Geum.ru

Mail. Ru

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12


ОН. Привет, Ульяна!

Трудный день почти позади, осталось уложить дочку. Все прошло успешно и легче, чем я думал. Четыре часа лекций, пять с половиной английского. Удалось урвать сорок минут на сон в обед, поэтому и в норме. Перечитывал страницы (до 20-й) «Утра», а потом плюнул – полная фигня. Все надо переделать, сократить или забыть. Ты, в самом деле, многое себе сама накручиваешь, додумываешь... Ну что делать... такой характер, а у меня такой... все естественно. Как твое здоровье?

А комната, квартира, где мы были – она, правда, мрачновата, плюс было холодно, плюс несколько нервно – вот и впечатление. Пиши. Выздоравливай. Андрей.


ОН. Все. Поиграл с дочкой, уложил и, слушая в плеере «Muse» (мое последнее музыкальное пристрастие, пленительное сочетание брутальной агрессии с почти истерической нежностью, будет желание – обрати внимание на концерт «Absolution») довел кухню до блеска операционной. И только тут вспомнил, что завтра вторая часть лекции по Гоголю... Полез за своими бумажками в 11-м часу.

Да, да, ты, конечно, права, Ульяна... Мне боязно дать тебе что-нибудь. Уж если бледная тень главного персонажа в «Утре» тебе не по душе, то уж новая гадина моего изготовления будет тебе и вовсе... Но ты не права. Ты читай правильно!

В любом случае автор, каким бы monstrurem artifex (изготовителем чудовищ) он тебе ни казался, остается с тобой, Ульяна. Милым и нежным. Пиши. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей.

Мне кажется, ты все же не понимаешь... Когда я говорю об «ауре» текста, о его «кадансе», то имею в виду как раз не себя конкретно и не тебя со всеми нашими личными конкретными проблемами. Мне... как бы это... «за державу обидно», за тот женский тип, который тебе не интересен художественно (и подозреваю – сексуально). В голове у меня сейчас длиннейший дискурс по этому поводу, я попыталась начать, но все стерла. Давай тоже оставим до личной встречи. Нас надо забросить с тобой вдвоем на необитаемый остров – хотя бы на пару недель, а лучше на месяц. Если выживем – человечество спасется!

Сегодня я читала в университете, занималась в школе со своими дипломниками, потом вела тренинг с командой, которая поедет на Всероссийский тур олимпиады по литературе, с десяти утра до половины седьмого вечера. Плюс целый веер обычных дел в «рабочем порядке». Голова болит, затяжной вялотекущий насморк раздражает. А так – более или менее.

Мне иногда кажется, что Ваш «посудо-хозяйственный» пафос есть особое средство соблазнения. А я и так уже готовенькая, Андрей. Просто берите меня голыми руками... я даже коготки уже втянула. Увы... Пиши. Ульяна.


ОН. С добрым утром, Ульяна!

Ты, значит не слушаешься – уже работаешь! Безобразие...

Удачи тебе сегодня. У нас по-летнему сыро и пасмурно, мне нравится. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. Вот и я. Приплелась почти без чувств. Зато получила гонорар в газете и удовольствие от общения с умненькими детками (тренирую команду нашей области для Всероссийской олимпиады по литературе). У нас легонький морозец, ветер, гололед. Пиши. Не прощаюсь – Ульяна.


ОН. А я вчера, Ульяна, так замучился, что лег спать рано.

Доброе утро!

Спросонья еще ничего не понимаю и практически не думаю, вижу на столе Байрона и вспоминаю, что вчера перелистывал его пьесы. За что его не любила Ахматова?

Иду готовить кофе. Через полчаса я должен выйти, а еще даже не умылся, не оделся. Только сделал свои «классические» 50 отжиманий. Господи! когда у меня будет время купить себе ремешок для часов, надоело уже таскать их в кармане...

Вода, наверное, закипела... бегу. Удачи тебе сегодня, Ульяночка!

Пиши. Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. Каждое утро борюсь с искушением: а не послать ли все к такой-то бабушке? Организм отказывается принять вертикальное положение. Он хочет сохранять состояние покоя! В какой-то момент говоришь ему: да-а-а... но через некоторое время включается дурацкое, вполне совковое: если не я, то кто? и поднимаешься – и плетешься по этой подлой дорожке дальше. Ты прав – когда остаток топлива растягиваешь на n-ное время, не уменьшая нагрузок, что-нибудь все равно «полетит», начиная с ремешка от часов, заканчивая... а до ближайшей бензоколонки – миллион световых лет. Вот и мне уже пора. До связи. Ульяна.


ОН. Мы с тобой, Ульяна, переговариваемся, как два последних разумных существа во Вселенной, с одного блок-поста на другой, некая пехота реальности, каждый на свой лад отражая беспрестанные атаки хаоса и энтропии. Успехов в борьбе!

...Ульяна, может мне назвать мой сборник прозы «Майн Кампф»? :)

Пиши. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. «Майн кампф» – хорошее название. Но теперь уже отошлет сознание просвещенного читателя к говнюку Буслаеву, написавшему «Войну сороконожек». Это плохая параллель. (А Буслаев-то нынче сорвал «Дебют», хотя это МНОГО ХУЖЕ Сорокина). Обнимаю тебя, мой единственный брат по разуму! No pasaran? Ульяна.


ОНА. Ульяночка, сегодня никак не мог выйти на почту, вот только в половине второго ночи получилось. «Бессоница моя меня томила», прости за наглость столь возвышенной цитаты.

Я вообще просто не могу общаться с литераторами, не могу присутствовать на литературных собраниях. Почему и не посещаю никогда наше литературное объединение «Бурый пони», мне это как-то в принципе невыносимо. Почти с ужасом, нет, скорее, с улыбкой вспоминаю конференцию молодых писателей, в которой я участвовал году в 87, то-то была ерундистика и бред, направленный в первую очередь против литературы и вообще искусства. Не грусти. На моем посту атаки хаоса отбиты на сегодня с минимальными потерями. Пиши. Андрей.


