I. Беседы к Антиохийскому народу о статуях

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 62

[3] ...... - спартанский плащ (короче и грубее, чем иматий), а также - потертое платье,

которое носили бедные; со времени Сократа - обычная одежда всех философов.

[4] Беседа 15:5.

[5] Последние слова 6-го ст. читаются в тексте LXX: ... ............ .... (......) ..

....... ..... (.......) .. ..... ... .. ..... ..... ....... ..... (.......); в тексте Злат.

вместо .. ..... и ....... ..... читается: .. ..... (.....), ....... ..... (.....), т.е.

лозы его (винограда) на нем (орле) и корни его (винограда) под ним (орлом) были.

[6] Этим словам (и оплетение его на нем, ... . .... ..... .. .....) в слав. соответствуют:

"и корение его к нему" (... .. ..... ..... .... .....).

[7] В слав. пер.: "бысть в лето девятое царства его, в месяц десятый прииде… Греч. (LXX)

изд. 1810 г. .. .. .... .. ...... ........ ... ..... (одиннадцатый день месяца).

[8] ... .....; в слав. "Софонию" (........).

[9] Слов "Сафана архистратига", совершенно нет в слав. переводе, равно как и у LXX.

О СТАТУЯХ

БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ.

О том, что поста четыредесятницы недостаточно для приготовления к приобщению, а

требуется преимущественно душевная добродетель; также о том, как возможно не

злопамятствовать, - что у Бога много значит этот закон, и что злопамятство, еще до

геенны, наказывает преданных ему; наконец, о воздержании от клятв, и о не переставших

клясться.

ВРЕМЯ подходит у нас уже к концу поста: посему и мы предадимся большей (ревности о)

добродетели. Как бегущим (на ристалище) нет никакой прибыли (от того, что бегут), если

они не получают наград; так и нам не будет никакой пользы от множества трудов и

подвигов в течение поста, если не будем в состоянии вкусить священной трапезы с

чистою совестью. Для того и пост и четыредесятница, и столь многодневные собрания и

беседы, и молитвы и поучения, чтобы мы, такою ревностью о божественных заповедях

смыв приставшие к нам в течение целого года грехи, с духовным дерзновением

приобщились благоговейно бескровной той жертвы: иначе, напрасно, и без цели, и без

всякой пользы подъяли мы столько труда. Итак, каждый пусть подумает сам с собою,

какой недостаток исправил, какое доброе качество приобрел, какой грех откинул, какое

пятно смыл, в чем сделался лучше. И, если он найдет, что от поста у него оказалась

прибыль в этой прекрасной купле, и убедится, что много позаботился о своих ранах, то

пусть приступает. Но, если он был беспечен, и может похвалиться только постом, а ни

одного из добрых дел не сделал, то пусть остается вне, и войдет тогда, когда очистится от

всех грехов. Пусть никто не надеется на один пост, если только он остался без

исправления в грехах. Не постящийся может получить извинение, ссылаясь на немощь

телесную, но не исправившемуся в грехах нельзя получить оправдания.

Ты не постился по немощи плоти; а для чего не примирился с врагами своими, скажи мне?

И здесь не хочешь ли сослаться на слабость тела? Опять, если ты питаешь зависть и злобу,

- чем станешь оправдываться, скажи мне? В (оправдание) этих пороков никак нельзя

ссылаться на немощь телесную. И это было делом человеколюбия Христова, что

главнейшие и служащие опорою нашей жизни заповеди нисколько не терпят от немощи

тела. Итак, если и все священные законы одинаково необходимы нам, но более всех тот,

который повелевает не иметь ни с кем вражды, и не оставаться навсегда во гневе, но

тотчас примиряться; то вот мы сегодня и побеседуем с вами об этой заповеди. В самом

деле, если блудодею и богохульнику невозможно быть причастником священной трапезы,

- тем более имеющему врага и злопамятствующему невозможно вкусить святого

причастия. И весьма справедливо! Блудник и любодей, лишь только удовлетворил похоть,

то и положил конец греху; и если, воспрянув, захочет восстать от падения и обнаружить

потом великое раскаяние, то получает некоторое облегчение; но злопамятствующий

каждый день делает грех, и никогда не кончает его. Там сделано преступление, и кончен

