Как неразделимы природа и жизнь, в широком смысле слова, так и охота неотделима от природы

Вид материала

Рассказ

Содержание Там, где цветут тюльпаны

Подобный материал:

• Вирусы и антивирусы, 167.44kb.
• Переход от средневековья к Ренессансу, 223.5kb.
• Урок 21. Мир природы в поэзии А. А. Фета и Ф. И. Тютчева, 763.29kb.
• 1. Понятие управления. Природа и характерные черты управления. Управление, 7391.42kb.
• А. И. Солженицын «Крохотки», 730.85kb.
• Задания к теоретической части программы (разработала: Оскирко С. А.) Предмет и задачи, 130.37kb.
• Рон Рубин. Стюарт Энри Гоулд Бизнес в стиле дзен, 1180.24kb.
• Оценка сочинений и изложений, 132.6kb.
• Стюарт Энри Гоулд Рон Рубин Бизнес в стиле дзен Практическое руководство, 1552kb.
• Дмитрий Иванович гениальный русский химик, физик и натуралист в широком смысле этого, 419.06kb.

ТАМ, ГДЕ ЦВЕТУТ ТЮЛЬПАНЫ

I

К середине 60-х годов, оправившись от разрухи, нанесённой Второй мировой войной, и сделав при этом резкий рывок вперёд в области науки и техники, Мир обратил внимание на надвигающуюся новую беду – теперь экологическую.

В газетах появились грозные предупреждения о чрезмерном загрязнении атмосферы продуктами промышленного производства; об атмосферных дырах, пропускающих космические лучи, грозящие смертью всему живому; о загрязнении почвы химическими удобрениями и радиоактивными отходами; о глобальном изменении климата на планете и парниковом эффекте, о повышении уровня воды в мировом океане и т.д. и т.п.

В свою очередь биологи и охотоведы заговорили о катастрофе, грозящей фауне и флоре Земли. Была заведена Красная книга, оберегающая отдельные виды растений и животных от полного исчезновения. Даже простые любители природы, охотники и рыболовы заметили существенное сокращение дичи, рыбы, мелких животных и птиц в наших полях и лесах.

В СССР появилось Постановление правительства, запрещающее отлов диких животных и птиц и содержание их в домашних условиях. На рынках прекратилась торговля чижами, щеглами, чечётками и снегирями. Причина же сокращения пернатых была, конечно, не в этом. Её следовало искать в бесконтрольном и бесхозяйственном обращении с пестицидами и гербицидами, в безответственных сбросах отходов производства, в бездумном пользовании природными ресурсами. Но этому, к сожалению, должного внимания уделено не было. Поэтому–то нынешние дети ранее таких распространённых у нас животных и птиц могут видеть только на картинках, а услышать и опознать их по голосу им, увы, вообще не дано!

В охотничьих журналах всё чаще стали раздаваться голоса о необходимости ограничения охоты и рыбалки, о выдаче специальных лицензий на отстрел дичи и отлов рыбы, о сокращении сроков охоты и даже о полном запрещении весенней охоты в целях обеспечения благоприятных условий для воспроизводства пернатой дичи.

Весна 1967 года памятна тем, что она была последней (по крайней мере, в Казахстане), когда на две недели была разрешена охота на водоплавающую дичь. Об этом было заранее объявлено в средствах массовой информации.

В нашем охотничьем коллективе нашлись энтузиасты, решившие по такому случаю организовать две встречи весны с её утиными зорьками в течение одного года. Две - три зорьки отстреляться южнее Балхаша на 300 – 400 километров – на реке Чу, а затем, вместе с наступающей с юга весной вернуться домой и поохотиться в своих прибалхашских угодьях.

Довольно крупная по здешним понятиям река Чу берёт начало в горах Тянь – Шаня и стремит свои воды прямо на север, но встретив на пути пески Муюнкума, огибает их , поворачивает на запад и теряется в полупустыне Бетпак – Дала. В среднем течении и в низовьях она существует, по сути, только в период весеннего полноводья. Летом здесь она совершенно пересыхает, оставляя в наиболее глубоких местах русла отдельные, не связанные между собой водоёмы. Странная для европейца картина: русло есть, а реки нет. В этих водоёмах и сосредотачивается летом вся речная рыба, местные водоплавающие животные и птицы. Обрамлённые стеной камыша, они скорее похожи на степные озёра. Не стоит удивляться охотничьим рассказам о том, что существуют на Земле места (по крайней мере, в середине ХХ-го века ещё существовали), где щука кусает за палец опущенный с лодки в воду. Я имею в виду плёса пересыхающей реки Чу. Такому обилию щуки я сам был свидетелем. Вот на эту–то реку и был организован выезд охотников нашего воинского коллектива в пятницу, 18-го марта 1967-го года.

Для поездки по безлюдной, безводной и безжизненной полупустыне были подготовлены две машины ЗИЛ-131 с тремя ведущими мостами и лебёдками, установленными впереди переднего бампера. В команде было порядка двадцати человек, готовых морально и физически проехать в кузове грузовика около тысячи километров по бездорожью и солончакам ради того, чтобы две-три зорьки постоять на утином перелёте. Приятно отметить, что таких энтузиастов в те годы было немало.

На условленное место в городе в 18.00 прибыли две крытые брезентом машины со старшим команды во главе. Баки полностью заправлены, в кузове каждой привязаны две бочки с горючим. Как выяснилось позже – очень кстати! Старший позаботился о пассажирах и, заехав на подсобное хозяйство, прихватил сухой соломы. Погрузка прошла быстро. Охотники более или менее равномерно распределили солому, побросали в кузова свои вещи, а затем и сами разместились в них. Штатные бортовые скамьи автомобилей закрепили к бортам.

