Фельдмаршал Барклай и генерал Багратион
| Вид материала | Документы |
- 1. Орден Святого Георгия Победоносца — высшая военная награда России. Святой Великомученик, 300.24kb.
- Кирило Розумовский" Виконав: учень 8-го „Б", 57.91kb.
- Михаил Илларионович Кутузов великий сын России, величайший полководец, генерал-фельдмаршал, 113.48kb.
- М. И. Кутузов А. П. И. Багратион 10. Александр Андреевич Александров первая в русской, 153.21kb.
- План мероприятий гбоу сош №1244, посвященных 200-летнему юбилею Отечественной войны, 42.81kb.
- Одним из героев Отечественной войны 1812 года был выдающийся русский генерал Барклай-де-Толли, 34.52kb.
- 2-й половины XVIII века под руководством полководцев, 36.23kb.
- Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский выдающийся полководец, талантливый, 45.16kb.
- Кутузов михаил Илларионович (1745-1813), светлейший князь Смоленский (1812), русский, 45.97kb.
- Кутузов михаил Илларионович (1745-1813), светлейший князь Смоленский (1812), русский, 43.5kb.
Данные по Барклаю взяты из Балязина, по Багратиону – из «Багратиона»
| Звание | Багратион | Полки и батальоны Багратиона | Барклай-де-Толли | Полки и батальоны Барклая |
| Прапорщик | В промежутке 1782-1788 гг. | Служил в Кавказском Мушкетерском полку | | |
| Подпоручик или корнет | В промежутке 1782-1788 гг. | Там же | 1778 год | Служил в Псковском карабинерном полку |
| Поручик | | | 1786 год | Там же, потом переведен в Финляндский егерный корпус адъютантом графа Ангальта. |
| Капитан | 1788 год | Там же, на осаде Очакова. | 13 января 1788 года | Адъютант генерал-лейтенанта Ангальт-Бенбургского |
| Секунд-майор | 28 июня 1792 года | Служил в Киевском конно-егерском полку | 6 декабря 1788 года | На осаде Очакова |
| Премьер-майор | 26 ноября 1793 года | Там же, но 4 мая 1794 переведен в Софийский карабинерный полк | Апрель 1790 года | Переведен в Санкт-Петербургский гренадерский полк |
| Подполковник | 15 октября 1794 года | Там же | 1794 год | Командир 1-го батальона Эстляндского егерского корпуса |
| Полковник | 13 февраля 1798 года | «^ В бывшем егерском имяни его полку» | Между 1794 и 1801 | Там же |
| Генерал-майор | 4 февраля 1799 года | Там же | Между 1794 и 1801 | Там же |
| Генерал-лейтенант | 8 ноября 1805 года | Там же | 1807 год | Командир 6-ой дивизии |
| Генерал от инфантерии | 20 марта 1809 года | С 1 июля 1809 – Молдавская армия, с 7 августа 1811 – главнокомандующий Подольской армией, с 16 марта 1812 – главнокомандующий Второю Западною армиею. | 20 марта 1809 года | Главнокомандующий русскими войсками в Финляндии, с 1810 – военный министр. |
Служба Барклая началась несколькими годами раньше, но чины он получал примерно вровень с Багратионом. Дело, видимо, еще в том, что Барклай не сразу вступил в военные настоящие действия. В общем, они шли вровень, а звание генерала от инфантерии и вовсе получили в один день и за одно и то же дело.
Ордена Багратиона: "российских: С-го Апостола Андрея Первозванного, С-го Александра Невского, С-го великомученика и Победоносца Георгия Большого Креста 2-го класса, С-го Равноапостольного князя Владимира Большого Креста 1-ой степени, С-й Анны 1-го класса, С-го Иоанна Иерусалимского, командор золотой шпаги за храбрость, алмазами украшенной
^ Иностранных: Его Римского Королевского Величества Военного Ордена С-го Лазаря и Мориса 1-го класса; королевско-прусских – черного и красного орла" (Багратион, стр.15).
Ордена Барклая: "Российской империи: Святого Апостола Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Святого Георгия I класса, Святого равноапостольного князя Владимира I степени, Святой Анны I класса, и жалованный шпагою, алмазами разукрашенной, орденами королей прусских Черного и Красного Орла, императрицы Австрии Марии-Терезии командор, короля Французского Святого Людовика и Почетного Легиона I степени, шведским орденом меча 1-ой степени, короля Великобритании орденом Бани 1-ой степени, нидерландским Военным орденом 1-ой степени и короля Саксонии орденом Святого Генриха)" (из надписи на обелиске, Балязин, стр. 308).
У Барклая, конечно, сильно больше орденов, но надо заметить, что все иностранные он получил уже после смерти Багратиона. А русские ордена у них почти совпадает, если не считать того, что Барклай был полный георгиевский кавалер.
^ Багратион и Барклай до Бородинского сражения.
1811 год был для России тревожен. Было очевидно, что война с Бонапартом неизбежна. Шли приготовления, но большую часть этого года Багратион оставался не у дел. В начале 1811 года через Барклая-де-Толли Багратион обратился к императору с просьбой об отпуске. Просьба была удовлетворена, но вскоре он был вызван из отпуска и назначен главнокомандующим Подольской армии. В этом назначении положительную роль сыграл Барклай-де-Толли. В начале сентября Петр Иванович вступил в должность. Многие вопросы были на месте неразрешимы, но император запретил ему ехать в Петербург. Тогда Багратион выслал ему план предстоящей кампании. План не был принят. Впоследствии, специалисты, отмечая безусловные достоинства плана, говорили, что все равно в начале 1812 года он уже был неприемлем.
