Совета Народных Комиссаров о расстреле царской семьи Из рассказ

Вид материала

Последние дни последнего царя
Р. словцов
Беседа с владельцем дома, в котором был убит николай ii и его семья
Список вещей царской семьи, которые остались в доме ипатьева и которые удалось найти у разных лиц

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

№15

Письмо министра юстиции Старынкевича Управляющему Министерством иностранных дел о данных предварительного следствия по делу об убийстве Николая II и его семьи

г. Омск 19 февраля 1919 г.

Данными, добытыми предварительным следствием по делу об убийстве бывшего императора Николая II и его семьи, к настоящему времени установлены следующие обстоятельства: в первых числах августа месяца 1917 года по распоряжению Временного Правительства бывший император и вся царская семья были отправлены из Царского Села в г. Тобольск, где они и проживали до 25 апреля нов[ого] ст[иля] 1918 г., когда им было объявлено категорическое распоряжение Центрального Исполнительного Комитета С.Р.С.Д. о немедленном переезде на жительство в гор. Екатеринбург. Ввиду болезни бывшего наследника Алексея Николаевича на семейном совете было решено оставить его на попечении старших сестер и придворных особ в Тобольске. Бывшие же император, императрица и великая княжна Мария Николаевна в сопровождении князя Долгорукова, профессора Боткина и служителей Чемодурова, Седнева и Демидовой отбыли в Екатеринбург, где и были помещены в доме Ипатьева, причем условия жизни царской семьи подверглись самому строгому, почти тюремному режиму.

22 мая прибыли в гор. Екатеринбург и остальные члены царской семьи, то есть Алексей Николаевич, Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна, Анастасия Николаевна и несколько лиц придворных особ и служителей.

По удостоверению Петра Жильяра, преподавателя французского языка при дворе, — все фамильные драгоценности, по желанию бывшей Государыни, были взяты из Царского Села с собой и во избежание хищения их зашиты в шляпы и пуговицы великих княжен и придворных особ.

В июле месяце во время движения чехо-словацких отрядов на Екатеринбург местной большевистской властью было объявлено о расстреле бывшего Государя и всей царской семьи, и с этого времени в городе начали распространяться две версии по поводу исчезновения царской семьи из Екатеринбурга, из коих по одной версии — вся царская семья была убита, а по другой — увезена в Верхотурье или Пермь.

В подтверждение первой версии предварительным следствием были добыты следующие данные, с достаточной достоверностью устанавливающие факт убийства всей царской семьи: 17 июля крестьяне дер. Коптяки, Верхне-Исетской волости, Андрей Шереметевский, Михаил Алферов и другие заметили в 18 верстах от города Екатеринбурга передвижение красноармейских отрядов в расположенных вблизи названной деревни лесах, причем по уходе красноармейцев упомянутые выше крестьяне, придя по следам на место их бывшей стоянки, обнаружили вблизи заброшенных шахт потухший костер; по разрытии этого костра они нашли в нем: крест с изумрудами, 4 планшетки от корсетов, пряжки от подтяжек, туфли, пуговицы, кнопки и бусы; на водной же поверхности шахты были замечены палка, кора, доски, свежая хвоя и железная лопата.

При более подробном осмотре местности судебным следователем вблизи той же шахты, называемой “Исетский рудник”, были найдены — обгорелая старая дамская сумочка, тряпки, кружева и какие-то черные блестящие обломки. Там же затем были обнаружены два небольших загрязненных осколка изумруда и жемчуга, обрывок материи с запахом керосина и, наконец, сильно загрязненный водянистого цвета значительной величины в платиновой оправе камень, — оказавшийся при осмотре его через эксперта-ювелира бриллиантом высокой ценности (около 100.000 руб.), по заключению эксперта, бриллиант этот представляет собой часть другого украшения (подвес) высокохудожественной работы; около самого края шахты в глине был обнаружен осколок ручной нарезной бомбы, а при спуске в самую шахту на стенках ее найдены следы от разрыва ручной бомбы. По удалении воды из шахты находящиеся на дне ее песок и ил были промыты, причем в них оказались: отрезанный палец руки, вставная челюсть, осколки бомбы, поддержка для мужского галстука и другие, не имеющие особого значения предметы.

При предъявлении найденного бриллиантового подвеса и других вещей упомянутому выше свидетелю Петру Жильяру — последний удостоверил, что подвес этот был зашит в пуговицу костюма одной из великих княжен — Ольги или Татьяны Николаевны; серьгу же с жемчужиной свидетель нашел вполне тождественной с серьгами бывшей Императрицы, искусственная челюсть признана доктором Деревенко весьма похожей на ту, которую носил доктор Боткин. В отношении серьги, найденной около шахты, кроме того, было установлено путем сличения, что эта серьга имеет несомненное сходство с серьгами, в которых изображена бывшая Государыня на находящемся в распоряжении следственной власти фотографическом портрете. Другая серьга не была найдена в указанной местности, но были обнаружены осколки жемчужины, в отношении которых эксперт высказал предположение на основании качеств жемчужных осколков, что они составляют жемчужину, парную к найденной серьге. Наконец, в отношении отрезанного пальца врач-эксперт признал., что палец этот от руки человека, знакомого с маникюром, имеет выхоленный вид, и можно допустить, что он принадлежит женщине с длинными тонкими пальцами.

Осмотром дома Ипатьева, в котором помещалась царская семья, было, между прочим, установлено, что в одной из комнат верхнего этажа входная дверь исколота штыками и сорвана с петель каким-то орудием, а в нижнем этаже в комнате, в которой происходил предполагаемый расстрел, на стене, противоположной входу, оказалось 16 углублений, расположенных на разных расстояниях от поверхности пола. Несколько такого же рода углублений найдено на левой стороне пола, причем эти углубления расположены в той части его, где замечены следы замытой и затертой песком крови. При исследовании упомянутых углублений оказалось, что они представляют собой каналы от револьверных пуль; в некоторых из этих каналов найдены следы свернувшейся крови. По расположению пулевых отверстий в стене комнаты (на расстоянии от пола на 5 — 32 вершка) и по имеющимся отверстиям в самом полу можно было прийти к заключению, что подвергавшиеся расстрелу лица частью стояли во время расстрела, частью лежали на полу На одной из стен этой же комнаты оказалась надпись, сделанная на немецком языке малограмотным человеком: “в эту самую ночь был расстрелян царь”.