Стояла ранняя весна. Днём столбик термометра поднимался чуть выше нуля, ночью опускался до минус десяти и ниже. Лёд на Балхаше был ещё крепок настолько, что по нему рыбаки ездили на мотоциклах. Одеты все охотники были по-зимнему. На мне был технический авиационныё комплект из брезентовых на вате брюк, закрывающих всю спину и грудь, и такая же куртка; зимняя шапка и валенки. Резиновые сапоги и хлопчатобумажное обмундирование, на случай потепления, я вёз в вещмешке. Надувной лодки у меня тогда не было. Я только прошлой осенью прибыл служить в эти места из академии и ещё не обзавёлся.

По замыслу организаторов охоты за 10-12 часов мы должны были, преодолев примерно 400 километров, к утренней зорьке 19-го марта прибыть в район небольшого казахского посёлка Уламбель, расположенного на берегу Чу; до рассвета занять места на разливах и восход солнца встретить во всеоружии. В те времена юго-восточный берег Балхаша ещё не был достаточно освоен нашими охотниками и на Чу ездили довольно часто. Город наш быстро рос, вместе с ним росли прилегающие казахские поселения, и ближайшие к городу прибрежные озёра и заливы Балхаша уже заметно оскудели дичью. Бывалые охотники считали, что на Чу мы застанем активный перелёт утки и должны хорошо поохотиться две субботних зорьки и утреннюю воскресную, после которой сразу тронемся в обратный путь. Вернуться домой мы должны были в воскресенье вечером. Такой порядок регламентировал соответствующий приказ по нашей войсковой части.

Ничто не предвещало никаких неожиданностей. Степь ещё не оттаяла, солончаки представляли собой ровные, как асфальтированные, поля; дорога старшему нашей команды была хорошо знакома. Город мы покидали полные надежд на хорошую охоту, радости встречи с наступающей с юга весной уже утром следующего дня. Устроившись поудобнее между двумя товарищами, и положив свой вещмешок с запасной одеждой и сапогами под голову, я задремал. Стемнело. Мерно работал мотор машины, ритмично потряхивало на стыках бетонных плит дороги. Мой нос спрятан в воротник куртки, козырёк шапки закрывает глаза, под боком солома – полный комфорт, особенно, когда тебе всего тридцать лет, ты полон сил и энергии, а впереди у тебя заветная цель – охота! Я и не заметил, когда кончилась бетонка, и машина пошла по степи. Изменился только ритм тряски.

Проснулся от того, что машина остановилась, и шум мотора затих. Сдвинул на затылок шапку. Кто-то из охотников приподнял задний полог и спрыгнул на землю. Вокруг холодная, тёмная южная ночь. Вблизи слышны голоса. Мне тоже захотелось размяться. Осторожно ступая между спящими, добрался до заднего борта и вылез из-под тента. Рядом стояла вторая машина, около неё толпилось несколько охотников. Впереди виднелось небольшое кирпичное строение. Слабым светом вдруг в нём засветилось крохотное оконце. Из услышанного разговора я понял, что мы стоим около артезианского колодца. Здесь пробурена скважина и установлен дизельный насос, который качает воду в цистерны водовозок, приезжающих сюда из дислоцированных в степи воинских частей, не имеющих своей воды. Колодец функционирует постоянно: и летом, и зимой. Обслуживает и охраняет его один солдат, наряжаемый из какой-либо воинской части. Этот колодец – ориентир, свидетельствующий о правильности нашего движения. Дальше никакого жилья мы больше не встретим.

Мы бы не стали тревожить охранника, но он проснулся и включил свет. Мне было любопытно осмотреть сооружение и я, позвав товарища, изъявившего желание напиться чистейшей артезианской воды, толкнул дверь. Передо мной предстало небольшое помещение с неоштукатуренными стенами и цементным полом. Посередине из земли торчала труба собственно колодца. Рядом располагался дизельный двигатель с насосом на валу, выхлопная труба выведена в специальное отверстие в стене. Печка-буржуйка, примитивный стол, табуретка и солдатская койка - довершали картину. Тусклая лампочка, питающаяся от аккумулятора, слабо освещала помещение. Заспанный, полуодетый парнишка с автоматом в руках встретил нас у дверей. Убедившись, что проездом около его объекта остановились офицеры – охотники, он почтительно уступил дорогу к бачку с водой. Но, что это? Поперёк помещения, чуть выше человеческого роста, протянута верёвка и на ней сушатся… предметы женского туалета! И это здесь – в Голодной безлюдной и безжизненной степи, в полупустыне! В сотнях километров от шоссейных и железных дорог, в десятках километров от совсем маленьких воинских объектов, где несут службу солдаты срочной службы и офицеры, чьи семьи живут в нашем городе!

Заметив, что я, офицер, стал невольным обладателем его тайны, солдатик явно смутился. Даже в полумраке было видно, как вспыхнули румянцем его щёки. Только теперь я присмотрелся и увидел, что на койке, укрывшись с головой старым солдатским одеялом, кто-то прячется от нежеланных гостей. Мой товарищ пил воду из железной кружки тоже подозрительно долго. Он явно заметил происходящее на колодце и, по-видимому, соображал, как ему следует реагировать на это. С одной стороны налицо нарушение служебных инструкций и воинских уставов, с другой… Кто знает, что с другой! А если это любовь?! Причём та, настоящая, редкая, о которой пишут романы и слагают стихи и песни, и которая так редко встречается в реальной жизни! Я взял его под руку и легонько подтолкнул к выходу. Он всё понял и согласился со мной. Одинаковые мысли пришли нам в головы в связи с этой встречей! Мы вышли из помещения и заторопили старшего, не теряя времени, двигаться дальше. Он скомандовал: «По машинам!», и они тронулись, оставив парнишку-солдатика с его любовью в непроглядном мраке южной ночи, вдали от людей. Мы не обменялись с ним ни единым словом по столь важной для него теме. Но сам вид скромного, застенчивого русского паренька не позволил мне думать о нём и его девушке плохо. Напротив, эта встреча только подняла во мне веру в чистоту и возвышенность человеческих отношений! Какое сильное чувство, какая страсть могли привести сюда через множество препятствий девчонку, скорее всего одноклассницу этого паренька! Не перевелись тогда ещё на русской земле Ромео и Джульетты! Я по-хорошему завидовал и восхищался их отношениями. Увы, если бы эта встреча произошла в наши дни, я подумал бы совершенно иное. За последние пятнадцать лет СМИ и шоу-бизнесмены сделали своё гнусное дело: развратили молодёжь и принципиально изменили взаимоотношения между юношами и девушками. Возвышенную любовь теперь во многих случаях заменил животный секс!

