Geum.ru

Ирпенская буквица

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6

Спонсоры


Как всегда бывает в любом литературном объединении или даже литературном кружке, которым, по сути, и являлся клуб Энгельгардова, его члены повсечасно мечтали о публикациях своих нетленных произведений. Но для этого нужны были не малые денежные накопления, которых, как и у многих талантливых людей, у членов клуба не было. Их не хватало даже в том случае, если бы они по возможности каждого сбросились в одну кассу для издания общего сборника. Поэтому издательская деятельность клуба не обходилась без так называемых спонсоров, соглашавшихся прийти на помощь немощным литераторам.

Спонсоры были весьма разными людьми, внешне ничем не отличающимися от любого жителя города N и даже от многих граждан республики. Единственно, что их отличало – это наличие у них тех необходимых для издания книжки денежных знаков, которых не было у членов клуба, да и постоянно не хватало другим гражданам города.

«Спонсоры, - как часто повторял Вениамин Эсмеральдович, - на дороге не валяются». Их действительно было трудно отыскать. И не потому, что подобные люди в городе были так редки, а потому, что нужно было уметь уговорить или даже принудить их выложить свои сбережения на столь благородное дело. Многие из имущих мужей и думать не хотели о какой-либо финансовой помощи, да ещё и кому: каким-то несчастным литераторам? Поэтому поиск спонсоров, как наиболее трудное и ответственное дело клуба Энгельгардов не доверял никому. Он занимался этим сам. И необходимо заметить, что его усилия часто увенчивались успехом.

Бог знает, какие методы применял Вениамин Эсмеральдович, для привлечения к общему делу, найденных им спонсоров. Но он действительно сам их находил, сам уговаривал, и они, кто, скрипя сердцем, а кто и с видимым воодушевлением, делились с членами клуба частью своих доходов.

Таким образом, вышел первый сборник произведений членов его клуба под названием «Цветы из-под снега», за ним второй, название которому они долго не могли определить. Наконец, все сошлись на том, что оно должно перекликаться с названием первого сборника, и потому назвали его «Цветы на снегу». Это название предложил сам Энгельгардов, утверждая, что оно якобы отражает прогресс в развитии клуба. «Если в первом сборнике цветы только-только показываются из-под снега, то во втором они уже во всю цветут прямо на снегу, указывая тем самым, насколько его авторы уже возвысились над окружающей их холодной природой», - говорил Вениамин Эсмеральдович. На эту его квинтэссенцию он услышал язвительную реплику Лысенко о том, что, следуя данной логике, третий сборник придётся называть «Цветы увядшие» или «Цветы запоздалые».

Данную язвительность Лысенко Энгельгардов пропустил мимо ушей, иначе говоря, полностью её проигнорировал. Но вот члены клуба были настроены несколько по-иному.

- Что это вы шпильки нам пытаетесь ставить, - даже не сказала, а как бы прошипела, Магда Христофоровна. На что Лысенко благоразумно промолчал. А Иван Иванович Квач попытался защитить Лысенко, превратив всё в шутку.

- Та він шуткує, - сказал он Магде Христофоровне, - Хіба ви не бачите, що він посміхається?

- Может быть, ему и смешно, но здесь не место шутить. Ведь сборник наше общее детище: это серьёзно и надолго. Его будут читать наши дети и внуки. Он останется в истории, - парировала Магда Христофоровна.

- Ну что ж, разве что для истории…, - протянул Лысенко. И после небольшой паузы резко закончил, - Для истории ничего не жалко.

На том и закончилась эта небольшая пикировка между Лысенко и Христюк. Но она имела своё продолжение в будущем.

Дело в том, что первые литературные сборники членов клуба «Два стула» были исключительно поэтическими. Они содержали только стихи. Для прозы там не нашлось места. Этого не позволяли как лимитированный объём книги, так и просто, по мнению Лысенко, нежелание членов клуба портить коллективный труд какой-то непричёсанной прозой, да ещё и Лысенко, которого многие почему-то недолюбливали.