Вскоре армия, находившаяся под его командованием, превратилась во Вторую русскую армию и находилась на западных границах вместе с Первой, под командованием Барклая-де-Толли. В то время большое влияние на императора оказывал барон Фуль, чей проект Дрисского лагеря оказался неприемлемым и доставил немало проблем. По его первоначальным замыслам армия Багратиона должна была зайти в тыл к французам, а армия Барклая – отойти к этому самому лагерю, оказавшемуся непригодным. В общем, русские позиции были невыгодны, но император, слушавший Фуля, не хотел этого осознавать. В начале 1812 года был утверждено "Учреждение для управления большой действующей армией", разработанное Барклаем, что немножко поправило дела, но и в учреждении были недостатки. Главный из них был связан с главнокомандующим, определенным, как "особа, заменяющая императора" (Грибанов, стр. 173).
Вскоре в Санкт-Петербургских ведомостях появилась следующая запись: "военный министр генерал от инфантерии Барклай-де-Толли назначается Главнокомандующим Первой Западной армии, оставаясь и военным министром. Генералы от инфантерии граф Голенищев-Кутузов и князь Багратион утверждаются в звании главнокомандующих - первый Дунайской, а последний – Второй Западной." (Грибанов, стр. 174). Потом главнокомандующим Третьей Резервной армии был назначен Тормасов. Вот и появилось четыре главнокомандующих, а кто из них был главнее – непонятно. Похоже, что сам Александр не отказывался от мысли стать им. Вскоре император с большой свитой выехал в Вильно, как утверждалось, смотреть войска. Его приезд еще более все запутал. По учреждению приезд императора слагал с главнокомандующего полномочия, если не было особого приказа. Особого приказа не было, но Александр называл Барклая-де-Толли главным распорядителем войск, а тот говорил, что всего лишь исполнитель воли императора. К тому же, с императором приехал свой штаб, многие в котором не любили Барклая. Да еще вдобавок император имел свою собственную агентурную сеть, кроме агентуры Барклая. Итак, не было ни четкого главнокомандующего, ни, что еще хуже, четких планов, да еще и царь мешался под ногами.
Багратион получил более или менее ясные приказания о действиях только за девять дней до начала вторжения. Князь, встревоженный таким положением, обратился с двумя критическими письмами к царю, но они остались без ответа.
11 июня 1812 года первые французы переправились через Неман. Война началась абсолютно банально. Один из очевидцев описывает это так: "В первом часу пополуночи за рекой Неманом можно было слышать постоянный и необычайный шум и движение … Совершенно неожиданно в шестом часу утра авангард войск французских и польских вошел в город и выстроился на плацу" (Тарле, стр. 50). Это не было, естественно, неожиданностью. В начале июня Барклай указал императору, даже в каком месте будет перейден Неман. Но в тот день, когда начальник барклаевской агентуры Санглен указал Александру на то, что войска переходят Неман, у императора был бал и он не собирался его отменять и давать какие-либо указания. Только когда бал закончился, император объявил о том, что война началась, так что подобные задержки – не вина военного министра. И это было при том, что император уже около года ясно осознавал, что нападения не избежать. И тогда только были даны Барклаю и Багратиону первые приказы, которые они поспешили выполнять.
Царь выехал из Вильно, оставив Барклая-де-Толли командовать, но приказав посылать ему копии всех донесений. И стал давать приказы всем генералам и главнокомандующим, минуя военного министра. От такого руководства был опять же только вред. Император настаивал на отходе Первой армии к Дрисскому лагерю, хотя о нем отзывались дурно все, а Барклай писал: "Я не понимаю, что мы будем делать с нашей армией в Дрисском укрепленном лагере. После столь торопливого отступления мы потеряли неприятеля совершенно из виду и, будучи заключены в этом лагере, будем принуждены ожидать его со всех сторон" (Балязин, стр. 156). Армия Наполеона также стояла тремя корпусами. Первый был лицом к Барклаю, второй – к Багратиону, а третий должен был не допустить соединения Первой и Второй армий, что, как мы увидим позже, не удалось. 12 июня Барклай дал такую директиву Багратиону: " Так как все неприятельские силы сосредоточены между Ковною и Меречем, а сего числа ожидается переправа неприятеля через Неман, то государь император повелеть соизволил сообщить для соображения вам:
1. Платову предписано сосредоточить около Гродно и идти неприятелю во фланг.
2. Армия, вверенная нам, должна способствовать сему действию, обеспечивая тыл корпуса Платова.
3. …"(Багратион, стр. 161).
16 июня Наполеон занял Вильно, прервав прямое сообщение между Первой и Второй армиями. То, что но не нашел русских войск, сильно его рассердило. Жолли, полковник французской армии и участник похода в Россию, писал: "Глазам своим не верил Наполеон, когда увидел, что дефилеи покинуты русскими, и его авангард прошел их беспрепятственно. Это обстоятельство довело императора до бешенства, с его губ посыпались на русских обвинения и угрозы, за то, что они не только не уязвимы, но и невидимы … все-таки надо было воспользоваться отступлением русских и Наполеон… вошел в Вильну" (Недаром…, стр. 36).
Против шести дивизий Багратиона Наполеон двинул одиннадцать, а против двенадцати барклаевских – семнадцать. Так что если Барклай поначалу и думал о большом сражении у границ, то эти мысли быстро его оставили. Более четырехсот тысяч французских войск против этак ста тринадцати тысяч русских, которые оказались в Смоленске после соединения обоих армий.
Первая армия, покинув Дрисский лагерь, отступила к Витебску, надеясь там соединиться со Второй. Но Багратион о планах Первой армии знал плохо, в первых своих письмах Барклаю-де-Толли он просил разрешения атаки, но потом понял необходимость отступления и провел его. В своем первом отношении Барклаю по поводу отступления он пишет: "Естьли бы 2-ая армия оставалась в первом ее состоянии, я бы мог, нанося часто вред неприятелю, уничтожать его и в случае нужды избирать безопаснейший путь отступления" (Багратион, стр. 162). Отступление было нелегким, но Багратион проявлял постоянную заботу о солдатах и местных жителях. Потом он запрещает солдатам снимать с военнопленных знаки отличия. В одном из его приказов говорится: " Для сохранения здоровья нижних чинов нужно наблюдать
1-е, чтобы люди в жаркое время более отдыхали, а шли бы утром и вечером;
^ 2-е, винную порцию давать перед обедом и ужином, но никогда натощак
3-е, занимая биваки избегать сколь возможно болотистых и мокрых мест
…объявляю, что первый, кто будет найден и обличен в каком-нибудь насильственном поступке против жителей, будет расстрелян, а начальник роты, эскадрона или сотни разжалуется в рядовые" (Багратион, стр. 183).
