www legalhelp

Вид материала

Сражения, соперничество и конкуренция принесут много проблем. Сегодня необходимо завершить начатые в недавнем прошлом дела.
С точки зрения баланса сил дыханий-ци очень сложный день для функционального духа Почвы.
Сергей Доренко

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8

суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Жень Шень

Сегодня все еще хуже, чем вчера. Почва функционального духа порождает Металл Богатства, а он не может найти конструктивного применения в раскладе судьбы. Металл вдыхает силу в Погибель и в стихию Воды, разрушительная власть которой размывает преграды и дамбы Почвы, заливает и гасит Огонь Владыки Судьбы. Очень неблагоприятный день для Совершенномудрого.

Летели будто бы сперва в Хабаровск. Но потом пункт назначения поменяли — посадили китайский самолет на военной базе «Украинка», недалеко от Сковородина.

Где мы? — пассивно проговорил Путин.
В России уже, Сковородино тут недалеко, - ответилнекто осведомленный.
А Сковородино - это что? Кто-нибудь слышал протакое?
Будто бы Еврейская автономная область, — предположил голос сзади. И развеял голос свое же предположение. — Или нет, скорее Амурская.
Смотрите, у еврейской военщины какие самолетыкрасивые, — один из попутчиков Путина не мог упуститьслучая пошутить. Развеселить президента.

Шутка не нашли отклика, хотя в окно все посмотрели. На стоянках у рулежки стояли в рад мясшцевские стратегические бомбардировщики.

— Как много на них заклепок, - проговорил Путин голосом размороженного минтая. Я имею в виду, что если быразмороженный минтай обладал даром речи, подобно пушкинской Золотой рыбке, то похож бы он был на Путина иговорил бы он его голосом. Путин вернулся к первичнойпростоте и непосредственности. Вернулся к детской безмятежности. К безмятежности больного ребенка, потому чтоон был теперь совсем не здоровым ребенком. Поддерживали его в этом положении совме стными усилиями севе рокавказские боевики в Обнинске и доктор Сапелко прямо у телабольного. Колдовство Ван Лепина тоже действовала. Андрей Мелянюк все уговаривал, что Ван Лепин успел послатьтайные и эффективнейшие «от всего» флюиды, укрепляющие в частности пренатальную Ци президента.

Никто не нашелся, что ответить на ясное, невинное и перпендикулярное во всех смыслах замечание главнокомандующего, что на мясищевских стратегических бомбар -дировщиках полно заклепок. Оспорить эти полезные данные было невозможно, а подпеть как-то хотелось. И один из голосов сказал:

— Да, умели раньше делать. Это же еще советские...Путин встрепенулся и проявил бдительность. Он спросил доктора Сапелко:

А ничего, что китайский экипаж смотрит тут на все?Это же такой объект... режимный, наверное?
Ничего, пусть смотрят. Половина небось не летает —сломаны давно, сами знаете. А выглядят устрашающе ндемонстрируют военную мощь, — позволил позитивистский народный дипломат Сапелко, сторонник прозака имеллерила. Он легко принял на себя роль советника президента по всем вопросам, а Путин рад был заполучить такого советника — решительного и волевого. «Одну дать илидве?» — спрашивал весело доктор, подбрасывая на руке таб-леточки для страдальца. И сам же отвечал: «Эх, да хрен линам, где одна - там и две!» А Путину такая легкость и вполнедальневосточное пренебрежение дуализмом и рефлексией

нравились, поражали, давали ответ глубинный, жизнеутверждающий и жизнеобъясняющий. Ведь и в самом деле, хрен ли разница, одна таблетка или две? Не одно ли и то же, если разобраться? И не дуализм ли губит нас, евроне-надежный способ европостижения? «Быть или не быть» шекспировское? Нелепость дичайшая. Это не одно ли и то же? Наличествующие часто гораздо мертвее отсутствующих. Что вообще выбирать, когда выбор сделан уже, и сделан не нами. Остается только принять судьбу с достоинством и выполнить свое предназначение.

Или так даже — не только выбор уже сделан, но и все уже произошло, так что нам только остается досмотреть кино про нашу жизнь. И не нервничать — глупо с воплями бегать по кинотеатру, не правда ли?

Перешли в «пазик», перевозивший тут, на базе «Украинка», летный состав. Еще брежневских соколов, похоже, возил «пазик», а теперь возил путинских соколов, и вот: перевез и Путина с делегацией в летную столовую. Там ждали самолет. Дело в том, что президентский борт номер 96016 стоял на Алтае, его перегоняли в Хабаровск теперь. Но на нем не полетят. Лететь надумали на обычном «Ил-62». Аэрофлотовском. Чтобы сбить со следа злонамеренных людей. Этот-«Ил-62» иждали. Из Благовещенска. Зачем, почему - Путин вопросов не задавал. Он проще стал на жизнь смотреть под влиянием своего бесшабашного доктора. Он поел и компот похвалил очень. «Вкус, знакомый с детства»-, — сказал словами рекламного слогана. Командир части бом-беров-стратегов обрадовался и закричал зычным голосом, чтобы еще президенту компоту... И пожаловался, хитрец:

- Раньше по нормам, товарищ главнокомандующий, летному составу положено было два стакана компота разного сорта — стакан яблочного и стакан сливового, к примеру. А теперь, товарищ главнокомандующий, куда все подевалось, не знаю, один сорт остался, но с добавкой. А что в Москве-то, серьезно это? По телевизору сказали?.. — И он

снова воззвал к добавочному компоту голосом табунщика. Путин покорился судьбе, хотя не хотел бы больше пить. Впрочем, и выпил бы, с другой стороны. Он при слове «Москва» будто вспомнил о чем-то нехорошем. Спросил командира части:

А вы тоже слыхали? Как думаете, кто эти чечены? Этонаши чечены, или Березины чечены, или какие-нибудьсамочинные чечены там на Обнинской станции? Кто зарядил всю эту операцию и в чем ее цель? Какой вопрос решают? Кто свалить меня хочет, вы как думаете?
Я думаю, разрешите доложить, цель террористов - массовое уничтожение гражданского населения в городе Москве и прилегающих регионах России. Нанесение уронаинфраструктуре и путям коммуникаций, — сказал летчик.

Путин посмотрел на него с сожалением:

- Вы о средстве говорите, а я о цели. Хотя нет, цель понятна — свалить меня. Важно понять, кто это организовал,кто за этим стоит? Само собой ничего не делается.

Летный полковник сильно был озадачен экзаменом. Он стал озираться на других москвичей. Начальник охраны очень хмурился и посматривал на часы. На выручку пришел доктор Сапелко. Он спросил: «Где же компотик? Обещали ведь добавочки». Командиру полка два раза повторять не пришлось. Он вскочил и побежал лично приводить кухню к покорности.

* * *

В самолете уже поняли, что Ли Мина и генерала Лукьянова оставили в Китае. Вспомнили также, что парня с ядерным чемоданчиком оставили на базе отдыха покойного Юрия Михайловича на Алтае. И что след его теперь окончательно потерян. Может быть, что он и сидит на Алтае. А может статься, что вылетел в Хабаровск президентским бортом. А может, вылетел в Москву. Ну, или полетел на базу «Украинка» под Сковородиным. Автор до сих пор не знает, где и как метался по свету морской офицер и его

чемодан. В конце пути ядерный чемодан купил Лев Черной, известный израильский собиратель коллекционного оружия, но это только сейчас стало достоянием гласности. Лев Черной сообщает доверительно друзьям, что красной кнопки никакой в чемодане нет, и что на все имеющиеся кнопки он по пьяни давил неоднократно, и ни хрена — ядерной войны не получилось. Он и сейчас готов давить на кнопки на спор, хоть на щелбан. И даже теперь, когда все знают, что бояться нечего, спорить многие остерегаются.

Летелось нудно, долго, противно. Спали растянувшись на пустых рядах кресел. Президент особенно обрадовался, когда принесли поесть. Кроме него, надо признать, никто не радовался. Жрачка была так себе. Сытости нет, а в животе бурчание одно. Доктор Сапелко собрал в рюкзак недоеденные галеты, шоколадку, масло, сырок и булочку. Позже, когда часть президентской делегации окажется в импровизированном карцере, доктор угостит сокамерников. И Путин пожалеет, что он сам не заначил печенюшку на голодные времена.

Самолет сел, и была опять суббота. Снова была суббота. Все еще была проклятая суббота второго февраля, день ЖЕНЬ ШЕНЬ месяца ГУЙ ЧОУ года Красной Огненной Свиньи. Так всегда при перелетах на запад — ты не можешь избавиться от сегодняшнего дня и пожить хоть немного в дне завтрашнем, в котором — почему бы и нет? — все запросто может само собой обустроиться. «Tomorrow never comes, it is always the same fucking day»*, — говорила Дже-нис Джоплин с удивлением. Видно, летала на Запад все время, вроде как Путин у нас теперь.