Это, конечно, было несправедливым решением, и значительно обидело нашего прозаика. Ведь он был таким же полноправным членом клуба, как и остальные, и поэтому имел все основания для того, чтобы его произведения были опубликованы в сборниках. Но этому воспротивились все члены клуба, ссылаясь якобы на то, что проза занимает много места, и приведёт к увеличению объёма сборника, который спонсор отказывается финансировать.

Тогда Лысенко предложил публиковать его пародии на стихи членов клуба.

- Ну, что вы! – заметил ему на это Вениамин Эсмеральдович, - Ваши пародии, безусловно, хороши, но это может быть интересно лишь для членов клуба. Широкому кругу читателей они будут безразличны, не интересны и, даже непонятны.

Таким образом, случилось так, что полноправный и давний член клуба Лысенко не оказался в числе авторов ни первого, ни второго, ни даже третьего сборника, который вышел, вопреки известной реплике Лысенко, с совершенно иным названием: «N-ский Парнас». На этом названии настаивал и, в конце концов, отстоял его сам Вениамин Эсмеральдович. Одним из аргументов в пользу такого названия было упоминание им французских поэтов ХІХ века, которые ещё в 1866 году выпустили сборник стихов «Современный Парнас». И, хотя ехидный Лысенко на это заметил, что тем сборником последние проповедовали «искусство для искусства», «бесстрастную поэзию прекрасных форм», по сути, уходили в сторону от массы нерешённых социальных проблем общества, всё же Энгельгардов, поддержанный другими членами клуба, отстоял это название.

- А мы и занимаемся «бесстрастной поэзией», - сказал он.

- Социальные проблемы вы решайте своей прозой, - добавила Магда Христофоровна.

Пришлось Лысенко умолкнуть и согласиться на обречённость в одиночку ему решать социальные проблемы общества. Но тайная обида за столь несправедливые решения членов клуба, засела глубоко в его душе. И, конечно же, она не могла не вылиться в отрицательное отношение к спонсорам, которых он считал причастными к данной несправедливости.

А спонсоры, как уже говорилось выше, были весьма разными людьми. Спонсором, первого сборника, которого в последствии на его презентации представил членам клуба Энгельгардов, оказался маленький, тщедушный человечек, со сморщенным лицом, похожим на высушенную грушу. Он чувствовал себя в клубе как-то неловко, смущённо говорил, и у членов клуба, создалось впечатление, что он не совсем добровольно вызвался помогать им в издании их сборника. Лысенко даже предполагал, что Вениамин Эсмеральдович с помощью каких-то влиятельных людей сумел совершить так называемый наезд на данного спонсора, припугнув того тем, что если он не профинансирует издание сборника, то будет иметь неприятности за содеянные ранее грехи. Возможно, так оно и было, ведь никто из членов клуба не догадывался об истинных возможностях своего шефа, и всех его тайных знакомствах с «сильными мира сего».

А вот вторым спонсором оказалась довольно миловидная, как говорится, в полном соку женщина. Её Вениамин Эсмеральдович тоже представил на презентации очередного сборника. Эта говорила слащавым языком, поминутно растекаясь в комплиментах, как литературным авторам, так и руководителю клуба. Создавалось впечатление, что она, действительно, добровольно согласилась на финансирование сборника, быть может, польщённая рассказами Энгельгардова, а, возможно, и личной симпатией к нему. Она занималась весьма успешным бизнесом, и если говорить откровенно, для неё выделение той незначительной суммы для издания нетленных трудов членов клуба, было совершенным пустяком. Хотя она и высказывалась, что приносит эту жертву на алтарь искусства, поскольку сама в ранней молодости писала стихи и сейчас хотела бы писать, но многотрудные дела на ниве бизнеса не оставляют для неё на это времени.

Когда собирали третий сборник, то здесь уж Лысенко поставил вопрос ребром: если его не включат в число авторов, то он демонстративно покинет клуб и будет других агитировать к тому же. По этому поводу разгорелась жаркая дискуссия. До мордобития, конечно, не дошло, но нервы друг другу члены клуба потрепали изрядно. В конце концов, достигли компромисса: прозу Лысенко согласились принять, но с условием, что она будет касаться поэзии. На что Лысенко тут же согласился, объявив, что у него есть прозаический пересказ одного известного стихотворения Сергея Михалкова. Тут же он извлёк из своего потрёпанного портфеля какую-то измятую бумаженцию, и зачитал собравшимся её содержание.

