Николай Фёдорович Фёдоров статьи философского содержания печатается по

Вид материала

Документы

Содержание Всемирная Выставка Вышка составляет необходимую принадлежность Музея как реакции против выставки. «Музей с Вышкой Музеи, сынами отцам воздвигнутые повсюду, с вышками Положение, созданное отчасти печатанием отдельных статеек Отвергнув долг Заметки к работе «вопрос о братстве, или родстве...» Деле, обращенный к людям мысли Кремль-крепость и Кремль-храм Пресвятой Троице как образцу согласия Юбилей 1000-летия Пред совершеннолетием Не в природе Бог, а с нами Бог.

Подобный материал:

• Николай Фёдорович Фёдоров статьи религиозного содержания печатается, 1471.59kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о разоружении и умиротворении печатается, 1908.43kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров статьи о литературе и искусстве печатается, 2686.61kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров самодержавие печатается, 1286.35kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров (1828 или 1829—1903), 43.95kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров, 222.28kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров письма н. Ф. Федорова печатается, 11102.85kb.
• Николай Фёдорович Фёдоров библиотеки и музейно-библиотечное образование печатается, 30.42kb.
• Николай Федорович Федоров: спасение как философия "общего дела" По материалам доклад, 367.54kb.
• Лекция 9 Н. Ф. Федоров: история одного «проекта», 546.27kb.

* * *

Само собою понятно, что и такие статьи, как «Всемирная Выставка»

Само собою понятно, что и такие статьи, как « Всемирная Выставка»⁷⁵ — как выражение нравственного упадка или несовершеннолетия — и «Проект повсеместного построения школ-храмов» — как начало подъема или совершеннолетия, — взятые в отдельности, будут непоняты, потому уже, что составляют лишь части одного целого, которое остается неизвестным. А это целое кратко может быть названо: «Искусство как дело и как игра», с вопросом — остаться ли при игре или соединиться для дела, задаваемого рождением и смертью всем сынам умерших отцов-предков. Под этим заглавием находит свое естественное место даже такая статья, как Самодержавие и Конституция (или постоянная обструкция), а также и статья о Православии, и если последняя говорит о Боге отцов, то первая говорит о Царе, стоящем в отцов место и руководящем переходом от всеобще-обязательного, юридического и экономического, к всеобще-добровольному или благо-вольному отеческому делу, при коем только и может быть мир на земле. Кратко: О двух титулах, или О Православии и Самодержавии, т. е. о Всеведущем и Всемогущем Боге отцов и о Царе, в праотца место поставленном, руководящем знанием и делом всех. Полное же заглавие всего собрания статей будет следующее: «Чем должно быть искусство^*, как оно началось, чем было и чем стало или до чего пало, чтобы подняться к тому, чем должно быть». Пало же искусство до выставки напоказ всего мира произведений соблазна и орудий разрушения как предмета гордости и состязания, т. е. пало до зооантропического искусства, или проявления в первобытном искусстве зверства и скотства.

Началось же искусство созданием Богом человека чрез него самого (т. е. человека), так что последний акт Божественного творчества был первым актом человеческого искусства. Вертикальное положение есть молитвенное положение, первый религиозный подъем, обращение к небу существа, почувствовавшего утрату. Это акт теоантропического искусства. Но в этом акте сама природа в человеке сознала свое несовершенство, сознала, что она, рождая — умерщвляет, созидая — разрушает. Поэтому востание живущего (вертикальное положение) при виде умершего (падшего), обращение к небу первого и воскрешение в виде памятника второго есть естественный акт природы, переходящей от слепоты к свету разума. Таково начальное искусство. Затем оно было или продолжало быть священным в храме, соединявшем все виды искусств, т. е. было воссозиданием мира таким, каким он является нашим внешним чувствам, но вместе и таким, каким он должен быть для нравственного чувства и долга сынов умерших отцов, <т. е.> патрофикациею, или изображением неба (купола), населяемого отцами, из праха земного художественно воскрешенными. Таким подобием неба и становится храм и с внутренней, и с внешней стороны. Посредством скульптуры или росписи бездушный камень и с наружной стороны обращается в ряд одушевленных существ, идущих от земли к небу в воскресения день. Хотя это искусство подобия, а не действительности, Птоломеевское, а не Коперниканское, но это не обман, а проект, написанный на стенах или вырубленный из камня, того, что должно быть. Это скрижаль заповеди божественной и долга человеческого. Хотя мирское искусство победило духовное и <в> наступающий год будет торжествовать свою победу над духовным искусством, но оно победило духовное не в этой, не в проективной форме. Для осуществления проекта храм, чтобы быть ему храмом-школою, должен вступить в союз с недозревшим Музеем, доводя его до зрелости, и <с> отживающим университетом, оживляя его, университет, которому гомункулюсы, прежде лишь брехавшие в чреве своей Alma mater, теперь уже грозят посредством забастовок лишить жизни. Эти гомункулюсы (студенты) суть бессознательные орудия выставки (индустриализма), которая беспощадна ко всему, что ей не служит, ко всему, что не имеет приложения, хотя и показывает еще вид, будто не отвергла еще ни телескопов, ни спектроскопов и т. п. В музеях знание занимает первое место, а на выставках последнее; Музей же должен показать изнанку выставки, открыть ее истину^*, что и сделано в статье о выставке с введением, в коем она обличается как нарушительница всех десяти заповедей ветхого завета, которая заградила или залегла на пути к осуществлению нового. К ней же, т. е. к статье о выставке, присоединяется заключение, в коем предлагается Эйфелеву башню обратить в лицевой Синодик миллионеров, миллиардеров, биллионеров с ковчежцами и с изображением того, чем они думали искупить грехи сословий, грядущих в преисподнюю. Но не нужно забывать, что выставка есть собрание игрушек, а потому герои выставки не могут принадлежать к эпохе или эре совершеннолетия.

