Д. П. Горского государственное издательство политической литературы москва • 1957 аннотация настоящая книга

Вид материала

Книга

Содержание 1 A. I. Ai/er Р» истинно, то истинно и суждение «некоторые Р Р суть S») и указывает один из воз­можных путей, каким его можно получить (а именно: можно поменять местами 5 и Р К вопросу о соотношении языка и мышления Л. Леви-Брюль С. Д. Кацнельсон

Подобный материал:

• Государственное Издательство Детской Литературы; Москва; 1951 Аннотация Эта книга, 2920.79kb.
• А. С. Велидов (редактор) Красная книга, 7398.72kb.
• Д. Н. Мамине-Сибиряке Книга, 262.07kb.
• Тезисы о фейербахе, 48.34kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Москва издательство политической литературы, 9101.92kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.

«Языки» точных наук, их особенности и значение

В настоящее время в современной буржуазной позити­вистской философии широко обсуждается вопрос о так называемых языках точных наук. При этом современные позитивисты извращают роль и значение этих вспомога­тельных языковых средств, получивших весьма широкое распространение в математике, математической логике, химии, математической физике и других точных науках. Неопозитивисты утверждают, что национальные языки не могут быть полноценным средством общения между людь­ми в силу смысловой многозначности слов и алогичности, что современные национальные языки должны быть рефор­мированы по образцу «языков» точных наук, где каждый знак имеет одно единственное значение, где связи между знаками являются показателями логической связи между обозначаемыми предметами, где, другими словами, дости­гается полное соответствие между логическими и грамма­тическими категориями.

Примером такого совершенного «языка» может быть любое исчисление математической логики.

Всякое логическое исчисление представляет собой аксиоматически построенную дисциплину, в которой пе­ременные знаки обозначают мысли или предметы различ­ного конкретного содержания, а постоянные (логические константы) обозначают логические связи (отношения) или операции над предметами или мыслями любого конкрет­ного содержания. Кроме того, в логических исчислениях определены правила, позволяющие из одних простых предметов (соответственно мыслей) получать новые пред­меты (или мысли), имеющие смысл для данного исчисле­ния, а также правила вывода, позволяющие из одних доказанных суждений получать другие доказанные суждения.

Реформирование национальных языков по образцу «языков» точных наук связывается современными позити­вистами с выработкой ими «научной» методологии. Неопо­зитивисты отрицают мышление человека как реальный факт на том основании, что мышления человека как тако­вого никто никогда не наблюдал в личном опыте. Человек наблюдает в опыте лишь поступки людей, воспринимает их речь, классифицирует, изучает эти факты и тогда, когда говорит о мышлении человека, не имеет в виду ничего дру-

109

гого, кроме этих фактов. Поэтому язык людей — рассуж­дают позитивисты — должен быть устроен так, чтобы он давал возможность сразу проникать в логику того, о чем человек рассуждает. Всякая научная теория должна быть устроена как совершенный язык, раскрывающий логиче­ские связи между частями теории. Логические связи меж­ду предметами оказываются при этом произвольными конструкциями ума, поскольку «языки» точных наук — согласно неопозитивизму — конструируются нами совер­шенно свободно: правила такого языка (а следовательно, и правила логики) подобны правилам карточной игры (в этом суть «принципа терпимости» Р. Карнапа).

Замена логического анализа теории лингвистическим анализом языка теории используется неопозитивистами для обоснования агностицизма, для протаскивания субъективизма в науку. Приведем образчик такого линг­вистического анализа. Айер в статье «Философия науки» ' пытается путем лингвистического анализа решать спорные вопросы специальных наук — физики и психологии. Спор о существовании бессознательного, с точки зрения Айера, есть схоластический вопрос, поскольку в данном случае мы имеем дело с псевдопроблемой. И бихевиористы, отри­цающие существование бессознательного, и Фрейд, при­знающий существование бессознательного, якобы в равной степени и правы и неправы. Решение этого спора Айер пытается дать, применяя к вопросам науки лингвистиче­ский анализ. Предложения о реальном существовании бессознательного, как и предложения, отрицающие его, не принадлежат самому «языку науки», поскольку психо­логия не может поставить такого эксперимента, который бы доказал или опровергнул существование бессознатель­ного как такового. Эти предложения, с точки зрения Айе­ра, являются предложениями мета-лингвистического ха­рактера и принадлежат к мета-языку (как и любые другие предложения философского характера). Философские предложения мета-языка (т. е. того философского языка, при помощи которого мы интерпретируем предложе­ния языка науки, предложения о чувственных данных) являются предложениями, не подлежащими опытной проверке, и поэтому, вообще говоря, мы можем им прида-