Приземлились на полосу в Чкаловском. Военный аэродром, на восток от Москвы. Думали, хорошо, что в Чкаловском сели. Военные кругом, спокойнее как-то. На рулежке ждал главком ВВС. Он пригласил всех немедленно в

*

Завтра никогда не приходит. Всегда все тог же чертов день, (англ.)

подземные сооружения на объекте «Черная», откуда главком ВВС и командовал вверенными ему воинскими соединениями. Которые, в свою очередь, ни черта не делали и сделать не могли. Пофотографировали с воздуха Обнинскую атомную, потом еще и опять. Наблюдение вели. А что толку, бомбить же не будешь.

Главком перещеголял даже доктора Сапелко в способности находить однозначно правильные решения. Он сказал заботливо, но твердо, что лучше президенту быть поближе к самолетам, к авиации вообще, мало ли что... Ведь двести тридцать пятый президентский авиаотряд базируется во Внукове, а Обнинск оттуда недалеко. Может, если ядерное заражение, что и опасно будет через Внуково эвакуироваться. А от них, главком знающим тоном говорил, эвакуироваться легко. В устах главкома авиации слово «эвакуироваться» звучало настолько буднично и по-хорошему убедительно, что Путин решил покатать его, потрогать, послушать.

Эвакуироваться, — произнес он и склонил голову кплечу. Правильным каким слово оказалось...
Эвакуироваться, чтобы взять на себя руководство вооруженными силами и народным хозяйством в столь тяжелый для страны исторический период, — обосновал главком.

Хороша была идея сидеть в бункерах на «Черной». Но пришлось отложить до поры. Подоспели Сечин, Козак. Приехали. Опоздали. В Москве черт-те что — дороги непроезжие. Ехали четыре часа. Москва бежит, который день бежит, на мигалки всем плевать. Теперь, чтобы отупевшие от тщетности побега, от стояния в бесконечной пробке люди подвинулись и дали проехать начальственному кортежу, охране приходилось высовывать автоматы и палить в воздух над машинами. Люди думали, что, может, чечены стреляют, а может, другие какие бандиты, и вяло старались подвинуться. А некоторым и некуда было отъехать на закупоренных улицах и забитых ползущими машинами тротуарах. Расстреливать же их не будешь? Рассказали все это Путину. Лица усталые у ребят, но радостные — воссоеди-

нились с гарантом Конституции. Игорь с Димой быстро убедили президента ехать с ними на командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Забрали Путина у авиагенералов. Ну как же — штаб антитеррористической операции во Власихе. Все коммуникации там новее. Да кто же станет сравнивать Власиху с «Черной»? Думать даже нечего — во Власиху немедленно. Предложил Козак назад ехать не по Кольцевой, а через город.

Московские наши службы сообщают, что в городе, вцентре, сравнительно тихо — уехали уже многие.
Они по поводу Кольцевой не то же самое говорили? —уточнил Сечин. — Может, лучше вертолет вызвать, Владимир Владимирович?

Путин пожал плечами и попробовал, не наросло ли где на внутренних полостях губ мясца, чтобы пообкусывать. Вроде не наросло — вид он сделал обиженный. Сумрачный и недовольный. Сумрачность эта передалась немедленно окружающим, и они, обладатели роскошных мясистых необкусан-ных щеки губ, не зная причины президентского неудовольствия, сделались профилактически отчасти сварливыми.

— Игорь, начнем вызывать, откуда мы знаем, есть ли уних летчики. Игорь, все системы рухнули, ты, наверное,не в курсе. Народ на Кольцевой драпающий — это и естьлетчики двести тридцать пятого президентского отряда,понимаешь? У нас охрана есть, шофер все еще есть, как нистранно. Надо нам исходить из того, что есть, а не из фантазий. Тут вон рядом вертолетный завод, знаешь? Только явертолетом управлять не умею. Так что, давай поехали.Едемте, Владимир Владимирович.

Путин снова пожал плечами. Что-то вспоминал - не вспоминалось. А важное что-то. Ну, ладно, потом вспомнится. Или вот, не это ли вспоминалось:

Семья?
Семья уже в Лондоне, все в порядке. Мы и наших отправили тем же бортом, думали, вы возражать не будете.Роман и Валя обещали позаботиться.

— Нормально, — кивнул президент. Романом называли Абрамовича, Валей — Юмашева.

В хвостовом микроавтобусе с охраной поместились Андрей Мелянюк и Владимир Сапелко. Они ехать не просились. Андрей даже в какой-то момент подошел к начальнику путинской охраны попрощаться, с рюкзаком за плечами, приблизился и сказал: «Ну, я, наверное, это, в общем...» Понятно же сказал? Но начальник не понял. Он по-военному распоряжался, в потоке распоряжений отдал приказ и Мелянюку: «Вы — в эту машину». Мелянюк расширил приказ и на Сапелко: «Видишь, говорят, нам в эту машину, садись пока». Все же волновались вокруг, под руку лезть поостережешься. Так отправились они во Власиху, на подземный командный пункт РВСН, кракетчикам, короче.

Сечин сел в машину президента на место охранника, а Козак - на левое заднее сидение. Докладывать начал Сечин. Хорошие новости — отбили атаку террористов, не удалось им захватить атомную станцию в Удомле. Президент переспросил. Уточнение выявило: Обнинская станция стоит себе захваченная террористами как стояла, а атомную станцию в Удомле, в Тверской области, Калининскую атомную — отстояли. Чечены приехали туда нагло, в открытую, на грузовиках с оружием. Сказали, что они — группа «Альфа» и станут на их объекте тренироваться, чтобы штурмовать Обнинскую АЭС. В это же время над территорией станции, с другой стороны, появился мотодельтапланерист, он бросил несколько гранат. Террористы рассчитывали, что охрана пропустит и призовет даже мнимую группу «Альфа» на защиту ввиду чрезвычайных обстоятельств без согласований и созвонов. Так бы и вышло, не окажись охранник один молодцом — с перепугу не разобрался откуда взрывы, наставил ружье на прибывших да и выстрелил. Они его прикончили, конечно. Пьяный был, теперь объясняют. Но алкогольная интоксикация его оказалась спасительной. Ворота не открыли. Потом все там подтянулись, подкрепление вызвали. Приехавшие боевики ненадолго

задержались. По плану войти им не удалось, а бой у ограды они давать не рассчитывали. Отошли. Теперь их ищут.

Они потом сами найдутся. В Москве. Завтра.

А те, что на Обнинской станции, — те сидят. Требуют,чтобы к ним приехал президент Путин, — сообщил Козак.Переговорщиков много вызывается, но их не принимают.
А может, мне к ним поехать? — Путину не хотелосьоставлять вопрос о своих гипотетических переговорах с боевиками подвешенным. Ехать он не хотел, но и не хотел,чтобы получилось, будто он уклонился сам от поездки.Слово сказано — надо слово это загнать обратно в глоткуговорившего. — Мне, Дим, может съездить к ним? Ты самкак думаешь?

Козак очень протестовал. Нельзя президенту ехать, -сделал правильный вывод. И Путин подчинился доводам козаковского рассудка. Дал себя уговорить. Вынужденно подчинился.

Прижались до конца вправо, но и на правой обочине приходилось разъезжаться со встречными. Машины из Москвы занимали все полосы — обочину же левую от себя оставляли въезжающим в столицу Хаоса. Раскрашенная под милицейскую передовая машина охраны сирену не выключала, чем досаждала Путину. Два джипа за ней, потом машина с Путиным, за ней микроавтобус с высунувшимися почти по пояс охранниками с автоматами. Андрей Ме-лянюк и Владимир Сапелко на заднем сидении любовались, таким образом, будто отрезанными корпусами — нижней частью тел охранников. Обоим вид не нравился, и они старались поддерживать заинтересованный разговор на пустые темы: обсужден был сквозняк из открытых окон, обсуждена была и тяговитость двигателя микроавтобуса. И так далее. Окончательно остановились у трех вокзалов. Казалось — вот она точка распространения Хаоса, место сингулярности через мгновение после Большого взрыва.

