В ожидании христа (повесть о казантипе)

Вид материала

Глава 3. Евангелие от Каспара. Раздел второй. Голгофа
Вот это то и произошло. Все увидевшие лик Его, искаженный болью и одновременно освещенный любовью и состраданием к палачам свои
Глава 5. Евангелие от Каспара.

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 29

Раздел первый. Начало жизни Иисуса

1. Волхвы.

Хочу рассказать о рождении, юности и смерти Иисуса, именуемого Христом. После смерти Его на кресте, я принял святое крещение. А до того был я магом, жрецом Храма Звезды в царстве Боспорском.

Это мы, жрецы Храма Звезды Бальтазар, Мельхиор и я, Каспар, по расположению звезд и активности в ясную погоду змей на юго-востоке полуострова Грааль (змеи этой части полуострова всегда влияли на жизнь и судьбы людей в Иудее), предсказали рождение Иисуса.

Это мы, Каспар, Мельхиор и Бальтазар, принесли новорожденному в дар золото, ладан и смирну. Это мы пытались отвести злобу царя Ирода от младенца Иисуса. А когда жестокий царь решил перебить всех новорожденных Вифлеема, помогли Иосифу и Марии бежать с ребенком в Египет. Для этого мы спрятали младенца между тюками парчи, навьюченных на одного из верблюдов нашего каравана. Иначе стражники Ирода не выпустили бы Его из Вифлеема живым.

2. Учителя.

Когда Иисусу исполнилось 18 лет, мы вновь тайно пришли в Иудею и упросили Иосифа и Марию отдать Его нам в обучение. Юный Иисус пребывал в то время при Иерусалимском храме. Он был обыкновенным служкой, но мудрейшие мужи прислушивались к его словам.

Казалось, ему нечему у нас учиться. Но божественный юноша был иного мнения. С превеликой охотой Он пошел с нами. В храмах различных верований и уставов, которые мы посещали, как губка впитывал Он мудрость Учителей Востока.

За все годы странствий, Он ни разу не выразил своего отношения к услышанному. Поучения мудрецов Он принимал к сведению, не соглашаясь, но и не выражая своего несогласия.

3. Первое несогласие.

Впервые высказал Он свое мнение только на последний, двенадцатый год обучения. И это было категорическое, в резкой форме выраженное несогласие с нами, Каспаром, Бальтазаром и Мельхиором. Пребывал Он в это время в нашем Храме Звезды, с незапамятных времен Святым Граалем называемом.

Несогласие Иисуса, относилось к нашим, жрецов Великого Грааля, действиям. Причем не согласен Он был с той стороной нашей деятельности, которая противоречила и вековым традициям храма, и известным принципам восточной мудрости.

4. Влиять на судьбы мира.

Дело в том, что мы впервые за все века служения жрецов храма Грааля изменили традициям и стали влиять на Будущее. До появления в храме Иисуса мы, как и все наши предшественники, тысячи лет до нас служившие в храме, только предсказывали будущее по поведению храмовых змей, но никогда не пытались влиять на него.

Когда же в храме появился Иисус, мы решились на необычное, и захотели по своему желанию увеличивать, или уменьшать силу влияние змей, изменяя тем самым судьбы людей в мире.

Наше стремление воздействовать на события в мире вызвана была появлением в храме Божественного юноши. Еще тогда, при появлении Его на свет Божий, мы, маги храма Грааля, поняли, что рождение Иисуса знаменует собой начало Новой Эры – Эры Добра.

5. Желание творить добро.

Когда мы привели Его в храм наш, то поняли, что и нам пришла пора начинать делать добро, творить его руками своими. Зная, каково Божественное могущество Иисуса, мы решили использовать силу Его для сотворения Добра.

Именно для осуществления этого плана Бальтазар сделал для Иисуса из небесного камня чашу для питья, Мельхиор оковал ее сплавом, названным, впоследствии его именем, а я, Каспар, стал использовать чашу для усиления доброго и ослабления злого влияния змей.