Он повествовал о том, как ребята с одного двора однажды вечером от нечего делать, просто так завели разговор о всяких мелких событиях: о том, что у кого-то кошка родила троих котят, а кому-то на грузовике привезли дрова, у кого-то свет погас и тому подобное. Понемногу перешли на своих родителей. И тут каждый начал хвастаться тем, что его папа или мама - самые важные в городе. У одного папа лётчик, у другого водитель трамвая. Так они перечислили кучу профессий своих родителей, и всё время спорили, чей родитель наиболее важный. И лишь последний из собравшихся ребят, после короткой паузы, произнёс фразу, которой уже никто не смог прекословить, то ли потому, что он был последним, то ли из-за того, что профессия, которую он назвал, оказалась всем непонятной и потому могла показаться самой важной. Он сказал, что его папа спонсор.

Рассказ заканчивался словами «Дело было вечером, спорить было нечего». Этот вывод пришёлся к месту, так как поиск спонсора для очередного сборника трудов членов клуба всегда являлся проблемой. Все собравшиеся в клубе, услыхав хорошо им известное слово, дружно захлопали в ладоши. Но как только стали решать включать этот опус в сборник или нет – мнения разошлись.

Первым своё слово сказал Иннокентий Павлович. Он с присущей ему манерностью, потирая рукой об руку, сказал:

- Что ж, то, что мы только что услышали, конечно, забавно. Но я считаю, что это, во-первых, не относится к поэзии, во вторых, это и не есть проза. Так какие-то экзерсисы. Упражняться в словесности, конечно, не возбраняется, но это не означает, что подобные упражнения нужно печатать для массового читателя.

- Почему? – удивился Лысенко.

- А потому, что экзерсисы – это, можно сказать, не полноценное литературное произведение, а всего лишь проба пера. Другими словами, это относится к кухне литератора, и то, что делается на кухне, совершенно не обязательно выносить в гостиную.

- Наоборот, - возразил Лысенко, - как раз то, что готовится на кухне, и несут в гостиную к праздничному столу.

- Ну, это в быту, - продолжал Мышьяк-Дубинский, - а я же, сами понимаете, говорю о кухне не в прямом, а в переносном смысле. То, что вы зачитали, может быть интересно для нас, тем более что тема спонсорства очевидна и животрепещуща. Но это может быть совсем не интересным и даже непонятным для читателя.

Лысенко собирался опять чем-то возразить Иннокентию Павловичу, но тут подала свой голос Магда Христофоровна.

- Я совершенно согласна с Иннокентием Павловичем, - начала она, - Мы же издаём сборники не для себя, а для других. И с этими другими необходимо считаться. Массовому читателю совершенно всё равно, важен ли спонсор или не важен. А детям, если вы помните, стихотворение Михалкова всё-таки предназначалось детям, то детям этого тем более не понять.

- Чого це ви так думаєте? – поднялся со своего стула Иван Иванович, - Зараз діти набагато більше обізнані, ніж раніше, в часи Міхалкова. Вони чудово розуміють, що таке спонсор. І ще багато чого такого, що вони розуміють можна б було назвати, та не вистачить часу все перераховувати. А цей, як його обізвав Інокентій Павлович, екзерсис, на мою думку є цілком оригінальним твором і не те, що не завадить нашій збірці, а, навіть, прикрасить її.

Лысенко от удивления даже приоткрыл рот. Он не ожидал такой поддержки от Квача, и потому слова в своё оправдание, которые минуту назад собирался произнести, так и застыли у него на губах.

Однако торжествовать свою победу Лысенко, как оказалось, было рано. Кроме Квача его больше никто не поддержал. Ингибира Эвольвентовна промолчала, и это тоже могло быть расценено, как неприятие произведения Лысенко. И даже самый молодой член клуба Птичкин, не преминул, как бы слегка лягнуть Лысенко.

- То, что вы сделали, - сказал он, - несомненно, литературное упражнение. Оно интересно, но не всем. Я, например, как представитель молодого поколения, такого не приемлю. А это значит, что и многие мои сверстники могут быть того же мнения.

- Да, экзерсисы, они и есть экзерсисы, - добавил Мышьяк-Дубинский.