Чтобы представить всю силу влияния всемирной выставки, нужно представить как бы составленным проект повсеместного построения школ-выставок, чтобы распространить и упрочить господство индустриализма, прямым противодействием которому является проект храмов, связующих всенаучные музеи с университетами и всеми школами. Журналистика есть также орудие индустриализма, производящее движение от нижних слоев общества в верхние, от окраин к центру, от сел в города.

Дело Музея не ограничивается обличением. Музей соединяет в себе все знания (науки) в виде Астрономии и Истории, потому Вышка составляет необходимую принадлежность Музея как реакции против выставки. «Музей с Вышкой» возвращает человека к тому состоянию, когда он, понесший утраты на земле, обратил взоры на небо и, благочестиво собирая останки умерших, усиливался восстановить их образ и подобие. Статья «Несколько предположений по поводу ноябрьских падающих звезд» есть, можно сказать, проект установления вышек на Музеях. Сюда же нужно отнести статью «Падающие миры и существо, противодействующее падению». Затем следует ряд статеек о Музеях, раскрывающих их значение и указывающих на значение их относительно индустриализма и милитаризма и особенно <относительно> критической философии и позитивизма, которые, лишив человека общего дела, сделали выставку представителем единственного блага, доступного человеку. «Право Музея и долг авторский» есть призыв всех ученых к делу музейскому; в статейке о праве авторском это последнее рассматривается как выражение крайнего нравственного упадка, не вменяемого по нравственному несовершеннолетию и отчасти по экономической необходимости или зависимости пишущих от капиталистов. Воссоединение Музея-университета с Храмом раскрывается в статье о внутренней и внешней росписи храма (эстетическое Богословие) и других, составляющих все вообще части проекта повсеместного построения Школ-Храмов.

Проект построения школ-храмов-музеев может быть введен лишь Конференциею мира^*. (<Статья> «Задачи Конференции мира».) В проекте построения школ-храмов, как реакции против индустриализма и милитаризма, говорится о превращении индустриализма в кустарную сельскую промышленность, а войска в орудие регуляции метеорического процесса, как главного дела в сельско-хозяйственном искусстве («Обращение орудий истребления в орудия спасения от голода»). В построении школ-храмов исполняется заповедь Воскресшего ради искупления, или воскрешения, и совершается внехрамовая Литургия оглашенных, т. е. братотворение для исполнения долга благодарности, или Евхаристии, Богу и отцам.

Но и Музеи, сынами отцам воздвигнутые повсюду, с вышками для наблюдения неба, в теснейшем союзе с храмами Богу отцов, суть только начальное выражение знания, становящегося искусством или делом, которое получит настоящую силу только тогда, когда он, Храм-Музей, перейдет к самому праху отцов, а к вышкам будут присоединены орудия регуляции умерщвляющей силы (О Кремлях, или Центральных кладбищах, и о местных <кладбищах>, делающихся крепостями при всеобщей воинской повинности). При этом искусство делается таким, каким оно должно быть, т. е. не воссозданием подобия, а действительности, не Птоломеевским, а Коперниканским искусством, искусством теоантропическим, действием Бога чрез человека, внехрамовой литургиею верных и таковой же, <т. е. внехрамовой> Пасхою. При этом искусстве раздвоение между природою и человеком уничтожится, природа будет не слепою силою, а разумною волею, любовью сынов к отцам, а искусство — не мертвым подобием, не подобосущным рождением, а единосущным сынам воскрешением отцов. Оно будет всех умерших оживляющим и все миры сделает чрез них сознанием управляемыми. В искусстве, каким оно должно быть, осуждается творение подобий не в мире лишь искусственном, но и в мире естественном, <осуждается творение> подобий, рождением производимых, <осуждается> деторождение вместо отцетворения.