Все ехали во всех направлениях. По большей же части — стояли повернутыми во всех направлениях векторами нереализованных устремлений. Козак в машине президента стал не в первый уже раз повторять, что на Кольцевой, уж поверьте, Владимир Владимирович, все еще хуже. Путин высказал предположение, что на метро бы доехать вышло быстрее. Водитель президентского лимузина воспринял Путина всерьез, он в микрофон передал охране в остальных четырех машинах, чтобы готовились к распоряжению о дальнейшем следовании поездом метро. Он еще не привык к новому Путину, не привык, что президент рассуждает вообще, что применения этим рассуждениям не будет никакого. И вот: передовые машины чудом как-то растолкали-пробурили коридор ко входу в метро. На всякий случай, если будет указание. И в этот коридор рванул путинский «мерседес» и столкнулся там со здоровенной внедорожной «тойотой». Немецкий автомобиль был бронированным, и ничего бы страшного. Только внедорожник от удара налез на лимузин сверху. Не сильно, но достаточно, чтобы вперед было не сдвинуться. Сдернуть покрывшую лимузин машину движением назад тоже не выходило — сзади все до сантиметров выбрано было другими водителями, автобусу охраны пятиться было некуда. Бойцы из автобуса выскочили сразу. Передние двери японского внедорожника заклинило, охранники их открыть не смогли, вторые двери тоже открываться не хотели, двое из набежавших автоматчиков кинулись открывать заднюю дверь — выкинули на дорогу лежавшие в багажном отделении спортивные сумки, крикнули обычное свое: «Не двигаться!» — и услышали в ответ: «Майор ФСБ Понькин. Я на задании. Извините, ребята. Вот Юра Кулугин и Вадик Медведев. Там — у машины. Они знают меня». Понькин сидел на переднем пассажирском месте. Подушка безопасности у него не раскрылась. Он повернулся к автоматчикам с приветливым лицом. А на водительском месте был друг его Умар — партнер по бизнесу. У Умара подушка бе-

зопасности надулась. И он не повернулся. И хорошо сделал, что не повернулся. С его лицом лучше было не поворачиваться, по возможности. Выпавшие на асфальт сумки были раскрыты кем-то расторопным из охраны. В них лежали запечатанные в пластик деньги — брикетами по сто тысяч долларов. Это Понькин с Умаром вывозили чужие наличные. Деньги перестали перемещаться по проводам и в интернете в этой точке планеты и приходилось их возить дюжим молодцам в осязаемой физической форме. Понькин с Умаром представляли идеальную инкассаторскую группу — они могли бы в случае осложнений договориться к с чеченами, и с гэбухой. Но сегодня у них форс-мажор. Вот какой: на них направлены дула автоматов, а сумки некто расторопный перебросил немедленно в автобус охраны -за спины сидевших на последнем сидении китаиста и доктора. Сумки будут лежать позади сидения, одна из них будет полуоткрыта. И Андрей Мелянюк будет смотреть на нее и думать о покупке квартиры. Что вот такие спрессованные вакуумом квартиры лежат рядом с ним ничьи и приглашают его, соблазняют, растлевают. Да вот же — руку протянуть. И протянет. Но - отдернет.

Путина, Сечина и Козака перевели в один из передовых джипов охраны. Пока переходили между машинами, женщина в красных «жигулях» с двумя коврами и креслом на крыше вдруг стала аплодировать, с восторгом глядя на Путина. Ее поддержали и другие пассажиры переполненной машины. Из других машин люди глядели на Путина и улыбались изо всех сил. Показывали друг другу.

Любят вас люди. Готовы сплотиться под вашим руководством в трудное время, — произнес приверженный банальностям Сечин с некоторой торжественностью.
Нет, они меня просто по телевизору видели. Думают,прикольно, как они выражаются, встретить парня из телевизора, да еще и самого главного телепарня вдобавок. Это,Игорь, у них называется «круто». Круто, скажите, круто?

Вы лично как считаете, прикольно? - Путин резко обратился к крупному мужчине, улыбавшемуся золотым зубом из окна «мерседеса».

Круто, очень круто, - обнаружил мужчина всю глубину и богатейшую гамму своих чувств и улыбнулся ещешире, обнаружив и другие золотые зубы.
А чего больше? Больше «круто» или больше «прикольно»?
Круто, — повторил мужчина в умилении, и это был неответ на президентский вопрос, а общее описание ситуации.

Сечин обиделся. Козак посмотрел на президента озабоченно. Доктор Сапелко из машины охраны — встрево-женно. Ему мимика слишком активная и возбужденность путинская показались симптоматичными. Он нашарил таблетки и стал вспоминать, когда в последний раз скармливал пациенту его дозу.

Джипы поехали с горем пополам. Автобус объехал поверженный лимузин, и колонна опять стала протискиваться сквозь уличную неправдоподобность. Про Понькина никто Путину не сказал. Везет же засранцу майору, ей богу! Ведь его могли расколошматить в фарш только что, а перед этим могли его ликвидировать как мнимого предателя за поездку в Лондон. Атак — всего ничего — он лишился чужих четырех миллионов, принадлежавших десять минут назад чеченским владельцам одного из московских казино. И он должен им теперь. Или как там у них по понятиям? Ну, машину еще расколотил. Понькин с Умаром недолго совещались — разошлись сильно взвинченными. Умар пошел пешком в сторону центра, Понькин спустился в метро. Перед входом выбросил в урну сим-карту своего мобильного. И вставил немедленно другую. Прятаться ему теперь надо.

Когда президентский кортеж проезжал мимо Кремля, Путин очень зайти хотел. Увидеть снова особенное это место — Кремль. Он каждый раз, входя в Кремль, испытывал подъем и волнение. Искал глазами в лицах охранников и

часовых признания. Признания своего президентского статуса. Это от провинциальности? От детскости? От заниженной самооценки? Он, в начале особенно своей президентской карьеры, проходя по коридору, трогал правой рукой удостоверение личности в нагрудном кармане пиджака. Чудилось — подойдут, спросят: «Вы кто? Что здесь делаете? Документы предъявите!» Как докажешь, что президент? Никто ни разу не спросил удостоверения. Ровно наоборот, все выказывали уважение, и он опирался на их одобрение, на их символы преклонения и искал эти символы. Ему каждые несколько минут нужны были эти простые бытовые подтверждения - сертификаты его высокого положения. А вот если бы он входил бы однажды в Кремль, а первый же встреченный им человек сказал бы: «Вовка, родной, здорово, какими судьбами здесь, как тебя занесло? Как в Питере погода?» - Путин как бы поступил в этом случае? Старому знакомому удостовереньице президента в нос сунул? Нет, разумеется. Это нарушает жанр приятельских отношений, жанровые нарушения путинскую чуткую натуру больно ранили. А что же тогда? А толпа бы вокруг вдруг образовалась. И чиновники вокруг, угодливо обращаясь к школьному путинскому приятелю, спрашивали бы: «Это ваш школьный товарищ, Петр Петрович, да? Вы нам рассказывали. Володя из Петербурга, это он, да?» Вы бы как поступили в таком необычном случае на месте Путина? Впрочем, что нам до вас? А Путин бы подыграл. Рассказал бы о погоде в Питере, рассказал бы о том, что встречал старых школьных друзей и что все они очень Петра Петровича вспоминают, и что пеняют ему - редко он стал заезжать в родной город. Путин подыграл бы из деликатности. Не деликатности даже, а из потребности следовать, но не вести. Когда уже у Боровицких ворот были, Путин сказал, что не надо в Кремль. Не надо. Потом. Как-нибудь. В другой раз. А что там делать? Путин внутренне опасался, что этот его визит будет слишком непредсказуемым. Кого он встретит в коридорах? А вдруг там люди бегут, на бегу крадут

друг у друга документы, жгут, рвут, уничтожают? Путину тогда что делать? Остановить? А если не послушаются? Это же будет потеря лица? Лучше не надо.

На Кутузовском кортеж влился в поток покидавших Москву автомобилей. Все ряды на проспекте были забиты бегущими. Двигались очень медленно, но хоть двигались. Падающее солнце утонуло в полосе черных туч у горизонта — на западе.

Смотрите, какого цвета тучи чудовищного, мрачного, — обратился Путин к попутчикам. — «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город... Опустилась с неба бездна... Пропал Ерша-лаим — великий город, как будто не существовал на свете.Все пожрала тьма..->
Я тоже Москву не люблю, — подключился Сечин.
Это, Владимир Владимирович, вы через тонированныестекла тучи такими мрачными видите. На самом деле тучине черные, наверное. Не совсем черные... — успокаивающим тоном сказал Козак. А доктор Сапелко ничего не сказал. Он же в другой машине ехал. Будь он рядом, вознаградил бы он пациента меллерилчиком за цитаты из Булгакова.

Во Власихе — лифт в шахту. Коридоры просторные. Командный пункт Ракетных войск стратегического назначения. Главный по операции спасения — генерал Прони-чев, командующий погранвойсками, заместитель директора ФСБ. Проверенный в штурме и «Норд-Оста», и Бесла-на. Спокойный мужик.

