А. Г. Дугин Обществоведение для граждан Новой России
| Вид материала | Документы |
- Программа вступительных испытаний по учебному предмету «Обществоведение», 83.74kb.
- Урок по теме: «Санкт- петербург город новой культуры», 78.76kb.
- Программа 4 ой Всероссийской научно-практической конференции «Государственная и муниципальная, 56.05kb.
- Политика, обществоведение, 1009.61kb.
- Ориентировочно составит: для граждан Украины эквивалент 15€, для граждан стран СНГ, 65.03kb.
- Ориентировочно составит: для граждан Украины эквивалент 15€, для граждан стран СНГ, 71.18kb.
- Программа вступительных испытаний магистерская программа «Историческое образование», 296.27kb.
- Программа адресована преподавателям высших учебных заведений, ведущим учебные курсы, 200.68kb.
- Пьянкова Андрея Николаевича по теме: «Обращения граждан в уфнс россии по Курской области», 103.26kb.
- Методические рекомендации к учебнику «Обществоведение. 10-11», 2348.18kb.
| Святой Сергий Радонежский: философствовать чудесами. Ярчайшей фигурой русской истории является великий русский святой подвижник Сергий Радонежский (1322 – 1392), основатель Троицко-Сергиевской обители, бывшей долгие века духовным центром русского православия. Сергий Радонежский был выдающимся последователем православной традиции исихазма. Церковная традиция утверждает, что Сергий Радонежский достиг на этом исихастском пути предельных высот, и его духовные силы, его просветленность, его мудрость поражали последователей и современников, которые создали вокруг его отшельнической кельи, где он хотел укрыться от мира, целый город монахов-созерцателей, ищущих спасения, мудрости и преображающих энергий Фаворского света в своих сердцах – с этого началась история Троицко-Сергиевской Лавры. Сергий Радонежский дал новый импульс возрождения монашеской традиции на Руси, несколько ослабшей после эпохи ордынских завоеваний. Он упорядочил монастырские уставы, превратил монашеское общежитие в сочетание сосредоточенной молитвенной практики с активной хозяйственной деятельностью. Житие преподобного Сергия Радонежского было исполнено чудес. Его философия творилась чудесными явлениями. Остались свидетельства о посещении преподобного самой Пречистой Богородицей в сопровождении апостолов Петра и Иоанна, о воскрешении им ребенка, о том, что на литургии ему прислуживал Ангел Небесный, видимый другими монахами, во время причастия в его чашу (потир) сходил небесный огонь. Многие события преподобный знал чудесным образом еще до того, как получал о них сообщение. Огромное святой имел на политические процессы Руси – именно он сумел объединить русских князей под началом Дмитрия Донского перед Куликовской битвой и послал на нее двух своих послушников-монахов Пересвета и Ослябю. Преподобного Сергия принято называть «игуменом земли Русской». Русская иконопись. Умозрения в красках. В Троицко-Сергиевской лавре начал свой путь величайший русский иконописец монах Андрей Рублев (около1370 — 1427). Философ Евгений Трубецкой (1863 - 1920) назвал иконопись «умозрением в красках». В творчестве Рублева сливаются воедино
Здесь мы имеем дело с вершиной сакрального искусства. Творец произведения скромно помещен на второй план, его задача выразить как можно более точно фигуры духовных миров. Художник-иконописец не создает нечто новое, но пропускает своим духовным состоянием и мастерством небесные лучи в земной мир. Это придает его произведениям такую силу и убедительность, что не оставляет равнодушными даже тех, кому чужда богословская или догматическая нагрузка его работ. Это --пример того, как догматика и духовная онтология способны воздействовать на эстетическое восприятие художественными средствами. Для иконописца в Боге, Истинно и Благом, не менее важна Красота, которую он и стремится передать. В русской иконописи, чьи каноны пришли из Византии -- учителем Андрея Рублева был Феофан Грек (1330/40-е гг. — после 1405) – проявился подлинно народный гений, способный облечь вселенскую истину православия, исихастское созерцание высшего света в формы и краски, отражающие особый колорит русской души. Постигая вселенскую истину, русские художники делали ее русской. В творчестве Рублева до нас дошла во всей выразительности ткань исихастской традиции Древней Руси, созерцательная работа монашеского духа, погруженного в размышление о православных догматах. Так, в знаменитой Троице Рублева мельчайшие детали в позах Ангелов, символизирующих Три Лица Пресвятой Троицы, прообразованных в таинственных гостях ветхозаветного патриарха Авраама, в