Линия. Прерывистая
| Вид материала | Документы |
- Тезаурус по информационному обществу, 2285.12kb.
- Стохастическая линия как инновационная содержательно-методическая линия в курсе математики, 113.16kb.
- Производимая нами данная линия является самым передовым оборудованием для производства, 80.85kb.
- Учебно-методическая линия по технологии (техническому труду) для 5-8 классов общеобразовательных, 46.17kb.
- Технологическая линия по переработке сильнозагрязненных отходов полиэтиленовой и полипропиленовой, 183.92kb.
- Косметические препараты для лица голубая линия «аквавиталь» aquavital blue range, 2993.61kb.
- Л. С. Выготский Проблема культурного развития ребенка Л. С. Выготский. Проблема культурного, 263.11kb.
- Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
- Инструкция по настройке услуги idphone на софтфон ZoIPre для компьютеров с ос windows, 116.48kb.
- Темы рефератов Виды изобразительных искусств. Средства создания художественного образа., 13.91kb.
Друзья
Как ни ограждай себя от всеобщего помешательства, тебе его не избежать. Как ни убеждай людей в его опасности, они забудут все аргументы, как только им дадут команду сверху водку пьянствовать и веселиться. Итак, наступают праздничные дни, оставшиеся нам в наследство от коммунистов. Что от них ждать хорошего, если все дела богоборцев прокляты, и проклятие это действует от Собора 1613 года до самого Второго пришествия. Бунин в свое время назвал эти дни окаянными, и они не перестали быть таковыми и сейчас.
Итак, впереди три дня, помеченных в рабочем календаре кровавой краской. Самое время вспомнить своих друзей и совершить с ними совместный исход из мира. Первым в моем телефонном списке стоит Борис. Он бизнесмен, владелец крупной фирмы. Интересно, как он там? Набираю номер его мобильника и слышу вальяжное «Аллое». А живет он, по его словам, трудно, но весело, хотя сытно и напряженно. Оказывается, я «последний из наших», кто ему позвонил, поэтому мне лишь остается присоединиться к честной компании, которая отъезжает …прямо завтра утром. Вот это по-нашему!
Почему-то звоню Доктору и предлагаю присоединиться, обещая новизну ощущений и незабываемые переживания, а в ответ получаю вежливое, но холодное выливание ведра холодной и мутной воды на свою голову:
Бегите, бегите, фанатики недобитые, а нам есть, кого поздравлять. Потом после многозначительной паузы: Впрочем, в другое время это могло быть занятным. Хотя бы для того, чтобы вывести тебя из комы.
Рано утром наш микроавтобус выворачивает по кольцевой на Калужское шоссе. Борис говорит, что ехать нам около четырех часов, наговориться мы еще успеем, поэтому лучше будет нам пока молиться и слушать проповедь. И вставляет в магнитофон кассету с проповедью.
Приятный голос судя по акустике в храме не спеша и вдумчиво с профессиональными паузами поясняет слушателям, что такое гордыня и какие формы она принимает. Мы превращаемся в слух, и только завораживающий голос хозяйничает в пространстве салона.
«Гордыня в человеке рождает состояние неспокойствия. Вместо обретения в душе мира и покоя человек в состоянии гордыни разрастается, как мыльный пузырь, подчиняя под свое господство весь круг людей, который ему только ведом. Он способен только разрушать...
Гордыня проявляется по-разному в женском и в мужском естестве, хотя действие ее тождественно. Мужчина преимущественно ищет увеличения земных познаний, прельщаясь более всего светом падшего рассудка, обогащая себя умственными сведениями; пытается через эту работу мозга, через увеличение земных познаний стяжать мысленное превосходство над окружающими. Впрочем, иной, не интеллектуальный, но гордый человек тщится своей волей грубо подчинить себе людей, вызывая в них животный страх и безмолвие.
Женщинам свойственно это менее. Они более одарены способностью чувствовать, поэтому хотят царствовать над людьми, воздействуя на низшую, животную область чувств. Через это женщина, падшая Ева, обуянная духом гордыни, распространяет свое влияние в области похоти, подчиняя себе всех и вся, сначала в воображении, потом усваивая себе образ, вид, внешность, которые делают ее свечой, которая приманивает однодневных мотыльков и губит их в пламени своем.
Впрочем, уже начиная с XIX столетия мы встретим образ женщины, которая больна гордынею ума, а не только гордынею чувств. Такие любят становиться на место мужчин и в семье, и в обществе, что характерным образом меняет и саму внешность женщины. Она теряет свойства нежной, уступчивой, смиренной, мягкой, покорной женской природы и приобретает неестественные ей черты мужского характера: обширность познаний, силу, мужество, решимость в достижении цели, хотя и весьма ограниченных в нравственном смысле. Эти женщины внушают к себе часто чувство иронии. Но по большей части отталкивают. Печальный их ждет конец. Они сеют в мире разрушение и прежде всего в своей собственной судьбе и семье.
Когда больная душа надеется на себя самою себя, то следствием этого являются страх, опасения, постоянное беспокойство, излишняя экспансивность. Это доводит людей до инфарктов, инсультов, тромбов, до паралича. По словам пророка, «вот я изведу из тебя, из середины твоего сердца огонь, и он пожрет тебя». Гордыня физически разрушает человека, искажая в нем образ Божий.
Каждый человек должен уяснить для себя: все самое лучшее, что у меня есть, дал мне Господь, а вот все плохое это мое личное приобретение; тогда и причина гордыни отпадет сама собой».
Кто это говорит?
Это отец Артемий из храма у метро Красносельская, поясняет хриплым басом Григорий, задумчиво оглаживая бороду. К нему на проповеди съезжается московская интеллигенция. Таких отцов, которые окормляют интеллигентов, всего четыре на всю Москву. Ох, и гадко смотреть на этих его прихожанок... они там все в шизоидной прелести.
Слушай, Григорий, а ты можешь пояснить, за что ты их так?