Наши машины вырулили на дорогу, набрали скорость, и одинокий огонёк вскоре совсем скрылся из вида. Мотор снова ровно загудел и я задремал. Мне снились чистые, белые сновидения.


II


Дорога в Голодной степи – понятие весьма условное. Проехала машина, оставила след колёс на земле – вот и дорога! Таких дорог в Бетпак-Дала великое множество. Следы в степи оставляют воинские машины, машины геологов, охотников за сайгаками, государственных заготовителей мяса диких животных. Чаще всего такие дороги ведут в никуда. Надежда на то, что заметный след колёс на засолённой почве – это дорога, которая куда-нибудь да приведёт, обманывала многих неопытных и доверчивых людей. Именно такую злую шутку сыграла степь и с нашей экспедицией этой ночью.

Старший нашей команды, ехавший в первой машине, убедившись, что дорога, по которой он неоднократно проезжал, хорошо различима и в свете фар, успокоился, потерял бдительность и задремал, доверившись шофёру. Водитель-солдат первого года службы, не решился тревожить майора лишними вопросами и, не сверяясь с компасом, не заметил, как перешёл на другую, пересекающую нашу, колею, и часа два или три уверенно вёл машину вместо южного направления по кругу. Спокойно проехал какие-то едва различимые строения, приняв их за старые казахские могильники, и поехал дальше по более наторённой колее. Когда забрезжил рассвет, проснулся старший команды, сидевший рядом в кабине. Сверился по компасу с направлением движения, остался доволен, и похвалил шофёра за хорошую навигацию. Он уже ожидал увидеть признаки близкой реки, когда обнаружил по приметам, что мы проезжаем места, которые должны были проехать ещё глубокой ночью. Шофёр доложил, что несколько часов назад проехал какие-то строения. Офицер вначале был поражён этим известием, поскольку на нашем пути никаких строений быть не должно, но потом понял, что водитель незаметно свернул с нашей дороги, проехал ночью стоянку геологов и по кругу вернулся назад. Водитель второй машины беспечно следовал за впереди идущей. Винить никого кроме самого старшего команды было не за что. Машины остановились, охотники выбрались на волю и, высказав вслух или про себя всё, что думали о старшем и о сложившейся ситуации, поняли, что утренняя зорька уже потеряна. Теперь особенно спешить некуда. Решили позавтракать и отдохнуть. Расположились на склоне невысокого холма, рядом с машинами, достали провизию, всухомятку пожевали свои бутерброды, отметив ночную неудачу чаркой. Это придало сил, вдохновения и оптимизма. Щедрой рукой побросали тут же недоеденные куски хлеба и колбасы, наполовину опорожненные банки с консервами, чёрствый хлеб и помятые папиросы. Продуктов на оставшиеся двое суток у всех было предостаточно, а если учесть возможную охотничью добычу, то и с лихвой. Предвкушали после сегодняшней вечерней зорьки наслаждение охотничьей шурпой – горячей и ароматной, прямо с костра! Что по сравнению с ней колбаса или консервы?! Возбуждённые и умиротворённые одновременно, после

двухчасовой стоянки и завтрака, тронулись дальше. Теперь в кузове не

утихают разговоры, смех, анекдоты и охотничьи байки.

Едем в закрытом брезентовым тентом кузове, да если бы он и отсутствовал, смотреть в это время и в этом месте Бетпак-Дала не на что. Вокруг унылая однообразная картина. Голая, ровная, без единого деревца или кустика буровато-серая каменистая степь, лишь изредка встречаются невысокие холмы да солонцы-такыры и сухие пучки верблюжьей колючки. Никакой жизни вокруг: ни в небе, ни на земле. Немного оживает картина вблизи источников воды, в больших достаточно глубоких низинах. Здесь появляются отдельные колючие кусты, островки сухой прошлогодней травы, похожей на осоку. Иногда промелькнёт тушканчик, просвистит стайка саджи или высоко в небе появится степной орёл. Дрофы уже в те годы были большой редкостью. Если попасть в степь во время активной сезонной миграции сайгаков, то можно вдалеке на горизонте увидеть сплошной шлейф пыли, оставленный бесконечным сайгачьим стадом и даже волков, сопровождающих это стадо. Небольшие стада сайги нередко оказываются и вблизи движущейся машины.

Праздничной, яркой и нарядной степь становится только в последних числах апреля (да и то не вся, а только островами), когда покрывается тюльпанами, маками и лопухами - диким ревенем. Конечно, эти растения имеют жалкий вид по сравнению со своими садовыми собратьями, но здесь они выглядят необыкновенно прекрасными, несмотря на свою низкорослость и малые размеры цветов. Первомайскую демонстрацию в нашем городе всегда украшали охапки тюльпанов и маков, а из местных лопухов хозяйки готовили замечательные, праздничные зелёные щи! Пустыня празднует весну всего около недели, затем яркие растения жухнут и исчезают. Палящее солнце, сухие горячие ветры, полное отсутствие дождей - убивают растительность. Даже местные деревья: саксаулы и карагачи, растущие по берегам водоёмов и привычные к здешнему климату, уже в июле теряют листву. Каждое деревце в нашем городе регулярно поливалось, но даже в этом случае привезённые мной из Европы берёзки здесь жить не могли!

Мы привыкли к виду безжизненной пустыни. Никто даже не пытается перебраться к заднему борту машины, чтобы выглянуть на свет божий. Мы с нетерпением ожидаем приближения поймы Чу. Там и природа веселее, там наши надежды, там цель нашего путешествия!