6. Змеи храма Звезды.

Испокон веков известно, что змеи нашего храма в новолуние способны влиять на судьбы мира. А благотворно это влияние или пагубно, зависит от погоды на полуострове. Если небо чистое и светит луна, то влияние змей благотворно, а если небо затянуто тучами, то их влияние на мир пагубно. А расположенная на алтаре Звезда из небесных и других драгоценных камней, скованных литым золотом, усиливает и доброе, и злое влияние змей.

7. Задумали изменить заведенное.

Мы задумали изменить заведенное нашими предшественниками еще в глубокой древности. Для этого мы решили использовать Иисусову Чашу. И наш план удался. В ясную погоду Чаша усиливала благотворное влияние змей, когда мы подвешивали ее на обруче над алтарем позади того луча Звезды, что направлен на район мира, погруженный во зло и требующий помощи. Она же ослабляла их дурное влияние в непогоду, когда мы располагали ее перед этим лучом.

8. Иисус осудил нас.

Именно эти наши действия осудил Иисус. Вначале нам показалось, что Он встал на защиту наших традиций, традиций неучастия мудрых в жизни мира. Но это было не так, ибо неучастие противоречило идеям Любви и Добра, которые Он нес в мир. Поэтому нам, предсказавшим Его рождение, приложившим немало сил для Его обучения, было непонятно, из-за чего Он так резко выступил против нашего участия в делании добра.

9. Кредо Любви.

В те дни, осуждая нас, Иисус впервые сформулировал свое кредо, кредо Любви. Именно тогда мы услышали от Него слова, которые, казалось бы, никакого отношения к нашему желанию творить добро не имели. Он сказал тогда то, что нынче любит повторять Павел, самый деятельный из Его последователей:

- Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая и кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы передвигать, а любви не имею, - то я ничто. Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Мы, маги Каспар, Мельхиор и Бальтазар, тогда так и не поняли, что плохого в том, что наша любовь к людям будет воплощаться в исправлении их пороков, в выпрямлении их судеб.

Не встретив понимания, Иисус покинул нас, и, дабы не вводить нас в дальнейшее искушение, взял с собой Чашу.

Глава 2. Марлен Кузовлев и его усадьба глазами автора

1. Марлен Кузовлев на фоне других.

Экземпляр перевода неизвестных миру «Апокрифов», с публикации первой порции которых я начал эту часть первой книги своей повести, увидев мой неподдельный интерес, мне любезно презентовал сам Марлен Михайлович Кузовлев.

Знакомство мое с Марленом состоялось еще весной. Было сыро. Тучи густо нависли над побережьем и, казалось, прижимают слабо плещущееся море к мокрому усталому песку. А в большом, но уютном доме местного олигарха тепло и пахнет сложным составом восточных пряностей.

Да и сам хозяин произвел на меня хорошее впечатление. Он достойный человек. Не жлоб, и не сноб. Еще в Москве, где я провел последние десять лет, вынужденное (по долгу службы) общение с новыми русскими представляло для меня психологическую проблему.

Терпеть их довольно трудно, ибо почти все наши скоробогачи страдают двумя основными недугами:

- Одни их них не вышли еще из полуживотного состояния и ведут себя, как законченные жлобы (это словечко старого одесского жаргона здесь как нельзя к месту). Терпеть их беспардонное (поистине жлобское) хамство, наглость и просто удивительную жадность иногда довольно трудно. Но эти, по крайней мере, естественны. И если тебе под силу ставить таких ребят на место, то общаться с ними еще можно.

- У других новобогачей иная, прямо противоположная болесть. Эти вообразили себя шибко интеллигентными и очень уж утонченно культурными. И поэтому смотрят на мир свысока. Из-за этой ничем не оправданной заносчивости и раздражающего высокомерия, выглядят наши «снобы», мягко говоря, нелепо. А если вспомнить их бьющую в глаза неестественность и надуманность поведения, то понятно, почему общаться с ними, иногда сущая мука.

