Д. П. Горского государственное издательство политической литературы москва • 1957 аннотация настоящая книга

Вид материала

Книга

Содержание Значение слова К.- Маркс Смысловое содержание слов, принадлежащих к различным разделам словарного состава 1 В. И. Ленин Ты — виновен!» Я — справа, ты — слева» В И Ленин В. И. Ленин П К. Рашевский

Подобный материал:

• Государственное Издательство Детской Литературы; Москва; 1951 Аннотация Эта книга, 2920.79kb.
• А. С. Велидов (редактор) Красная книга, 7398.72kb.
• Д. Н. Мамине-Сибиряке Книга, 262.07kb.
• Тезисы о фейербахе, 48.34kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 1585.13kb.
• Собрание Сочинений в десяти томах. Том четвертый (Государственное издательство Художественной, 2092.28kb.
• Москва издательство политической литературы, 9101.92kb.
• Библиотека Альдебаран, 1616.97kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2563.36kb.
• Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том, 2722.46kb.

9* 243

1) Люди, принадлежащие к различным социальным слоям общества, -к различным профессиям, к различным возрастным группам, имеющие различный жизненный опыт и познания, имеют об одних и тех же явлениях дей­ствительности понятия различной степени точности, широ­ты и глубины. Горожанин, например, имеет поверхност­ное, неглубокое понятие о пшенице, относительно которой агроном имеет несравненно более точное и богатое поня­тие. Понятие инженера-строителя о звезде несравненно беднее соответствующего понятия у профессора астроно­мии. Не все признаки, мыслимые в понятии (т. е. не все его содержание), и не все предметы, отражением которых это понятие является (т. е. не весь объем этого понятия), в равной степени хорошо известны всем людям, владею­щим определенным языком. И тем не менее все эти люди, пользуясь в разговоре различными словами, вполне по­нимают друг друга, ибо придают этим словам одинаковое значение.

Происходит это потому, что в качестве значения того или иного слова в данном языке используется не все пол­ностью содержание соответствующего понятия, а лишь некоторая его часть, известная всем членам общества '. Например, содержание понятия «звезда» «самосветяще­еся небесное тело, по своей природе сходное с Солнцем и, вследствие огромной отдаленности, видимое как светя­щаяся точка»² множеству людей, владеющих русским языком, не полностью известно, хотя каждому из них из­вестно значение слова «звезда» (видимая на небосводе в безоблачную ночь светящаяся точка) ³.

¹ Речь идет о значении слова в языке, а не в каждом отдельном акте речевого общения, где слово может иметь много значений. Даже язы­коведу, специально исследующему значения слов, не нужно (да и невозможно) знать все эти значения. Тем более не нужно их знать каж­дому человеку, владеющему данным языком. Но любому, кто хочет овла­деть языком, необходимо знать значение слова в языке (обычно указы­ваемое в толковом словаре).

Здесь речь идет о содержании понятия, которое является общепри­нятым в науке на данном этапе ее развития, а не обо всех понятиях, ко­торые имеются у отдельных специалистов и неспециалистов со всеми их бесчисленными оттенками, которых ни один человек не в состоянии учесть. «Общепринятость» здесь всегда, разумеется, более или менее относительная (она находит свое выражение обычно в энциклопедиях и других справочных изданиях).

² «Большая Советская Энциклопедия», т. 16, 1952, стр. 540.

³ Даль почти дословно в этих выражениях разъясняет значение этого слова, прибавив лишь упоминание о «самосветности», знакомое

244

Значение слова в данном случае оказывается уже со­держания соответствующего понятия, поскольку в это значение входит лишь часть содержания понятия, другими словами: значением этого слова в русском языке является понятие, известное всем, кто владеет этим языком; содер­жание и объем этого понятия отличаются от содержания и объема научного понятия, выражаемого научным терми­ном «звезда» '.

'2) Понятие всегда выступает в качестве значения ка­кого-нибудь слова или группы слов. С другой стороны, в значении слова всегда так или иначе содержится понятие. Однако понятие, содержащееся в общепринятом в языке значении слова, отличается от научного понятия, закреп­ленного в этом слове. Но в значении слова содержится не только понятие. Поэтому нам представляется, что Л. С. Ковтун не прав, когда он говорит: «Значение сло­ва — это реализация понятия средствами определенной языковой системы... Мы не имеем никаких оснований сом­неваться в адекватности значения слова понятию»². Такое отождествление значения слова и понятия неправомерно.

Было бы ошибкой понимать связь языка с абстракт­ным мышлением в том смысле, будто язык вовсе не свя­зан с формами отражения, возникающими на ступени жи­вого созерцания, а также с эмоциями, с актами воли и т. д. Это значило бы отрывать абстрактное мышление от той основы, на которой оно возникает. Связь понятий с восприятиями и представлениями, с активной работой воображения никогда не может исчезнуть, она необхо­дима не только для возникновения, но и для самого су­ществования понятий. Понятия возникают и существуют в головах живых людей с их разнообразнейшими эмо­циями, настроениями, желаниями, стремлениями, с кото­рыми понятия всегда тесно связаны.

Поэтому, если в словах находят свое закрепление мысли, понятия и суждения, то вместе с ними и в связи с ними в словах находят свое закрепление восприятия и

отнюдь не всем пользующимся русским языком (В. Даль, Толковый словарь, М. 1955, т. 1, стр. 673).

¹ Например, в объем научного понятия «звезда» входит и Солнце, в объем научного понятия «насекомое» не входят пауки. Этого может не знать человек, владеющий русским языком и знающий общепринятое значение слов «звезда» и «насекомое».

² «Вопросы языкознания» № 5, 1955 г., стр. 77. (Курсив мой.— В. Б.)