Из другого: "Узнал я, что наши войска во время того, как берут военнопленных, срывают с них ордена и бросают или оставляют у себя. Имея уважение к храбрости каждого военного чиновника, я щитаю, что лишать его награды … и непростительно, почему сим подтверждается впредь с пленных знаков отличия не снимать" (Багратион, стр. 207).
Через пять недель армия Багратиона вышла к Смоленску на соединение с армией Барклая. В ходе отступления прошло несколько боев, и французы дважды потерпели поражение, под деревнями Мир и Салтановка. Бой под Салтановкой был жесток и кровопролитен. О нем писал в своем донесении Багратиону Раевский, чей корпус провел этот бой: "…многие штаб-, обер- и унтер-офицеры, получа по две раны, перевязав оные, возвращались в сражение, как на пир. В сей день были все герои…" А про бой при местечке Мир Платов доносил: "У нас урон велик, но не велик по сему редкому делу, так что грудью в грудь" (Багратион, стр. 186). Но в донесении Александру о необходимости атаковать Багратион пишет, что "урон с нашей стороны очень мал" (Багратион, стр. 189). Подобных донесений было как минимум два, и еще Аракчееву писал он на ту же тему. Хотя и его подначивал подобными письмами Ермолов, начальник штаба Первой армии. То же самое Багратион пишет и самому Барклаю: "Я уверен, что дух и любовь к отечеству обязывают вас также думать, что первая армия должна немедленно атаковать решительно неприятеля" (Багратион, стр. 195). Но прорваться к Могилеву Багратиону не удалось.
В Петербурге почти не было информации с театра военных действий, и только в начале июля появилось сообщение о том, что "князь Багратион продолжает движение, ему предписанное" (Грибанов, стр. 183). Из-за скудости сообщений в городе начала возникать паника. Начали создавать ополчение, возглавленное Кутузовым.
Многие солдаты чуть не боготворили своего начальника. Паскевич, участник боев, писал об отступлении к Смоленску:" Достопамятное отступление нашей армии против непомерно сильнейшего числом Наполеона служит бесспорным доказательством превосходства русских войск. И армия была всем обязана главнокомандующему, князю Багратиону. Он умел вселить в нас дух непобедимости. Притом мы дрались в старой России, которую нам напоминала всякая береза, у дороги стоявшая. В каждом из нас кровь кипела. Во время дела раненые офицеры, даже солдаты, сделав кое-как перевязку, спешили воротиться на свои места" (Недаром…, стр. 46).
Барклай тем временем встал в Полоцке, и тогда сумел уговорить императора, что он будет полезнее в Петербурге, чем при армии. Именно тогда сказал Александр I свою знаменитую фразу Барклаю-де-Толли: "поручаю вам свою армию, не забудьте, что у меня второй нет" (Балязин, стр. 166). Но даже тогда он не назначило его четко главнокомандующим. Дальше Барклай поспешил в Витебск, и опоздай он часов на двенадцать, и соединение армий стало бы невозможно. Далее он узнал, что Багратион вступил в Могилев, а потом узнал, что это – неправда. К Барклаю приближалось много неприятеля, он понимал, что не сможет выиграть бой, но все же остановился и стал готовиться к сражению. Он пытался оттянуть на себя как можно больше вражеских сил, чтобы облегчить Багратиону задачу. Он не хотел давать под Витебском крупного, генерального сражения, но делал вид что хочет. Маневр удался, и Барклай спокойно отступил к Смоленску, но многие этим были недовольны. Багратион пришел почти в ярость. В своем отношении Барклаю по поводу отхода того от Витебска он всячески упрекает главнокомандующего и пишет ему: "Я всегда был тех мыслей, что никакое отступление не может быть выгодным для нас, а теперь каждый шаг наш во внутрь России будет новым и более неотложным бедствием отечества" (Багратион, стр. 216). Но Барклай отвечал ему спокойно и вскоре послал примирительное письмо (см. ниже). Витебск был занят, но Наполеон сильно недоволен тем, что русская армия опять исчезла.
22 июля в Смоленске Первая и Вторая армия соединились. Это было крупным стратегическим поражением французов, являющимся заслугой, как Багратиона, так и Барклая-де-Толли. В это время кроме войны с французами Багратиону приходилось практически воевать с императором, засыпавшими его приказами и рескриптами, от действия по которым ничего хорошего не было бы.