Солнце начинает припекать всё сильнее, под тентом становится жарко - мы постепенно раздеваемся. Наконец-то приближаемся к фронту шествующей навстречу весны. Поднимаем и закрепляем тент над задним бортом машины. Теперь видны проезжаемые места. Картина постепенно меняется, мы приближаемся к цели. Всё чаще видим птиц в небе, растительность на земле. Когда дорога поворачивает, нам становится видна полоса камыша вдалеке, обрамляющая русло реки.

Наконец машина останавливается, приехали. Полдень, непривычно тепло. Переодеваюсь в летнюю одежду. Место стоянки выбрано. Разгружаемся, устраиваемся группами. Обедаем и, хотя до вечера ещё далеко, многие, прихватив ружья, отправляются на поиски места, где встретят первую в этом сезоне охотничью зарю. Большинство уже бывали здесь и облюбовали подходящие плёсы, я же приехал сюда впервые, места не знаю. Кроме того, я привык к ходовой охоте, поэтому, прихватив резиновые чучела уток и кое-какую снедь, закидываю за спину вещмешок, беру ружьё и отправляюсь вдоль русла, обозначенного зарослями камыша, в надежде поднять на крыло сидящих уток. Заблудиться здесь невозможно, вернусь тем же путём к стоянке даже в темноте. Иду краем камыша, а вокруг меня бушует настоящая весна. В зарослях на все голоса заливаются неизвестные мне пичуги, солнце по-летнему греет; и его яркие лучи, отражаясь в воде, слепят глаза. И моя душа поёт весеннюю, торжествующую победу жизни, лирическую песню вместе с окружающей природой. Вспоминаю свои прежние европейские охоты. Здесь нет радующего глаз леса. Река за время существования промыла себе путь, и образовала долину шириной в несколько километров. Огибая твёрдую каменистую породу, она извивается среди невысоких холмов. Если смотреть вдаль, то создаётся впечатление, что огромная змея с серебрящейся кожей, прячась среди камыша, уползает от настигающего её солнца.

Весеннее половодье ещё не наступило и водой заполнены только отдельные части русла. Льда уже нет, но и уток не видно. Я осторожно обхожу и осматриваю каждый плёсик, готовый к встрече с ними. Увы, мои ожидания всякий раз оказываются тщетными. По-видимому, массовый перелёт ещё не начался. Прилетели только передовые стаи. Судя по рассказам бывалых об этих местах, я ожидал большего. Только несколько раз промелькнули над камышами чирки и скрылись, не налетев на мой выстрел. Я иду, не спеша, на запад, иногда усаживаюсь на берегу очередного плёса и наслаждаюсь теплом, солнцем, весной, окружающей оживающей от зимней спячки природой.

Незаметно удалился от стоянки на десяток километров. Уже давно не вижу машин, никаких признаков пребывания людей. Это меня не смущает, это и есть ходовая охота. Впечатление такое будто я совершенно один на всём белом свете! Наслаждаюсь общением с девственной, не тронутой рукой человека природой! Ожидать встречи с людьми в этой пустыне, просто не приходится!

III


Однако, что это? Я заметил слабый дымок впереди. Возможно это тоже охотники? Мне любопытно повстречаться с местными жителями, и я, заинтригованный предстоящей встречей со степняками, направляюсь туда. По проторенной кем-то тропе в камышах выхожу на довольно большой водоём. На берегу вижу нечто вроде землянки, рядом примитивная печка, грубо сколоченный стол на козлах, бревно вместо скамьи. Печка топится, в стоящей на ней кастрюле что-то варится. Значит хозяева где-то недалеко. На воде лодка-плоскодонка. Сушатся сети. Вероятно, здесь промышляют рыбаки. Сел на бревно и стал ждать. Уже хотел окликнуть: «Люди, где вы?» - но тут открылась дверь, и показался хозяин - благообразный старик. По виду ему было далеко за семьдесят. Длинные совершенно седые волнистые волосы, такая же борода и усы; обветренное высушенное солнцем и временем худощавое загорелое лицо, на котором выделялись когда-то синие, а теперь выцветшие глаза; удивительно стройная, прямая фигура и лёгкая для его лет походка - сразу привлекали внимание. Одет он был в сильно поношенное армейское обмундирование, но чистое и аккуратно заштопанное, и резиновые сапоги. Прямой греческий нос, высокий лоб и удивительно маленькие кисти рук - свидетельствовали, как говорил М.Ю. Лермонтов, о хорошей породе. Увидев меня, он приветливо поздоровался и, подойдя, протянул руку. Я встал и пожал её. Не только возраст, но и весь его облик внушали уважение.

Мы познакомились. Я сказал, что являюсь членом воинской охотничьей экспедиции, приехавшей сюда с Балхаша на утиную охоту. Разговор, естественно, зашёл об охоте, о наличии дичи, о здешней природе. Мой собеседник с сожалением сообщил, что массовый перелёт утки ещё не начался и должен начаться со дня на день. Мы приехали рановато. Говорил он хорошим, грамотным, но несколько устаревшим русским языком. Это не очень удивило меня, ведь старикам свойственно употреблять слова и выражения своей молодости. Во всём его облике и поведении чувствовалось, что он не простой местный рыбак – житель этого забытого Богом уголка Земли. Здесь явно скрывалась какая-то тайна. Это заинтриговало меня и захотелось побольше узнать об этом человеке.

Из кастрюли на печке доносился запах варившейся ухи. Старик во время разговора периодически помешивал варево. Наконец он снял кастрюлю с печки и поставил её на стол, пригласив меня отобедать. Я достал свою провизию и маленькую бутылку водки. Хозяин налил ухи в алюминиевые миски, я разлил водку по кружкам и мы выпили за знакомство и за удачную охоту. Уха была из речной рыбы и, несмотря на недостаток специй, мне понравилась. Разговор оживился, мы перешли к теме армейской службы. При этом глаза рыбака заметно загорелись, чувствовалось, что тема ему близка и приятна. Я поинтересовался: служил ли он сам, когда, где и в каком качестве. И тут его как будто прорвало. Он возбуждённо заговорил о традиционных качествах русского воина: о чести, достоинстве, храбрости, патриотизме, готовности к самопожертвованию во имя Родины – Великой России. Я слушал его, не перебивая. Первоначально непоследовательная, горячая его речь приобрела стройность и логичность, и он рассказал мне свою историю.