245

представления, которыми в большей или меньшей мере «обрамлена» каждая отвлеченная мысль. Кроме того, в словах закреплены чувства, настроения, желания, устрем­ления человека, его эмоциональная реакция на действи­тельность, в том числе эмоциональная окрашенность его отношения к тому, что он говорит, к его сообщению. Этой цели служит и огромное разнообразие форм слова (сын, сынок, сыночек, сынишка), и его фразеологическое окру­жение, и различие его роли в составе предложения (син­таксическая функция), и разнообразие его связей с дру­гими близкими и далекими по смыслу словами, и ситуа­ция, к которой оно приурочивается,— все это служит выражением не только тончайших оттенков понятий, но и тончайших оттенков чувств, настроений и т. д.

Кроме того, интонация (восклицание, недоумение, возмущение, решительность, нежность и т. д.) яв­ляется настолько важным обрамлением для вы­ражения понятий (в том числе и понятий о наших чувст­вах, желаниях и т. п.), что обычно мы подвергаем сомне­нию истинность того, что сообщает нам человек о своих чувствах и желаниях, если интонация, с которой произ­несены его слова, не соответствует их содержанию. То же самое следует сказать о порядке, в котором произносятся слова и предложения, о связности или бессвязности речи, о ее стройности или отрывочности.

Наконец, в слове имеется эстетическая сторона: слово может быть изящным или тяжеловесным, ясным или не­внятным, сухим или страстным — вообще красивым или некрасивым.

В мыслях человека находят свое отражение решительно все явления, с которыми человек имеет дело: и внешний мир (явления природы и общества), и сфера сознания (чувства и настроения, желания и стремления человека). «...Все, что побуждает человека к деятельности, должно проходить через его голову: даже за еду и питье человек принимается под влиянием отразившихся в его голове ощущений голода и жажды, а перестает есть и пить по­тому, что в его голове отражается ощущение сытости» '.

Никто из нас не в состоянии высказать никакого пред­ложения относительно своих чувств и желаний, прежде

¹ К.- Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения в двух томах, т, II, Госполитиздат, 1955, стр. 357.

246

чем он узнает, что испытывает эти чувства или желания, т. е. прежде, чем эти чувства или желания отразились в его мозгу в виде мыслей. Мы не можем высказать пред­ложение относительно наличия у нас таких чувств или желаний, которые еще не прошли сквозь их осмысление.

Высказывая подобные предложения, мы выражаем суждения, мысли о наших желаниях или чувствах. Эти суждения могут быть истинными (если мы действительно испытываем те чувства, желания, о которых сообщаем как испытываемых нами) или ложными (если мы этих чувств, желаний в действительности не испытываем).

Язык чрезвычайно богат средствами выражения жела­ний, настроений, чувств. Передавая понятия о наших чув­ствах и настроениях, слова вместе с тем передают самые тонкие нюансы, оттенки этих чувств. Точно так же у тех, кто слышит эти наши высказывания, непосредственно под действием нашей речи возникает не само наше желание или чувство, а лишь мысль о том, что его собеседник испы­тывает данное желание или чувство. Именно это и озна­чает, что слушающий понимает мои слова, между мною и этим человеком происходит общение, обмен мыслями о моих желаниях и чувствах.

Разумеется, мои слова могут вызвать у собеседника не только мысли о моих чувствах или желаниях. Они могут вызвать у него и собственные определенные желания и чувства. Но это может произойти лишь при условии, что мои слова «дошли» до собеседника, т. е. что под действием этих слов у него возникла мысль, которую я ему сообщал.

Кроме того, чувства и желания, возникающие под дей­ствием моих слов у собеседника, вовсе не должны непре­менно совпадать с моими чувствами и жел"аниями, о ко­торых я ему сообщил. Его чувства могут оказаться даже прямо противоположными тем моим чувствам и жела­ниям, о которых я ему сказал. Мое заявление, вовсе ни­чего не говорящее о моих чувствах и желаниях, может вызвать у собеседника исключительно сильные чувства, желания или настроения, а сообщение о самых горячих моих чувствах и желаниях может вовсе не возбудить ни­каких чувств, желаний у собеседника.

Все указанные обстоятельства объясняются тем, что эмоциональная реакция собеседника на мои слова всегда опосредована пониманием того, что я сказал, иначе го­воря — всегда связана с передачей моих мыслей собесед-

247

нику. Это положение энергично защищает чешский язы­ковед Фр. Травничек (Брно), точку зрения которого мы разделяем. Он пишет: «Слова... общепонятны потому, что они выражают одну из форм мышления, а именно — поня-1ия» '. «...Слова, о которых мы говорим, что они выра­жают чувства, на самом деле выражают понятия, резуль­таты познавательной деятельности нашего мышления, с которым связаны психические процессы, называемые чув­ствами... Дедушка выражает то же самое понятие, что и слово дед. Но, кроме того, подобные слова выражают и определенное чувство...» ²

«Эмоциональная атмосфера», которая окружает логи­ческое значение слова, имеет место лишь при условии, что это значение имеет место. Самостоятельно, изолиро­ванно, независимо от этого значения эта атмосфера не су­ществует. Но из сказанного явствует, что в значение слова вместе с понятием входят все многочисленные оттенки эмоциональной, стилистической, эстетической окраски слова.

Все эти элементы значения слова, не играющие в боль­шинстве случаев существенной роли при использовании слова в отвлеченном логическом рассуждении, приобре­тают важную роль в обычном речевом общении и в осо­бенности в художественном творчестве. Учитывая это, приходится признать, что в этом аспекте значение слова оказывается шире закрепленного в нем понятия, посколь­ку последнее образует основной, необходимый элемент значения слова, но не исчерпывает собой всего этого зна­чения.

