Защиту интеллектуальной собственности и прав издательства «Ад Маргинем» осуществляет адвокатская контора «Глушенков и партнеры» www legalhelp

Вид материалаДокументы
Это третий и последний день, в энергетическом контуре ко­торого наблюдается цепочка, благоприятная для функцио­нального духа рас
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8
* * *

Люди тянутся к противоположности. Почему так? Мы не знаем. Но вот: мужчинам нравятся женщины. Это же

сразу противоположность. И далее: большим, толстым, вы­соким мужчинам часто нравятся миниатюрные женщины. И наоборот, микромужчины сплошь и рядом стараются впрыгнуть на долговязых девушек. Так мудро распоряди­лась природа, надо полагать. Потому что если бы микро­мужчины тянулись к миниатюрным женщинам, а гиган­ты - к долговязым, то расплодились бы породы людей-бо­лонок и людей-мастифов. Оно бы и неплохо: всегда бы было кого поколотить, потом еще вместо Белки и Стрел­ки, Уголька и Ветерка можно было бы отправить в космос микрочеловеков. Героев космоса из них сделать. Но это нечестно. Некрасиво. Неполиткорректно. Поэтому мы спо­койно относимся к виду микроскопических человечков, кадрящих статных девушек с сорок пятым размером обу­ви. С пониманием относимся. С деликатностью. Хотя мы их ненавидим, конечно, в этот момент. Но не настолько, чтобы сразу бросаться с кулаками. Мы вообще не любим маленьких мужчин — у них сердце близко к жопе. Но ниче­го, терпим. А высоченным женщинам микрочеловечки нравятся. Они любовно говорят о своих полукавалерах: «Мал клоп, да вонюч!»

Но иногда эти бонапартики пытаются запрыгнуть на целую нацию, то есть и на нас в том числе — великодуш­ных громоздких дядек. И тогда, вот чудо, мы говорим то же самое, что и женщины, но с другой интонацией. Вот как мы говорим: «Мал клоп, да вонюч!»

А вот если нас тянет к противоположности, то большо­му дядьке в Москве следовало бы искать, сбившись с ног, крошечную худенькую негритянку, правильно? Мини­атюрную, гибкую и грациозную черную кошечку, так ведь? Ведь она противоположнее пусть бы и крошечной худень­кой белой? Тогда Путину бы надо было втайне мечтать о здоровенной жопастой негритянке? Она гладила бы его по голове и прижимала бы щекой к необъятному своему лону и рокотала бы сиплым десятым сопрано: «Volodia, Volo-dia...» А Володья доверился бы ее необъятной женствен-

ности, океану стихии Инь - черному, женскому, нижне­му, влажному, мутному. И притих бы послушно. И раство­рился в ней, как сахар в чае...

И отпрянул бы потом от роскошного лона недораство-ренный. Потому что она — неполная его противополож­ность. Она - недопротивоположность. Смотрите-ка: по­следовательно стремясь к противоположности, маленький белый худой ЖИВОЙ мужчина должен стремиться к МЕРТВОЙ жопастой высоченной и толстой негритянке. Ведь он бы, в поиске полной противоположности, дошел бы до очевидного вывода, что живое противоположно мерт­вому, правильно? И далее: он воспылал бы страстью к сво­ему черному автомобилю Mercedes ML-500, например, ко­торый мертвее, и чернее, и жопастее любой наличествую­щей на планете мертвой негритянки. И, продолжая: он сгорал бы от похоти при мысли о своей яхте, которая, хоть и не черная, но мертвее и толстожопее всех живых и мерт­вых баб всех цветов. Правильно? И он не мог бы даже и вспомнить, с чего это началась его любовь к мертвому.

А нам проследить нетрудно, — с часиков, с Патека да с Филиппа, подаренного герою благодарным бизнесменом в бытность нашего Владимира Владимировича ответработ­ником питерским при Собчаке. Говоря не впервые о Соб­чаке, я имею в виду папу знаменитой Ксении Собчак, если кто забыл. У нее отец был, тоже Собчак у него была фами­лия, а при нем Путин состоял. А еще, последовательно дви­гаясь к любви к мертвому, он еще до Собчака научился любить деньги.