Потомственный русский дворянин, все предки которого носили оружие во славу Отечества, родился в Петербурге в конце Х1Х-го века. Получил хорошее домашнее воспитание. Затем были философский факультет Петербургского университета, служба вольноопределяющимся и офицером Русской армии на фронтах Первой мировой войны, развал фронта в 1917-ом году, Дон, служба в армии генерала Деникина и атамана Семёнова, горечь поражений, неудачная попытка уйти в Китай, нелегальная кочевая жизнь вдвоём с сослуживцем в Средней Азии и, наконец, отшельничество в дебрях реки Чу. В общей сложности он около сорока лет скрывался от властей, хорошо понимая, что его биография восторга у них не вызовет. С приходом старости он перестал бояться преследования. Действительно, кому может угрожать одинокий старик к тому же самими условиями жизни изолированный от общества?! Пару лет назад, по чьему-то доносу, к нему наведывалась милиция, но никаких мер не приняла, сделав, по-видимому, именно такой вывод.

Уже десяток лет он живёт в этом жилище, построенном совместно с умершим товарищем. Пропитание добывает рыбалкой и охотой. Имеет долгосрочный договор с местными деловыми людьми из посёлка, находящегося километрах в пятидесяти от его жилья. И это ближайший населённый пункт в этой пустыне. За добытые шкурки ондатры, рыбу и мясо сайгаков и джейранов они платят солью, мукой, крупой, кое-какой одежонкой, охотничьими припасами, рыболовными снастями. Потребности у него очень невелики. Топливо ему приносит река в период половодья.

Мало общаясь с людьми, он постоянно общается с Богом, он глубоко верующий человек. Надо сказать, что, получив официальное атеистическое советское воспитание, я ещё в детстве был неплохо ознакомлен с основами христианства и потому, если не по достоинству оценить, то во всяком случае понять его, я был уже тогда способен. На Родину, на судьбу, которая так жестоко обошлась с ним, он не обижался – всё от Бога! И это ему помогало жить. «А Родину, - говорил он, - как и мать, воспринимают и любят такой, какая она есть!» Он не только не сожалел, что не ушёл за границу, он даже радовался, что это ему не удалось! Даже здесь он ощущал себя её частицей.

Я слушал его, как зачарованный. Мне ещё не приходилось встречаться с такими людьми. Прошло много лет с той нашей единственной встречи, но он и сейчас стоит передо мной – огромной души Русский Человек!

Память у него сохранилась прекрасно. Он легко вспоминал самые, на мой взгляд, незначительные эпизоды из своей молодости. Должно быть, он часто перелистывал страницы своей жизни. Я готов был слушать его бесконечно. Это было удивительное повествование, несравнимое ни с одним романом или детективом. А может быть, мы были родственными душами?… Но он вдруг, как бы смутившись своими откровениями, замолк и ушёл в себя. Через минуту он встал. Солнце сильно отклонилось к Западу.

• Мне нужно осмотреть сети, - сказал он, - а то не успею до темноты.
  

Часов у него не было, но он прекрасно научился ориентироваться во времени и без них.

• Могу я чем-либо помочь Вам? - спросил я. Он отрицательно покачал головой.
  
• Посудина слишком мала, не выдержит двоих.
  

Лодка заскользила по тихой, уже краснеющей в лучах заходящего солнца воде, а я сел на бревно и стал перебирать в памяти детали услышанного, чтобы получше запомнить, а позже и осмыслить их. Через час он вернулся. На дне лодки плескалась ещё живая рыба. Это были одни небольшие щуки.

- Другой рыбы в этом омуте сейчас нет, - сказал рыбак. - Щука теперь пожирает своих собратьев. Так частенько поступают и люди. К сожалению, человек в своём развитии никак не может оторваться от животного мира, многие его законы продолжают действовать и в человеческом обществе.

Я не мог не согласиться с ним.

Стало заметно темнеть. Утки почти не летали, выстрелов тоже не было слышно, хотя наши охотники разбрелись по руслу реки далеко от стоянки. Да, мне, честно говоря, в этот вечер было и не до охоты. Я был весь поглощён услышанным. Но пора было возвращаться на стоянку. Довольные друг другом, мы тепло попрощались. Я для него оказался благодарным, понимающим слушателем; он для меня – человеком с необыкновенно интересной судьбой! Расставаясь, рыбак подарил мне десяток щучек, я поделился с ним патронами.

Добрался до бивуака в полной темноте. Горели костры, вокруг них сидели люди и чрезмерно оживлённо обсуждали неудачную вылазку, делились впечатлениями о прошедшей зорьке. Я был не одинок - редко кто оказался с добычей. Однако сегодня охотничья тематика меня не занимала. Выпив кружку чая, я забрался в кузов машины и, одевшись потеплее (к ночи заметно похолодало), попытался уснуть. Но сон долго не приходил. Я думал о старике - отшельнике. Вспомнился князь Касатский из повести Л.Н. Толстого «Отец Сергий» – такой же отшельник. Только причина отшельничества здесь не несчастная любовь к женщине, а огромная, бескорыстная любовь к Родине, к России, которая тоже не ответила ему взаимностью! Прекрасный пример патриотизма в самом высоком смысле для сегодняшних русских людей! И удивительно, несмотря на моё коммунистическое воспитание, я не чувствовал врага в этом бывшем белогвардейце. Напротив, он представлялся Героем Земли Русской, нравственным образцом достойным подражания.