- Хорошо, я могу согласиться, что это, как вы сказали, экзерсисы, - продолжал защищаться Лысенко. Но ведь вы тоже подобными вещами увлекаетесь. И, между прочим, почему-то печатаете их для массового читателя, - обратился он к Иннокентию Павловичу.

- Что вы имеете в виду?! – почти выкрикнул Мышьяк-Дубинский.

- А то и имею в виду, что вы опубликовали в прошлом сборнике. Своё стихотворение «Всё на букву «З». Помните: «Зазнобило, замурлыкало, завыло, забурлилось, замутилось, завопило. Захотелось – запросто запелось, заглушив зимы заиндевелость…» Что это, как не те же самые экзерсисы? Выходит вам можно свои упражнения печатать для широкой публики, а мне почему-то нельзя.

- Но это же по-э-э-зия, - как-то, особенно протяжно, произнёс Иннокентий Павлович.

- А у меня про-о-за, - как бы передразнивая его, тоже протянул Лысенко.

Не известно чем бы мог окончиться данный спор, если бы, в конце концов, не вставила своё веское слово Лионела Виссарионовна.. Я уже говорил, кажется, что её слово в клубе, часто было решающим. С ним считался и Вениамин Эсмеральдович, поэтому всегда, подводя итог любой дискуссии, неизменно принимал её сторону.

- То, что вы здесь нам прочли, - обратилась она к Лысенко, - забавно, и даже, я бы сказала, интересно. Я не говорю, что ваш рассказ не достоин быть напечатанным. Вы его можете публиковать, когда будете издавать свои личные труды. Там ему будет самое место. Но здесь в нашем поэтическом сборнике, он будет как-то выпадать из общей обоймы. И это окажется несомненным негативом. Поэтому не обижайтесь, но для всех нас будет лучше, если ваш рассказ останется за пределами нашего сборника.

- За пределами, так за пределами, - то ли согласился, то ли с иронией, как бы про себя, отметил Лысенко. – Зачем же я тогда хожу в наш клуб, если всё время остаюсь «за пределами»?

- Ничего, - подвёл, наконец, итог Вениамин Эсмеральдович, - будет и на вашей улице праздник. Вы собирайте свои опусы, и когда их соберётся достаточное количество, мы постараемся найти спонсора, и поможем вам издать их отдельной книгой. А пока, не обессудьте, но с мнением большинства членов клуба я вынужден считаться.

Таким образом, вопрос с Лысенко был окончательно решён. Оставалось только передать сформированный материал в нужные руки и ждать скорейшего его выхода из печати. Но до того Эсмеральдов на следующем заседании клуба почему-то решил познакомить своих подопечных с очередным спонсором. Следует сказать, что в предыдущие два раза он этого не делал, и со спонсором члены клуба знакомились только уже после выхода сборника из печати на его, так называемой, презентации.

Третий спонсор оказался весьма молодым человеком громадного роста и необъятных объёмов, к таким часто подходит название «детина».. Лысенко в момент его появления в клубе тихо, как бы про себя, отметил: «Человек-гора» - сказал он. Но, пожалуй, никто из находившихся с ним рядом членов клуба не обратил внимания на это образное сравнение.

Когда данный спонсор вошёл в комнату, в которой заседали члены клуба, Лысенко показалось, что он собой заполнил почти всё окружающее пространство. В комнате стало как-то тесно и неуютно. Вениамин Эсмеральдович хоть и был сам немалого росту, но рядом с данным спонсором выглядел жалким пигмеем.

- Вот, пожалуйста, познакомьтесь, это Арнольд Яковлевич, который любезно согласился спонсировать наш будущий сборник, - сказал Эсмеральдов, - Арнольд Яковлевич жертвует на это правое дело часть доходов от своего бизнеса. Так сказать, во имя высокого творчества. Он является давним почитателем поэзии, и даже сам иногда грешит этим занятием.

- Да грешен я, братцы, грешен, - подтвердил неожиданно для человека такой громадной комплекции тонким голосом Арнольд Яковлевич. – Но этот грех, я надеюсь, мне Бог простит. А, может быть, и зачтёт за праведное дело? – как бы с надеждой на положительное решение Бога заискивающе произнёс спонсор.