Cейчас сформулирую, Григорий жует губами. Во! Я их... ммыыххх... недопонимаю за полное рабство своему падшему разуму и попытку подогнать совершенный Божий мир под свое гнилое несовершенство.
Григорий, ты малость перегибаешь, вступает в беседу Андрей. Я считаю, что надо все как-то полюбовно, эволюционно. К чему ведут революции мы все уже знаем.
А ты не защищай их! Да и чего ты-то возмущаешься? Ты не интеллигент, нет в тебе этого...мммыыххх!
Да нет уж, интеллигент! А кто же еще? Я ведь занимаюсь интеллектуальным трудом. Да и то, что ты так... недопонимаешь, и во мне тоже есть.
Если бы было!.. Я бы тебя... Григорий руками имитирует движения прачки, выжимающей белье. Как говорил авва Исаак, я люблю тебя, брат, но ненавижу твой грех.
С ненавистью ты бы это... полехше. Так можно разогнать всех, кто идет к храму. Или едет, как мы вот. Мяхше надо, мяхше. Кто без греха-то? Что же всех ненавидеть? Так, товарищ, мы далеко не уйдем, улыбается Андрей, вспомнив, наверное, бывшего начальника первого отдела.
Ммыыхх!
А я думаю, сваливать все наши многолетние несчастья на интеллигенцию по меньшей мере глупо, рассуждает вслух Борис. Как там сказал апостол Павел? В каком ты звании, чем от Бога наделен, тем и служи: учительствуй, проповедуй, начальствуй, пиши, говори, паши и сей только все делай во славу Божию. Потому что все мы, как множество разнородных членов одного тела, составляем тело Христово. Оно конечно, рыба с головы гниет, и все такое… Но давайте вспомним, кто рушил храмы Божии? Интеллигенцию почти в полном составе вытурили за кордон, или на Соловки, или по застенкам чекистским поразбросали, а кого постреляли без разбирательства. Как раз самый что ни на есть рабочий класс с крестьянством и рушили храмы и убивали священников.
Да-а-а, тут возразить сложно, соглашается Григорий.
Это первое, как всегда спокойно продолжает Борис. А на второе давайте рассмотрим явление трезво. Интеллигент это человек, профессионально занимающийся умственным трудом. Как сказал пророк Давид, «рече безумен Бог несть». Из этого следует, что безбожник не может считаться интеллигентом, потому что разум у него отсутствует. Это как воин без оружия, как пахаря без плуга, а каменщик без мастерка. Вот и получается, что надо смотреть в корень, и там ответ: человек ли ты вообще. Ибо только верой в Бога человек оправдывает свое звание.
Гениально! восклицает Григорий и жмет руку Борису. Ну, а теперь самое время, думаю, по пятой колонне жахнуть.
Ой, мамочки, Гриню по кочкам понесло… крутит лицом Андрей. Как юный Иоанн «сын грома», не знает еще какого он духа. Ты что же, брат, думаешь злом победить зло?
Это что же, Андрюх, они нас спаивают, по телеку разврат кажут, грабят наш народ, а мы должны это терпеть?
А ты не пей, телек не смотри, честно работай и в храм Божий ходи вот и не коснется тебя вся эта мерзость. Вши и блохи у чистоплотных не заводятся. А наши враги и есть духовные паразиты.
Э, нет! Это уже, господин щелкопер, толстовщина какая-то. «Не противься злу!», видишь ли…
Так «не противься злу» так это не Толстой первым, а Иисус Христос сказал, если ты, конечно, Нагорную проповедь хоть раз читал.
За окном слева проплывает Калуга. Город живописно раскинулся по мягким склонам холмов. Золотятся купола стройных восставших церквей. Мелькает авангардное здание музея космонавтики. По этим холмам до последнего дня жизни ездил на велосипеде отец космонавтики. Андрей рассказывает, что только недавно опубликовали засекреченные труды Циолковского, раскрывающие его православное вероисповедание. Справа широко раскинулась пойма Оки, на горизонте на таких же покатых холмах стремятся к небесам мачтовые сосновые леса.
Через какое-то время мы уже несемся через древний Козельск. Справа теснятся маленькие домики в окружении садов-огородов, а слева... Слева за широкой поймой извилистой Жиздры среди темного соснового бора белеет крепостными стенами и башнями, сверкает золотыми куполами храмов Оптинская обитель.
Андрей недавно писал очерк в свою газету и сейчас, открыв блокнот, нас просвещает:
О посещении своем Оптиной Пустыни в июне 1850 г. вот что писал Гоголь графу А.П.Толстому: «Я заехал по дороге в Оптинскую Пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю на самой Афонской горе не лучше. Благодать видимо там присутствует. Это слышится и в самом наружном служении... Нигде я не видел таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное. Я не расспрашивал, кто из них как живет: их лица сказывали сами все. Самые служки меня поразили светлой ласковостью ангелов, лучезарной простотой обхождения; самые работники в монастыре, самые крестьяне и жители окрестностей. За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышим ея благоуханье: все становится приветливее, поклоны ниже и участия к человеку больше. Вы постарайтесь побывать в этой обители...»
Незадолго до своей кончины Гоголь приезжал в Оптину и просил остричь его в монахи. Приезжал сюда и Достоевский. Он описал в своем романе «Братья Карамазовы» все, что видел и слышал, создавая внешнюю картину для своего романа. Бывал здесь и граф Лев Толстой. Имел долгую беседу с о. Амвросием. После отъезда графа, старец сказал: «Никогда не обратится ко Христу! Горды-ыня!». Приезжал он и позже уже к старцу Варсонофию. Потоптался у калитки, да так и не зашел. Уехал.
Когда Л.Н.Толстой умирал на станции Астапово, в Оптину пришла телеграмма с вызовом старца Иосифа. Совет братии монастыря в Астапово вместо болеющего старца Иосифа посылает старца Варсонофия в сопровождении иеромонаха Пантелеимона. Но окружением Толстого (Чертковым и др.) они не были допущены к больному, несмотря на все усилия с их стороны. Когда старца Варсонофия окружили корреспонденты газет и журналов, старец ответил им: «Вот мое интервью, так и пишите: хотя он и Лев, но не мог разорвать кольца той цепи, которою сковал его сатана». Толстовцами этот факт долго скрывался, открылось это только в 1956 году, когда на страницах «Владимирскаго Вестника» игумен Иннокентий подробно рассказал об этом. Как работающему в канцелярии, ему было известно все, что через нее проходило.