Однако других объективных данных, указывающих специально на то, что в доме Ипатьева была расстреляна именно царская семья, осмотром помещения добыто не было — эти данные были получены путем допроса целого ряда свидетелей. В сентябре поступило дознание об отобрании от красноармейца Кузьмы Ивановича Летемина около 100 разных предметов, принадлежавших царской семье и, по словам Летемина, полученных им частью при уборке дома Ипатьева, частью от брата своего Михаила Летемина, также красноармейца. Допрошенный в качестве свидетеля Кузьма Летемин показал, что он состоял в охране дома Ипатьева, и подробно объяснил порядок и план охраны, назвал ряд лиц из состава этой охраны, а также коменданта дома Ипатьева Юровского и его помощника рабочего Сысертского завода Павла Медведева. По словам Летемина, 16 июля 1918 года вечером, то есть накануне предполагаемого расстрела, он дежурил на посту № 3 у ворот дома Ипатьева, затем был сменен в 8 часов вечера и вступил в караул на пост № 4 (уличная будка) 17 июля в 8 часов утра. Войдя в это время в караульное помещение, он увидел в нем мальчика Седнева, прислуживавшего бывшему Государю, и, удивившись его присутствию здесь, спросил бывших в помещении охранников, “что значит, что мальчик здесь”, на что один из них махнул только рукой, а другой рассказал, что в ночь на 17 июля бывший царь с женой, детьми, лакеем, поваром и фрейлинами расстреляны, о чем он знает со слов бывшего в ту ночь на посту красноармейца Стекорина [ 33 ]; этот последний сообщил ему, что Государя убил комендант Юровский, прочитав перед тем какую-то бумагу; бывшая Государыня и старшая дочь Государя при этом крестились. После расстрела быв[шего] царя была расстреляна латышами и упомянутыми выше Павлом Медведевым вся царская семья и придворные; следы крови на полу были тотчас же замыты и засыпаны песком, а трупы всех убитых помещены в грузовой автомобиль и увезены. Он, свидетель, слышал впоследствии, что мальчик, состоявший при бывшем Государе, был отправлен в Царское Село, “разводящий” же — Медведев ушел на фронт в числе других красноармейцев.

Ту же, в общих чертах, картину убийства царской семьи описала в своем показании жена названного выше “разводящего” Медведева, удостоверившая вместе с тем, что в расстреле этом принимал участие и ее муж, со слов которого она и дала свои показания. Однако наиболее рельефным в этом направлении показанием, рисующим картину убийства царской семьи, является показание Капитолины Агафоновой, которая передает свой рассказ со слов брата своего Анатолия Якимова, служившего в охране дома Ипатьева. По ее словам, как-то в июле месяце Якимов пришел к ней в утомленном и измученном виде. На расспросы он в сильном волнении заявил, что минувшей ночью “Николай Романов, его семья, доктор, фрейлина и лакей убиты” при следующих обстоятельствах: в первом часу ночи всех заключенных разбудили и предложили сойти вниз. Здесь им объявили, что в Екатеринбург скоро придет враг и что поэтому они должны быть убиты; вслед за тем последовали выстрелы и первыми были убиты Государь и наследник; остальные оказались только раненными, и потому, по словам Якимова, их “пришлось” пристреливать, добивать прикладами и прикалывать штыками; особенно “было много возни” с фрейлиной; она металась, прикрывалась подушкой; на теле ее оказалось потом 2 раны. Великая княжна Анастасия Николаевна упала в обморок; когда же ее стали осматривать, она “дико завизжала”, после чего ее убили штыками и прикладами. Вообще сцена убийства была так кошмарна и жестока, что, по словам свидетеля, “ее трудно было вынести и он не раз выходил на воздух, чтобы освежиться”. Этому показанию или, по словам свидетеля Григория Агафонова, — признанию Анатолия Якимова, нельзя было не верить, так как даже к вечеру того же дня, то есть после убийства, когда он пришел проститься, вид его был прямо поразителен: лицо осунувшееся, зрачки расширены, нижняя губа во время разговора тряслась, ясно было видно, что за минувшую ночь он пережил что-то потрясающее.

Задержанный, как красноармеец и служивший в охране царской семьи, Прокопий Кухтенков показал, что числа 18 — 19 июля он встретил в рабочем клубе Верх-Исетского завода председателя Исполнительного Комитета Совета Р. и С. депутатов Сергея Павловича Малышкина, военного комиссара Петра Ермакова и других видных членов партии большевиков, которые вели между собою таинственную беседу, причем до него, свидетеля, долетела фраза: “всех их было 13 человек, тринадцатый доктор”. Увидев его, названные лица ушли продолжать разговор в сад, причем он незаметно последовал за ними, спрятался в траве и стал подслушивать. Он слышал, как один из названных лиц произнес: “второй день приходится возиться: вчера хоронили, а сегодня перехоранивали”. Из дальнейшего разговора свидетель понял, что из названных лиц Леватных, Партин и Костоусов принимали участие в погребении бывшего Государя и его семьи. Вопросы задавал Кривцов, отвечали же, как бы хвастали своими действиями, Леватных и Партин. Так, Леватных, между прочим, сказал: “Когда мы пришли, они были еще теплые, я сам щупал царицу, и она была теплая”, “теперь и умереть не грешно, щупал у царицы...” На вопросы об одежде, красоте, числе лиц Партин ответил, что все они были одеты в штатское платье, что в одежде были зашиты драгоценности и что красивых среди них нет никого. Кроме того, слышал, как кто-то сказал, что “про наследника говорили, что он умер в Тобольске, но и он тут”. О месте погребения убитых было упомянуто, что сначала их похоронили в двух местах за Екатеринбургом II, а затем увезли дальше и похоронили в разных местах, но где именно, они не говорили.