2. Странности Марлена Михайловича.

На фоне основной массы наших новых русских Марлен Михайлович, действительно, светлое пятно. Да и сам по себе человек он достаточно интересный и внешне, и внутренне. Выглядит он очень внушительно. Высок ростом, седовлас, импозантен, и лицом, что совершенно нехарактерно для партработников, аристократически красив.

Но более всего поражает его внезапная задумчивость, настигающая его в момент острого и, вроде бы, очень интересующего его разговора. Причину этой странности любезного хозяина я понял несколько позже, когда у меня появилась возможность ознакомиться с находившимся тогда в усадьбе довольно обширным архивом, в котором собраны документы, касающиеся исключительно полуострова Казантип, его природных особенностей, его явной и тайной истории. Но об этом позже.

3. Усадьба и ее архитектор.

Для начала нужно познакомить читателя с усадьбой Марлена Михайловича, расположенной вблизи Казантипа, в прибрежной зоне перешейка, связывающего полуостров с материком. Сказать, что это сказочный дворец, чудесно вписанный в потрясающей красоты парк, - значит почти ничего не сказать. Дворец иногда называют «восьмым чудом света». И это, пожалуй, не такое уж преувеличение.

Построено это «чудо» совсем недавно, в девяностые годы прошлого столетия. И архитектор, его создавший, не только не знаменит, а даже еще мало кому известен. Не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы о Морисе де Сен-Жаке и о его творчестве заговорили всерьез.

Пока он известен только в узких кругах постсоветских новобогачей, художественный вкус и уровень эстетических притязаний которых считается таким низким, что сама работа по их заказам в мировом архитектурном сообществе почитается делом не просто зазорным, но для уважающего себя мастера даже предосудительным.

Однако молодой французский «постмодернист от архитектуры», именно так его называют в глянцевых журналах (единственные средства массовой информации, где о Морисе де Сен-Жаке хоть иногда, да упоминают), соорудил для г-на Кузовлева на азовском берегу действительно восьмое чудом света.

4. Эклектика или постмодернизм.

В эстетике есть такое ругательное слово «эклектика», что означает не больше, чем смешение стилей. Что же, может быть, эстеты прошлого правы, и жалкое, эпигонское смешение стилей – это действительно очень плохо. Но основной художественный принцип постмодернизма – это откровенное цитирование. И никто не считает постмодернистов эпигонами. Все дело в том, каков художественный вкус автора, и как, насколько хорошо разнородные куски подогнаны друг к другу.

Постмодернизм, цитирующий произведения откровенно дурного вкуса вообще превращается в пародию, к которой, тем не менее, не предъявляется претензий за дурновкусие цитируемых отрывков.

5. «Фэншуй-эклект».

Впрочем, сам архитектор постмодернистом себя отнюдь не считает. Он называет свое направление (адептом которого пока что является он один) «фэншуй-эклект», или «новый конструктивизм». Он считает себя конструктивным эклектиком, опирающимся на принципы фэн-шуй.

«Постмодернизм – утверждает он в Манифесте художественного направления «Фэншуй-эклект», опубликованном на его персональной странице в интернете – чаще всего стремится шокировать публику, будоражит ее, старается поразить воображение зрителя. Для архитектуры такая позиция принципиально неприемлема. Фэн-шуй наоборот стремится создать зрителю максимальный психологический комфорт, также как некогда модный в Европе конструктивизм стремился к комфорту технологическому».

Далее он поясняет, что «наша европейская ментальность коренным образом отличается от менталитета китайцев. Для европейца психологический комфорт немыслим без крутой, на грани фола, интеллектуально насыщенной эстетики, или, на крайний случай, терпкой, поражающей воображение экзотики.

