Линия. Прерывистая

Вид материала

Документы

Содержание Трудовые будни И без разговоров! Я уже язвенник, а ты прораб. Поэтому следующий за мной. Вот так. Поживешь с мое… Сало  оно обволакиваеть там все внутри. Смазываеть. Понял? Бывай. Звонит телефон. Гениально!  выдыхаю в трубку, не отрываясь от журнала по технадзору. Эх, Фомич, какие перлы нам, негодным, расшвыриваешь… Ты бы их записывал, что ли? Неплохо,  улыбаюсь, записывая температуру в журнал бетонных работ. Заглядывает Михалыч и зовет «из камералки в натуру». Сто землекопов с ломами и прогрев сорока кубометров грунта. А эти отметки кто выставлял?  интересуюсь. Пожимаю плечами и слышу откуда-то сбоку Умный ты у нас, Сергеич… Нервным лучше покинуть территорию,  назидательно сообщает мне крановой. Да нет, что вы, мы находим общий язык,  успокаиваю его. Простите, на работе не пьем. Дядя Петя, суп  это не варенье, зачем ты столько душистого горошка кладешь? Папа, не встревайте вы, это не склад линолеума. Разговор с прекрасной дамой По всему видно, вы здесь случайно? Весьма тронут. Дмитрий,  киваю в ответ, не дождавшись протянутой руки. Ее ухоженные пальцы по-прежнему заняты обручальным кольц ... Полное содержание

Подобный материал:

• Тезаурус по информационному обществу, 2285.12kb.
• Стохастическая линия как инновационная содержательно-методическая линия в курсе математики, 113.16kb.
• Производимая нами данная линия является самым передовым оборудованием для производства, 80.85kb.
• Учебно-методическая линия по технологии (техническому труду) для 5-8 классов общеобразовательных, 46.17kb.
• Технологическая линия по переработке сильнозагрязненных отходов полиэтиленовой и полипропиленовой, 183.92kb.
• Косметические препараты для лица голубая линия «аквавиталь» aquavital blue range, 2993.61kb.
• Л. С. Выготский Проблема культурного развития ребенка Л. С. Выготский. Проблема культурного, 263.11kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Инструкция по настройке услуги idphone на софтфон ZoIPre для компьютеров с ос windows, 116.48kb.
• Темы рефератов Виды изобразительных искусств. Средства создания художественного образа., 13.91kb.

Трудовые будни

Строительство детского сада Летно-испытательной базы. Раннее утро. До начала рабочего дня еще полчаса. Поздоровав­шись с народом, пожав руку заказчику Михалычу, сажусь в своей бытовке за стол и заполняю журналы. Входит и присаживается Костя. Разворачивает сверток, режет ножом сало и расточает на всю прорабскую чесночные ароматы. Утолив свой приступ голода, отрезает тоненькую пластинку сала, кладет на кусок ржаного хлеба и протягивает мне:

 И без разговоров! Я уже язвенник, а ты прораб. Поэтому следующий за мной. Вот так.

 Благодарю. Только можно вопрос? Почему не творог, сметану, там, кашку-малашку, но сало?

 Поживешь с мое… Сало  оно обволакиваеть там все внутри. Смазываеть. Понял?

 Тогда последний вопрос: почему у меня, а не в своей бытовке?

 А там Хохол может войти. А для него сало  как для нас водка. Аж весь дрожит! Спасибочки. Пойду, значить.

 Счастливо, Константин Григорьевич.

 Бывай.

Звонит телефон.

 Дмитсергеич, я только со «Встречи»,  бодро сообщает Фомич.  Так что молод и свеж! Приезжай, Тонька исстрадалась по тебе. Вот. Новый афонаризм. Слушай. «Расставляй пока шахматы»,  бросил он через плечо Мерилин Монро». Каково?

 Гениально!  выдыхаю в трубку, не отрываясь от журнала по технадзору.

 А вот это? «А юбочку-то придется удлинить»,  сказал начальник кадров шотландцу».

 Эх, Фомич, какие перлы нам, негодным, расшвыриваешь… Ты бы их записывал, что ли?

 Да ладно, у меня их по сотне на день. Особенно на волне утренней свежести. Или вот. «Ой, я больше не могу!»  стонал он от хохота, увидев второй отогнутый палец».

 Неплохо,  улыбаюсь, записывая температуру в журнал бетонных работ.

 Ко мне тут гости. Напоследок: «От терний  к звездам»,  рассуждал он, жуя верблюжью колючку». Все. Заезжай. Будь.

Заглядывает Михалыч и зовет «из камералки в натуру».

Вчера этот неугомонный «стимулятор», как его тут называют, спрашивал, почему не ведутся работы на кабеле и подстанции?

 Мороз,  ответил я.

 Что нужно, чтобы погодные условия не помешали?

Михалыч  лучший заказчик в мире. Фирма его до сих пор строит самолеты, также лучшие в мире. Для него нет ничего невозможного. Поэтому прикидываю, накидываю и говорю:

 Сто землекопов с ломами и прогрев сорока кубометров грунта.

 Завтра будет,  кивнул он сурово.

Теперь вот зовет, и это означает только одно: вчерашнее свое обещание он выполнил. А из этого, в свою очередь, следует, что работы у меня сейчас прибавится, а то, что запланировал на сегодня, придется отложить.

Выходим на чистый морозный воздух. Перед моей конторкой выстроилась «во фрунт» сотня заказанных мною землекопов в военной форме. На их румяных физиономиях читается удалая решимость раздолбить все, что нужно и еще чуть сверху. За ними стоят две страшные машины непонятного назначения с гофрированными хоботами, как я себе представляю, для прогрева грунта. Пытаясь не впадать в панику, подхожу к сержанту и веду его по трассе кабеля.

Суровый безусый мальчик, облеченный властью над людьми, «дед», впитывает каждое мое слово и тщательно запоминает расположение колышков, вбитых еще осенью, засыпанных листвой, снегом, а то и просто затоптанных в землю. Сквозь кустарник и окаменевший борщевик, засыпанные снегом, продираемся до подстанции. Спрашиваю, что непонятно. «Дедуля» только кивает. Спрашиваю, какая еще помощь от меня нужна. Никакой, мы всем обеспечены, следует ответ. Ладно.

Подхожу к автомобилям, спрашиваю одного из командиров расчета, что это за штуки. Тепловой дизельный турбовентилятор, отвечает, предназначен для прогрева замерзших авиа­дви­га­телей, температура воздуха из сопла  от пятидесяти до ста двадцати градусов. Зову Петра, веду сержанта на подстанцию, показываю, где и что отогревать. Петра прошу проследить и помочь. Поворачиваюсь, чтобы вернуться в бытовку  а передо мной уже стоит Михалыч и указывает на дорогу.

Там стоит автомобиль еще страшней первых двух  тот самый тягач, который на военных парадах возит стратегические ракеты по Красной площади. Этот мастодонт о двух головах, то есть кабинах, оказывается, нужен нам для того, чтобы вывезти с завода ЖБИ торцевую панель, которая не умещается на обычный панелевоз. Я с восхищением обхожу техсредство, обращаю внимание на выхлопную трубу диаметром с голову и сталкиваюсь с худеньким мальчиком в костюме цвета хаки. Его цигейковая шапчонка не достает до верха колеса, но этот парнишка и есть водитель громадины. Он садится в одну кабину, мы с Михалычем в другую, взрыкивает пятисотсильный дизель, и мы довольно резво для этаких габаритов выезжаем на трассу. Михалыч в своем сидении передо мной расслабляется по-научному, прикрыв глаза, я же наблюдаю за реакцией прохожих.