Наконец, помимо изложенных данных, дознанием путем опроса целого ряда лиц было установлено, что в ночь на 17 июля из дома Ипатьева выезжали автомобили, а по объяснению военного чиновника Леонова, 17 июля комиссаром снабжения фронта Горбуновым были потребованы 5 грузовых автомобилей, причем один из них был возвращен обратно лишь 19 июля и оказался запачканным в крови и грязи, хотя и было заметно, что его мыли и чистили.

В противовес указанным выше обстоятельствам, устанавливающим факт убийства царской семьи, целый ряд свидетелей показал, что царская семья не расстреляна, а увезена из Екатеринбурга в Пермь или Верхотурье. Однако эта версия не нашла себе подтверждения в объективных данных следствия, и никто из свидетелей не удостоверил, чтобы лично видел отъезжавшую царскую семью.

Изложенными выше данными исчерпывается в существенных чертах материал, добытый пока предварительным следствием.

В последнее время изъята телеграфная корреспонденция Екатеринбургского Областного Совета Р. и С. Д., корреспонденция эта будет подвергнута исследованию, целью которого является установление отношений к судьбе бывшего императора со стороны местной и центральной советской власти.

Кроме того, в самом ближайшем времени будет допрошен один из главных участников преступления непосредственный убийца царской семьи, упомянутый выше Павел Медведев, только что задержанный. Допросу этого свидетеля следственная власть придает большое значение, так как путем его полнее будут освещены обстоятельства убийства бывшего императора и его семьи и, весьма возможно, будут получены указания на место нахождения трупов, розыск которых, несмотря на все принятые меры, не дал положительных результатов.

Придавая вообще особое значение настоящему делу, Министерство Юстиции принимает все меры к тому, чтобы обеспечить все стороннее и успешное, и быстрое производство расследования по этому делу. В том же направлении действует и следственная власть в лице судебного следователя по особо важным делам Соколова, на которого в последнее время возложено производство следствия. Вместе с тем приняты надлежащие меры и к тому, чтобы сохранить все вещи бывшего императора и его семьи, найденные при производстве следствия и имеющие в своей совокупности историческое значение.

Подлинное подписал:
Министр юстиции Старынкевич.

№16

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ [ 34 ]

Уральские рабочие горды не только своим активным участием в пролетарской революции, но и тем, что на горах Урала, в глубоких его недрах лежат ничтожные остатки тирана, заплатившего жизнью за вековой гнет и произвол своих предков над русским народом, над рабочими и крестьянами обнищавшей и окровавленной страны.

Казнь Николая Романова и его семьи, совершенная рабочими Урала в Екатеринбурге, для широких масс трудящихся прошла мало заметно. Уральские пролетарии в дни казни бывшего царя были заняты организацией обороны родного Урала.

В беспрерывном грохоте битв, в течение лет потрясавших еще не окрепший организм Советской России, не было времени остановиться на этом эпизоде рабочей революции.

Теперь же, подводя четырехлетние итоги борьбы уральских рабочих за коммунистическую революцию, своевременно будет вспомнить о тех обстоятельствах, которые сопровождали последние дни последнего царя.

I

Арестованный Временным Правительством Николай Романов и его семья были заключены первоначально под домашний арест в одном из дворцов Царского Села. Под влиянием растущего возмущения рабочих, солдат и матросов по отношению к семье Романовых, как олицетворению старого самодержавного строя, Временное Правительство решило отправить “царственного узника” подальше, в глубь страны. Таким местом избран был Тобольск, родина старого друга и “молитвенника” семьи Романовых — Распутина, вотчина его ставленников и сподвижников.

Здесь враги народа пытались сохранить последыша самодержавия. Они надеялись с помощью соглашателей влезть вновь на спину трудящихся, реставрировать-подновить трон самодержавия и посадить на него Николая Романова, как своего ставленника, как верного защитника буржуазии и помещиков.

4 августа 1917 года специальный поезд, сопровождаемый двумя членами Временного Правительства, с особым отрядом охраны, привез царскую семью и всю его челядь в Тюмень, откуда пароход доставил их в Тобольск.

II

В октябрьские дни 1917 года низвержение еще одного самодержавия, самодержавия буржуазии, естественно отвлекло внимание от личности самодержца, низвергнутого в февральские дни. В тобольской глуши жил он со своей семьей, тая чувство мести к рабочим и крестьянам России, разрушившим старый строй произвола и рабства, лелея надежду вновь его восстановить.

Но уже в начале зимы 1917 года в столичной, преимущественно буржуазной печати начали появляться материалы о жизни Романовых в Тобольске и о концентрации вокруг них контр-революционных элементов.

Ряд провокационных сообщений о бегстве и о похищении бывшего царя заставил насторожиться Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет, местные советы и особенно Уральский Областной Совет. Отрывочные сведения, доходившие из глуши Тобольска, невольно заставляли думать, что как русские, так и, главным образом, заграничные контр-революционные круги подготовляют бегство Николая Романова и его семьи и реставрацию его кровавой власти с помощью европейских коронованных родственников и сторонников старого режима.

Между прочим, ко времени перевода семьи Романовых в Тобольске оказался известный черносотенец — епископ Гермоген. И он начал здесь работу по подготовке новой смуты вокруг бывшего царя.

“Известия В.Ц.И.К.” в свое время сообщали о работе епископа Гермогена следующее:

“Притихший было в первые месяцы революции, этот иезуит вновь принялся за свою черную работу. Гермоген устроился в Тобольске, где он поставил себе целью очистить город от распутинско-варнавинского духа”.

Однако он и не думал этой очисткой заниматься, а все время вел с Петроградом какие-то переговоры. Вполне возможно, что в результате этих переговоров царская семья была водворена именно в Тобольск.

Тобольскому совету совместное жительство таких двух особ, как Николай и Гермоген, казалось недопустимым, и им были предприняты меры к переводу последнего из Тобольска. Это ни к чему не привело. На все запросы получался категорический ответ: “нельзя”. Тогда был установлен надзор за сношениями между домом “Свободы”, где сидели Романовы, и архиерейским. Но паутина была так тонка, что обнаружить ее не представлялось возможным. А тем временем шла какая-то игра. Неизвестными корреспондентами посылались в столичные газеты ложные сообщения о положении семьи Романовых, о побеге Николая и т. д.