Обладающий распространяет себя на предмет, которым обладает. И поглощает предмет собой, и сам становится предметом. Самости обладающего и обладаемого смеши­ваются и, взаимопроникая, обмениваются идентичностью. Покоритель становится покоренным, рабовладелец — ра­бом, Инь несет в себе Янь, а яблоко несет в себе червячка, и так далее. И все? Нет, не все - вы не можете чересчур долго вариться в этой самой общего замеса самости с пред-

метом обладания. Как то: обладая мертвой толстожопой негритянкой, Путин непременно сначала должен был бы стать немного ею. Но вот долго ли бы он оставался мерт­вой толстожопой негритянкой? Отнюдь нет. Он бы исчез, и она бы исчезла, и они бы породили новую сущность, не родственную ни одной из исходных.

Наука тут непреклонна. Вещество и антивещество при­тягиваются и аннигилируются к ядреной маме, выделяя море фотонов — света, стало быть. Даже кусок дерьма, вос­соединившись со своей полной противоположностью - с куском антидерьма, немедленно исчез бы, породив вспыш­ку света.

Рассмотрим чуть подробнее.

Когда Путин полюбил деньги, еще до Собчака, было ли это безобидным? Деньги — мертвые модули живого мира. Зазеркалье и потусторонье живого мира. Это мертвый спо­соб описания живого мира, вот что такое деньги. Способ их получения известен. Деньги — побочный продукт кон­вертации жизни в смерть. Деньги выделяются как нежела­тельное тепло у двигателя внутреннего сгорания. Вы кон­вертируете непрерывно свои усилия, личное свое время, пренатальную энергию Цзин — в смерть. Собственно в этом — цель жизни, тут досадовать не стоит. И при этом выделяются деньги. У всех по-разному. Одним удается пе­рейти от жизни к смерти без большого выделения копоти-денег. Другие коптят вовсю, сами видели небось. Там и сям видны столбы черного дыма, оглянитесь.

А почему обратно не получается? Применить деньги для соразмерного удлинения жизни. Понятно, почему. Пото­му что побочное тепло нельзя обратно в двигатель запи­хать. Тут вам прямые зависимости не помогут. Это вам не Е=МС2. Яньло-ван об этом хорошо знает, Начальник Пя­той канцелярии, судья Ада.

И полюбивший деньги Путин попал в неприятную ис­торию. Ему приходилось все больше усилий пережигать не в инициативу, не в стратегический прорыв, не в динами-

ческую стабильность, а в копоть. И случилось: он обменял­ся сущностями с этой копотью, он стал ею и аннигилиро­вался затем к чертовой матери со вспышкой света. Поро­дил новую сущность — БайкалФинансПутина.

От старой же сущности кое-что осталось. А именно: новая сущность не хуже старой продолжала обкусывать губы. Собеседники новой сущности с нескрываемым удив­лением видели изъеденные внутренние части выпяченных путинских губ. Все сплошь в покусах - рана на ране.

А любовь, слияние и взаимоуничтожение Путина и Бе­резовского какую новую сущность породят нам на диво?

Противоположности. Один хочет стать президентом. Хочет обладать Россией. Хочет намотать на руку длинную русую косу России, и воткнуть ей, и смотреть на нее, как она приникает и рвется прочь, как ей хорошо, суке. И, надо же, никогда не станет. Президентом не станет. России он не нужен. Он думает, что нужен, и что она, дура, его не понимает, а поймет — пожалеет, да будет поздно. А она уверена, что как бы поздно ни стало, такой суетливо похот­ливый любовник-папочка ей не нужен. Другой - Путин -сидит в кресле президента и тоже никогда не станет прези­дентом. Потому что не умеет, не хочет и боится. И презирает суку эту с русой косой. И он будет имитировать, что он Рос­сии не муж, а брат, заботливый брат. А она поверит. И годы будет верить. Тихо станет жить при брате, сублимировать страсть. И похоть свою первобытную отдаст потом револю­ции, перевороту, недозволенному и срамному мятежу.