Наш автомобиль никого не оставляет равнодушным. Дети визжат от восторга и показывают на нас пальчиками, их мамаши столбенеют с открытыми ртами. Старики вытягиваются в струнку, демонстрируя подъем патри­отиз­ма и гордость за родные вооруженные силы. Инспекторы ГАИ, после возвращения на место своих тяжелых челюстей, уважительно пропускают нас вперед, тормозя остальных недомер­ков. Один молодень­кий «гаишник», заметив за рулем нашего великана такого же маль­чу­гана, как он сам, натужно дует в свисток и машет ему полосатой палкой. Наш водитель реагирует на это резким выхлопом обильной порции густого дыма в его сторону, отчего инспектор скрывается из виду в облаке, похожем на гриб ядерного взрыва. При этом прыщавая мордашка нашего мальчугана остается абсолютно бесстрастной.

На заводе загружают нас, разумеется, без очереди, но в окружении всего рабочего коллектива. Неугомонный Михалыч в отделе снабжения договаривается насчет закупки бракованных панелей для строительства дачного товарищества. За-все-про-все он обещает сдать в аренду этот тягач на пару дней. На обратном пути я предлагаю ему услуги своей дачной спецбригады, на что он сразу соглашается.

Пока тягач разгружают, мы с Михалычем обходим объект. Сотня военных землекопов, раздевшись до гимнастерок, долбят мерзлую землю. Не отрываясь от манипуляций ломами, солдатики выпрашивают сигареты, ворчат что-то про «карандашей», которые шляются тут руки в карманы, проходятся насчет начальничков и невзначай посыпают нас осколками мерзлого суглинка. Судя по всему, к обеду они работу завершат. Я усиленно соображаю, где бы еще мне их использовать. Предлагаю «пробежаться по траншеям выпусков до первого колодца». Михалыч молча кивает, что означает гарантию выполнения и этой работы. Тепловые турбины во всю закачивают горячий воздух в здание подстанции. Все двери и окна аккуратно зашиты оргалитом. Рядом с подстанцией жарко, как в парилке. В радиусе десятка метров  весенние лужи. Михалыч остается стоять, заложив руки за спину и сурово сдвинув густые брови. Я продолжаю обход.

Костя хрипло требует от меня вынесения высотной отметки второго этажа. Я напоминаю, что он монтажник четвертого разряда и обязан с нивелиром работать само­сто­ятельно. Тот улыбается и начинает философствовать на тему о распределении ответственности и сроков заключения согласно занимаемой должности. Выслушивая сколько лет и за какие преступления грозит мне получить в ближайшее время, я прилипаю к заиндевевшему нивелиру и даю отмашки Саше, таскающему рейку по всей монтажной площадке. Проверяю выставленные отметки красным карандашом по бетону колонн и вижу, что они легли на прежние, черные.

 А эти отметки кто выставлял?  интересуюсь.

 Геодезист, конечно!  отвечает Саша.

 Зачем тогда мои вам понадобились?  вопрошаю.

 А чтобы твою квалификацию проверить,  кричит Костя.  Га-га-га!

Пожимаю плечами и слышу откуда-то сбоку:

 Начальник! Обед уж скоро, а у тебя коренной еще не освежился. Тебе не стыдно?

Поворачиваюсь на голос. Это Саша-крановой вибрирует из своей стеклянной кабинки гусеничного крана.

 Зачем народ в заблуждение вводишь? Если б ты «не освежился», то даже забраться на свой агрегат не сумел бы.

 Умный ты у нас, Сергеич…

 Бережливый, в основном.

Крановой аккуратно присаживается на край сидения, откинув полы драпового пальто, как пианист фалды фрака, и пальцем пригибает к себе рычаг набора высоты. Кран дергается, тросы полиспаста натягиваются, и правые гусеницы отрываются от земли метра на полтора. Многотонная машина сейчас похожа на фигуристку на льду, задравшую ногу для входа в тройной тулуп. Так у нас отрывают от земли примерзшие плиты. Степаныч проходится ломом по краям плиты и с последним ударом резво отскакивает. В этот миг двухтонная плита взлетает вверх, гусеницы крана грохаются на землю, машину сотрясает, плита болтается туда-сюда в поисках зазевавшихся такелаж­ников. Только опытные работники залегли уже по укрытиям, и плита, не найдя на этот раз жертвы, мало-помалу успокаивается. Никто на это хулиганство не обращает внимания. Кроме меня. Все это время я испытываю незабываемую смену ощущений: волны спинных мурашек, потом шевеление волос на голове; после чего на лбу выступает обильный пот.

 Нервным лучше покинуть территорию,  назидательно сообщает мне крановой.

 Желающим дожить до пенсии также…  продолжаю глубокую мысль.

Вздыхаю и возвращаюсь в свой офис.

В прорабской сидит Степан по прозвищу «Хохол» и смачно ест сало с причмо­ки­ванием и утробными стонами. Мой рот наполняется голодной слюной. Спрашиваю, почему здесь. Отвечает, что у них в бытовке может появиться Костя, для которого сало, как для него водка, то есть сразу повергает в малярийную трясучку. Ожидаю своей порции напрасно. Степан заворачивает остатки сала в пестренькую тряпицу и молча выходит. Потом возвращается и поясняет, что сало для моего организма крайне опасно, потому что портит желудок, а он у меня просто обязан быть больным, как у всех прорабов. В завершение предлагает мне сесть на молочную диету и, протяжно сыто рыгнув, удаляется. Смотрю на часы. До обеда еще сорок минут. Кушаю воду и сажусь за документы.

Через несколько минут ощущаю приближение к левому уху нарастающего стрекота. Ему сопутствует тревожная радость. На языке появляется абрикосовая цианистая сладость. Голова слегка кружится, и мысли расплываются. Ничего хорошего от всего этого не ожидаю. Скорее всего, я уже принял гордый помысел и сейчас мне придется нести расплату. Устремляю вопрошающий взгляд в красный угол и вижу глаза Иисуса, необычайно мягкие сегодня. Обычно в них читается царственная строгость Вседержителя. Сейчас из глубины зрачков струится отеческая всеобъем­лю­щая доброта. Рука моя творит аккуратное крестное знамение.

В душе начинается борьба. Один голос тихонько сообщает мне, что пора на обед и вкусненько закусить, ты, мол, сегодня очень даже это заслужил. Другой голос также ненавязчиво предлагает отложить обед на неопределенный срок, зато получить нечто большее, чем пища для тела. И я, кажется, начинаю понимать, что мне предлагается. Тревожно-радостный голос снова лебезит передо мной, напоминая, что сейчас начнут один за одним заходить люди и все разрушат. Так что лучше не начинать, а пойти в уютный ресторанчик и утолить голод. Другой голос уверенно обещает, что никто мешать не будет, уж это он возьмет на себя.

Ладно, решаюсь я, молитва всегда лучше пищи для тела, да и чувство голода уже не так беспокоит. Видимо, обещание моего верного небесного стража уже выполняется. К тому же эта сладкая тревога грозит чем-то нехорошим. Не знаю пока чем, но с этого обычно начинаются неприятности. Поэтому нелишне оградиться крестом и молитвой.

