I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание С. к.маковский - н.н. лунину Н.н.пунин - н.м. лунину

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

С. К.МАКОВСКИЙ - Н.Н. ЛУНИНУ

ноября 1914 года. С. -Петербург

Дорогой Николай Николаевич, Вашей статьи* милейшие господа археологи, по-видимому, не по­няли (слишком тонко!), но нашли, что помещению препятствий не встречается. И то слава Богу!

Мне же при чтении вслух она еще больше понравилась. Очень хорош анализ «Положения во гроб». Жаль, что подобно­му же стилистическому разбору Вы не подвергнули еще несколь­ких икон. Вообще, не бойтесь быть многоречивы, ибо нужны э/еи вые слова об иконе, а не ученые справки и цитаты. Посему в статье о позднейших иконах Лихачева* не стесняйтесь много. Между прочим, часть этой статьи с частью репродукций мне бы хотелось поместить уже в сборнике 4-м* (вместе со статьей Мя­соед ова о Нередице).

Жму руку, жду «Рублева»*.

Ваш Сергей Маковский.


С.К.МАКОВСКИЙ - Н.Н.ПУНИНУ

ноября 1914 года. Москва

Дорогой Николай Николаевич, как видите, я остался в Москве несколько дольше, чем предпо­лагал, но это не значит, что дела «Аполлона» можно хоть сколь­ко-нибудь отложить. Наоборот, после моих переговоров с Уш-ковым вопрос о неотложном выпуске номеров еще обострился. Действительно, в такое трудное для подписки время мы, как буд­то «нарочно», запаздываем... Между тем все дело в добром же­лании ближайших сотрудников, от которых в конце концов и за­висит, справимся мы с общим журнальным «кризисом» или нет. Пишу это к тому, что мне крайне нужна Ваша статья о Рублеве к первой книжке 1915 года. Вы говорили мне, что написать ее «недолго». Докажите же это! И тем самым докажете, что, несмот­ря ни на какие события, «Аполлон» жив и выйдет вовремя. Это, не скрою от Вас, чрезвычайно существенно. Что касается до ста­тьи об Анненском*, то, разумеется, очень хорошо, если она на­писана, но если бы почему-либо ее не было, то я с этим поми­рюсь, ибо ждать дольше с № 9 нет никакой возможности. В декабре должны выйти все книжки этого года - во что бы то ни стало.

Другая просьба — статья о Св. Софии* к февральскому но­меру. Не откладывайте и ее!

Был я, конечно, у И.С.Остроухова. Он очень поглощен вой­ной, но иконы приобретать продолжает, и новые его покупки не менее удачны, чем прежние. В особенности - Св. Троица ис­ключительной красоты. (Такой я еще не видывал!) <...>

В художественных делах здесь полный застой; вообще на­строение в Москве серьезнее, чем в Петрограде. Чему способст­вуют беглецы из Польши и, как-никак, тяжелое положение про­мышленности.

Буду обратно в понедельник. Жму руку.

Искренне Ваш Сергей Маковский.


Д.И.КУРОШЕВ - Н.Н.ПУНИНУ

декабря 1914 года. Верный*

Дорогой Николай Николаевич, благодарен Вам очень, что вспомнили обо мне в минуту грусти или меланхолических раздумий. Дымка Вашего письма, хоть и ненадолго, обвеяла мою душу тем знакомым едким узором, по которому я не могу не скучать. Представились синие тени га­шиша, и рука чужим, но хорошо знакомым жестом тянется к невидимому ящичку. «Наше» влечение к красоте не есть ли отрав­ление самым страшным дурманом. Prince Charming [Очаровательный Принц, англ.] в его по­следние минуты — вот образ, который мне чаще и чаще подска­зывает воображение.

Я хотел бы спросить, каким ушел наш Prince Charming — Комаровский? Должны ли мы сохранить в наших сердцах его черты такими, какими они были раньше, или... но это беспо­лезно.

Вы говорите: он был римлянином. Может быть — эпохи де­каданса. Но поэтом он не был, хотя все поэты должны горевать, что его нет. С ним распалось одно из звеньев, связывавших нас с прошлым, с тем прошлым, когда красота стала значить — от­рава духа. Но эта красота пропитала молодость, и всегда мы бу­дем питать нежность к ее едким духам.

Вы вспомнили обо мне в своих блужданиях по прошлому -вспомните ли, когда, подавив меланхолию, снова начнете вгля­дываться в будущее? Мои дороги (конечно, не шоссейные, ибо таких нет на протяжении тысячи верст отсюда) более склонны настраивать меня на раздумья о будущем, чем на мечты о про­шлом. Оно было очень мило, это прошедшее, но пусть блекнет -так нужно, так хорошо. Вперед!.. Хотя и без шпор и хлыста, но вперед! И знаете, что у меня впереди? Удивитесь ли? Хрис­тианство. Я готовлюсь к превращению из язычника в христи­анина и им уже пойду к Византии и мечтаю им войти в Святую Софию. Если Царьград будет наш, то меня смутит это совпадение закона истории с законом моего духа. Но это еще в будущем, и я не имею права на ту мысль, которую поэтому (оцените деликатность) спешу выразить: Ви­зантию не могли понять археологи - они были слишком сухи; ее поняли больше, но все же недостаточно художественные крити­ки, потому что были слишком (или только) эстеты. (Сознайтесь, чем была для Вас «духовность»? Красивым словом для выраже­ния предчувствия какого-то духовного напряжения.) Теперь очередь за третьими. Если бы я был ближе к Вам, я бы позвал Вас (не голосом гордости, но голосом смирения), но боюсь, что Вы далеко. Ведь Вы ищете византизма в современности и, ко­нечно, нашли некоторые признаки. Но духовное напряжение ее направлено лишь на полное подчинение природы. Мы хотим схватить руль всемирного механизма, чтобы направить его в сторону наших желаний. Но эта нищета может показаться за богатство только в эпохи такого оскудения духа, как наша.Если хотите продолжения ~ пришлите письмо. Пока до свидания. Жена благодарит за привет. Курошев.