ОНА. Доброе утро, Андрей. Да, я знаю весь бред и всю бесперспективность того, что теперь называют литературным процессом. Я стала понимать, наконец, что именно общение с нашими писателями и выматывает меня до отрицательных величин. С детьми, как бы ни тяжко приходилось, а все-таки – некая взаимная «подпитка». Эти же просто «жрут» тебя хищнически и хамски. Надо бросать это все как можно поскорей. Пиши. Мне сегодня предстоит... «битва народов»! Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяна! Успеха в битве!

Как, по-твоему, каково соотношение величин? Кто должен быть выше – творец или его творение? Если существует в этом некая четкая позиция, то это могло бы многое прояснить.

Пиши. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей! Без всякого сомнения, творец выше (хотя, по-моему, это отношение не выражается топически, но я, кажется, понимаю, о чем ты спрашиваешь). Выше, больше... Мы не можем иметь суждение о том, что больше нас. Как только я полагаю себя как активного субъекта по отношению к некоему предмету – я становлюсь ВНЕ его и уже могу с этим что-то делать. Допустим, художественно обрабатывать, придавать форму. Пока я ВНУТРИ ситуации, внутри предмета – ситуация, предмет владеет и управляет мной, и я не творец, а существо пассивное, управляемое, то есть – тварное. Позиция «в меня нечто входит и меня преобразует» исключает любое деяние, в том числе и художественное. Это и есть «нирвана» – ноль личности. Герой может удивлять своего творца, но ни в коем случае не овладевать им. «Впадание» в роль есть признак психического расстройства. Самый легкий вариант – истерия. Творчество – целебно. Даже самое мрачное (и мрачное – прежде всего). Или – ты о другом? Обнимаю дружески – Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяна!

Да, я приблизительно о том и не о том. Например, было принято говорить, что Толстой как человек был ниже своих произведений, и это составило его драму, желая «навести баланс», дорасти до себя самого, он сбежал из дому.

Чернышевский лично был выше своих жалких книг и т.д.

Мастера Возрождения – Леонардо, Челлини – ну тут вообще отдельная история...

А вот Бог? Как он?

Ульяночка, приложенный тобой файл открыть не успеваю, спешу к первой паре 8.30. Гадкие механики. Фуражка с лаковым козырьком и нарукавная повязка со свастикой уже ждут меня. Удачи тебя сегодня. Пиши. Андрей.


ОНА. Здравствуй, Андрей. Где это вычитал ты такой бред, что Толстой был меньше своих героев? Эта громадина во всех отношениях – физическом, психическом, интеллектуальном, даже сексуальном (!) – была меньше резонера Болконского, или инфантильного Пьера? или тряпичного Левина?! В том-то и дело, что все эти персонажи – как бы фрагменты пережитого опыта самого Толстого, художественно достроенные до самостоятельных идеальных существ-образов. Это – «отделенные тела» (у Заболоцкого, помнишь?). Личная драма Толстого как раз в том, что он был бесконечно БОЛЬШЕ собственной судьбы, он захотел стать Творцом реального мира подобно тому, как ощутил себя творцом мира идеального. И не смог, потому как, похоже, эти два направления духа – категорически несовместимы (знаю по себе). Покусившись на прерогативы Бога – Толстой сначала перестал быть художником, а потом – перестал быть вообще. Бог? Обозри Бога! Стань ВНЕ Его – и рассмотри, что Он такое.

Я чувствую, к чему ты ведешь, Андрей. Но вопросы, что ты ставишь, не вопросы даже – темы. Нам не разрешить их по почте: у меня уже накопился целый чемоданчик между нами отложенных тем. А ты и сам приехать не хочешь, и меня к себе не зовешь. Так что некоторой линии своей духовной жизни – нашей линии – человечество, увы, не досчитается. Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяна. Не выспался, переводил с Ваниной помощью чертов текст. Голова болит, запиваю цитрамон минеральной водой из синей бутылки и смотрю в окно.

Отупел за эту неделю окончательно, и рассеянность крайняя, забыл про два англ. урока, про консультации, не вычитал текст курсовой..., ну да ладно жаловаться, сейчас разойдусь помаленьку. Хорошего тебе утра и дня, свет очей! (Последнее с восточным акцентом).

Пиши. Андрей.


ОНА. Андрюша, милый, это уже «запредел» – сам же видишь! Нельзя так! «Продай козу!» (помнишь такой анекдот?). Когда количество «экранов», которые ты держишь в поле внимания, начинает превышать некий лимит, они обычно гаснут все сразу. Что и происходит с тобой. Да и со мной тоже. Спроси себя – а на кой ляд мне это надо? Всех денег не заработаешь (как говорит моя приятельница Света Семенова). И потом – в этой стране деньги вообще не зарабатываются (я поняла!), они берутся из воздуха путем несложных махинаций. И это нынче даже не называется воровством. Ты так не сможешь (и я не смогу) – ну, так и плюнуть на это дело. Я понимаю, что ты перегрузками что-то в себе самом «загоняешь» на дно (чтобы лишний раз не переживать как неизбежное, так и недосягаемое) – я и сама так делаю, но наступает момент, когда организм в очередной раз говорит «фиг вам!»... Береги себя, пожалуйста! Не знаю, насколько ты нужен сам себе, но мне ты нужен очень!!! Ульяна.


ОН. Милая Ульяночка! Спасибо за такое деятельно заботливое письмо. Я как будто внял ему еще до его получения. Просто лег спать и проспал почти весь день. Ну, вот, я, значит, спал, потом ел, потом пил чай и сожрал плитку шоколада, а урок на воскресенье я отменил. А потом за полчаса до закрытия избирательного участка все-таки сходил и проголосовал против всех, просто в память о демократических временах, со всеми их издержками, и с чувством, что вся это лавочка опять прикрывается в России надолго. Нам повезло, мы застали интересное...

Потом я вернулся и смотрел дурацкое, но милое шоу Бэнни Хилла, и вот пишу письмо.

Пиши и ты, пусть хоть о ерунде, как я сейчас. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. Мы были сегодня с мужем на юбилее нашего городского музея. Там открыты новые экспозиции – со всякими лазерными штучками. Собрался весь «бомонд» – и я тоже должна была держать некий общий тон «своей песочницы». Замечаю за собой, что почти справляюсь с этой ролью... А в пятницу три мои ученицы-дипломницы защитились с блеском, показав уровень, не типичный для местных школ. Это – радует. Но в целом я так устала, что состояние скорбного бесчувствия стало уже привычкой. Может быть, еще увидимся сегодня... а если нет, – то спокойной ночи. Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяна!