Под заглавием: «Искусство, как оно было и есть» — заключается История как факт, т. е. взаимное истребление, в особенности война — как действительность, а восстановление лишь художественное или словесное. В проекте школ-храмов, если он был бы утвержден Конференциею мира, История и должна бы рассматриваться как одно поле битвы, постепенно расширяющееся, так что все народы готовы принять в ней участие. Пред такою всемирною войною и является необходимость умиротворения или заключения союза на Памире между мнимыми обладателями суши (Россия) и океана — двумя Британиями. В храмах-школах самых низших География и История рассматривают землю как немирное жилище, обращающее землю в кладбище.

К сборнику <статей> — «Искусство как игра и как дело» — присоединяется необходимое введение о несовершеннолетии (для коего искусство есть лишь игра) и о совершеннолетии^*, <т. е.> о существовании самостоятельном, трудовом, <о существовании> чрез самих себя в совокупности, в исполнении воли Божией, и для такого существования искусство есть уже дело, осуществление действительности, а не творение подобий. Выражением совершеннолетия будет такое объединение сынов, которое не только требует жить и умереть вместе, считая не вытеснение и не переживание^** лишь настоящее, нынешнее, за смертный грех, но требует воскрешения всех, прежде живших, признавая бывшее переживание своих предков — как недостаток любви к праотцам — за величайшее преступление для сынов умерших отцов.

На сознании себя сынами умерших отцов основывается долг к отцам. Затем сын, как разумное существо, пришедшее в совершеннолетие, должен признать своею виною все, что делала слепая сила природы, делала, конечно, по бездействию разумной.

В религиозном смысле совершеннолетний — лишь от Бога родившийся, а не от похоти. Для разумного же существа, или в истинно научном смысле, совершеннолетие состоит в том, чтобы не было ничего слепого, несознанного, рожденного. В художественном смысле совершеннолетие требует действительности, а не подобия в мире не только искусственном, но и естественном. Деторождение есть творение подобий. Рожденное, получившее жизнь, т. е. себя не произведшее, не может считаться самостоятельным, трудовым, совершеннолетним, пока не возвратит жизни давшим, или, вернее, отдавшим ее. Возвращение жизни давшим ее в виде какого бы то ни было подобия указывает лишь на несовершеннолетие. В этом и заключается превращение плотской любви в духовную, <это и значит> чадами Божиими быти.

XIX-ти вековой юбилей Рождества Христова есть призыв к вере как делу. Вопрос же о деле общем — едином всех — есть вопрос ХХ го века как преемника XIX го века, естественное следствие того, что совершил XIX век, покрыв всю землю сетью путей сообщения, обнявших всю землю, давших ей внешнее объединение.

* * *

Положение, созданное отчасти печатанием отдельных статеек

Положение, созданное отчасти печатанием отдельных статеек⁷⁶, отчасти или большей частью — недобросовестностью не критики (критики не было), <а> брани. Если, с одной стороны, новоявленное учение (даже и не явленное еще) казалось диатрибою из времен невежества, т. е. суеверия, то, с другой, оно обвинялось в неверии; одни видят в нем мистицизм, а другие материализм... Ядовитые названия «промышленной армии» и «общественных работ» — старание привести дело к названиям...

Марков⁷⁷ и Толстой отрицают смерть, чтобы сделать ненужным воскрешение. За невозможностью собрать все напечатанные и рукописные статьи в исправленном виде приходится довольствоваться соединением всех статей под общим заглавием, связывающим все статьи в одно целое, под заглавием, имеющим значение, выражающим Общее дело.

Таким общим делом может быть, во 1-х, Искусство, каким оно должно было быть и как оно может из того, что оно есть, сделаться тем, чем должно быть.

Во 2-х, Литургия, совершаемая по заповеди воскресения, как братотворение, или умиротворение, чрез усыновление. Эта литургия [в наличной действительности] предполагает распадение, отчуждение в чувстве, мысли и языке, дефратернизацию^*, чрез забвение отцов-предков, чрез депатриацию, по неимению общего дела, тогда как братотворение чрез усыновление имеет целью исполнение долга к Богу-отцов, Благодарность (Евхаристия) самым делом — возвращением жизни отцам (отцетворение).