В этот момент возникла особенно сильная неприязнь между Багратионом и Барклаем-де-Толли. Последний, не зная истинного положения дел Второй армии, упрекал первого в нерешительности и трусости, Багратион тоже в долгу не остался. Летели кляузы друг на друга в Петербург. Слов не выбирали, и особенно преуспел в этом Багратион. Усугубляло это положение еще и то, что так и не было понятно, кто же здесь главнокомандующий. Чином они были равны – два генерала от инфантерии, но был момент, когда Барклай был под командованием Багратиона, и не надо бы наоборот. Но вроде как император оставил армию Барклаю… А еще был Тормасов, старше их по производству… Барклай писал об этом: "Еще ни один полководец ни в одной армии не находился в таком крайне неприятном положении, как я. Каждая из обеих соединенных армий имела своего особого главнокомандующего … Правда, я имел право в качестве министра отдавать приказы, но я не решался воспользоваться этим правом … Я принуждал себя льстить его (Багратиона – Ю.С.)самолюбию. Одним словом, я был принужден играть такую роль, которая была не по мне, которая противоречила и моему характеру, и мои чувствам" (Недаром, стр.48)Ситуация разрешилась в Смоленске, когда Багратион подчинил себя Барклаю, за что достоин всяческого уважения. Они даже, будто бы, примирились. За несколько дней до соединения Барклай написал Багратиону: ""Мы, может статься, оба не правы, но польза Службы, Государя и Отечества нашего требуют истинного согласия между нами, коим вверено командование армиями "(Грибанов, стр. 191). Багратион ответил ему: "… имею честь ответствовать, что вашему желанию я охотно повинуюсь. Рад был Вас всегда любить и почитать и к Вам был расположен, как самый ближний, но теперь Вы меня более убедили вашим письмом и более меня к себе привязали. Следовательно, не только мир между нами, но прошу тесную дружбу, и тогда нас никто не победит "(Багратион, стр. 217). Насчет никто не победит, Багратион, наверное, был прав, два такие разные по натуре, они бы друг друга уравновесили, но все было не так просто, и после оставления Смоленска они опять поссорились. Потому что Багратион перед самым соединением писал Барклаю: "Идти на него, теперь, я полагаю, идти почти наверное. Вся армия и вся Россия того требуют" (Багратион, стр. 218).
А ведь совсем недавно Барклай писал императору: "Отношение мои с князем Багратионом наилучшие. В князе я нашел характер прямой и полный благороднейших чувств патриотизма. Я объяснился с ним относительно положения дел, и мы пришли к полному согласию в отношении мер, которые надлежит принять. Смею даже заранее сказать, что доброе согласие установилось, и мы будем действовать вполне согласно" (Балязин, стр. 178). И в донесениях от Багратиона встречались даже такие фразы, как "Впротчем делайте, как вы лучше знаете" (Багратион, стр. 223).
В Смоленске Барклай официально призвал к партизанской войне в обращении, где он призывает брать пример со смоленских партизан, которые "вооружившись в домах своих с мужеством, достойным имени русского, карают злодеев без всякой пощады" (Балязин, стр. 179). На военном совете в Смоленске Барклай предложил силами первой армии ударить по корпусу Богарне, а Вторую оставить в Смоленске для наблюдения за неприятелем и защиты дороги на Москву. Армии двинулись в наступление, но Наполеон ринулся к Смоленску, но дивизия практически из новобранцев Неверовского смогла его сдержать. 4 августа начались бои за Смоленск, а днем подошли Барклай и Багратион. К вечеру обе армии собрались к Смоленску, то не вошли в него. Про бои Левенштерн, адъютант Барклая писал, что это был "настоящий ад, Генерал Барклай, бесподобный в таких случаях, по-видимому, вовсе не думал об опасности, которой он подвергался, и отдавал приказания с величайшим хладнокровием" (Балязин, стр. 184). Бои были ожесточенными.
Генерал Тучков 3-й, попавший в плен, записал свою беседу с Наполеоном, которого тактика Барклая, которую он не понимал, уже довела до белого каления.
Дедем, французский генерал писал о еще одной проблеме французов "Вся переписка французских генералов в первый период кампании наполнена заботами о продовольствии и жалобами на недостаток его. Счастливый захват какого-нибудь магазина прежде, чем русским его удавалось уничтожить, являлся событием едва ли не более важным, нежели успех, одержанный над неприятелем" (Недаром…, стр. 47).
Армия вышла на Московскую дорогу. Группа генералов, полагающих, что генеральное сражение нужно давать здесь, явилась к Барклаю. С ними пошел и Константин Павлович. Он заявил, что армия желает сражаться, и император – тоже. Тогда Барклай сказал, что если великий князь так уважает волю императора, то пусть едет к государю и передаст ему срочные депеши. Константин закричал, что он – не фельдъегерь, но Барклай настаивал на своем. Тогда ему крикнул великий князь: "Немец… изменник, подлец, ты предаешь Россию!" (Балязин, стр. 191). Некто Жиркевич, видимо, воевавший в то время описывал это так: "Ропот был гласный, но дух Барклая нимало не колебался, и он хранил одинаковое хладнокровие; только из Дорогобужа он отправил великого князя с депешами к государю, удостоверив его, что этого поручения по важности, он никому другому доверить не может. Великий князь, как говорят, рвал на себе волосы, сравнивал свое отправление с должностью фельдъегеря. В этом случае Барклая обвинять нельзя. Трудно повелевать над старшими себя и отвечать за них же". (Недаром…, стр. 65). И это уже, между прочим, не первое уважительное упоминание подчиненного о Барклае-де-Толли, так что его не только проклинали.
В то же время Багратион писал Аракчееву: "Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной … Я лучше пойду солдатом, в суме воевать, нежели быть главнокомандующим и с Барклаем" (Балязин, стр. 192). Или вот еще: "Я никак вместе с министром не могу. Ради Бога пошлите меня куда угодно … а здесь быть не могу, и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет. … Я думал истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что служу Барклаю. Признаюсь, не хочу. "(Багратион, стр. 226). Насчет главной квартиры он был прав, но не Барклай был тому виной и сам от этого немало страдал, как будет важно ниже. Войска отступали дальше. Багратион и Барклай поссорились окончательно.
