А. В. Карпов (отв ред.), Л. Ю. Субботина (зам отв ред.), А. Л. Журавлев, М. М. Кашапов, Н. В. Клюева, Ю. К. Корнилов, В. А. Мазилов, Ю. П. Поваренков, В. Д. Шадриков

Вид материалаДокументы
Клиническая психология
Особенности социальной идентичности беременных женщин, имевших опыт лечения нарушения репродуктивной функции
Подобный материал:
1   ...   39   40   41   42   43   44   45   46   ...   58

ЛИТЕРАТУРА

1. Выготский Л. С. Учение об эмоциях. Собр. соч. — М., 1984. Т. 4.

2. Изотова Е. И. Особенности идентификации эмоций у детей дошколь-
ного возраста // Научные труды МПГУ. Серия: Психолого-педагогические

науки. М., 2003.
  1. Трусов В. П. Выражение эмоций на лице (по материалам работ П. Экмана) // Вопросы психологии. — 1982. — № 5.
  2. Тхостов А. Ш., Колымба И. Г. Феноменология эмоциональных явле­ний // Вестник Моск. ун-та. — Сер. 14: Психология. — 1999. — № 2.

Н. Е. Чечик


Влияние рефлексии на образ психического состояния

Понятие «рефлексия» пришло в психологию из философии доста­точно давно, но до сих пор не утихают споры по поводу того, что именно понимается под этим понятием. Чтобы развивать общую психологию в целом, необходимо развивать фундаментальные поня­тия, к которым и относится рефлексия. Можно с уверенностью зая­вить, что интерес к рефлексии не утихал практически никогда, но вместе с этим мы наблюдаем недостаточное количество эмпириче­ских работ, посвященных проблемам рефлексии в современной пси­хологии. Рефлексия — столь тонкий и трудноуловимый феномен че­ловеческой психики, что ее действительно сложно изучать, по при­чине того, что слабо разработаны методические аспекты данного вопроса, нет достаточного количества закономерностей функциони­рования рефлексии. В данной работе мы надеемся восполнить неко­торый пробел, который возник в изучении рефлексии [5].

Понятие рефлексии, возникшее в философии, означало процесс размышления индивида о происходящем в его собственном сознании. Р. Декарт отождествлял рефлексию со способностью индивида сосре­дотачиваться на содержании своих мыслей, абстрагируясь от всего внешнего, телесного. Дж. Локк разделил ощущение и рефлексию, трактуя последнюю как особый источник знания — внутренний опыт, основанного, в отличие от внешнего, на свидетельствах органов чувств.

Эта трактовка рефлексии стала главной аксиомой интроспектив­ной психологии. В таких представлениях нашла преломление реаль­ная способность человека к самоотчету об испытываемых им фактах сознания, к самоанализу собственных психических состояний [4].

Мы основываемся на полипроцессуальном подходе к рефлексии, описанном в работах А. В. Карпова и К. Т. Яновича В рамках этого подхода рефлексия понимается как рефлексия особая, специфиче­ская психическая реальность, синтезирующая в себе основные черты всех трех базовых компонентов психики — процессов, свойств, со­стояний [1].

Рефлексию можно изучать на всех трех уровнях психики — на уровне свойств, процессов и состояний. Рефлексия как состоя­ние — это не просто предельно очевидная реальность, но и, строго говоря, — вообще единственно достоверная для субъекта реальность [2].

Рефлексия раскрывается как закономерно организованная и внут­ренне гетерогенная система многих процессов, обозначаемых в ме-такогнитивизме понятием «вторичных процессов». Они, как и ме-тарегулятивные процессы, являются операционными средствами реа­лизации макропроцесса рефлексии. Рефлексия, таким образом, это единый по своей качественной определенности, но внутренне гетеро­генный процесс, компонентами которого являются все эмпирически зафиксированные виды и типы, классы и проявления рефлексии, а так же установленные сегодня метапроцессы и соответствующие им метакачества.

Рефлексия раскрывается как единство разнородного, т. е. как определенная, структурированная, организованная и потому целост­ная процессуальная система. Она не сводима к аддитивной совокуп­ности, к агрегативной сумме составляющих ее компонентов, так как здесь имеют место генеративные, синергетические, продуктивные эф­фекты. Было установлено, что за психометрической величиной, отра­жающей уровень развития рефлексивности, стоит не количественное накопление некого свойства психики, а качественные перестройки структуры рефлексии.