Встаю лицом к иконам, всматриваюсь в лики, впитывая в себя исходящий от них неземной покой. В последний раз сильнейший вихрь множества забот с их подробным описанием проносятся во мне, но, не найдя ответа в моей душе, уносятся прочь. Сейчас я поглощен только одним: вслушиваюсь в необычайную тишину. Словно зеркальная гладь озера разлилась вокруг. И этот покой зовет к созерцанию. Очень осторожно и медленно произношу: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь». Дальше слова молитв сами всплывают из глубин памяти и напевно, едва касаясь гортани, текут сладким покойным потоком наружу, возвращаясь через слух внутрь сердца. Я стою в центре этого величественного круговращения ожившего слова и проживаю каждый звук всем существом. Мне открываются удивительные глубины, недостижимые мной никогда до этого мгновения. И там, в центре сердца, нарождается и, разрастаясь, заполняет всю мою вселенную великий плач покаяния.

«Господи, Отец небесный, услышь вопль наших душ окаянных, катящихся горохом в ревущее адово пламя. Всю свою жизнь служим Твоему противнику, с услаждением принимая от него приглашения на грех. Мы, как цепями, скованы страстями своими. Но вместо освобождения, все новые цепи надеваем на себя. Из греха во грех всю жизнь свою идем навстречу смерти. Ты вызвал нас из небытия и дал нам жизнь вечную, очистил огнем крещения, дал ангелов Своих для охранения и назидания. Только в помрачении своем не видим небесного, не слышим ангельского, не верим в Твой промысел и в силу Твоей защиты. Как свиньи подрываем корни дуба, который кормит нас.

Но, Господи, прости нам это помрачение! Мы все равно любим Тебя, если не Самого, но Тебя в отражениях Твоей любви к детям Своим глупым и непослушным. Все мы любим небо Твое голубое и солнышко Твое золотое, цветы и деревья Твои, украшающие нашу серую жизнь, снежок белый, укутывающий мерзлую землю. Все зачарованно замираем, видя радугу  завет Твой между Небом и подножием ног Твоих, по которому ходим. Чистые и добрые души детей и стариков передают нам радость от их близости к Тебе, которую они ощущают. Все мы тянемся к доброму и светлому, но страшимся и отвергаем зло и тьму. И все Ты даешь нам по любви Своей  богато и невзирая на лица.

Мы даже не в силах представить себе мира, в котором нет Тебя. Ведь Ты всегда с нами, внутри и вокруг нас. Как это жить без Тебя, Господи? Как это не видеть света Твоего, не греться теплом Твоим, не дышать воздухом Твоим, не питаться едой Твоей  этими вещественными символами любви Твоей? Как не иметь надежды, веры и любви, которыми Ты оживляешь души наши? Все мы Твои, Господи, зная или не зная того. Тобой родимся, Тобою живем, к Тебе идем, Тобою принимаемся и после смерти.

Господи, я малый и недостойный один из сынов Твоих. Я  ничтожная песчинка в беспредельном океане Твоей любви. И если Ты дал мне возможность любить людей Твоих и молиться за них, то несомненно для того, чтобы простить и помиловать всех нас. Поэтому и стою сейчас перед Тобою. Поэтому и молю Тебя, милостивый Владыка Небес и Земли.

Прости нас, Господи, и за дела наши, и за мысли, и за мечты греховные, но только по милости Своей, как Отец глупых, обманутых и непослушных детей Своих. Не помяни наши помрачения и зло. Но узри в глубине душ наших то наше чистое босоногое детство, от воспоминания которого у каждого теплеет в душе. Прими за молитву к Тебе наши любования красотами вселенной Твоей. Мимолетные улыбки радости всему светлому и чистому  прими за славословие наше, Тебе приносимое.

Я встречал множество людей, Господи. Разные они, как разным и я бываю на каждый день и час. Но не встречал я еще людей, в которых нет тяги к любви, свету и радости. Все мы хотим быть хорошими, только по-разному понимаем это. Только ты, Господи, все понимаешь и знаешь истинно, только Тебе доступны самые потаенные движения душ наших. Под слоями грязи и лжи, под самолюбием и самообманом  узри, Господи, в самой глубине наших сердец ту частицу Себя Самого, которую Ты вложил в нас для жизни вечной. Этой дивной тайной живем от первого дня до последнего.

Ну, посмотри на нас, Господи! Вот мы все  перед Тобой. Посмотри на этих солдатиков, только вчера оторванных от мам своих. Два года их будут мять и прессовать, бить и издеваться над ними. Пожалей их, Господи, и помоги. Посмотри на Костю и Степана, на Петра и двоих Александров  это же дети. Они любят пошалить, как дети, пошутить. Их игрушки весят многие тонны, но для них это те же игрушки. Как выжить им в этом жестоком мире без этих грубоватых шуток, без того, чтобы радоваться любой малейшей возможности пошутить да посмеяться. Не суди их строго, Господи. А Михалыч… Ведь это находка в любом большом деле. Такие люди работают, не жалея себя. Ведь он больной насквозь: и почки с камнями, и нога сломанная болит в непогоду, и сын его пьет, а внук ручку недавно сломал. И он все это смиренно носит в себе, Господи! Для кого он сейчас все это делает? Не для себя же… Все для людей. Все для детей этих людей.

Вот они перед тобой, Господи, люди, которых Ты дал мне любить и молиться за них. И даешь мне понять, что эта молитва неумелая угодна Тебе, нашему Отцу и Создателю. И если я всей своей грешной страстной душой жажду прощать и любить их, то как же Ты, Господи, принявший за нас смерть крестную, желаешь им Своего милостивого прощения.

Сейчас… В этот самый миг я готов умереть за них, за каждого из них. И если Ты хочешь, то дай мне сейчас, пока я в силе этого моего решения, дай мне мученическую смерть за них, ради их спасения.»

Стою в полной тишине. Абсолютно один во всем мире. Один на один с великой и непостижимой Любовью. И совершенно серьезно жду смерти… Если сейчас, в этот миг придет она в облике вполне конкретного человека, я не удивлюсь, только попрошу несколько минут для последней покаянной молитвы.

Я стою и жду смерти. И нет ничего ни во мне, ни вокруг  кроме всезаполняющей, всепрощающей, всемилующей Любви. Я мало что понимаю в этой жизни. Больше того, я почти ничего не знаю. Только вот сейчас, в этот миг, протянувшийся в вечность, я совершенно отчетливо понимаю, что мы все прощены. Все люди  все до единого  которые уместились в моей душе, все, кто хотя бы мимо проходил и запечатлелся в моей памяти, все, которых знаю с детства  «…всех православных христиан», которых объяла через меня эта безмерная Любовь!  прощены, потому что так пожелал Сам Творец прощения.

Стою в полном безмолвии и проживаю эту непостижимость. Где-то там, в моей бесконечной глубине частицы духа Господа моего, горит невещественным огнем моя нижайшая благодарность. Она не выплескивается наружу, а живет в центре моего безмолвия. Я боюсь пошевелиться, хотя тела своего почти не ощущаю  оно легко, как воздух. Боюсь неверным движением души разрушить это великое безмолвие тишайшей радости слияния с отеческой любовью Творца всего и вся…

Но вот потихоньку ощущение Присутствия тает. Я наполняюсь тяжестью, усталостью и легким сожалением. Приходят звуки, движения, тени и запахи. Я возвращаюсь в прежний свой мир. Только чувствую, что мы с ним изменились. Стало светлее.

Выхожу на улицу и иду мимо работающих людей. Горят прожектора. Кажется, рабочий день уже подходит к концу. Никто меня не тревожит, будто я невидим. Вот появились первые улыбки на лицах: меня приветствуют, утешают: не волнуйся, все хорошо. Действительно, все хорошо.


Заезжаю на один из объектов «малого строительства». Дивная природа этой местности разительно контрастирует с нравами, царящими среди здешних обитателей. Бывшие чиновники ЦК, министерств, нынешние бандиты и воры  таков местный социум. И если стареющие партократы ветшают в своих развалюхах и завистливо ворчат на процветающих более молодых соседей, то последние своей пассионарной наглостью все активнее давят на чинуш и вытесняют их с теплых мест.

