В. А. Сазонова © кгоу спо «Канский педагогический колледж»

Вид материала

Документы

Содержание 183 слова. И.А.Гончаров 167 слов. И. С. Тургенев 175 слов. И. С. Тургенев 161 слово. И. С. Тургенев 156 слов. И. С. Тургенев 144 слова. И. С. Тургенев 144 слова. Н. В. Гоголь 779 слов. А. И.Куприн 215 слов. Д. Н. Мамин-Сибиряк 243 слова. Н. В. Гоголь 236 слов. И. В. Гоголь 248 слов. Л. Н. Толстой

Подобный материал:

• Н. П. Вергелес © кгоу спо «Канский педагогический колледж», 454.01kb.
• Методические указания к выполнению контрольных работ по детской литературе, 96.22kb.
• Методические указания для практических работ Специальность 050503 «Технология», 606.91kb.
• Методические рекомендации для самостоятельной работы Специальность 050720 «Физическая, 674.61kb.
• 1. Предмет и задачи теории обучения > Термин «дидактика» впервые в научно-практический, 532.96kb.
• Методика преподавания технологии Часть 1 Методические указания для практических занятий, 318.64kb.
• Доклад гоу спо «Адыгейский педагогический колледж им. Х. Андрухаева», 216.67kb.
• Доклад огбоу спо «Шарьинский педагогический колледж Костромской области», 890.96kb.
• Николаевске-на-Амуре был организован в соответствии с распоряжением Губернатора Хабаровского, 616.49kb.
• Впонятиях и категориях, состоящих из двух и более слов, на первое место поставлено, 557.28kb.

8

Солнце еще греет по-летнему, но трава уже чуть-чуть пожелтела. В темно-зелёных косах берёз кое-где видне­ются светло-жёлтые пряди. Вверху над нами бледно-го­лубое небо, слева — лес, а справа — ещё не скошенное овсяное поле, за ним вдали — небольшая речонка. Мы проходим межой и сворачиваем влево, к лесу.

Лес и теперь по-прежнему хорош. Волей-неволей мы, заворожённые его красотой, останавливаемся, а затем шагаем напрямик в чащобу. Широкие ветви могучих де­ревьев крепко-накрепко переплелись в вышине, в лесу темно и прохладно. Медленно продвигаемся вперёд и не­жданно-негаданно попадаем на полянку, насквозь про­дуваемую лёгким ветерком. Здесь должна быть брусника, и её во что бы то ни стало нужно разыскать.

По-моему, надо идти дальше, в глубь леса, но мои по­дружки врассыпную разбегаются по поляне и уже сып­лют в корзинки кроваво-красные ягоды. Наконец и я за­мечаю под блестящими, как будто кожаными листьями ягоды брусники. Да их здесь видимо-невидимо! Поляна сплошь покрыта ягодами. Мы разбрелись поодиночке и только перекликаемся друг с дружкой. Понемногу корзи­ны наполнились доверху, да и сами мы наелись досыта.

Однако обед всё-таки нужен. Маруся расстелила на траве сложенную вдвое газету, положила на нее хлеб, соль и яйца, сваренные вкрутую. Потчевать никого не приходится. С аппетитом мы съели всё и растянулись на траве.

Где-то поблизости вполголоса звенит кузнечик. Не хочется уходить, но и ночёвка в лесу никого не прельща­ет. Уже темнеет, а до дому путь вовсе не близкий. Удаст­ся ли вернуться засветло? (По В. Мазиловой.)


№9

Я уже упоминал о зарнице. Чаще всего зарницы быва­ют в июле, когда созревают хлеба. Поэтому и существует народное поверье, что зарницы «зарят хлеб» — освещают его по ночам, - и от этого хлеб наливается быстрее. В Калужской области зарницы называют «хлебозар».