Вот так-то! восклицает мой бородатый сосед, метнув орлиный взор в сторону Андрея. Монахам без разницы, всемирно известный ты писатель или из простых. Здесь главное это чистота веры. И твое отношение к Богу. В Оптину гордыню не везут! А если привозят, то Оптина таких не принимает.
Андрей согласно кивает и продолжает:
По преданию монастырь Оптина Пустынь был основан раскаявшимся разбойником Оптой в 15-м веке. Времена расцвета обители сменялись разорением. Царь Михаил Феодорович пожаловал Оптиной мельницу и земли в Козельске под огороды. Местные бояре Шепелевы в 1689 году построили Введенский собор. Но во время реформ Петра указом Синода в 1724 году монастырь упраздняют, как «малобратный». Затем в 1726 году снова восстанавливают. Но полное возрождение началось с 1795 года, при митрополите Платоне.
Четырнадцать канонизированных святых дала миру эта славная обитель! Отсюда по русской земле пошло старчество, возрожденное молдавским старцем Паисием Величковским,. Сюда из рославльских лесов переселяются его последователи, делатели умной Иисусовой молитвы, исихасты во главе с иеросхимонахом Львом. Он и открывает ряд старцев.
При старце о.Амвросии, ученике о.Льва, Оптина достигает расцвета. Слава о прозорливом старце гремит по всей России. Со всех концов ее тысячи людей устремляются к о.Амвросию за правдой. Его опыт перенимают и наследуют старцы о.Анатолий, о.Иосиф, о.Варсонофий, о.Феодосий, о.Анатолий и последний старец о.Нектарий. Официально Оптина Пустынь продержалась до 1923 года.
Старец о.Амвросий (1812-1891), в миру Александр Гренков, прибыл в монастырь в 1839 году по обету, данному им во время тяжелой болезни и по направлению троекуровского известного затворника о.Иллариона, который сказал ему: «Иди в Оптину, ты там нужен». В то время обитель переживала самый расцвет монашества. Там служили Богу такие столпы православия, как игумен о.Моисей, старцы о.Лев и о.Макарий, начальник скита иеросхимонах о.Антоний, подвижник и прозорливец; древний старец архимандрит о.Мелхиседек, удостоенный бесед со святым о.Тихоном Задонским; флотский иеромонах о.Геннадий, подвижник, бывший дважды духовником Императора Александра I-го; прозорливец иеродиакон о.Мефодий, лежавший на одре болезни 20 лет; бывший валаамский игумен о.Варлаам, имевший дар слез и нестяжатель, сотаинник преп. о.Германа Аляскинского.
Тридцати четырех лет от роду о.Амвросий пережил тяжелый приступ болезни, был выведен за штат обители и числился инвалидом. Болел он до самой смерти. Старец Лев «из подола в подол» передал его в послушание старцу Макарию. У этого святого старца о.Амвросий учится искусству из искусств умной молитве, которую монахи обязаны проходить только под духовным руководством опытного исихаста, чтобы вместо соединения с Богом не впасть в прелесть.
После смерти о.Макария в 1860 году о.Амвросий занял его место. Для приема мирян в скиту справа от колокольни пристроили хибарку, в которой 30 лет до самого отъезда в Шамординскую женскую общину старец принимал страждущих.
Трудно себе представить, как он мог в постоянных болезненных мучениях, обливавшийся потом (он по нескольку раз в день менял одежду) принимать толпы паломников и отвечать на десятки писем ежедневно, когда его молодые келейники под конец дня едва держались на ногах.
Совершенное единение с Богом старца Амвросия просветляло его видение до такой степени, что для него не существовало тайн ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Иногда он сам посетителю рассказывал его судьбу, но потом смущался, спохватывался и поправлял себя: «люди говорят».
В недолгой беседе, продолжавшейся обычно не более 10-15 минут, он умел разрешить все вопросы пришедшего, так направить его жизнь, чтобы душа его обрела спасение. Старца не интересовали ни положение в обществе, ни богатство, ни таланты посетителя, но одно лишь душа человека, которая была для него столь дорога, как ничто другое.
Батюшку невозможно было представить без участливой доброй улыбки. Его живое лицо выражало то заботу, то ласку, то вдруг озарялось молодой улыбкой. Часто из его кельи доносился радостный задорный смех.
В трудные минуты его духовные чада получали от него наставления на расстоянии: старец являлся им то во сне, то наяву. Не раз спасал он таким образом от смерти, исцелял болезни, в нужный момент давал совет, как поступить правильно.
Батюшка Амвросий часто использовал в своих поучениях пословицы и поговорки. Любил говаривать: «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено там ни одного», «Не хвались горох, что ты лучше бобов: размокнешь сам лопнешь», «Отчего человек бывает плох? Оттого, что забывает, что над ним Бог», «Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет».
Осуждавшим других старец говорил: «...у них, может быть, есть такое тайное добро, которое выкупает в них недостатки, и которых ты не видишь».
Старец Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, вычитывающий молитвенное правило, должен был стоять в другой комнате. Один из скитских монахов однажды решился во время молитвы его подойти к нему. Лицо батюшки так ярко сияло, что инок не смог вынести. Такие просветления случались иногда и во время бесед с людьми. Случалось, видели даже лучи, сияющие из его глаз.