Березовский хотел, чтобы Путин совокупился с Росси­ей вместо него, за него, а он, Березовский, стоял бы рядом и помогал. Подсказывал. И не вышло. Ну, Путин же брат ей, как же она станет с братом, да еще при этом похотли­вом бесе? Но Березовскому стыдно не было, он день за днем, неделями даже уговаривал Володю стать ЕЁ прези­дентом. А Путин в разговоре с Березовским — то ли сводни­ком, толи сутенером - все отказывался от России. И юлил, и петлял, и наводил тень на плетень. Не хотел. И однажды

на прямой и жесткий вопрос: «Ну, не хочешь быть прези­дентом, так кем же ты, Володя, хочешь стать?» — Путин от-верил Березовскому резко и однозначно: «Тобой». И вот: каждый и з этих двоих хочет занять место другого. Материя и антиматерия. И в стремлении к соитию друг с другом и к взаимной аннигиляции забыли уже оба о России. Так со­перничество перерастает в гомосексуальную страсть. Но была ли их страсть сехсуальной? Тут натяжка, старина Фрейд нас путает. Теперь, когда мы Фрейда развенчали и доказательно установили, что не либидо никакое, а страх движет людьми, мы должны рассмотреть взаимное влече­ние Путина и Березовского в этом контексте. Почему каж­дый из них в одиночестве без другого? Почему Путин все время разыскивает Березовского, ряженного в маску Пу­тина? Почему им страшно быть в разлуке? Почему они ус­тремляются друг к другу мысленно? Визуализируя мыс-леустремление, вычерчивают они электрическую дугу от Лондона до Москвы. Дугу, которую видим и мы, скром­ные обыватели, проживающие между 57 и 52 широтой в этой части света. И еще: какой силы будет вспышка све­та, когда они достигнут друг друга и аннигилируются к такой-то матери?

* * *

В пятницу, 18 января 2008 года, Владимир Владимиро­вич и Борис Абрамович все еще были далеко друг от друга физически и сгореть в объятьях друг друга не могли. Про­сто ментальный контакт поддерживали. Но искрило силь­но. Материальным же воплощением их связи, послом доб­рой воли, в известном смысле, была Лариса.

Лариса не была негритянкой. Однако же высокой ко­былицей была. И в этом смысле, вдобавок к оппозиции по полу, являла собой оппозицию Путину по росту. Ему та­кая оппозиция нравилась. Глаза красивые, настойчивые. Лицо красивое. Лоб чуть выпуклый — детский. И от это­го — трогательное что-го, отцовское чувствуешь, глядя на

нее. По фотографии так выходило, так предвкушалось. Путин листал портфолио — хороша девка, что и говорить. Щемило в груди немного от взгляда с фотографии. Позже, потом, когда она будет с закрытым черной тканью лицом, со спрятанными красивыми глазами, Путин попытается восстановить в памяти этот ее настойчивый взгляд в упор с обложки журнала. И захочется посмотреть в эти глаза. И раз­решить ей смотреть вот так пристально на него. Но он сдер­жится — конспирация.

Он возместит отсутствие ее глаз, отсутствие диалога взо­ров возможностью монолога — подвергнет визуальному осмотру доступные, незакрытые части тела. И вполне ока­жется удовлетворенным. Бедер не то чтобы было много. Маловато даже. Но девка здоровая, длинноногая, нельзя же, чтобы все совпало. Это в порномультфильмах только совсем уж идеальные девки бывают. А тут жизнь - крити­ческий реализм на марше.

Да и кой черт разница. Не в бедрах счастье. Что главное в молодой женщине? Это каждый знает—кожа. Кожа: упру­гость, упругость, упругость, молочно-восковая спелость. Потом, ближе к тридцати, она станет самоувереннее раз в сто, смелее, остроумнее. Главное — несопоставимо сексу­альнее в повадках. Интереснее во всех отношениях. Но не во всех: кожи уже не будет упругой. Молочно-восковая спелость пройдет. Вместо молочно-восковой спелости об­наружатся на коже омерзительные склизкие кремы-гид-ратанты с омерзительным же пластмассовым запахом, способным вызвать эрекцию разве что у целлулоидного Микки-Мауса. А пока у Ларисы с кожей все в порядке. Она у нас еще маленькая. И завтра едет к Березовскому в Лон­дон на заклание. Билет есть, виза есть. Самолет завтра в 11:15, я уже говорил.