Рад за тебя, за твоих учениц, зная, что тебе это важно. Мне тоже всегда приятно, когда мои студенты не вовсе позорно (как это обычно бывает) защищают курсовые.

Бегу умываться, проспал сегодня. Пиши. Андрей.


ОНА. Доброе утро, Андрей. Спешу – день сегодня будет полон официальных встреч, меня это всегда тяготит, но я вынуждена держать «квалитет». Поэтому наверняка вымотаюсь больше, чем если бы провела шесть часов занятий подряд. Заранее настраиваюсь на «марш-бросок», пью кофе и... бегу! Обнимаю. До вечера. Ульяна.


ОН. Успешного «квалитета», Ульяночка! Кстати, что это такое?

Обнаглел настолько, что пишу тебе прямо во время урока английского, «другой рукой» консультируя ученика по временам активного залога. Господи, знал бы я раньше, что умение «тачать эти сапоги» позволит мне «снискать хлеб насущный». Еще раз удачи! До вечера. Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. «Квалитет» – такой термин, означает необходимый и достаточный уровень квалификации (то есть некое минимальное «качество», ниже которого нельзя, а выше – опасно). Но если говорить о предпочитаемом обществе, то... больше всего на свете я хочу куда-нибудь поближе к тебе. В моем сознании отсутствует чувство социальной вертикали. А к тебе я просто сбегаю от всех и вся. Понимаю, что ты далеко не всегда готов меня – такую – принять. Но что же делать, если это «последний приют героев»...

Это очень здорово, что у тебя есть ремесло, позволяющее «снискать хлеб насущный». У меня вот такого нет. Я, как птичка Божья, питаюсь манной небесной (чуть ли не в буквальном смысле слова!). На сегодня я «отстрелялась», сажусь за лекцию – завтра к филологам. Жду Вас, милорд, к позднему ужину... Ульяна.


ОН. Являюсь по Вашему приглашению, моя Миледи! (Без отсылки к известному персонажу Дюма). Вот еще вопрос, что такое «квиетизм»? Читаю введение к курсовой работе своей студентки и ни черта не понимаю. Какой-то наукообразный волапюк да еще без согласования в падежах. Наверняка передрала, сама не понимая, с какой-то статьи. Чувствую, намучаюсь с ней. Тема – экзистенциалим, сравнительная характеристика Сартра и Камю, чего уж проще? Если не лезть в дебри, а рассказать нормальным общедоступным языком, как это и следует всегда делать, не нарезая сверх нормы академические понты, на которые они (студенты) всего равно не способны.

Завтра гадкий вторник, механики. Я последнее время не в силах, как раньше, рассказывать в полную силу ради трех-пяти заинтересованных человек, игнорируя пренебрежение остальных 40-50, невольно упрощаю некоторые места чуть не до примитива, но с чувством вины перед теми, кто слушает внимательно, и презрения к самому себе. Тьфу – словом, а не лекции. Твои хоть хорошие дети. А мои так потенциальные уголовники.

Ты коришь меня, Ульяна (в душе, я знаю) за то, что ни сам не еду, ни к себе не зову (надеюсь я не перепутал местами все эти «Ни» и «Не»?) Это не от того, что я не хочу нашей встречи, это от того, что я не знаю, что будет завтра – сегодня вечером. Вдруг возьму, брошу все к черту, включая работу, и приеду, в один день, на самолете. Или еще как-нибудь все это дело повернется. Грядущий отпуск меня тяготит, я не нахожу возможности для реализации желанного варианта – побольше побыть одному, без семьи то есть. А иначе какой это отпуск.

Но возможность полного разрыва меня страшит по многим причинам, первая из которых – дочка. Даже не советуй мне ничего, милая Ульяна, тут бесполезно советовать. Судьба сама поведет.

Рад, что у тебя все успешно. Ты хоть дело делаешь...

Пью чай с лимоном, читаю Зощенко, перечитываю «Мишель Синягин». Он, Зощенко, в принципе, делал в литературе то же, что и я в лекциях механикам, разумеется, куда талантливей, чем я. Но все равно, подумалось, после Пушкинской традиции, после Толстого и Достоевского, – это профанация литературы. Нет, конечно, ошибаюсь... Это неверно.

Пиши. Буду еще полчаса на связи. Андрей.


ОН. Привет, Ульяна! Только что написал тебе длиннющее письмо и не пойму отправила его эта железная гадина или нет. Я там спрашивал, что такое квиетизм, ну, как всегда, сетовал на тяжкую долю преподавателя, объяснял свое нынешнее состояние и почему «ни сам не еду, ни тебя не зову», рассуждал о Зощенко... О, тщета!

Ульяна, я сам ничего не знаю, куда поеду, что будет, как... Мне кажется порой, что вот, бах! брошу все и возьму билет на аэроплан. Ну как в таком настрое приглашать?

Тут у нас тишина, офицеры враждебных (да, это уже понятно) армий еще беседуют друг с другом за кофе и на танцах под аккордеон ухаживают за одними и теми же девицами, но орудия наведены, и остается чиркнуть спичкой в этом напряженном воздухе, но спички вдруг падают в воду и оба опять, как ни в чем не бывало, прикуривают у гражданского прохожего... Прости за этот окололитературный бред. Отправляю, пока опять не сломалась эта фигня. Вы простите мне этот тон, Миледи?

Пиши. Андрей.


ОНА.Привет, Андрей. Не ругай «железяку», она не виновата, к тому же оба письма я получила – сижу в раздумчивости (не путать с задумчивостью), не зная, с какого конца подступиться к ответу...