Рядом с зарницей стоит в одном поэтическом ряду сло­во «заря» — одно из прекраснейших слов русского языка. Это слово никогда не говорят громко. Нельзя даже пред­ставить себе, чтобы его можно было прокричать. Потому что оно сродни той устоявшейся тишине ночи, когда над зарослями деревенского сада занимается чистая и слабая синева. «Развидняет», как говорят об этой поре суток в народе. В этот заревой час низко над самой землёй пыла­ет утренняя звезда. Воздух чист, как родниковая вода.

В заре, в рассвете, есть что-то девическое, целомуд­ренное. На зорях трава омыта росой, а по деревням пах­нет тёплым парным молоком. И поют в туманах за око­лицами пастушьи жалейки.

Светает быстро. В тёплом доме тишина, сумрак. Но вот на бревенчатые стены ложатся квадраты оранжевого света, и брёвна загораются, как слоистый янтарь. Восхо­дит солнце.

Осенние зори иные — хмурые, медленные. Дню не­охота просыпаться: всё равно не отогреешь озябшую землю и не вернёшь улыбающийся солнечный свет. Всё никнет, только человек не сдаётся. С рассвета уже горят печи в избах, дым мотается над сёлами и стелется по земле. А потом, глядишь, и ранний дождь забарабанил по запотевшим стёклам. (По К. Паустовскому.)


№10

В аэропорту они перебросились несколькими фраза­ми, не примирившими их, в самолёте же вновь про­изошёл вздорный разговор, и потом, ужиная, молчали. Поужинав, Самсонов раздражённо полистал иллюстри­рованный журнальчик, пощёлкал глянцевитыми страни­цами, сунул его в кармашек спинки, скрестил на груди руки и, завалив назад голову, казалось, задремал, сердито сморщась.

Огромная осенняя луна до огненной багровости рас­калённым шаром, подробно видимая отчётливыми све­тотенями, стояла недвижно за иллюминатором в черной пустоте бесконечного холода, и Никитин не мог ото­рваться от неё. Она тянула его к себе — магическая и близкая, яркая; в её ледяном блеске, в её приближённой величине и недосягаемости мерещилось ему что-то тай­ное, врачующее, успокаивающее боль в сердце, от кото­рой он боялся пошевелиться.

Металлическая плоскость крыла висела над глубиной высоты, и там, внизу, серебристо-голубоватая лежала пустыня облаков, покрывавших ночную землю, и, не пробиваясь к земле, весь лунный спокойно-яростный свет неживым бликом сверкал на плоскости самолёта над провалом глубины, лился в иллюминатор, в его толс­тые двойные стёкла. И порой Никитину мнилось, что этот лунный свет просачивался сквозь густо-фиолетовую воду, что он не летит на девятикилометровой высоте, а скользит на подводной лодке под океанскими толщами воды, сжатый ими. (По Ю. Бондареву.)


№ 11

Мир и тишина покоятся над Выборгской стороной, над ее немощеными улицами, деревянными тротуарами, над тощими садами, над заросшими крапивой канавами, где под забором какая-нибудь коза, с оборванной веревкой на шее, прилежно щиплет траву или дремлет тупо, да в полдень простучат щегольские, высокие каблуки прошедшего по тротуару писаря, зашевелится кисейная занавеска в окошке, и из-за герани выглянет чиновница, или вдруг над забором, в саду, мгновенно выскочит и в ту же минуту спрячется свежее лицо девушки, вслед за ним выскочит другое такое же лицо и также исчезнет, потом явится опять первое и сменится вторым; раздается визг и хохот качающихся на качелях девушек.

Все тихо в доме Пшеницыной. Войдешь на дворик и будешь охвачен живой идиллией: куры и петухи засуетятся и побегут прятаться в углы; собака начнет скакать на цепи, заливаясь лаем; Акулина перестанет доить корову, а дворник остановится рубить дрова, и оба с любопытством посмотрят на посетителя.

- Кого вам? - спросит он и, услыхав имя Ильи Ильича или хозяйки дома, молча укажет на крыльцо и примется опять рубить дрова, а посетитель по чистой, усыпанной песком тропинке пойдет к крыльцу, на ступеньках которого постлан простой чистый коврик.