Я думал о том, что мы - нынешние, уже другие, советские офицеры, - должны быть достойными продолжателями лучших русских традиций; что нравственность, несмотря на её явно выраженный классовый, сословный характер, имеет и что-то общее, что и должно объединять весь народ; и это общее и есть патриотизм, в хорошем смысле национализм, национальное самосознание! Только высокое национальное самосознание делает народ жизнеспособным, то есть способным сохраниться как самостоятельный и не ассимилировать - не раствориться в других народах. Содружество между народами, взаимопомощь – безусловно необходимы, но стирание различий, интернационализм, космополитизм – недопустимы. Как весенний луг прекрасен разнообразием цветущих растений, так и планету Земля только украшает разнообразие культур населяющих её народов!

С этими мыслями я и задремал, когда уже затихли все разговоры, и в кузове, рядом со мной, раздавались дружное сопение и храп моих товарищей. Несколько опережая события, скажу, что на обратном пути домой я рассказал о своей встрече, и все находящиеся в кузове согласились с моими комментариями к ней.

IV


Проснулся я вместе со всеми. Было ещё совсем темно. Догорали последние звёзды, Млечный путь уже не просматривался. Небо на востоке только начинало еле заметно светлеть. Стояла абсолютная тишина, как чаще всего и бывает перед рассветом. Даже ветерок, который в этих краях редко стихает, казалось, утомившись, задремал перед встречей нового дня. Второпях попили холодного чая и, прихватив снаряжение, начали расходиться по намеченным вчера местам: на плёса русла реки. У меня не было своего места, и один товарищ пригласил меня с собой, пообещав показать подходящий плёс. Я с благодарностью согласился. Шли с полчаса вдоль едва различимой стены камыша, спотыкаясь о невидимые кочки и камни, затем свернули на проложенную кем-то через камыш тропинку, и по ней вышли к воде. Мой проводник ушёл дальше, через непродолжительное время шаги его стихли, и я остался один. Стали различимы очертания низких берегов водоёма. Камыш плотной стеной подходил к самой воде и чёрной тенью отражался в ней. Плёс был совсем небольшой и, по-видимому, мелкий.

Расположился рядом с тропой. Вытоптал в камыше пятачок – это мой скрадок. Зашёл в воду и посадил своих подсадных – резиновых уток на якорьках. Ветра не ощущалось, и они застыли неподвижно, как бы насторожившись. Подумалось: «Лучше бы подул ветерок, тогда бы создалась иллюзия, что они плавают и спокойно кормятся; и это, возможно, привлекло бы к ним товарок». Затем вернулся в скрадок, зарядил ружьё и стал ждать.

Был переломный момент, ночь постепенно переходила в день. Пробежал, прошуршав по метёлкам камыша, как по волнам, первый радостный, шаловливый утренний ветерок, как бы пробуждая всё живое; и тут же восток порозовел и над степью показался край ярко красного солнечного диска. На некоторое время всё вокруг: и вода плёса, и камыш, и каменистый голый склон речной долины - сделалось красным. Но это длилось совсем не долго. Солнце поднималось, и вместе с ним менялся и цвет окружающего меня мира: от красного, через оранжевый к золотому. И, наконец, вся степь засияла золотом – начался новый день в жизни всего живого на Земле и в моей тоже. Что-то он принесёт всем нам?!

Мне не раз приходилось встречать восход солнца на открытой местности, где ничто не закрывает горизонта: в степи, на болоте, на озёрах. И всякий раз это зрелище производило на меня сильнейшее, неизгладимое впечатление. И всякий раз в этот момент приходили на память прекрасные строки никитинских стихов:

Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит

За морями ночлег свой покинуло.

На поля, на луга, на макушки ракит

Золотыми потоками хлынуло!

Они как песня изливались из самой души. И беден человек, не прикоснувшийся к этому природному таинству! Новый день в облике ярко красного диска как бы рождается Землёй, обещая всему живому радость бытия. Люди издревле считали солнце добрым божеством, потому и свет его радостный, тёплый, несущий жизнь. И лучи его яркие красные или золотые. Но Мир – это единство и борьба противоположностей. К сожалению, Добру на Земле всегда противостоит зло, и борьба между ними не имеет ни начала, ни конца!

Где-то рядом пискнув, затрещала, запела проснувшаяся камышовка. Конечно, она тоже, как и я, перелистнёт сегодня очередной листок своего календаря. Но об этом не хотелось думать, жизнь казалась счастливой и вечной, радость наполняла душу и она пела вместе с этой пичугой! Счастлив тот, кто знает, как поёт душа! Вспомнился вчерашний старик. Как же хорошо, что на Земле живут столь возвышенные душой люди! Они как солнце освещают и украшают Мир!

Я прислушивался, всматривался в быстро светлеющее небо, ожидая уток. Но тщетно! Где-то далеко грохнул выстрел и опять тишина. Уток не было. Незаметно совсем рассвело. Первоначальное напряжённое ожидание постепенно спало. Редко – редко доносились выстрелы моих товарищей, но я уток не видел. Наконец, мне надоело стоять в готовности №1 и я, наломав камыша, сел на него. Оставив впереди себя реденькую прикрывающую стенку из сухих стеблей, я предался ленивым мечтам, растворившись в тёплых лучах весеннего солнца. Осталась надежда, что какой-нибудь любопытный чирок подсядет к моим подсадным. Так и случилось.

Часам к девяти, когда я уже собрался уходить, не сделав ни одного выстрела, неожиданно рядом с подсадными шлёпнулся по-весеннему ярко раскрашенный селезень чирок-трескунок и сразу насторожился. Что-то не нравилось ему. Не давая ему времени на раздумья, я поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Он подпрыгнул, перевернулся на спину и затих на воде лапками вверх. Я встал, зашёл в воду, поднял его и выбросил на берег; затем собрал своих подсадных, перевязал их леской, тянущейся от якорьков, и вышел сам. Ждать больше было нечего. Сложил резиновых подсадных и добычу в вещмешок, и тронулся в обратный путь к стоянке.