предметах, находящихся на столе, в орнаментах и деталях, повествуют о богословском созерцании, отражают обширные богословские системы, описание которых занимает целые тома святоотеческой литературы, но выраженные на иконе лаконично и убедительно. Спор иосифлян и нестяжателей (св. Иосиф Волоцкий, св. Нил Сорский). Когда чаяния «игумена земли Русской» преподобного Сергия Радонежского о свободе русской земли от монголов воплотились в жизнь, и псковский старец Филофей сформулировал концепцию Москвы-Третьего Рима, русское общество вступило в новую эпоху, где в центре философского внимания встали размышления о мировой судьбе России, как «последнего православного царства». Все предшествующие интуиции русских мыслителей собрались в фокус идеи «Третьего Рима». В течение всего московского периода именно она станет основой философской мысли и культурного творчества. Параллельно с распространением идей Москвы-Третьего Рима, возникает полемика между сторонниками Иосифа Волоцкого (осифлянами) и преподобного Нила Сорского (1433-1508), названными «нестяжателями» или «заволжскими старцами». Она развернулась вокруг вопроса о владении монастырями вотчин и о занятии монахов хозяйственной деятельностью. За этими, казалось бы, техническими и экономическими вопросами, стояло два взгляда на основные философские вопроса того времени. Нил Сорский побывал на Афоне и заново впитал там исихастские традиции – умного делания, творения молитвы Исусовой и т.д. Вернувшись на Русь, он основал на реке Сора в Вологодской земле монашеское общежитие (скит), которое вскоре стало местом притяжения для многих иноков. Нил Сорский учил о главных ступенях «умного делания». Первая ступень - отречение от мира, в частности, всяких мирских развлечений; вторая - непрестанная молитва, сопровождаемая памятью о смерти; третья – неустанный труд. При жизни преподобный пользовался большим уважением современных ему русских иерархов, политических властей, участвовал на соборах 1490 и 1503 годов. Вместе с тем, преподобный по-видимому перенял мировоззрение греков того периода, которые рассматривали окружающее социальное бытие (политически это был уже век османского господства) как «безблагодатное», в котором осталась только одна перспектива – «личного спасения» и одинокого монашеского пути. Под впечатлением Афонской монашеской республики преподобный Нил Сорский обрушился на привычный для Руси уклад, когда монастыри становились активными участниками хозяйственной жизни – производили товары, владели крестьянами, занимались поставкой продуктов в города, развивали ремесленничество и т.д. Нил Сорский считал, что все это отвлекает от созерцания. Но вместе с тем, такой подход подразумевал перенесение на Русь греческих условий, где общество и хозяйство «за стенами монастыря» принадлежали иноверческой, десакрализованной жизни. Индивидуальная личность, уходящая от мира и общества – вот, что «нестяжатели» утверждали в качестве ценности. Преподобный Сергий Радонежский тоже был исихастом, искал уединения и изменял монашеский устав по византийскому образцу.. Но и сам он, и позже «глава исихастов» на Афоне св.Григорий Палама не только не брезговали участием в общественно-политических процессах, но и были в них активными, отстаивая патриотические ценности, независимость православной державы и торжество традиции. Это было возможным потому, что и Русь и Византия эпохи св. Григория Паламы были «православными царствами», т.е. законным полем действия мировой истории. Византия после захвата турками Константинополя (1456) перестала быть православным царством. А Московское великое княжество – нет. Иосиф Волоцкий, основатель и игумен Иософи-Волоколамского монастыря, жестко отвечал «нестяжателям» с позиции Святой Руси, московской философии. Занятие монахами хозяйством в условиях «святости» общества и государства носило «спасительный», религиозный характер. Иосиф Волоцкий говорил также о том, что в процессе хозяйства монахи обучают крестьян, трудящихся в монастырских угодьях, высшим нравственным идеалам, заботятся о них, помогают бедным и немощным, относятся ко всем по-христиански и делают их труд более свободным, духовным и осмысленным. «Нестяжатели» понимают общество, мир как то, от чего следует дистанцироваться. Это общая черта монашеской философии. Но в рамках духовного бытия православного царства эта дистанция должна быть такой, чтобы связь между духовным (монастырским) центром и миром не прерывалась, и напротив, была живой и интенсивной. Тогда монастырь передает плоды духовного делания избранной братии всему остальному народу, и бегство от мира есть, в свою очередь, спасение мира от его греховной стороны. Тогда вся Россия превращается в монастырь, сплошной духовной центр. В XIX веке Н.