¹ Л. /. Ayer, The Philosophy of Science. «Scientific Thought in the Twentieth Century», London 1951.

110

вать любой смысл, наделять их любым значением. В зави­симости от того, какой смысл мы им придаем, мы встаем на позиции того или иного философского направления. Любая философская интерпретация предложений науки возможна, если не приписывать ей объективного содержа­ния, если она не включается в систему научных предло­жений. Вопрос о реальном существовании того или иного опытным путем не установленного явления, как и решение философских вопросов вообще, сводится к вопросу о смы­сле соответствующих слов, упогребляемых в философском языке, таких, как «реальное существование», «материя», «мышление», «бессознательное» и т. п. «Этот вопрос мо­жет быть словесным в том смысле,— пишет Айер,— что он включает сомнение не относительно природы фактов, но относительно выбора путей их описания. Таким обра­зом, между фрейдистом, настаивающим на реальности бессознательного, и бихевиористом, истолковывающим бессознательное как удачный символ, не может быть раз­ницы в мнениях о чем-либо подлежащем наблюдению ...Их расхождение может просто заключаться в том, что одни хотят говорить о реальности существования явлений или процессов, охарактеризованных как лежащих за явле­ниями, а другие хотят ограничить применение этих слов к тому, что доступно наблюдению...» ' Выбор путей описа­ния данных науки, по мнению Айера, может быть раз­личным. Аналогичным же путем Айер пытается доказать, что правы как те физики, которые считают, что принцип неопределенности выражает ограниченность возможнос­тей нашего познания, так и те, которые считают, что он отражает объективную природу явлений, происходящих в микромире. Ошибка, по его мнению, тех и других физиков сводится лишь к непониманию того, что указанные вопро­сы связаны с интерпретацией философских предложе­ний мета-языка, и потому каждая из этих враждующих точек зрения в известном смысле является оправдан­ной.

Таким образом, язык из могучего средства познания, каким он является в действительности, превращен неопо­зитивистами в средство обоснования агностицизма, в

¹ A. I. Ai/er, The Philosophy of Science. «Scientific Thought in the Twentieth Century», p. 6—7.

Ill

средство, при помощи которого доказывается, что наше познание распространяется лишь на область явлений, что непосредственно не воспринимаемая сущность предме­тов является для нас непознаваемой. Язык и языковый анализ является для них средством, при помощи которо­го доказывается, что абстракции являются фикциями, что основные и важнейшие вопросы философии (отношение мышления к бытию, а также вопросы об объективном существовании времени, пространства и причинности) объявляются вопросами, не имеющими смысла для науки.

Из приведенных выше рассуждении А. Айера следует, что учения неопозитивизма, объявляющие единственной реальностью наш опыт, происхождение и характер кото­рого мы не можем якобы выяснить посредством единич­ного, осуществляемого в личном опыте эксперимента, объявляющие вопросы материалистического или субъек­тивно-идеалистического истолкования нашего опыта псев­допроблемой, являются не чем иным, как воспроизведе­нием учений махизма о нейтральности опыта. Учения нео­позитивизма повторяют махистские положения, несостоя­тельность которых блестяще выяснена В. И. Лениным в его произведении «Материализм и эмпириокритицизм». В. И. Ленин показал, что попытки подняться над мате­риализмом и идеализмом означают на деле замаскирован­ное стремление позитивистов защитить субъективный идеализм. Попытки неопозитивистов устранить из фило­софии основной философский вопрос, доказать, что об­ласть познания — это область непосредственно наблюда­емых явлений (для реализации этих попыток они исполь­зуют лингвистический анализ — единственное, что их отличает в данном вопросе от махизма), являются сред­ствами завуалированной борьбы с материализмом, поскольку борьба против материализма с позиций от­кровенного идеализма в настоящее время не пользуется успехом, ибо откровенно субъективно-идеалистический взгляд на мир находится в вопиющем противоре­чии с развитием науки, с практикой повседневной жизни.