грех: здесь каждодневно совершается грех. Итак, какое найдем мы, скажи мне, извинение,

добровольно отдаваясь такому злому зверю? И как хочешь ты, чтобы Господь был к тебе

снисходителен и кроток, когда сам ты жесток и неумолим к подобному тебе рабу? Но этот

раб оскорбил тебя? И ты часто оскорбляешь Бога. Какое же сравнение между подобным

тебе рабом и Господом? Притом, может быть, тот оскорбил тебя, будучи сам обижен

тобою, и ты пришел в раздражение; но сам ты оскорбляешь Господа, не потерпев от Него

вреда и оскорбления, а получая каждодневно благодеяния. Подумай же, что, если Бог

захочет строго взыскивать за все, что ни делается против Него, мы не проживем и одного

дня. “Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, - говорит пророк, - Господи! кто

устоит” (Пс. 129:3)? Не говорю уже о всех других грехах, которые знает только совесть

грешника, и свидетель которых один Бог, а из людей никто: если бы потребовался у нас

отчет в этих явных и открытых грехах, - чем бы мы извинились в них? Если бы Бог стал

взыскивать за наше нерадение и беспечность в молитвах, - за то, что, стоя пред Богом и

молясь Ему, не оказываем Ему и такого благоговения и почтения, какое оказывают рабы

господам, воины начальникам, друзья друзьям? Когда ты разговариваешь с другом, то

делаешь это со вниманием; а когда молишься Богу о грехах, просишь прощения столь

многих беззаконий, и умоляешь о даровании тебе помилования, то нередко делаешь это с

небрежением, и, между тем как колена твои преклонены на землю, уму своему ты

позволяешь блуждать по площади и дому, так что уста твои произносят слова без смысла

и без цели; и так делаем мы не один раз и не два, но многократно. Если бы за это одно Бог

захотел взыскать с нас, нашли ли бы мы извинение? Могли ли бы оправдаться? Не думаю.

2. Что же, если Он выведет наружу те злые речи, которые мы каждый день говорим друг о

друге, и те неуместные суждения, которые произносим о ближнем, не по какому-либо

делу, но по склонности осуждать и порочить (других): что можем тогда сказать в свое

оправдание? А если станет разбирать наши пытливые взгляды, и злые похоти,

возбуждаемые в нашем сердце, когда от непозволительного блуждания очей получаем мы

скверные и нечистые помыслы: какому подвергнемся наказанию? Опять, если потребует у

нас ответа за бранные слова (“А Я говорю вам, - сказано, - что всякий, гневающийся на

брата своего напрасно, подлежит суду” (Мф. 5:22): можем ли мы открыть уста, или даже

заикнуться и сказать против этого что-нибудь - малое или великое? А тщеславие, какое

выказываем и в молитве, и в посте, и при подаянии милостыни, если станем разбирать: не

говорю - Бог, но мы сами - грешники: будем ли в состоянии взглянуть на небо? А

коварства, какие сплетаем мы друг против друга, когда, то хвалим брата в глаза и говорим

с ним по-дружески, то хулим за глаза? Вынесем ли должные за них наказания? Что

сказать о клятвах, о лжи, о клятвопреступлениях, о несправедливом гневе, о зависти,

какую часто питаем к счастливым, не только ко врагам, но и друзьям? Также о том, что

радуемся несчастью других и чужое горе почитаем облегчением нашего?

Что потерпим, если (Бог) потребует у нас ответа за ту небрежность, какую показываем в

церковных собраниях? Вы знаете, что нередко, когда сам Бог говорит ко всем нам чрез

пророка, мы в это время ведем большие и длинные разговоры с ближним о вещах,

нисколько до нас не касающихся. Какая же будет у нас надежда на спасение, если Он,

оставя все прочее, захочет наказать нас за один этот грех? Не сочти его за маловажный

проступок, но, если хочешь видеть тяжесть его, рассмотри этот самый проступок по

отношению к людям - и тогда увидишь тяжесть греха. Осмелься, когда говорит с тобою

начальник, или даже какой друг из числа более почетных, - осмелься, оставив его,

разговаривать с своим слугой: тогда увидишь, на какую дерзость отваживаешься, делая

это по отношению к Богу. Тот, если будет из числа более знатных, подвергнет тебя и