Ларису предупредили, что нефтепромышленник страш­но богатый, что видеть его она не должна, потому что он не хочет быть узнанным. Ей следовало войти в помещение,

переодеться полегче как-то, чтобы соответствовать духу спальни. Выбор пеньюаров разных размеров будет доста­точным. Понравившийся и надетый можно будет потом забрать с собой. Больше ничего не брать и не трогать. Ни один из предметов одежды, который она наденет, не дол­жен сниматься через голову. Когда она будет готова и ля­жет под одеяло, войдет человек, который тщательно укре­пит ей повязку на глазах. Повязку поправлять не надо, тро­гать не надо. Говорить о повязке с нефтепромышленником не надо. Не удивляться, что ее щедрый покровитель не ста­нет с ней разговаривать. Он немой, он ни слова не произ­несет. Надо быть послушной, повиноваться его рукам, пытаться угадать и предупредить его желания. Ей молчать не обязательно. Она щебетать и подбадривать его может всячески — соответственно моменту, но на ответ расчиты­вать не должна.

Лариса со всем согласилась — она Листерману доверя­ла. Он сказал — все нормально будет. Села она в ненату­рально длинный 745-й BMW у «Якитории» на Новом Ар­бате. Окна были сильно тонированными, а сверху шторки плотные. Водителя и парня приветливого отделяла от нее перегородка матовая. Угадывалось, что прямо на запад сна­чала поехали. А потом она не угадывала, не очень об этом думала. Приехали, и увидела — здание бетонное, старосо­ветское, в лесу. Перед входом, через автомобильную пло­щадку — группа лиственниц облезлых. Входишь — холл с большим аквариумом. Повели на второй этаж. Там через холл — спальня. Сбоку комната, где можно переодеться, посмотреть телевизор, привести себя в порядок.

И она ждала. В семь вечера — ждала девяти. В девять под­нялся к ней сотрудник, сказал: ждать одиннадцати. В один­надцать посоветовал ей сотрудник доброжелательным, то­варищеским тоном занять позицию в кровати уже. Что ско­ро, мол, уже. Потом она заснула, а разбудили ее в час ночи словами: «Начали движение». В руках у сотрудника была

повязка, только это была не повязка по-настоящему. Это был с лайкрой черный мотоциклетный подшлемник. Он закрывал и голову и шею почти полностью. Открытыми были кончик носа и рот. Там, где у мотоциклетного под­шлемника место для глаз, - аккуратно вшитая двойного материала заплата. Ткани так много оказалось, что глаза под подшлемником открыть не удавалось. Упаковали Ла­рису. Еще она подождала минут пятнадцать. Услышала того же опекуна-сотрудника — суетливый полушепот его услы­шала в этот раз. Сказал, чтобы приготовилась. И потом: «Гость прибыл», — сказал он заметно громче прежнего и дежурно-торжественным голосом. Так кремлевский шеф протокола объявляет дежурно-торжественно в других по­мещениях: «Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». А сотруднику очень хотелось, что­бы похоже было.

Что бы сделала на Ларисином месте Зоя Космодемьянс­кая, например? Или Жанна Д'Арк? Или Любовь Слиска? Или мать Тереза? Или какая другая выдающаяся женщи­на? Проковыряла бы заранее шариковой ручечкой махонь­кую дырочку в подшлемнике и узнала бы, к кому ее при­везли. И позвонила бы потом на радио. Или взяла бы и на­писала письмо Курту Вальдхайму с какой-нибудь стати, если он еще жив с какой-нибудь стати. Или же никуда бы не по­звонила. А вызнала бы про этого клиента. Потом бы поеха­ла к Березовскому. А уже потом написала бы книгу воспо­минаний об обоих тактильных знакомцах. Бесстыже откро­венную. Настолько откровенную, чтобы ее сожгло на костре кремлевское молодежное движение «Наши Васяши».

Или стыдливо откровенную, со слезой, о сексуальном рабстве у растлителей, чтобы тогда уже книгу сожгли те же «Наши Васяши», но уже вместе с Листерманом. Не «Наши Васяши» жгли бы с Листерманом. А книгу жгли бы с Лис­терманом. Жгли бы и книгу, и гада Листермана, понимае­те наконец?


19 января

суббота

Год: Дин Хай Месяц: Гуй Чоу

День: У У

Это третий и последний день, в энергетическом контуре ко­торого наблюдается цепочка, благоприятная для функцио­нального духа расклада судьбы.

Почва У связывает Воду ГУЙ, чем доставляет большую ра­дость Владыке Судьбы. Сегодня акцент на Почве, тайно со­вершающей благородные поступки, движимой скрытыми от окружающих высокими устремлениями. Возможны скачки от расточительности к скупости. Общий фон дня —ясный. Немногословность.