Гоголь скажет «монастырь ваш -- Россия». Показательно, что и Иосиф Волоцкий и Нил Сорский причислены Русской православной церковью к лику святых. Но чин святости Иосифа Волоцкого выше, он святой общероссийский, а Нил Сорский -- местночтимый. Церковь воздала должное личному духовному совершенству подвижника Нила Сорского, но всенародная правота в духовном смысле осталась за Иосифом Волоцким. Спор осифлян и нестяжателей был философским спором о качестве онтологии русского общества Московской Руси. Иосиф Волоцкий настаивал на том, что эта онтология благодатна. Нил Сорский косвенно ставил это под сомнение. Божественный царь. Показательно, что в сочинении «Просветитель» Иосиф Волоцкий формулирует особое учение о святости царской власти, где царь наделяется почти божественным превосходством. Но в то же время, как это ни парадоксально, он допускает возможность цареубийства и оправдывает его в том случае, если царь отступит хоть на шаг от основ православной веры. В этом проявляется вся суть свято-русской философии: царь священен и божественен не сам по себе, как индивидуальность, но как функция, как «внешний епископ церкви», как «удерживающий». Сочетание такого превозношения царя с угрозой его легитимного убийства в случае отступления от веры прекрасно иллюстрирует смысл отношения к Третьему Риму со стороны тех, кто заложил идейные основы этого миропонимания. Философ Грозный. Согласно теории Москвы Третьего Рима, мировая история в XV веке перемещается в Россию, и эта идея ярче всего выражается в трагической и зловещей фигуре Ивана Грозного, воплотившего в своем правлении все парадоксы, высоты и бездны этого напряжения. Грозного вполне можно назвать царем-философом. Его высказывания, вопросы к «Стоглавому собору» (в духе византийских императоров), его переписка с князем Курбским (1888-1937), сочиненные им стихеры и канон «Ангелу Смерти» (под псевдонимом «Парфения Уродивого»), его реформы и даже его преступления -- все это элементы глубокой религиозной мысли, в которой историческое, нравственное, разумное и эстетическое начала сталкиваются со стихией чистого бытия, как бытия народа. Иван Грозный помещен в центр сакральной онтологии Московской Руси, окруженной врагами и иноверцами, которые постоянно угрожают политической независимости и религиозной идентичности русских. Грозный всю свою жизнь проводит в войнах, а проповедники разных вер – католичества и лютеранства -- не оставляют попыток убедить его отказаться от православия. При этом Иван Грозный является тонкой и нервной личностью, чутко относящейся к мнению своего окружения, болезненно пережившей интриги и унижения со стороны бояр в раннем детстве. Абсолютное сакральное и догматическое достоинство царской власти как «катехона», удерживающего, самовластное управление огромной страной, осознающей себя последней преградой на пути прихода в мир антихриста, накладываются на человеческие психологические качества – подозрительность, нервозность, недоверие, сомнение, нерешительность. Оказалось, что сакральное православное миросозерцание – со своей совершенной церковной онтологией, гносеологией и антропологией – держится на одной человеческой личности, испытавшей с детства столько психологических надломов и потрясений. В судьбе Ивана Грозного индивидуальное начало трагически борется с сакральной функцией, иногда отождествляясь с ней, а иногда расходясь. Это философское раздвоение на конкретного человека и носителя торжественной и напряженной вселенской миссии, перешедшей на Россию от Византии, проявляется в постоянном раздвоении. Грозный создает вторую столицу – Александровскую слободу. Позже сажает без всякой политической или практической нужды на Московский престол второго царя полностью послушного ему касимовского татарина Симеона Бекбулатовича (?