183 слова. И.А.Гончаров


№ 12

Село с своими избушками и скирдами, зелеными конопляниками и тощими ракитами издали казалось островом среди необозримого мира распаханных черноземных полей. Посреди села находился небольшой пруд, вечно покрытый гусиным пухом, с грязными, изрытыми берегами; в ста шагах от пруда, на другой стороне дороги, высился господский деревянный дом, давно пустой и печально подавшийся набок; за домом тянулся заброшен­ный сад; в саду росли старые, бесплодные яблони, высокие бе­резы, усеянные вороньими гнездами; на конце главной аллеи, в маленьком домишке (бывшей господской бане), жил дряхлый дворецкий и, покряхтывая да покашливая, каждое утро, по старой привычке, тащился через сад в барские покои, хотя в них нечего было стеречь, кроме дюжины белых кресел, обитых по­линялым штофом, двух пузатых комодов на кривых ножках с медными ручками, четырех дырявых картин и одного черного арапа из алебастра с отбитым носом. Владелец этого дома, молодой и беспечный человек, жил то в Петербурге, то за границей и совершенно позабыл о своем поместье. Оно досталось ему лет восемь тому назад от престарелого дяди, известного некогда всему околотку своими отличными наливками.

167 слов. И. С. Тургенев


№ 13

Жара заставила нас, наконец, войти в рощу. Я бросился под высокий куст орешника, над которым молодой, стройный клен красиво раскинул свои легкие ветки. Касьян присел на толстый конец срубленной березы. Я глядел на него. Листья слабо колебались в вышине, и их жидко-зеленоватые тени тихо скользили взад и вперед по его тщедушному телу, кое-как закутанному в темный армяк, по его маленькому лицу. Он не поднимал головы. Наскучив его безмолвием, я лег на спину и начал любоваться мирной игрой перепутанных листьев на далеком светлом небе.

Удивительно приятное занятие лежать на спине в лесу и глядеть вверх! Вам кажется, что вы смотрите в бездонное море, что оно широко расстилается под вами, что деревья не поднимаются от земли, но словно корни огромных растений, спускаются, отвесно падают в те стеклянно-ясные волны; листья на деревьях то сквозят изумрудами, то сгущаются в золотистую, почти черную зелень. Где-нибудь далеко-далеко, оканчивая собою тонкую ветку, неподвижно стоит отдельный листок на голубом клочке прозрачного неба, и рядом с ним качается другой, напоминая своим движением игру рыбьего плеса, как будто движение то самовольное и не производится ветром.

175 слов. И. С. Тургенев

№14

В избах красным огнем горят лучины, за воротами слышны заспанные голоса. А между тем заря разгорается; вот уже золотые полосы протянулись по небу, в оврагах клубятся пары; жаворонки звонко поют, предрассветный ветер подул, и тихо всплывает багровое солнце. Свет так и хлынет потоком; сердце в вас встрепенется, как птица. Свежо, весело, любо! Далеко видно кругом. Вон за рощей деревня; вон подальше другая с белой церковью, вон березовый лесок на горе; за ним болото, куда вы едете... Живее, кони, живее! Крупной рысью вперед!.. Версты три осталось не больше. Солнце быстро поднимается, небо чисто... Погода будет славная. Стадо потянулось из деревни к вам навстречу. Вы взобрались на гору... Какой вид! Река вьется верст на десять, тускло синея сквозь туман; за ней водянисто-зеленые луга; за лугами пологие холмы; вдали чибисы с криком вьются над болотом сквозь влажный блеск, разлитый в воздухе, ясно выступает даль… не то, что летом. Как вольно дышит грудь, как бодро движутся члены, как крепнет весь человек, охваченный свежим дыханьем весны!