Товарищ главнокомандующий, разрешите доложить...
Не надо формальностей, Владимир Егорович, давайоперативную информацию.
По нашим данным, Владимир Владимирович, бандиты на Обнинской ждут южного или юго-западного ветра,хотят накрыть Москву радиоактивным облаком, чтобы туттысячу лет никто не мог поселиться, по их словам. Атакана Удомлю отбита. Они хотели взять Москву в кольцо захваченных ядерных станций. Тогда бы ветра не ждали.
А ветер какой. Прогноз погоды какой?
Ветер северо-западный, от 5 до 10 метров в секунду.Прогнозы погоды, разрешите добавить, запрещены дляраспространения средствами массовой информации и засекречены. Ветер северо-западный нам еще на пару днейМетеобюро гарантирует. Если сейчас рванут, до Чечни ветром облако может донести. Оно бы и бог с ним, но по путимного всего населенного есть — нашего. Готовим операцию по освобождению заложников и стратегическогообъекта. Ответственность осознаем.
Тут ошибаться нельзя, это не «Норд-Ост», ВладимирЕгорович. Тут погибнут миллионы.
Никак нет, Владимир Владимирович. Миллионы непогибнут: Москва пуста — шаром покати. Дальше на север - не самые населенные регионы. Под угрозой заражения при южном ветре может оказаться район космодрома«Плесецк». Это учитываем. Жителей в Москве осталось тысяч пятьдесят, не больше. Немощные, у кого родственников нет. Потом по больницам там и сям есть люди. Два днябез остановки москвичи бежали. Пробки стояли невиданные. Столбы же еще обрушили. Вы знаете?

Путин кивнул. Он знал. Только он не знал, кого спросить, что делать. Он сказал:

— Владимир Егорович, в Москве — миллионы, я не знаю,кто тебя информировал, но людей минимум миллионовпять еще остается. Это на рабочих местах и в больницах,наверное, не более пятидесяти тысяч. Неправильно тебяинформируют. Полон город бегущих. И еще долго бежатьбудут. Я сам видел. Хотя, чего там... Чему быть, того неминовать. У тебя, я вижу, все идет по плану, ты мне докладывай о готовности к штурму, а пока не надо ничего, я пойду, отдохну.

Он ушел с Сечиным. В помещении со столом из древес-но-стружечной плиты и с убогой довольно кроватью Путин устраивался рассеянно. Стул придвинул к столу. Воду проверил в умывальнике.

Воды запасы есть? - спросил. Потом, сразу: — Где Патрушев?
Его люди на Лубянке во дворе документы жгут, такон поехал проверить. Оперативные документы, архивы,компьютерные диски размагничивают или просто уничтожают.
Настолько плохо все в Конторе?
Да нет, ничего страшного, только нет людей для охраны. Убежали все. Самых преданных хватает на неполное,но хоть какое-то уничтожение документов и на имитациюнашего полноценного присутствия. А так — двери простона ключ закрыты. Войти же любой может, закрытые дверимало кого испугают. Агентура может ломануться жечь своиличные дела, и враги могут.
Сурков где?
Сурков полетел на полдня, по его словам, в Лондон.Только семью отвезти и с Абрамовичем посоветоваться. Ноне возвращается никак. Советов, видно, много ему даетРоман Аркадьевич.
Скажи, Игорь, это не его чечены? Ты знаешь, заводилось спецподразделение кавказцев, которое должно былоударить в момент неизлечимой болезни Козака, чтобы обострить ситуацию. Это Сурок придумал. Чтобы меня позвали все снова на царство. Это не они, не наши чечены?А если не наши, то чьи? Березовский мог своих организовать? На Украину к нему эмиссары то и дело прилетали.ИвЛондон. Номы ведь все контролировали... Кто, Игорь?Басаев? Кадыров? Джамааты эти? Кто? Что вы тут делаливсе эти дни? Какие-то снайперы сидели вокруг моей горыв Китае, ты хоть понимаешь, что идет большая многоплановая игра против меня. Это все делается, чтобы отстранить меня от власти, понимаешь? А мы до сих пор не знаемточно имя игрока. Доктора позови этого, ну, что я с собойпривез, долговязый такой, на вяленую чехонь похож. Скажи, чтобы нашли и доставили сюда. И узнавайте немедленно все о чеченах этих. Кто за ними стоит.

Прилег пока. Глаза прикрыл. Забылся. Увидел Брэда Питта. Наглого, торжествующего. И Агамемнона. Он, Путин, был царем Приамом. А Брэд Питт с Агамемноном, сволочи алчные, хотели захватить его. Они ждали ветра. Южного, юго-западного ветра. Чтобы изничтожить Трою и Путина. А он ее отстраивал, а он ее лелеял. Он налаживал отношения с диковатыми хеттами. И вот две эти хари сидят теперь на Обнинской станции и ждут ветра. И нет ветра. А потом Агамемнон принесет в жертву на глазах всего войска свою дочь Ифигению. Он приведет ее на пульт управления атомным реактором - алтарь Артемиды — и заколет, выродок. И ветер задует, задует ветер с юга, юго-запада. И тогда — не спастись. Весь горизонт будет в ахейских парусах, Брэд Питт и Агамемнон высадятся на берег, и в поединке Брэд Питт убьет Диму Козака и привяжет его теплое еще тело за ноги к своей колеснице и проволочит его на виду у всей Москвы по камням и пыли.

Ветер. Какой сейчас ветер? Послушайте, надо подняться наверх, просто повернуться лицом к ветру. Если это родной сырой ветер из Петербурга, то Агамемнон не страшен. А если от Спарты, от Микен? Тогда зачем прятаться? Все же будет изничтожено, все пропадет. Зачем мы в подземелье? Не пойти ли в Саввино-Сторожевский монастырь, не припасть ли к святыням? Господи, чего ты хочешь от меня за северо-западный, питерский наш родной ветер в ближайшие лет сто? А Патриарх тут у нас, во Власихе? Нашинский Патриарх, русский, он где? Спасет ли архипастырь? Может, опять китайцев позвать? Они умеют управлять ветром. Цао Цао пал от ветра. Враги наколдовали ему ветер. Восточный ветер принес Великому огонь поражения.

Тревожность президентского сознания скоро отступила. Привели доктора. И президент успокоился горстью таблеток. Доктор горсть усугубил. Меллерилу решил доктор давать по 100 миллиграммов. Для сна. И что же? — Спалось великолепно. Без снов.

3 февраля воскресенье

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу День: Гуй Ю

Сражения, соперничество и конкуренция принесут много проблем. Сегодня необходимо завершить начатые в недавнем прошлом дела.

Очень сильно влияние Воды Чиновников и Погибели. Очень плохой день для Совершенномудрого.

Меллерил очень постепенно отпускал. Во рту сухость страшная. Голова была, казалось, забита скомканной туалетной бумагой. Чистой, белой, плотно набитой в черепную коробку бумагой. Виски чуток даже выпячивались. Путин провел рукой по ушам. Будто хотел удостовериться, что из ушей не торч ит бумага. Есть хотелось. Но и спать хотелось. Сходить в туалет можно и опять отрубиться на пару часов. То есть выбор стал уже многовариантным. Можно позавтракать, потом поспать, а уж только потом сходить в туалет. Можно же и поспать, а уж только потом сходить в туалет и позавтракать. И так далее. Количество вариантов выбора украсило бы даже развитую северо-атлантическую, а не только зачаточную русскую демократию. Путин, человек тоталитарного прошлого, был обескуражен. Он решил, что, сходив в туалет, сузит число оставшихся вариантов до двух. Так и поступил. А по дороге проснулся. И решил найти кого-нибудь, спросить о еде. И то: времени было одиннадцать часов утра.

Московские магазины избежали погромов и разграблений неожиданно простым способом: продукты и вещи в большинстве мест попросту раздавали. Витрины никому бить не приходилось. Как-то понятно было всем, что все равно всему как есть пропадать, что после взрыва ничего уже не понадобится, а если удастся взрыва избежать, то и слава богу—никакие потери не омрачат радости. Закрыть торговлю и защищать входы и подходы к магазинам технически было невозможно — людей не было для охраны. Продавать со скидками тоже не получалось—кассиры нужны, продавцы. А никто почти на работу не приходил. Вот малыми силами и организовывали раздачу всего остающегося. Справлялись безо всякой милиции. Потому что милиционеров на улицах было не сыскать. Вообще все службы организации городской жизни подевались куда-то, но порядок сам организовывался. Трагизм чудовищного ожидания создавал порядок — без истерик, тихий, молчаливый порядок.