-1616), поставленного над земством, тогда как Грозному формально остается власть над опричными землями. Комиссарская диктатура опричнины дублирует Думу и двор. Сознание Грозного мечется между двумя идентичностями – священной и секулярной, общей свято-русской и частной, личностной. Эта философская проблема во многом определяет характер его правления, его исторического стиля. Вне всякого сомнения Московская Русь достигает в тот период своего духовного и религиозного расцвета. Но в то же время уже заметны первые признаки грядущего раскола и десакрализации. Десакрализация в русском церковном искусстве XVII века. Процесс перехода от культуры традиционного общества к культуре общества современного легко проследить на примере церковного искусства XVII века. В этот период на Руси происходят три фундаментальных явления – в области филологии, изобразительного искусства и музыки. В филологии разворачивается процесс «книжной справы», вызванной во многом развитием книгопечатания. Ранее священные книги на Руси переписывались от руки, что приводило в некоторых случаях к незначительным погрешностям, которые, в свою очередь, позднее копировались следующими переписчиками. При этом в некоторых разделах богослужебной литературы различные языковые пласты накладывались друг на друга. Все усугублялось тем, что Святое Писание и основные церковные тексты переписывались на изначальном церковно-славянском, а многие Жития, «Четьи Минеи», поучения и поздние переводы были сделаны на древне-русском, который кроме всего прочего постоянно развивался. Книгопечатание ставило перед Русской Церковью задачу фиксации филологического канона. Этим вопросом и озаботился кружок боголюбцев, созданный вокруг юного царя Алексея Михайловича его духовником Стефаном Вонифатьевым (?-1656), куда входил отец Иван Неронов (1591-1670), будущий патриарх Никон и будущий вождь старообрядцев протопоп Аввакум. Задачей кружка первоначально была обширная реформа церковного устроительства, расшатанного Смутным временем и возврат к идеалам «Святой Руси». Но после возведения на патриарший престол Никона оказалось, что разные члены этого кружка понимают этот возврат по-разному. Камнем преткновения стала затеянная Никоном «книжная справа». Никон понимал унификацию печатного канона как путь к расширению влияния Москвы. Он видел Московскую Русь «новой Византией», империей, освобождающей православные народы от ига католиков (на Западе) и мусульман (на Востоке). И вопрос унификации церковных текстов и обрядов был для него прагматическим средством. Он принял волевое решение выправить древне-русские тексты по греческим оригиналам, а так как греческого в то время на Руси почти никто не знал, для этой цели были выписаны иностранцы (Арсений Грек (? - после 1666), иезуитский агент Паисий Лигарид (1610-1678) и т.д.). Кроме того, было принято решение взять в качестве образца малороссийский извод церковно-славянского языка на основе текстов Киевско-Могилянской академии, где, кроме всего прочего, было к тому времени широко распространено католическое и униатское богословское влияние. Для Никона было важно не столько русское прошлое, сколько русское будущее, и он видел в «справе» инструмент расширения русского господства, а не выяснение того, какой извод и какой обряд является более древним и правильным. Он самолично издает приказ о внесении филологических изменений в русские тексты, включая «Символ Веры», а также отменяя старо-московские формы некоторых падежей и другие детали. С этим филологическим подходом категорически не согласились другие боголюбцы – о.Иван Неронов, и особенно протопоп Аввакум. Они также были сторонниками фиксации единого канона, но считали, в отличие от Никона, образцом именно древне-московский извод и тот церковный обряд, которые утвердился в Московской Руси. Они следовали в этом такой логике: Москва осталась единственным независимым православным царством именно потому, что не пошла за греками в унию и сохранила верность старине. Этой русской церковной старины и надо держаться впредь, соблюдая именно старо-московский извод – зафиксированной в Острожской Библии. Незначительные отличия от греческих и западно-русских форм в текстах и обрядах – в частности, двуперстие, упоминание в «Символе Веры» «Духа Истинного» и многое другое – было для противников справы не следом «русской провинциальности», но выражением избранничества. Так в филологической проблеме отразились глубочайшие философские основы русского мировоззрения. Победа партии Никона и анафема староверам означали не просто внутрицерковный раскол, но и десакрализацию русского мировоззрения, победу взгляда на Русь и русское общество извне, а не изнутри. Это был знаком раскола русской идентичности. И все события, которые последовали за этим, полностью подтверждали глубину и необратимость произошедшей трагедии. В реформах Никона произошла десакрализация церковной культуры, что приведет позже к рационалистической цензуре новообрядцами «Житий святых» по польским образцам с минимализацией описаний чудес и иных никак не вписывающихся