161 слово. И. С. Тургенев


№15

Ветра нет, и нет ни солнца, ни света, ни тени, ни движенья, ни шума; в мягком воздухе разлит осенний запах, подобный запаху вина; тонкий туман стоит вдали над желтыми полями. Сквозь обнаженные, бурые сучья деревьев мирно белеет неподвижно небо; кое-где на липах висят последние золотые листья. Сырая земля упруга под ногами; высокие сухие былинки не шевелятся; длинные нити блестят на побледневшей траве. Спокойно дышит грудь, а на душу находит странная тревога. Идешь вдоль опушки, глядишь за собакой, а между тем любимые образы, любимые лица, мертвые и живые, приходят на память, давным-давно заснувшие впечатления неожиданно просыпаются; воображенье реет и носится, как птица, и все так ясно движется и стоит перед глазами. Сердце то вдруг задрожит и забьется, страстно бросится вперед, то безвозвратно потонет в воспоминаниях. Вся жизнь развертывается легко и быстро, как свиток; всем своим прошедшим, всеми чувствами, силами, всею своею душою владеет человек. И ничего кругом ему не мешает — ни солнца нет, ни ветра, ни шуму...

156 слов. И. С. Тургенев


№16

Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и охватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозра­чен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе с росой падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные тени... Солнце село; звез­да зажглась и дрожит в огнистом море заката.... Вот оно бледне­ет; синеет небо; отдельные тени исчезают, воздух наливается мглою. Пора домой, в деревню, где вы ночуете. Закинув ружье за плечи, быстро идете вы, несмотря на усталость... А между тем наступает ночь: за двадцать шагов уже не видно; собаки едва белеют во мраке. Вон над черными кустами край неба смутно яс­неет... Что это? пожар?.. Нет, это восходит луна. А вон внизу, направо, уже мелькают огоньки деревни... Вот наконец и ваша изба. Сквозь окошко видите вы стол, покрытый белой скатертью, горящую свечу, ужин...

144 слова. И. С. Тургенев


№ 17

Он [Левко] оглянулся: ночь казалась перед ним еще блистательнее. Какое-то странное, упоительное сияние примешалось к блеску месяца. Никогда еще не случалось ему видеть подобного. Серебряный туман пал на окрестность. Запах от цветущих яблонь ночных цветов лился по всей земле. С изумлением глядел он в неподвижные воды пруда: старинный господский дом, опрокинувшись вниз, виден был в нем чист и в каком-то ясном величии. Вместо мрачных ставней глядели веселые стеклянные окна и двери. Сквозь чистые стекла мелькала позолота. И вот почудилось, будто окно отворилось. Притаивши дух, не дрогнув и не спуская глаз с пруда, он, казалось, переселился в глубину его и наперед белый локоть выставился в окно, потом выглянула приветливая головка с блестящими очами, тихо светившими сквозь темно-русые волны волос, и оперлась на локоть. И видит: она качает слегка головою, она машет, она усмехается... Сердце его разом забилось... Вода задрожала, и окно закрылось снова.

144 слова. Н. В. Гоголь


№ 18

На всем громадном пространстве, расстилавшемся вдали, рде­ли разбросанные в бесчисленном множестве кучи раскаленного известняка, на поверхности которых то и дело вспыхивали голубоватые и зеленые серные огни... Это горели известковые печи. Над заводом стояло огромное красное колеблющееся зарево. На его кровавом фоне стройно и четко рисовались темные верхуш­ки высоких труб, между тем как нижние части их расплывались в сером тумане, шедшем от земли. Разверстые пасти этих вели­канов безостановочно изрыгали густые клубы дыма, которые сме­шивались в одну сплошную, хаотическую, медленно ползущую на восток тучу, местами белую, как комья паты, местами грязно-се­рую, местами желтоватого цвета железной ржавчины. Над тон­кими, длинными дымоотводами, придавая им вид исполинских факелов, трепетали и метались яркие снопы горящего газа. От их неверного отблеска нависшая над заводом дымная туча, то вспы­хивая, то потухая, принимала странные и грозные оттенки. Вре­мя от времени, когда по резкому звону сигнального молотка опус­кался вниз колпак доменной печи, из ее устья с ревом, подобным отдаленному грому, вырывалась к самому небу целая буря пламени и копоти. <...> Электрические огни примешивали к пур­пуровому свету раскаленного железа свой голубоватый мертвый блеск... Несмолкаемый лязг и грохот железа несся оттуда.