К этому моменту отношение к Барклаю стало тяжелым уже повсюду, и император был вынужден заменить его. Русские войска возглавил Кутузов, предложенный специальным советом. Хотя император очень этого не хотел. Существуют даже свидетельства, что он сказал об этом: "Общество желало его назначения, я его назначил; что до меня, то я в этом умываю руки" (Недаром…, стр. 73). Многие были этому рады, но Багратион был опять недоволен: "Слава Богу, довольно приятно меня тешут за службу мою и единодушие: из попов да в дьяконы подался. Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай "(Балязин, стр. 196). А сам Барклай писал жене так: "Что касается назначения князя Кутузова, то оно было необходимо, так как император лично не командует всеми армиями; но счастливый ли это выбор, только господу богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления" (Балязин, стр. 196). Пушкин об этом выразился так: "Минута, когда Барклай был принужден уступить начальство над войсками, была радостной для России, но тем не менее тяжела для его стоического сердца" (Недаром…, стр. 72). От себя хочется добавить, что скорее не менее, а более тяжела. Внешне Барклай сдал командование спокойно, хотя был, конечно, обижен. Вначале Кутузов продолжил политику Барклая, отступая. И очевидец событий полковник Маевский писал об этом: "Никто не ропщет, никто не упрекает Кутузова, и пламенный Багратион принимает это, как необходимость, как благоразумие, за которое Барклая назвал бы изменником" (Балязин, стр. 198). Но вынужден был сложившимися настроениями дать генеральное сражение. И для этого было выбрано отнюдь не лучшее место – Бородинское поле.
^ Бородино и то, что за ним последовало.
22 августа 1812 года армия заняла свои позиции на Бородинском поле. Кутузов написал в столицу: "позиция одна из наилучших, какую на плоских местах только найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства" (Грибанов, стр. 195). Поле было обширно и расположено между Новой и Старой Смоленскими дорогами. В центре – деревня Семеновская, севернее – Бородино и Горки, на западе – Шевардино, на юге – Утица (см. иллюстрацию). Левый фланг упирался в Шевардино. На левый фланг Кутузов поставил Багратиона. Главный удар Наполеон направил именно туда. Там был на скорую руку выстроен редут. Южнее деревни Семеновской находились флеши, получившие название Багратионовых. Главные силы русских стояли на правом фланге, возле Новой Смоленской дороги, и возглавил их Барклай. Позиция ему не нравилась. Бывший вместе с ним Санглен писал: "Барклай противился этому и находил Колоцкий монастырь (расположенный рядом, на краю Бородинского поля) для этого удобнее … но благой совет этот не был принят, потому что был подан Барклаем" (Балязин, стр. 200). Хотя Барклай вообще не хотел давать Бородинское сражение, а также советовал Кутузову поставить больше сил на левый фланг.
Ночь Барклай провел плохо, много писал, в том числе, возможно завещание. Видевшие Барклая в Бородинском бою говорили, что он хотел умереть. Федор Глинка писал: "С ледяным спокойствием оказывался он в самых опасных местах сражения. Его белый конь был виден даже в клубах густого дыма. Офицеры и даже солдаты, указывая на Барклая, говорили: "Он ищет смерти" "(Балязин, стр. 202). Не нашел. Хотя под ним были убиты четыре лошади, и рядом погибло два адъютанта. О его поведении писал Левенштерн: "После дела при Бородинском мосте генерал Барклай спустился с моста и объехал всю линию. Ядра и гранаты буквально взрывали землю на всем пространстве. Барклай проехал таким образом перед Преображенским и Семеновским полками" (Балязин, стр. 205). А участник Бородинского сражения, Михайловский-Данилевский, добавлял: "Уже несколько недель не приветствовали его войска, но в Бородине от каждого полка гремело ему: "Ура!" "(Балязин, стр. 205).
До полудня с шести часов левым флангом было отбито семь французских атак. Шевардинский редут был занят французами еще до сражения. Картина была страшная. Н. Ф. Глинка, находившийся на левом фланге, писал: "Груды трупов, человеческих и конских, множество действующих и подбитых пушек, разметанное оружие, лужи крови, тучи дыма – вот черты из общей картины поля Бородинского" (Грибанов, стр. 196). Барклай пытался следить за делами на левом фланге. Был там сам и постоянно посылал подкрепления.
В восьмой атаке французов Багратион был ранен, пытался продолжить командование, но потерял сознание. Его доставили на перевязочный пункт, где он встретил раненого адъютанта Барклая-де-Толли, Левенштерна. Багратион, несмотря на свое тяжелое состояние, попросил уверить Барклая в его искреннем уважении и сказал: "Передайте Барклаю, что теперь он решает судьбу боя. До сих пор все идет хорошо. Да сохранит его Бог" (Балязин, стр. 206). Но ранение Багратиона сильно расстроило 2-ую армию и понизило ее боевой дух. Командование над ней принял Дохтуров. Дальше бой шел с попеременным успехом, многие геройствовали. Горячих мест было много – семеновские флеши, батарея Раевского… Полный и подробный отчет о сражении был составлен Барклаем. Но в нем он умолчал о собственном участии в деле, о том, что повел в бой кавалерию и рубился вместе со всеми. С лошади он сошел только ночью. Сражение утихло, и по свидетельству Левенштерна никто из русских не считал этого сражения проигранным (Балязин, стр. 211). Французы же наоборот писали, что "Никакое бедствие, никакое проигранное сражение не сравняется по ужасам с Бородинским полем, на котором мы остались победители" (Недаром…, стр. 96). Но тогда они еще не знали цифру потерь. По официальным данным французы потеряли 47 тысяч солдат и офицеров и 49 генералов. Русские же потеряли 45600 солдат и офицеров. Но Наполеон не вводил в бой резервы, а в русской армии в бою участвовали все. И Кутузов дал приказ об отступлении, хотя все готовились к новому бою.
Когда Барклай узнал об отступлении, то впервые в жизни самообладание изменило ему, и он стал дурно отзываться о Беннигсене, которого считал главным виновником. Истинных причин отступления и потерь генерал еще не знал. Отходили к Москве, хотя Барклай хотел отходить к Калуге, которую для этого готовили.