Когда подошёл к машинам, многие охотники уже были там. Все сокрушались по поводу неудачной охоты. Решили собрать всю добычу вместе, сварить шурпу, позавтракать и трогаться домой. Кто-то заметил, что слишком потеплело. Как бы не раскисли солончаки! И он оказался провидцем!

Не ожидая, пока соберутся все охотники, начали щипать уток, собирать топливо, разводить костры и готовить завтрак Подходившие тут же включались в работу, пожертвовав на общий стол свою добычу, если, конечно, она была. Большинство вообще обошлось без выстрела! Шурпа получилась бедная. Добавили к ней ухи из моих щучек, консервов и колбасы, допили остатки водки. Была полная уверенность, что к ночи доберёмся до дома. Но всё оказалось совсем не так!


V


Тёплый южный ветер и весеннее солнце сделали своё дело. Это мы почувствовали уже через час после того, как машины покинули стоянку и взяли курс на север. Первые же встретившиеся солончаки убедили, что дорога будет трудной. Даже перед небольшим солончаком шофера включали все ведущие мосты машин, но колёса скользили по оттаявшей, смоченной талой водой глиняной пудре. Машины резко замедляли ход, выбравшись из одного солонца, через незначительное время попадали в другой. Наше продвижение к дому шло очень медленно. В час мы преодолевали не более 15-20 километров. Но это было только начало. Дорога наша лежала через центр Бетпак-Дала. Там всё чаще стали встречаться такыры – большие и ровные, как столешница, солончаки. На первом встретившемся такыре передняя машина, влетев в него на скорости, села на оси метров через пятьдесят. Вторая, пытавшаяся объехать её и вытянуть из солончакового плена, села рядом с ней. Охотники выбрались из кузовов. Даже человек с трудом передвигался по густому глиняному киселю, не говоря уже о тяжёлых грузовиках. Вначале пытались выталкивать увязшие машины вручную, но первые же попытки показали всю утопию этого намерения.

Положение не весёлое! Машины помочь друг другу не могут. Лебёдки бесполезны: не за что зацепиться. Вокруг ни валуна, ни дерева. Попробовали вбить в землю перед машиной лом, зацепить за него трос лебёдки и, таким образом, заставить машину вытаскивать себя из грязи, но он вылезает из мягкой почвы при первых же оборотах вала лебёдки. Машина не сдвигается при этом и на сантиметр. Наступило отчаяние. Связи у нас с внешним миром нет. Ближе нашего города никаких населённых пунктов, откуда можно ждать помощь, тоже. Нас, правда, могут увидеть геологи, если к ним прилетит вертолёт. Но неизвестно: каким маршрутом он летает и как это часто случается. Конечно, в нашей воинской части помнят о нас, и будут искать! Но когда придёт эта помощь? Воды с собой мы практически не имеем, запасы пищи тоже весьма скудны!

Стоим около машин, все приуныли. Тут уж не до веселья. Одолевают мрачные предчувствия. Курим. Экономим табак - одну сигарету делим на троих. Вдруг кому-то в голову приходит счастливая мысль: «А что, если перед машиной выкопать яму, положить туда запасное колесо, привязать к нему трос лебёдки, а затем лебёдкой вытащить саму машину». Почти, как в случае, когда человек пытается себя сам за волосы вытащить из болота! Воодушевлённые спасительной идеей, быстро выкапываем яму глубиной в полтора метра; на руках тащим туда тяжёлое колесо (катить его по жиже не представляется возможным), прикрепляем трос. Взревел мощный двигатель машины, шофёр включает лебёдку и … колесо буквально вылетает из ямы. Снова затаскиваем его в подправленную яму. Теперь на колесо встают столько человек, сколько может уместиться. Снова ревёт мотор, снова включается лебёдка… Колесо вместе с людьми медленно выползает из ямы, превратив в отлогую переднюю её стенку. Но мы не отчаиваемся. Копаем яму глубже, закапываем грунтом, положенное туда колесо, плотной группой встаём на него сверху и, наконец, машина, ревя двигателем и скрипя тросом лебёдки, медленно, как бы нехотя, выползает из дорожного плена. Мы нашли способ выбираться из солончака самостоятельно, без посторонней помощи. Конечно, на это ушло много времени, но, хотя и медленно, будем приближаться к дому!

Теперь, когда в очередной раз садилась на оси одна из машин, а случалось это очень часто, и вторая не могла ей оказать помощь, мы пользовались уже известным приёмом: копали глубокую яму, закапывали в неё запасное колесо и лебёдка с помощью троса, привязанного к нему, вытаскивала саму машину вперёд на длину троса. От почти непрерывных земляных работ все очень устали и не только охотники, но и шофера. Они теперь вели машины почти вплотную, а это требует дополнительного напряжения внимания. К ночи мы преодолели менее сотни километров, оставалось ещё в четыре раза больше! Стало абсолютно ясно, что вовремя вернуться мы не успеем. Даже, если ночью ударит сильный мороз, и солончаки затвердеют, шофера выдохлись, вести машины они больше не могут. Им нужен отдых, да и мы через силу орудовали лопатами. К тому же к темноте температура опустилась лишь немного ниже нуля, и солончаки покрылись только тонкой корочкой. В полном изнеможении все повалились спать: ни есть, ни пить не хотелось.

Немного отдохнув, с рассветом по холодку продолжили путь, доев остатки провизии. Опять недолгий блаженный отдых в кузове движущейся машины сменяется работой по рытью ямы, небольшой отдых и … опять яма и т.д. и т.д. Сколько таких ям пришлось выкопать, никто не считал, но, должно быть, – десятки! Хорошо ещё, что в кузовах были дополнительные бочки с бензином. Баки уже давно бы опустели. Старший команды, сидя в кабине передней машины, теперь выбирает путь уже не по принципу его длины, а по принципу его проходимости. Стараемся объезжать такыры и даже небольшие солончаки, если, конечно, их своевременно заметили, по твёрдой каменистой почве невысоких холмов. Отчего путь наш существенно удлиняется. Направление движения определяем по компасу, не придерживаемся никаких дорог.