Но вот самое знаменитое и таинственное предание, которое обязательно упоминается, когда говорят о старце Амвросии. Записала его одна из духовных дочерей батюшки:
«В келье его горели лампадки и маленькая восковая свечка на столике. Читать мне по записке было темно и некогда. Я сказала, что припомнила, и то спеша, а затем прибавила: «Батюшка, что сказать вам еще? В чем каяться? забыла». Старец упрекнул меня в этом. Но вдруг он встал с постели, на которой лежал. Сделав два шага, он очутился на середине своей келии. Я невольно на коленях повернулась за ним. Старец выпрямился во весь свой рост; поднял голову и воздел свои руки кверху, как бы в молитвенном положении. Мне представилось в это время, что стопы его отделились от пола. Я смотрела на освещенную его голову и лицо. Помню, что потолка в келии как будто не было, он разошелся, а голова старца, как бы ушла вверх. Это мне представлялось. Через минуту батюшка наклонился надо мной, изумленной виденным, и, перекрестив меня, сказал следующие слова: «Помни, вот до чего может довести покаяние. Ступай». Я вышла от него шатаясь и всю ночь проплакала о своем неразумии и нерадении. Утром нам подали лошадей, и мы уехали. При жизни старца я никому не смела рассказать этого. Он мне раз навсегда запретил говорить о подобных случаях, сказав с угрозою: «А то лишишься моей помощи и благодати».
Но вот мы подъезжаем к воротам монастыря и робко, с обязательным крестным знамением входим в обитель. Перед нами два храма: Казанский и Введенский, слева недостроенная колокольня. Наш Борис направился искать знакомого иеромонаха. Мы с Андреем остались у киоска с книгами, иконками, крестиками. Григорий уходит искать своего знакомого о.Мелхиседека, чтобы тот устроил бы нам встречу со старцем о.Илием. Но возвращается ни с чем: тезка самого загадочного первого священника уехал в Москву.
Борис тоже приходит несколько растерянным: «У монахов свои представления об экскурсиях. Он согласился открыть раку с мощами преподобного Амвросия это и есть самое главное по его мнению».
В Введенском храме мы подходим к золотистой раке в виде металлического саркофага, молодой монах с черной бородой подняв крышку, отстраненно замер с шерстяными четками в руках.
Иисусову молитву творит, шепчет Григорий, и мы по очереди подходим к святым мощам. Следом за нами идут и другие паломники. Некоторые становятся на колени и кладут земной поклон, иные и креститься стесняются. Я подхожу к раке, вижу под стеклом расшитую золотом праздничную ризу, покрывающую мощи, и прикладываюсь к стеклу над руками и лицом. Сердце сильно и часто стучит, на лбу выступает испарина, я чувствую легкий аромат, исходящий от мощей. «Отче Амвросий, моли Бога о нас, грешных», только и могу произнести шепотом.
Потом прикладываемся к мощам последнего старца обители о.Нектария. Подходим к свечному ящику и заказываем молебен о.Амвросию. Я с полчаса пишу имена моих родственников, друзей и недругов: моли Бога о всех нас, угодник Божий, великий святой земли Русской!
Борис ведет нас за храм к крепостной стене, где стоят кресты над могилами великих Оптинских старцев. Летом 1996 года Святейший Патриарх Алексий II совершил здесь чин канонизации святейших и Богоносных отцов Оптинских.
Чуть в стороне, у белой кирпичной стены еще три креста: здесь похоронены убитые на Пасху 1993 года монахи. Двоих из них убийца зарезал во время пасхального благовеста на временной звоннице. Еще одного на дороге в скит.
Убийство совершалось длинным ножом наподобие спартанского меча, на деревянной рукоятке его имелась надпись "666 сатана". Убийцу (некоего Аверина) исповедовал нынешний игумен Сретенского монастыря о.Тихон. Вне всякого сомнения, говорил он потом, что убийца был одержим бесом и совершил этот чудовищный поступок по его приказу. Аверин жил неподалеку от Козельска. После службы в Афганистане занимался мистикой, общался с экстрасенсами. За два года до убийства он совершил попытку изнасилования. Имел попытки самоубийства. Занятия самодеятельной мистикой приводили его и в Оптину, но священникам он не верил, Святых отцов не изучал: на все он имел собственное мнение. Вот эта его гордая самонадеянность и привела его в состояние прелести, когда человек, не очистившись от страстей и гордыни покаянием, жаждет мистических переживаний и начинает в душе слышать голос, который внушает ему, как поступать. Священники Оптинские говорили ему, что это бесы не разговаривай с ними, на что он отвечал: "Какие же это бесы, когда они мне такие хорошие советы дают?". Вот такой голос и дал ему команду убить монахов.
Иноки о.Ферапонт и о.Трофим, убитые на звоннице, уже после ранения продолжали до самой кончины звонить в колокола и молиться. Их любили монахи и паломники. Инок о.Ферапонт, человек очень скромный и тихий, совершал пятисотницу с поклонами. Инок о.Трофим, работавший в подсобном хозяйстве, всегда поражал всех добрым светом голубых ясных глаз. Двенадцатилетняя паломница Наташа из Киева рассказала, что незадолго до смерти он подарил свои четки мальчику, которому они очень нравились. Наместник его отругал: «Что ты за монах без четок». А он радовался, что его поругали. На просьбу Наташи связать ей четки он ответил: «Ну, постараюсь сплести, если доживу».
Третий убиенный иеромонах о.Василий на вопрос духовных чад чего бы он больше всего хотел, отвечал: «Хочу умереть на Пасху под колокольный звон». В его келье, где он каждую ночь подолгу читал псалмы и Иисусову молитву, на аналое нашли Апостол, заложенный на Втором послании апостола Павла: «… ибо я уже становлюсь жертвою, и время моего отшествия настало; подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь...».
Иеромонах о.Ипатий во вторник Страстной седмицы получил в подарок от о. Василия крест, привезенный им из Иерусалима. Крестом этим он очень дорожил. Отец Василий при этом удивил своего друга какой-то особенной тихостью и молчаливой кротостью. После убийства, за пять дней до праздника Изнесения Честных Древ Животворящего Креста Господня о. Ипатий обратил внимание, что на кресте о.Василия на теле Господа с левой стороны чуть ниже ребер обильно выступило миро четыре крупные капли. Миро не высыхало больше двух недель. Отец Василий погиб за стеной как раз напротив этого креста.