В цикле установлений это Удержание: если есть цель актив­но воздействовать на происходящее, в этот день важно удер­жат ься от растрат ы энергии, и тогда завтра возможно пре­творить свои замыслы в жизнь.

Пятница закончилась, строго говоря, хотя ночь еще была. «Гость прибыл», — со значением сказал путинский ох­ранник. А Путин вошел, посмотрел на обстановку комна­ты внимательно, мимо Ларисы посмотрел. Вроде искал что-то глазами. И вышел. Не удостоил сначала. Почувствовал какую-то эстетическую незавершенность сцены. Негармо­ничность. Неточность. И спустился на первый этаж. Ла­риса не очень поняла - вошли, ушли. Не объяснили ниче­го. Задремала опять.

Путин сидел в столовой конспиративного дома в Алек-сандровке — бывшей даче Березовского и бывшей же — Горбачева. Столовая - на первом этаже. А Лариса, стало быть, была наверху. В маске своей черной. Но у нее само­лет в Лондон утром только, в 11:15. Деньги она взяла. По­дождет. Все нормально. Надо отдышаться. Ноги протянуть. Разуться. Дома сегодня ждали его. Крещение, что ли, справ­лять. Или что там сегодня? Ну, он обнадежил утром, что может быть, мол. Да теперь уж чего? Все равно поздно. Даже если бы он не поехал сегодня вербовать Ларису, то все рав­но приехал бы, когда уже поздно праздновать. Так что се­мье обижаться не на что.

А Люда очень уговаривала посидеть вместе, поговорить. Ну, перебьется пока. Не впервой.

Она вообще несчастная - обижал он ее, давал понять, что женился ради хорошего распределения за границу— без жены за границу не пускали. Потом жить ей все время с ним было нелегко — он ее близко к себе не подпускал, дол­гими вечерами в чужой Германии ни слова не говорил, молчал вечер за вечером. Изводил так, что она называла его вампиром. И она привыкла быть жертвой. И отходила рядом с друзьями и с детьми, пока те тоже не стали веревки из нее вить. Пришлось научиться давать отпор. А за это ста­ли истеричкой звать. Потом, уже у порога кажущейся уда­чи, в 99-м году, Таня Дьяченко ее невзлюбила. Сказала: «Володя нам подходит, но его срочно надо женить на вме­няемой, нормальной бабе, а эту дуру надо упрятать в су­масшедший дом либо в монастырь". Травма головы ведь была у нее давно когда-то. Вот под этим предлогом и пред­лагала Таня упрятать ее в сумасшедший дом. Таня же тогда главной была - все могла. А ведь Люде-то все передавали. И передавал ей это не Володя. А Володя-то помалкивал по обыкновению, и она не знала, упрячут ее в дурку или как иначе вопрос с ней решат.

Легко так жить? А вы бы смогли? Ради дочек? Не каж­дый бы смог и ради дочек. А теперь вот, когда дочки вы-

росли, зачем было терпеть? Нет, тут дело в борьбе миров. Она—правнучка Чингисхана — замужем за правнуком фин­но-угорской нудной старухи Бабы Яги. Нечего и говорить, что я, по-родственному, по-нашему, по-чингисхански, за нее. Да, онасмешно всякий раз одевается, да, она потешно прыгала на какой-то тусовке со Шнуром под звуки «Оп-ля, Ленинград, хей-хоп, точка ру!» Да, ее видят изрядно выпившей в ресторанах Москвы. Лексика у нее, выпившей, бывает отчаянно небесспорной. Но ведь и мы не ангелы, не так ли? Зато она — спонтанная, искренняя, порывис­тая, шальная, даже и антипутинская по сути. А на все это нужно изрядно отчаянности, когда живешь с таким пар­нем, каким был наш Путин.

* * *

Володя гладил пух на ее пояснице. Еле касался. Забав­но - такая трогательная шерсть: мягкая, пальцы практи­чески не ощущают. Он устал уже, не хотелось торопиться. И не надо было. Не гнал же никто.

Ли Мин учил - не надо торопиться. Нефритовый сте­бель наполняется прежденебесной эссенцией. Он касает­ся Цветочных лотосов. Продвигается к Нефритовому жем­чугу. И задерживается там. Начиная движения, надо по­мнить о ритме: 3, 7 и 9 — вот числа ритма Белого Тигра. Нефритовый жемчуг заслуживает трех раз по девять. Надо считать, не отвлекаться. Она отвечает — чуть извивается телом. Глубокая долина в ней начинает отдавать чистей­шую Инь.