Эгим следует, по-видимому, объяснить одну из тех трудностей, с которыми встречаются переводчики. В то время как сравнительно нетрудно найти в другом языке слово, регистрирующее понятие, закрепленное в слове языка, с которого делается перевод, значительно труднее найти такое слово (или словосочетание), стилистическая и эмоциональная окраска которого в данном фразеологиче­ском окружении, в данной ситуации была бы в другом языке той же, что и в языке, с которого делается перевод. Это объясняется тем, что указанные оттенки значения

1 «Вопросы языкознания» № 1, 1956 г., стр. 74.

² Там же, стр. 75.

248

слова, его смысловые связи с другими словами, способы его сочетания с другими словами определяются семанти­ческой системой данного языка, характеризующей собой одно из качественных отличий данного языка от всех других.

3) Внимательное рассмотрение того, как практически используется в обмене мыслями между членами обще­ства то или иное слово, показывает, что слово выступает в различных условиях, в различных конкретных актах ре­чевого общения в огромном многообразии значений. Даже рассматривая какое-нибудь слово лишь на определенном этапе развития языка, трудно полностью обозреть все многочисленные значения, в которых оно употребляется. При этом различие этих значений одного и того же слова в различных условиях его употребления затрагивает не только эмоциональную и стилистическую «атмосферу», окружающую логическое, понятийное ядро значения сло­ва, но и сами понятия, этим словом выражаемые. Иначе говоря, одно и то же слово в различных актах речевого общения обычно выражает не одно и то же, а более или менее различные понятия и оттенки понятий, что имеет место даже в научной терминологии, где смысловые гра­ницы слова относительно наиболее определенны (укажем, например, на термин «сознание» в философии).

Разумеется, не все значения, в которых более или ме­нее часто употребляется слово в отдельных актах речевого общения, являются значениями этого слова в языке. Из всех фактически встречающихся применений данного сло­ва в язык входят лишь те его значения, которые получили общественную санкцию и, таким образом, стали неотъ­емлемой частью общенародного языка. Однако и этих общественно осознанных и прочно вошедших в язык зна­чений у одного и того же слова (мы здесь не говорим об омонимах) бывает несколько. При этом все значения дан­ного слова закономерно связаны между собой не только на основе связи содержания лежащих в основе этих зна­чений понятий, но и на основе присущей лишь данному языку семантической системы.

В. В. Виноградов приводит такой пример. Основными значениями русского слова «хребет» являются: «спина, позвоночник» и «цепь гор, тянущихся в каком-нибудь на­правлении». Во французском языке этим двум значениям соответствует не одно, а различные слова. К этому можно

249

прибавить, что каждому из этих французских слов также принадлежит несколько значений, которым в русском языке соответствует не одно, а несколько различных слов. В частности, значения французского слова dos выражают­ся в русском языке словами: спина, нижняя сторона листа, корешок книги, подъем ноги, тыльная сторона кисти и т. д.

Таким образом, слово представляет собой единицу языка, характеризуемую не только единством фонетиче­ского и грамматического состава, но и единством всех его значений. И в фонетическом, и в грамматическом, и в се­мантическом отношениях слово закономерно соотнесено с системой данного языка.

В семантическом отношении слово представляет собой систему значений, закономерно связанных между собой и со всеми другими единицами языка. Поскольку ядро каж­дого из значений слова составляет понятие, то каждое слово оказывается связанным не с одним, а с рядом поня­тий. Тут могут быть и понятия о предметах, процессах и отношениях в природе и в обществе, и понятия об отно­шениях между словами и предложениями (грамматиче­ские понятия), и понятия о духовной жизни человека, о его чувствах и мыслях, в том числе и понятия об отноше­ниях между мыслями — о логических отношениях.

При этом то обстоятельство, что в данном слове объ­единены именно данные понятия, определяется не только связью содержания и объема этих понятий, но и системой смысловых связей, присущей данному языку, качеством и закономерностями семантической системы данного язы­ка. Здесь обнаруживается широта значения отдельно взя­того слова по отношению к отдельно взятому понятию в том смысле, что в слове получает свое закрепление не одно, а ряд понятий.

4) Органическая смысловая связь слова с другими словами и смысловыми единицами языка обнаруживается далее в «несвободных значениях» слова, т. е. в тех его значениях, которые реализуются лишь в определенных ус­ловиях фразеологического окружения, синтаксической роли слова или в определенной ситуации. Это касается не только служебных и модальных слов, но решительно всех слов. Во всех случаях, когда слово имеет определенное значение лишь в определенном сочетании с другими сло­вами, оно выражает понятие (ядро этого значения) лишь в «содружестве» с этими другими словами. Кроме того,

250

есть понятия, для выражения которых всегда необходима группа слов, например «Тридцатая годовщина опублико­вания апрельских тезисов В. И. Ленина». В этом аспекте любое входящее в эту группу слово оказывается уже понятия, оно выражает понятие только совместно с дру­гими словами. Без любого слова (из числа слов, выра­жающих такое понятие) это понятие не может быть вы­ражено, но нельзя ни про одно из этих слов сказать в дан­ном случае, что оно «заключает в себе это понятие», а следует сказать, что оно «участвует в выражении этого понятия».

Смысловое содержание слов, принадлежащих к различным разделам словарного состава

Попытаемся рассмотреть этот вопрос на материале русского языка, где в словарном составе различают десять частей речи: имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, местоимение, глагол, наречие, предлог, союз, междометие и частицы. «Части речи, ч то-л и б о н а-з ы в а ю щ и е, распадаются прежде всего на два больших класса: части речи знаменательные и части речи служебные. Первые отражают действитель­ность в ее предметах, действиях, качествах или свой­ствах, напр.: родина, столица, дом, жить, работать, совет­ский, революционный, наш, пять, семеро, первый, спокойно, наверняка, наизусть, вполне. Вторые отражают отно­шения между явлениями действительности, напр.:

сижу на стуле, дом у реки, отец и мать» '.