- Я, братцы, конечно, звёзд с неба не хватаю, но очень полюбляю это дело. Я имею в виду писать стихи. Поэтому для их публикации мне ничего не жалко, и я решил помочь вам в этом важном для общества деле. Я рад, что своей помощью вам вношу посильную лепту в процесс творчества. Творите, и я всегда приду к вам на помощь. А с Вениамином Эсмеральдовичем мы давние друзья и я думаю, наша дружба продолжится ещё долго.

- Есть ли какие-либо вопросы к Арнольду Яковлевичу? – спросил у своих подопечных Энгельгардов.

Вопросов не было. Все благодарно промолчали. Затем Вениамин Эсмеральдович усадил приведенного им спонсора на стул, которого для того оказалось мало одного, поскольку он на нём едва помещался. Пришлось ему пододвинуть второй стул. Так что эта человеческая громадина уселась своей пятой точкой сразу на два стула. Это, как позже отметил всё тот же едкий Лысенко, было символическим актом, поскольку в клубе «Два стула» новоиспеченный спонсор сидел сразу на двух стульях, чего до сих пор не догадался, или не смог сделать ни один из членов клуба, хотя бы для того, что бы как-то оправдать это название.

Дальнейшее собрание происходило в обычном ключе, читали свои стихи, делали друг другу разные замечания. А в конце решился прочесть свои стихи и прибывший на заседание спонсор. Он читал их монотонно, часто запинаясь и поправляясь, не в силах разобрать написанный им же самим текст. Его стихи, конечно, из этических и деловых соображений, обсуждению не подлежали. За всех слово сказал Вениамин Эсмеральдович, поблагодарив спонсора за представленное им его творчество.

На том и расстались, и до выхода в свет третьего сборника никто Арнольда Яковлевича ни разу не видел. И лишь только, когда Вениамин Эсмеральдович привёз в клуб пахнущие свежей типографской краской пачки вышедшего сборника, члены клуба, развернув его листы, с удивлением обнаружили, что среди авторов оказалась фамилия и нового спонсора. И были напечатаны его стихи. Это, как потом говорил Вениамин Эсмеральдович, было сделано исходя из общих интересов.

- Он очень просил меня напечатать его стихи. Не мог же я ему отказать? – оправдывался Энегельгардов, - А что, если он, получив отказ, вдруг отказался бы нас спонсировать?

Все молча согласились с этим, хотя каждый глубоко в душе был оскорблён таким поведением Вениамина Эсмеральдовича. И даже не только потому, что стихи были из рук вон плохи и, конечно, никак не украсили данный сборник. Тайно все буквально плевались, читая их, но вслух никто не произнёс ни единого, плохого слова. Лишь только Ингибира Эвольвентовна, слегка наклонившись к Лионеле Виссарионовне, еле слышно произнесла.

- Ну, понятно, что было трудно отказать, но нужно было хотя бы предупредить нас…

На что Науменко молча согласилась, кивнув в подтверждение этому головой.

Зато не смог молчать Лысенко. Увидев среди авторов имя «человека-горы», он, с нескрываемым злорадством, ядовито заметил:

- Значит, если у кого есть деньги, то ему можно публиковать всякую муть, которая очень украшает ваш сборник, – (тут он умышленно сказал не «наш», а «ваш», тем самым, подчеркнув свою непричастность к данному событию), - А мои произведения не подходят, потому что не вписываются в его тематику?

- Ну, всё-таки у вас же проза, а здесь стихи, - как-то не совсем уверенно попытался защищаться Энгельгардов.

- Это вот стихи?! – возмущённо воскликнул Лысенко, - Да это нельзя назвать стихами. Жаренный суп – вот подходящее для них название.

По сути, Вениамину Эсмеральдовичу, как и всем остальным членам клуба, нечем было крыть эти слова Лысенко. Он был, конечно, прав, но эта правота была какой-то не совсем правой, ведь все понимали, что без данного спонсора их труды, возможно, и не увидели бы свет. Поэтому они снисходительно прощали спонсору его поэтические шалости. Эту сентенцию одной фразой вдруг высказал Мышьяк-Дубинский. Поднявшись со стула, он гордо выпятил свою впалую грудь, и, протянув вперёд руку, указывая ладонью на Лысенко, с театральным пафосом промолвил:

- Ты прав, Горацио! И речь твоя прямая, как дуга.