Софизм же неопозитивистов, которым они пользуются при обосновании своего взгляда на опыт, как на единст­венную реальность,— взгляда, согласно которому бессмы­сленно ставить вопрос об объективном существовании

112

материи, причинности, времени и пространства, о суще­ствовании абстракции, состоит в том, что они отрицают доказательства, основанные на общественной практике че­ловека, основанные на обобщении опыта развития науки. Общественно-историческая практика человека, опыт раз-| вития всех наук доказывает, что именно материалистиче­ской точке зрения на мир, которую принимает всякий человек в процессе своей трудовой, преобразующей мир деятельности и которая подтверждается успехами кон­кретных наук, человечество обязано своим прогрессом. Что же касается стремлений современных позитивистов (так называемых семантических идеалистов) реформиро­вать национальные языки по образцу «языков», применя­емых в точных науках, то эта замена невозможна по сле­дующим соображениям:

1. «Языки» формул в точных науках служат узким целям выражения объективных связей, изучаемых той или иной дисциплиной. Сфера применения этих языков (точнее, вспомогательных языковых средств) крайне ограничена: они создаются и используются применитель­но к определенной области предметов, изучаемых той или иной научной дисциплиной.

2. При помощи обычных языков мы выражаем не толь­ко объективные связи между предметами окружающего нас мира, но и наше отношение к различным предметам, наши эмоции, наши волевые побуждения, а «языки науки» способны выражать лишь объективные связи между изу­чаемыми предметами действительности.

3. Звуковой язык есть исторически сложившееся явле­ние, и развитие его как общественного явления не зависит от воли членов общества. Подобно тому как новое поко­ление, вступая в жизнь, застает уже готовые, созданные предшествующими поколениями производительные силы и производственные отношения и должно на первое время принять их и прилаживаться к ним, чтобы получить воз­можность производить материальные блага, так каждый человек, воспитываясь в обществе, усваивает исторически сложившийся язык данного общества. Поэтому можно сказать, что развитие языка представляет собой естествен­но-исторический процесс, а законы его развития имеют объективный характер. Названные же выше вспомога­тельные средства общения создаются обычно по воле и желанию людей. Так, например, значение знаков в исчис-

5 Мышление

113

лениях математической логики меняется 'по мере надоб­ности.

4. Язык является непосредственной действительностью мысли. Мысль материализуется в языке; язык, «языковая материя» есть средство формирования мысли. Ранее ука­занные вспомогательные средства общения не являются непосредственной действительностью мысли. Значение различных знаков в исчислениях устанавливается через посредство звукового языка.

5. В обычных исторически сложившихся языках функция обозначения предметов (номинальная функция) и функция выражения мыслей об этих предметах высту­пают в органическом единстве.

Это означает, что, читая книгу или слушая чужую речь, мы не только узнаем, о чем говорит человек, но и узнаем, что думает человек о тех или иных обозначаемых им словами предметах. На языке формул лишь обозна­чаются объекты и их связи и взаимоотношения. Что же думает человек об объектах, зафиксированных в форму­лах, оперируя с ними,— об этом в языке формул ничего прочитать нельзя.

6. Что же касается того факта, что в обычных нацио­нальных языках встречаются многозначные слова и суще­ствуют различные способы для выражения одной и той же грамматической связи, то необходимо подчеркнуть, что эти факты не препятствуют общению, взаимопонима­нию между людьми. Язык как система исторически сло­жившихся явлений и норм всегда в практике общения вы­ступает в виде живой речи, где слова и грамматические связи даны в контексте. Контекст позволяет всегда произ­вести соответствующие уточнения и добиться полного взаимопонимания между людьми.