Существующая инвариантная система закономерностей структур­ной организации метапроцессов в составе рефлексии играет важную и определяющую роль в детерминации содержательных характеристик рефлексии и уровня ее общего развития. Повышение этого уровня не может быть сведено к изменениям меры развития отдельных мета-процессов, а также их аддитивной совокупности; оно в большей мере определяется интегративными, синергетическими эффектами, возни­кающими в результате соорганизации метапроцессов в составе реф­лексии [7].

Суть подхода лежит в констатации факта наличия предельно ши­рокого многообразия форм процессуальной реализации рефлексии. Включая в себя целую систему операционных средств, рефлексия предстает как определенная структура этих процессов. Однако мно­жество выделенных метапроцессов не дают сущностную характерис­тику рефлексии как целостного образования. Авторами делается вы­вод о недостаточности монопроцессуальной трактовки и необходи­мости преобразования общей парадигмы изучения рефлексии в полипроцессуальный подход. С этих позиций рефлексия раскрывает­ся как закономерно организованная и внутренне гетерогенная систе­ма многих процессов, обозначаемых в метакогнитивизме понятием «вторичных процессов». Они, равно как и метарегулятивные процес­сы, являются операционными средствами реализации макропроцесса рефлексии [6].

Таким образом, с точки зрения полипроцессуального подхода к рефлексии, рефлексия и образ психического состояния очень похожи по своей структуре. Так оба являются так называемыми «вторичны­ми» процессами. Проблемой образа психического состояния стали за­ниматься совсем недавно, эта тема разрабатывается в работах А. О. Прохорова и его учеников. Образ психического состояния свя­зан с сенсорно-перцептивными процессами, структурами субъектив­ного опыта вкупе с представлениями (вторичными образами) и па­мятью, а также с переживанием и рефлексией.

Образ психического состояния формируется и закрепляется в со­знании человека тогда, когда он переживает это состояние. Образ пси­хического состояния может быть более или менее ярок. Одна из при­чин «насыщенность» образа — рефлексия. То есть существует предпо­ложение о том, что слабый уровень развития рефлексии и вербальных способностей человека, возможно, являются одними из причин нечет­кости и неяркости образа психического состояния, что подтверждает актуальность нашего исследования, в котором мы попытались выявить влияние рефлексии на образ психического состояния [3].

Мы провели пилотажное исследование, целью которого явилось выявление влияния рефлексии на образ психического состояния. Изначально мы придерживались гипотезы о том, что в виду некото­рого сходства в структуре образа психического состояния и рефлек­сии, должна существовать связь, которая оказывает влияние одного на другое.

Мы провели пилотажное исследование, первое по проблеме реф­лексии и образа психического состояния в Казанском университете. Одна из основных задач, которые мы ставили перед собой — это вы­явить, существуют ли количественные различия в показателях между двумя выборками, которые различаются по возрасту. А так же мы ставили перед собой задачу выяснить, как работают между собой ме­тодики на саму рефлексию, как они соотносятся с Опросником рель­ефа психического состояния, с помощью которого мы изучаем образ психического состояния.

По причине того, что исследование было пилотажным, в нем приняло участие небольшое количество человек. Первая выборка — «Школьники» (9 класс, Малый университет при Казанском государ­ственном университете, факультет психологии) — 14 человек, выборка «Студенты» (3 курс, Казанский государственный университет, фа­культет психологии) — 13 человек.

Методики, которые мы использовали в совеем исследовании:
  • Опросник рельефа психического состояния А. О. Прохорова (по данному опроснику мы предложили испытуемым описать три различных ситуации: 1. Ситуация экзамена; 2. Ситуация общения с хорошо знакомым человеком; 3. Ситуация конфликта с родителями).
  • Методика диагностики рефлексивности (методика А. В. Карпо­ва, В. В. Пономаревой).
  • Методика уровня выраженности и направленности рефлексии М. Гранта.

— Опросник метакогнитивной включенности в деятельность (Metacognitive Awareness Inventory).

Методы математической статистики, использованные при обра­ботке результатов:
  • t-критерий Стьюдента,
  • корреляционный анализ,
  • дивергентный анализ.

Результаты, которые мы получили. Значимых различий по уровню выраженности рефлексии между двумя выборками нами обнаружено не было. То есть, мы можем делать вывод о том, что количественный балл, который указывает на уровень развития рефлексии, не зависит от возраста. В этом есть принципиальный момент. В дальнейшем мы планируем расширить данное исследование и провести его в несколь­ко другой форме, для этого нам принципиально важно, существует ли различие в уровне выраженности рефлексии у лиц разных возрастов. В случае, если такового различия не наблюдается, мы с уверенностью можем поместить людей разного возраста, но с разным баллом по уровню рефлексии, в одну группу. А затем провести исследование осо­бенностей между группами с разным уровнем рефлексии.