Многие искали покоя в старом стержне прежней жизни. Ходили, например, на работу, где работников никто особо и не ждал и начальников никаких не было. Приходили, например, на работу некоторые люди в Останкине. Выдавали в эфир фильмы военно-патриотического содержания. Сами так решили и выдавали. Новостей не было. Новости были запрещены до поры - чтобы не помогать террористам в запугивании населения. Но были новости для самих сотрудников. Люди вызнавали на работе, кто что слышал, читали западные информационные агентства. И узнавали секретное — сводки Метеобюро. Данные прогнозов распространять запретили, но они еще поступали на компьютерные терминалы в телецентре. И тайны погоды несли сотрудники приятелям и родственникам, если находились такие, кто еще не уехал из города. Останкино превратилось в один из центров народных метеосводок. Только в обед последние сотрудники покинули телецентр. Какие-то люди взорвали цистерны с аммиаком на Останкинском мясном заводе. Облако аммиака поползло к юго-

востоку и, кажется, должно было миновать телецентр, но людей из Останкина все равно эвакуировали.

А у музея Ленина собирались люди. Когда набралось человек с тысячу, о стихийном сборе сообщило радио. И тогда еще и еще стали подходить отовсюду. У некоторых — транзисторы. Вокруг них — кучки слушающих новости. Когда приехал Лимонов на старинном кадиллаке, было уже в странном сообществе у музея около пяти тысяч фигур. У Лимонова мегафон был. Он не стал тратить время на пламенные речи. Он заорал сиплым ломающимся голосом: «Национал-большевики — ко мне! Авангард Красной Молодежи - ко мне! Есть дело!» Дело выявилось и определилось очень скоро. Часть молодых людей в черном отправились к машинам. Поехали они в Бутырку, в тюрьмы на Пресне и в Печатниках освобождать своих сидящих товарищей. Другие же большой растянутой группой пошли к Спасской башне. Решили брать Кремль. Да и чего его не брать, когда он сдан уже. Группа же бледных юношей — студентов-очкариков — под водительством журналиста-воителя Влада Шурыгина побрели брать ФСБ, чтобы не позволить контрреволюции остановить захват власти.

В это же самое время в атаку на ФСБ отправилась в полном почти составе фракция Жириновского в Государственной думе. Они хотели срочно захватить имеющие к ним отношение личные дела агентуры.

Не получилось ничего ни у бойцов Влада Шурыгина, ни у жириновцев. Сотрудники ФСБ подожгли оба своих здания. Здания загорелись примерно одновременно, и до сих пор ходят слухи, что на пожарище нашли потом во множестве пустые канистры. Группы штурмовиков не очень расстроились, увидевбойко разгоравшийся пожар. Шуры-гин вступил в спор за автомат с одним из стоявших на Лубянской площади военнослужащих. Спор быстро выиграл, сказав проникновенно: «Отдай оружие, сынок, не обижай меня, старика». Автомат теперь висел у него на плече и выглядел обязывающе. Человек без автомата может ваньку

валять сколько угодно. Но не таков человек с автоматом. Побудительные силы оружия подтолкнули захватить уж хоть магазин «Детский мир» для правильного обзора местности. Он забрался на «Детский мир» — на крышу. Увидел красоту московскую и пожар — превосходный, волнующий и такой революционный пожар. И выпустил весь рожок из автомата очередями по горящим зданиям ФСБ. Лицо у него сделалось абсолютно демоническим. Он простирал руки к пожару и хохотал. Студентов своих сильно напугал бесстыдством страсти революционной.

Если бы в момент прихода Святого Владимира Крестителя к статуе Перуна Перун бы ожил и засадил бы автоматную очередь в живот князю Владимиру, представляете, какое бы у него было лицо при этом? У Перуна, я имею в виду? Он вмолотил бы целый рожок в святого, потом, разогнавшись, бил бы его ногами уже неживого и в конце столкнул бы в Днепр со словами: «Сдохни, гнида». И хохотал бы потом раскатисто — простирая руки. И улыбался бы потом сладостно и каннибальски чувственно, отстояв правду и старину русскую — с усатым лицом Шурыгина.

Перун-Шурыгин парил над пространством там, на крыше «Детского мира». Он не хотел уходить, красиво горело. Но надо было. Подумал — взять здание правительства, чтобы оттуда не нанесла удара контра. И начинать руководить страной — связываться с регионами. Ставить своих комиссаров кругом_т создавать сетевые штабы — действовать на опережение, генерировать будущее. Революция — вопрос господства над временем больше, нежели над пространством. Надо было захватывать время, пространство потом приберем еще. Вернемся еще. Он, Перун, проиграл уже однажды инициативу князю Владимиру, теперь ученый стал — своего не упустит. Власть, кстати, почему проигрывает всегда революционерам? Потому что борется за удержание пространства и забывает про время. Нов Мое-

кве власть уже не дралась. Тут пространство было уже подарено грядущему ядерному взрыву. Да и времени осталось — так себе, одни осколки времени. А сколько оставалось до взрыва?

Лимоновцы, Авангард Красной Молодежи и попутчики, когда подошли ко входу в Кремль у Спасской башни, немедленно выступили в качестве не декоративной, но властной силы истории. Вот почему: почти одновременно с ними Кремль приехали брать северокавказские боевики. Группа боевиков, которой не удался штурм Калининской атомной станции в Удомле, приехала в Москву. Ядерный реактор в Курчатовском институте нашли террористы уже остановленным и без охраны, решили, что потом еще вернутся туда, если понадобится. А пока взрывали цистерны с аммиаком на московских мясокомбинатах. Потом поехали и взяли с налету центр управления энергопотоками Мосэнерго. Это уже от Кремля — через речку. Расстреляли из автоматов, а потом и взорвали все помещения с пультами. После чего с электричеством в городе, а также с метро и с подачей воды было покончено бесповоротно. И так далее: отопление прекратилось, бензоколонки остановились, мобильная телефонная связь через пару часов тоже кончилась, а стационарная и того быстрее. А уже из Мосэнерго приехали террористы брать Кремль, уж больно он призывно блистал сусальным золотом замеса еще Пал Палыча Бородина. Слишком, слишком много золота на купола кремлевские отпустил Пал Палыч. Ах, Пал Палыч, ах, расточительнейший! Лучше бы он его прикарманил. Полезнее бы в историческом разрезе получилось. Но нет. И вот: поманились, повелись дикие горцы на золото Пал Палыча — решили брать.

Лимонов стоял в это время у входа в президентский корпус и терпеливо объяснял четырем солдатикам стриженым, что надо его, Лимонова, пропустить в здание и проводить в кабинет президента. Потому что власть в стране взял Рев-

военсовет. И он, Лимонов, председатель Реввоенсовета. Лимонов не велел своим бойцам обижать стриженых детей в униформе. По правде говоря, обидеть их становилось все труднее, потому что еще и еще подходили солдатики с насупленными лицами и с оружием. Надо их переагитировать, говорил Лимонов и объяснял про Реввоенсовет и про спасение России от буржуйских ублюдков. В это время началась стрельба. Кичливые горцы обнаружили себя безо всякой нужды. Они могли войти тихо, но распиравшая их гордость и зазнайство заставили палить без разбору в воздух на Ивановской площади Кремля. Они же не к президентскому корпусу побежали. Они провинциально предпочли насладиться обладанием туристическим — не административным центром. Новость о чеченах быстро мобилизовала лимоновцев и солдатиков. Часть отправилась за оружием в казармы кремлевского полка, уже вооруженные — к выходам из Кремля окольными путями, вдоль стен. Бой был длинным, изнурительным — никто умирать не стремился и в штыковые не ходил. Рассредоточились и постреливали. Исход определило то, что боевики не перетащили из «Икаруса», а они ездили по Москве на двух автобусах, боеприпасы. До конца дострелялись, поистратили рожки запасные и гранаты — тут их и прикончили революционеры, перешедшие на государственнические позиции, и солдаты, перешедшие де-факто на платформу революции.

— Теперь буржуев всех перестреляем, и нормально! — не пояснял, что именно нормально, сержант кремлевского полка Витя Исланде мрачно курящей девушке с мрачной же татуировкой на голом плече. Они ужинали в Екатерининском зале Большого кремлевского дворца - сосиски холодные макали в горчицу. Оба возлежали на ковре, подобно римским патрициям. Рядом валялись принесенные из буфета несколько банок красной икры, но ножа не было открыть.

В Георгиевском зале смеющаяся молодежь палила пробками от шампанского в потолок залпами - и нет, не доле-

тали до потолка пробки. Долетал же, разлетался и снова налетал — непрерывный счастливый хохот.