А, да... квиетизм – это «непротивление злу», созерцательное отношение к жизни. Студентка эта, конечно, не ведает, чего лепечет. Да и грех сомневаться! Это тебе про экзистенциализм – «чего уж проще». А ей, бедняге, откуда? Я запрещаю детям вякать, не раскопавши азов! Нечего в эмпиреи лезть, сначала – лопаткой, лопаткой, до кровавых мозолей, да еще за небрежность – лозой по филейным частям. Чтоб не путал свое и чужое. Мои дети, конечно, хорошие. После того, как лет пять-шесть попьют мою кровушку, вымотают нервы, перековеркают меня же всю «как бог черепаху»... Только что говорила по телефону с Настей, моей любимицей, она умудрилась (опять!) наехать на одну нашу «литераторшу» – по делу, можешь не сомневаться! Но ведь от этого не легче. Они плодят мне врагов! Я мухи в жизни не обидела, Андрей, (разве что нечаянно, по глупости!), я виновата лишь в том, что я есть. Но этого достаточно, чтобы меня со свету сживать – всем педагогическим сообществом. Как тебе объяснить, чтобы ты понял... все, что мне нужно, – хотя бы двадцать дней (подряд или в разбивку – все равно!) в году отрешаться от мира, растворив себя в любимом человеке. Неужели так не бывает? Я не хочу никаких отрывов, разрывов, уходов и драм – ни себе, ни тебе... вообще не хочу мешать наши отношения с бытом: пусть эта «поденщина», наказание, рабство, хаос, ад жрет свою жертву, но должна же быть хоть какая-то отдушина душе? форточка, просвет?.. если я задохнусь, разве будет легче мужу или детям? и – наоборот, если ты останешься без моего соучастия в вещах, ей абсолютно невнятных, разве легче будет твоей жене? Что за ужасающий деспотизм! Но с другой стороны – «в таком режиме», как теперь, я долго не протяну, Андрей. Все романы кончаются. Может быть, началом какой-то другой истории, но обязательно кончаются, если их не развивать. Так что – думай. Мне нечего тебе посоветовать.

Что бы ты ни придумал, я готова разделить с тобой ответственность. Как, впрочем, и ответственность за наш собственный разрыв. Он меня раздавит, но я к нему готова. К терзаньям мне не привыкать :) Ульяна.


ОН. Привет, Ульяна! добрый вечер! Сегодня утром был туман, «тепло и сыро», как писал классик соцреализма, и я ехал к 9 на улицу Елочную в барак, крытый толью, давать урок, а оттуда в центр. Читал две лекции механикам – и заставил их слушать про этот чертов Рим! Ценой своей головной боли от форсированности посыла. Потом я приехал домой и, выпив ради скорости борщ из миски, лег спать, но мне никогда не дают спать, и тут опять стали кричать на меня, что я не вынес строительный мусор из большой комнаты... И я встал и молча все это вынес. А на улице на меня набросился дворник – зачем я выбрасываю строительный мусор в этот контейнер – нельзя. Он ждал, что я заведусь в ответ. Но я тихо спросил его – куда можно? И он, поглядев на мусор (это были неплохие паркетные доски), сказал, изменившись лицом и тоном почти на ласку, что заберет все себе. Потом я поднялся в квартиру, выпил таблетку цитрамона и провел 1,5 часа английского. Потом сидел на площадке, курил сигарету и смотрел на стену. Потом приехали жена с дочкой из садика. И за вечер я еще несколько, много, раз сдержался и ничего не сказал, даже ни разу не посмотрел нехорошо. Я вымыл посуду. В раковине были остатки манной каши, картофельные очистки, обьедки и просто какой-то жир и слизь среди грязной посуды. Я все это вымыл и вычистил улыбаясь. Но нет, это не был христианский подвиг смирения. Хотя иногда я вспоминал рассказ Акутагавы «Святой». Я знаю, что роль жертвы я исполняю только в первом действии пьесы. Поэтому моя улыбка при взгляде на эту посуду была такой особенной.

Пиши, Ульяночка. Андрей.


ОНА. Знаешь, мне вдруг пришла в голову странная мысль – отчего я не пишу тебе про то, как я ежедневно вытаскиваю мусор (за всеми!),мою полы во всех четырех комнатах и на подсобных квадратах, чищу унитаз, стираю сопливые носовые платки (у Тараса постоянно насморк – аллергия), трусы и носки, глажу штаны и рубашки (у меня двое мужиков в доме), мою посуду, выколупывая из дырки в раковине всевозможные остатки пищи, и отдираю от жирных пятен плиту и кафель в кухне, при том, что в квартире просто очевидно нет мужчины, который хоть что-то делал бы для дома (ремонт длиной в 17 лет!)... Потому что не вижу в этом предмета героизма? Героизм – это когда «спиной к спине у мачты против тысячи вдвоем»... когда мои ученики защищают «честь мундира» на олимпиаде под прицелом тупых самонадеянных гоблинов... когда надо вычитать в университете – интенсивом – курс лекций по некой дисциплине, представляемой мною лишь в самых общих чертах, в 20 часов, получив об этом известие за сутки до первой лекции... когда берешь копейки или вовсе ничего не берешь за деятельность мозга, уже изработанного настолько, что иногда сама необходимость подумать вызывает головную боль, переходящую в прострацию... Богато живете, милорд! я так думаю. Слишком богато для нашей простоты... Или я чего-то кардинально не понимаю? Читала сегодня омерзительно. Просто голова была повернута настолько в другую сторону от версификации! Ну да Бог с ней, с версификацией... Пиши, мне грустно не получать от тебя писем по утрам. Ты уже приучил меня к этому «допингу», я его – поневоле, как наркоманка – жду. Ульяна.


ОН. Гуд монинг, Ульяна! Ты не пишешь об этом, потому что ты женщина, если бы ты работала на токарном станке, то обязательно поделилась бы со мной.

А я пишу об этом, очевидно, потому что негодяй. Который тяготится своим внешне приличным обликом, в который его запихали в детстве.

Утро, собираюсь, пишу тебе и слушаю «Страсти по Иоанну» Баха. С утра это чудовищно, все равно, что выпить стакан водки. У нас дождь со снегом.

Я, в самом деле, Ульяна, значительно хуже, чем ты обо мне думаешь. И не только ты. Помню, как однажды мама заставила мне сходить с ней рано утром на исповедь и причастие и какую после этого я ощущал потребность напиться и совершить что-нибудь уравновешивающее мою сыновнюю покорность.

Немецкая музыка – это удивительно, сочетание страсти с рассудочностью.

Пиши, милая Ульяна! Удачного тебе дня! Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. Те-те-те... Вот где нас, наконец-то, проняло «до печенок»! Истина покинула катакомбы и стоит между нами посреди ярко освещенной комнаты...