779 слов. А. И.Куприн


№ 19

Везде стояла старинная мебель красного дерева с бронзовы­ми инкрустациями, дорогие вазы из сибирской яшмы, мрамора, малахита, плохие картины в тяжелых золоченых рамах, — словом, на каждом шагу можно было чувствовать подавляющее влияние самой безумной роскоши. Привалов испытывал вдвойне непри­ятное и тяжелое чувство: раз — за тех людей, которые из кожи лезли, чтобы нагромоздить это ни к чему не пригодное и жалкое по своему безвкусию подобие дворца, а затем его давила мысль, что именно он является наследником этой ни к чему не годной ветоши. В его душе пробуждалось смутное сожаление к тем близ­ким ему по крови людям, которые погибли под непосильным бременем этой безумной роскоши. Ведь среди них встречались недюжинные натуры, светлые головы, железная энергия — и куда все это пошло? Чтобы нагромоздить этот хлам в нескольких ком­натах... Привалов напрасно искал глазами хотя одного живого места, где можно было бы отдохнуть от всей этой колоссальной расписанной и раззолоченной бессмыслицы, которая разлагалась под давлением собственной тяжести, — напрасные усилия. В этих роскошных палатах не было такого угла, в котором притаилось бы хоть одно теплое детское воспоминание, на какое имеет пра­во последний нищий... Каждый предмет в этих комнатах напо­минал Привалову о тех ужасах, какие в них творились. Тени зна­менитого Сашки, Стеши, наконец отца — вот что напоминала эта обстановка, на оборотной стороне которой рядами помещались знаменитая приваловская конюшня и раскольничья моленная.

215 слов. Д. Н. Мамин-Сибиряк


№ 20

Казалось, как будто в доме происходило мытье полов и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул и рядом с ним часы с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же стоял прислонен­ный боком к стене шкаф с старинным серебром, графинчиками и китайским фарфором. На бюро, выложенном перламутною мо­заикой, которая местами уже выпала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество вся­кой всячины: куча исписанных мелко бумажек, накрытых мрамор­ным позеленевшим прессом с яичком наверху, какая-то старин­ная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом, кусочек сургучика, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшие, как в чахотке, зубочи­стка, совершенно пожелтевшая, которою хозяин, может быть, ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов.

По стенам навешано было весьма тесно и бестолково несколь­ко картин: длинный пожелтевший гравюр какого-то сражения, с огромными барабанами, кричащими солдатами в треугольных шляпах и тонущими конями, без стекла, вставленный в раму красного дерева с тоненькими бронзовыми полосками и бронзо­выми же кружками по углам. В ряд с ними занимала полстены огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, изображавшая цветы, фрукты, разрезанный арбуз, кабанью мор­ду и висевшую головою вниз утку. С середины потолка висела люстра в холстинном мешке, от пыли сделавшаяся похожею на шелковый кокон, в котором сидит червяк. <...> Никак бы нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, поношенный колпак, лежавший на столе.

255 слов. И. В. Гоголь


№ 21

Светлица была убрана во вкусе того времени, о котором жи­вые намеки остались только в песнях да в народных думах, уже не поющихся более на Украине бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украине за унию. Все было чисто, вымазано цветной глиною. На стенах — сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья, хитро обделанный рог для по­роху, золотая уздечка на коня и путы с серебряными бляхами. Окна в светлице были маленькие, с круглыми тусклыми стекла­ми, какие встречаются ныне только в старинных церквах, сквозь которые иначе нельзя было глядеть, как приподняв надвижное стекло. Вокруг окон и дверей были красные отводы. На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светли­цу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена. Берестовые ска­мьи вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в па­радном углу; широкая печь с запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными пестрыми изразцами,— все это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на каникулярное время; приходившим потому, что у них не было еще коней, и потому, что не в обычае было позволять школярам ездить верхом. У них были только длинные чубы, за которые мог выдрать их всякий козак, носивший оружие. Бульба только при выпуске их послал им из табуна своего пару молодых жеребцов.