Таким образом, к классу знаменательных слов рус­ского языка относятся: имя существительное, имя прила­гательное, имя числительное, местоимение, глагол и наре­чие. К классу же слов служебных относятся предлоги, союзы и частицы. Эти два класса охватывают почти весь словарный состав русского языка (кроме междометий). В отношении этих классов подчеркивается, что в них слова связаны с отражением в голове человека предметов объ­ективной действительности, их свойств, состояний, дейст­вий и объективно существующих отношений между этими предметами. Наша задача, таким образом, сводится к установлению:

¹ «Грамматика русского языка», т. 1, стр. 20. 251

1) являются ли эти отражения (с которыми связаны знаменательные и служебные слова) абстрактными мыс­лями (или же они представляют собой формы живого созерцания — восприятия и представления);

3) если эти отражения являются отвлеченными мыс­лями, то что представляют собой эти мысли: понятия, суждения (включая сюда вопросы и побуждения), умоза­ключения, или же это мысли, не являющиеся ни тем, ни другим, ни третьим, а чем-то четвертым. В последнем случае нужно выяснить, что же представляет собой это «четвертое».

Относительно первого из этих вопросов нам представ­ляется возможным ограничиться следующими соображе­ниями. Выше уже подчеркивалось, что понятия возникают лишь на основе восприятии и представлений, на основе работы воображения, что эта тесная связь понятий с фор­мами живого созерцания имеет место всегда, когда мы оперируем понятиями; что именно поэтому логическое ядро значений слов обрастает всегда более или менее тесно связанными с ним чувсгвенными образами. Но вме­сте с тем слово служит общению, взаимному пониманию людьми друг друга лишь потому, что оно имеет в языке значения, известные всем, владеющим этим языком; что эти общие всем людям данного народа значения всех слов представляют всегда обобщенные, а поэтому и от­влеченные отражения весьма различных во всех отноше­ниях и лишь в немногом сходных предметов, свойств и связей объективной действительности; что такой степени обобщения и отвлечения восприятия и представления без абстрактного мышления (как это имеет место у высших животных) не могут дать; что, следовательно, как под­черкивал В. И. Ленин, «чувства показывают реальность;

мысль и слово — общее» '.

Нам кажется, все сказанное по этому поводу выше по­зволяет утверждать, что отражения действительности, выступающие в качестве значений слов, представляют собой отвлеченные мысли, продукты второй ступени познания, тесно связанные с формами отражения, полу­ченными путем живого созерцания, но не сводящиеся к ним.

¹ В. И. Ленин, Философские тетради, стр. 256. 252

Что касается Еопроса о том, какие именно формы мысли — понятия, суждения, умозаключения или иные формы — имеют здесь место, то нам представляется, что нет никаких оснований выдвинуть какую-то четвертую форму мысли, кроме этих трех, и дальнейшее конкретное рассмотрение различных разрядов слов должно подтвер­дить этот взгляд.

Рассмотрим знаменательные слова. С логической точки зрения объединение имен существительных, прилагатель­ных, числительных, местоимений, глаголов и наречий в один класс может быть связано с той общей чертой всех этих частей речи, что каждое из слов, принадлежащих к этому классу, способно самостоятельно выражать субъ­ект или предикат суждения.

В этом нетрудно убедиться. «Дождь идет» — имя су­ществительное выражает субъект, а глагол—предикат суждения.

«Суд людей говорит человеку: — Ты — виновен!» (Горький). Здесь субъект и предикат выражены местоиме­нием и прилагательным.

««Мой месяц, мои звезды»,—думала наша Козявоч-ка...» (Мамин-Сибиряк)—субъект (S) и предикат (Р) вы­ражены именем существительным и местоимением.

«Я — первый» — здесь S и Р выражены местоимением и прилагательным.

«Ну давай вместе воров ловить, коли так. Я — справа, ты — слева» (Салтыков-Щедрин) — S и Р выражены ме­стоимением и наречием.

«Кинулись газетину Невинномыских покупать, ан там — чисто!» (Короленко) — S и Р выражены наречиями.

Поскольку ответ на вопрос может быть неполным, т. е. содержать лишь словесное выражение предиката соответ­ствующего суждения (субъект которого в данном случае подразумевается), то знаменательные слова могут в таких случаях выступать как самостоятельные высказывания («Кто он? — Коммунист?». «Где книги? — Там». «Кто это? — Я». «Сколько их? — Восемь» и т. д.).

Эта общность логической роли слов, принадлежащих к данному классу, возможно, также играла известную роль при их объединении в разряд знаменательных, по­скольку еще со времен Аристотеля к понятиям относили лишь те мысли, которые выступают в роли субъекта или предиката суждения. Этим же, возможно, объясняется тот

253

факт, что наличие понятий в значениях знаменательных слов не вызывает сомнений у большинства лингвистов.

Впрочем, существует мнение, что и среди знаменатель­ных слов имеются такие, которые не связаны с понятиями. При этом имеются в виду не только местоимения, но даже имена существительные, а именно: собственные имена.

Рассмотрим ближе этот вопрос.