А в коридорах бродили люди, на революционеров не похожие. Любопытствующие просто.

Вениамин, нехорошо тут кидать мусор, тут ходиливеликие люди. Тут цари ходили, Распутин... - слышалсяженский голос из коридора.
Распутин был выродком, это раз, он портил паркетысапогами коваными, а у меня кроссовки, это два, он в Питере был, это три.
Но это же не повод плевать жевачку на пол, — отвечала невежественная сторонница порядка непокорному поэту анархии Вениамину. Какие-то еще люди слонялись покоридорам и анфиладам. Кто и что - никто не спрашивал.Революция, сами понимаете...

Лимонов и человек пятьдесят его сподвижников занимали кабинет президента и ближние помещения. Спорили сначала, что бы еще такое захватить. Из кабинета Фрад-кова из правительства звонил им Шурыгин, требовал подобрать толковых людей по электроснабжению. Влад как-то серьезно очень решил наладить немедленно народное хозяйство. И все будто искал заветный способ, метод, прием. И ответственных искал - расставить на ключевые места. Комиссаров, чтобы контриков принудить работать на революцию. А в Кремле уже подбирались команды ехать в Питер — нести пламенное дело революции. Подбирались добровольцы и на охрану хранилищ Центробанка и Гохра-на. И другие соблазнительные планы высказывались.

При этом, вот парадокс, фактор ядерного взрыва, отменяющего все их планы, строгие победители в Кремле не учитывали вообще. Угроза взрыва воспринималась какдол-госрочное условие новой жизни. Решено было отстраивать власть, налаживать экономику, устанавливать отношения с иными странами — все это в рабочем ритме до самого мгновения взрыва. Ведь взрыва в каждый данный миг нет, не правда ли? Вот мы и живем, налаживаем. А будет взрыв,

тогда и поговорим о новых обстоятельствах. Может, еще до взрыва комета какая налетит на Землю? Запросто может. И что же теперь, в преддверии прилета кометы зубы перестать чистить? Никакого уныния: дело кометы — лететь стихийно и неразумно, дело террористов — взрывать, а наше дело - жить и творить потихонечку.

Свет в Кремле был свай, автономный, средства связи параллельные сохранились. Чудо обладания властью волновало. И мешало превратить мечты о рутинном строительстве Новой Прекрасной России в реальную работу. Сначала все-таки решили отметить это дело — разрядиться эмоционально. Послали народ таскать все из столовых кремлевских в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца. Чтобы пламя революции не затухало, назначили комиссаром Реввоенсовета по иностранным делам и по связям с прессой американца Алана Каллисона — корреспондента «Уолл Стрит Джорнал». Алана волна людская подхватила от музея Ленина, пришел он полюбопытствовать по-журналистски, да и остался. А куда ему еще идти? На Обнинскую атомную его не пустят, во Власиху не пустят, ну, он и сидел в Кремле — тут ведь тоже что-то происходило. С целью улучшения пропагандистской работы выдали Алану текст обращения ко всем людям доброй воли в России и в мире, ящик коньяку и пистолет Стечкина. Сами же удалились на праздник. Алан убедился довольно быстро, что позвонить кому-либо в Москве невозможно, и стал звонить через телефонистку по резервным правительственным линиям к себе в Штаты. В редакцию и приятелям школьным на Среднем Западе. Среди друзей был его однокашник по колледжу Рик Блэквуд. Рик теперь служил в морской пехоте довольно далеко от морей — на военной базе у Форта Коллинз, Колорадо. Состоял в звании майора. Майор Блэквуд, обычно сдержанный, в этот раз сильно обрадовался звонку. Сказал даже, что сам Алана разыскивал. Спросил, давно ли Каллисон был в России? Узнал, что Алан и сейчас в России, спросил, есть ли такая вещь, которую

американец в России мечтал бы получить от друга из Америки. Каллисон подумал немного, посмотрел на стены кабинета президента, на ящик коньяку у стены. Он спросил: «Ты хочешь послать посылку?» Рик подтвердил, сказал, что посылку, но не почтой, а знакомый один едет — захватит, может быть. Алан оглядел еще раз свое новое рабочее помещение. Вроде бы все было правильно и уместно. Чего недоставало? «Знаешь, я понял, в помещении, где я теперь работаю, недостает пары сушеных кукурузных початков, indian corn, ты сам вешаешь такие над дверью для счастья и достатка? Тут таких не достать. Пришли не пару, а сразу четыре. И еще стаканчики из коровьего дерьма, а то тут кругом металл и мрамор — холодное все с виду. Стаканчики, ты знаешь, у нас на Среднем Западе я раньше везде видел такие: прозрачная пластмасса снаружи, прозрачная пластмасса внутри, а между стенок — высохший коровий помет. Это весело выглядит. Я хотел бы складывать в такой стаканчик ручки и карандаши. Все бы улыбались, поглядывая на него. Это как раз то, что сейчас нужно». Рик обещал посмотреть. А Алан воздал должное коньяку, расстроился только, что коньяк был недостаточно мягким. Расстроившись, еще пару часов писал и диктовал для своей редакции. А потом захлопнул свой офис, временно оборудованный в кабинете президента России, и пошел к ребятам добавить еще рюмочку.

Когда Алан Каллисон в распахнутой куртке, без головного убора, пыхтя и сопя плелся в Большой кремлевский дворец по площади, ветер был все еще северо-западным. Обнадеживающе северо-атлантическим. И на северо-западном ветре держался Реввоенсовет и вся столица России.

Кажется ли вам естественным праздник нацболов в Георгиевском зале в предвосхищении и ожидании ядерного взрыва? Нет, это не пир во время чумы. Потому что пирующие во время чумы знали, что ехать некуда. Да и не за чем. Все вокруг — чума, да и сами они уже заражены. А наши пи-

рующие могут уехать. На Урал. За Урал. Могут. Как им удается абстрагироваться от непосредственной угрозы смерти? Не приближением ли к смерти они от нее отдаляются?

Смерть страшна неожиданностью. Тем, что появится внезапно из темноты. Схватит, утащит. А если ты подходишь к ней вплотную и постоянно контролируешь ее—легче? Вот дайвер. Он на двухстах метрах под водой видит свою смерть и каждым своим вентилем на баллонах с дыхательными смесями ее контролирует. Смерть же рядом — в одном движении пальца. Так летчик присматривает за своей смертью в штопоре — немного, пять сантиметров больше правой ноги в левом штопоре — живой. А недодавил обратной от направления вращения ногой — полный рот земли. Они спокойны и сосредоточенны — дайвер и летчик. Им нервничать ни к чему — они видят каждое движение своей смерти. Она рядом с ними, и она абсолютно предсказуема. И это дарит душе покой и чувство надежности.

Но есть и другой способ контроля над смертью — стать плодом в утробе матери. Нерожденный младенец сильно волнуется, когда его мать идет по минному полю в какой-нибудь Чечне? Он попросту доверяет свою смерть ей, матери. Вот и весь секрет. Лимоновцы на банкете не такими ли были младенцами? И не Обнинская ли атомная была их матерью? Нет, Обнинская атомная была миной на минном поле, а матерью их была огромная Москва, пересекавшая минное поле с хохочущей пьяной командой в чреве.

Самый же лучший способ побороть смерть — умереть. После смерти смерти нет, это каждый знает. Там, по ту сторону смерти, она нас ни за что не достанет.

С этой точки зрения остающиеся в городе миллионы москвичей тоже были неплохо защищены, не правда ли?

Ветер же менялся на западный. Не южный, не юго-западный. И было уже темно.

Путин все еще пытался добиться актуализации. Он хотел понять, что происходит и каково его личное место в

происходящем. Покормить — покормили, но потом опять окружили заботливые, мерно говорящие что-то ласковое фигуры и снова уложили. Сказано было при пациенте, что прозаку больше не давать, а меллерилу уделить большее внимание - дневную дозу довести до 150 миллиграммов. «И славненько», - говорил новый какой-то, незнакомый доктор. А доктор Сапелко тут же был, и слушал, и кивал скорбно. Путин чувствовал: благость меллериловая захватила мышцы, но не мозг. Мозг генерировал тревожность и лихорадочную потребность что-то выяснить. Что-то важное осталось невыясненным. Он забыл что, но что-то очень важное. Без чего и жить нельзя. И в перерывах между провалами в обморожение сна он все старался вспомнить. И вспомнил. Сел на кровати. Доктор Сапелко дежурил в комнате. И Путин просто и прямо сказал ему: «Доктор, проводите, мне надо позвонить Бушу и Шредеру, я хочу узнать, что происходит. Кроме них, никто не знает. Они скажут. Это -негласно. Не надо об этом никому говорить».