Ее извивы — хаотичные и беспорядочные — приводят к тому, что Нефритовый стебель поднимается к Нефритовой трубке. И опять — не торопиться. Остаться тут. Постичь природу ее Инь, смешать ее энергию со своей и запустить по малой космической орбите. По позвоночнику вверх ус­тремляется добытая энергия и в голове преобразуется в высшую силу Шэнь. Задерживается на верхней губе у носа

и широким потоком через шею и грудь ниспадает в ниж­ний Дань-Тянь, в тигель. Новая, очищенная Ци, новая сила, сила жизни.

Знала бы дура Лариса, что от нее так много пользы. Что из нее столько жизненной силы можно извлечь, возгорди­лась бы. Или испугалась бы. Или попросила бы надбавить. А так - нет, она не знала. Но интуитивно чувствовала, что парень ей попался экстраординарный. Не общечеловечес­кий какой-то нефтепромышленник. Истомил всю, сволочь.

Она прильнула, и нефритовый стебель оказался в Глу­бокой долине, коснулся Цветочного тигля. Бездна энергии. Ошеломляюще, возвышенно, совершенно!

Потом самое трудное — когда накопленной энергии уже очень много, часть ее начинает сползать в самый низ жи­вота. Сила готова низвергнуться в ее лоно. Уйти назад. Но тогда ведь вся предыдущая работа по всасыванию Инь ста­нет бесполезной. Надо удержаться и не извергать.

Нерожавшая женщина. Обязательно должна быть не­рожавшая. Потому что мать при родах отдает свою силу Цзин, чтобы создать пренатальную силу ребенка. И из ро­жавшей женщины не получится впитать столько прекрас­ной энергии Инь, воздвигающей в нем силу жизни.

Чередовать темп — чуть медленнее, чуть быстрее. Впи­тывать, всасывать, вдыхать ее силу. Видеть эту черную па­току. Мутную, могучую, как черная бездна. Видеть ее жид­кость втекающей в твое тело. Мысленно сжимать эгу полу-ченую от нее силу — сжимать в комок чуть ниже пупка, в глубине своего тела. Сжимать комок ее - бывшей ее — энер­гии в маленькое ядро, превоплощяющееся в свою проти­воположность: черная бесконечность сока, впитанного из женщины, становится твердым пульсирующим огненным шариком мужской силы. И одновременно - ни на миг не останавливаться, впитывать, всасывать ее сок.

И тут вот пришлось ему практиковать все серии рит­мов — три по три, три по семь, три по девять. А девять по

девять подошли бы? Просто интересно. Ответ: да, подошли бы и серии девять по девять, и он выдержал бы — считал бы себе и считал потихонечку. Но дура Лариса не выдержала. И тут опять горячая пора — надо впитывать и гнать энер­гию вверх по позвоночнику. Она извергает силу Инь — мно­го силы. Брать. И не отдавать. Тут дисциплина сознания нужна. Тут визуализация энергетических потоков воздви­гает реальность на месте представления. Такдуховное бес­смертие выковывается шаг за шагом. Достигается же оно только при способности сознательно направлять каждое движение энергии в организме.

Полное торжество духа над телом, как видите. И в этом смысле — идеализм самый махровый. С другой же сторо­ны, человеческое сознание не только проникает в суть ве­щей, оно не только управляет перевоплощениями сути ве­щей, оно СОЗДАЕТ СУТЬ этих самых вещей, оно генери­рует вещи. Каково? Да ведь это же субъективный идеализм, не правда ли? Притом, обратите внимание, что адепты субъективно-идеалистических систем тем успешнее в ге­нерировании вещей, в созидании сутей и сущностей, чем меньше у них творческого воображения. Потому что если бы у них, у адептов, было бы развитое творческое вообра­жение, ум бы их рисовал им химеры, мысль бы их пере­прыгивала с одного образа на другой, словно теннисный мяч, брошенный в горную реку. Они бы не способны были сосредоточиться на визуализации одного образа. И один этот единственный образ не реализовался бы. А размазал­ся бы в цветную кляксу.