В семье, для которой мои ребята воздвигают огромную пристройку к дому, все эти процессы происходят внутри. Юрий Семёнович, снабженец министерства и глава рода, пытается поучать своего дитятю Семена Юрьевича, Сёму, руководителя фирмы с явным криминальным уклоном. Это приводит к ежедневным ссорам, свидетелями которых становятся мои ребята. Юрий Семёнович пытается разделить с Сёмой также руководство строительством. Сначала мой Максим нервничал от двоевластия и противоречивых указаний, но потом научился использовать это в своих интересах. Когда, например, один спрашивает, почему договаривались ставить стены в два кирпича, а он кладет в полтора, Максим вместо изложения собственных соображений об экономии и ускорении работ говорит, что так ему сказал другой заказчик. Пока те ругаются, Максим заканчивает стены и переходит к перекрытиям.

Сооружение это называется скромно  «пристройка к дому». Но если сам дом  одноэтажная избушка сороковых годов, то пристройка трехэтажная, учитывая подземный этаж, сделанный по всем правилам бомбоубежища. Предназначено подземелье под склад продовольствия на случай, должно быть, войны или голода. Чтобы получше рассчитать высоту стеллажей наши заказчики специально обмеряли ящики с тушенкой, коробки с маслом и мешки с крупами. Я им в шутку предложил предусмотреть баллон со сжатым воздухом и емкость с водой, а также сделать подземный ход к реке, на что они глубоко задумались: «а, может, и правда?..».

Прохожу по стройке с Максимом, записывая все его просьбы в блокнот, а следом плетется Юрий Семёнович и ворчит. Я вслух нахваливаю качество работ и продуманность планировки, а про себя молюсь благоверному князю Юрию. К нашему шествию примыкает еще один старичок, похожий на нашего ворчуна. Этот больше молчит и успокаивает первого, напоминая о сердце и печени. Потом он зовет нас «перекусить». Мы садимся за стол, я мысленно читаю молитвы перед вкушением пищи и глазами крещу еду на столе. Тоже делает и Максим. Второй старичок — младший брат Юрия Семёновича, зовут его Петром Семёновичем. Его вызвали из южного городка помочь со строительством. Помощь его, как я понимаю, заключается в приготовлении пищи и присмотром, чтобы мои орлы чего не стащили.

Чтобы прервать ворчание старшего брата, заговариваю с Петром Семёновичем. Он воевал, потом работал в школе учителем физики. В отличие от старшего, Петр Семёнович спокоен и мягок, провинциально застенчив. В глазах его кроется печаль. За столом услужлив, вскакивает и приносит из буфета солонки и перец, подает салфетки, подливает супчика. Он вызывает во мне все большую симпатию, и я в разговоре с ним проявляю знаки уважения и почтения. Юрия Семёновича это почему-то раздражает, и он с ворчанием покидает стол.

Видимо, Петру здесь, среди москвичей, одиноко и не по себе, поэтому он легко отдается беседе, согревая нас добротой. Понизив голос до полушепота и оглядев­шись, рассказывает, как во время войны танк, в котором он служил радистом, подожгли. Экипаж стал задыхаться от густого черного дыма. Командир запретил выбираться наружу, потому что их обстреливали пулеметчики. Пытались затушить огонь  не получилось. Пока были силы, отстреляли весь боезапас. Первым упал замертво командир. Стрелок открыл люк и пытался выбраться, но был прошит насквозь пулеметной очередью. Остались они вдвоем с механиком Колей  простым деревенским парнем, трактористом. Вдруг Коля взмолился своему небесному покровителю Николаю Чудотворцу: помоги выжить! Осенил себя крестом и выбрался наружу, вытащив следом полуживого радиста. Как они выбрались из окружения, Петр не помнит, но когда ему становится очень плохо, он обращается к святому Николаю и святой всегда ему помогает.

 Я понимаю, вам, наверное, удивительно слышать это от старого «коммуняки»,  Петр Семенович застенчиво улыбается в усы, опустив глаза,  только факт, как говорится, остается фактом. Я остался живым благодаря святителю Николаю Чудотворцу…  прижимает палец к губам и шепчет:  Только никому.

В это время во двор въезжает белая «БМВ» Сёмы. Он выходит из машины и приближается к нам. Сует мне для пожатия вялую ладошку и усталым голосом спрашивает, не замучил ли нас придирками его папаша.

 Да нет, что вы, мы находим общий язык,  успокаиваю его.

 В случае чего жалуйтесь мне. Пока еще это на мои деньги строится.

 Думаю, до жалоб дело не дойдет,  сообщаю миролюбиво.  Все-таки мы не халтурщики, а профессионалы, и дело знаем. Не волнуйтесь, все сделаем по высшему разряду.

 Выпить хотите?

 Простите, на работе не пьем.

Эта новость изумляет Сёму, потому как он уже протянул руку к бару, чтобы налить себе аперитив. Выходит, ему придется пить в одиночку. Тут на помощь ему приходит Петр Семёнович и соглашается поддержать компанию. Юрий Семёнович застает двух выпива­ющих сородичей и нас с Максимом, изучающих чертежи. Начинается родственная перепалка. Мы продолжаем работать.

 Дядя Петя, суп  это не варенье, зачем ты столько душистого горошка кладешь?

 Сёма, так повынай его из тарелки. Та дай я тебе помогу.

 Ой, уйди, лучше налей еще, мне нужно расслабиться.

 Я тебе дам расслабиться, Сёма! Что люди подумают?

 Папа, не встревайте вы, это не склад линолеума.

 Тот склад, Сёмик, нас всю жизнь кормил, ты его уважать должен.

 Хватит уже, папа, про ириски за семьдесят копеек, надоело.

 А ты маленьким так их любил…

Разговор с прекрасной дамой

Как обеденный перерыв, так занимаешься чем угодно, только не законным приемом пищи. Обычно именно в обед привозят централизованные грузы, и наезжает начальство. Несколько дней подряд я остаюсь в обед голодным и обруганным, поэтому сегодня в полдень решительно ухожу с объекта и, быстрым шагом преодолев квартал, останавливаюсь, Несколько раз вдыхаю-выдыхаю свежий морозный воздух и медленно шагаю в ресторанчик «Наташа».

Здесь за стойкой полулежит скучный толстый грузин, который заметно оживляется при моем появлении. Я здесь уже не первый раз, но ни Наташи, ни какой другой женщины здесь не видел. Неспешно советуюсь с ним, что мне заказать, зная, что это крайне важная процедура для грузин, особенно работа­ющих в пищевом бизнесе, особенно не избалованных клиентами. Присаживаюсь за деревян­ный стол и пытаюсь успокоиться, медленно читая Иисусову молитву. Звенит колокольчик на двери и входит моложавая дама с прямой спиной. Она нерешительно оглядывается и сизой тенью проскальзывает за мой стол. Замечает мое присутствие и полушепотом спрашивает:

 Я вам не помешаю?

 Что вы, нисколько,  успокаиваю соседку и ненавязчиво ее оглядываю. Ей на вид лет за тридцать, ухожена, застенчива, рассеянна.

К ней подбегает грузин, благоухающий кухонными запахами, оживлен­но принимает заказ и скрывается за ширмой. Дамочка нерешительно крутит обручальное кольцо, поднимая на меня и опуская глаза. Когда я убеждаюсь в ее желании поговорить, спрашиваю:

 По всему видно, вы здесь случайно?