Андрей рассказывает, что во время похорон монахов в небе кружились белые голуби, а вместо скорби на душе стояла радость о праведной кончине мучеников. О такой смерти можно только мечтать!
До трапезы у нас остается время, мы оставляем свои вещи в общежитии в скиту и направляемся на святой источник. Покидаем монастырь и по тропинке через сосновый бор выходим на пригорок на берегу узенькой, но бурной Жиздры. Здесь на возвышении стоит большой деревянный крест, рядом открытый источник с бревенчатыми бортами и купальня, обнесенная двухметровым дощатым забором.
Пригорок этот выше уровня воды в Жиздре на пару метров, а уровень воды в источнике у самой поверхности земли. Получается, что здесь не работает закон геологии о грунтовых водах. Или, может быть, здесь пространство имеет другие свойства?
Женщины-паломницы выстроились в очередь, мы стоим поодаль и со страхом смотрим, как из купальни выходят они, раскрасневшиеся и веселые. Борис поучает нас: «Надо прочитать молитву преподобному о.Пафнутию и окунуться три раза: во имя Отца, Сына и Святого Духа».
Температура воздуха около нуля, воды четыре градуса, с поймы дует холодный ветер. Мы замерзаем и синеем. Я спрашиваю друзей, будут ли они окунаться. Они сомнительно мотают головами и стучат зубами. Тут к нам подходит женщина и слезно просит нас окунуть в святой источник ее сына Сашу. Говорит, что шестнадцатилетний мальчик уже пьет, дерется, и она еле уговорила его приехать сюда: это ее последняя материнская надежда. Саша на вид натуральный хулиган и будущее его легко читается на затравленном и одновременно наглом лице. Пути к отступлению, похоже, у нас нет, выбора тоже нет. «Ну, что ж, православные, хоть умрем с именем Христа на устах!..»
Мы входим в купальню, раздеваемся донага и, странно озноб проходит. Первым окунается толстый мужчина с грыжевым бандажом на животе. Окунается три раза и веселый выпрыгивает из воды одеваться: «Ой, как хорошо-то!». Потом, уже смелее, с громким фырканьем окунается Борис. Вот дошла очередь и до меня. Я крещусь, шепчу: «Святой угодниче, отче Пафнутие, очисти мою душу и тело от греховной скверны!», хватаюсь за деревянные поручни, спускаюсь по ступеням к воде, захожу по колени и, держась за поручни, три раза окунаюсь в обжигающую воду, произнося каждый раз: «Во имя Отца!» «Сына!!» «И Святого Духа!!!».
Ну, как водичка? опасливо спрашивает меня голый бородатый мужик, в котором я с трудом признаю Григория.
Горячая!
Так, один за другим мы окунаемся, молимся, крестимся, фыркаем, ахаем.
Последним купается Саша. Мы его с Григорием крестим и произносим кратенькую молитву за него. Когда он выбирается из воды, физиономия его светится от радости. Одевшись, мы выходим из купальни. Женщины уже скрылись из глаз, только Сашина мать ждет нас.
Она бросается к нам и благодарит за сына. «Ну, чего ты, мать, хороший парень! Наш, православный!» басит Григорий, брызгая мокрой бородищей.
Идем по лесу в сторону монастыря, и радость наполняет нас. Нам удалось с Божьей помощью переступить через страх. Боли в желудке и насморк у меня прошли. Перестали кашлять Андрей и Григорий.
Вот перед нами вырастает громадный ствол древней сосны. «Это ж сколько ей годочков?» «Да уж не меньше трехсот!». Пытаемся ее измерить. Нам понадобились руки трех человек, чтобы обхватить мощный ствол.
Бодрые и веселые, подходим к трапезной. Там уже стоят в очереди женщины из купальни. Дверь открывается, и мы вваливаемся в прихожую. Но там крепкий мужчина в белой куртке сразу успокаивает нас своим зычным голосом: «Заходить по одному, рассаживаться на свободные места равномерно, еду не трогать!».
Мы затихаем, гуськом просачиваемся в большой зал, где рядами расставлены длинные столы с лавками. На столах стоят кастрюли, эмалированные кружки и алюминиевые миски. Когда мы рассаживаемся, заполнив все свободные места, начальник громко приказывает встать и вслед за ним все трапезующие дружно молятся. После протяжного «Бла-го-сло-ви!» мы садимся.
Те, кто оказался ближе к кастрюлям, наполняют и передают по очереди миски с негустой пшенной кашей с тертой морковью. Какой же вкусной кажется мне эта каша! Наш громогласный начальник в это время читает поучения из Святых отцов. Увидев в миске недоеденный кусочек хлеба, он гремит на всю трапезную:
— Этот хлеб сеют монахи под молитву, сами его собирают, мелют и пекут. Это не пр-р-р-осто хлеб это монастыр-р-р-р-р-ский хлеб!!!
Девушка лет пятнадцати быстренько берет кусочек хлеба и кладет его в рот.
— Молодец! тише произносит громовержец.
— Нет, а чего ты хочешь! С нами только так и надо! комментирует мне на ухо Григорий.
У трапезной гуляет стадо беленьких козочек. Они бесстрашно тычутся мордочками в наши ладони, у кого остались кусочки хлеба кормят их.
Часы показывают без десяти пять. Пора на вечернюю службу. Служба, размеренно набирая темп, вовлекает нас в свое таинственное действо. Словно по ступеням, поднимаемся выше и выше, отрываясь от земной суеты. Десятки монахов участвуют в службе. Их мощные голоса раздаются то с хоров, то от алтаря, то слева, то справа. Лица молодых монахов торжественны, они сосредоточенны и отрешенны.