Новый конструктивизм – утверждает далее г-н де Сен-Жак, - откровенно стремящийся создать для потребителя психологический комфорт, просто вынужден использовать для наиболее полного удовлетворения потребностей клиента эстетически острые цитаты-приправы, безотносительно того, из какого источника они взяты…

Старый конструктивизм – продолжает он - излишне акцентировал внимание зрителя на технологии, чем совершенно неоправданно для архитектуры будоражил зрителя «скрежещущими» машинообразными формами...

Новый конструктивизм – завершает он свою статью - во главу угла своей эстетики ставящий рационализм, стремится примирить технологические и психологические потребности клиента, откровенно декорируя технологические элементы конструкций разнообразными эстетически обоснованными цитатами-коллажами».

6. Восьмое чудо света - дворец.

Что же, молодой архитектор, пожалуй, не так уж неправ, в этом сложном и изрядно запутанном пояснении своего направления в искусстве. Впечатления от его, отнюдь непростого архитектурного чуда, где-то перекликаются, с тем, что можно вычитать из его статьи.

Итак, что предстало перед моим взором, когда я в первый раз посетил усадьбу?

У пологого берега красивейшей в этих местах бухты Татарская уютно расположился изысканной красоты парк, в глубине которого возвышался совершенно сказочный дворец, отдаленно похожий на французский средневековый замок. Изящество и совершенство форм дворца подчеркивалось и оттенялось некоторой суровостью элементов средневековой замковой архитектуры.

При приближении оказалось, что дворцово-замковые архитектурные формы плавно и очень органично переходят:

- в одних местах в восхитительное латиноамериканского типа бунгало, с обилием переходящих друг в друга веранд, лоджий, балкончиков и затененных переходов, обрамленных, а то и совершенно скрытых от глаз буйной тропической растительностью,

- в других – в роскошные галереи итальянского патио, отделанных благородным мрамором и увитых плющом.

Такая, с громадным вкусом и истинно французским тактом собранная воедино эклектика, сразу поразила мое воображение.

7. Девятое чудо - парк.

Дом был изящной жемчужиной в оправе не очень большого парка, но из-за обилия и разнообразия растительного мира в нем обитающего казавшегося громадным. Оправа архитектурной жемчужины поражала сильней, ее самой.

При приближении оказалось, что парк тоже весьма и весьма своеобразен. Его откровенная эклектичность даже превосходила причудливое смешение стилей дворца. В парке такое же, как в архитектуре дома, плавное перетекание одного художественного стиля в другой было еще более вычурно и причудливо, еще активней занимало (но, что характерно, не будоражило) воображение.

Здесь благородные формы старого английского парка причудливо переплетались и с изысками садовых форм, характерных для Дальнего Востока, и с необузданностью растительности тропиков. Прогулка по парку вызывала странное чувство встречи со сказкой.

В одних укромных уголках парк постепенно превращался в традиционно изысканный и вычурный китайский сад. В других – в скромный и даже суровый, но при этом располагающий к глубоким философским размышлениям сад японский. А в третьих - парк внезапно, но опять тактично и неназойливо переходил в откровенно буйные формы тропического леса.

И все эти причудливые переплетения выполнены с таким тонким вкусом, с таким глубоким и чутким пониманием специфики человеческого восприятия, что никакие, казалось бы, необычные и, прямо скажем, непривычные для нашей ментальности формы не выглядели при этом неприемлемыми или чуждыми.

8. Десятое чудо – интерьер.

Но все эти чудеса архитектуры и ландшафтного дизайна бледнели после знакомства посетителя с интерьером дома. Вот это было истинное чудо. Представьте себе (не верю, что это можно мысленно себе представить – это следует видеть своими глазами), что строгая, чуть чопорная викторианская обстановка, каким-то чудесным образом сочетается: и с аскетически строгим минимализмом японского дома, и с изяществом и утонченной роскошью дома китайского, создавая тем самым какой-то удивительный англо-японо-китайский стиль.

Причем этот новый, впервые увиденный вами стиль казался вам не чем-то новым и необычным, а привычным, даже почему-то очень знакомым и даже родным. Как будто Вы всегда знали, что так должно и быть, но не могли этого выразить не только в материале, но даже словами.