наказанию за оскорбление; а Бог, хотя каждодневно терпит столь много, и еще более этих

оскорблений, не от одного, не от двух и трех человек, но от всех почти нас, однако

переносит долготерпеливо, и не только эти, но и другие, более тяжкие оскорбления. В

самом деле, это грехи явные и ведомые всем, и почти всеми делаемые; но есть еще другие

грехи, о которых знает только совесть грешников. Если подумаем и размыслим обо всех

их, то хотя бы мы были самые жестокие и грубые люди, рассмотрев множество грехов

своих, от страха и тоски не в силах будем и вспомнить о нанесенной нам другими обиде.

Вспомни об огненной реке, о ядовитом черве, о страшном суде, на котором все будет

обнажено и объявлено, подумай, что скрываемое теперь открыто будет тогда. И вот, если

простишь ближнему согрешения, все это, чему предстоит тогда открыться, изгладится

здесь, и ты отойдешь отсюда, не влача за собою ни одного из грехов твоих, - так что ты

(прощая) больше получаешь, нежели даешь. Много, конечно, сделали мы таких грехов, о

которых никто из посторонних не знает: поэтому, от мысли, что в тот день, на всеобщем

зрелище вселенной, наши грехи будут открыты пред всеми, мы страдаем более, нежели от

самого наказания, будучи мучимы и терзаемы совестью. Но такой стыд, такие грехи, такое

наказание можно отвратить прощением ближнему: нет ничего равного этой добродетели.

Хочешь узнать силу этой добродетели? “Хотя бы предстали пред лице Мое Моисей и

Самуил, - говорит Господь, - душа Моя не [приклонится] к народу сему” (иудеям)

(Иер. 15:1). Однако кого Моисей и Самуил не могли спасти от гнева Божия, тех могла

спасти эта заповедь (о прощении обид). Вот почему (Бог) тем самым, о которых сказал Он

эти слова, постоянно внушал: “Зла друг против друга не мыслите в сердце вашем”

(Зах. 7:10); и: “Никто из вас да не мыслит в сердце своем зла против ближнего своего”

(Зах. 8:17). Не сказал только - оставь, но - и в уме не имей, и не помышляй, оставь весь

гнев, истреби эту болячку. Ты думаешь, что мстишь врагу, но - прежде, чем его, ты

мучишь себя, приставив к себе со всех сторон внутри, как палача, гнев, и терзая свою

собственную утробу.

И что может быть жальче человека, который непрестанно гневается? Как беснующиеся

никогда не бывают спокойны, так и злопамятный и враждующий никогда не будет

вкушать мира: он непрестанно воспламеняется, каждый день усиливает бурю помыслов,

припоминая себе слова и дела оскорбителя своего и раздражаясь при одном имени его.

Произнеси только имя врага, - он приходит в ярость и терпит внутри сильную боль;

увидит одно лицо его - пугается и трепещет, как будто подвергается крайнему бедствию.

Даже если увидит кого из близких к нему, или его одежду, дом, улицу: от всего этого

терпит мучение. Как при виде дружеских - и одежд, и лиц, и обуви, и домов, и улиц мы

тотчас окрыляемся; так, что ни увидим из принадлежащего нашим врагам и неприятелям -

слугу ли, друга ли, дом, улицу, или другое что, - всем этим мы уязвляемся, и от каждого

из этих предметов бывают нам частые, непрерывные удары.

3. К чему же такая досада, такое мучение и наказание? Если бы и не угрожала

злопамятливым геенна, то из-за того мучения, какое нам причиняет вражда, надлежало бы

прощать оскорбителям согрешения: но, когда еще угрожают бесконечные наказания, - что

может быть безумнее, как, думая мстить врагу, наказывать самого себя и здесь и там? В

самом деле, мы увидим ли его счастливым, умираем с печали; (увидим ли) несчастным,

боимся, чтобы не произошла какая-нибудь благоприятная перемена: а за то и другое

готовится нам неизбежное наказание. “Не радуйся, когда упадет враг твой” (Притч.

24:17). Не говори мне о великости обиды: не она причиною твоей гневливости, но то, что

ты не помнишь о своих собственных грехах и не имеешь пред очами геенны и страха

Божия. Что это действительно так, я постараюсь доказать тебе событиями нашего города.