Началом литургии должно быть востание и соединение в общем, хоровом, братском хороводе сынов умерших отцов, мнящем своим круговым ходом быть оживляющим солнцеводом, — конечно, это только мнимый солнцевод вместо действительного землевода.

Начальной литургии соответствует антропическое или теоантропическое искусство, т. е. востание живущего при виде умершего, обращение к небу первого и воскрешение в виде памятника второго.

Такая литургия есть внехрамовая, чрез оглашение (научение) соединяющая блудных (забывших отцов) сынов и созидающая храмы, в коих и выражает свое дело изображением земли как кладбища, отдающего своих мертвецов, и свода неба, населяемого воскрешенными поколениями. Но и литургия, объединившая сынов, не остается храмовою или не должна оставаться храмовою, т. е. литургия верных Богу-отцов и друг другу (братьям) превращает изображение в действительность (Коперниканское искусство).

В 3-х — Пасха, которая начинается земледелием, погребавшим зерно и сеявшим в той же Св. Земле своих умерших отцов в чаянии видеть выход того и другого, в чаянии не пассивном, а в хоровом действе, посредством хоровода, как солнцевода, направляющего животворные лучи или лучевые образы отцов.

Превращение растительного процесса из слепого в сознательный обратит растение в орудие воссоединения в живое тело разложенного на землю и газообразные вещества трупа. Лучевые образы и будут давать разложенным веществам, чрез корень и листву получаемым, вид бывшего тела.

* * *

О богатстве и бедности и [о] жизни и смерти⁷

1) О богатстве и бедности и [о] жизни и смерти⁷⁸

2) О Боге отцов не мертвых, а живых и сынах отцов умерших, мертвых, а не живых

3) О разумных существах и неразумной силе

4) О Вере и разуме

5) О двух разумах и двух сословиях

О смысле и цели

6) О небратских отношениях людей и неродственном отношении природы к людям

7) О двух нравственностях

8) Культ умерших и культ женщин

9) Об общем деле как возвращении полученного, или деле воскрешения

10) Что делать [1 слово неразб.]? He-делание и дело

11) Искусство как дело и как игра

12) О несовершеннолетии, или прогрессе и совершеннолетии, или воскрешении

Все эти двенадцать заглавий^* имеют между собой много общего, и каждое из них имеет свое собственное значение, но первое входит в каждое из последующих или по крайней мере подразумевается, ибо, по 2 му заглавию, не подчиняться или дерзнуть восстать против слепой, страшной, колоссальной силы могут только признавшие себя орудиями Всеведущего и Всемогущего и Всеблагого Бога. Новая же наука (Коперниканская астрономия) старается наказать ужасом безграничного пространства, а Геология — временем. Точно так же в вопросе о двух разумах; только подчиняясь воле Бога, возможно мысль, доступную лишь созерцанию, сделать доступною чувствам внешним и воле соединенного рода человеческого.

6-ое заглавие религиозный вопрос о падении и падшем человеческом роде и мире превращает в вопрос знания причин небратских отношений между людьми и неродственного отношения слепой силы к людям, т. е. примиряет духовное с светским.

Во всех заглавиях заключается примирение двух разумов, заключается догмат и заповедь. В первом говорится о Боге, каким Он действительно [есть], и о человеке, каким он должен быть.

Подобно тому, как в 11 м заглавии Искусство рассматривается как Игра и как дело, так и каждое заглавие должно иметь эти две части: недозревшее и отживающее, несовершеннолетие и совершеннолетие. В первом заглавии язычество и иудейство составляют несовершеннолетнюю форму, притом в двух видах: древнего младенчества и нового старческого младенчества. Во втором [виде] действительное подчинение и мифическое господство разумных существ над слепою силою составляет несовершеннолетие. В новом младенчестве — метафорическое подчинение, подчинение в игрушечном виде.

В заглавии о двух разумах и двух сословиях являются философия и социализм несовершеннолетием, младенчеством, а в проекте всеобщего воскрешения объединяются два разума и соединяются два сословия.