^ Н.Н.ПУНИН - Н.М. ЛУНИНУ.

декабря 1914 года. Царское Село

Дорогой папочка, вчера пришел ко мне в музей вольноопределяющийся Кашин и сообщил, что может передать тебе письма и вещи, если надо. Мама так скоро собралась, что я не знал об ее отъезде. Ве­чером в день маминого отъезда звоню по телефону: Таня гово­рит, что барыня уезжает на 11 -часовом, я полетел на вокзал, т.к. очень хотелось передать тебе привет и узнать обо всем, но опо­здал только на одну минуту. Вот мы первый раз в жизни встретили без вас праздники. Пошли все трое к Знаменью, потом вернулись, поужинали и за­жгли маленькую елку. Все было по традиции. Зина разложила подарки и сладости на тарелки, позвали нижних, графских. По звонку явились ребята; еще накануне Жене* было предложено спрятать сапог в печку, чтобы Дед мог положить в него игруш­ки; сапог этот тотчас же исчез, и вот в течение всего сочельника Няндра ждал возвращения сапога; вечером, когда их позвали, ему предложили открыть печку, но он боялся, весь дрожал от же­лания и страха, но в конце концов вытащил сапог с игрушками оживленно и долго играл потом с детьми Михаила. Зина с боль­шой важностью раздавала тарелки, но когда ей хотел Федор по­целовать ручку, убежала в гостиную. После того, как елка бы­ла погашена, мы долго еще сидели на диване втроем, говорили о вас, вспоминали, как в детстве учили к Рождеству немецкие стихи... Для нас большой радостью в этот вечер было одно твое письмо, но мы тщательно скрываем это. Дело в том, что мама, уез­жая, запретила вскрывать твои письма, но вышло так, что письмо это было неплотно заклеено и к тому же с местным штемпелем, ну, мы и решили попробовать, письмо поддалось, отклеилось и мы смогли его прочесть. Ты пишешь там о своих наградах; вот об этом-то мы долго и со всяческим интересом беседовали. Поздрав­ляю тебя, дорогой папочка, и страшно радуюсь; маме мы решили ничего не говорить, чтобы не обиделась. Это известие сообщило нашему одинокому празднику большую прелесть и, действитель­но, бьио для нас большим подарком. Вчера Лева и Зина были у Саши, я не мог, т.к. много литературной и спешной работы. Зав­тра у нас Саша, Зоя, Лева и Галя будут обедать, Зина с большой важностью готовится к их приему — дебют ее как хозяйки; вооб­ще, у Зины страшно озабоченный и серьезный вид, позвякивает ключами, насыпает орехи в вазочки, выдает скатерти и проч. Я писал тебе о бесчисленных поклонах от твоих пациентов в Пав­ловске, которых постоянно встречаю в вагоне. Вчера был объявлен призыв новобранцев будущего, 1915 года; совершенно не выяснена роль Саши, но, возможно, что его возьмут; меня, конечно, опять потянут на медицинский ос­мотр и опять забракуют, разумеется.

Войне еще не предвидится конца, но мы мало ее чувству­ем, день за днем идут так быстро, что не успеваешь даже очу­хаться. Вот и томит меня опять страх, что мало времени до эк­заменов, а работы много и музейной и журнальной, то есть заказанной работы, которую необходимо выполнить. Штаты му­зеем уже выработаны и пошли по всем инстанциям, к 16—17-му году будут, не раньше. Для того, чтобы занять при штатах сра­зу видное место, я должен кроме того, что сдать экзамены, еще съездить за границу — в Италию, Турцию, Балканы и Грузию и объехать Россию — Киев, Новгород, Владимир и часть Севера; вот это-то меня и заставляет торопиться. Если бы весной я по­кончил с экзаменами, летом бы отправился по России, а к осе­ни, если война кончится, в Италию. Думаешь обо всем этом, а, в сущности, ничего не известно, так как никто не знает, к чему может привести война.

Любящий тебя Коля.

ДНЕВНИК. 1915 год.

февраля

Ни доверия к самому себе, ни уважения, ни интереса - вот жизнь; кто же скажет, что ей недостает горечи и одиночества, прибавил бы я, ибо истинное одиночество не в отсутствии отца, братьев, друзей или общества, а в том несоответствии, какое может быть между организмом и окружающей средой.

Существуют люди, которым доставляет истинное наслажде­ние не быть такими, как другие; я не могу сказать, что принад­лежу к ним, но я люблю только немногих. Их нет, этих немно­гих, я не нахожу их нигде.

Думаю, что на большинство я произвожу впечатление гор­дого, пустого и сухого. В сущности, только против последнего я протестую, ибо любви, именно любви романтической, беззавет­ной, крылатой, милостивой, даже сентиментальной во мне бес­конечные запасы. <...>