Когда виновные в законопреступных тех дерзостях приведены были в судилище, когда

огонь пылал внутри, и палачи стояли вокруг и секли по бокам; тогда, если бы кто из

стоявших тут сказал им со стороны: "если есть у вас враги, перестаньте гневаться, и мы

освободим вас от этого наказания" - не стали ли бы они целовать ноги? Если бы даже кто

велел им пойти в услужение к ним, - и от этого не отказались бы. Если же человеческое и

конец имеющее наказание может обуздать гнев, - тем более будущее наказание, если бы

постоянно владело нашим умом, изгнало бы из души не только вражду, но и всякую злую

мысль. И что легче, скажи мне, как перестать гневаться на оскорбившего? Разве нужно

для этого пускаться в дальний путь? Тратить деньги? Упрашивать других? Довольно

только захотеть, и дело кончено. Какого же не заслуживаем мы наказания, когда из-за

мирских дел оказываем и раболепную услужливость, и недостойную нас угодливость, и

тратим деньги, и разговариваем с привратниками, чтобы только польстить негодным

людям, и все делаем и говорим, лишь бы удалось наше предприятие; а ради Божиих

заповедей не хотим и попросить оскорбившего нас брата, даже почитаем за стыд придти

первыми? Того ли стыдишься, скажи мне, что первый получишь пользу? Стыдиться

должно противного - коснения в страсти (гнева) и выжидания, чтобы оскорбивший

пришел примириться: вот это для тебя и стыд, и позор, и вред величайший; потому что,

кто первый придет, тот все и получит. Если ты перестанешь гневаться, будучи упрошен

другим, то ему и вменяется этот подвиг, потому что ты исполнишь заповедь (о

примирении) не из покорности Богу, а из угождения тому человеку. Но если тогда, когда

никто не упрашивал тебя, когда и сам оскорбитель не пришел к тебе и не просил

(прощения), ты, выбросив из ума всякий стыд и всякую медлительность, сам поспешишь к

оскорбившему тебя и прекратишь вражду, то этот подвиг будет весь твой, и ты получишь

всю награду. Если скажу я тебе - постись, ты представляешь мне в свое извинение немощь

телесную; если скажу - подавай бедным, указываешь на воспитание детей и бедность;

если скажу - ходи в церковь, - на житейские заботы; если скажу - слушай наставления и

понимай смысл поучения, - на свою простоту; если скажу - исправь другого, говоришь,

что "он советов моих не послушает, потому что слова мои не раз уже были не уважены".

Пустые, конечно, это предлоги, но, по крайней мере, можешь ты иметь хоть предлог; а

если скажу - перестань гневаться, на какой из этих предлогов можешь указать? Не

можешь указать ни на слабость тела, ни на бедность, ни на простоту, ни на недосуг, ни на

что-либо другое: так, этот грех более, чем всякий другой, не извинителен!

Как можешь ты простереть руки к небу? Как повернуть язык? Как попросить о прощении?

Если и захочет Бог простить грехи твои, то сам ты не позволяешь (простить), не прощая

долгов подобному тебе рабу. Но он жесток, суров и свиреп, - он жаждет наказания и

мести? Поэтому-то особенно и прости. Много ты потерпел обид и лишений, много

бесчестия и вреда в самых важных делах, и поэтому хочешь видеть врага наказанным? И

для этого опять тебе полезно простить. За что сам ты отмстишь и отплатишь, словами ли,

или делами, или молитвою о наказании врага, за то Бог не будет уже мстить, так как уже

сам ты наказал за себя; и не только не будет мстить (за тебя), но и тебя подвергнет

наказанию, как оскорбленный (тобою).

4. И у людей бывает, что, когда мы ударим чужого слугу, господин его гневается и

считает поступок наш за обиду себе, потому что, когда случится нам потерпеть

оскорбление, от рабов ли, или от свободных, мы должны искать суда у начальников и у

господ. Если же и между людьми не безопасно самим мстить за себя, то тем более там, где

судит Бог. Но ближний обидел и огорчил тебя, и сделал тебе множество зла?