В логике давно установлен тот факт, что наряду с об­щими понятиями (дом, река) существуют понятия индиви­дуальные (Ломоносов, Москва). Различение индивидуаль­ных и общих понятий тесно связано с логическим учением о суждении, различающим суждения единичные, частные и общие. Субъектом единичного суждения обычно явля­ется понятие индивидуальное. Отрицание существования индивидуальных понятий привело бы к ряду нелепостей. Например, в этом случае оказалось бы, что в суждении «Ломоносов — гениальный ученый» имеется лишь преди­кат, а место субъекта пустует; вместо понятия (субъекта) на этом месте окажется метка, знак, этикетка, ярлык и т. п.

Тем не менее существует мнение, что индивидуальных понятий вообще нет, что «Москва» или «Ломоносов» — это слова — ярлыки, этикетки, навешиваемые непосредственно на вещи и никак не связанные с понятием.

В качестве довода в пользу взгляда «собственное имя— это этикетка» выдвигается такое соображение: одно и то же собственное имя может быть и именем человека, и на­званием реки, и кличкой собаки, и обозначать сорт конфет и название ресторана. Вне контекста, говорят, невоз­можно даже приблизительно определить, к какому кругу предметов относится данное собственное имя. Напротив, нарицательное имя, говорят сторонники этого взгляда, имеет вне контекста вполне определенное значение. Если это даже омоним, то можно точно определить все его зна­чения. Мы не можем по своему произволу расширить сферу его значений, она обусловлена законами развития языка.

Прежде всего следует подчеркнуть, что если бы даже указанное различие между собственными и нарицатель­ными именами носило тот абсолютный характер, который ему приписывается в приведенном только что рассужде­нии, то и в этом случае из данного различия никоим обра­зом не следует, что собственное имя не выражает понятия. Ведь если даже безоговорочно согласиться с этим рассуж-

254

дением, то окажется, что, имея вполне определенный смысл в контексте, собственное имя теряет эту определенность значения вне контекста. Следовательно, в контексте и «Петр», и «Москва», и «Кавказ» выражают вполне опре­деленные понятия. Но ведь реально, в жизни, собственное имя, как и любое другое слово, выступает только в контек­сте, и только в этом случае оно служит общению и взаим­ному пониманию. Мы, разумеется, в целях исследования можем рассматривать собственное имя вне контекста. Но эта абстракция будет научной лишь при условии, что мы не будем забывать, что собственное имя, как и любое дру­гое слово, становится языковым явлением, лишь обслужи­вая общение, обмен мыслями. А это имеет место лишь в конкретных условиях, следовательно, в конкретном кон­тексте.

Человека, который ни с того ни с сего произнес бы «дом» или «дядя», мы бы поняли столь же плохо, как если бы он вне всякой связи с обстановкой произнес «Лена» или «Кавказ». Наоборот, в реальной действительности и произносящий и слушающий связывают со звукосочета­ниями «Лена», «Кавказ» понятия об определенных пред­метах действительности, и только поэтому они понимают друг друга. Если бы та неопределенность, о которой гово­рится в приведенном рассуждении, имела место в действи­тельности, употребление собственных имен исключало бы взаимное понимание. Если один из собеседников связывает со звукосочетанием «Лена» понятие о своей сестре, а дру­гой понятие о великой сибирской реке, то они не поймут друг друга. Это в равной мере относится и к именам соб­ственным и к нарицательным. Если тот, кто произносит «дядя», имеет в виду мужчину вообще, а его собеседник имеет в виду брата своего отца, то собеседники также не поймут друг друга.

Итак, признание того, что собственное имя вне контек­ста теряет определенный смысл, вовсе не означает, что оно не выражает понятия. Напротив, это признание исходит из того, что в контексте (т. е. в реальной действительности) собственное имя выражает всегда вполне определенное понятие.

Далее следует подчеркнуть, что само различие между значением собственного и нарицательного имен в контек­сте и вне контекста весьма относительно. С одной стороны, неверно, что сфера значений знаменательного слова вполне

255

определенна, что можно точно указать все его значения. «...Очень трудно,— говорит В. В. Виноградов,— разграни­чить и передать все значения и оттенки слова даже в дан­ный период развития языка, представить со всей полнотой и жизненной конкретностью роль слова в речевом обще­нии и обмене мыслями между членами общества» ^\. Ведь любое нарицательное имя может выступить как собствен­ное («коммунист», «борец», «кольцо» и т. д.). Когда мы определяем значения такого слова, взятого вне контекста, мы от этих случаев сознательно отвлекаемся, касаясь лишь тех значений, которые закреплены общественной практи­кой и представляют собой не отдельные применения слова, а его значения в языке народа, известные всем, кто вла­деет этим языком. Если так же подойти к собственному имени, то мы имеем не меньшую возможность определить его обычное значение («Лена» — человеческое существо женского пола). Поэтому, когда мы услышим слова «Лены нет», то, не зная, в связи с чем они высказаны, мы скорее всего поймем их в том смысле, что речь идет о женщине. Мы при этом можем, конечно, ошибиться. Но мы можем с неменьшей вероятностью ошибиться, услышав слова «агронома нет», если нам неизвестно, что в данном случае имелся в виду член естественно-научного кружка.

Иллюстрацией этого может служить следующий отры­вок из «Записных книжек» А. П. Чехова:

«Дай-ка порцию главного мастера клеветы и злословия с картофельным пюре.

Половой не понял... Поч. строго поглядел на него и сказал: Кроме!

Немного погодя половой принес языка с пюре — зна­чит, понял».

Здесь целое словосочетание (не включающее в себя ни одного собственного имени), к тому же примененное во вполне определенной ситуации и в сочетании с определен­ными словами «дай-ка» и «с картофельным пюре» все же оказалось трудно доступным пониманию.

Ясно, что видеть в многозначности признак, отличаю­щий собственные имена от нарицательных, нельзя, ибо многозначность присуща обоим этим разрядам слов.