Вот они рядом, видны и слышны, но бесконечно далеки и недоступны нам. Они живут рядом с нами, ходят по земле, по которой ходим и мы, но вместе с тем они уже сейчас небожители и принадлежат не этому суетливому греховному миру, но чистым и высоким небесам. Не-бесам! Тем высотам, которые недоступны бесам, страстям и греху. Не-бесам! Возносясь каждый день на крыльях слова Божьего, эти молитвенники разрывают путы греха, повязавшие нас, и возносятся в горние выси и зрят нетварный свет, исходящий от Источника жизни и любви, Творца и Вседержителя.
Не стало вокруг никого и ничего, я стою у ворот, сверкающих золотом и каменьями, изливающими на меня свет и аромат райских садов. Стою перед воротами вечности один. Там за ними на Престоле в окружении сонмища святых и ангелов Он, бесконечно любящий меня, подлого отступника и грешника. Хочу войти в эти ворота. Всем сердцем рвусь туда, где Господь, сияющий во славе; Пресвятая Царица, материнскими слезами умоляющая Его о нашем прощении; где мои любимые святые, которым возношу свои молитвы. Я стою перед воротами, за которые стремлюсь всей душой, но путь туда мне, падшему и грешному, закрыт. И плачу я, и молю Его и святых у престола Его, но нет мне туда входа. Не готов. Не достоин. Что ж, буду рыдать и стенать, молить и просить, пока жив. Господь бесконечно милостив, на это лишь надежда!
Кто-то, проходя мимо, толкает меня в плечо. Я снова оказываюсь в храме на земле. Оглядываюсь. Уже выставили несколько аналоев, и священники принимают исповедь. Сколько же времени прошло с начала службы? Гляжу на часы. Время подбирается к девяти. Странно, в городе я с трудом выстаиваю двухчасовую литургию, под конец у меня болит спина, ноги и голова. Грехи выходят, как говорят мои православные друзья. Здесь же четыре часа проносятся незаметно. Что здесь творится со временем? Оно, что здесь другое? Григорий, стоящий рядом, вертит головой и докладывает, что старца о.Илия не видно. Мы решили не торопиться на исповедь, подождать старца. Нашли Бориса и Андрея, и пошли на ужин.
Пока стоим в очереди на трапезу, из ворот выходит процессия Крестного хода. Мы присоединяемся. Монахи распевают молитвы, впереди несут фонари, иконы, кадило расточает ароматный дымок. Мы идем вдоль монастырских стен, останавливаемся напротив каждых ворот, и несущие крестят их иконами. Обходим весь монастырь и входим внутрь, сворачиваем к могилам Оптинских старцев, и здесь Крестный ход завершается молитвой к Святым старцам обители.
После ужина к нам подходит Саша, бывший до купания в святом источнике хулиганом. Григорий спрашивает его, готовится ли он к причастию. Мальчик отвечает, что еще не знает что это такое. Григорий рассказывает ему, что литургия это вершина богословия. История этого таинства восходит к Тайной Вечери. Говорит, что пока хоть в одном храме на земле служат литургию, жизнь будет продолжаться. Довольно красочно он объясняет мальчику, как во время литургии на хлеб и вино снисходит Святой Дух, и они чудесным образом преображаются в Тело и Кровь Христовы. Не образно, не символически — но реально! Юноша слушает внимательно, а после этого объяснения говорит, что, конечно, раз уж приехал, то будет причащаться обязательно, если его, конечно, допустят. Григорий почему-то уверенно говорит Саше, что его, Сашу, допустят обязательно. Только надо исповедоваться, и не формально, а горячо и искренне, будто уже сейчас идти на Страшный суд...
В храме, исповедников заметно поубавилось. Четверо иеромонахов принимают исповедь. Мы присаживаемся на освободившуюся лавочку.
Один за другим исповедники уходят от парчевых аналоев. Одни со счастливыми улыбками облегчения, другие с мокрыми от слез лицами. Я прочитываю Покаянный канон, Канон Ангелу хранителю. Вспоминаю и дописываю в хартию грехи. Наша очередь продвигается, и во мне начинает нарастать волнение. Много всего нужно мне выяснить, слишком серьезные вопросы терзают меня... Я сижу и все вписываю и вписываю свои грехи в листочек. Чтобы меньше осталось для ответа на мытарствах.
Мытарства... О! как противится наша «образованная» душа принять эти страшные, посмертные экзамены. С какой подобострастной готовностью принимает она подсунутые нам Раймондом Моуди прелестные «опыты» его пациентов о встрече после смерти с добреньким светящимся дядечкой, который с юмором относится к нашим «невинным» земным шалостям. Ну, подумаешь, похулиганил маленько, это все ерунда, главное, теперь ты здесь, у меня, и поехали сразу в рай. Ты, шалунишка, пострадал от обжорства, не жалел себя и конкурентов на ниве карьеры и бизнеса, зато сколько счастливых минут подарил длинноногим шалуньям, какие зелененькие газончики остались после тебя перед твоим десятикомнатными хоромами. А как страдал ты на старости лет от душевной пустоты и злобы, зависти и гнетущей немощи, воспоминаний о том, как объехал тебя на крутом вираже более удачливый соперник и не дал тебе положить в карман еще один миллион. Вот теперь ты отдохнешь здесь в моих светящихся полях-лугах. Что? Рано тебе еще сюда? Ну, ладно, прилетишь попозже, а пока рассказывай всем, как здесь светленько, комфортненько и какой я добрый и светящийся... Смотри, не забудь всем рассказать, что здесь нет никаких демонов, адского огня; а только одна сплошная красота. А то вдруг начнут по непосвященности своей каяться, а нам, юморным, это совсем ни к чему…
...Григорий уже исповедался, Борис с Андреем разошлись спать, а я все пропускаю свою очередь и жду, может быть, придет все-таки старец. На часах уже пол-двенадцатого. Передо мной в истаявшей очереди остается один Саша. Вот он робко подходит к аналою, и батюшка склоняет к нему свою большую голову с высоким лбом. Они вполголоса говорят. Храм пуст. Мы здесь последние. Женщины протирают пол и чистят подсвечники. Вот Саша встает на колени, его голову накрывает епитрахиль, и вот он уже, шмыгая носом, опустив глаза, проходит мимо меня.