Путин бы наш, к примеру, если бы был наделен творчес­ким воображением, то сравнивал бы Ларису с другими. Вспо­минал бы, мечтал, думал бы, а вот был ли такой же пушок на пояснице у того аккуратного и сосредоточенного японско­го мал ьчика. У того дисциплинированного японского маль­чика, который касался его, Путина, показывая приемы дзю­до осенью двухтысячного года, во время визита в Японию.

Он старался бы вспомнить этого мальчика — такого цель­ного, целеустремленного, такого собранного. Он не таким неряхой, небось, был бы, как эта дура Лариса. Подушки разбросала, колготы, дура, сняла и бросила на кушетку в комнате. А ведь есть же специальное помещение для пере­одевания. Ведь тысячу же раз говорено, не разбрасывать трусы и прочее тряпье по спальне. А вот мальчик-то япон­ский, насупленный такой, аккуратный весь, он бы акку­ратненько, стопочкой все сложил бы. Правильно?

Но у Путина малоподвижное было воображение твор­ческое. И он недолго вспоминал о японском мальчике. Так-то вот.

А еще, будь у него воображение творческое, креатив­ность, умение переводить себя в пограничные состояния сознания, умение терять так называемую адекватность для самореализации необычными способами, что бы он сделал?

А вы бы что сделали? Про вас я знаю, вы постарались бы прожить сразу несколько жизней за те десять — пятнад­цать минут, что ваш Нефритовый стебель прогуливается по Глубокой долине. Вы бы сначала насладились животной красотой молодой самки. Внешностью и повадкой, ее спо­собом быть в этой, столь дочеловеческой ситуации. И сами бы представили себя самцом. Жеребцом. Кобелем. Хряком, если вы — деревенский житель. Или там волком, львом или тараканом, если вы смотрели английские фильмы про жи­вотных. Вы бы порыкивать начали легонько. В рамках не­принужденного пограничного анимализма.

Потом, само собой, вы прониклись бы нежностью к ней. Вы же не можете не разнообразить свой чувственный мир. Вы бы пожалели хрупкого ребенка перед вами. Кожица тоненькая, локоточки худенькие. Лопатки под кожей — рельефно. Грудь — недоразвитая, маленькая, нежная, нео­тразимо несчастная. И такая нуждающаяся в вашей забот­ливой ласке. И вся она — доверчивая и беззащитная. Пте­нец, сиротка. И вот: удочерить ее немедленно, посвятить

ее в дочери нефритовым своим стеблем в этом запретном и сладком кровосмесительном ритуале. То есть, я не собира­юсь вас щадить, читатель, вы бы прошли и через инцест.

И, раз уж дело так пошло затейливо, вы бы обозлились на нее в конце. А что она тут делает, сука? Ведь не пошла же работницей на ткацкую фабрику, шалава? Цветочными лотосами да нефритовым жемчугом, нефритовой же труб­кой да цветочным тиглем тут зарабатывает, шлюха? Ведь это она попала в хорошие руки, в ваши руки, я имею в виду, а если бы она досталась подонку какому? Вы же понимае­те? А если она завтра едет к Березовскому? Реально едет, понимаете, у нее билет на 11:15 на самолет Аэтофлота, а в 15:00 по Гринвичу он ее коснется своими руками — испас­кудит. Вот вы-то не такой, вы честный человек, целомуд­ренный, вы ей зла не сделаете. А кто за Березовского пору­читься может? И вы сказали бы ей: «Не надо тебе завтра никуда ездить, оставайся, билет сдашь, а потери матери­альные я тебе компенсирую, а Берёзе позвонишь, скажешь, чтобы шел куда подальше, учиться пойдешь, в МГУ посту­пишь, человека из тебя сделаю...», — скажете вы, не отпус­кая ее отсебя, а продолжая движения так, будто гвозди вби­ваете в ее пушистый сверху зад. Вы бы не считали три по три, три по семь и три по девять, я думаю. Какая уж тут Инь на хер?!!! Решилась Рассея! - кричали бы вы как ку­пец Ферапонтов, поджигающий амбары. — Решилась Рас­сея! Не до Инь нам с Яном. Ведь человек гибнет - граж­данка Великой России... И вы бы заглядывали ей еще в лицо сбоку. Надеясь увидеть ответ. И еще: надеясь увидеть, как нефритовый стебель ваш прошил ее насквозь и вылезает из ее цветочных или каких там, хрен их знает, губ. Потому что она молчит же, сука предательская. И тут бы вы при­шли бы в ярость и стали кричать страшно: «В университете зачеты недосдала, китайский язык не учишь, позоришь меня, сука, убью! Ночами шляешься, в "Метлу" тебя охра­на не пускала, так ты, сука, ФСО на них натравила! Авто-