Одновременно необходимо указать, что использование в специальных науках языка формул (символов) как вспомогательного языкового средства чрезвычайно по­лезно. Оно позволяет в сокращенной форме фиксировать различные соотношения между изучаемыми объектами. Так, вместо того чтобы формулировать один из законов сложения на обычном языке («сумма складываемых чисел не зависит от того, в каком порядке мы их складываем»), мы можем его записать в виде краткой формулы:

а -}- b == Ь -{- а.

114

Вместо того чтобы структуру общеутвердительного суждения формулировать на обычном языке («в обще­утвердительном суждении каждому предмету опреде­ленного множества, отраженного в понятии субъекта, принадлежит свойство, отраженное в понятии пре­диката»), мы пользуемся краткой формулой «все S суть Р».

Зная значение вводимых символов, мы по виду той или иной формулы «языка символов» можем судить о ха­рактере отношений между изучаемыми объектами, за­фиксированными в этой формуле. Если мы имеем ряд мыслей, записанных на обычном языке, например «книга моего брата», «Das Buch meines "Bruders», «The book of my brother», то по виду и по расположению сочетаний зна­ков в этих выражениях мы ничего не можем сказать о ха­рактере и отношениях предметов, отраженных в мысли об этих предметах. В данном случае сочетания и вид зна­ков в каждом из предложений различен, а мысль, ими вы­ражаемая,— одна и та же. В формулах же НО, а-\- Ь == b -\- а, «все 5 суть Р» и т. п. сам вид формулы говорит, какие отношения между предметами в пределах той или иной науки здесь выражены. Это связано с тем, что в обычных языках письменный знак обозначает звук или сочетания звуков (например, слово), тогда как в «языке символов» знаки обозначают изучаемые объекты, их свойства, отношения и операции над ними. Так, в фор­муле а -\- b == Ь -\- а буквы а и Ь обозначают числа, «4-» — операцию сложения, «=» — отношение равенства. В формуле «все S суть Р» символ S обозначает понятие логического субъекта, Р — понятие логического преди­ката.

В формулах «языка символов» мы зачастую выра­жаем и готовый результат, и одновременно тот путь, сле­дуя по которому можно получить этот результат. Так, формула СаО -\- НО = Са(ОН)г выражает результат определенной химической реакции (Са(ОН)а) и указы­вает одновременно, каким образом можно получить этот результат (а именно: соединяя окись кальция с водой).

Аналогично запись «если суждение «некоторые 5 суть Р» истинно, то истинно и суждение «некоторые Р суть S»» выражает и результат определенного логического процес­са (нами получено в качестве заключения истинное

5*

115

суждение «некоторые Р суть S») и указывает один из воз­можных путей, каким его можно получить (а именно:

можно поменять местами 5 и Р в истинном суждении, имеющем структуру «некоторые 5 суть Р»).

Все сказанное о «языках» точных наук означает, что «языки» формул, несмотря на их большую роль для спе­циальных точных наук, не только не могут заменить обыч­ные национальные языки, но и не могут быть образцом, «идеалом» для обычных языков, поскольку и природа их, и цели их существенным образом различны.

К ВОПРОСУ О СООТНОШЕНИИ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

В. 3. Панфилов

Вопрос о характере взаимоотношения языка и мышле­ния принадлежит к числу кардинальных не только специ­альной науки о языке — языкознания, но также и марк-систско-ленинской теории познания. Общеизвестно указа­ние В. И. Ленина о том, что история языка является одним из важнейших источников, из которых должны сложиться марксистская теория познания и диалектика. Этот вопрос является одним из аспектов основного вопроса филосо­фии, в зависимости от того или иного решения которого философия разделяется на два противоположных направ­ления — материалистическое и идеалистическое.

Философский материализм хотя и утверждает, что мысль, сознание, мышление существуют так же реально, как. и различные формы движущейся материи, вместе с тем указывает, что, будучи обусловленной в своем бытии функционированием одной из форм материи — мозга, мысль существует лишь постольку, поскольку она осуще­ствляется в определенных материальных формах.