На корреляционной плеяде школьников мы видим, что у них го­раздо большее количество связей, нежели у студентов. Есть связи и внутри методики, и между ними. Параметр социорфелексии положи­тельно коррелирует с переживаниями в ситуации экзамена. То есть, для школьников ситуация экзамена — ситуация личностная, они пе­реносят свое переживание на преподавателя, учителя. Они рефлекси­руют о том, что же думает о них преподаватель, для них это значимо и важно.

Так же нами была обнаружена прямая связь между социорефлек-сией и психическими процессами в ситуации общения. Ситуация межличностного общения — наиболее значимая ситуация для данного возраста, потому что интимно-личностное общение является ведущим в данном возрасте. Таким образом, в ситуации общения школьники опять же рефлексируют о том, какими они предстают в глазах своего собеседника, и при этом их психические процессы (ощущение, па­мять, восприятие) становятся более четкими, протекают лучше.

Студенты, в отличие от школьников, воспринимают каждую си­туацию отдельно, дифференцированно. Например, ситуация общения с хорошо знакомым человеком имеет корреляции только внутри себя. Она не коррелирует ни с другими ситуациями, ни с рефлексией. Психические процессы положительно коррелируют с социорефлекси-ей. То есть ситуация экзамена для студентов так же личностная, но чем четче работают его психические процессы, тем лучше он рефлек­сирует поведение другого человека (преподавателя) и его мнение о себе самом.

Так же нами были обнаружены следующие отрицательные связи. Отрицательная связь между переживаниями в ситуации экзамена и психическими процессами и физиологическими реакциями в кон­фликтной ситуации. То есть для студентов экзамен перестал быть конфликтной ситуацией. То есть чем четче протекают психические процессы и физиологические реакции в ситуации конфликта, тем меньше студент тревожится на экзамене.

Дивергентный анализ. У школьников социорефлексия коррели­рует с психическими процессами в ситуации общения. А у студен­тов, наоборот, то есть обратная связь. У школьников переживания в ситуации экзамена положительно коррелируют с психическими процессами и физиологическими реакциями в состоянии конфликта. Для школьников экзамен является конфликтной ситуацией, ситуа­цией общения. Возникает некоторый личностный перенос на пре­подавателя.

Основные выводы, к которым мы пришли.

Мы не обнаружили значимых отличий в выраженности уровня рефлексивности у школьников и студентов.

Но у студентов ситуации отделяются друг от друга более четко, у школьников нет такой дифференциации.

Параметры социорефлексии коррелируют с показателями в ситуа­ции общения у школьников. Ведущая деятельность — интимно-лич­ностное общение, это наиболее важно для них.

У студентов же, мы видим связь рефлексии «внутри себя», то есть различные показатели рефлексии вначале связаны с саморефлек­сией. Уже есть некоторая Я-концепция, само построение Я, все кризисы вроде бы прошли.

В дальнейшем мы планируем продолжить работы по изучению влияния рефлексии на образ психического состояния.


ЛИТЕРАТУРА

1. Карпов А. В. Психология рефлексивных механизмов деятельности.

М.: ИП РАН, 2004.
  1. Карпов А. В., Скитяева И. М. Психология метакогнитивных процес­сов личности. М.: ИП РАН, 2005. — 352 с.
  2. Прохоров А. О. Пространственно-временная организация образа пси­хического состояния // Ученые записки Казанского государственного уни­верситета, 2008. Т. 150. Гуманитарные науки. Кн. 3.

4. Психологический словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского,
М. Г. Ярошевского. 2-е изд. — М.: Политиздат, 1990. — 494 с.
  1. Россохин А. В. Психология рефлексии измененных состояний созна­ния. Дисс. ... докт. психол. наук, Москва, 2009.
  2. ЯновичК. Т. Эффективность функциональной роли рефлексивности в структуре психики. Материалы докладов XIV Международной конферен­ции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» / Отв. ред. И. А. Алешковский, П. Н. Костылев. [Электронный ресурс] М.: Издатель­ский центр факультета журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова, 2007.
  3. ЯновичК. Т. Рефлексия как детерминанта структурной организации Я-концепции. Дисс. ... канд. психол. наук. Ярославль, 2009.

КЛИНИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ


Р. Г. Аксенфельд


Современная психотерапия психосоматических пациентов

Гипотеза нашего исследования состояла в следующем: самооценка различается у здоровых и психосоматических больных; это разли­чие особенно глубоко проявляется на неосознаваемом уровне, причем различие особенно выражено по тем качественным параметрам, кото­рые лежат в основе внутриличностного конфликта. Возможно, одной из причин, влияющих на колебания самооценки, является алексити-мия. Подтверждение этой гипотезы позволит психотерапию алексити-мии одновременно считать терапией самооценки. Адекватная устой­чивая самооценка совместно с расширением спектра психологических защит и новыми реакциями совладания станет наилучшей профилак­тикой и терапией психосоматических расстройств. Одновременно мы выясняли, какие чувства соматизируются у невротических пациентов и «вытесняются» в сому у психосоматических пациентов. Экспери­ментальная часть включила в себя следующие методики: 1) опросник самоотношения [3], представляющий многомерный психодиагности­ческий инструмент, основанный на принципе стандартизованного са­моотчета и позволяющий оценить семь шкал: самоуверенность, ожи­даемое отношение, самопринятие, саморуководство, самообвинение, самоинтерес, самопонимание; 2) Торонтскую шкалу алекситимии; 3) личностный дифференциал [2] для оценивания испытуемым себя («Я» — реальный), своего идеала («Я» — идеальный), а также своего героя в проективной сказке по трем факторным шкалам: оценка (О), сила (С), активность (А); 4) проективную методику написания груст­ной сказки. Сказка дала информацию по шкалам О-С-А в личност­ном дифференциале тех героев, которых сами испытуемые ассоции­руют с собой, и стала мощным психотерапевтическим инструментом как для анализа причин разрушения жизненных сценариев и мифов, так и для повышения самооценки.

Нашими испытуемыми были 28 больных и 21 здоровый человек, причем эти группы были полностью сопоставимы по полу, возрасту и образованию. Средний возраст в первой группе составил 34,5 года, а во второй — 32,5 года. В интервью после написания сказки были ис­пользованы различные психотерапевтические техники, в том числе объект — анализ, трансактный анализ, психосинтез. Для многих, и больных, и здоровых, именно этот анализ послужил толчком для осознания внутриличностных конфликтов. Особое внимание уделя­лось работе с алекситимией, а именно вербализации чувств. По ре­зультатам интервью составлялся план индивидуальной и групповой психотерапевтической работы, направленной на коррекцию само­оценки и снижение алекситимии, и подписывался психотерапевти­ческий контракт.

По интегральной шкале самоотношения самооценка психосома­тических больных значительно ниже, чем здоровых, особенно по шкалам саморуководства и самопонимания, и зависит от оценки окружающих и от результатов деятельности, в которой пациент не чувствует себя достаточно уверенно. В проективных сказках отража­ются все проблемы неосознавания самооценки. Испытуемые говорят: «Я хороший», как бы защищаясь от реальности, которая заставляет быть интернальным, делать выбор, принимать решения. И тогда их субличности, или их части, оцениваются ими ниже, чем их целостная структура. Анализируя личностный дифференциал по Оценке, Силе, Активности, можно составить истинный «психотерапевтический» за­прос. У всех без исключения и в группе больных, и в группе здоро­вых, личностный дифференциал распределялся следующим образом: О «Я» — реального и «Я» — сказочного совпадали, а С и А «Я» — ре­ального были существенно выше, чем у «Я» — сказочного, то есть за­данный герой был еще более жертвенным и несчастным, чем «Я» — реальный. «Я» — идеальный достоверно отличался от «Я» — реального по Оценке и Силе. То есть в первую очередь испытуемые подсозна­тельно формулировали запрос на работу с волевыми качествами.

У больных Оценка «Я» — реального была достоверно выше, чем у здоровых (по-видимому, компенсаторно), а вот Сила — достоверно ниже. Больные в первую очередь хотели повышать С и снижать А.

Интересен смысловой анализ сказок. Здоровые вытесняли в сво­их героях такие чувства, как тревога, обида, жалость к себе, страх, то есть демонстрировали невротический стиль реагирования на ситуа­цию. Больные осознавали, что они прячут глубоко в «сому» чувство вины и агрессию, в том числе аутоагрессию. Эти различия достовер­ны. У больных «Я»- реальный был более идентичен «Я» — сказочно­му, а «Я» — идеальный хотел обладать более высокими О, С и А, чем у здоровых. Это очень важный психотерапевтический смысл. Глубо­кие внутриличностные конфликты в сферах потребностей и мотива­ций означают, что подчас больные на практике не желают «расста­ваться» со своим симптомом, так как он «разрешает» приостановить личностный рост («сначала я вылечусь, а потом изменюсь»). Вопросы вторичной психологической выгоды симптома должны обязательно обсуждаться в процессе психотерапии.