Все засмеялись, поскольку уж очень была смешной и неожиданной поза Иннокентия Павловича. Но, между тем, его слова оказались близки к истине, поскольку все в клубе понимали: прямой дорогой пройти к намеченной цели весьма нелегко. Потому и приходится делать зигзаги.

- Да, да, совершенно верно, - резюмировал сказанное Вениамин Эсмеральдович, - вы, Лысенко, одновременно и правы и не правы.

- В чём же я не прав?! – возмутился Лысенко.

- А в том, что, надо понимать – мы иногда не вольны делать то, что нам хочется, и потому должны поступать сообразно сложившимся обстоятельствам.

- То есть вы хотите сказать, что мы рабы? – спросил Лысенко.

- Ну, зачем же так резко? Жертвуя какой-то частью нашей свободы, мы иногда приобретаем больше свободы.

- Я что-то не понял, - как-то с издёвкой произнёс Лысенко, и вдруг, неожиданно для всех, заговорил стихами, - «Рабы не мы, а наши души. Раб наш язык и наши уши».

- «Мы все немы, порою глухи, и кормят наши души слухи», - продолжил строчки Лысенко Мышьяк-Дубинский, - Знаем, знаем мы такое. Это всё теория, но от теории до практики иногда очень далеко. А практика – она вот, рядом с нами. Вы же должны понять, что действия Вениамина Эсмеральдовича были вынуждены, сообразно сложившимся обстоятельствам, которые отнюдь были не в его пользу.

- Да, да порой обстоятельства сильнее нас, - произнёс кто-то из собравшихся, и этот тезис все дружно подхватили, зашумели, перебивая друг друга, а Лысенко поник головой, понимая, что плетью обуха не перешибёшь.

Так и окончился ничем этот спор для Лысенко, и он стал всерьёз подумывать о том, а не прекратить ли ему посещать данное заведение? Однако другого подобного клуба в окрестностях города N не было, поэтому обиженный прозаик продолжал свои визиты в клуб. Грешным делом, чтобы попасть в число авторов очередного сборника, он даже попытался сочинять стихи. Но ничего из этого у него не получилось. Стихи из под его пера выходили настолько корявыми, что он их сам же и браковал, понимая, что в клубе их не одобрят, и уж тем более не допустят к печати.

«Ну, не дал мне Бог поэтических способностей, - размышлял Лысенко про себя, - но ведь это не значит, что я хуже других. Если в поэзии я не дока, то, может быть, дока в чём-то другом? В прозе, например. Ведь никто в нашем клубе не пишет прозу. И, если им предложить сделать это, то, вполне возможно, что у них получится ещё нечто более плохое, чем мои стихи?»

Эта здравая мысль несколько успокоила душу Лысенко, и он, как и прежде, продолжал творить свою прозу, добросовестно складывая её в стол. Утихомирившись, он уже не возникал на заседаниях клуба в дни, когда обсуждались материалы для очередного сборника. Казалось, что он вполне смирился с тем, что ему там места никогда не будет. Он даже промолчал после того, как на презентации нового сборника все с удивлением увидели на первой странице портрет не Вениамина Эсмеральдовича, который по праву там мог быть, ведь именно он был основным руководителем и вдохновителем сего труда. Но нет, там красовался портрет нового спонсора. На этот раз опять женщины. Очевидно, Вениамин Эсмеральдович, как истинный джентльмен уступил ей это место.

Следует отметить, что в данном вопросе, как это не покажется странным, Вениамин Эсмеральдович оказался исключительно скромным человеком. Ни в одном из вышедших сборников, ни словом не было упомянуто его имя, как руководителя данного клуба. А ведь он, по сути, являлся главной движущей силой, которая выдавала их, как говорится, «на гора». Эта патологическая скромность, хотя и украшала седины Энгельгардова, но всё же была многим непонятна, а в дальнейшем даже сыграла зловещую роль в судьбе Вениамина Эсмеральдовича. Но об этом я расскажу несколько ниже.