С другой стороны, совершенно неверно считать, что круг значений собственного имени безграничен. Пиджак

¹ «Вопросы языкознания» № 5, 1953, стр. 7. 256

или коробку спичек Петром не называют. Мы имеем воз­можность вполне вразумительно объяснить иностранцу смысл слов «Тарас» или «Афанасий», которых нет в род­ном языке этого иностранца. Вместе с тем этот иностранец не поймет нашей речи, не усвоив значения этих слов, в первую очередь понятий, ими выражаемых.

Именно поэтому собственные имена могут употреб­ляться для закрепления и выражения не только индиви­дуальных, но и общих понятий. Когда сообщается: «Стол накрыт», то «стол» фиксирует понятие индивидуальное, от­ражающее собой вполне определенный единичный стол, а не «стол вообще». Когда же говорится: «стол здесь до­стать трудно», то имеется в виду стол вообще.

Точно так же, когда мы читаем у Ленина: «...я назвал Каутского (в своей книге: «Пролетарская революция и ренегат Каутский») лакеем буржуазии» ', то здесь «Каут­ский» выступает как регистрирующее единичное понятие, отражающее вполне определенное отдельное лицо. Когда же говорится: «Журнал этот, стоящий вообще на мелко­буржуазной точке зрения, тем выгодно отличается от пи­саний господ Каутских, что не называет этой точки зрения ни революционным социализмом, ни марксизмом» ², то для нас ясно, что это же слово имеет своим значением понягие общее, отражающее собой то, что было свойственно всем социал-предателям II и 1Г/2 Интернационала.

Обычно собственные имена выражают понятия индиви­дуальные, и в этом заключается их полезная роль, их основное назначение. Так как любое слово несет в себе общее, то для выражения индивидуального понятия тре­буется целая группа слов («Герой Великой Отечественной войны советского народа, грудью закрывший амбразуру вражеского дота»). Собственное имя («Александр Матро­сов») позволяет заменить эту группу слов одним-двумя словами. Но преимущество, даваемое собственным именем по сравнению с нарицательным в данном отношении, обу­словливает наличие у собственных имен недостатка по сравнению с нарицательным именем в другом отношении:

собственное имя, обладая предельно узким значением в контексте, приобретает весьма широкий смысл вне кон­текста. Таким образом, одно из различий между собствен-

1 В И Ленин, Соч , т. 30, стр 9

² Там же, стр 11

257

ными именами и нарицательными состоит в том, что пер­вые обычно фиксируют понятия индивидуальные, вторые же закрепляют и индивидуальные, и общие понятия. При этом в ряде случаев и собственные имена употребляются для выражения общих понятий. Это различие, следова­тельно, носит относительный характер.

Со сказанным выше тесно связана та отличительная особенность собственных имен, что обычно, т. е. когда они выражают индивидуальные 'понятия, они не заменяют друг друга. Если нарицательные имена «доктор» и «врач» — синонимы, то их в большинстве случаев можно заменить одно другим. Слова же «Петр» и «Иван» можно заменить одно другим лишь в том случае, когда они выражают об­щее понятие. Но когда они выражают понятия индиви­дуальные, такая замена невозможна. Это различие также отнюдь не носит абсолютного характера и вовсе не свиде­тельствует в пользу мнения, будто собственные имена не связаны с понятиями.

В защиту этого последнего мнения указывают также на то, что собственное имя не раскрывает никаких черт пред­мета. Говорят: зная, что предмет называется Леной, я вовсе еще ничего не знаю о его свойствах. Между тем, зная, что предмет называется рекой, я его свойства знаю. На это следует возразить, что само звукосочетание «река» так же ничего не говорит о свойствах предмета, как и зву­косочетание «Лена». Если тот, кто произносит эти слова или слышит их, не связывает с ними известных понятий (т. е. мыслей о существенных признаках предметов), то для него эти звукосочетания вообще словами не яв­ляются '. И здесь дело обстоит с именами собственными и нарицательными совершенно одинаково. Если я впервые слышу слово «река» и никто мне не объяснил его значения, то я столь же мало знаю о существенных признаках, мыс­лимых в этом понятии, как и в том случае, когда я впер­вые услышал слово «Лена». Таким образом, и этот довод сторонников взгляда «собственное имя — это ярлык» сле­дует признать несостоятельным.

К этому вопросу можно подойти еще с одной стороны. Никто не отрицает, что в словах «человек», «мужской»,

¹ А. И. Смирницкий справедливо говорит, что «нельзя полагаться на то, что нечто в звучании слова укажет нам, с каким значением это звучание связывается...» («Вопросы языкознания» № 2, 1955 г., стр. 87).

258

«пол» заключены понятия. Не отрицается также, что в группе слов «человек мужского пола» заключено понятие. Но значение этой группы слов в логическом отношении совпадает со значением собственного имени «Петр». Точно так же совпадает в логическом отношении значение соб­ственного имени «Москва» и группы слов «столица Совет­ского Союза». Как же можно, признавая наличие понятия в этих группах слов, отрицать его наличие в словах, логи­чески однозначных с этими группами?

Заканчивая рассмотрение собственных имен, поставим еще один вопрос: нельзя ли допустить, что значение соб­ственного имени целиком сводится к представлению, хотя бы и общему?

