Geum.ru

I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материалаДокументы

Содержание


Н.н.пунин - а.е.аренс-пуниной
А.и.таран - н.н. лунину
Разговорная книжка
Н.н. пунин
Подобный материал:
1   ...   45   46   47   48   49   50   51   52   ...   107
^

Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ


5 июля 1924 года. <Ленинград>

Милый мой друг Галочка.

Ну вот, Вас нет, ни заплаканных глаз, ни искусственной веселости, только открытка, жалобная и покорная, из которой Саша заключил, что Вы не проживете в Немирове и трех не­дель. Льет дождь, темно и очень тихо, блаженно тихо; весь день, не выходя, сижу над татлинской статьей, которой не очень до­волен; вечером была А.А., пила чай и уже час как ушла одна; еще никогда у нас не было таких сухих и даже озлобленных от­ношений, как последние четыре дня — оттого ли это, что Вас нет, или жизнь сошлась ребром, уж не знаю, но мне не грустно — мне безразлично, только где-то безнадежно жалко двух этих лет — единственных лет, когда мне пришлось страдать. Но не этого я хотел; я думал, что сломаю наконец благополучную

.жизнь — и не сломал. Сил нет и, вероятно, никогда не будет; теперь я еще лучше знаю, как для этого много надо сил. Но я благодарю свою судьбу за то, что этими двумя годами борьбы за освобождение свое от земли я хоть немного снял с себя тя­жесть моего благополучия; совесть стала чище перед людьми; моему Ангелу, видно, приказано беречь меня, или пока беречь. Я с грустью вспоминаю Вас, скучаю о Вас, кажется, больше, чем об Ире. Но как легко жить одному, я почти забыл это чув­ство, легкое, веселое чувство свободы — делать все внезапно; внезапно встать, уйти из дому, внезапно поесть, одному смот­реть в окно и не говорить — какое это неизъяснимое удовольст­вие — ни с кем не говорить. Отчего такая страшная нелюбовь к людям!

На другой день после Вашего отъезда приехал Штеренберг, вызывал меня и долго разговаривал об единении со мной и о соз­дании всероссийского объединения художников — назревает ши­рокая оппозиция московскому Лефу* - как мне не радоваться! В августе предположено созвать в Москве съезд художников, на котором мне предстоит быть активным. Здесь Таран* — догово­рился с ним о выступлении в Киеве, проездом к Вам или от Вас. Две ночи кряду ночевал Лева*, договорились о дровах, но с день­гами выходят большие затруднения: ломбард опять не выдает ссуд, между тем была Сарра* в ужасном состоянии и просит дос­тать 35 р., без которых не могут выехать — должен достать. В моих предположениях о выезде пока нет поправок — выезд обеспечен деньгами и, по-видимому, ничто меня не задержит; заставить А.А. уехать уже не могу*, так что, вероятно, она ос­танется здесь: Ольга вернулась, чувствует себя прилично, не пе­рестает делать глупости и собирается за границу; отъезд ее, по-видимому, вполне осуществим, т.к. получено письмо от Ар­тура, в котором он обещает визу и деньги; квартиру они ликви­дируют, А.А. будет жить в комнате на Владимирском, у сестры Михаила Михайловича*. Вот и все, кажется, новости, которые могут Вас интересовать.

Я знаю, Вы опять будете плакать над письмом — и оттого, что я это знаю, мне становится трудно писать. Ни Вам и никому другому я бы не мог уже писать так, как Вы хотите, а как убе­дить Вас в том, что у меня нет человека роднее и проще Вас. Мне, впрочем, кажется, что по сравнению с прошлым летом на­ши отношения легче и явственнее, и Вы не будете требователь­ны ко мне, не будете такой горестной и тяжелой; мне тоже труд­но, и Вы догадываетесь иногда, как мне трудно; ради Вашей любви Вы простите меня и жестокость мою простите, и эгоизм; но пишите мне обо всем и все, что Вас волнует и что мучает Ваше сердце, принявшее так много обид от меня. Мысленно глажу Ваши волосы и остриженные кудри Иренки. Скучает ли она по дому и о нас, хотя бы так, как скучает о ней Аннушка, или она весела и лопочет под небом, вероятно, синим, как ее пла­тье. Сердцу радостно, когда думаю, что вскоре увижу Вас там и вместе будем гореть на солнце, не грустите, милый друг, боль­ше, чем я того стою. Крещу вас обеих и целую.