Я вздыхаю, крещусь и подхожу к батюшке. Перечисляю свои грехи под гулкие удары сердца и жар стыда. Чувствую себя последним человеком на земле, гадким и подлым; грязным, «аки свиния, во калу лежащая». Но с именованием каждого греха будто заноза выходит из сердца, и оно замирает в ожидании суда: простится ли? отпустит ли батюшка грехи именем незримо стоящего здесь Иисуса Христа?
Дальше, весь в испарине, поднимаю глаза, и меня будто обволакивает взгляд монаха, пронизывающий, видящий всю мою подлую душу до самого ее черного дна. Заикаясь, прошу разрешить мои вопросы. Он тихо спрашивает мое имя. Обращается ко мне, как к ребенку, бережно и с любовью. Он советует мне, как лучше молиться, как вести себя в семье, с друзьями и недругами. Походя, затрагивает вопросы, о которых я ему не говорил. Боже, откуда он все знает? Он видит меня насквозь, он видит весь мой путь с самого детства. Его тихие слова без малейшей доли осуждения проникают в каждую клетку моего мозга, в каждый уголок сознания, освещая все новые и новые греховные завалы. Я каюсь в том, о чем забыл уже давным-давно, но это, оказывается, терзало меня и гвоздями прибивало к грязной холодной земле.
Задаю вопрос о книге Даниила Андреева «Роза мира». В свое время эта книга очень сильно подействовала на меня. Мне казалось, что благодаря ей я и пришел в православие, поняв величие Иисуса Христа. Но во время чтения что-то постоянно настораживало меня в этой книге. В ней спокойно уживались на небесах все религии, у каждой имелся свой храм. Это никак не вязалось со словами о том, что никто не придет к Отцу Небесному, как только через Иисуса Христа.
Батюшка выслушивает меня спокойно и говорит, что ему часто приходится говорить с людьми, читавшими эту еретическую книгу. И все они отличаются одним свойством: сильнейшая гордыня и неуважение к Церкви. А это никак не соответствует смиренному духу православия. А что касается того, с помощью чего приходит человек к Богу, продолжает он, так иные приходят через блуд, вдоволь измаравшись и настрадавшись. Так что же, блуд благодарить?.. Это Господь Своим проведением любое зло оборачивает нам на пользу.
Долго я еще говорю с этим мудрым добрейшим монахом. Наконец, мою склоненную голову накрывает епитрахиль, и я слышу долгожданные слова разрешительной молитвы: все перечисленные грехи сгорают сейчас под этой полосой ткани с крестами. Батюшка допускает меня к причастию. Я гляжу на часы и снова удивляюсь: два часа ночи. Моя исповедь продолжалась около полутора часов.
Не чуя под собой ног, иду по тропинке от монастыря к скиту. Надо мной раскачиваются вековые сосны. На небе нет ни единой звезды, ночь окутывает меня темным покрывалом, а мне, очищенному от скверны, кажется, что вокруг сияет и переливается свет. Рука нащупывает в кармане деревянные четки и вдруг сама по себе Иисусова молитва начинает твориться моими устами: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!». Спать совершенно не хочется. Молитва продолжает твориться уже в уме. Я открываю тяжелую дверь общежития. Здесь послушник-вахтер стоит в своей будке, низко опустив голову перед иконами. Тихо, чтобы не помешать, прохожу в нашу келью. В темноте нащупываю свою кровать, раздеваюсь, ложусь и долго еще лежу в темноте, охваченный волнением и круговым движением молитвы. Наверное, светлые ангелы водят меня в эту ночь по небесным обителям...
Утром просыпаюсь под звон колокольчика и первая мысль о литургии, которая сейчас начнется в храме. Выхожу из кельи, в тупике коридора разглядываю друзей, которые вместе с послушниками и строительными рабочими стоят на молитве. После утреннего правила некоторые уходят, остальные читают каждый свое. Хорошо здесь стоять со своими. Молитва идет не рассеянно, легко и радостно. Земные поклоны разогревают и прогоняют вялость.
Литургия снова уносит нас в небесные выси. Дьякон доверяет мне читать помянник книжку с именами людей, поминаемых по запискам, поданным на литургию. Сотни имен, но не дай Бог хоть одно из них пропустить!..
Старец о.Илий ступает по расстеленной ковровой дорожке, и мы кланяемся ему, взявшему на себя тяжелое бремя старчества. Но как мощно и торжественно звучит под сводами храма наше всеобщее, соборное, в сотни голосов «Верую...»! Как сильно звучат голоса молодых и крепких монахов с длинными бородами. В страхе с ощущением величайшего таинства падаем ниц, когда священник призывает Духа Святого снизойти на хлеб и вино, претворяя эти рукотворные дары в Святые Дары причастия величайшей из тайн на земле. Сам Бог в это время снисходит в храм, во все храмы, где идет литургия. Сам Бог в это время здесь, в этих стенах, среди нас!
Причастие мы принимаем у старца о.Илия, к нему же подходим и на отпуст прикладываться ко Кресту. Седенький старец с ясными детски-чистыми глазами излучает светлую доброту и любовь. Руки его благоухают ладаном. Его заботливо поддерживает келейник. Следом за нами причащается и прикладывается ко Кресту и юный воспитанник Григория бывший хулиган Саша. Тепло и свет от причастия разливается по всем уголкам тела и души. Это отражается на лицах. Мать со слезами умиления наблюдает судьбоносные метаморфозы сына и благодарно взирает на сурового бородатого моего друга.
Ну вот и подходит к завершению наше пребывание в Оптиной. Напоследок прикладываемся к святым мощам и иконам, ставим свечи, вкушаем просфоры, пишем записки у свечного ящика, заказываем молебны и сорокоусты. Мы уедем, а монахи будут молиться за нас и наших близких.
