I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание Н.н.пунин - а.а.ахматовой Н.н.пунин - а.а.ахматовой Ночь 8 апреля

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ

4 марта 1923 года. <Петроград>

Сегодня зашел к тебе — вчера еще знал, что зайду, всю ночь знал — ты, по словам бабки, только что ушла, видимо, в Мра­морный; рассчитывая тебя обогнать на трамвае, поехал к Мра­морному, потрогал ворота, приоткрыл, искал твоих следов - не встретил тебя нигде. Шел, чтоб сказать тебе: я не отчаялся быть когда-нибудь с тобою, так думать неверно; но тронуть А.Е. («убить ребенка») я не могу только себя ради, не по силам и нельзя. Помнишь, как ты говорила: будь один, а там видно бу­дет, приду я к тебе или не приду. Один я этого сделать как раз не могу. Вот почему я говорил о твоей любви, и я действитель­но мало ее чувствую, не говорю, что ты плохо ко мне отно­сишься - только любовь ли это? К этому еще, впрочем, вернем­ся, если, Бог даст, не будет разлуки. Это мне очень хотелось тебе сказать. И видеть тебя. В моем чувстве какая-то новая ста­ла серьезность, как дрожащая точка. И еще новое — что ты легко можешь принять за нелюбовь, и принимаешь, а что есть любовь в глубину. Ни осенью, ни зимой мне не мешало то, что нас раз­деляет, о чем ты сама первая когда-то говорила: политическая, литературная школа и проч. (люди, круг людей). Я не думаю, чтобы это новое в моем чувстве можно было опредатить, как желание сделать себе «куклу»,— но я совсем не влюблен уже, и мне не все равно, какими политическими или литературными формами выражаешь ты свою жизнь; я жить хочу волнениями твоих нервов, движением (ритмом) твоей крови, твоей мыслью и вкусом, всем твоим днем и твоей (бессонной) ночью. Это не романтика, как могло бы показаться. И я не строю здесь ни ил­люзий, ни гибели. Такая любовь может быть, а может и не быть — ее можно сделать, а можно остаться с одной только жа­ждой ее. И эту жажду, эту потребность так тебя чувствовать я несу в себе, она пришла ко мне. Скажешь — «спички», Анна, я согласен и на «спички» с тобою, если хочешь, так даже хочу это­го с тобою, чтобы не «парадная» не какая-нибудь, а простая зем­ная любовь с тобою. Или скажешь еще: тратить сокровища — ну что ж — тратить, и не страшно тратить, и хочу тратить. А растратишь? — спросишь — во-первых, ты ведь и никто не зна­ет, как много у нас этих сокровищ, и, может быть, их на две на­ши жизни хватит, а во-вторых, чего ж ты-то боишься тратить, ты, утратившая уже не раз все?

Говорю, такая любовь может быть, а может и не быть, и по очень многим причинам может не быть — не только внеш­ним — может пропасть и потребность в ней, но сейчас, эти дни, так пошло во мне чувство, этим путем. Ты можешь понять, как беспокойно стало во мне биться все перед всеми, почти неодо­лимыми формами твоей жизни — и я чувствую после каждой встречи, что теряю тебя все больше, и чем больше люблю, тем больше теряю. Вчера вечером не сказал тебе одного слова, ко­торое все билось на губах, боясь, что ты превратно поймешь его: «отнимают тебя — отнятая» — так и руку твою целуя, чувст­вовал — как отнятую; теперь я все замечаю: и рваную шляпу, и как ты живешь — все становится или кажется мне, что стано-

.вится, моим делом. Я не ошибаюсь, говоря, что с этим ты бо­решься.

Пишу тебе от неутоленной потребности и сегодня говорить и видеться с тобою. Идет весна, сегодня такие мартовские сумер­ки — как при наступлении зимы, казалось, что это ты входишь, наполняя мир белым и тихим снежным покоем, зимней тиши­ною; так теперь еще больше чувствую, что ты — подательница весны; в тепле, в свете долгого дня, в тонких черных оголен­ных без снега прутиках — ты, твое как бы дыхание. Кто-то та­кая, как ты, дышишь над миром и от этого, от твоего дыхания тепло и робко (еще никем не видимая) заструилась в мире жизнь. День — твое лицо и руки, ночь — твои волосы и твое платье. Они так реально похожи, это так действительно — живу тобою.

Ангел, тихий, любимый друг. Как я чувствую сейчас тебя похожей на дыхание жизни, а дыхание всегда похоже на образ ангела.