За Бородино были награждены многие, но только Барклай получил орден Георгия 2-й степени. А Багратион…
Багратиона повезли в Москву, а затем в Симы, имение Голицыных. Когда ему предложили ампутацию ноги, то он возмутился, сказав, что это надолго выведет его из строя и лишить возможности "быть полезным угнетаемому отечеству" (Грибанов, стр. 199). Еще в Москве он направил рапорт Кутузову о награждении отличившихся и переживал о том, что не может предоставить всех сведений: "А как о прочих отличившихся по армии высочайше мне вверенной. Не мог я, за отъездом моим для излечения раны, собрать подробных сведений, то долгом поставляю покорнейше прочить вашей светлости о награждении и сих сделать ваше рассмотрение" (Багратион, стр. 243). От ранения он очень страдал, лечение не помогло, и 12 сентября Багратион умер.
В то время в Петербурге император приказал выделить Багратиону деньги в связи с ранением, а сестре, Екатерине Павловне, написал, что "отчасти причиной наших неудач" были "крупные ошибки" Багратиона, который "о стратегии и понятия не имеет" (Грибанов, стр. 201). О смерти полководца император еще не знал. Генерал Сен-При рапортовал ему об этом: "С горестным сокрушением сердца осмеливаюсь донести вашему императорскому величеству, главнокомандовавший 2-ою Западною Армиею генерал от инфантерии князь Багратион, после полученной им 26 минувшего августа на поле сражения у деревни Семеновской жестокой раны в левую ногу, волею божиею сего сентября 12-го числа по полудни в 1-ом часу скончался Владимирской губернии, в селе Симах, принадлежащем генерал-лейтенанту князю Борису Голицыну "(Багратион, стр. 244).
В склепе, в имении Голицыных, где его похоронили, была сделана надпись: " Князь Петр Иванович Багратион, находясь у друга своего князя Б. А. Голицына, в селе, получил высочайшее повеление быть Главнокомандующим 2-ой Западной армией. Из села Симы отправился к оной и, будучи ранен в деле при Бородине, прибыл опять в Симу, где и скончался" (Грибанов, стр. 202).
О Бородинском сражении Кутузов писал, что это "кровопролитнейшая из всех тех, которые в новейших временах известны" (Грибанов, стр. 203). Но перед этим люди, узнав о сражении, ликовали. Отступление, наконец-то, кончилось. Была битва. Но Москва была оставлена, и ликование исчезло. О смерти Багратиона было сообщено по-тихому только через полтора месяца после его смерти. Но по-тихому не получилось.
Но что же было с армией и Барклаем-де-Толли после Бородина, когда началось отступление?
^ Заключительная часть войны и заграничный поход. Барклай.
По свидетельству Левенштерна "на следующий день, благодаря распорядительности генерала Барклая наше отступление совершилось в величайшем порядке" (Балязин, стр. 215). Но сам же Михаил Богданович писал, что "сие отступление, почти под стенами Москвы, исполнилось в величайшем расстройстве" (Балязин, стр. 215). Балязин считает, что Левенштерн более прав, так как Барклай в то время был болен лихорадкой, мысли его мучили, и на каждом шагу он видел следы бездействия ненавистного ему Беннигсена, которого, по словам генерала "во время марша невозможно было найти" (Балязин, стр. 215).
Когда армия подошла к Москве и стала на позицию, выбранную Беннигсеном, то Барклай и Дохтуров сочли ее крайне неудовлетворительной. Выслушав его, Барклай начал военный совет, известным под названием "Совет в Филях". Спор его состоял в том, защищать ли Москву или сдать и сохранить армию, пытаясь защитить остальное отечество, так как у Москвы хорошей позиции нет, и войска переставлять уже поздно. Кутузов принял вторую точку зрения - точку зрения Барклая, и Москва была сдана. Отступление организовал Барклай. Левенштерн писал об этом так: "Дисциплина, введенная в армии генералом Барклаем, соблюдалась столь строго, что по улицам Москвы не бродило ни одного солдата, несмотря на то, что мы находились всего в двух верстах от города … Благодаря этим мерам войска… выступили из города в величайшем порядке" (Балязин, стр. 223).
Но со 2-го до 9-го сентября отступающие войска видело зарево – зарево московского пожара. О'Миэра, врач Наполеона, описал его так: "Это было огненное море, небо и тучи казались пылающими, горы краснаго крутящагося пламени, как огромные морския волны, вдруг вскидывались, подымались к пылающему небу и падали затем в огненный океан. О! Это было величественнейшее и самое устрашающее, когда-либо виданное человечеством!" (Недаром…, 140). Немало в истории Отечественной войны таких вот самых-самых, и Бородино, и Московский пожар…
За это время русская армия так успела оторваться от Наполеона, что, когда она повернула к Тарутину, то Наполеон дней десять не знал, где она находится. Тарутинский маневр вошел в историю – русская армия прикрыла собой города с оружейными заводами и готовила удар на важнейшие коммуникации французов, а Барклай теперь уже поссорился с Кутузовым. Михаил Илларионович написал в Петербург письмо, где объяснял сдачу Москвы "потерею Смоленска и тем расстроенным совершенно состоянием войск, в котором я оные застал" (Балязин, стр. 225). Барклай оценил, правда, маневр Кутузова, но потом заболел лихорадкой и ушел в отпуск по болезни. Перед отъездом он пишет письмо к императору и Кутузову, указывая последнему на недостатки в армии, находящейся под руководством Михаила Илларионовича.
Поездка Барклая-де-Толли к себе в имение была безрадостной. Его карету закидывали камнями и кричали, что он изменник. Он пишет несколько писем царю и Кутузову, объясняя свои действия во время войны. Ему приходится оправдываться. Но свое объяснение Михаил Богданович просит опубликовать, что не было сделано. В своих записках он пишет, в основном о том, что армия действовала по плану, не им одним принятом, а так же это был единственный способ бороться с противником. Через какое-то время Александр пришлет ему письмо, неявно приказывая вернуться в армию, и полубольной Барклай выедет в Петербург. Нездоровым он прибыл и в армию в Вильно.