Говоря об «Я» — идеальном и «заказывая» значимые для себя каче­ства, здоровые предпочитают измениться по параметру Сила, а боль­ные — по параметру Активность, что может свидетельствовать о разной степени внутриличностного конфликта и о разных психотерапевтических задачах. Возможно, именно в шкале Силы и кроется внутриличностный конфликт между «Я»- реальным и «Я»- идеальным у наших пациентов.

У здоровых как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уров­не самооценка зависит от ожидаемого отношения других, в то время как страдающие психосоматическими расстройствами дают четкие от­рицательные корреляции по этому критерию с алекситимическим ин­дексом, и вообще — алекситимия является тем наиважнейшим факто­ром, который снижает самооценку.

Неожиданные результаты получились у больных по шкале само­принятия. Здесь кроется какой-то механизм, который пока трудно объяснить. Корреляции «Я» — идеального по Силе и Активности с самопринятием значимые отрицательные, в то время как сказочный герой достоверно более самопринимаем (корреляции высокие поло­жительные). Но если в основе этого механизма лежит чувство жало­сти, то это чувство не конструктивно, а деструктивно. Психосомати­ческие пациенты, жалея свой симптом, подменяют чувство любви к себе чувством жалости, при этом они бессознательно боятся быть от­вергнутыми другими, хотя отвергают себя сами. Возможно, образ «Я» — идеального, создаваемый ими, является скорее психологической защитой, чем целью, которую они хотят реализовать.

Очень важным результатом нам кажется выявленная высокая от­рицательная корреляция алекситимии с оценкой «Я» — сказочного героя для психосоматических пациентов. По нашей гипотезе, сказоч­ный герой отражает подсознательное «Я», следовательно, алексити-мия лежит в основе внутриличностного конфликта осознаваемой и неосознаваемой самооценки. Алекситимия заведомо затрудняет паци­ентам принятие себя.

Мы предлагаем унифицированную методику психодиагностиче­ской и психотерапевтической работы с психосоматическими пациен­тами. В основе индивидуальной программы терапии и реабилитации лежит тренинг снижения алекситимии и повышения неосознаваемой самооценки. Основной внутриличностный конфликт психосоматиче­ских пациентов — между «Я» — реальным и «Я» — идеальным.


ЛИТЕРАТУРА
  1. Аксенфельд Р. Г. Внутриличностный конфликт и самооценка больных ревматоидным артритом. // Ревматоидный артрит и др. ревматические забо­левания. Ярославль, 1996. — С. 89—100.
  2. Бажин Е. Ф., Эткинд А. М. Личностный дифференциал. Методич. ре­комендации. Л., 1983.
  3. Столин В. В., Пантелеев С. Д. Опросник самоотношения // Практи­кум по психодиагностике: Психодиагностические материалы. М., 1988.

Е. Р. Артамонова


Особенности самосознания подростков с врожденной стоматологической аномалией

Внешние характеристики человека неминуемо сказываются на ка­чественных показателях его самосознания. Особенно это относит­ся к подросткам, у которых центральным моментом психического развития выступает формирование «Я»-концепции.

Степень физической привлекательности и принятия индивидом своего телесного «Я» являются факторами, влияющими на формиро­вание самосознания и «Я»-концепции.

Основным средством формирования нового отношения подростка к себе и к окружающему является общение с окружающими сверст­никами и взрослыми. Чувство взрослости становится центральным новообразованием подросткового возраста и связано с огромной ра­ботой по формированию системы внутренне согласованных представ­лений о себе. Степень физической привлекательности и принятия индивидом своего телесного «Я» являются факторами, влияющими на формирование самосознания. Поэтому особое значение в подростко­вом возрасте с точки зрения формирования самосознания приобрета­ет врожденная стоматологическая аномалия.

Целью нашего исследования явилось изучение особенностей та­ких компонентов самосознания как самооценка и самоотношение у подростков с врожденной стоматологической аномалией. С помощью теоретических и эмпирических методов исследования нами был осу­ществлен сравнительный анализ самооценки и структуры самоотно­шения подростков, имеющих врожденную стоматологическую анома­лию и не имеющих таковой.

Нами были использованы методика исследования самооценки Дембо-Рубинштейн в модификации А. М. Прихожан, методика исследования самоотношения С. Р. Пантилеева, тест проективная ме­тодика «Двадцать утверждений на самоотношение или кто Я?» М. Куна, Т. Мак-Портланда, контент-анализ. А также методы стати­стической обработки результатов (Q-критерий Розенбаума, ц-крите-рий Фишера).