Вообще, пускались пробные шары: отыскивался тот общественный слой или та группа, на которую можно было бы положиться в деле если не освобождения Николая, то создания около его имени смуты.

Первый, видимый для Тобольска, шар был пущен в ноябре в виде раздававшихся в соборе и распространявшихся среди солдат листков с призывом: “помочь царю-батюшке постоять за веру русскую, православную”.

Вторым шаром было произнесенное в Благовещенской церкви, в присутствии Николая и его семьи, величание “его величества”. Величал дьякон Евдокимов, по его словам, по приказу священника Васильева.

По этому поводу был запрошен Гермоген, который объяснил: “так как, по данным священного писания, государственного права, церковных канонов и канонического права, а также по данным истории, находящиеся вне управления своей страны бывшие короли, цари, императоры и т. п., не лишаются своего сана, как такового, и соответственных ему титулов, то поступок о. Алексея Васильева я не могу считать и не считаю преступным”.

Тем временем в Тобольск, под видом “отдыха”, стали съезжаться неизвестные офицеры, жившие под чужими паспортами. Один из них, Раевский, был у Гермогена и передал ему письмо бывшей императрицы Марии, которая, между прочим, писала: “Владыка, ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь, — это предзнаменование. Теперь настал черед тебе спасать родину: тебя знает вся Россия, — призывай, громи, обличай. Да прославится имя твое во спасение многострадальной России”.

И Гермоген действительно начинает снова “прославляться”.

III

На одном из февральских заседаний Уральского Областного Совета поднят был вопрос о переводе Романовых из Тобольска в более надежное место и о немедленном принятии мер для предупреждения возможности побега Николая Романова.

Тобольск входил в район ведения Западно-Сибирского Совдепа, и Уралсовет предполагал первоначально с ним выяснить вопрос о переводе Романовых в Екатеринбург.

Для ведения этого дела выделена была специальная “тройка”, в составе товарищей: Дидковского (заместитель председателя Уралсовета), Войкова и Хотимского.

В целях предупреждения побега Романовых из Тобольска решено было в первую очередь поставить заставы на возможных путях бегства Романовых на север. Из Надеждинска прямым путем в Березов отправлена была группа в 5 человек надежных рабочих, с тов. Сапожниковым во главе. Заставы были поставлены также и в пунктах — в Голышманове и затем севернее Тобольска, на путях к Омску. Всем отрядам были даны инструкции следить за проезжающими из Тобольска, а в случае, если приметы подозрительных лиц будут подходить под приметы Романова, таковых задерживать, при сопротивлении убивать.

Однако надежда на эти отряды, как выяснилось впоследствии, не оправдалась: березовский отряд, наиболее надежный, вскоре был арестован и освободился только тогда, когда надобность в нем миновала; голышмановская группа оказалась недостойной возложенной на нее задачи, а один из ее членов расхвастался даже о том, что они посланы “царя убивать”. Реакционное купечество арестовало отрядников и двое из них были убиты.

О мерах, принимаемых Уралсоветом для предупреждения бегства Романовых, узнал Запсибсовдеп: начались переговоры с ним о вывозе Романовых из Тобольска. Запсибсовдеп, учитывая ненадежность пребывания Романовых в Тобольске, склонялся к переводу их в Омск.

Одновременно велись переговоры с В.Ц.И.К. и персонально с председателем его, Я. М. Свердловым. Уралсовет указывал на необходимость перевода Николая Романова в Екатеринбург.

В то же время для более надежного осведомления о положении дел на месте в Тобольске и подготовке почвы для перевода семьи бывшего царя в Екатеринбург Уралсоветом были командированы туда товарищи: Авдеев (рабочий Злоказовского завода), Хохряков (матрос) и Заславский (рабочий Надежинского завода). Задача заключалась в ознакомлении с обстановкой, окружавшей Романовых, коммунистической пропаганде и влиянии на местный совдеп.

Эти товарищи в начале марта выехали в Тобольск с подложными документами, без обозначения прямой задачи поездки, так как имелись сведения о ненадежности как Тобольского Совета, так и охраны семьи Романовых, все еще состоявшей из гвардейцев Керенского, не желающих принципиально иметь с большевиками никакого дела.

IV

Уполномоченные Уралсовета добрались до Тобольска быстро. Развернули там свою работу и через специальных курьеров связались с Екатеринбургом.

В Тобольске Совет состоял из меньшевиков и эсеров. Организации коммунистической партии не было.

Семья Романовых, помещавшаяся в бывшем губернаторском доме, жила довольно свободно: имели возможность беспрепятственной переписки, получения продуктов и т. д. Живший в Тобольске бывший гвардейский офицер, князь Долгоруков, имел свободный вход к Романовым. Сравнительно свободно допускались и другие лица.

Дальнейшее ознакомление подтвердило прежние сведения Уралсовета о наличии здесь большого количества контр-революционных элементов и деятельности епископа Гермогена. Кроме того, вскоре в Тюмени арестован был бывший глава Временного Правительства, князь Львов, приехавший сюда по “лесопромышленным делам”...

Екатеринбургские товарищи быстро развили среди гарнизона, отряда особого назначения, охранявшего Романовых, и рабочих имевшихся в городе предприятий коммунистическую агитацию. Хохряков через полторы недели занял уже пост товарища председателя, а затем и председателя местного совета. Это дало возможность Уралсовету закрепить связь с Тобольском, т. к до сих пор телеграф не мог быть надлежаще использован и важные телеграммы обычно задерживались или извращались.

Между тем из Омска прибыл в Тобольск отряд под начальством уполномоченного Запсибсовдепа Демьянова, а из Екатеринбурга выдвинуты были отряды в разные пункты вокруг Тобольска в Тюмень, в Голышманово и т. д. В самый Тобольск с разных сторон постепенно направлялись Уралсоветом преданные Советской власти красноармейцы, скоро составившие значительный отряд, находившийся в распоряжении Хохрякова.

Скопление в Тобольске отрядов, скрывших свои прямые задачи, вызвало определенный ажиотаж среди старой охраны Романовых, в отрядах екатеринбургском, омском и особенно, конечно, среди контр-революционных элементов Тобольска. Епископ Гермоген сделал попытку активно выступить и организовал патриотическую манифестацию — крестный ход, который никаких результатов не дал, так как значительные силы отрядов, вышедших для охраны порядка на улицах, расхолодили чувства контр-революционеров.

