде всего мы постараемся проверить, не высказа-
ли ли наши предшественники что-нибудь правильное в
частностях; затем, исходя из сопоставления государствен-
ных устройств, постараемся охватить умозрением, какие
причины сохраняют и уничтожают государства [вообще] и
какие [служат сохранению и уничтожению] каждого
[вида] государственного устройства, а также по каким
причинам одними государствами управляют хорошо, а
другими плохо. Ведь охватив это умозрением, мы скорее,
наверное, узнаем, какое государственное устройство яв-
ляется наилучшим, каков порядок при каждом [государ-
ственном устройстве], какие законы и обычаи (ethe)
имеют в нем силу.

Сделав таким образом зачин, перейдем к рассуж-
дению.

1026