Никогда я не заблуждалась относительно Вашей милости. И тут можно было бы вернуться к разговорам об авторе и герое твоей лирической прозы – но я не стану этого делать. Кто кого «вытесняет» или там «компенсирует», кто кем притворяется, кто в кого играет и где во всем этом ты сам, как не тот, не другой, а единственный, к которому тянется моя – сугубо цельная (во множестве образов и ипостасей) и оттого целенаправленная – натура, это – в принципе несказуемо, Андрей. Мой приятель, доктор психологии (я тебе рассказывала о нем), говорит, что разрозненные «я» только сильная страсть способна сплавить в подлинную субъектность. Любовь делает нас целыми и возвращает нам самих себя. В этом (прости высокопарность!) ее созидательная мощь. Ты же (кто знает, почему) пуще всего на свете боишься сильных чувств – и чужих, и собственных. Видимо, потому, что сильное чувство, как и любое истинное отношение, требует интенсивного роста: позвоночник трещит, кожа лопается, глаза лезут из орбит... но наступает момент, когда ты видишь поглотившую тебя субстанцию как бы сверху – и замечаешь ее границы, в которых уже не помещаешься.

Я не разделяю православия, может быть, как раз из-за его назойливой теплоты... Католичество ближе опять же благодаря «холодной страсти», которую ты чувствуешь у Баха. Мне это очень понятно. В нашем городе – морозец, и уже хочется весны. Пиши. Je t'aime... всегда, во что бы ты ни «впал». Бог весть, почему. Так случилось... Ульяна.


ОН. Вот и обед, Ульяна! Рад, что от тебя есть письмо. Как я люблю эти твои «те-те-те», я, можно сказать, их-то и понимаю лучше всего из всего тобой сказанного. Остальное – гадательно, автор, герой... там, и все такое... :)

А сильных чувств – да – не люблю. Да – боюсь.

Я человек слабый и трусливый, мне необходима масса энергии, чтобы это скрывать от других и компенсировать в собственных глазах какими-нибудь поступками, свойственными людям сильным и смелым. Видишь, как легко ты меня вычисляешь во всем. Тебе скоро скучно даже станет. :)

С обеденным приветом. Пиши. Андрей.


ОНА. Привет! Сейчас выпью чаю – и помчусь вычитывать газету. Как я люблю работать дома, за машиной, когда никто не пристает! С утра уже сегодня свернула гору, которая своей неподъемностью страшила и тяготила меня целую неделю! С чувством исполненного долга можно двигаться дальше. (Но как же гадко я вчера читала – просто ужас!).

Хочу тебе позвонить завтра. Напиши, когда ты будешь дома один, – если совпадет, поговорим... Как два «слабых и трусливых» существа. Про себя ты, конечно, «соврамши», а меня делает сильной лишь крайнее отчаяние – на грани суицида. А поскольку я из этого состояния не выползаю уже очень давно, то – да, конечно, я сильная женщина, просто супер! Жду с нетерпением. Ульяна.


ОН. Добрый вечер! Как я тебя понимаю, Ульяна! Я каждый раз, когда плохо прочту лекцию, пусть даже и механикам, про себя просто кричу: «Все! К черту! Увольняюсь! В конце семестра!»

А вот сегодня прочел хорошо и не механикам, а нашим умненьким (относительно, конечно) культурологам, причем по Достоевскому, по которому у меня обычно неважно получается. Зато прошлую лекцию, вторую часть по Гоголю, отчитал позорно, до повторов и заиканий просто, ну не пошло чего-то... это ж как на театре. Совсем, окончательно разочарован твореньем рук своих, то бишь «Утром» этим... Выкини его в мусорку. Не знал бы что и делать с тоски по этому поводу, если бы с «конвейера» не сползала, уже практически готовая, моя следующая гадина.

Но что с ней делать? Тебе нельзя давать. В какие сточные воды выпускать нашему доктору Моро своих чудищ? Они так ласковы... Рад, Ульяночка, что тебе удалось совершить нечто, «висевшее» над тобой, и вообще всегда рад твоему хорошему настроению. Пиши. Андрей.


ОНА. Мне искренне жаль, Андрей, что я не могу вместе с тобой любоваться твоими «чудищами». Хотя сам факт их существования – вроде прегадкой фиги в твоем кармане; как будто ты от меня скрываешь нечто такое, что – выйди оно на поверхность – и всему конец! И даже хуже – это я сама как бы закрываю глаза на бесспорные и очевидные факты, не совместимые с нашим крошечным мирком, который мы уже вдвоем как-то нечувствительно себе соорудили. Я умею читать. К несчастью. Рано или поздно «чудища» твои выйдут на поверхность, в какие бы сточные воды ты их ни спустил, набросятся на меня и растерзают. Правда, ты мог бы, наверное, как-то приучить их ко мне или – наоборот – меня к ним... (красавица и чудовище!). Но как это может быть – не представляю! Пока. Ульяна.


ОН. Привет! Сегодня проспал, поэтому не написал тебе с утра.

«Чудищами» это я ведь только с твоей подачи их называю. Удачи тебе в сегодняшней борьбе. Пиши. Андрей.


ОНА. Добрый день, Андрей. Разве в том дело, как ты (или я) «их» называем? Мне лично глубоко претит сам... как бы попроще и поточнее – «модус жизнеотношения», заданный в твоих последних вещах. Наверняка твоя новая «гадина» написана не менее живописно и виртуозно, чем предыдущие, а скорее всего, и более, но – это не для меня. Оставим это. Мне кажется, ты много теряешь, теряя во мне читателя. Ну... что ж, «теряют больше иногда»... Ты ведь тоже не видишь, не слышишь и не понимаешь моих любимых героинь. Быть моим читателем тебе не дано. Так что здесь – паритет. Ты писал мне как-то – «относись ко мне, как к человеку просто, без всякой литературы». Вот я и отношусь... пытаюсь, по крайней мере. Ульяна.

Я хотела позвонить тебе, просила написать, когда это можно, – но тебе и эта малость, видимо, «слишком»!


ОН. Привет, Ульяна! Прости меня, пожалуйста. Я сегодня был дома в обед 1 час с небольшим, и это было неподходящее время для звонка и вечером тоже, по той же причине. Но извини, что не сообщил тебе об этом. Я никогда заранее не знаю, когда жена моя дома будет, а когда нет. Меня все сегодня задергали неотложными просьбами и поручениями, на все я согласился и все выполнил из какой-то привычной уже глупости и безволия.