Сравнительный анализ результатов исследования самооценки подростков двух групп по методике Дембо-Рубинштейн позволил вы­явить с помощью ц-критерия Фишера достоверные различия по шка­лам общительность, здоровье, уверенность в себе. Из этого следует, что подростки с врожденной стоматологической аномалией значи­тельно менее уверены в себе, менее общительны, чем здоровые сверстники. Они также осознают себя нездоровыми людьми. В тоже время, имея низкий уровень самооценки по шкале уверенность в себе, такие подростки имеют значимо высокий уровень притязаний. У них наблюдаются и высокие показатели по шкале знание себя, что свидетельствует о стремлении подростков уделять большое внимание своим качествам, следить за собой и своим поведением. Это объясня­ется тем, что характеристики самосознания выступают внутренним условием регуляции поведения и деятельности человека.

Полученные данные позволили провести анализ межполовых раз­личий. Мальчики с врожденной стоматологической аномалией более общительны, чем девочки (при р<0,01). Причиной этого является, ве­роятно, большая значимость внешних данных для девочек, чем для мальчиков, поэтому девочки с врожденной стоматологической анома­лией более стеснительны. Уровень притязаний у этих девочек значи­тельно выше, чем у мальчиков (при р<0,01), что создает дополни­тельные психологические проблемы подросткам. В группе подрост­ков, не имеющих врожденной стоматологической аномалии, девочки более общительны, чем мальчики (при р<0,01), а значимых различий в уровне притязаний не обнаружено.

По шкале здоровье у девочек с врожденной стоматологической аномалией уровень самооценки и уровень притязаний выше, чем у мальчиков (при р<0,01). Они принимают ситуацию болезни, четко ее осознают и в этом плане достаточно критичны к своему положению. По таким шкалам, как знание себя, целеустремленность, уверенность в себе более высокие значения по уровню притязаний имеют мальчи­ки (при р<0,01). Можно предположить наличие у них более выражен­ного стремления в будущем компенсировать имеющиеся проблемы за счет определенных достижений.

Сравнительный анализ результатов исследования структуры само­отношения по методике Р. С. Пантилеева подростков двух групп вы­явил значительно более низкие показатели у подростков с врожден­ной стоматологической аномалией по шкалам открытость, самоуве­ренность, самопринятие и более высокие показатели по шкале самообвинение, что говорит о влиянии врожденной стоматологиче­ской аномалии на самоотношение подростков. Они ниже оценивают свои возможности, ощущают свое несовершенство, сомневаются в способности вызывать к себе уважение. У них чаще встречается нега­тивное отношение к себе, они относятся к себе с меньшим одобре­нием, более критичны к себе и чаще испытывают неудовлетворен­ность. Подростки с врожденной стоматологической аномалией имеют менее стабильную структуру самоотношения, более подвержены внешним влияниям и зависят от обстоятельств.

Сопоставление данных мальчиков и девочек двух групп подрост­ков, полученных в ходе анализа результатов исследования структуры самоотношения по методике Р. С. Пантилеева позволил выявить ряд межполовых различий. Так у девочек-подростков в группе подрост­ков, имеющих врожденные стоматологические аномалии, значимое преобладание показателей выявлено по шкале открытость (при р<0,01) и самоценность (при р<0,01), а у обычных девочек-подростков — по шкале самоотношение (при р<0,01). Это может быть объяснено тра­диционно более терпимым и доброжелательным отношением окружа­ющих к девочкам, чем к мальчикам.

Внутренней конфликтностью в группе подростков, страдающих врожденной стоматологической аномалией, в достоверно большей степени страдают девочки (при р<0,01), а в группе подростков, у ко­торых не наблюдается врожденной стоматологической аномалии — мальчики (при р<0,01). Это вполне объяснимо психологическими особенностями подросткового возраста и влиянием на психику степе­ни осознания своей физической привлекательности и принятия свое­го телесного «Я».

Сравнительный анализ результатов исследования по проективной методике «Двадцать утверждений на самоотношение или кто Я?» М. Куна и Т. Мак-Портланда выявил преобладание надежд и жела­ний в группе подростков с врожденной стоматологической аномалией и преобладание направленности на социальные роли у подростков без стоматологической аномалии.

Межполовые различия выявлены среди подростков с врожденной стоматологической аномалией по категории желания и надежды. Они больше относятся к девочкам, на психике которых более остро отра­зилась печать врожденной аномалии.

Полученные в ходе проведенного исследования результаты могут быть использованы в практической деятельности психологов при раз­работке программ психологического сопровождения подростков с врожденной стоматологической аномалией. Полученные результаты могут лечь в основу консультативной и коррекционной работы, на­правленной на выработку оптимальной жизненной позиции по отно­шению к врожденной аномалии.