Все читавшие произведения В. Пановой или слышав­шие о них вкладывают одинаковое значение в слово «Па­нова» в данном конкретном его применении и поэтому по­нимают друг друга в речевом общении, когда прибегают к этому слову. Однако сравнительно немного лиц, пользую­щихся этим словом, видели эту писательницу (или ее порт­рет). Конечно, все понимающие данное значение этого слова связывают с ним какие-то представления (неизбеж­но различные у различных лиц). Но взаимное понимание достигается здесь лишь на основе общего для всех значе­ния этого слова: современная советская писательница, ав­тор определенных произведений. Это значение есть отра­жение действительности в нашем сознании. Что собой представляет это отражение? Мысль или образ живого созерцания? Можно ли себе составить представление (хотя бы и общее), которое явилось бы наглядным обра­зом, похожим на всех писательниц нашей родины? Доста­точно поставить этот вопрос, чтобы убедиться, что значе­ние этого слова, в равной мере известное всем, кто им пользуется, может быть только отвлеченной мыслью, по­нятием.

Сказанное еще в большей мере относится к употребле­нию собственных имен в нарицательном смысле. Хотя и в первом и во втором случае имеют место связанные со сло­вом наглядные образные представления, но ни в одном слу­чае значение этих слов не сводится к представлению, всегда оно включает в себя единичное или общее понятие.

Если собственные имена по преимуществу применяются для выражения индивидуальных понятий, то личные

259

Местоимения в этом отношении не отличаются От любого нарицательного слова, поскольку они в равной мере слу­жат и для выражения единичных, и для выражения общих понятий.

В реальной действительности, в общении между людь­ми при помощи языка личное местоимение, как и собствен­ное имя, всегда выражает вполне определенное понятие, хотя широта диапазона выражаемых ими понятийных зна­чений неизмеримо превосходит полисемию собственных имен. Кроме того, грамматический элемент здесь играет более существенную роль. Однако все это не лишает ни­когда местоимение его понятийного содержания.

Широко известно употребление личного местоимения для выражения единичного понятия. Однако общеизвестно широкое их применение и для выражения общих понятий. Это хорошо показывает В. И. Ленин. «...«Это»? — пишет В. И. Ленин.— Самое общее слово... Кто это? Я. Все люди я .. «Этот»?? Всякий есть «этот»» '. И совершенно так же обстоит дело со всеми остальными местоимениями. О зна­чении слова «я» как общем понятии достаточно убеди­тельно говорит то место, которое заняло в истории филосо­фии обсуждение этого понятия. Можно ли считать, что ме­стоимение заключает в себе только представление?

Едва ли кто-нибудь может допустить, что когда Хле­стаков говорит городничему: «Нет, я не хочу! Я знаю, что значит на другую квартиру...», то произнесенное здесь слово «я» городничий связывает с тем представлением о Хлестакове, какое последний имеет сам о себе. Однако, несмотря на различие этих представлений, городничий по­нимает значение этого слова совершенно правильно, со­вершенно так же, как и сам Хлестаков: у обоих с этим сло­вом связано общее отвлеченное понятие о лице, которое говорит. Поскольку в данном случае говорит Хлестаков, он и является объектом данного понятия (подобно тому, как когда я говорю сыну: «стол завален твоими книгами», объ­ектом понятия «стол» является данный единичный стол).

Еще в меньшей мере осуществима попытка свести к од­ним лишь представлениям значения местоимений «он», «она», «оно», «они». Взаимное понимание при пользовании этими словами достигается лишь на той основе, что все

¹ В. И. Ленин, Философские тетради, стр. 258. 26

о

владеющие русским языком зна1от, что под этими словами имеются в виду лица и предметы, как угодно рознящиеся между собой и имеющие лишь одну общую черту: о них в данном случае идет речь. Ясно, что, насколько легко мы охватываем все это многообразие явлений действительно­сти одним понятием, настолько же безнадежна попытка охватить их наглядным представлением (которые в той или иной мере здесь всегда имеют место, но не только не исчерпывают собой значения этих слов, но самим говоря­щим не отождествляются с соответствующим понятием).

Поскольку понятия, закрепленные в именах существи­тельных и местоимениях, представляют собой отражения предметов, процессов, свойств и связей реальной действи­тельности, мы при рассмотрении любого из этих слов всегда находим:

а) объект, отражением которого является заключенное в этом слове понятие;

б) понятие, отражающее собой этот объект.

Таким объектом для нарицательного имени существи­тельного «всхожесть» является способность семян к произ­растанию в определенных условиях, выражаемая процен­том семян, нормально проросших за определенный период. Этот объект находит отражение в общем абстрактном по­ложительном понятии, объем которого составляет всхо­жесть любых семян, а содержание — отражение всех тех признаков, которые выше указаны. Часть этого содержа­ния входит в значение слова «всхожесть».

Поскольку человек познает не только материальные яв­ления, но и явления нашего сознания, он и о них образует понятия Эти последние, являясь «отражением отражения», также в конечном счете отражают действительность, хотя и более сложным путем. Один из объектов имени суще­ствительного «вывод» есть суждение, являющееся необхо­димым следствием из других суждений (посылок) в умо­заключении. Отражением этого объекта является общее конкретное положительное понятие, объем и содержание которого определяются данным объектом.

Объектом собственного имени существительного «Ло­моносов» является гениальный русский ученый XVIII в., а объектом местоимения «наше» — все, принадлежащее тем лицам, к числу которых относит себя говорящий. Так дело обстоит в отношении всех знаменательных слов, включая и числительные.

261

Разумеется, числительные имеют свои особенности, от­личающие их от других слов, но выводить отличительную особенность их значений из того, что «пять вообще» не су­ществует самостоятельно в действительности,—значит за­бывать, что «животное вообще» тоже не существует само­стоятельно, значит — игнорировать природу понятия как своеобразного отражения действительности.