Всякая система или проект народного просвещения, — а проект или план, исходящий от Царя, в праотца место стоящего, в особенности, — имеет целью разрешение антиномии двух разумов, антиномии, проявляющейся в антагонизме двух сословий, или антагонизме ученых и интеллигентов, с одной стороны, и народа — с другой. Нет большего зла для человеческого рода, как раздвоение разума и распадение на ученых и неученых, кроме разве объединения мыслящего и действующего в исключительно первое, что, к счастию, думаем, невозможно. Для Самодержавия — к юридическим формам правления не принадлежащего — стоящего в праотца место и восприемника от купели народа, Царя 3 го Рима — план всенародного просвещения предрешен в основе, в средствах и цели, т. е. в нем нет ничего произвольного. Он, план, должен быть всеобщеобязательным, но именно для того, чтобы достигнуть добровольности, т. е. юридическое обратить в нравственное (т. е. родственное), как относительно воинской повинности, так и относительно налогов. В качестве стоящего в праотца место, душеприказчика самодержец должен отдать решительное предпочтение недозревшему (музеям), которое сердца сынов возвращает к отцам, против отживающего, вооружающего сынов против отцов. Для самодержавия, ничего в себе, как было сказано, юридического не заключающего, в народе, в течение тысячелетия сохранившего в захолустьях еще родовой быт, вопрос о небратских отношениях между людьми есть вопрос о причинах господства все более и более распространяющегося юридического ада, разрушающего братство, заменяя его гражданством, обращающего мир в ад. При гражданстве неродственные отношения слепой силы природы не могут обратиться в управляемые разумом и чувством братства сынов и остаются худшими даже юридических. Что касается завершения дела, то оно отождествляется с искусством, как оно должно быть, с Искусством коперниканским, со всеми науками, возведенными в небесные, как и вообще с искусством, а также с послесловием, т. е. вопросом о деле едином и общем, предметом которого может быть вся земля, а затем и все небесные миры, т. е. делом всеобщего воскрешения.

Если отвергнуть долг и дело воскрешения (9 и 10), то нельзя признать законности самого существования нашего, а нужно сознаться в беззаконности, даже бессовестности существования. Для Истории, как науки об умерших, [это существование] будет мучениями совести. К мучениям совести, мучениям нравственным присоединяются мучения физические: миазмы от разложения умерших, которые будут поражать переживших.

Дозволительно ли отделять духовное от светского, веру от знания? Вера, поставленная в узкие границы кантовского разума, и Знание, заключенное в тесные границы контовского (и кантовского) Позитивизма, не только не примирили, а даже усилили вражду. Опыт переступил пределы, положенные Контом (спектральный анализ, в Астрономии), а вера (живая, а не протестантская) как осуществление чаемого, как дело, конечно, не может быть удерживаема границами мысли или мнения.

Дело же и долг воскрешения требуют союза Веры и разума, а не компромисса, ибо долг и дело всеобщего Воскрешения, не суживая Веры, расширяют границы Знания.

Нынешнее отделение Веры и Знания есть взаимное стеснение веры и разума, а потому не мир, а вражду поселяет между ними, тогда как для осуществления долга воскрешения нужен не мир лишь, а союз Веры и разума.

Отвергнув долг воскрешения, История — наука об умерших — будет мукою совести для переживших. Наука о природе, о силе, ее умерщвляющей, будет вынуждена бороться с продуктами разложения предков на место их восстановления. [Когда же произойдет] присоединение и примирение веры и знания, вера будет осуществлением чаемого, т. е. воскресения, а наука будет средством воскресения.

ЗАМЕТКИ К РАБОТЕ «ВОПРОС О БРАТСТВЕ, ИЛИ РОДСТВЕ...» ⁷⁹

С незапамятных времен, с тех пор, как род человеческий стал себя помнить, его постоянно занимал вопрос о небратстве, в виде раздоров, вражды и т. п., приводящей к смерти и вытеснению всеобщему, как будто род человеческий и создан был для устранения смертоносного небратства, как будто братство составляет самое глубокое требование его природы, чувствительной к болям раздора, составляет отличительную черту его от пресмыкающихся, к земле лишь обращенных существ, способных лишь ощущать свою боль и не чувствовать этой боли в других и совершенно не способных судить о причинах небратства. Попыткам же устранения небратства и восстановления братства История потеряла счет, — попыткам, при которых не обращалось внимания на причины, производящие разъединение, небратство. Все религии, все секты так или иначе стремились разрешить этот вопрос. В последнее время явилась еще и наука, но она стремится к познанию причин вообще, а не причин небратства. Также постоянно и одновременно с попытками восстановления братства, хотя и независимо от них, производилось собирание всего писанного, всех произведений ума человеческого, и вообще всех останков прошедшего, вытесненного, не имеющих никакой, по-видимому, реальной ценности, т. е. созидались библиотеки и музеи. В этом лишь собирании и могла сказаться любовь к прошедшему, к отцам, чрез которых мы и братья.