9. Как осуществляются чудеса.

Позже, когда я ближе познакомился с уважаемым Марленом Михайловичем, то не без удивления понял, что чудесная архитектура его дворца (в разговорах и он сам, и все окружающие называют это чудо архитектуры усадьбой) для него второстепенны, ибо главное для него – таинственный полуостров.

Тогда я не удержался и спросил о том, что подвигло его на сооружение здесь, в забытом Богом краю этого восьмого чуда света. Ответ меня, конечно, удивил, но не очень, ибо к тому времени я уже значительно лучше знал особенности характера своего собеседника.

А сводился ответ к тому, что строительство обошлось ему не слишком дорого, а получилось так интересно, ибо ему удалось проявить его природный воспитанный матерью, вкус и не только пригласить талантливого архитектора, но и найти с ним общий язык.

Глава 3. Евангелие от Каспара. Раздел второй. Голгофа

1. Проповеди Иисуса.

Вернувшись в Землю Обетованную, Иисус принял крещение у Иоанна, названного впоследствии Крестителем, и начал свою проповедь Любви и Добра. Проповедь эта была настолько удивительна, так непохожа на все другие учения мудрецов, коими никогда не был скуден Восток, что слух о ней облетел весь обитаемый мир. Достиг он и наших ушей.

Однако срочные работы по ремонту храма, пострадавшего от неожиданного, никогда прежде здесь не случавшегося землетрясения задержали нас. Прибыли мы в Иерусалим в один из самых страшных и одновременно в один из самых поучительных дней в истории человечества - в день Голгофы.

2. Иуда из Кариота.

Сегодня одни говорят о зловещем предательстве потомка Каина по имени Иуда, как о причине казни Его. Другие утверждают, что несчастный предатель действовал по прямому Его указанию. Ибо без Голгофы Иисус не смог бы должным образом выполнить свое предназначение: принести миру Благую Весть. Третьи говорят, что только благодаря Иуде Иисус оказался на Голгофе, с которой возвестил людям, что в мир пришла Любовь. А без инициативы любимого ученика Его, взявшего на себя страшный крест предательства, не свершилось бы предначертанное.

3. Зависть.

Но все они заблуждаются. Голгофа была, действительно, предначертана Провидением с самого начала. Без нее Учение не распространилось бы по миру. Но не играл несчастный Иуда в этом действе сколь либо значимую роль. Да, Провидение действовало через него, через его мелкую, суетную сущность.

Но не жалкие тридцать сребреников были важны для предателя. Сгубила Иуду зависть. Был он любимый ученик Его и хотел он после казни Учителя сам стать во главе несущих миру Свет. Но чтобы нести Свет другим, нужно иметь его в сердце своем. А Иуда был хорош собой, умен и сообразителен, но внутри он был пуст и сердце имел холодное.

4. Осознание вины.

Только увидев Иисуса на кресте до конца понял Иуда, в чем суть учения Его. И повесился, ибо понял, что грех его велик и неискупим. Нынче иные из последователей Христа считают, что основной грех Иуды – уныние, неверие в искупительную силу Страстей Господних, в возможность замолить любой грех.

Может эти люди и правы. Но по учению Его нельзя отказать никому, в том числе и несчастному Иуде, в свободе выбора. И коль тот счел свой грех неискупимым и выбрал самоубийство, он на то право имеет.

5. Что было предначертано?

А предначертано было Иисусу нести миру такую Весть, которую не мог принять никто из людей, считавших себя нормальными и действительно бывших таковыми. Ну, как могли люди здравомыслящие, согласится с тем, что следует любить врагов своих, молиться за гонителей своих, сострадать мучителям своим?

Естественно здравомыслящие признали Иисуса душевнобольным. И не просто сумасшедшим, каких тысячи, а опасным маньяком, проповедующим идеи, способные разрушить самые основы привычного мироустройства.