Обостренные отношения между омским и екатеринбургским отрядами закончились в конце концов арестом Хохрякова, заподозренного в провокации, и только переговоры по прямому проводу с Уралсоветом, подтвердившим особые полномочия Хохрякова, спасли последнего от расстрела.

V

В Екатеринбурге в это время велись усиленные переговоры с В.Ц.И.К. о переводе Романовых. Комиссия, работавшая по переводу, была усилена Голощекиным, военным комиссаром Уральского округа, что дало возможность располагать военными отрядами для организации перевозки Романовых.

На неоднократные предложения Уралсовета о вывозе Романовых из Тобольска, поддержанные и Запсибсоветом, В.Ц.И.К., наконец, сообщил, что бывший царь с семьей будут перевезены на Урал, для чего В.Ц.И.К. командирует своего уполномоченного Яковлева.

Несмотря на явную необходимость согласованных действий с Уралсоветом, Яковлев в Екатеринбург не заехал, и вскоре выяснилось, что с отрядом из рабочих Симского и Миньярского заводов он через Челябинск и Омск проехал в Тобольск.

Наступила весенняя распутица, и с вывозом семьи Романовых из Тобольска надо было спешить. Решено было немедленно вывезти Николая Романова, его жену Александру, дочь Марию и доктора Боткина. С ними же взят был из Тобольска и бывший князь Долгоруков. Остальные члены семьи и штат фрейлин и слуг остались до первых пароходов.

Из тех предварительных приготовлений к переводу семьи, которые имели место еще до приезда отряда Яковлева, Романовы поняли, что положение их резко меняется, и с большим недовольством и протестами покидали Тобольск.

Путь от Тобольска до Тюмени совершен был благополучно, если не считать того, что уральцы сразу почувствовали недоверие к комиссару Яковлеву, взявшему в свои руки охрану Николая, окружив его особым почетом, никого к нему не допуская и т. д.

Уральцы на свой страх и риск устроили при переправе через Тобол у с. Иовлева засаду, предполагая при малейшей измене со стороны Яковлева устроить нападение на экспедицию.

VI

В Тюмени Романовы были посажены в специальный поезд. Яковлев, пользуясь особыми полномочиями, предоставленными ему В.Ц.И.К., занял телеграф и вел переговоры по прямому проводу с Кремлем. Результаты этих переговоров скоро выяснились.

Уралсовет получил телеграмму о том, что поезд выехал в Екатеринбург. Вслед за тем получилась новая телеграмма, что поезд комиссара Яковлева с семьей Романова, не останавливаясь на ст. Тюмень, полным ходом прошел по направлению на Омск.

Немедленно был выслан из Екатеринбурга специальный поезд с отрядом для задержания Яковлева и возвращения его в Екатеринбург. Одновременно велись по прямому проводу переговоры с надежными партийными товарищами в Омске и в результате переговоров решено было поезд на Сибирь не пускать, а в случае надобности даже взорвать его.

На происходившей в эти дни в Екатеринбурге областной конференции Р.К.П. в закрытом заседании Голощекиным сделан был доклад о событиях, связанных с вывозом бывшего царя и его семьи из Тобольска. Конференция постановила настаивать на переводе Романовых в красный Екатеринбург. Резолюция конференции немедленно сообщена был В.Ц.И.К. и центральному комитету партии.

Не доезжая до Ишима, Яковлев остановил поезд в поле и разрешил Романовым прогулку “на солнышке”, после чего двинулся дальше к Омску. Доехать до Омска ему не удалось, т. к., узнав о готовившейся для него “встрече”, он возвратился а Екатеринбург.

Уралсовет перевод Романовых в Екатеринбург держал в тайне. Однако сведения о приезде Романовых распространились по городу, и на станции “Екатеринбург I”, где остановился поезд, и к дому, куда должны были поместить бывшего царя, начали стекаться любопытные.

Тогда поезд был передвинут вновь на ст. “Екатеринбург II”, куда подано было два автомобиля.

Приехавшие за Романовым уполномоченные Уралсовета Белобородов, Дидковский и Авдеев встретили вновь недоверие со стороны Яковлева, не желавшего выдать заключенных без охраны и не допустившего уполномоченных к Романовым, мотивируя тем, что “они готовятся к выходу и не стоит их беспокоить”.

Решено было взять немедленно из поезда только Романова с женой и дочерью, оставив спутников и весь багаж в поезде.

Романовы были посажены в автомобиль, вместе с ними на переднем сиденье с шофером сел Дидковский, а на втором автомобиле позади поехали Белобородов и Авдеев. Оба автомобиля безо всякой охраны двинулись в город, к дому Ипатьева, на углу Вознесенского переулка и Вознесенского проспекта, где приготовлено было помещение для заключения Романовых.

VII

Для разрешения ряда вопросов, связанных с переводом в Екатеринбург Романовых, было назначено экстренное заседание Областного Совета, на которое комиссар Яковлев явился с некоторыми своими товарищами и 8 гвардейцами бывшей охраны Николая в полном вооружении.

На заседании поставлен был вопрос о недоверии к Яковлеву, так как поведение его при перевозке Романова и попытка проезда в Сибирь показались подозрительными.

Комиссар Яковлев на запрос Совета рассказал следующее:

Получив от председателя В.Ц.И.К., тов. Я. М. Свердлова, мандат и личное поручение на доставку Николая Романова в Екатеринбург живым, он, видя настроение уральцев в Тобольске, чувствуя по дороге на Тобольск и в Тюмень постоянный надзор с их стороны и имея словесное указание Я. М. Свердлова “охранять всеми мерами” бывшего царя, решил донести В.Ц.И.К. о своих опасениях на счет перевода Романова в Екатеринбург.