Меня всегда удивляла вот эта обыденность, с какой мы все приобщаемся к таинственной и светоносной молитве Церкви за нас, грешных. Вроде бы так просто: пишешь записку с именами, отдаешь ее на свечной ящик, кладут ее в пачку таких же листочков. А вот дальше... трудно даже представить себе, что происходит дальше. Имена эти зачитывают в алтаре во время литургии. За этих людей приносится бескровная жертва. Душа человека омывается Кровью Христовой. А имена их вливаются в мощную, могучую молитву, возносимую всей Церковью Христовой за всех и каждого.
Когда пишу свои записки, вспоминаю читанный где-то рассказ. Монах убирался у святых мощей и заснул. Является ему во сне почивший святой и просит: «Помяни на литургии моих родителей». Монах в страхе спрашивает: «Как же так, ведь ты возносишь свои молитвы у подножия престола Господня?». Тогда святой ответил ему: «Приношение на литургию сильнее!».
Мы с Григорием ожидаем Бориса с Андреем у автобуса. Рядом стоят паломники, а их экскурсовод, милая женщина, повествует о своей судьбе. Долго она уговаривала мужа обвенчаться, потому что нельзя православным супругам жить в невенчаном браке. И вот, когда они все же обвенчались, у мужа прошла язвенная болезнь желудка. В семье отныне царит мир и спокойствие. Дети их тоже венчались, когда нашли себе супругов. И теперь, когда назревает напряжение в семье, вместо скандалов и сцен они становятся на колени перед иконами и молятся. Вот так они разрешают теперь семейные проблемы.
Дальше наш путь лежит в Шамординскую женскую обитель, основанную самим преподобным старцем о.Амвросием. Андрей продолжает нам рассказывать об истории этих святых мест.
Усадьбу Шамордино завещала под женскую обитель послушница старца инокиня мать Амвросия (помещица Ключарева). После смерти матушки и наследниц в 1883 году усадьба преобразована в обитель в честь иконы Казанской Божьей Матери. Сюда старец посылал страждущих и беспомощных женщин. Для детей-сирот здесь был основан Шамординский приют, который любил навещать старец. «Пустите детей приходить ко Мне». К 90-м годам уже около пятисот сестер населяло обитель.
Здесь старец о.Амвросий жил с 1890 года до своей смерти 10 октября 1891 года. Траурная процессия с гробом старца сопровождалась тысячной толпой. Шел дождь, но свечи не гасли. По дороге из Шамордино в Оптину Пустынь у каждой деревни останавливались и служили литию.
После смерти старца обитель осталась без своего попечителя и прилива средств. Но вот, как и говорил при жизни старец, сама Царица Небесная приняла на себя заботу об обители: чайный торговец Перлов, бывший одним из духовных чад старца, видел во сне Божию Матерь. Она велела ему принять на себя попечение Шамординской обители, обещая помочь с чайной торговлей. Перлов после этого видения не жалел сил для помощи обители, куда потекли все средства от торговли перловским чаем.
В Шамординском монастыре мы заходим в храм. Сразу видно, что это храм женской обители: сверкающая чистота, уют, кругом цветы. Там четверо монахинь поют акафист Пресвятой Богородице. Но как поют! Их высокие чистые голоса звучат восторженно и умиротворенно, сладостно, как, наверное, ангельское пение в раю. Мы останавливаемся, боясь нарушить хотя бы шепотом это дивное пение. Стоящие рядом с нами паломницы достают свои платочки и часто прикладывают их к глазам. Я смотрю на монахинь, лицо каждой из них выглядит красивым, светлым и озаренным. Во время паузы Григорий подходит ко мне и шепчет: «Теперь ты понимаешь, чем монашеское пение отличается от сценического? Вместе с этими девочками ангелы поют!».
Подходим к матушке и в благодарность за эти неземные минуты вручаем свечу из Вифлеема и землю с Горы Блаженств, где Иисус Христос произносил Нагорную проповедь. Матушка очень обрадовалась нашему подарку, а мы тому, что подарок понравился ей.
Затем садимся в микроавтобус и отбываем. Я отворачиваюсь к окну. Почему, теснится в моей головушке, лучшие девушки, нежные и чистые, лучшие юноши, мужественные и ясноглазые, уходят в монастыри! О! жестокий и грязный мир! Лучшие из лучших уходят от тебя, презирая твои ценности, и закрываются в стенах монастырей. Уходят, чтобы в этих крепостях, охраняющих саму жизнь человечества, гореть и сгорать в молитвенном пламени за грехи людские. Столпы света до небес, последняя надежда падшего племени адамова...
Когда мы были молодыми… задумчиво произносит Андрей голосом, которым плачут или прозревают. Когда мы только вошли в храм… Какой чистой и горячей была вера наша! По ночам мы переписывали и читали слепые ксерокопии писаний Святых отцов, желали подвигов и мученичества за Христа. Рано утром, почти ночью, крадучись, чтобы КэГэБэшники не засекли, мы ходили причащаться. И каждое причастие это как победа! …Как ступенька в небеса! Любую копейку несли в храм, отдавали нищим, совершенно серьезно считая, что за каждым нищим стоит Сам Христос. Как горячо мы убеждали наших неверующих друзей, что нашли, нашли Истину. А теперь мы …как латиняне какие или протестанты. Скрещиваем веру с нефтью…
Мазутом уже, между прочим… уточняет Борис.
…с пьянством…
Да завязал я уже… бьет себя в грудь Григорий.
…с чиновничеством…
Вспомнил, тоже мне! это уже я ворчу.
…с блудом, с тусовками… Нет, нет, не завязал я, не завязал… Говорят, нет ничего общего у Бога с сатаной есть оказывается! Это мы сегодняшние. Все нажитое и завоеванное растоптали, растеряли… Миллион разменяли на пятаки. Что там миллион поганый! вечность небесного блаженства на помойный рай на земле. Причем, не дает нам и не даст Господь насладиться этим земным раем, по любви Своей не даст. А мы все рвемся и лезем туда, дурные…. Будто билет в Царствие небесное у нас уже в кармане. Ну, что за расслабуха такая у нас, а, отцы?.. Не пора ли нам восстанавливать порушенное! Пора.