Поэтому когда за ним пошли некоторые, когда появились такие, кто принял учение Его, люди разумные и облеченные властью посчитали душевную болезнь Иисуса заразной и сочли необходимым, казнив Его, остановить эпидемию.

6. Казнь Иисуса была неизбежна.

В этих условиях казнь Иисуса представлялась для власти (и иудейской, и римской) не только неизбежным, но и вполне естественным и логичным решением.

«Успокоить общество, удалить из него раздражающее нормальных людей отклонение от естественного, от привычного «око за око, зуб за зуб» - думали власти – можно только казнив смущающего народ нереальным и несбыточным».

7. Голгофа изменила мир.

Но Голгофа полностью опрокинула замыслы и надежды властей. И не только опрокинула, но и в значительной степени изменила взгляды на жизнь и само восприятие мира многих представителей римской и иудейской власти.

Достаточно сказать, что Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, уверовал во Христа и до конца жизни оставался тайным Его последователем. Менее известно, что Каифа, первосвященник Храма иудейского, тоже стал Его последователем.

Это тщательно скрывалось, но для многих в Иудее оно не составляло секрета. Оно и не могло быть иначе, ибо после Голгофы все присутствовавшие при казни, кто явно, кто тайно, кто сознательно, кто сам того не осознавая, стали последователями Его учения.

8. Что, собственно, произошло?

Но почему это произошло, почему все бывшие в тот день на Голгофе уверовали в Него? Почему и палачи, и зрители, до того издевавшиеся и смеявшиеся над Ним, вдруг стали молиться и плакать, и с надеждой взирать на Него, на кресте за них страдающего?

Мы, присутствовавшие при казни Бальтазар, Мельхиор и я, Каспар, поняли это позже. То, что увидели мы и все другие, кто был там, никогда прежде никому из смертных видеть не доводилось. Да и промыслить такого никто прежде не мог.

Все мы в прежней жизни своей повидали немало казней. Зрелище это не из приятных. Гримаса боли, искажающая лицо казнимого, мало кого оставляет равнодушным. Самый жестокосердный невольно жалеет истязаемого, против воли жалеет даже самого закоренелого преступника.

Но видеть, как казнимый искренне жалеет мучителей своих, прежде не доводилось никому. Даже предполагать, что такое доведется увидеть, не мог никто. Если бы мне до казни сказали, что я увижу такое, я бы счел такого предсказателя просто глупцом.

9. Любить своего палача.

А ведь я был прежде знаком с учением Его, знал, что Христос учил любить врагов своих. Странна была мне эта наука, не скрою, очень странна и непонятна. Но я знал недюжинную моральную силу Его. Поэтому счел: то, что для нас, простых смертных, недостижимо, по плечу Ему.

Но все же своими глазами увидеть, как сквозь гримасу нестерпимой, нечеловеческой боли, явственно проступает любовь и сострадание к палачам, это было для меня шоком. Просто нельзя было себе представить, что лицо человека такое может выразить. А на лице Его любовь к палачам проступала явственно. Потому, наверное, что у Него не лицо, как у всех нас, а Лик Божественный.

Вот это то и произошло. Все увидевшие лик Его, искаженный болью и одновременно освещенный любовью и состраданием к палачам своим, в тот же час уверовали в Него.

Глава 4. Два независимых центра жизни усадьбы

1. Интерес и влечение.

Не могу не признать, что знакомство с Марленом Михайловичем Кузовлевым, с его удивительной усадьбой, с налаженным в ней бытом произвело на меня сильное впечатление.

В этот же период я со странным чувством удивления, смешанного с откровенным недоумением, изучал «Апокрифы от волхвов». Это чтение оказывало на меня какое-то удивительное воздействие. Я не понимал, в чем оно, но подсознательно чувствовал, ощущал, что меняюсь, что во мне, в моем мироощущении что-то медленно, но неуклонно изменяется.