Сапелко немного смутился, но противоречить не стал. Он только предложил, что надо сперва сходить разведать. И сходил. К разведке подключился и Андрей Мелянюк — московский даос. Отыскали комнату с телефонистками, расспросили, ссылаясь неопределенно на начальство, можно ли отсюда звонить с выходом на межгород. Телефонистки — девушки добрые, разрешили. Вернулись, подхватили — привели Путина.

Тут выяснилось, что ни Путин, ни военная телефонистка не знают, как позвонить Бушу и Шредеру. И пришлось им выходить на спецкоммутатор в Кремле, а уж оттуда — на Вашингтон. Хорошо, что Алан Каллисон, комиссар Реввоенсовета, уже освободил линию связи со Штатами. Нашли возможность, соединили.

Буш не спросил, что Путин собирается предпринимать. Он начал сразу поучать с обычным чувством превосходства. Что, мол, в США полагают, что в этот раз защите жизни гражданских лиц будет уделено большее внимание, чем в

«Норд-Осте» и Беслане. И что ветер меняется. Что по прогнозу американских метеослужб на пятое февраля, послезавтра, ветер в Москве будет юго-западным. Выгодным для террористов. И что он, Буш, и правительство США протягивают руку помощи дружественному российскому народу. А именно: американцы готовы немедленно взять под охрану все военные и гражданские ядерные объекты в России и некоторые важные крупные города, чтобы предотвратить новые атаки террористов.

На словах о ветре, юго-западном ветре, Путин подумал, что это же ветер из Киева. Тот же самый паскудный ветер, который мог бы еще в 1986-м завалить Москву радиацией из Чернобыля. Киевский ветер, оранжевый ветер. Хитрое лицо Тимошенко. Ненавистное лицо Березовского. Киев станет вновь собирателем земель русских -вспомнилось пророчество Березовского. Это они все задумали. Но Джордж выручит. Настоящий ковбой, нормальный парень. Он не выдаст Путина на поругание.

Буш сказал, что морпехи вылетят прямо сейчас. Пока они летят, должен поступить звонок от главкома ВВС России с подтверждением, что морпехам везде обеспечен воздушный коридор и безопасность на аэродромах. Остальные детали операции — по ходу, Володя. Аэродромы какие, мы сами вашему главкому определим, ты распорядись, главное, чтобы он делал, как мы скажем, что это от тебя исходит, Володя. Приказ дай, и все, остальное мы сделаем, сказал Буш.

Мне надо подумать, посоветоваться с командой, —ответил Путин.
Не важно, мои ребята вылетают, первые несколькосамолетов, они уже обеспечат прилет всех остальных. Тыне волнуйся, я на тебя не давлю, если твой главком ВВС непозвонит, мы посадим самолеты с десантом в Норвегии.Но я уверен, он позвонит, верно, Volodia?

4февраля понедельник

Год: У Цзы Месяц: Цзя Инь День: Цзя Сюи

Сельскохозяйственный Новый год наступит только 7 февраля. Инородный праздник — 7 февраля. Однако именно сегодня вечером переключается знак года. Потому что солнце проходит через сорок пятую параллель. В такие дни лучше не предпринимать без необходимости никаких шагов, а, осознанно проживая происходящую во времени перемену, праздновать наступление Нового года. Года Желтой Земляной Крысы. Установление Завершение как нельзя более для этого подходит.

С точки зрения баланса сил дыханий-ци очень сложный день для функционального духа Почвы.

Когда Сечин вошел в путинскую комнату в подземелье во Власихе, президент сидел на низкой кровати и разглядывал свои голые ноги — пальцами ног шевелил с упорством. Со спокойным интересом. Путин старался скрестить первый и второй пальцы на каждой ноге. На левой ноге получалось лучше, чем на правой. «Может, я все-таки левша?» — подумалось. Путин посмотрел на ноги вошедшего Сечина. И огорчился. Тот был в обуви. Предлагать ему разуться казалось бестактным. А очень бы хотелось проверить, как бы Сечин скрестил пальцы на ногах, у него какая нога половчее?

Сечин грузно водрузился на стул — устал очень. Некоторое время помолчал. Путин в это время совершал хвата-

тельные движения пальцами ноги. Приноравливался. Спросил Сечина:

Ну, как там, справляетесь?
Неизвестные позвонили два часа назад на радио «ЭхоМосквы» и сообщили, что вода в местах водозабора в Подмосковье отравлена биологическим оружием. Это не обязательно правда, не подтверждается пока, но на фоне происходящего вызывает неприятное ощущение.
Игорь, ты же в Анголе работал. Там вот готтентотыловят ящериц пальцами ног, ты рассказывал раньше, давно еще. Они как пальцы делают? Жменькой будто бы илимежду первым и вторым пальцами ящерицу захватывают?

Сечин стал вспоминать. Он никогда не говорил с Путиным о готтентотах. Оно готтентотах знал, поговорить о них мог бы, если бы пришлось, но с Путиным точно ни разу не говорил об этом. Но думать над чудом самореализации непроизнесенных диалогов было некогда, да и не любил Игорь Иванович мистики.

Они ее, Владимир Владимирович, теперь, я думаю,никак не ловят. Жрут тушенку гуманитарную. Лафа теперьящерицам. Живи — не хочу.
Ветер какой там сейчас?
Да в Луанде как-то с моря все время дует, знаете ли,западный... Кажется. Я не помню уже. У нас? Извините, якак-то перенесся мысленно. Извините. У нас сейчас — западный, северо-западный. Крепчает. Я проведать вас хотел. Как вы тут?
Надо бы сказать, чтобы овсянку больше на молоке неварили. У меня от их порошкового молока несварение,газы, пучит. Пусть на воде делают, ты распорядись, Игорь,хорошо?
Хорошо. Вам поменять комнату надо, Владимир Владимирович. Тут система подачи воздуха ненадежная, наэтом уровне. Ниже есть еще помещения, мы проверили,там система подачи воздуха лучше. В случае ядерного за-

ражения находиться тут будет небезопасно. Давайте я провожу вас.

Оба встали.

Путин собрал аккуратненько полотенечко, стакан с зубной щеткой и пастой, влез ногами в тапочки и посмотрел на Сечина.

Тот спросил:

— Вы когда с Бушем говорили, Владимир Владимирович, кто присутствовал? Телефонистка говорит, двое мужчин еще заходили. С бородкой — китаист, похоже, а худойи высокий - доктор этот, что ли?

Путин поднял брови — лицо, судя по мимике, вспоминало, а в голове при этом подобающих процессов не наблюдалось. Сечин махнул рукой, мол, плевать, и так все известно. Шли недолго, потом лестница сварная, стальная, потом коридор окончательно обшарпанный — простая старинная побелка на стенах была ободрана, будто носили тут железные ящики, натыкаясь на стены. Дверь потом стальная. Сечин пропустил Путина внутрь. Это и не очень на комнату было похоже - зал, ангар, что угодно. Склад наконец. Справа у двери стояло несколько огромных генераторов — без кожухов и отчасти разобранных. Потом долго тянулись вдаль стеллажи с синими кислородными баллонами. А слева у стены стояла железная солдатская кровать с одеялом армейским.

- Секундочку, Владимир Владимирович, - сказал Сечин, развернулся и вышел. Ключ долго вращался в замке.Четыре полуоборота Путин отчетливо услышал. Он внимательно слушать начал, потому что свет в помещении былочень слабым, далеким. Пришлось ориентироваться с помощью слуха.

Потом, через минут десять всего, в помещение втолкнули доктора Сапелко и китаиста Мелянюка. Доктор ворчал, а китаист нет — пошел сразу на разведку вдоль стены склада и нашел консервы в одном углу. Кран с водой на-

шел и воду в больших алюминиевых жбанах из-под молока. Померял потом пустое место перед кроватью путинской и очень остался доволен: места для цигун вполне хватало. Потом спросил:

А в какую сторону тут юг?
А в какую сам установишь быть югу, в ту юг и будет, —по-даосски разрешил Путин.

Вот бы и с ветром так - начнет дуть южный, а мы решим, что он северный, и точка. И быть посему. Но тогда, по правде сказать, ведь и Обнинск вместе с ветром будет решительно перенесен на север президентской волей. Нехорошо. Надо бы отделить ветер от Обнинска. Вот задача. Если бы ветры со всех сторон света дули бы в Обнинск? Если бы воздушные массы всей планеты летели бы туда напористо и сворачивались бы там в воздуховорот, в смерч? Если бы воронка смерча концом своим узким, острием своим бесжалостным била бы прямо в террористов. Взрывай не взрывай — один вам, гадам, конец. А мы бы еще им отравляющие вещества со всех сторон распыляли бы. Прямо в воронку. А потом вошли бы и перестреляли их всех на хер. И разложили бы вокруг их тел в блевотине бутылки с водкой. Шприцы тоже туда же. И телевидение бы пригласили. Хорошо придумано?