Так проходит ещё один день - понедельник. Сегодня мы все должны были быть с утра на своих рабочих местах. Начальники уже наверняка спохватились, и думают о том, что с нами произошло и где нас искать. Это подтверждается появлением над нами к вечеру самолёта. Лётчик дважды пролетел над двумя одинокими машинами в степи и улетел. Он сообщит о нашем местонахождении. Совершенно обессиленные и голодные уже в темноте вповалку засыпаем под тентами машин. Спим как убитые, без всяких сновидений. Руки и спины болят от земляных работ, на ладонях - кровавые мозоли. Утром снова прилетел самолёт. Лётчик сбрасывает контейнер. В нём записка: «Вам на помощь выслан гусеничный тягач». Сбросить провизии не додумались! Сидеть и ждать тягач мы не можем и по мере сил продолжаем свой нелёгкий путь. И опять: ямы, ямы, ямы.... Кажется, что теперь тебя всю жизнь будут преследовать видения с ямами и колёсами в них!

Проезжаем мимо нашей первой стоянки, утром в субботу - в первый день нашего путешествия. Кто-то вдруг вспоминает, что выбросил здесь полкруга полу копченой колбасы, показавшейся тогда невкусной. Раздаются и другие голоса вспомнивших кто и что здесь оставил съедобное: солёный огурец, засохший хлеб, мятые конфеты-подушечки или луковицу. Барабаним кулаками по кабине, машина останавливается, и все бросаются на поиски брошенных ранее продуктов. В миг подобрали всё съедобное, мятые папиросы и даже окурки! Какую радость принесли эти находки! Всё найденное поделили поровну: съели и выкурили и только после этого «пиршества» тронулись дальше.

К вечеру опять появился самолёт, он кружит над нами, явно корректируя движение кого-то. Понимаем, что нам навстречу идёт наш спаситель-тягач. Наконец и сам он появляется на горизонте. Приближается довольно быстро. Теперь, засев по самые оси в липкой грязи в очередной раз, мы уже не роем яму, а в изнеможении сидим прямо на земле и ждём помощи. Ни разговаривать, ни радоваться нет сил.

Все последние дни было не до окружающей природы и, тем паче, не до охоты. Всё внимание было приковано к дороге. Вокруг только бесконечная, голая, унылая степь да яркое солнце. Ни облачка на небе. И вот теперь, когда впереди замаячил близкий отдых, люди встрепенулись. Кто-то вдруг вскрикнул: «Смотрите, началась миграция сайги!» И все головы, как по команде, повернулись в указанном направлении. На горизонте с юга на север двигалась бесконечная цепочка животных. Повинуясь какому-то оптическому закону, действующему в степи, они как бы плыли по воздуху, возвышаясь над поверхностью. Они были далеко, и различить отдельного сайгака не вооружённым глазом было невозможно. Было видно только по всему западному направлению движение огромной массы животных. По статистике в те годы в степях Казахстана обитало более двенадцати миллионов голов! Мы только смотрели на это бесконечное стадо. Ни сил, ни желания охотиться не было.

Подошёл гусеничный тягач, он привёз хлеба, воды и двух опытных шоферов, которые сменили наших. Зацепив тросом сидящую на осях машину, он поднатужился мотором, и легко выдернул её на твёрдое место.

Перекусив, мы забрались в кузова машин, улеглись на соломе и тут же уснули. Как нас везли всю ночь, сколько раз вытаскивали из солончаков, - я не помню. Я спал не просыпаясь. Проснулся, когда колёса машины уже ритмично постукивали на стыках бетонных плит твёрдой, ровной дороги. Мотор ровно гудел, через открытый задний проём кузова было видно голубое небо, освещённое ярким казахстанским солнцем. Товарищи, если и не спят, то лежат молча. Ни разговаривать, ни даже шевелиться не хотелось. Вот так бы и лежать долго-долго тихо, спокойно и бездумно!

Часа через полтора въехали в город. Проезжая мимо своего дома, стучу по кабине. Машина останавливается, я прощаюсь с товарищами и, прихватив своё имущество, вылезаю на асфальт. Путешествие благополучно завершилось. Преодолев по полупустыне Бетпак-Дала в распутицу более тысячи километров за пять суток, мы, наконец, вернулись домой! «А где же экономическая целесообразность, где добыча?» - спросит современник-рыночник. А что добыча! Как судить! Неужели десяток битых уток могут сравниться с испытанными в тысячекилометровом автопробеге по пустыне острыми ощущениями, закаляющими физически и духовно и встречей с интереснейшей человеческой судьбой, оставшимися в памяти на всю жизнь?!

Для меня высшую ценность на Земле всегда представляло и представляет общение с интересными, на мой взгляд, людьми – людьми высоких душевных качеств, обладателями богатого жизненного опыта и знаний об окружающем мире; людьми, у которых есть чему поучиться в нравственном, научном или житейском смысле. Такое общение приносит истинное богатство человеку, поднимает его над мещанской, меркантильной средой, приближает к идеальному состоянию! Говорят, что слово «Славянин» происходит от санскритского понятия «Славить Бога», отсюда - и прежняя, к сожалению, теряемая ныне, высокая духовность славян. Мне нравится эта гипотеза, и я рад тому, что генетически сохранил наследие своих предков - славян!

Медленно плетусь во двор, с трудом поднимаюсь по лестнице и открываю дверь квартиры. Жена уже на работе, сын в детском саду, полдень. Теперь: скорее в тёплую ванну, попить горячего чая и в чистую постель! Всё остальное потом! Проспав до следующего утра, завтракаю и иду на службу. А, отдохнув пару дней в нормальных домашних условиях, встре чаю утреннюю зарю на прибалхашском небольшом озерке. Начался вало- вый весенний перелёт утки.