Я хотел обсудить эти апокрифы, с многомудрым г-ном Письменным, но милейший Тарас Иванович был под завязку занят организацией сразу двух конференций, которые в ближайшее время должны были (одна за другой) состояться в усадьбе олигарха.

Как человек, привязанный к реальному миру, я с живым, непрекращающимся (даже несмотря на то, что отошел от дел и пребываю на покое) интересом увлеченно знакомился с усадьбой, с особенностями ее архитектуры, с бытом в ней налаженным. Но, вместе с тем, эти ранее никому не известные Евангелия, по смыслу своему никак не похожие на другие известные миру апокрифы, чем-то неудержимо меня влекли. Так я продолжал свое существование, как бы поделенное на две независимые друг от друга части.

2. Организация быта усадьбы.

О быте олигарха и его окружения не могу не рассказать по возможности подробно. Признаюсь, я был поражен, приятно поражен, даже восхищен им. Ничего подобного я никогда прежде не встречал не только в жизни, но и в литературе.

Несомненно, что придуманный им и тщательно организованный быт усадьбы был весьма и весьма оригинален. Он интересен, как пример нетривиальной, лишенной буржуазной пошлости организации человеком разумных условий своего существования. Пример поведения человека, которого даже несметное богатство не смогло превратить в существо, которое в кругах продвинутых социальных психологов принято называть модным животным.

Откуда Марлен Михайлович черпал идеи для организации жизни в своей усадьбе, можно только догадываться. Ясно одно, - основой послужил сложный и внутренне противоречивый конгломерат идей и образцов.

Первое, что сразу бросалось в глаза, - дом представлял собой в некотором роде коммуну, состоящую из хозяина дома и его служащих. Нет, служащие, за исключением убежденного холостяка – архивариуса, не жили постоянно в усадьбе, они в ней дежурили неделю через три. Признаки коммуны проявлялись в другом.

3. Два независимых центра.

Самым необычным в жизни усадьбы было то, что ее хозяин, то ли по замкнутости характера, то ли по иным причинам, фактически не играл в ней главной роли. Нет, усадьба жила по законам им разработанным, все в ней было подчинено его интересам. Но это в плане стратегическом. А в повседневной жизни Марлен был всего лишь одним из обитателей дома, им построенного, лишь одним из участников повседневных, почти ритуальных действ им заведенных.

Собственно говоря, у усадьбы было два независимых центра, две структуры, организующие и реализующие ее материальную и духовную жизнь. Жизнь полноценную и полнокровную, и, тем не менее, настолько странную и необычную, настолько непохожую ни на что в нашем мире, что она производила впечатление чего-то нереального, потустороннего, могущего быть только в раю.

И люди, организующие эту жизнь и живущие ею, производили впечатление настолько странное, что казались не живыми людьми из плоти и крови, а воплощением чьих-то благородных, но очень уж абстрактных идеалов. Вместе с тем общение с ними выявляло в них людей живых, полнокровных и часто не меру импульсивных.

4. Усадьба и ее обитатели.

Взять хотя бы обслугу, людей, служивших в усадьбе на разных должностях. В основном это были простые люди, жители расположенного рядом города Щелкино и окрестных поселков. Три недели они жили точно также, как их соседи. Мужчины рыбачили или пили пиво, а женщины хлопотали по дому и судачили с соседками.

В течение трех недель они щеголяли в своей простой безыскусной одежде и говорили на своем ярком и образном южнорусском наречии. Но на четвертую неделю на дежурстве в усадьбе этих простых людей было не узнать. Стройные, подтянутые, чуть чопорные, одетые в строгие костюмы, говорящие исключительно на литературном русском и изысканном английском, эти люди, казалось, много лет прослужили в старинном замке. А причина была в том, что вся без исключения обслуга усадьбы прошла обучение в специальной английской школе, готовящей прислугу для британских аристократических домов.

5. Усадьба-крепость.

За организацию быта, жизнеобеспечения и оборону усадьбы отвечал полковник «Альфы» в отставке Виктор Сергеевич Соколов. Все, включая хозяина, в вопросах организации быта усадьбы и ее охраны подчинялись ему. Виктор Сергеевич воплощал первый и главный независимый центр жизни усадьбы.