Эти два стремления, одно к восстановлению братства, а другое к собиранию останков прошедшего, отеческого, возникшие независимо одно от другого, по-видимому не имеющие ничего общего между собою, совершенно чуждые одно другому, — очевидно предназначены одно для другого; ибо собрание всех произведений ума и останков прошедшего и собрание всех пишущих и мыслящих было бы учреждением бесцельным, если бы не поставило своею целью, своею задачею разрешения вопроса о небратстве, т. е. восстановления братства; Знание же было бы отвлеченным и бесплодным, если бы оно занималось лишь вопросом «почему сущее существует», — а не вопросом о том, почему живущее умирает, почему одно, т. е. последующее младшее, вытесняет другое (т. е. предыдущее старшее, каким бы прогрессом это вытеснение не прикрывалось), почему отцы наши умерли и мы стали не братья?!..

Итак, объединение всех живущих (сынов) в деле воскрешения умерших (отцов), чрез которое мы становимся братьями, и есть та задача, для которой нужно и собрание всего произведенного умом человеческим, и собрание всех мыслящих и пишущих, собрание для приготовления младшего поколения к исполнению этого дела; т. е. Музей есть вместе с тем и школа, согласная и даже неотделимая от храма. Повсеместное же распространение Школ-музеев с храмами и есть средство собирания, братотворения.

* * *

Второе введение к Слову о деле⁸⁰ (всех сынов человеческих, имеющему предметом всех отцов) обращается к ученым светским^*, своим и заграничным, указывая им на их недостаток, состоящий в отрицании ими духовного, разумного, чувствующего в мире и во всей природе, в самом человеке, и потому в отделении от сословия духовного, но отрицании, конечно, лишь словесном^**. Указывая этот недостаток, введение предлагает и средство заменить словесное отрицание деловым аргументом, положительным, т. е. делом общим, которое может дать положительный ответ (обращая слепую силу в управляемую разумом), но отвергнуть, дать отрицательный результат не может.

Отрицая божественное управление в мире, теургию без мистицизма, без всякой мистики, признавая господство слепой силы, они (ученые светские) забывают, что это господство объясняется бездействием разумной силы, бездействием человеческого рода в совокупности. Главным же виновником этого бездействия нужно признать ученое сословие, которое, отделившись от духовного, теургического сословия, отделившись от народа, знание обратило в созерцание, мышление, наблюдение или в кабинетное дело, или опыт, тогда как следовало объединить все народы в труде познания слепой силы, носящей в себе голод, язву и смерть, и, делаясь орудием Божественной воли^*, превращать эту самую слепую силу в управляемую разумом, смертоносную в живоносную. Отделение ученого светского сословия от духовного и от народа есть лишь выражение несовершеннолетия рода человеческого. Совершеннолетие или объединение в труде познания совершается чрез присоединение или воссоединение со школами-храмами, посвященными Пресвятой Троице (как образцу [единодушия и согласия]).

* * *

Второе введение обращается к ученым светским⁸¹, своим и заграничным по вопросу о повсеместном учреждении Школ-Музеев, — коих дело заключается не в хранении и изучении лишь останков протекшего и отжившего, и не в наблюдении только текущего, настоящего, но и в направлении этого текущего (регуляции природы) для восстановления и оживления протекшего, — и воссоединении их (Музеев) с школами-храмами, собирающими и научающими всех во имя и по образу Триединого Бога для внехрамового осуществления общего дела всех сынов как одного сына. Введение указывает на ислам как на внешнего врага России, с которым она борется почти 1000 лет, и умалчивает о нем как о внутреннем враге^**. Оно не говорит также, что Магометанство вольному страданию и смерти Христа противопоставляет бегство Магомета, делая из него величайшее событие, эру. Не сказано во введении, что Ислам противоположен и Ветхому завету, ибо начинает не с утверждения «Аз есмь Господь Бог», а с отрицания «Нет Бога, кроме Бога...»⁸³. Не приписывая ничего положительного Богу из опасения очеловечения Его (антропоморфизма), оно (Магометанство) делается бесчеловечным, считая защиту веры словом и делом, т. е. полемику и войну, высшею добродетелью.

Нынешняя наука, подчиняясь городскому торгово-промышленному духу, купцам и фабрикантам, трудясь для комфорта и роскоши, т. е. для богатства, с одной стороны, и для защиты его — с другой, т. е. для войны, она, нынешняя наука, оказывается гораздо более магометанскою, чем христианскою. Чистая же наука, как равнодушная к бедствиям человеческим, равнодушная и к добру, и к злу, — не христианская и не магометанская, но все-таки ближе к последнему, чем к первому, т. е. к деизму и гуманизму в смысле не снисхождения лишь чувственным животным потребностям, а признания их благами жизни.