Разговоры с В.Ц.И.К. велись по прямому проводу, и Яковлев представил Уралсовету ленты аппарата. Из разговоров видно было, что комиссар Яковлев, стремясь охранить “особу”, предложил В.Ц.И.К. разрешить ему увезти Романова к себе на родину в Уфимскую губернию и скрыть там в надежном месте “в горах”. Это курьезное предложение В.Ц.И.К., конечно, отвергнул, но согласился на перевоз Романовых в Омск. Меры, принятые Уралсоветом, помешали выполнению этого предприятия, и Романовы привезены были в Екатеринбург.

Комиссару Яковлеву было объявлено, что миссия его закончена. Сдав бывшего царя и привезенных с ним под расписку и ответственность Областного Совета, Яковлев со своим отрядом из Екатеринбурга уехал, а гвардейцы были разоружены, снабжены деньгами и распущены по домам.

Приехавшего с Романовым Долгорукова, ввиду подозрительного его поведения, решено было арестовать и заключить в тюрьму. Произведенным у него обыском обнаружена была значительная сумма денег, главным образом мелочью, 2 карты Сибири с обозначением водных путей и какими-то специальными пометками. Сбивчивые показания Долгорукова не оставляли сомнения в том, что у него была определенная цель организовать побег Романовых из Тобольска.

VIII

Местом заключения Романовых Екатеринбургским Советом был избран дом Ипатьева. Владелец дома был выселен, а вокруг дома, впоследствии, устроен был легкий забор, защищающий дом от любопытных взглядов.

Доставленная в “дом особого назначения”, как именовался в советских кругах дом Ипатьева, семья Романовых была принята комендантом дома, тов. Авдеевым.

Выяснилось, что вещи Романовых ни при аресте в Царском Селе, ни в Тобольске не просматривались. Предложено было немедленно открыть привезенные ими с собой ручные чемоданы.

Николай сделал это беспрекословно.

Александра заявила, что своих вещей она осматривать не даст. Начались пререкания с комендантом.

Николай в волнении зашагал по комнате и довольно громко заявил: “Черт знает что такое, до сих пор всюду было вежливое обращение и порядочные люди, а теперь...”

Романову было заявлено, что нужно помнить, что он не в Царском Селе, а в Екатеринбурге, и что, если он будет вести себя вызывающе, его изолируют от семьи, а при повторении привлекут к принудительным работам.

И Александра и Николай почувствовали, что с ними шутить не станут, и подчинились требованиям коменданта дома.

IX

Дом Ипатьева двухэтажный, причем нижний этаж, полуподвальный, благодаря сильному уклону почвы с Вознесенского проспекта, был занят, главным образом, помещениями, приспособленными под канцелярию, кухни, кладовые. В верхнем этаже Романовым было отведено пять комнат, в которых они и содержались в условиях полутюремного режима.

Привезенные в мае из Тобольска сын и остальные дочери Романова были также заключены в доме Ипатьева.

Не применяя к заключенным особо репрессивных мер и строгого тюремного режима, Областной Совет в то же время ввел строгую охрану дома, и заключенные находились в нем всегда под неусыпным надзором красной гвардии, отряд которой помещен был в одном из зданий напротив “дома специального назначения”.

Николай Романов, вообще идиотски безразлично относившийся к событиям, происходившим вокруг него, довольно спокойно относился и к режиму дома. Пытался первоначально заговорить с часовыми, а когда это ему запретили — прекратил.

Не так держала себя Александра. При каждом удобном случае она пыталась протестовать против условий введенного для нее режима, оскорбляла охрану и бывших в доме представителей Областного Совета.

Обед семья получала из советской столовой, лучшей в городе; ежедневно отпускалось по два обеда на каждого заключенного. В распоряжении семьи имелся “примус” для подогревания обеда.

Ежедневно заключенных выводили гулять в садик при доме, где в их распоряжение предоставлены были приспособления и инструменты для физической работы. Часы прогулки они назначали сами.

Во внутреннюю жизнь заключенных комендатура дома не вмешивалась, предоставляя семье возможность распределять день по своему усмотрению.

В праздники Пасхи Романовы заявили о желании пойти в церковь. В этом им было отказано, но разрешен был доступ священнику, который и произвел в доме богослужение. К Пасхе Романовым заказаны были куличи, пасхи, яйца.

(Интересно отметить следующий факт. Советская столовая в дни Пасхи не работала, и праздничный обед Романовым дан был из квартиры коммуны партийных работников. Обед этот для Романовых готовила жена одного советского работника, которая в дни власти Колчака была арестована. Ей, очевидно, поставили в вину изготовление обедов Романовым и расстреляли.)

Всякие “передачи” заключенным не разрешались.

Особенно настаивали на передачах продуктов монахини местного монастыря, почти ежедневно доставлявшие для Романовых корзины всевозможного печения, которое неизменно передавалось комендантом в распоряжение караула.

Х

В первые же дни после перевода Николая в Екатеринбург сюда стали стекаться монархисты всех мастей. Начиная с полупомешанных барынь, графинь и баронесс, монахинь, духовенства, кончая представителями иностранных держав.

Доступ к Николаю был ограничен чрезвычайно узким кругом лиц и членов Областного Совета Урала. Вообще же разрешения на свидания с Николаем давались В.Ц.И.Ком.

Поэтому бесконечные попытки проникнуть на свидание с Николаем тех или иных лиц всегда кончались неудачей. Но монархическое охвостье продолжало загружать номера гостиниц и, между прочим, усиленно писало бесчисленные письма в дни царских праздников.

Корреспонденции поступало на имя Николая вообще очень мало: по преимуществу поздравительные письма и соболезнования, нередко проскальзывали письма явно ненормальных людей, с описанием снов, видений и другой ерунды.

Просьбы о свидании как с Николаем, а также и с другими представителями дома Романовых были довольно часты. Мотивировки были самые разнообразные: “повидаться, так как состоят в родстве”, “услужить, что надо будет” и т. д. Являлись представители Красного Креста от разных дипломатических миссий. Однажды явился даже член генерального штаба сербских войск, Мигич, для получения личной информации от Николая о мировой войне.

Вся эта свора получала должный отпор от Областного Совета и злобно поглядывала на зоркий караул и сысертских рабочих-красноармейцев, расположенных вокруг дома.