Полковник Соколов был невысок, но и не мал ростом, не тучен, но далеко и не худ. Лицом не красавец, но и не урод. Ходил по усадьбе ровно и спокойно, не таясь, но и не производя излишнего шума, не привлекая к себе постороннего внимания. Говорил голосом ровным и спокойным, но все его распоряжения беспрекословно выполнялись. Был он тих и почти незаметен для посторонних, но сотрудники всегда ощущали его присутствие, которое придавало им уверенность в самых сложных нестандартных ситуациях.

Усадьба была густо начинена суперсовременной электроникой и таким же оружием. Резервные системы энергоснабжения и водообеспечения, а также солидные запасы разнообразной и вкусной еды и марочных вин, превратили ее в образцовую крепость, способную выдержать, как минимум, годовую осаду.

Но самой главной военной силой усадьбы были люди, ее обитатели. Особенность усадьбы олигарха заключалась в совершенно нехарактерном для богатых домов на территории бывшего СССР составе ее обслуги. В усадьбе не было специализированной профессиональной охраны. Нет, дом охранялся, причем на таком высокопрофессиональном уровне, подобного которому я прежде не встречал. Все без исключения служившие в доме, были хорошо подготовленными бойцами. Обслуга дома под руководством управляющего могла дать бой целой армии, если бы та захотела бы захватить усадьбу.

6. Научная и культурная жизнь.

Научно-философской и культурной жизнью командовал до самой своей кончины Тарас Иванович Письменный, библиотекарь и архивариус олигарха. Он и воплощал собой второй независимый ее центр.

Маленький кругленький человечек с большими седыми усами и строгим видом, Тарас Иванович был не только высококвалифицированным системным программистом, талантливым историком и филологом, но и, от Бога, человеком высокой культуры. Мягкий интеллигентный человек, он, тем не менее, был настойчивым и четким координатором, организационными усилиями которого велась большая и разнообразная научно-исследовательская работа, посвященная феномену Казантипа.

В рамках этой работы в гостиной усадьбы регулярно проводились конференции и семинары с разнообразной тематикой. Гостиная, оборудованная цифровыми телекамерами, связанными с центральным компьютером, позволяла фиксировать не только доклады и сообщения, но и все элементы дискуссии. Образцовая организация этих профессиональных форумов всегда вызывала восхищение научной общественности, особенно тех ее членов, которым довелось в этих форумах хотя бы раз поучаствовать.

Кроме того, в усадьбе каждый месяц обязательно проводился концерт какой-нибудь восходящей звезды или коллектива, тоже обязательно записываемый на высоком техническом уровне. Именно это обстоятельство привлекало певцов и музыкантов, записи их концертов, отдавались им бесплатно и они могли распоряжаться ими по своему усмотрению.

7. Повседневная культурная жизнь.

Но, кроме этих обязательных мероприятий, в усадьбе существовала ежедневная культурная жизнь. В дни, когда в усадьбе не проходили семинары и конференции, по три раза в день: ранним утром до завтрака; в середине дня после обеда; и вечером после ужина (если, конечно, в этот вечер не было концерта) желающее собирались на кофе в гостиной.

Ежедневные свободные дискуссии на разные темы, проводившиеся под неизменным председательством г-на Письменного, также фиксировались. Эти записи, как и записи семинаров и конференций, были доступны всем желающим.

Они нередко представляли интерес никак не меньший, чем записи с профессиональных форумов. Темы их были неизменно интересны и зачастую животрепещущи, а результат дискуссий нередко был поистине впечатляющ. А все потому, что и на этих ежедневных дискуссиях Тарас Иванович мягко и интеллигентно, но настойчиво требовал придерживаться обсуждаемой темы.

Глава 5. Евангелие от Каспара.

Blog

В ожидании христа (повесть о казантипе)