Записка от неученых к ученым осуждает выделение их в особое сословие, которое сделало мышление своим делом, а потому оказалось совсем не понимающим дела. Известное Контовское учение видит теологическое там, где очевидно теургическое, т. е. дело, а не слово, не Богословское, а Богодейственное, хотя и не действительное, а в метафорическом видит метафизическое, т. е. не замечает замены дела словом. Не признавая дела совокупного^*, т. е. не становясь причиною, вернее орудием, дающим направление текущему, само делается мимолетным явлением, ничего прочного, существенного в себе не заключающим, и утешается предсказанием исчезновения, смерти, ибо относится созерцательно, пассивно к течению, к ходу, считая его фатальным.

Кантовское учение видит в Боге идеал для созерцания, притом еще для людей не в их совокупности, а в отдельности, ограничивая область деятельности частными, общественными только делами, а не единым общим делом, которое совсем не признается. Но Бог есть Идеал для сословия только мыслящего и не знающего дела общего и единого, т. е. сословия, которое и Бога считает лишь мыслию, и себя призванным лишь к мысли, к мышлению, тогда как те, которые считают себя призванными к делу, т. е. считают себя орудиями Божественного дела, и Бога признают деятелем, творцом и искупителем, создателем и воссоздателем.

Нам представляется на выбор: быть ли орудиями слепой силы природы, орудиями взаимного истребления и орудиями опустошения и истощения природы или же орудиями Бога, орудиями воссоздания. Признать факт истребления, признать себя орудием истребления и отказаться от осуществления святого, Божьего дела, восстановления истребленного — значит стать позитивным, положительным человеком.

* * *

Переход от Истории как факта, или от раскаяния в том, что мы делали и делаем, к Истории как проекту, или к тому, что должны делать»⁸⁴.

Общее заглавие записки должно быть вопросом об Общем Деле, т. е. проектом Истории, обращенным к людям мысли, к ученым духовного сана и военного дела, т. е. так называемого средневекового миросозерцания, и к ученым светского, гражданского, т. е. к людям нового мировоззрения, гуманистического, языческого, саморазрушающегося, ибо Новая История есть История падения и распадения. Указание на «Дело» есть ответ на вопрос о средстве восстановления родства, возникающий из сознания этих причин упадка родства. История как факт и состоит из сознания этих причин, а История как проект есть указание на средство. История как факт заключает в себе два направления: духовное (средневековое) и светское (нововековое)^**. Первое видит в упадке родства зло, а последнее в замене родственного юридическим, гражданским, в эмансипации сынов и дочерей видит благо, т. е. свободу, которая и есть собственно рознь. Для восстановления единства (в братски-отеческом деле и всеобщеобязательном воспитании и в братски-сыновнем, в защите жизни, которая выражается в обязательной воинской повинности) необходимо обратиться и к людям нового мировоззрения, причем нужно не забывать, что первое, средневековое, хотя оно было военное, рыцарское, а вместе и духовное, но оно иначе относилось к усовершенствованию оружия, чем новое, по преимуществу гражданское. То, что новое считает прогрессом, то средневековое считало злом, налагало проклятие на употреблявших усовершенствованное оружие. Так восприняло оно и порох.

Записка, имеющая целью объединение (следствие сокрушения о раздоре), обращается к человеческому роду в его розни, выраженной в отделении духовного от светского, военного от гражданского, отделении, которое нам кажется уже нормальным, естественным, или же она (записка) обращается, с одной стороны, к духовному и военному^* вместе, как имеющему нечто общее, убеждая первое благословлять на [1 слово неразб.] подвиг второе, а с другой стороны, к светско-гражданскому, которое враждебно и духовному, и военному, приглашая их от частных дел к общему, так как наибольшая противоположность выражена между духовно-военным и светско-гражданским. Когда воинская повинность объединит всех в труде регуляции, тогда военное дело не будет противоречить духовному, как средство спасения от голода, от греха раздора политического, гражданского.

Вопрос о Деле, обращенный к людям мысли или к ученым духовного сана и военного дела, т. е. людям средневекового мировоззрения, и к ученым светским, к людям мысли без общего дела, — гражданским, т. е. людям нововекового мировоззрения, к людям знания без общего дела, неопределенного гуманизма, есть вопрос о том, чем должно быть дело сыновнее (всеобщая воинская повинность) и дело отеческое (или всеобщее обязательное воспитание), чтобы быть — первое вполне братски-сыновним, или всесыновним, а последнее также вполне братски-отеческим, или всеотеческим, т. е. чтобы воинская повинность требовала не борьбы с себе подобными, братьями, чтобы она не была небратством, а воспитание было общим для всех или всех делало участниками знания слепой силы.., уничтожило [бы] разделение на ученых и неученых.