 Да, тут приезжала в гости к подруге, но получилось так, что даже чаю выпить не удалось,  она поднимает глаза и долго буровит мои зрачки. Глаза у нее светло-серые с прозрачной голубизной. Она порывисто вздыхает и выпаливает:  Вот вы мне не скажите, что творится с людьми? Почему все стали такими злыми и холодными?

 Насчет всех я не стал бы утверждать. Хотя, конечно, вы правы, в период кризисов в людях ярче проявляется скрытое в них добро и зло.  Да, печально,  кивает она головой, снова пытая меня своим водянистым взглядом. Потом выдыхает:  Татьяна.

 Весьма тронут. Дмитрий,  киваю в ответ, не дождавшись протянутой руки. Ее ухоженные пальцы по-прежнему заняты обручальным кольцом.

 Как вы думаете, Дмитрий, откуда вообще взялось в нас это зло?

 Если попробовать спокойно взглянуть в свою душу, то без труда можно обнаружить там и убийцу, и насильника, и грабителя, и лжеца. Все в нас. В зачаточном или в развитом состоянии  но имеется. Чтобы победить зло, надо его уничтожить в самом себе  так мы нанесем удар вселенского масштаба  весь ад содрогнется, а небеса возрадуются этой победе одной единой души. И зло внешнее не подступится к вам. То есть оно будет продолжать свой разгул во вселенной, но вас это не затронет. Вы будете ограждены невидимым, но ощутимым щитом.

 Вы сказали, что вселенная содрогнется. Это что же, из-за одной моей душеньки?  улыбнулась она.

 Ну, да. Потому, что цена души человеческой неизмерима. Если на одну чашу весов положить все сокровища вселенной, а на другую одну вашу душу, то она перевесит все эти драгоценности, золото, каменья, дворцы и …прочую недвижимость. Потому что в самой глубине вашей души есть некая частица  дух называется  в которой живет Сам Творец вселенной. А Он и есть податель и хозяин всех ценностей, стало быть, самый богатый и великий.

 Это как же Он там вмещается?

 Что невозможно человеку, все возможно Творцу его. Для Него нет масштабов, координат, времени, границ. Он везде и всюду, объемлет весь космос и внутри малейшей частички, одновременно во всех временах со всеми людьми, жившими и еще не родившимися. Правда, понять это мы пока не можем, потому что после грехопадения наши возможности познания сильно повредились. Мы за последние семь с половиной тысяч лет здорово сдали. Сравните, Адам жил более 900 лет  мы же в пятьдесят уже старики.

 Слушайте, Дима, а почему, собственно, лично я должна отвечать за грех какого-то допотопного предка? Он согрешил тысячи лет назад, а расплачиваюсь я и сейчас?

 Вот вы, Танечка, сейчас и повторили его грех, тем самым подтвердив свою причастность к нему. Что сказал Адам, когда Бог его обличил? Он сказал, что меня соблазнила жена, которую Ты, Бог, сотворил. Ты, мол, ее сотворил, Ты и виноват, а я ни при чем. Вот если бы Адам покаялся в тот миг и попросил прощения, то его сразу бы простил Отец. А он: я не виноват. Да и потом мы все едины, как один организм, состоящий из разных органов и частей.

 А если я не хочу отвечать перед Богом, быть с кем-то единым и нести за всех ответственность. Я – это я, и все!

 Первый, кто так сказал, был могучий и прекрасный архангел Люцифер. За такие вот слова он потерял Божью благодать и стал черным, вонючим и злым, и называют его сатаной, то есть противником. Потом Адам… Ну, а потом все, кто попали в ад на мучения. Так что если вам, Танюша, не нравится зло и не хочется в ад, вы уж, пожалуйста, так не говорите. В таком вопросе каждое слово очень ответственно, оно буквально может перевернуть всю жизнь. Все мы согрешили, все мучаемся, всех нас Бог любит и хочет вернуть в наше первозданное состояние. Для этого Творец вселенной принимал человеческий облик и жил на земле. Для этого Своей добровольной смертью на кресте искупил грехи всего человечества. Для этого основал и оставил после Себя Церковь, в которой мы спасаемся от зла и готовимся к вечной жизни в Царстве Божием, где нет зла, но вечная радость и блаженство.

 Я, Дима, бываю в церкви. Но мне еще ни разу не удалось поговорить с попом. Там еще надо платок носить, юбку надевать, бабушек всяких выслушивать… Скучно все это!

 Ну, все ваши недоумения легко разрешимы. Делаете же вы различия в стиле одежды, скажем для пляжа и театра. Примите и это церковное отличие в одежде и образе поведения. Это же Дом Божий. В алтаре  престол, на котором восседает Вседержитель вселенной. К тому же есть доступные объяснения всем церковным правилам. Например, платок на женской голове  символ смирения, без него женщина просто не существует для ангелов храма, невидима. Для общения со священником имеется определенное расписание служб, приходите, становитесь на исповедь и говорите. Если нужно выяснить что-то очень серьезное, то лучше в монастырь съездить.

 Не люблю монахов,  помотала она головой.  Мне они кажутся эгоистами, сбежавшими от трудностей жизни.

 Очередное заблуждение. Чтобы прекратить жизнь во вселенной нужно просто всех православных монахов уничтожить. И все… Потому что на молитве монахов весь мир пока и держится. Монах вступает в бой со злом. Истекая кровью и слезами, убивает в себе всех врагов. Очищается в огне страданий, становится угодником Божиим и своими молитвами, подвигами спасает от ада тысячи людей. Да и как можно не любить то, чего не понимаешь, и не знаешь? Поговорите с монахами, побольше узнайте о них из православных источников, и вы поймете, что их образ жизни  равноангельский. И великий подвиг. И вообще, если что-то вам в Православии не понятно, это не значит, что это неправильно. Это значит только то, что вам это пока не доступно. Поверьте, Танечка, и у меня были точь-в-точь такие же вопросы, заблуждения и недоумения. Через это проходят все искатели истины. И вот сейчас я утверждаю, что в Церкви православной  все гармонично, логично, разумно, прекрасно и свято. И если что-то в православных храмах нам не нравится, то не Церковь Христова тому виной, а мы с вами. А что касается ваших дальнейших вопросов, то могу их даже подсказать.

 Ну-ка…

 Вы просто обязаны спросить, почему Церковь якобы унижает женщину?

 И почему?

 А прославление и всеобщая любовь к Пресвятой Богородице? А почему же половина святых  женщины? Забыли про это? Ева пала от гордыни и непослушания. А Святые жены Церкви прославляются за смирение и послушание, кротость и верность, и особенно  за чистоту целомудрия. Этим нам показан путь освящения женщины. Да и в обычной мирской жизни ценятся те же качества женщины.

 Да, вы правы, пожалуй.

 Дальше будут вопросы о науке и прогрессе. По этому вопросу вспомните, к чему мы пришли: отравление природы, ослабление здоровья, всеобщие психозы и депрессия. Вам, например, известно, что в наиболее богатых и развитых странах наивысший процент самоубийств? Прогресс  это уже было в истории. Вавилонская башня  это и есть тот самый символ прогресса и достижений человека в области глобализма гордыни. Что было со строителями Вавилонской башни, то же ожидает и нынешних любителей прогресса.

 А как же удовольствия? Разве не этим живет человек?