«На «духе»,— указывает К. Маркс,— с самого начала лежит проклятие — быть «отягощённым» материей, кото­рая выступает здесь в виде движущихся слоев воздуха, звуков — словом, в виде языка. Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для Других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание, и, подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из насто­ятельной необходимости общения с другими людьми» ¹.

' К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 3, изд. 2, Господитаздат, 1955, стр. 29. ' '' ' " " ' '"

117

Итак, с точки зрения диалектического материализма вторичность сознания, духа и первичность материи прояв­ляется также и в том, что мышление, протекая в нераз­рывной связи с материальными физиологическими процес­сами головного мозга, вместе с тем может происходить и происходит только на основе и при помощи языка. Диа­лектический материализм утверждает в связи с этим, что мышление вне языка, невозможно, что язык и мышление неотделимы друг от друга как в своем возникновении, так и в своем существовании.

В противоположность этому идеализм, отрицая обус­ловленность мышления как способности отражения опре­деленными материальными физиологическими процес­сами, происходящими в головном мозгу, отрицая обуслов­ленность и вторичность содержания нашего сознания по отношению к объективной действительности, отрицает также и необходимую связь сознания, мышления с языком как совокупностью определенных материальных форм и процессов. Будучи вынужденным считаться с тем фактом, что мышление происходит при помощи языка, идеализм вместе с тем утверждает, что связь между языком и мыш­лением является чисто внешней, что мышление вполне может происходить и происходит также и в чистом виде, без помощи языка, более того, что мышление при помощи языка приводит только к различного рода недоразуме­ниям, ошибкам, проистекающим из несовершенства языка.

Если для каждого материалиста-лингвиста и материа­листа-философа является бесспорным положение о не­разрывной связи языка и мышления, взятое в общей форме, то ряд конкретных вопросов этой проблемы до на­стоящего времени еще требует своего разрешения или является дискуссионным. Таков, например, вопрос о конкретной форме связи языка и мышления (является ли язык формой, а мышление—ее содержанием), вопрос об отношении к мышлению различных сторон языка — его материальной, звуковой стороны и связанной с этой по­следней смысловой стороны, вопрос об отношении логиче­ских и грамматических категорий, о соотношении значе­ния слова и понятия, суждения и предложения и т. п. Все эти вопросы в той или иной мере ставятся и обсуждаются в нашей печати.

На наш взгляд заслуживает также серьезного обсуж­дения вопрос об отношении к языку (его материальной

118

оболочке) абстрактного содержания мышления, с одной стороны, и чувственно наглядных образов восприятия и представления — с другой.

Как нам кажется, существенным недостатком многих статей, посвященных этой сложной проблеме, является то, что обычно, говоря о мышлении, рассматривают его как нечто единое целое, и однородное. Между тем понятие мышления в его обычном употреблении включает два принципиально различных аспекта: говоря о мышлении, часто имеют в виду не только его абстрактное содержа­ние, его абстрактные процессьи, происходящие в форме по­нятий, суждений и т. п., но также и его чувственно-образ­ное содержание в виде образов восприятия и представле­ния. Таким образом, выдвигая тезис о прямой и непосредственной связи языка и мышления, предпола­гают тем самым, что характер отношения к языку этих двух различных сторон мышления один и тот же, т. е. что в прямой и непосредственной связи с языком (его мате­риальной оболочкой) находится как абстрактное содер­жание мышления, так и его чувственно-образное содер­жание.

Более того, во многих работах мьи находим прямые утверждения о том, что язык находится в прямой и непо­средственной связи с образами восприятия и представле­ния, что, например, слово выражает не только понятие, но и представление, что существовал такой этап в развитии языка и мышления, когда мышление происходило только в образах восприятия и представления и язык, следова­тельно, выражал только их. Эти взгляды не являются просто теоретическими соображениями, высказанными попутно, но входят как составная часть в систему взгля­дов многих лингвистов и философов на историю языка и мышления, на проблему соотношения языка и мышления. Они берутся некоторыми лингвистами за основу объясне­ния целого ряда особенностей исторического развития языков. Именно поэтому и представляется необходимым остановиться на них в настоящей статье.