в нормативы современной культуры и науки сюжетов. Параллельно этому развиваются аналогичные процессы в иконописи. Появляются первые примеры «фряжского письма», как называли в XVII веке иконы, где от византийского плоскостного канона переходили к перспективе, реализму и натурализму (под влиянием немецких – «фряжских» -- живописцев). Традиционная русско-византийская иконопись была отражением вечных небесных реальностей. И даже тогда, когда сюжет относился к историческим событиям, они изображались в эстетике небесной вечности, помещаясь в абсолютный контекст надмирного светового созерцания. История была выражением вечного, поэтому фигуры не отбрасывали тени, имели подчеркнуто символическую структуру. Отсюда нереалистическое соотношение масштаба различных персонажей, и многое другое. «Фряжское письмо», напротив, небесные реальности описывало с земным натурализмом – объемно и с тенями изображались даже Лица Пресвятой Троицы. Здесь вечное становилось историческим и земным. По сути, происходил разрыв с Ареопагитской эстетикой световых иерархий и переход к копированию «возрожденческого гуманизма» и более позднего классицизма. В лице Симона Ушакова (1626-1686), царского изографа, теоретика искусства, одного из главных живописцев Оружейной палаты десакрализация находит яркое практическое и теоретическое воплощение. Ушаков развил одним из первых «парсунную» (искаженное от «персона») живопись, представляющую собой зародыш европейского портретизма. Аналогичные процессы протекали в церковном пении. Древнее русское пение было одноголосным, унисонным. Нотной записью служили «крюки», «знамена». В музыкальном духовном искусстве это точно соответствовало отсутствию перспективы в иконописи, придавало пению духовно-символический характер, свободный от передачи личностных состояний. Такими же обрядово монотонными и строго фиксированными были погласицы в церковном чтении, не допускавшие импровизаций и эмоционально и индивидуально окрашенных интонаций. В XVII веке в русское церковное пение из итальянской культуры проникают элементы многоголосья, «партесного» пения. После Никоновских реформ все эти тенденции окончательно воплощаются в культуре новообрядчества:
Философия старообрядчества: в поисках Беловодья. Конец «московской» философии происходит в период церковного раскола. Святая Русь – как мифологическая, так и осифлянская – уходит вместе со староверами в бега, в народ, на периферию общества. Староверы считают, что вместе с никоновскими реформами с Россией произошло то же самое, что случилось ранее с иудеями, не принявшими Христа, с отпавшим от Византии католическим Римом, а позже с самой Византией, пошедшей на Унию и поплатившейся за это турецким завоеванием. Для философии староверов, Руси как сосредоточия мировой истории, как «острова спасения» более не стало. Это было не столько ожиданием конца света, сколько переживанием этого конца. Конец наступил, и бытие светской России утратило для «ревнителей древлего благочестия» всякий смысл. В расколе мы видим в новом издании обе линии русской мысли прежнего периода. К «нестяжателям» восходит традиция старообрядцев-беспоповцев (особенно нетовцев – «Спасово согласие»). Промежуточным элементом тут служат «лесные старцы», в частности, некий Капитон, который принадлежал нестяжательской традиции Нила Сорского и уже c начала-середины XVII века считал, что «все потеряно», и что человеку для спасения остается только тотальное бегство от греха, покорившего мир. Крайние беспоповцы-нетовцы после раскола решили, что благодать иссякла в «никониянской» церкви, а во всех остальных церквях – греческой и латинской – она иссякла уже давным-давно. Нетовцы учили, что «церковь на небо ушла», и в мире остался только антихрист. Совершенно другое видение было у староверов-поповцев, и, скорее всего, у самого протопопа Аввакума. Они были прямыми наследниками «осифлян» и не мыслили Руси без святости. Русь для них могла быть только святой или никакой. Они не представляли жизни без Руси, так как это было все равно, что «жить без истории», «без бытия». Поэтому они до конца старались убедить царя Алексея Михайловича в своей правоте, а позже отчаянно искали «тайную страну», где должна была сохраниться подлинная иерархия. До последней возможности они взыскали Святой Руси – доходя до вод озера Светлояра, далеких уголков Урала, Сибири, Алтая в поисках тайной страны, «Боловодья» и до Тихоокеанского побережья в поисках «Опоньского царства». Святая Русь для них переместилась в параллельный мир, но не исчезла совсем. |