^

А.И.ТАРАН - Н.Н. ЛУНИНУ



<Июль 1924 года. Киев>

Дорогой Николай Николаевич! Я сильно задержался в Мо­скве и боюсь, что пропустил срок Вашего отпуска. Сейчас у ме­ня живет Татлин. В среду 23/VII состоится его доклад «О мате­риальной культуре», после чего он уедет в Новороссийск. Я подготовил почву для Ваших докладов: помещение, реклама, газета — все это уже выяснено и может быть использовано в лю­бой день. Если бы Вы прислали мне тезисы Ваших докладов и назначили дни выступлений я пустил бы все это в печать зара­нее, чтобы заинтересовать и привлечь публику. За это дело взялся Дом пролетарского просвещения. <...> Если только я вообще не прозевал, то пишите сейчас же, назначайте дни, давайте тезисы и приезжайте прямо ко мне. Жду письма. Ваш Таран.

Приветствую Казимира Севериновича, т-ща Матюшина*, я напишу им отдельно.

^

РАЗГОВОРНАЯ КНИЖКА


А. 13 июля 1924. Царскосельский вокзал. Котий уезжает в Подольскую губернию. Я остаюсь здесь. Ахм.

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ.

июля 1924 года. <Киев>

Здравствуй, Олень! твой Киев, хохлушечка*; хочешь ты того или не хочешь, а они похожи на тебя, здешние крестьянки. Как было красиво сейчас, любимая. Шел мелкий дождь с утра, как подъехали к Днепру, стало проясниваться — тогда из пара и облаков выплыли призраками лаврские купола — так ты ино­гда выплываешь ко мне, Олень, с распятием на лбу. Смотрел на город и думал о том, что ты могла бы все показать мне в нем, рассказать, где, кого, когда любила (тоже занятие!). Я не теряю еще надежды, что на обратном пути здесь свидимся — или уже забудешь, моя невинная предательница? Как я тебя люб­лю; дикое чувство, бессмысленное. Мне начинает все больше и больше нравиться мысль — переехать в Москву, чтобы быть с тобою* - попытаюсь об этом говорить с Галей — как мне ее жал­ко, если бы ты знала это чувство черной вины и совести, кото­рая не устает ныть. Поез...*

Как вспомню, как рвал цветы на мосту — снова сладко и больно весь тот день был только для того, чтобы эти цветы ра­зорвать. Кланяйся Оленьке, я так...*

Все сделаю для тебя — не думай о будущем. Целую твои гла­за, твой милый рот и грешные твои ноздри. Смотри, напиши; из Винницы еще буду писать тебе, и раз из деревни, а если будет письмо, то много буду писать из деревни!

Милая — Котий твой.

^ Н.Н. ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ.

июля 1924 года. Немиров

Олень,— ты так далеко, что не знаю, услышишь ли, когда говорю: «Олень». Если ты имеешь какую-нибудь надежду быть в Киеве, то давай встретимся...

Я стараюсь о тебе не думать, так как боюсь, что не досижу своих двух недель, и ты так много говорила мне о разлуке, что лучше о тебе меньше думать; только иногда острая боль полос­нет г- это тайная память о тебе говорит своим страшным языком. Все напоминает мне тебя: цветы в палисаднике, мята, разлуч-ные хохлацкие песни (вот откуда твои разлучные стихи) и «всего непременней полынь»*, которой у нас метут избу и кладут под матрасы. Писать бы тебе, Олень, еще и еще о многом другом, да трудно здесь писать, на траве. А ты, может быть, уже бесстраст­на. Если получу от тебя письмо, хотя и не надеюсь на это, буду еще писать тебе, как говорил. Не нравится тебе все это, навер­ное, милый мой Олень. И последний вечер вспомнить тоже боль­но, разлучница. Горькая моя любовь. Ну, данья*: целую руки твои и глаза, «и сладко и больно». И все-таки жду и письма и тебя, и еще чего-то. А как Гессен? - не уступай им, смотри, луч­ше расторгнуть контракт*, я так думаю.

Целую лоб и ладони! К.-М. Ольге привет.