В целях анализа этой точки зрения целесообразно рас­смотреть здесь следующие вопросы:

1) Существовал ли такой этап в развитии мышления человека, когда оно всецело происходило в образах вос­приятия и представления и совсем не обладало способно­стью образовывать понятия? При 'положительном решении

119

итого вопроса с неизбежностью Должен быть сделан вы­вод, что язык первоначально возник как средство выра­жения образов восприятия и представления и в какой-то период своего существования выражал только их.

2) Является ли язык (его материальная сторона) не­обходимым средством существования и средством осуще­ствления не только абстрактного содержания мышления, но и его чувственно-образного содержания или нет? Этот вопрос иначе может быть сформулирован так: находится ли чувственно-образное содержание мышления в такой же прямой и непосредственной связи с языком (его мате­риальной оболочкой), как и его абстрактное содержание?

Положение об особой чувственно наглядной стадии в развитии мышления получило особенно широкое распро­странение со времени опубликования работ Леви-Брюля по этнографии так называемых первобытных народов. В этих работах развивается точка зрения, согласно кото­рой мышление современных первобытных народов являет­ся по преимуществу чувственно наглядным, в прямую связь с чем ставятся и те особенности языков этих перво­бытных народов, которые они имеют в отличие от языков цивилизованных народов. «...Языки низших обществ,— пишет Леви-Брюль,— «всегда выражают представления о предметах и действиях в том же точно виде, в каком пред­меты и действия представляются глазам и ушам»». И да­лее: «Общая тенденция этих языков заключается в том, чтобы описывать не впечатление, полученное восприни­мающим субъектом, а форму, очертание, положение, дви­жение, образ действия объектов в пространстве, одним словом, то, что может быть воспринято и нарисовано» '.

Эти взгляды Леви-Брюля об особом характере мышле­ния и языка первобытных народов оказали сильное влия­ние на многих авторов, как лингвистов, так и философов, так или иначе касавшихся вопроса о языке и мышлении доисторического человека. Н. Я. Марр, некритически вос­принявший эти взгляды, переносит даваемую Леви-Брю-лем характеристику мышления современных первобытных народов на мышление доисторического человека и выде­ляет особую дологическую стадию в развитии мышления. «Человечество,—утверждает Н. Я. Марр,—тогда мыслило

' Л. Леви-Брюль, Первобытное мышление, М. 1930, стр. 104. 120

дологическим мышлением, без отвлеченных понятий, представлениями в образах и в их нашему восприятию чуждой взаимной связи» ¹. Этой стадии в развитии мышле­ния, по мнению Н. Я. Марра, соответствовала особая стадия в развитии языка — так называемая линейная речь^!2.

С. Д. Кацнельсон вслед за Н. Я. Марром утверждает, что вплоть до начала эпохи варварства существовало так называемое «первобытно-образное мышление», которое «оперировало конкретными представлениями, обобщен­ными восприятиями вещей» и что с эпохи варварства на­чинается период «чувственно-сущностной речи и мысли», когда «вырабатываются первые родовые понятия о вещах, но еще отсутствуют родовые понятия более сложного по­рядка, как, например, абстрактные слова типа «живот­ное», «растение», «предмет»» ³.

Рассматриваемая здесь точка зрения особенно под­робно развита в статьях Л. О. Резникова ⁴. Он утверж­дает, что мышление в понятиях появилось только в эпоху возникновения родового строя и что ему предшествовали два этапа чувственно наглядного мышления — мышление непосредственными восприятиями и мышление представ­лениями, которым соответствовали определенные этапы развития речи, а именно: комплексная и кинетическая речь ⁵.

Подобные высказывания по поводу характера перво­начальных этапов развития мышления и языка мы нахо-

¹ Н. fl. Марр, Избранные работы, т. 2, Соцэкгиз, 1936, стр. 129.

² См. Н. Я- Марр, Избранные работы, т. 1, изд. Государственной академии истории материальной культуры, Л. 1933, стр. 280.

³ С. Д. Кацнельсон, Историко-грамматические исследования,