Становилось совершенно очевидным даже для широких кругов населения, что монархисты свивали в Екатеринбурге организацию для освобождения Николая, так что Областной Совет был однажды поставлен перед фактом возможности неорганизованного, стихийного выступления рабочих с целью расправы над царем и собиравшейся вокруг него кликой. Возмущение рабочих масс очевидной организацией контр-революции было настолько велико, что в рабочих кругах Верх-Исетского завода определенно назначался день расправы — праздник 1-го мая. Областной Совет, не желая допустить этого неорганизованного выступления, принужден был в этот день организовать бессменное дежурство членов Совета. Впоследствии действительно была установлена связь отдельных представителей Красного Креста с чехо-словаками.

XI

Рост контр-революционного движения оренбургского казачества и бунт чехословацких эшелонов, использованных в целях контр-революции, создал угрозу падения Екатеринбурга, а особенно в связи с приближением фронта и активной работы местных контр-революционных сил.

К этому времени романовская семья в Екатеринбурге увеличивается. Из Вятки, по постановлению Губернского Съезда Советов, были высланы в Екатеринбург бывшие великие князья: Сергей Михайлович, Игорь, Константин, Иван Константиновичи и князь Палей. Сюда же, по постановлению В.Ч.К., привезена была из Москвы и вдова князя Сергея Александровича — Елизавета Федоровна.

Опасность сосредоточения массы таких “высоких” гостей в Екатеринбурге в дни напряженной борьбе с контр-революцией вблизи фронта была очевидна, и Областной Совет выслал перечисленных выше лиц в Алапаевск, под надзор алапаевского исполкома.

В Екатеринбург, как раньше в Тобольск, продолжают стекаться видные деятели контр-революции и темные личности, в задачи которых по-прежнему входит организация заговоров и освобождение Романова и всех его родственников.

Среди других лиц, имеющих близкое касательство к семье Романовых, арестовывается указанный выше майор сербской службы Мигич, а вместе с ним фельдфебель Вожечич и некто Смирнов — управляющий делами сербской королевны, жены отправленного в Алапаевск бывшего князя Ивана Константиновича — Елены Петровны.

Эти лица явились в Областной Совет, как делегаты сербского посланника Сполайковича, первоначально для переговоров с Николаем Романовым о войне, а затем якобы для отправки Елены Петровны в Петроград, заявив, что на это получено разрешение от центральной советской власти. По справкам, наведенным Областным Советом в Москве и Петрограде, оказалось, что просьбу Сполайковича о разрешении Елене Петровне переехать в Петроград В.Ц.И.К. отклонил.

Цели Мигича и Вожечича были ясны, но выполнить их им не удалось.

С приближением фронта к Екатеринбургу и местное контр-революционное, “верное престолу”, офицерство пытается завязать связи с царской семьей, усиливает переписку с Николаем Романовым и, главным образом, с его женой, проявляющей большую активность и непримиримость.

Вот одно из писем, которыми обменивались заключенные с заговорщиками, пытавшимися устроить в Екатеринбурге восстание еще в июне с целью освобождения Романовых.

“Час освобождения приближается и дни узурпаторов сочтены. Славянские армии все более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент становится критическим и теперь надо бояться кровопролития. Этот момент наступил. Надо действовать”.

“Друзья, — читаем в другом письме, — более не спят и надеются, что час, столь долгожданный, настал”.

Кто же они, пытавшиеся вырвать из рук народа преступников, лишенных короны, так заботящиеся о царской семье?

Перехваченные с “воли” от романовских доброжелателей письма все подписаны большей частью словом: “Офицер”, а одно даже так — “один из тех, которые готовы умереть за вас, — офицер русской армии”.

Ряд других данных, полученных Областным Советом, обнаруживал организацию, поставившую целью освободить Романовых, готовую ввиду близости фронта исполнить свое намерение.

На заседаниях Областного Совета вопрос о расстреле Романовых ставился еще в конце июня. Входившие в состав Совета эс-эры — Хотимский, Сакович (оставшийся в Екатеринбурге при белых и расстрелянный ими) и другие были, по обыкновению, бесконечно “левыми” и настаивали на скорейшем расстреле Романовых, обвиняя большевиков в непоследовательности.

Вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был разрешен в первых числах июля.

Организовать расстрел и назначить день поручено было президиуму Совета.

Приговор был приведен в ночь с 16 на 17 июля.

В заседании президиума В.Ц.И.К., состоявшемся 18 июля, председатель Я. М. Свердлов сообщил о расстреле бывшего царя.

Президиум В.Ц.И.К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Романова, постановление Уралсовета признал правильным.

XII

Когда президиум Областного Совета подписал смертный приговор Николаю Романову и его семье, чехо-словацкий фронт был уже близко и контр-революционные банды с двух сторон — от Челябинска и по Западно-Уральской железной дороге — двигались на Екатеринбург.

С расстрелом Романовых надо было спешить.

Организация расстрела и уничтожения трупов расстрелянных поручена была одному надежному революционеру, уже побывавшему в боях на дутовском фронте, рабочему В.-Исетского завода — Петру Захаровичу Ермакову.

Самую казнь бывшего царя нужно было обставить такими условиями, при которых было бы невозможно активное выступление приверженцев царского режима. Поэтому избран был такой путь.

Семье Романовых было объявлено, что из верхнего этажа, в комнатах которого они находились, им необходимо спуститься в нижний. Вся семья Романовых — бывший царь Николай Александрович, жена его Александра Федоровна, сын Алексей, дочери, домашний доктор семьи Боткин, “дядька” наследника и бывшая принцесса фрейлина, оставшиеся при семье, — около 10 часов вечера сошли вниз. Все были в обычном домашнем платье, т. к. спать всегда ложились позже.

Здесь, в одной из комнат полуподвального этажа, им всем предложили стать у стены. Комендант дома, бывший в то же время я уполномоченным Уралсовета, прочитал смертный приговор и добавил, что надежды Романовых на освобождение напрасны — все они должны умереть.

Неожиданное известие ошеломило осужденных, и лишь бывший царь успел сказать вопросительно — “так нас никуда не повезут?”

Выстрелами из револьвера с осужденными было покончено...

При выстреле присутствовало только четыре человека, которые и стреляли в осужденных.