243 слова. Н. В. Гоголь


№ 22

Старый, обширный, тянувшийся позади дома сад, выходив­ший за село и потом пропадавший в поле, заросший и заглохлый, казалось, один освежал эту обширную деревню и один был вполне живописен в своем картинном опустении. Зелеными обла­ками и неправильными трепетолистными куполами лежали на небесном горизонте соединенные вершины разросшихся на сво­боде дерев. Белый колоссальный ствол березы, лишенный верхушки, отломленной бурею или грозою, подымался из этой зе­леной гущи и круглился на воздухе, как правильная мраморная сверкающая колонна; косой остроконечный излом его, которым он оканчивался кверху вместо капители, темнел на снежной бе­лизне его, как шапка или черная птица. Хмель, глушивший вни­зу кусты бузины, рябины и лесного орешника и пробежавший потом по верхушке всего частокола, взбегал, наконец, вверх и обвивал до половины сломленную березу. Достигнув середины ее, он оттуда свешивался вниз и начинал уже цеплять вершины других дерев или же висел на воздухе, завязавши кольцами свои топкие цепкие крючья, легко колеблемые воздухом. Местами расходи­лись зеленые чащи, озаренные солнцем, и показывали неосве­щенное между них углубление, зиявшее, как темная пасть; оно было все окинуто тенью, и чуть-чуть мелькали в черной глубине его: бежавшая узкая дорожка, обрушенные перила, пошатнувша­яся беседка, дуплистый дряхлый ствол ивы, седой чапыжник, густой щетиною выпавший из-за ивы, иссохшие от страшной глушины, перепутавшиеся и скрестившиеся листья и сучья, и, на­конец, молодая ветвь клена, протянувшая сбоку свои зеленые лапы-листы, под один из которых забравшись Бог весть каким образом, солнце превращало его вдруг в прозрачный и огненный, чудно сиявший в этой густой темноте.

236 слов. И. В. Гоголь


№ 23

До ближайшей деревни оставалось еще верст десять, а боль­шая темно-лиловая туча, взявшаяся Бог знает откуда, без малей­шего ветра, но быстро подвигалась к нам. Солнце, еще не скры­тое облаками, ярко освещает ее мрачную фигуру и серые полосы, которые от нее идут до самого горизонта. Изредка вдалеке вспы­хивает молния, и слышится слабый гул, постепенно усиливаю­щийся, приближающийся и переходящий в прерывистые раска­ты, обнимающие весь небосклон. Василий приподнимается с козел и поднимает верх брички; кучера надевают армяки и при каждом ударе грома снимают шапки и крестятся; лошади насто­раживают уши, раздувают ноздри, как будто принюхиваясь к све­жему воздуху, которым пахнет от приближающейся тучи, и бричка скорее катит по пыльной дороге. Мне становится жутко, и я чув­ствую, как кровь быстрее обращается в моих жилах. Но вот пере­довые облака уже начинают закрывать солнце; вот оно выглянуло в последний раз, осветило страшно-мрачную сторону горизонта и скрылось. Вся окрестность вдруг изменяется и принимает мрач­ный характер. Вот задрожала осиновая роща; листья становятся какого-то бело-мутного цвета, ярко выдающегося на лиловом фоне тучи, шумят и вертятся; макушки больших берез начинают раскачиваться, и пучки сухой травы летят через дорогу. Стрижи и белогрудые ласточки, как будто с намерением остановить нас, реют вокруг брички и пролетают под самой грудью лошадей; гал­ки с растрепанными крыльями как-то боком летают по ветру; края кожаного фартука, которым мы застегнулись, начинают подниматься, пропускать к нам порывы влажного ветра и, раз­махиваясь, биться о кузов брички. Молния вспыхивает как будто в самой бричке, ослепляет зрение и на одно мгновение освещает серое сукно и прижавшуюся к углу фигуру Володи...

248 слов. Л. Н. Толстой


№