Спишь ли уже, где ты? Друг любимый, ангельский свет. Н.


ДНЕВНИК. 1923 год

5 марта

Милая, помню, а ты?

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ

6 марта 1923 года. <Петроград>

Анна, родная, так расставаться, как расстались мы с тобой вчера — нельзя. Смерть. У тебя нет ничего, чтобы мне не верить и сердиться, как ты вчера сердилась. Милый, если считаешь, что так нехорошо и надо иначе — скажи и объясни. Я свою вину знаю и исправить ее не могу, чего ж ты хочешь?

Приходи сегодня. В половине второго буду ждать тебя ме­жду Семеновским мостом и твоим домом, на Фонтанке. Ждать буду до 2-х. Приходи. Пойдем завтракать. Хочу с тобою гово­рить и не видеть тебя не могу. Если не придешь, буду думать, что не хочешь так.

Целую твои руки, милые, дорогие, о которых никогда не за­бываю.


ДНЕВНИК. 1923 год.

марта

Вчера вернулся из Москвы.

Жил у Брик. Л.Б. говорила о своем еще живом чувстве и о том, как много тогда «ревела» из-за меня. «Главное, — гово­рила она, — совсем не знала, как с Вами быть; если активнее, - вы сжимаетесь и уходите, а когда я становлюсь пассив­ной, вы тоже никак не реагируете». Но она одного не знает, что я разлюбился, что вообще ничего не могло быть без влюбленно­сти, какая бы она, Лиля, ни была; дело все в том, что во мне после любви остается что-то такое, что женщины принимают за свидетельство влюбленности, Л.Б. до сих пор думает, что я не неравнодушен, что я не как камень сейчас по отношению к ней. Она гладила мою руку и хотела, чтобы я ее поцеловал, я ее не поцеловал, помня Ан. И не то чтобы я чувствовал Ан.: с 23 февраля я все меньше и меньше ее чувствую, только време­нами вдруг как зарево — все заполыхает, разольется огненным на полмира — а так, из чувства долга к ней. Когда я вернулся и пришел к Ан., она страшно обрадовалась, и так чувствовалось, что она уже долго и мучительно ждет. А у меня было вырабо­танное решение: видеть ее только раз в неделю — хочу, очень хочу жадно работать. И это она почувствовала. Страшно рас­сердилась. Не попрощалась. Сегодня говорила, что в первый раз ей было от меня больно и что в ней что-то такое случилось, что непоправимо: все кончено, она знает, что наши отношения кон­чились.

Я тоже так думаю.

Знаю, что организовать я ничего не умею, что если и оста­лось, есть еще чувство, то я его быстро расплещу, в два-три раза. Не знаю меры. Нет мне меры - в этом все. И грусть, к которой я отношусь, как к подлости. Странно, ничего не могу понять.<...>

Страшно только то, что чувствую я лишь нервами; мне так кажется. Живу периферией и мозгом. Нервная система не син­тезирует, не интегрирует; а только мозг. Во мне нет самой дей­ственной, самой важной в человеке области — стихийного чув­ства: инстинкта веры, любви, духа. А только нервный острый мозг, про который нельзя даже сказать — большой мозг, потому что он не имеет почвы, подстила; он в чистом логическом про­странстве.


^ Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ.

марта 1923 года. <Петроград>

Анна, произошло, вправду, что-то непоправимое. Я не в си­лах понять и не хочу об этом думать — меня ли «подменили», как ты говоришь, или ты вдруг увидела что-то такое, чего не видела раньше, но твое смятение, твои ~ я так чувствую — ничем не объ­яснимые внезапные неистовые речи — при том внимании, кото­рое у меня есть ко всему, что тебя касается, — страшны. Знаю ты верно говоришь, в этом есть что-то такое большое, что мо­жет быть названо началом конца и гибели, если не самим кон­цом. Всегда, с первого нашего дня у меня было никогда до этого

.мною не испытанное чувство — благоговения, нежности и люб­ви, радостной чистоты к нашим отношениям, в частности, я ра­довался, что никаких в этих отношениях не было периодов и мертвых дней и встреч. Все было как кованое, всегда одинако­во напряженное, чистое до прозрачности, как пальцами анге­лов сделанное время - вся зима, как будто сама Зима.

Как я люблю сейчас это все, нами прожитое. Скажу тебе, что даже грустить об этом я себе никогда не позволю, потому что чувствую, что это было бы обидно и пошло.

