Geum.ru

I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материалаДокументы

Содержание


А.в.корсакова - н.н.лунину
Б.а. комаровский
Н.н.пунин - а.в.корсаковой
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   107
^

А.В.КОРСАКОВА - Н.Н.ЛУНИНУ


7 января 1911 года. Кронштадт

Знаете, Юкс, Вы первый и единственный, которому я сказала о моей предстоящей свадьбе кроме мамы и папы. Мне хотелось бы знать Ваше мнение. Юксинька, я знаю, что Вы, навер­ное, сами догадались, но это было все-таки недружественно в отношении Вас. Правда? Скажите, как Вы думаете. Именно я и именно в отношении Вас должна была сказать Вам самое трудное и самое внутреннее. Не знаю, понимаете ли Вы меня. Почему так. Как жаль, что нельзя видеть Вас, когда это хочется, все бы проще было.

Ах, Юкс, Вы знаете, ведь я Вашего мнения иногда боюсь. Ей-богу. Смешно? Верно, так есть. Юксинька, Вы такой славный, это было так хорошо, что Вы приезжали сюда. Жаль, что мало. Знаете, Вы все-таки живая вода.

9 января

И что из России уезжаю, ничего, пусть не будет Вам грустно, скажите и графу*, это тоже хорошо и нужно. Я люблю Россию, люблю мою родину. Поверьте, сделаю все, что в силах, во имя этой привязанности. Но мое место не здесь. Иначе я должна насиловать мой дух — и ничего из этого не выходит. Именно там, среди людей, не знающих, что такое русские, я буду жить. Меня уважают как русскую, а это за границей — много. Не печальтесь, если я и буду жить за границей — нико­гда не забуду, что я русская, и другие будут это помнить. А если Бог даст сил, энергии и здоровья, если смогу добиться того, о чем мечтаю — о, Юкс, как это будет роскошно сказать и соз­дать что-нибудь новое, прекрасное и быть русской. А в России мне теперь не жить. Засыпаю нравственно. января Вероятно, на днях буду наконец в Петербурге и посмотрю на выставки. Вы меня так запугали, что я до сих пор не реши­лась поздравить Вас с успешным окончанием экзамена. Я очень рада и сердечно желаю Вам всего лучшего.


^ Б.А. КОМАРОВСКИЙ - Н.Н. ЛУНИНУ

июня 1911 года. Царское Село

Дорогой Николай Николаевич, я тоже очень жалею, что не виделся с Вами — наверстаем осенью. Мои книги мне не нужны — Ваши очень пригодились. Я прочел вслух моей тете всего «Дориана», который произвел на нее сильное впечатление: она все время меня подгоняла. Читаю и Ницше, не слишком торопясь, очень интересно, но окончатель­ный мой вывод еще впереди: буду перечитывать.

Муза моя нашалила на днях: посылаю два стихотворения. Я хотел попридержать ее до осени, когда голова свежее, нарзан забил без разрешения:

Июньской зелени дубов, прохладно-черной*. И полдню — золоту, и сини, точно горной. И белым облакам — в ответ — молчат сердца, Забывшие любить, усталые бороться, Усталые глядеть и видеть без конца, Как медленно течет и терпеливо льется Зеленая вода. Вот мертвая пчела Упала с сломанною веткой. Поплыла. И рябью движется в мучительном значеньи Как этот летний день в сверкающем свеченьи?

Как этот день сегодня странно тонок:

Слепительный, звенящий ряд берез,

И острое жужжанье жадных ос

Над влажностью желтеющих масленок?

И облака сегодня слишком ярки

И быстрый ветер строит эти арки.

Идешь один, как будто — жданный вождь.

Идешь один, чему-то сердце радо,

И падает осенняя награда

Блистательный, широкий, светлый дождь!


Страшно посылать стихи в Пушкинские места*. Жду критики — крепко жму Вашу руку. Ваш В.Комаровский.


^ Н.Н.ПУНИН - А.В.КОРСАКОВОЙ*

сентября 1911 года. <Царское Село>

Я только что вернулся из Китайского театра*, где теперь по случаю юбилейной выставки ставятся исторические пьесы екатерининских и ближайших к ним времен*.

Мне помнится, Вы видели прошлой зимой нашу «китайскую деревню»* и театр — это удивительное сочетание китаизма, наивного и странно-глубокого вкуса, желтого, красного и голубо­го экстаза и мистики, грубости и чванства с роскошью, блеском, непревзойденным величием Людовиков, отраженным в несколь­ко варварском, несколько татарском и слишком умном зеркале екатерининского двора — наша «китайская деревня» может вос­хищать, восторгать не за чистоту стиля — Китай, эта загадочная страна, меньше всего, может быть, рассказана в этих прямых ли­ниях стен и зубцах крыш, но остроумие, но несравненный вкус, такт вкуса, если так можно выразиться, с каким Екатерине уда­лось соединить слишком чуждый нам стиль со стилем века, — этот вкус повергает все частицы моего существа в какой-то глубокий эстетический восторг; и когда я сижу в этом небольшом театре и вижу эти ложи с китайцами, аистами и колокольчиками или когда, как в тумане, меня пьянит все больше и больше этот поток, эти медленные волны оранжевого и желтого, а за голубой зана­весью раздаются удары гонга, возвещающего начало представления,- разве я в состоянии чувствовать и помнить, что мир остался далеко позади меня, что еще кроме красоты есть что-то неуловимое, робко именуемое жизнью, что это - «представление» — то, что представляется, а не жизнь, а не вечность; а мне кажется, я уплываю и по такой медленной реке, на синих волнах убаюканный, по реке к морям, по голубым рекам — к небу, и все тише и тише голоса там, в жизни, и все грустнее, а сердце молится с такою верою, в таком экстазе отчаяния, с такой невинною покорностью, как молились в средневековье в монастырях пополуночи Христовы невесты — и тут начинается пир красоты, и Бог присутствует, но какой Бог, я не знаю. Может быть,- какая это холодная мысль! Он — Екатерина, которая сидит там в желтом и алом тумане, в парике, в белом атласе, охваченном голубою лентою и запечатленном бриллиантового звездой; Екатерина, с тонкой улыбкой и великим умом, может быть, лукаво касающаяся под столом кончиком своей туфельки чьей-нибудь лакированной туфли, смущающая и сама смущенная в ожидании, когда все кончится... Екатерина, создавшая, постигшая и тельную и роскошную, но глубины нам не добыть уже по тому одному, что мы не рискнули бы тем, что у нас еще осталось любимого, и не спустились бы в море, в котором все может быть потеряно. Никто из нас, как никто и на Западе, не поверит боль­ше истине, вознесенной выше жизни. Горечь этих мыслей нас не тревожит, ибо что может тревожить нас, отбывающих свои 50 лет жизни в мире, где ничего нельзя изменить. Благослови, Господи, мою поверхностную душу, так как я искупаю грех куль­туры и знаний, меня опустошивших. Присутствуй, Боже, в моей жизни, ибо без Тебя я одинок и подвержен отчаянию и страху. Те, кто выпили нашу кровь и наши силы, сказали свое слово — мы же безмолвно позабавимся жизнью и уйдем, не уставая смот­реть на этот весенний закат и на путешествующего по крыше кота, залитого жадными лучами опускающегося солнца.