К тому времени французские войска были уже изгнаны из России, но Александр хотел окончательно разгрома Наполеона. Когда русская армия дошла до Плоцка и Данцига (Гданьска), Барклай все еще бездействовал и ехал при Главной Квартире. Он написал еще одно объясняющее письмо, и Михаил Богданович был назначен командующим 3-ей армией, самой малочисленной. Но Барклай все равно был рад. Армия досталась ему, требующая реорганизации, но Кутузов сказал, что сейчас не время и послал его на осаду Торна. Осада и взятие Торна отличалась малым уроном среди русских. За эту операцию Барклай-де-Толли получил алмазные знаки к ордену Александра Невского. Он со своей армией отправился дальше. А в это время умер Кутузов. Командующим был назначен Витгенштейн. После битвы под Лейпцигом у Лютцена армия Барклая подошла к основным силам. Пошли бои, он выиграл битву под Кенигсвартом и сыграл решающую роль в сражении под Бауценом. После этого его назначили командовать первой колонной. Второй колонной командовал сам главнокомандующий, после чего стали ходить различные слухи. Престиж Витгенштейна упал, и подпоручик свиты его величества Хомутов писал: "…Мы все ретируемся. В армии беспорядок, Витгенштейн потерял голову, прочие генералы сами не знают, что делать, все хотят командовать, все хотят умничать, отчего страшная сумятица… Говорят Барклай-де-Толли будет сделан главнокомандующим" (Балязин, стр. 252). Что и произошло. 17 мая Барклай получил новое назначение. За два месяца перемирия он привел армию в сравнительный порядок.
Против Наполеона боролась уже не одна Россия, но целый союз стран. Барклай находился в самой большой армии, Богемской, под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга. Там Михаил Богданович командовал русско-прусским резервом в 126 тысяч человек. Другими двумя армиями командовали фельдмаршал Блюхер и наследник шведского престола Карл Юхан Бернадот. Говорили, что 1812 году Александр I предлагал Бернадоту командование русской армией, но тот отказался.
Далее были бои под Дрезденом и победа под Кульмом, за которую Барклай получил орден Георгия I степени (за эту войну подобный орден был только у Кутузова) и высшим австрийским орденом - Командорским крестом Марии-Терезии.
В бою при Лейпциге, в так называемой "битве народов", в результате которой и с той, и с другой стороны погибло около 80 тысяч солдат, он отличился. За эту битву Барклай-де-Толли получил графский титул, как было сказано "за заслуги в четырехдневном достославном сражении при Лейпциге и новые опыты личного мужества" (Балязин, стр. 292). Далее началось преследование Наполеона. Барклай по-прежнему шел в Богемской армии и командовал там ее половиной, второй колонной, пошедшей на Наумбург, потом во Франкфурт-на-Майне, через Рейн и в Базель в Швейцарии. Это было 1 января 1814, год спустя после перехода русскими Немана. Началась совсем заключительная часть похода - война на территории Франции.
Барклай командовал второй частью резерва. На союзников напали при Бриенне, Наполеон смог победить и заставить их отступить на шесть верст к Ла-Ротьеру. За победу при Ла-Ротьере Блюхер и Барклай получили по золотой шпаге с алмазами. После вступления в Бриенн на совещании русского царя, прусского короля, Шварценберга, Блюхера и Барклая, было решено двигаться дальше, к Парижу. Далее война шла с переменных успехом, но 13 марта произошло одно из последних сражений кампании – Битва при Фер-Шампенуазе. Оттуда до Парижа было ближе, чем от Бородина до Москвы. В сражении Барклаю принадлежала решающая роль. После победы путь на Париж был открыт. Париж был занят 18 марта. В этом сражении Барклай тоже сыграл рольне самую маленькую. После распространения слухов о капитуляции Парижа в воспоминаниях офицера Хомутова, разыгралась такая сцена. Александр I при виде Барклая закричал: "Михаил Богданович! Поздравляю вас фельдмаршалом!" (Балязин, стр. 280).Итак, Барклай стал фельдмаршалом, 2 апреля стал главнокомандующим Силезской армии, отдав прежнюю должность Константину Павловичу. От шведского короля получил орден Меча I степени.
После поездки в Англию Михаил Богданович вернулся во Францию, перед ним стояла задача вернуть войска в Россию, что тоже было не так легко. Многие из них желали остаться там. Однако летом 1814 года русские войска двинулись назад. Барклай командовал 1-ой армией с Главной квартирой в Варшаве. Там он начал сильно болеть. Хотел в отставку. Но не пустили.
После бегства Наполеона с Эльбы Барклай выступил во Францию через Галицию. Но они были еще на марше, когда Бонапарта разгромили при Ватерлоо армии Веллингтона и Блюхера. Русские войска вновь разместились во Франции, но делать им там было нечего, и надо было уходить. Но перед уходом Александр устроил большой парад и смотр войск. За образцовое состояние армии император произвел Барклая-де-Толли "в княжеское Российской империи достоинство" (Балязин, стр. 292). Да уж… Графа ему дала за Лейпциг, фельдмаршала – за взятие Парижа, а для князя достаточно оказалось одного большого парада. Награды на него сыпались одна за другой. Людовик XVIII наградил его орденом Почетного Легиона I степени, король Нидерландов Вильгельм I – орденом Святого Вильгельма, король Саксонии Фридрих-Август I – орденом Святого Генриха, а принц-регент Великобритании – орденом Бани I степени. Муниципалитет Лондона прислал ему шпагу, украшенную бриллиантами. И все это, как справедливо замечает Балязин, через три года после того, как он искал смерти в Бородинском сражении и ехал под градом камней по улицам Калуги
В начале 1815 года Барклай с триумфом вернулся в Петербург. Штаб 1-ой западной армии переехал в Могилев.
13 мая 1818 года фельдмаршал Барклай-де-Толли умер по дороге в Чехию, на лечение.
^ Семейная жизнь полководцев.
Барклай. 22 августа 1791 года Барклай женился на своей двоюродной сестре Елене Августе Элеоноре фон Смиттен., из детей, родившихся у них, выжил только один сын – Эрнст Магнус Август. Еще в доме Барклаев воспитывалось три кузины Магнуса и неродная им девочка Лина. Любимицей его была племянница Кристель.