И к вечеру, через внутренний псих, доведенный уже до состояния, когда все абсолютно пофиг, сижу, пытаясь читать статью Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм». И злясь, и ненавидя и Сартра, и экзистенциализм, и все прочее. Комедия...

Как в анекдоте про невезучего рыбака: «Поубивал бы всех, если бы это так не успокаивало».

Хотел еще что-то сказать, но не помню уже... Еще раз прошу прощения. Андрей.


ОНА. Добрый вечер... сидишь, читаешь? Сартра? злой? даже не знаю, с чем к тебе подъехать, чтобы как-то «разрядить атмосферу». Прислать еще шоколаду? Какого-нибудь уж совсем развратного, с наворотами... Уже не помню, чего я там напихала в коробку с книжками для заполнения пустого пространства. Вы, кстати, это все получили? Целую твою сердитую макушку... Пока. Ульяна.


ОН. Милая Ульяночка, спасибо.

Я еще и потому был злой, что за всей этой канителью опять не успел зайти за посылкой. А то поел бы шоколаду и сразу подобрел. Как почтальон Печкин, «я почему был злой, потому что у меня велосипеда не было». А у меня ведь тоже здесь нет велосипеда. Вот в чем разгадка. Сартра так и не прочел, читал английские упражнения, ради ничего, просто так, эта бессмыслица иногда успокаивает. Теперь, успокоенный еще и тем, что ты не сердишься, пойду спать. Благо «идти» не долго, до кровати один шаг. До завтра. Спокойной ночи. Андрей.


ОНА.Привет, Андрей. Как здоровье и настроение?


ОН. Привет, Ульяна! Здоровье хорошее, настроение – стараюсь не обращать на него внимания, работа в этом помогает. Мариночка, получил посылку. Исполнился чувством какой-то виноватой нежности от твоей заботы о моих (столь немужественных – шоколад) капризах. Ем. Говорят, это снимает стресс. До вечера, у меня урок, пишу, пока ученик выполняет задание. Пиши. Андрей.


ОН. Добрый вечер, Ульяна! Еще раз спасибо за сладости, я уже много съел. Играл с дочкой (она опять простудилась), потом укладывал ее, стирал свою одежду, перечитывал свои старые конспекты. Мне в понедельник надо ехать в командировку. Сейчас строго требуют вычитывать положенные часы заочникам, так что пробуду там до пятницы. Отдохну немного от домашних хлопот. Потом читал все-таки статью Сартра, завтра консультации. И вот теперь пишу. Несколько одурев, что уже видно из этих всех перечислений, на которые, впрочем, я щедр всегда. Слушаю вот Тома Уэйтса и пишу. Как он тебе? Думаю, не очень близок показался. Мне он почему-то кажется близок Чарльзу Буковски. Читал я только один его роман «Женщины», удивительно нежный и печальный. Постхэмингуэевский и постмиллеровский одновременно. Еще читаю комментарии Набокова к «Евгению Онегину» и мало понимаю, чем так восторгался один мой знакомый, державший у себя эту книжку больше года. Пересматривал урывками Тарковского «Сталкер», меня всегда восхищают там Солоницын и Кайдановский. Пиши, Мариночка, я пока еще не уехал. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. Как утоляет мою тоскливую потребность в Вашем обществе представление о том, что Вы поедаете весь этот шоколад! Женщина, дающая мужчине что-нибудь съестное, уже колдует, чтобы его приворожить... Это такой своеобразный секс, если хочешь, или, может быть, самое его преддверье – тебя «прикармливают», как рыбу на мелководье :) И какая разница – шоколад или бифштекс с кровью! Главное, ты ешь из рук, а значит – ручной, прирученный, домашний, а вовсе не «из дикого леса дикая тварь».

Сегодня пили чай в школе – накануне Всемирного дня поэзии, который будет в воскресенье.

Сидели за огромным круглым столом – тесным кружком, от 47 до 11 лет, – болтали, хохотали, вспоминали былые дни, былых и нынешних кумиров... Все-таки моя школа – это лучшее, что мною сделано, хотя писательское самолюбие страшно сопротивляется этой мрачной истине. Спокойной ночи! Ульяна.


ОНА. Привет, Андрей, – на сон грядущий. Том Уэйтс замечательно слушается под определенное настроение; я английский плохо понимаю – мне веет Кервудом, северными американскими реками, мокасинами и томагавками. Буковски ничего не читала. Набоковские комментарии к «Онегину» – да, согласна с тобой. Это особый род снобизма – творческая «всеядность». «Сталкер» когда-то меня потряс, потом я к нему остыла, все же самое гармоничное творение Тарковского – «Солярис». Любая навязчивость, избыточность внушает подозрение, а в «Солярисе» все словно в капле воды... сама красота, умиротворение. Ведь это и есть предназначение красоты – умиротворение, утешение и утИшение смятенного духа человеческого. Или нет?

Скоро лето. Если не буду уверена, что ты приедешь, в июле уеду сама – куда-нибудь в тайгу, подальше от цивилизации, до сентября. Так что твоей командировкой мы открываем сезон разлук. Наверное, это начало конца... :) До завтра? Ульяна.


ОН. «Прикормленная рыба» дождалась-таки сегодня ответа. Завтра я с утра буду завтракать шоколадом, как какая-нибудь славная дурочка, вроде Элизы Дулитл. Помнишь, профессор обещал ей, что она будет питаться одним шоколадом.

Не пугайте меня сезонами разлук на сон грядущий, я, как говорил Остап Бендер, все время «мысленно вместе». Вы в школе пьете чай, а я вот, как огня бегу всяких кафедральных посиделок, но это, уверен, совсем другое, хуже, чем у вас. «Сталкер» не перегруженный, нет, он универсальный. Только при сегодняшнем, бессчетном уже просмотре, мне пришла в голову мысль, что даже топос Зоны, имеет значение, все эти переходы по трубам, сквозь воду, возможно, в какой-то степени, метафора рождения, увы, так и не состоявшегося, кажется, для главных героев. Спокойной ночи. Андрей.