В это самое время наверху, одним уровнем выше, на командном пункте, Сечин, откашлявшись, сказал по возможности погромче:

- Товарищи офицеры! Прошу внимания. В ночь на понедельник, прошлой ночью, Владимир Путин злоупотребилсвоими служебными полномочиями и нарушил Конституцию РФ и присягу президента. Он в разговоре с президентом США Бушем дал разрешение на захват американскимивоенными всех наших ядерных объектов и важнейших городов. По сведениям наших ВВС, самолеты американцев

начнут садиться в Домодедове, Пулкове, Екатеринбурге и Красноярске через пять — шесть часов. На завтра, по прогнозу дают юго-западный ветер. Власть в стране берет на себя вновь созданный Комитет спасения России. Бывшего президента Путина я только что пристрелил вот из этого «стечкина», — Сечин показал на кобуру.

Гул пошел по сановническойтолпе, слышно было в гуле: «Ну что ж, за работу, за работу... Не будем терять времени... Вишь, как вышло-то... Некогда теперь обсуждать... Надо же назначить главного... А американцы чеченов выбьют до завтра, успеют ли?.. Сбивать надо американские самолеты... А Козак теперь главный или Сечин?»

Начали составлять Комитет спасения России. Персонально, по именам. Решили записаться сначала, а потом решать, что делать. Новая иерархия чиновников должна была возникнуть. И возникла. Главным — председателем Комитета спасения России — предложил Сечин сделать Проничева, начальника погранслужбы и руководителя операции по уничтожению террористов на Обнинской АЭС. Так и сталось — никто не возражал. Проничев пока покладистым казался диктатором - мирно спрашивал по каждому поводу у Сечина. Хотели инкорпорировать в Комитет и Козака, но его не оказалось на месте. Отправились искать. И не сыскали. Но от этого не застопорилась работа Комитета. Готовились первые декреты. О положении в стране, о переносе выборов на воскресенье, первое июня, о новом выдвижении кандидатов.

Козак же был в это время уже на пути в Москву. Чуть позже он войдет в тюрьму «Матросская тишина» в сопровождении отряда из пяти верных ему охранников. Потом проследует по коридору уже в сопровождении начальника тюрьмы и местных служащих. Козак подойдет к одной из камер, откроет дверь широко и постоит немного молча у раскрытой камеры, пока дух тяжелый прокуренный чуть

схлынет, рассеется. Он будет стоять молча совсем не долго, пока не встретится глазами с одним из заключенных. Тогда он скажет:

— Михаил Борисович, Миша, вы домой идите, не надовам тут... Ни к чему это...

В камеру проскочит начальник тюрьмы — помочь собрать вещички Михаилу Борисовичу, знаете ли... Начальник тюрьмы будет выглядеть нервно. Он быстро начнет шептать узник}.':

— Сами знаете, Михаил Борисович, начальство высоколетает, а ответственность вся на мне, это я принял решение вас освободить, без меня бы нельзя никак. Это я. Криц-кий моя фамилия. Да вы же и так знаете. Вы запомните?Крицкий, да вот же и визитная карточка у меня наготове.Вы не забудьте, мы же за вас, сами знаете...

Ходорковский когда пошел к двери, Козака уже не было. Вещи он не взял, Крицкий остался в камере с курткой его и с рюкзаком. От двери узник распорядился сухо и строго: «Они со мной». Показал на людей в камере. Потом сказал сокамерникам: «Пошевеливайся, братва, приказ начальства — все по домам». Народ засобирался, Крицкий не возразил, Ходорковскийдвинулся по коридору. Во дворе увидел, как Козак садится в лимузин. Сопровождавшие его чекисты — в джип охраны. Мог позвать, попросить подвезти до дому, но нет, не стал, расхотел.

Пешком побрел. Очень долго шел, но каждым шагом наслаждался. Добрел до бульваров. Февраль радостный был, солнечный. «Почему "набрать чернил и плакать"?»- — спрашивал себя Ходорковский. Плакать не хотелось. Есть хотелось очень. Он привык получать пишу по тюремному расписанию, а было время уже тюремного обеда. Перекусить же по пути негде было. Ни тебе пирожков, ни тебе шаурмы какой-нибудь. Впрочем, и денег не было. Ходорковский шел в тренировочном костюме по пустым бульварам, где только и были — он, голуби и крепкий западный

ветер. В какой-то момент остановился и подумал, что никого же из родных все равно нет в этом пустеющем городе. И решил сходить посмотреть на Кремль. И двинулся к Кремлю.

В Кремле прошелся по площадям — на входе у Спасской башни никто не остановил. Охрана стояла, но ребята молча расступились перед ним, а он, завороженный необычностью происходящего, не стал спрашивать ни о чем. У одного из солдат, внутри Кремля уже, спросил, где же руководство? В ответ услышал, что руководство на месте. Кому надо, мол, знают, а кому не надо, не хрена и спрашивать. Ходорковский решил, что он из тех, несомненно, кому надо. И пошел в кабинет президента. Лимонов и ребята очень ему обрадовались.

— Вы, Михаил, туристом тут или работать? У нас к вам просьба — идите к Владу Шурыгину. В Дом правительства. Он там на части разрывается. Силовиков ему оставьте, и он уже к нам сюда переберется со всем силовым блоком министров. А вы берите на себя экономику. Вы — премьер. Декрет Реввоенсовета будет через десять минут. Вы знаете, что уже семь регионов страны объявили о государственном суверенитете? Собирайте их снова, соблазняйте их, ну, не мне вас учить. Собирайте команду по своему усмотрению. Приступайте.

Ходорковский очень буднично сказал: «Хорошо. Дайте мне своего человека, чтобы представил там вашим и для связи». И пошел на работу.

Когда Ходорковский ушел, Лимонову позвонили со Спасской башни, сказали, хмырь какой-то про него спрашивает, пройти хочет. Говорит, что из ФСБ, из отдела по борьбе с бандитизмом. Он сам и группа его товарищей осознали и готовы служить делу революции. Пропустили его. И он явился. Предстал. Улыбчивый парень с открытым русским лицом. Понькин. Андрюха Понькин. Майор Понькин.

* * *

Это было 4 февраля 2008 года.

Вечером этого дня сменится знак года — придет Желтая Земляная Крыса.

И взаимодействие стихий породит новые метаморфозы сущностей.

Пока же у нас такая обстановка:

Морпехи США в воздухе. В одном из самолетов — Рик Блэквуд. У него в рюкзаке сушеные початки кукурузы, а стаканчики с дерьмом он не нашел. Это ничего, дерьма в Москве своего теперь хватает.

Северокавказские боевики в Обнинске минируют обшивку ядерного реактора и производят небезопасные действия с пультом управления.

У Комитета спасения России завтра обращение к нации, как они это называют. Без прессы притом. Прямо из бункера сигнал погонят на запасной военный Софринский телевещательный центр, оттуда — на спутник.

Реввоенсовет заседает в Кремле.

Яньло-ван сидит в Аду и возглавляет свою Пятую канцелярию.

Владимир Путин заперт в техническом помещении подземного командного пункта РВСН и мечтаете том, как потом, попозже, назначит президентом России того аккуратного японского мальчика, который касался его в сентябре двухтысячного года. И тогда острова Курильские отойдут японцу, оставшись российскими. Через мгновение он поделится этой своей политстратегической идеей с китаистом Мелянюком, а также с доктором Сапелко. Мелянюк из вежливости одобрит. А доктор мрачно скажет: «Таблетки наверху остались, Владимир Владимирович».

Сергей Доренко 2008

роман

Художник - С. Антонов

Корректор - А. Полякова

Компьютерная верстка - М. Гришина

Оптовая торговля - Максим Сурков

(тел.: 8-910-428-67-88, e-mail: adboob@raail.ru)

Подписано в печать 26.09.05 Формат издания 80x108 '/н - Объем 7,5 печ. л.

Гарнитура «Ньютон». Печать офсетная. Бумага газетная пухлая. Тираж 30 000 экз. Заказ N° 699.

ООО «Издательство Ад Маргинем»

113184, Москва, 1 -й Новокузнецкий пер., д. 5/7,

тел./факс: 951-93-60, e-mail: ad-marg@rinet.ru

Blog

Защиту интеллектуальной собственности и прав издательства «Ад Маргинем» осуществляет адвокатская контора «Глушенков и партнеры» www legalhelp