Когда бы я был еще эстетом, я бы, конечно, написал раз лучное письмо, так красивее и шикарнее: все разом - и память, сладкая боль и память. Но я этого не хочу, не хочу. Анна, род­ная. Наша любовь была всегда мучительна, для меня по край­ней мере,— темная радость и сладкая гибель так всегда я ее и звал. Если действительно пришел конец — а мне тоже что-то чув­ствуется,— то у меня только одно желание — и конец этот дому­читься с тобою. Ничего не хочу сохранить, беречь и любоваться не хочу ничем, но дожить до конца, даже, если это нужно, до отвращения, до голой, неприкрашенной скуки друг от друга, чтоб тяготиться друг другом, только бы дожить с тобою и ко­нец до конца, чтобы не оставалось никаких больше желаний, никаких воспоминаний, ничего. Я любил и люблю тебя, что бы ты там ни говорила - а я почти уверен, что ты говоришь это от своей убывающей любви — и мне всего еще хочется от тебя; ес­ли уже нельзя больше не мучить тебя и беречь, я всю вину за это перед тобой и перед людьми (если они об этом узнают) со­гласен принять на себя; если даже я и вправду меньше тебя люб­лю, то и «меньше люблю» я тоже хочу, только бы не осталось ничего не дожитого в нашей встрече на земле и только бы было еще — хоть недолго — хоть что-нибудь из того, что может быть.

Разлуки же я не хочу - знай это. Я пишу так, хорошо по­нимая, что дело не во мне: ты страдаешь, тебе тяжелы стали встречи, поэтому только ты можешь решить их, но не думай, что я не беру на себя ответственности за разлуку, если ты решишь разлуку — беру; никогда ни в мыслях, ни в словах у меня не най­дется повода тебя упрекать за нашу любовь и в ее начале и в кон­це. Самой стихии твоего чувства, твоего инстинкта отличать нуж­ное от ложного я бесконечно, слепо верю; не выдумываю — чувствую так: в нашей любви ты одна была и останешься пра­вой, не в случайностях отдельных встреч и разговоров, конечно, а в самом существе, глубоко там — есть что-то, делающее тебя правой раз навсегда.

Друг бесконечно дорогой, чувствуешь ли ты именно так? Я написал тебе все, что мог, после нашего горького прощанья в саду (под звездами) — делай, как знаешь, как тебе лучше.

.Что касается условий наших встреч — ты, может быть, ждешь именно этого, и это тебе кажется главным — понимай, как хочешь, но то, что говорил тебе, так и должно быть; не могу те­бе доказать, что так нужно, но так нужно, вернее, иначе не могу и прости, если можешь.

Целую дорогие руки и волосы, одного не хотел |т тебя му­чить, а пришлось так. Руки милые, всегда их помню. Н.

ДНЕВНИК. 1923 год.

марта

Был сегодня Татлин.

Говорил замечательно, с широким охватом о культуре бу­дущего. Между прочим, об отношениях между городом и дерев­ней; деревню нельзя сводить на второй план, но электрифици­ровать. Тип теперешнего большого города — неустойчивый тип отмирающего времени, город бессмысленно наполнять частной жизнью; это как бы рабочие места на земном шаре; в нем не бу­дут нуждаться люди после того, как пространство будет побеж­дено, как в месте частной жизни; будут из Крыма прилетать на службу, на дело; таким образом деревня нацело сохранит свое значение для человека.. марта

Эпиграф ко всему, что с Ан.: «Чувства-мысли, от которых больно — больные чувства».. марта

«Как ночь, ты так же одна, огромная над всем, что живет»..

марта

Только что вернулся от Ан. Господи, какая близость; ка­кая у меня нежность к ней, нечеловеческая. Что же это такое? Что будет?

<Без даты>

Смотрел с московским Вхутемасом Русский музей, какой у них свежий и легкий глаз.

История русского искусства трагическая; в самом мастер­стве есть такие трагические моменты: Иванов, Федотов, Вру­бель... Душная история, где задыхались люди оттого, что не бы­ло ни кругом, ни в традициях, ни в них самих — культуры.

^ Ночь 8 апреля

Х.В., Ан.

.17 апреля

Что могу сказать про Ан.? Во всем до конца виноват тот, который хотел быть совсем ни в чем не виноватым.. апреля

Страшные наступили дни. Ан. как бы прислонилась ко мне, дело уже вышло за черту любви, стало моим человеческим де­лом.

3 июня

Ан., зову тебя.

5 июня

Ан., еще раз - зову тебя.