 Удовольствия  это как воду пить: можно из грязной лужи, а можно из чистого источника. Можно любоваться отражением тусклого фонаря в помойной луже, а можно выйти из мрака на свет и увидеть живое солнце. Так вот удовольствия для тела приносят секунды кайфа, годы болезней и вечную смерть в аду. Удовольствия для души  это чистая радость, свет, любовь, которые начинаются здесь на земле и остаются с вами навечно. Я вам опять же на своем печальном примере объясню. Сначала я ощутил какой-то духовный голод. Меня перестали удовлетворять мои идеалы. Я понял, что как язычник, поклоняюсь идолам: гордыня ума, объедение, блуд, гнев, пьянство и прочее. Тогда кругами стал ходить вокруг церкви. Но меня удерживали точно такие же заблуждения и богоборческая ложь, как сейчас у вас. Потом мало-помалу мне удалось очистить сознание от этого хлама, и я стал ходить на службы, чтобы понять, что там происходит. Потом сам стал участвовать в таинствах: сперва исповедь, потом причастие и соборование. Затем познакомился с чудесами. А сейчас и не представляю, как бы я жил вне церкви.

 А вы, Дима, здесь часто обедаете?  спрашивает она вдруг.

 Стараюсь, конечно, только не всегда получается…

 А завтра вы будете здесь в это время?

 Буду.

…А назавтра я прихожу в ресторанчик и сажусь за стол, за которым сидит Татьяна. Она выдерживает минутную паузу и, таинственно улыбаясь, торжественно произносит:

 После нашего разговора, Дмитрий, я всю ночь размышляла над вашими словами. И вот теперь я говорю вам трезво и сознательно: я согласна стать христианкой! Помогите мне.

Великий пост

Отшумела хмельная сытая масленица. Народ православный, вдоволь пошутив, поколо­бро­див, нагрешив разудало, встал, отряхнул тенета с очей и склонил повинные главы, которые и меч не сечет.

Пролилось невольной слезой Прощеное воскресенье, когда в храме величест­венный епископ с брадатым священством на коленях просят у прихожан прощения, целуясь с каждым в плечико.

Закрылись Царские врата, оделись в черное иереи, погасли яркие огоньки паникадил, гулкий траурный набат колокола зовет верных на покаяние. По вечерам стою на чтении Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского. В сумраке, озаряемом теплыми пламенами свечей, звучит, рыдает в небеса высокий сильный баритон епископа:

«…Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний?

Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?..»

Оттаивает, слезоточит душа, омываясь покаянными мыслями. Из потаенных глубин сердца рождается и крепнет потребность в чистоте. Рядом со мной стоят дамочки в «диоровских» костюмах, солидные мужи в твидовых «тройках» (перед ними на полу коврики), молодежь в джинсах (перед этими  расстеленные кожаные куртки), женщины и мужчины пенсионного возраста; тихие, как тень, задумчивые девушки в длинных юбках, притихшие дети, рабочие в спецовках с ближней стройки. Что их объединяет? Зачем пришли они сюда? Что общего в таких разных людях? Одно  желание очищения души покаянием.

Начинаются преклонения колен. Все как один, становятся на колени и лбом  в пол. Сейчас, разные между собой, все равны перед Судией и Царем. Один, другой, третий поклон, еще и еще… уже и спина болит, и ноги трясутся, но поклоны продолжаются. Рядом совсем старенькая бабулька привычно опускается и падает ниц, а уж мне тем более стыдно отступать, поэтому с терпением, с потугой, с кряхтением  поклон, еще и еще.

Выхожу из храма на морозный воздух, и все болит: ноги, спина, руки  все, кроме совести!

Четыре дня хожу на Великий канон. Четыре дня ничего не ем, только святую воду пью маленькими глоточками, а голода нет, и слабости не наблюдается. Становлюсь легким и тихим. А как легко молиться по ночам  как орлу в вышине на крыльях парить!

Первое воскресенье поста  неделя Торжества Православия. Весь храм наполнен до отказа. Причастников столько, что кажется, будто все до единого прихожане унесут сегодня в своем очищенном естестве частицу Господа. После литургии читается трогательный молебен о заблудших.

Стою в плотном окружении толпы,. А душу мою нечестивую питает и освящает Пречистое тело и кровь Спасителя моего. Сквозь одежду мою, сквозь кожу, мышцы, кости мои  сияет пламя божественного огня, незримо, нетварно соединяя меня с бесконечным океаном огня, имя которому Любовь.

Благодарность к Господу моему переполняет меня, требует излияния  и молюсь Милости безмерной о просвещении, прощении, спасении людей, которых знаю и люблю, особо о тех, которых обидел сам и от которых принял обиды. И радостно осознаю, что в этот миг всех я простил, всех люблю. Словно крылами, обнимаю всех пламенем любви, таинственно и непостижимо, но ощутимо льющимся из таинственно врастающей в меня частицы безмерного, бесконечного Творца жизни.


Страстная неделя соединяет и вмещает в себя одновременно и кровавые события непостижимых страданий Спасителя  и нарождающееся, захлестывающее из недалекого будущего предвосхищение вселенской радости Воскресения Христова.

В один день я всем своим существом сострадаю абсолютному одиночеству, кровавому молитвенному поту Богочеловека, переживаниям предательства ученика, безумию беснующейся толпы, проклинающей себя и потомков: «Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на наших детях!», последнему крестному воплю агонизирующих уст: «Для чего Ты Меня оставил!»  и в тот же вечер пишу восторженные открытки: «Христос Воскресе! О, как люблю я вас всех в этот день торжества вечной жизни над смертью! … И если воскрес наш Христос, то значит, воскресли с Ним и мы! Радуйтесь люди, радуйтесь все  Христос воскрес, жизнь вечная воссияла!»


В Пасхальную ночь энергичный староста храма вручает мне тяжеленную хоругвь. Постояв с ней еще до выноса, с трудом удерживаю в вертикальном положении и понимаю, что и поднять ее нету сил, не то что нести. Но вот трогается Крестный ход, запульсировала во мне Иисусова молитва вперемежку с «Христос воскресе!» и несу эту хоругвь, будто ангелы мне помогают и поддерживают меня под руки. До глубокой ночи стою в храме, мокрый от обильных капель святой воды, лобызаюсь троекратно с братьями во Христе.

А ночью после обильного разговления горит мое нутро, грохочет сердце… Да еще, чтобы не возгордился, сражаюсь один на один с нападением.

Один во мраке ночи в комнате. За окном воет и хлещет в окна ветер с дождем. Вокруг меня сгущается и сдавливает беспощадными клещами злобная тьма. Ужас вонзается в сердце, шевелятся волосы на голове, тело парализует оцепенение всеобъемлющего страха. Рот будто сдавлен подушкой  не могу выдавить из себя ни единого словечка, только мычу, выпучив глаза и задыхаясь.

О, если бы враг объявился и показался мне в этот миг  я бросился бы на него и принял бой, но он незримо сдавил меня, навалился тяготой, парализовал ужасом. Время перестает существовать, растягивается в мучительную липкую бесконечность. Снизу, сверху, отовсюду сразу  хлынул гудящий огненный шторм, в котором корежится и извивается от безумной боли мое почерневшее тело.

Какое-то мерзкое длинное, все в резиновых складках, скользкое существо извивается в моих руках. Я изо всех сил отдираю, отталкиваю его. Но оно безразмерно вытягивается и неотвратимо, с чавканьем, грызет, жует мое горящее тело.

Жуткий ядовитый серный смрад жжет не только мои ноздри, но и всю кожу. Душераздирающие вопли режут не только уши, но и вывернутые суставы. Чернющий как копоть мрак окружает мои мучения, только горящие красным безжалостные злобные зрачки носятся вокруг, как слепни. И нет никого, кто бы помог. Никого, кто бы защитил. Я, бессильный и беззащитный, один на один с абсолютным злом, у которого нет иной цели, как только выжать из меня как можно больше страданий.