ОНА. Доброе утро! (Впрочем, для тебя это уже, видимо, поздний день – а я так только-только отринула узы Морфея...). «Сталкер» своей подчеркнутой метафорикой напоминает мне «Игру в бисер». Весь кайф как раз в том, что метафора как бы накладывается на сетку некоторой, известным образом «маркированной», знаковой системы – это и создает ореол «интеллектуальности», запах ее особенный. Понимаешь? Увидеть лицо старика в трещинах скалы может только глаз, воспитанный в определенной графической традиции. Или – вот! – пятна Роршаха! Одних это привлекает, других отталкивает. Но когда это уже прочитывается как прием – тут-то и возникает подозрение: не за дураков ли нас держат? Уж больно проста разгадка. Мне сейчас «Сталкер» напоминает компьютерную «бродилку». Тот же принцип «уловления» наших ожиданий. Есть ведь любители лабиринтов и нагромождений. Мне тоже это нравится (я сама отчасти именно так и делаю свои «заглюченные» вещички). Но метафора и есть метафора – каждый видит в ней то, что видит. Ты увидел в Зоне некую исполинскую утробу... Может быть. Это косвенно подтверждает одну мою гипотезу относительно Вашей милости. С шоколадным приветом. Ульяна.


ОН. Добрый вечер, Ульяна! Сегодня съел семь конфет и одну плитку шоколада. У меня, наверно, диатез может начаться, но с удовольствием.

Нет, Ульяна, это я только с 100-того просмотра увидел «утробу» в Зоне. Фильм мне нравится множественностью возможных трактовок. И в частности той, что Зона – это просто свалка, а Сталкер – безумец, которому случайно поверил один, а за ним другой человек. Я читал «Пикник на обочине» – занимательно, но с отчетливым привкусом литературной второсортности, так свойственной фантастике. Читал два варианта сценария, написанного Аркадием и Борисом вместе с Тарковским – вообще ужас. И вдруг из этого – драма шекспировской высоты, даже не ибсеновской. (Может быть, я просто недооцениваю Ибсена). Сегодня в университете был субботник, и это позволило мне взять и отменить лекцию у механиков, они были счастливы. А консультации, конечно, не отменял, провел. Заодно распечатал на казенном принтере свое новое высокохудожественное произведение. Был очень теплый и солнечный, совсем весенний день и я позволил себе купить небольшой подарок, кассету группы «Нож для фрау Мюллер», просто из-за названия. Музыка не очень плохая, но до собственного названия им, увы, не подняться. Ну, хоть узнал как по-немецки «нож». Группа, кстати, наша, русская. Собираю вещи, нашел кипятильник, складной нож... Пиши, Ульяночка. Андрей.


ОН. Доброе утро, Ульяна!

Собираюсь на утреннюю прогулку. После напряженных субботы и воскресенья надо немного отдохнуть, подышать. А с 2 часов у меня пойдут ученики на дому, а то даже не на что будет купить завтра билет на электричку. Андрей..


ОНА. Доброе утро, Андрей. (День? вечер?). Я сибаритствую – только что встала (одиннадцатый час!). Вообще последние два дня предаюсь блаженному far niente (ну разве что там вчера квартиру вычистила и отдраила все, что попалось на пути... это мне – тьфу! развлечение!). Сегодня мы чуть ли не всем нашим «кругом» – с семьями, друзьями и домочадцами – идем в концерт: специально для нас камерный оркестр К-ва дает симфоническую версию «Детского альбома». Зальчик на 50 мест, избранные слушатели (то есть, по определению, все свои), заранее оговоренный репертуар и время, общение с музыкантами после концерта... в общем, сегодня первый раз. Ты слышал когда-нибудь оркестр К-ва?

В нашем городе холодно и мерзко. Гулять не хочется. Напишешь еще сегодня? Если не получится – то доброго пути и удачи! Неизменно Ваша – Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяна! Вот и погулял, хотел постричься, но была очередь, а на улице так хорошо. Просто прогулялся. Опять исчезли из продажи в близлежащих киосках интернет-карты на 10 часов – «мой любимый размер». Как настроение? Андрей.


ОН. Привет, Ульяна! Пишу, выжимая последнее время из карточки. Меня сегодня «кинул» (не пришел) один ученик, если не придет еще и второй, а он уже подозрительно опаздывает – то тогда вообще. Надо ведь покупать билет и там платить за гостиницу. Эти деньги возвращают, но потом. В общем, забавно выходит.

Я потихоньку собираюсь, постирал и высушил сумку, ну и прочее там всякое такое.

Пиши. Я пока еще рассчитываю на карточку. Если замолчу, значит, кончилась.

Последнюю плитку шоколада беру с собой. Буду ехать, есть и тебя вспоминать. Андрей.


ОН. Привет, Ульяночка! выхожу на связь, видимо, последний раз на сегодня, а может и до пятницы. Там еще не известно, как куплю карточку.

У нас уже почти ночь. Вещи почти собрал. Уезжать всегда грустно. Я (по непроверенным данным) родился в субботу, т.е. для путешествий (еще более непроверенные данные китайского гороскопа). Но, по большей части, эти путешествия носят «внутренний» характер.

Как прошел концерт? Сидел перечитывал Довлатова «Заповедник». Довлатов писатель лучше меня. :) Ты простишь мне скрытое высокомерие такого заявления?

Пиши. Может, получу еще утром. Удачи тебе завтра и всю эту неделю. Пока. Андрей.


ОНА. Добрый вечер, Андрей. Вернулась с концерта – вся еще во власти музыки. Перед музыкой я беззащитна... она меня берет и делает со мной, что хочет. Хочет, чтобы я танцевала – танцую, хочет, чтобы плакала – плачу. А это фантастическая современная транскрипция для ф-но с оркестром. «Детский альбом» в исполнении камерного оркестра! У меня даже сердце заболело от избытка чувств...

Я буду скучать... уже скучаю... иногда я так сильно хочу куда-нибудь поближе к тебе, что кажется, плюну на все – и приеду, несмотря на твои опасения, стеснения и страхи... Хотя, признаюсь, у меня этих опасений, стеснений и страхов ничуть не меньше. До связи. Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяночка!