Особенности социальной идентичности беременных женщин, имевших опыт лечения нарушения репродуктивной функции

Материнство — это уникальная ситуация развития личности жен­щины, которая становится важным этапом ее личностной и по­ловозрастной идентификации, определяющей ее социальную и лич­ностную идентичность [1, 2, 4, 5, 10]. Опыт бесплодия как ситуация невозможности забеременеть является для женщины травмирующим событием, и при наступлении беременности в случае восстановления репродуктивной функции следует ожидать более тревожного отноше­ния к своему состоянию и трудностей принятия роли матери и фор­мирования новой идентичности.

В качестве компонентов психологической структуры социальной идентичности как интегративного социально-психологического обра­зования личности мы рассматриваем: эмоциональное состояние, реф­лексивные процессы, смысловые характеристики личности, парамет­ры временной перспективы, принятие социальной роли матери и систему межличностных отношений в браке.

В основу исследования были положены концепции, рассматрива­ющие проблему психологии материнства и бесплодия (Е. Б. Айвазян, Г. А. Арина, В. В. Васильева, В. В. Николаева, Г. Г. Филиппова и др.) [1, 3, 10], психологическую структуру социальной идентичности личности (Н. Л. Иванова, Т. В. Румянцева и др.) [5]; смысловую ре­альность личности (Д. А. Леонтьев) [7], рефлексивные механизмы де­ятельности (А. В. Карпов) [6], психологию временной перспективы (Ф. Зимбардо) [9].

Центральной рабочей гипотезой исследования выступило предпо­ложение о наличии различий в психологической структуре социаль­ной идентичности беременных женщин, имевших опыт бесплодия (женщины, имевшие в анамнезе диагноз бесплодия, но в результате проводимого лечения смогли забеременеть), и беременных женщин без опыта бесплодия.

В качестве методов исследования нами были использованы: тест «Смысложизненные ориентации» (СЖО) Д. А. Леонтьева [7], тест «Уровень рефлексивности» А. В. Карпова [6], опросник Ф. Зимбардо по временной перспективе в адаптации А. Сырцовой [9], тест удовлетворенности браком В. В. Столина [8], восьмицветовой тест М. Люшера и методика исследования типа готовности к материнст­ву — тест фигуры Г. Г. Филипповой [10].

Для статистического анализа нами были использованы методы описательной и сравнительной статистики: анализ средних тенденций (среднее), изменчивости признака (стандартное отклонение), непара­метрические критерии U Манна-Уитни и х2 Пирсона. Все расчеты проводились с использованием статистического пакета фирмы StatSoft STATISTICA 6.0. для Windows.

Исследование проводилось на базе центра здоровья семьи г. Кур­ска и областного клинического перинатального центра г. Курска в 2007—2008 гг. Объем выборки составил 66 человек: 24 беременные женщины, с опытом лечения от бесплодия, и 42 женщины без опыта бесплодия и не имеющие иного негативного опыта (аборты, выкиды­ши и т. д.).

Рассматривая изменения социальной идентичности беременных женщин в ситуации вылеченного бесплодия, необходимо отметить ряд негативных последствий пережитой ситуации. Несмотря на то, что репродуктивная функция была восстановлена и женщина в на­стоящее время беременна, имевшийся негативный опыт оказывает значимое влияние на переживание своего состояния. Это находит свое отражение в изменении системы семейных отношений, смыс­ловых и временных аспектах идентичности, рефлексивных процес­сах, эмоциональной сфере и специфике принятии социальной роли матери.

Удовлетворенность браком как интегративный показатель состоя­ния семейных взаимоотношений в группе беременных женщин, име­ющих опыт лечения от бесплодия, значительно снижен, по сравне­нию с группой нормально беременных женщин. Это говорит о том, что семейная жизнь не удовлетворяет женщину в полной мере, что сопровождается трудностями принятия роли матери.

У беременных женщин, имевших опыт лечения от бесплодия, показатели по шкалам теста СЖО Д. А. Леонтьева [7] «Цели в жиз­ни» и «Результат жизни» занижены. Беременные женщины не склонны строить планов на будущее и живут в основном настоя­щим, снижена удовлетворенность результатами прожитой жизни. Таким образом, можно утверждать, что опыт лечения от бесплодия, даже в случае наступления беременности еще не переработан лич­ностью и занимает важное место в структуре идентичности, высту­пая в качестве стойкого смыслового образования, о чем свидетель­ствуют трансформации смыслового компонента социальной иден­тичности.

Состояние беременности женщины, лечившейся от бесплодия, требует от нее новых способов взаимодействия с окружающими. Дан­ная тенденция находит свое отражение в повышении рефлексивности в группе женщин, имевших опыт лечения от бесплодия. В структуре социальной идентичности идет формирование новых смыслов, осоз­нание изменившегося статуса беременной женщины, что в конечном итоге создаст новую идентичность.