Целую вечность из зажатых, спекшихся губ выдавливаю спасительное имя. «И-и-и-и!..»  пищит внутри меня, не имея возможности вырваться наружу. «И-и-и-с-с-с!..»  сипит в горящей гортани, с трудом перетекая в зажатый рот. «И-и-и-с-с-с-у-у-у-ус!!!»  взрывается всесокрушающим огневым шквалом. В единый миг, как молния  от земли до небес и от запада на восток  выплескивается свет и разлетается в клочья, скрывается тьма!

В сияющем поднебесном пространстве, огромном, как вселенная,  разливается широченная яркая радуга, переливаясь прозрачными огненными дугами. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!  вопию, что есть сил,  И сущим во гробех живот даровав!!!». Я марширую по комнате моей беспредельной вселенной и прыгаю «веселыми ногами» и кричу, кричу, как мальчишка, узревший вдалеке идущего навстречу ему отца  родного, милого, могучего и бесконечно доброго: «Хри-стос вос-кре-се из ме-е-ертвы-ы-ых!..». Радуга сияет надо мной, играет во мне и звучит, сотрясая мою бесконечную, огромную вселенную: «… И су-у-ущим во гро-бе-е-ех живо-о-от да-ро-ва-а-ав!». Слава Тебе, Господи!

Требуется помощь

… И не вздумай говорить такое! Чтобы я, да забыл тебя. И вот тебе тому свидетельство: мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, приезжай. Только дай согласие, и сразу вышлю за тобой машину.

 Конечно, если нужно…  мямлю совершенно смятый его неожиданным натиском.

 Ну, и отлично. Жди транспорт.

Филипп Борисович по прозвищу Доктор лишь изредка позванивает мне в течение последних нескольких месяцев. Если честно, то и времени на его заумные длинные беседы под блюда и роскошь у меня просто нет. Жизнь моя так уплотнилась, что сам удивляюсь, как это успеваю я так много строить, читать, молиться, общаться.

Да и Дуня моя в таком интересном положении, что нужно подольше бывать рядом. Вообще-то, я думал, что ей будет тяжелей: токсикозы, там, капризы и прочее. Нет, она так гармонично вписалась в свое новое состояние, будто ждет уже пятого ребенка. Ходит на консультации, завела там подружек, таких же неуклюжих пузатиков с утиной походкой. Иногда она позволяет мне подержать руку на животе, в котором, кто-то крутится и чем-то толкается.

По вечерам я читаю вслух молитвы, писания Святых отцов, и к удивлению Дуни, наше не родившееся еще дитя прекращает свои постоянные верчения и успокаивается, будто внимательно слушает. Я объясняю, что это так и есть, что маленький человечек там, внутри, понимает много больше в духовном мире, чем мы, потому что целиком еще в руках Творца. А после совместных молитв у нас в семье наступает совершенно чудное время. Моя молчальница, прижавшись ко мне, застенчиво, как девчонка, полушепотом выспрашивает про ту неведомую ей жизнь, куда влечет и ее. А среди ночи или рано утром иногда я просыпаюсь и подолгу смотрю на спящую свою женушку, в которой происходят таинственные внутренние процессы. И молюсь за нее и ребеночка, за которых чувствую растущую мужскую ответственность перед Господом. Впрочем, нет в новом моем состоянии страха за них, да и за нас в целом. Наоборот, с каждым днем растет мое доверие к Отцу нашему Небесному.

…В прорабскую входит известный мне мужчина в черном костюме и с неукоснительной вежливостью предлагает следовать в машину. Всю дорогу молчит. Мне рядом с ним неуютно. Привозит он меня в незнакомое здание с мраморно-зеркальным вычурным фасадом, поднимает на бесшумной лифте, пропитанном запахом сигар и духов, ведет по светлым коврам в громадный кабинет, из окна которого видна широкая пойма реки в золотистых лучах заката.

В кабинете, кроме Доктора, присутствует еще один господин весьма крупных габаритов с лицом аристократа с высоким лбом и сильными очками под ним. Мужчины облачён в классический черный двубортный костюм. Жесты его изящны, движения мощного тела осторожны и экономны. Из-за стола выходит озабоченный Доктор в белой сорочке с развязанным галстуком, знакомит меня с этим представительным человеком  своим заместителем Валерием Ивановичем. Тот крепко пожимает мою руку и, уважительно изучив внимательным взглядом, сразу удаляется. Доктор, натянуто вежливо улыбаясь, поясняет, что «выращивал в этом парне своего помощника чуть ни с пеленок», затем приглашает занять кресло под хвойным растением в бочке, в котором с радостью узнаю можжевельник.

 Вот, как видишь, обживаем новые апартаменты. Пытаемся соответ­ство­вать требованиям международных стандартов. За этой стенкой примерно такой же кабинет с комнатой отдыха для тебя. Если, конечно, ты согласишься.

В общении с такими людьми, как мой нынешний собеседник, никогда не знаешь, когда он говорит серьезно, а когда ведет запутанную игру, в которой тебе предлагается неведомая роль. При этом вряд ли тебя посвятят в правила игры. Поэтому вместо ожидаемых от меня восторгов молчу и про себя творю Иисусову молитву. Доктор изучает мою физиономию и вздыхает:

 Да… Забыл, что имею дело с человеком неординарным. Как говорится, надо чаще встречаться. Все это время, Дмитрий Сергеевич, я издалека, но с интересом наблюдал за твоими успехами в работе. И должен признаться, до сих не могу взять в толк, как это тебе удается при том количестве объектов, которые навалили на тебя, везде успевать, держать рекордную выработку и при этом безо всяких неприятностей и аварий. Без конфликтов с конторой и органами надзора. Практически самостоятельно. Не поделишься секретом?

Ну, что мне ему, в самом деле, воскресную школу тут открыть? А с другой стороны, как объяснить, что все мои успехи  не мои… Как мне с ним говорить? На каком языке? Господи, помоги мне, неразумному.

 Как-нибудь в другой раз, Филипп Борисович. Когда времени у нас будет много-много. А сейчас, ты сказал, тебе нужна моя помощь. Так я слушаю.

 Однажды я говорил тебе, что моя фирма ведет работы в Америке. Мы там купили землю и строим поселок для состоятельных людей. Раньше на участке стояли несколько заселенных домов. Сейчас мы всех жильцов переселили, кроме одного. Живет там странный парень, который уперся, как осел, и ни в какую покидать насиженного гнездышка не хочет. Мы уж и через жену его уговаривали, и через местные власти… Нет и все! Я узнал, что у него корни русские. Бабушка его жила в России до войны.

Доктор встает, прохаживается задумчиво по кабинету, бережно касаясь то одного предмета, то другого. Замирает у окна и любуется панорамой. Потом поворачивается ко мне и после долгой паузы произносит:

 Есть, конечно, у моих партнеров и силовые методы решения таких проблем. Только мне хочется использовать еще одну возможность. Последнюю. И я прошу тебя, Дмитрий Сергеевич, помочь мне в этом. Ведь ты за мирные решения, не так ли?

Хозяин кабинета натянуто улыбается. Он ждет моего ответа. У меня же внутри стоит полная тишь. Будто все это не имеет ко мне никакого отношения. И вдруг в моей памяти всплывает та самая картинка, которая много раз нежданно появляется, совершенно вроде бы некстати. Молодой мужчина лежит в шезлонге рядом с бассейном среди тропической растительности и пьет чай со льдом. Меня удивляет его нетипичное расстройство, при неплохих результатах жизненных показателей. Чего этому парню еще нужно? Живи да радуйся! Ан нет, чего-то ему все не так. Ну, что ж если этот парень тот самый, о котором говорит Доктор, то его понять можно. И помочь тоже. Да и видения эти  ой, неспроста. Тут все в такую ровную цепочку ложится, что даже мне, убогому, кое-что понятно.