Кремль-крепость и Кремль-храм ⁸⁵

В Музее, как органе изучения и обращения истребляющей силы в оживляющую, и заключается примирение светского и духовного

Призыв к ученым светским о соединении с учеными духовными или о соединении Храма, посвященного Пресвятой Троице как образцу согласия (или объединения сынов в деле отеческом), с Музеем как памятником предков, и соединении Музея, как органа изучения силы умерщвляющей, с Храмом трех Воскрешений, т. е. [об] обращении Кремлей, или центральных кладбищ и всех местных, в храмы-музеи, обращении смертоносной силы в живоносную, ибо Музеи — только представители кладбищ^**. Светских нужно убедить, что религия есть культ предков, т. е. что Бог есть Бог отцов, ибо они не любят напоминания о смерти, а любят живое, т. е. сильнейшее проявление смерти, например, войско, разрушение самих себя и других. Духовных нужно убедить об участии знания в деле воскрешения и о Пр. Троице как образце.

Юбилей 1000-летия был праздником светским, т. е. началом государства или призыва князей, тогда как он, юбилей, был праздником и духовным, т. е. началом христианства, и ставил вопрос о противоречии между военно-гражданским и христианским, т. е. светским и духовным, о противоречии Музея и Храма^*.

Для примирения светских с духовными нужно перевести термины Церковного языка на светский, расширив смысл последних. И светские поймут сокрушение о падении человека, грехе и смерти, четыредесятницу с неделями приготовительными, если будет указано некоторое сходство этого сокрушения с мировою скорбью, когда в учении о Троице будет указан образец такой жизни всех людей в совокупности, в которой мировая скорбь переходит во всемирную радость. Когда будет указано, почему понятный светским идеал нужно заменить проектом осуществления в самом мире того, что мы привыкли представлять вне мира, когда во внутренней жизни Триединого Божества будет указан путь, которым будут устранены пороки прогресса: превозношение младших над старшими, вытеснение сынами отцов, — тогда Триединое Божество станет образцом для всех. Относительно вытеснения русский народ сделал большие успехи. Можно смело сказать: не будь власти над ним, он давно бы избил всех своих стариков. Молодому трудно представить себя старым. Потому-то он и беспощаден к старости. Крестьянство не составляет исключения по отношению к старости. И нынешнее крестьянство решительно не могло бы назвать Христианское Крестьянским. Общая с животными любовь к детям еще остается, сверхживотная же любовь и почитание к родителям исчезает с каждым днем.

Если еще и можно назвать человечество Крестьянством, за исключением горожан и кочевников, ставших блудными сынами, то [следует сказать, что] крестьянство не осталось сынами человеческими, и Христианское, общее дело, Литургия и Пасха не станет крестьянским, т. е. Крестьянская наука, обращающая смертоносную силу в живоносную, не будет оживлять прах, превращать его в тело и кровь наших родителей; а между тем Россия — земля голода или неурожаев от засух и ливней, страна, куда сходятся пути всех заразных болезней от Востока и Запада, т. е. страна санитарно-продовольственного вопроса, который и составляет предмет крестьянской науки^**.

Христианская вера обратилась бы в Платоническую философию, если бы не сделалась Крестьянскою. Название Крестьянскою Христианской не только отличает ее от Магометанской, как кочевой, и Языческой (деистической, политеистической), как городской, но выражает самую сущность Христианства: возвращение к праху предков, в село (Пасха) для оживления его, или воскрешения, для чего средством служит Крестьянская наука. Внехрамовая Литургия, которая не хлеб и вино, а самый прах должна превратить в плоть и кровь наших отцов, есть не что иное, как Крестьянская Литургия, Общее дело всех, ставших крестьянами. Таков результат 1000 летней Истории России, к коему должен был прийти Музей 3 го Рима, [в] земле крестьянской основанный в 999 году от основания Русского государства.

ПРЕД СОВЕРШЕННОЛЕТИЕМ ⁸⁶

(Совершеннолетием, равнозначущим воскрешению.
Искусство предполагает знание цели и способность доведения до совершенства)

Не в природе Бог, а с нами Бог.

Прожив столько тысячелетий, род человеческий еще не решил, для чего он существует и на что способен? В чем должно состоять его дело, его искусство? Это и есть «Вопрос об Искусстве». Нерешенность этого вопроса указывает на несовершеннолетие, а постановка вопроса говорит о приближении совершеннолетия.

Чем должно быть Искусство и чем оно было и есть? или Искусство как Дело и как Игра. Переход от Игры к Делу есть переход от несовершеннолетия к возрасту совершеннолетнему, от обязательного к добровольному. Отсутствие общего дела, участия в нем всех и производит общество несовершеннолетних, которое опеки, власти или дядек не желает, а жить без них не может (см. «Самодержавие»).

Игра