Параметр временной перспективы — негативное прошлое, выяв­ляемый опросником Ф. Зимбардо [9], — завышен у беременных жен­щин, имеющих опыт бесплодия. Идентичность женщины, имеющей такой негативный опыт, не изменяется сразу, процесс восприятия прошлого как негативного продолжается.

Будущее как важный аспект временной перспективы в структуре социальной идентичности снижен у женщин, имеющих опыт беспло­дия. Восприятие прошлого как позитивного резко снижено, оно не выступает как ресурс для женщин с опытом бесплодия, опыт беспло­дия продолжает переживаться как травматический. Временной аспект социальной идентичности деформирован в значительной степени, что сдерживает освоение новых ролей и формирование новой идентич­ности. Настоящее воспринимается беременными женщинами, имею­щими опыт бесплодия, как независящее от ее личного участия, что может быть рассмотрено как проявление деформированной опытом бесплодия идентичности. Социальная идентичность беременных жен­щин с опытом бесплодия не является результатом личных усилий и рефлексии, а выступает скорее как продукт прошлой травмирующей ситуации.

Общее эмоциональное состояние оценивается как подавленное, женщины склонны к образованию тревожных реакций. Это выступа­ет, с одной стороны, как общий фон, на котором разворачивается ре­ализация формирующейся новой идентичности беременной женщи­ны, а с другой стороны, как последствия травмирующей ситуации, оказывающие негативные влияния на формирование новой иден­тичности.

Освоение материнской роли выражается в стиле переживания бе­ременности и типе готовности к материнству. При этом можно утверждать, что беременные женщины, имеющие адекватный тип го­товности к материнству, полностью принимают социальную роль ма­тери, женщины, имеющие тревожный тип готовности к материнству, характеризуются амбивалентным (противоречивым) принятием соци­альной роли матери, а женщины с игнорирующим типом готовности к материнству — не принимают социальную роль матери [4]. В на­шем исследовании было получено статистически значимое преоблада­ние тревожного типа готовности к материнству в группе женщин, имеющих в анамнезе опыт лечения от бесплодия. Это дает нам осно­вания утверждать, что в группе беременных женщин, имеющих опыт бесплодия, наиболее часто встречается амбивалентное принятие социальной роли матери (75 %) и значительно реже (25 %) полное принятие социальной роли матери. При этом полностью отсутствует отвержение материнской роли. Негативный опыт, и как его след­ствие деформированная идентичность, препятствуют полному и адек­ватному освоению материнской роли, формируя амбивалентное ее принятие.

Таким образом, в случае восстановления репродуктивной функции процесс принятия роли матери и формирование новой социальной идентичности имеет свои специфические особенности, связанные с влиянием деформированной периодом бесплодия идентичности, что требует разработки адекватных способов оказания психологической помощи беременным женщинам, имевшим в прошлом опыт лечения от бесплодия.

ЛИТЕРАТУРА
  1. Айвазян Е. Б., Арина Г. А., Николаева В. В. Телесный и эмоциональ­ный опыт в структуре внутренней картины беременности, осложненной аку­шерской и экстрагенитальной патологией // Вестник МГУ. Сер. 14. Психо­логия. 2002. № 3.
  2. Брутман В. И., Филиппова Г. Г., Хамитова И. Ю. Динамика психоло­гических состояний женщины во время беременности и после родов // Воп­росы психологии. 2002. № 1.
  3. Васильева В. В., Орлов В. И., Сагамонова К. Ю., Черноситов А. В. Психологические особенности женщин с бесплодием // Вопросы психоло­гии. 2003. № 6.
  4. Земзюлина И. Н. Переживание беременности в контексте жизненного пути личности женщины как фактор принятия новой социальной роли — роли матери. Автореф. дис. ... канд. психологических наук. Курск, 2009.
  5. Иванова Н. Л., Румянцева Т. В. Социальная идентичность: теория и практика. М., 2009.
  6. Карпов А. В. Рефлексивность как психическое свойство и методика ее диагностики // Психологический журнал. 2003. Т. 24. № 5.
  7. Леонтьев Д. А. Тест смысложизненных ориентаций (СЖО). М., 2006.
  8. Столин В. В., Бутенко Г. П., Романова Т. Л. Опросник удовлетворен­ности браком // Вестник МГУ. Психология. 1984. № 2.
  9. Сырцова А. Возрастная динамика временной перспективы личности. Автореф. дис. . канд. психологических наук. М., 2008.

10. Филиппова Г. Г. Психология материнства. М., 2002.

М. П. Билецкая, М. И. Бурлакова