Когда Барклай был ранен при Прейсиш-Эйлау, его жена Елена Августа и приемная дочь Каролина приехали к нему. Когда пришел личный хирург Александра, Каролина помогала ему при операции.
Жена сопровождала Барклая почти повсюду, но по поводу его, казалось бы, счастливой, семейной жизни, Ермолов писал: "Семейная жизнь не наполняла всего времени уединения: жена не молода, не обладает прелестями, которые могут долго удерживать в некотором очаровании, все другие чувства покоряя" (Балязин, стр. 159).
Всю свою жизнь Барклай, видимо, имел хорошие отношения с женой, так как практически во всех случаях посылал ей письма с описанием событий, происходивших с ним. Известно, что арендуемое им загородное имение Барклай называл Еленсбергом в честь жены.
В общем-то, как и у Багратиона, у него никогда не было много денег. Когда для лечения ему император выдал 100 тысяч рублей, то было решено, что за границу поедет не только Михаил Богданович, но и его жена, сын Магнус, любимица Кристель и племянник с племянницей Елены Августы. Большинство денег предполагалось потратить на обучение Кристель за границей.
После смерти Барклая император предложил перенести его тело в Казанский собор, но Елена Августа отказалась, оставив его там, где хотела умереть она. Ее желание исполнилось, и в 1828 году она была похоронена рядом с мужем. Недалеко – их сын Магнус.
Багратион. Багратион женился в сентябре 1800. Но и тут не обошлось без экстравагантных выходок Павла. Дело было в том, что молодая красавица Екатерина Павловна Скавронская заинтересовалась Багратионом. Первые попытки познакомиться не удались, но зато потом Багратион влюбился безнадежно, а Екатерина Павловна дала ему понять, что на взаимность рассчитывать нечего. Об этом узнал Павел, и решил устроить судьбу генерала. Он велел Скавронским прибыть во дворец, причем Екатерине Павловне – в свадебном платье. И объявил ей и Петру Ивановичу о желании присутствовать на их свадьбе. 2 сентября 1800 года они были повенчаны. Его медовый месяц прошел в Гатчине пополам с парадами. Отношения с женой и с ее родственниками не сложились, особенно когда они вернулись в Петербург. Екатерина Павловна при первой возможности уезжала за границу.
Судя по письму А. Я. Булгакова (Грибанов, стр. 71), Багратион собирался с ней в Италию. Но, видимо, она уехала одна. Да еще вдобавок Багратион запутался в деньгах. Сам он в быту был достаточно скромен, но расходы жены… В год он получал 2280 рублей, а только по счету от купца Устинова в июле с него причиталось 1182 рубля. В 1801 у него был долг в 80000 рублей. Так что он продал казне наградные деревни, но это не спасло. Долги за ним так и тянулись, несмотря на награды.
И дальше, после 1805 он в семейной жизни по-прежнему счастлив не был – жена жила в Дрездене, вызывая слухи.
В 1807 она жила в Вене…
В 1808 году поверенный жены в делах, Боголюбов, занимался приведением в порядок ее запутанных финансовых дел. В ее кругу виновником всех несчастий считали Петра Ивановича, и ее мать графиня Литта заявила, что не будет иметь с ним никаких дел. В это время Багратион получил специальные наградные деньги от правительства за победы и попытался уладить семейные и денежные дела. Встречался с тещей, Боголюбовым. Хотел провести отпуск вместе с женой, но они воспротивились. О семейных делах Багратиона продолжали злословить. Деньгами он ей все же помогал.
В то время Багратиона часто приглашали во дворец и в гостиные. Он производил впечатление на окружающих, и среди его поклонниц оказалась великая княжна Екатерина Павловна. Не состоялся ее брак с австрийским императором, ее выдали за брата принца Ольденбургского, младшего сына мелкого немецкого князя. Екатерина Павловна все еще обращала внимание на Багратиона, и он не остался равнодушен… Тут он был скоростно отправлен в Молдавскую армию. И его отношения с великой княгиней, видимо, были одной из причин.
А в июле 1809, перед его отъездом, на страницах "Санкт-Петербургских ведомостей" появилось следующее объявление: "Действительный тайный советник, министр внутренних дел князь Куракин объявляет, что генерал-адъютантша княгиня Екатерина Павловна Багратион, урожденная графиня Скавронская, по случаю пребывания ее вне государства, предоставила ему распоряжение и управление всем ее имением и делами, по поводу чего все прежде данные от нее на управление доверенности уничтожила, по сему все те, кои имеют какие-либо требования или дела по имению ее, княгини Багратион, ровно и те, которым она состоит должною, благоволят относиться к нему, князю Куракину, от последней публикации в продолжение времени к явке законом постановленного" (Грибанов, стр. 149). Подобная публикация была оскорбительна для Багратиона и говорила о полном разрыве отношений со стороны жены.
Когда разбирали вещи и письма Багратиона, то нашли три портрета на табакерках – императрица Мария Федоровна, Суворов, княгиня Е. П. Багратион. И один в золоченом футляре – великая княгиня Екатерина Павловна.
Хотя бы потому, что о личной жизни Барклая почти нечего написать, можно сказать, что он был счастливее. У него все было ровнее, сами они с женой были люди спокойные, да и поженились все-таки по собственной воле, никаких императоров не вмешивалось. Павел всего лишь хотел сделать счастливым Багратиона, но вместо как лучше у него получилось даже не как всегда. В личной жизни Багратиону не повезло. У него не было жены за спиной, которой он мог слать письма, если у него были неприятности, которая приехала бы, если бы он был ранен. Поэтому-то, видимо, у него завелись какие-то отношения с великой княгиней Екатериной Павловной, которая хотя бы им восхищалась, и которой он слал письма и посылал свои рисунки.