ритет подрываешь! А ты знаешь, что место это паскудное? Ты знаешь, что там наркота кругом? Что там чурки воню­чие и зверьки шлюх сифилитичных снимают? Ты думаешь, куда прешься? Подставляешь меня? А если бы люди вок­руг узнали, чья ты дочь? В голове вообще ни хрена?» А по­том толчки бы ваши замедлились и вы сникли бы вдруг, конвульсии тоже бы затихли потом. А Лариса бы все удив­лялась, про какой-такой университет горланил чудной неф­тепромышленник до боли знакомым голосом. И это бы с вашей стороны был бы уже инцест с садизмом и, одновре­менно, истерика с оргазмом, полное рассекречивание, об­наружение себя и утрата к чертовой матери всего вашего Ян, Цзин, Шень и остальной имевшейся в наличии Ци.

Короче, вы, читатель, с этими вашими паскудными из­вращениями, держитесь подальше от Ларисы. Вообще к девкам ни ногой. Или учитесь самообладанию у Путина. Его научили китайцы энергию получать, энергию не отда­вать, полученную — возгонять, очищать, концентрировать. И считать. И не изливать эликсир. Он и делал четко, как научили. Он строчил, меняя темпы по счету, как малога­баритный дизелек какой-нибудь.

И вот вам подтверждение торжества хорошо трениро­ванного субъективного идеализма над здравым смыслом. Не только над материалистами всякими, но и над объек­тивными идеалистами вроде всех пап римских вместе взя­тых и всех патриархов московских вместе взятых. Ну не смогли бы папы римские и патриархи московские с их объективным идеализмом аккуратненько двигать Нефри­товым стеблем и считать три по три, потом три по семь, потом три по девять и так далее. Одновременно вытяги­вать энергию Инь из Ларисы, да еще возгонять эту энер­гию вверх по позвоночнику, очищая ее с помощью Шень. Никто бы не смог, а Путин запросто мог.

Потом, когда в Ларисе энергии Инь не осталось ни еди­ной капли, он прекратил, сделал шаг назад, руками дал ей

понять, чтобы оставалась в позе. Сбоку похлопал по бед­рам и вверх подтянул, будто бы, чтобы не ложилась. Ви­зуально тоже можно потреблять энергию женщины. Она пока постоит в позе, а ему надо немного заняться движе­нием энергии по малой космической орбите. Немного го­лову ломило, давление, что ли, повысилось? Это если мно­го Ци поднялось в голову, а на опускание энергии через грудь внимания должного не обращал, то надо прекратить гнать силу жизни вверх и сосредоточиться на нисходящем потоке, идущем назад - под пупок. Еще лучше - подышать через пятки. Концентрироваться на выдохе и на опуска­нии очищенной Ци. Он подышал немного в позе Ма-бу, в позе Всадника. Ладонями же помогал нисходящему пото­ку энергии, на каждом выдохе проводил ими вниз вдоль тела. Потом присел еще ниже в позе Всадника. Увидел меж­ду ягодицами у Ларисы несколько папилом. Заинтересо­вался. Три побольше, две поменьше.

Подумал: «А вот спросить Патрушева, зачем не отсмот­рел девку, почему с браком? Про папиломы никто ведь не предупреждал, а ведь их, строго говоря, можно считать изъяном, не правда ли?» И подумал, что не надо спраши­вать. Ато Патрушевотнекиваться начнет, ваньку ломать, а потом наедет на Листермана, потребует, чтобы Листерман вернул ему деньги за девку, да еще по десять тысяч долла­ров за каждую папилому штрафу заплатил. А результатом станет то, что Листерман заляжет на дно и девок Березов­ского завозить в Александровку больше не станет. Нельзя про папиломы никому говорить, да и поздно, смеяться ста­нут над ним, надо было раньше товар отвергать, а не после использования.

И еще: хорошая, светлая, озорная мысль — завтра, се­годня уже, она с этими самыми, торчащими из жопы па-пиломами достанется Берёзе. Вот тебе, мразь, лапай пода­рочек. Классно себя почувствовал. Хлопнул Ларису по зад­нице одобрительно, развернулся и вышел.