«Плод» как таковой, «животное» как таковое и т. п. увидеть невозможно, ибо реально существуют лишь от­дельные яблоки, груши, отдельные представители живот­ного мира и т. п., а наши понятия отражают общие и суще­ственные черты этих предметов. То же следует сказать о понятиях «тяжесть», «скорость», «пять». Понятия о числах в этом отношении ничем не отличаются от всех прочих по­нятий — подобно тому, как нельзя увидеть или взять в руки стоимость, нельзя увидеть такую вещь, как «пять вообще». Но, разумеется, нельзя на этом основании утвер­ждать, что такой вещи в действительности не существует, что объективно, в природе и обществе, нет явлений, отра­жением которых эти понятия являются, что соответствую­щие слова ничего не называют. Это значило бы признать все понятия фикциями.

А. И. Смирницкий, сравнивая слова, называющие реальные предметы, со словами, называющими фантасти­ческие образы, произведения фантазии (русалка, домовой и т. п.), говорит: «Мы имеем два таких случая:

Первый, основной: звучание — значение — предмет (явление) и пр.

Второй, производный: звучание — значение.

Звучание и значение всегда идут вместе, и без соедине­ния того и другого нет слова, тогда как значение и предмет или явление не находятся вместе во всех случаях, хотя во­обще их соединение друг с другом и характеризует основ­ной случай, и самое существование другого, производного случая (без «предметного» звена) обусловлено существо­ванием первого, основного» '. С этим нельзя согласиться. Ведь значения слов представляют собой отражения не только материальных объектов, существующих вне на­шего сознания, но и явлений нашего сознания, наших мыс­лей, фантазий, настроений и т. д. Значение слова «домо­вой» отражает образ, имевшийся (отчасти и ныне имею-

¹ «Вопросы языкознания» № 2, 1955 г., стр. 84. 262

щийся) в сознании некоторых людей. Для большинства людей, пользующихся русским языком, значение этого слова включает в себя понимание того, что образ этот фантастический, что такого предмета в действительности не существует. Но есть немало явлений, существующих толь­ко в сознании людей: мечта, надежда, сомнение, умоза­ключение, абстракция. Было бы ошибкой заключить, что поскольку абстракцию нельзя увидеть или взять в руки, постольку понятие «абстракция» лишено объекта, что та­кой вещи не существует, вследствие чего данное слово ни­чего не называет, что этому слову, как и слову «пять», называть нечего. Если принять эту точку зрения, то при­дется признать такие понятия, как «мысль», «дедукция», «истина», «заблуждение», «печаль», «гнев» и т. п., также лишенными объекта, беспредметными понятиями, что, ра­зумеется, неверно. Понятия человека о его собственных мыслях и чувствах, о мыслях и чувствах других людей отнюдь не являются беспредметными. Они тоже являются отражением действительности.

Поэтому неверно было бы в логике разделить все поня­тия на понятия о материальных предметах и понятия о яв­лениях сознания, объявив последние беспредметными, ибо они ничего не «называют». Еще более неправомерной пред­ставляется нам такая попытка в языкознании, поскольку не существует никакого принципиального различия между словами, выражающими те и другие понятия. Особенно неправильно, на наш взгляд, зачислять в одну категорию «неназывающих», лишенных объекта в действительности, такие слова, как «абстракция», и числительные. Ведь из та­кого объединения, из утверждения о числительных, будто то, что они выражают, не существует самостоятельно в действительности, а абстрагируется как числовое понятие людьми, может быть сделан вывод, будто «пять» — это только человеческое понятие, некоторое явление сознания, будто кроме как в сознании «пять» нигде не существует.

Остановимся теперь на смысловом содержании слу­жебных слов. Если предлоги и союзы заключают в себе понятия, то раскройте содержание понятий «в, над, между, и, или», дайте определение этих понятий — таков един­ственный довод, который может быть выдвинут в пользу

263

мнения, что в служебных словах не заключено никаких понятий.

Безусловно, дать прямое определение этих понятий едва ли возможно. Однако из этого не следует, что служеб­ные слова вовсе не выражают понятий, отражающих в от­влеченной и обобщенной форме объективную действитель­ность. Из тех затруднений, с которыми мы встречаемся при определении этих понятий, вовсе не следует защищае­мый семантическими идеалистами взгляд, будто назначе­ние служебных слов целиком исчерпывается фиксацией известных отношений между языковыми знаками — сло­вами и предложениями (по Карнапу — синтаксических отношений).

Не следует из этих затруднений и тот вывод, будто с этими словами связаны столь туманные и неопределенные значения, что их следует отнести не к понятиям, а к общим представлениям.

В наиболее абстрактной из наук — математике — дав­но уже выяснено, что наиболее отвлеченные понятия часто не поддаются прямому определению. Таковы, например, основные понятия геометрии, определяемые лишь через систему аксиом. Разумеется, с этими понятиями в нашем сознании связан целый ряд представлений, но «не обяза­тельно связывать с точками, прямыми и т. д. обычные на­глядные представления ...Под «точками», «прямыми», «плоскостями» и под отношениями «принадлежит», «меж­ду», «конгруентен» мы понимаем некоторые вещи и отно­шения, относительно которых известно только то, что они удовлетворяют аксиомам. Для этих вещей и отношений не дается, следовательно, никаких прямых определений; но можно сказать, что система аксиом косвенным образом ха­рактеризует их в совокупности»'.

Этот своеобразный характер геометрических понятий отнюдь не означает, что они представляют собой продукты «свободного» творчества нашего воображения. Как указы­вал Энгельс, чистая математика имеет своим объектом пространственные формы и количественные отношения ма­териального мира. Абстрактность понятий о точках, ли­шенных измерений, прямых, лишенных толщины и ширины, и т. п. объясняется лишь тем, что для исследования этих

¹ П К. Рашевский, «Основания геометрии» Гильберта и их место в историческом развитии вопроса. Вступительная статья к книге Д. Гильберта «Основания геометрии», М.—Л. 1948, стр. 24.