 И когда мне туда лететь?

 Билеты забронированы на понедельник. Твой загранпаспорт с открытой визой в ОВИРе, надо только заехать и забрать. Если ты не против…

 Кто еще летит со мной?

 Я наметил Стаса, но тут как ты сам…

 Стас  это тот, кто меня сюда вез?

 Да.

 Я один, если можно.

 Хорошо, как скажешь.

Желания ехать за границу у меня нет. Более того, я точно знаю, что все самое главное во вселенной творится в России, и отсюда волнами расходится по всему миру. Если с парнем происходит то, что я предполагаю, ему лучше приехать сюда. Мистику России, как последнего оплота сил света, на пальцах не покажешь. Этого нужно коснуться всем существом.

 И еще…  говорю после длинной паузы.  Если честно, то ехать в такую даль не очень-то хочется. И к жене сейчас нужно быть поближе. Дай мне телефон этого парня. Я попробую его сюда пригласить.

 Это было бы идеально! Вот это да!  восклицает Доктор и называет мне длинный ряд цифр телефонного номера. Имя объекта Стив.

 Стёпа, значит. А по-русски «объект» понимает?

 Все, кроме непотребства. Насчет оплаты счетов, стоимости билетов и прочего  не сомневайся. Тут на кон поставлены миллионы. За ценой не постоим.

Разговор с тем светом

«Что за дело мне до этого янки? Ему там жемчуг мелковат, а у нас пятака на хлеб не хватает. Видите ли, съезжать с насиженного места лень! Видно еще мало его петухи жареные клевали. Ничего, наши бравые ребята покажут тебе, что такое производ­ственная дисциплина на объектах соцкультбыта». Нечто подобное в разных вариациях грохочет в запутанных лабиринтах моих усталых мозгов. Только известно мне, что если моя рациональная сущность так непотребно вопит, значит, ей надлежит противо­стать, то есть, проще говоря, сделать все наоборот.

Но и это еще не все. Время от времени на меня накатывает совершенно хлипкое гаденькое отчаяние. «Куда? Ну, куда ты суешься, дурень? В таких играх можно лишиться всех видов на жительство. В случае прокола тебя по стенке размажут, так что и соскребать нечего будет. Оставь эту затею. Не по зубам тебе. Оставь».

В состоянии полного душевного «раздрая» иду в храм, заказываю молебен и обхожу со свечами в руках иконы. Занятие это с одной стороны успокаивает, с другой  поднимает в сердце молитвенный настрой.

«Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас»,  звучат во мне слова Господа, и уж тут нет ни малейшего сомнения в их истинности. Храм этот днем всегда открыт, люди стоят в очереди к свечному ящику, сидят на скамейках в ожидании молебна. Говорят, шаркают, кашляют. Становлюсь в угол у правого клироса и чувствую на себе кроткий, все понимающий взор Христа. И остаемся мы с Ним наедине.

«Ты позвал меня к Себе, Господи, и я пришел. Ты знаешь о моих проблемах больше и лучше, чем я сам. Я могу ошибаться и обольщаться. По своему помрачению я могу натворить глупостей и даже принести зло людям. А я этого не хочу. Но Тебе, Господи, ведомы правда и наилучший путь. Отче наш, возьми все в Свои руки и помоги мне. Пусть я стану Твоим исполнителем, слугой. Не позволяй совершаться моей грешной воле, но веди меня за руку, как любящий отец маленького ребенка. Не оставь меня, Господи Иисусе! Не на кого мне положиться. Только Ты у меня единственный помощник и защитник. Помоги мне, Господи!».

Выхожу из храма в полном спокойствии. И еще не знаю как, но все теперь будет в порядке. В сердце моем есть тому ясное подтверждение. Господь со мною.

Смотрю на часы, отнимаю восемь, получаю местное время города Майами. Набираю телефонный номер и слышу усталый голос автоответчика. Произношу громко по-русски:

 Степан, если ты меня слышишь, возьми, пожалуйста, трубку. Я из Москвы. Меня зовут Дмитрий. Мне известно, что с тобой происходит. И единственное, чего я хочу, это помочь тебе.

В моей трубке раздается щелчок, и я слышу тот же вялый голос, что произносил длинную вступительную тираду:

 Привет, Дмитрий. Это Стив. Давно не слышал свое имя по-русски. Как поживаешь?

 Гораздо лучше, чем заслуживаю, спасибо.

 Ты меня заинтриговал, Дима. Кто ты? Откуда тебе известно про меня?

 Человек я простой и незамысловатый, поэтому скажу тебе правду. Тем более, что нас наверняка прослушивают.

 Дима у нас не Россия, здесь не прослушивают.

 Да брось ты, Степан, ты имеешь дело с русскими. А у нас это такое всенародное хобби со сталинских времен. Впрочем, все, что я тебе скажу, должно устроить всех, тебя в том числе.

 Мне уже интересно.

 Я сейчас многое объяснить не могу. В твоих отношениях с русскими наступил тот самый момент, который должен поднять тебя, всю твою жизнь на более высокий уровень.

 Я и есть на высоком уровне. Зачем мне выше?

 Боюсь, твой уровень ниже некуда. И ты сам знаешь, о чем я говорю. Я чуть ли не каждый день вижу парня, который валяется в шезлонге и тоскует. И все ему не в радость. Это, по-твоему, уровень?

 Ты что, подглядываешь за мной?

 Дурачок ты, что ли?.. Стёпка, я работаю на стройке в Москве, менеджером по-вашему. У меня множество своих проблем и жена беременная… А ты на своем красном шезлонге у бассейна валяешься, и каждый день мелькаешь в моей голове, как в телевизоре. А вчера ни с того ни с сего мой «знакомый друг» предлагает ехать к тебе, в твой амери­кан­ский Содом вывести тебя, как Лота. Из-под огня русской мафии. Понял, что ли?

 Не совсем… Ты что, с ними заодно?

 Стёпа, не все русские бандиты. И я сам по себе. Я тебя предупреждал, что у нас с тобой впереди много времени для бесед. Я в этом не сомневаюсь. И мы вместе во всем должны разобраться. Ты понимаешь, если ты уже несколько месяцев мелькаешь перед моим мысленным взором, то значит, у нас с тобой какое-то совместное дело. Значит, Господь нас сводит вместе. И это все неслучайно. И этому радоваться надо.

 Пока непонятно чему…

 Ну, слушай. Я тебе, русскому человеку по крови и по духу, предлагаю бесплатно приехать на историческую родину. Приехать в страну, в которой варится весь вселенский бульон. Россия  последний оплот сил света на земле. И эти самые божественные силы зовут тебя принять участие в духовной жизни. Потому что твоя нынешняя жизнь  она растительная, болотная даже. И ты абсолютно не раскрываешь свой духовный потенциал. Он у тебя на нуле. Я еще не знаю как, но тебя ожидает величайшее открытие. И оно совершится здесь, в России.

 Да, Дмитрий, это интересно. Признаюсь, ты меня очень удивил. А как это бесплатно?

 Тебе принесут билет с визой прямо на дом. Только скажи «да».

 О’кэй. Да.

 Все! Ты мой гость, и я тебя люблю!

 Халлоу, мне нужно время на подготовку!

 Не нужно тебе ничего. За тебя все сделают. Собирайся и завтра вылетай. А я тебя стану ждать. У замерзшего окна.

 Ты интересный парень, Дмитрий.

 Об этом не сейчас. Я встаю и направляюсь к окну.