Я вернулся. Меня искусали комары! Это при том, что снег в пункте моего пребывания лежит не только на вершинах гор (там потрясающий перевал, просто Швейцария), но и просто на улицах с северной стороны убогих строений, из которых преимущественно и состоит городок. Комары жили в школе. И я жил в школе. И работал там же. С 9 до 7 с одним часом на обед. Но мне все равно нравится туда ездить. Смена обстановки так нужна, что, кажется, я мог бы ездить туда и бесплатно. Кстати, денег не дали. Сказали, получите по приезде, т.е. не раньше понедельника.

Как ты провела эту неделю? Я вот на живом концерте и не помню, когда был, да и то, скорее всего, это был рок-концерт. Я все еще несколько одуревший от переутомления, поэтому письмо немного сумбурное, надеюсь, к обеду отойду. Хотя приехал вчера вечером и лег рано спать. А вчера не вышел на связь, потому что у меня не было карточки. Только сегодня с утра пошел прочесывать ближайшие ларьки и в четвертом по счету купил эту самую карточку. Пиши, я соскучился по тебе. Андрей.


ОНА. Здравствуй, милый! Как я рада снова тебя слышать! У нас мороз минус 20; снегу – сколько за всю зиму не было. А мне пора бежать... Опаздываю. Вечером напишу подробно. Целую и обнимаю. Ульяна.


ОН. С ума сойти! -20! А у нас +5!

Рад, Ульяночка, что ты утром успела получить мое письмо. Вернее, что я успел тебе написать. Жду твоего вечернего письма. Иду на работу. Андрей.


ОНА. Здравствуй, Андрей. Добрый вечер... Неделя? Я хотела провести ее в библиотеке – поработать над диссертацией... Какое там! Наша школа объявила семинар, на котором наш молодой прогрессивный директор Славин выступил с программной революционной речью, так и веющей интонациями Вашей покорной слуги. Поэтому, склонная игнорировать «ихние» семинары, я таки ввязалась в это дело – и три дня, блин, «отдавалась» Славину в надежде отломить что-нибудь для собственного проекта. А сегодня меня (!) вызвали (!!!) на дирекцию (Славина, правда, не было, вела мероприятие его замша), и я поняла, что все впустую, что это все – гоблины, и бесполезно с ними говорить на эльфийском языке. Славин – не гоблин, но ему приходится вертеться: и нашим, и вашим... И мой крутой психолог что-то выступал сегодня не по делу... может, он дурак? только я раньше не замечала? А ведь предупреждал меня Серегин (гений!!!)... понимаешь? я так люблю умных людей – я от них тащусь, балдею, Бог знает что готова сделать для них, а потом вдруг смотрю – дурак! при ближайшем-то рассмотрении. У тебя так не бывало? В общем, дирекция сегодняшняя лишний раз подтвердила мою старую гипотезу, что стою я одна-одинешенька – в лесу между мирами. И хорошо, если б вправду одна, а то на мне еще сто человек детишек... мал мала меньше. Они вырастут – пойдут дальше, сделают больше. Но пока – они маленькие, зависимые; вся мощь нашего государства – против них. И я – одна!!! – за них и с ними. В этом году я впервые почувствовала, что сил не хватит... В моем холодном, гадком, любимом, вопиющем каждым камнем своим городе – мне так без тебя одиноко, что я... даже ссорюсь с мужем, кроткой безответною тенью моей. Вот что ты сделал со мной, Андрей, напиши чего-нибудь, утешь... Твоя Юлиания.


ОН. Добрый вечер, Ульяна!

Какая у тебя жизнь активная! И это, видимо, верно. Все русские писатели занимали активную позицию (без иронии) и многое делали. Толстой, Достоевский, Чехов. Ироническое чувство и несколько насмешливую позицию к этому нам привили в советские времена. Практически все, даже представители модерна и «чистого искусства» были «активны». Камю участвовал в сопротивлении. Как это не вяжется с экзистенциализмом! И никто (!) в конечном счете не добился своего в должной степени.

А я... почему ты пишешь, что это я сделал с Вами, Ульяна?! Я тихо сижу, «починяю примус»... слушаю Deep Forest. :)

У меня сплошь и рядом бывает, что я обнаруживаю, что общаюсь, оказывается, с дураком. Я, видишь ли, изначально очень высокого мнения о любом человеке, практически. Ну, а потом происходит корректировка. Но бывают и обратные неожиданности. Например, у нас работал простой дядька – начальник караула Петр Григорьевич. И я считал его очень простым, милым, но самым обыкновенным. И только постепенно понял, что он даже греческую мифологию знает лучше меня. Ну, на тогдашний момент. Хотя, конечно, не следует путать образованность с умом. Не расстраивайся. Подумай о чем-нибудь приятном. Например... ой, боюсь, Ульяночка, подсказывать. Но я сам сейчас подумал об этом, ведь хорошо было?! Ты не рассердилась? Пиши. :) Андрей.


ОНА. Ой, как мы боимся ответственности за содеянное... Помнишь, как я – не смей подманивать собачку! ведь она же поверит! Нам так хочется, чтобы нас любили... а знаете ли, сколько это стоит? не в американской дешевой прагматике, а по существу? А-а... да-да... мы в ответе за тех, кого приручили... Вы сделали это со мною – отвечайте же, милорд! Как я отвечаю за всех, кто меня любит... это нелегко.

Было очень... классно... так совпало.

А теперь я стара и тяжела на подъем. Пиши. Je t'aime... Ульяна.


ОН. Доброе утро, Ульяночка!

Ох и хитрющая же ты :) «Боитесь ответственности... собачку приручили...»

И ты, и я знаем – не простая это «собачка».

С добрым утром, леди!

Пиши. Андрей.


ОНА. Привет, Андрей. Конечно, не простая собачка: ГОВОРЯЩАЯ! чей это рассказик про собачку, которая умела произносить всего две фразы: ich liebe... ich sterbe? И цирковое начальство не допустило этот номер на арену, усмотревши в нем «декаданс»... Кажется, Зощенко? не помню.

Я никогда не сержусь, Андрей, когда ты мне (с такой спохватывающейся целомудренностью) напоминаешь о том, как было – я люблю об этом вспоминать, украшаю даже иной раз все это – в воображении – какими-то виньетками, деталями, побочными сюжетными линиями, в общем, творчески преобразую действительность. Пиши. Ульяна.