И в этом случае ты сам не мсти ему, чтобы не оскорбить тебе своего Господа; предоставь

Богу, и Он устроит дело гораздо лучше, нежели как тебе хочется. Тебе Он повелел только

молиться за оскорбившего, а как поступить с ним, это повелел предоставить Ему. Сам ты

никогда не отмстишь за себя так, как Он готов отмстить за тебя, если только Ему

предоставишь это, - если не будешь молиться о наказании оскорбившего, но предашь суд

в Его волю. В самом деле, хотя бы мы и простили обидевшим, хотя бы примирились с

ними, хотя бы молились за них, но, если они и сами не переменятся и не сделаются

лучшими, Бог не простит им, не простит, впрочем, для их же пользы. Тебя он похвалит и

одобрит за любомудрие, а (врага) накажет, чтобы он не сделался худшим от твоего

любомудрия. Отсюда неосновательно мнение толпы. В самом деле, многие, на упрек с

нашей стороны в том, что не внимали убеждению примириться с врагами, нередко

представляли следующее извинение, - которое есть не более, как покрывало их злости: "не

хочу примириться (с врагом), чтобы не сделать его худшим и более дерзким, чтобы после

того он не стал меня презирать еще более". А к этому прибавляют еще и вот что: "многие

подумают, будто я по слабости первый иду мириться и упрашиваю врага". Все это пустое:

неусыпающее око видит твое расположение; поэтому не должен ты смотреть на подобных

тебе рабов, лишь бы тебе преклонить (к себе) Судию, Который будет тебя судить. Если же

опасаешься, чтобы враг из-за твоей кротости не сделался худшим, то знай, что худшим он

сделается не в этом случае, а скорее в том, если не примиришься с ним. Будь он самый

негодный человек, но, если и не словами, и не открыто, то по крайней мере тайно одобрит

твое любомудрие, отдаст честь твоей кротости в совести своей. Если же он, не смотря на

(твои) доброту и угождения, останется при той же злобе, то будет иметь величайшего

мстителя в Боге. И чтобы увериться вам, что и в том случае, когда мы будем молиться за

врагов и оскорбителей, Бог не простит им, если они из-за нашего непамятозлобия

сделаются худшими, расскажу вам древнюю историю. Осудила некогда Мариам Моисея:

что же Бог? - Наслал на нее проказу и сделал ее нечистою, хотя, в прочем она была

скромна и целомудренна. Потом, когда сам оскорбленный Моисей просил прекратить

гнев, Бог не соизволил на это, но что сказал? “Если бы отец ее плюнул ей в лице, то не

должна ли была бы она стыдиться семь дней? итак пусть будет она в заключении

семь дней вне стана” (Числ. 12:14). Смысл этого изречения такой: "если бы у нее был

отец, и наплевал ей в лицо, - не перенесла ли бы она этого бесчестия? Тебя хвалю за

братскую любовь, кротость и снисходительность, а когда ее освободить от наказания, это

знаю Я". И ты окажи брату полное снисхождение, и прости ему грехи, - не из желания ему

большего наказания, но по любви и доброму расположению. Будь уверен, что, чем более

он пренебрежет твою доброту, тем большее навлечет на себя наказание. Что говоришь -

скажи мне: от доброты он делается худшим? Это - ему осуждение, а тебе похвала: тебе

похвала, потому что ты, и видя, что он делается таким, не прекращаешь своей доброты к

нему для угождения Богу; а ему осуждение, потому что он не сделался лучшим и от твоей

доброты. А Павел говорит: "лучше пусть другие будут осуждены ради нас, нежели мы

ради других". Не говори мне этих пустых слов: "не подумал бы (враг), что я пришел к

нему по страху; не стал бы он еще более презирать меня". Эти слова приличны душе

детской, безрассудной и гоняющейся за славою человеческою. Пусть думает (враг), что ты

пришел по страху, - тебе же тогда будет большая награда за то, что ты, и наперед зная это,

все перенес ради страха Божия. Кто для того примиряется, чтобы получить славу от

людей, тот умаляет плод воздаяния; а кто, верно зная, что многие осудят и осмеют его, не

перестает, однако, искать примирения, тот получит двойной и тройной венец. А таков и

есть в особенности тот, кто делает это для Бога. Не говори мне, что (враг) нанес такую-то

Blog

I. Беседы к Антиохийскому народу о статуях