Около часу ночи трупы казненных были отвезены за город в лес, в район Верх-Исетского завода и дёр. Палкиной, где и были на другой день сожжены.

XIII

Самый расстрел прошел незаметно, хотя и был произведен почти в центре города. Выстрелы не были слышны, благодаря шуму автомобиля, стоявшего под окнами дома во время расстрела. Даже караул по охране дома не знал о расстреле и еще два дня спустя аккуратно выходил в смену на наружных постах.

О самом факте расстрела опубликовано было в местных газетах 23 июля.

В передовой статье “Уральского Рабочего” за этот день тов. Сафаров, один из членов президиума Областного Совета, подписавшего приговор Романовым, писал:

“Он слишком долго жил, пользуясь милостью революции, этот коронованный убийца.

Рабочие и крестьяне, поглощенные гигантской творческой работой и великой революционной борьбой, как будто не замечали его и оставляли жить до народного суда.

Историей ему давно был вынесен смертный приговор. Своими преступлениями Николай Кровавый прославился на весь мир. Все свое царствование он безжалостно душил рабочих и крестьян, расстреливал и вешал их десятками и сотнями тысяч. Расстреливал он бедняков и тогда, когда они просто поднимались против своих хозяев, и тогда, когда они шли к нему за помощью.

Вокруг сидевшего в тюрьме бывшего царя все время плелись искусные сети заговоров. При переезде из Тобольска в Екатеринбург был открыт один из них. Другой был раскрыт перед самой казнью Николая. Участники последнего заговора свои надежды на освобождение убийцы рабочих и крестьян из рабоче-крестьянского плена определенно связывали с надеждами на занятие красной столицы Урала чехо-словацкими белогвардейскими погромщиками.

Народный суд над всероссийским убийцей опередил замыслы контр-революционеров.

Воля революции была исполнена, хотя при этом были нарушены многие формальные стороны буржуазного судопроизводства и не был соблюден традиционно-исторический церемониал казни “коронованных особ”. Рабоче-крестьянская власть и в этом случае проявила крайний демократизм: она не сделала исключения для всероссийского убийцы и расстреляла его наравне с обыкновенным разбойником.

Нет больше Николая Кровавого, и рабочие и крестьяне с полным правом могут сказать своим врагам: вы поставили ставку на императорскую корону.

Ваша карта бита...

Получите сдачи — одну пустую коронованную голову...”

XIV

Белые генералы, пришедшие в Екатеринбург летом 1918 года, прежде всего занялись розысками трупов расстрелянных членов семьи Романовых.

Судебный следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде, Соколов, получил приказ вести следствие, и, благодаря его работе, создано было дело “об убийстве отрекшегося от престола Государя Императора Николая Александровича и его семьи”.

Причастных к этому “злодеянию”, по выражению следователя, лиц он насчитывает около двухсот. Большинство из них никакого, конечно, отношения к расстрелу семьи Романовых не имели и “причислены” следователем только для полноты дела.

Белогвардейские газеты и всевозможные аферисты печатали и выпускали для обывателя самые фантастические сведения о жизни семьи Романовых в Екатеринбурге и о расстреле их.

Находились даже фантазеры, которые пытались внушить населению, что семья Романовых вместе с Николаем из Екатеринбурга вывезена.

Предпринятое военными властями обследование того района, куда вывезены были трупы казненных, ничего не дало.

Кроме находки нескольких драгоценных камней и золотых вещей.

Происхождение этих вещей следующее. Романовы были расстреляны в обычном платье. Когда же трупы решили сжечь, то их предварительно раздели. В некоторых частях одежды, потом сожженной, оказались зашитыми драгоценности. Возможно, что часть из них обронена или вместе с вещами попала в костер.

Вот все, что могли найти белогвардейские сыщики, несмотря на то, что ими мобилизованы были для работы и пленные красноармейцы, и крестьяне дер. Коптяки. Для откачивания воды из “подозрительных” шахт была привезена даже паровая машина из Верх-Исетского завода.

Генерал Дитерихс, которому Колчак поручил общее руководство следствием по делу расстрела Романовых, официально заявил, что вся семья Романовых расстреляна и трупы уничтожены без остатка.

Вот выдержка из официальной беседы генерала Дитерихса, помещенной во всех белогвардейских газетах колчаковского времени:

Владивосток 27, II, (Р.Т.А.).

В беседе с сотрудником местных газет, находящихся во Владивостоке, генерал Дитерихс на вопрос о целях приезда во Владивосток сообщил следующее:

“Находясь на фронте, руководя фронтовыми действиями, я параллельно изучал причины убийства царской семьи.

На меня Верховным Правителем была возложена задача обследования убийства царской семьи, а также собирание материалов фактического подтверждения этого убийства. Вся царская семья и великие князья убиты. Первые в Екатеринбурге, вторые в Алапаевске в 60 верстах от Екатеринбурга. Царская семья убита по постановлению Уральского Областного Совета в ночь с 16-го на 17-е июля”.

Урал стал могилой не только бывшему царю и его семье. В средних числах июля в Перми был расстрелян и брат Николая Романова — Михаил Александрович, с помощью которого в феврале 1917 года буржуазия пыталась спасти монархию, передав ему императорскую корону.

В этих же числах уничтожены были в Алапаевска и великие князья Сергей Михайлович, Игорь Константинович, Константин Константинович и Иван Константинович. Трупы этих последних были разысканы белогвардейской контр-разведкой и торжественно похоронены в склепе алапаевского собора.

Следует отметить то обстоятельство, что в официальных советских сообщениях своевременно не были опубликованы полные постановления о расстреле членов семьи Романовых. Было сообщено о расстреле лишь бывшего царя, а великие князья, по нашим сообщениям, или бежали, или увезены-похищены неизвестно кем. То же самое было сообщено и о жене, сыне и дочерях Николая, которые будто бы были увезены в “надежное место”.

Это не было результатом нерешительности местных советов. Исторические факты говорят, что наши Советы, и областной, и пермский, и алапаевский, действовали смело и определенно, решив уничтожить всех близких к самодержавному престолу.

Кроме того, рассматривая теперь эти сообщения уже как факты истории рабочей революции, следует признать, что Советы Урала, расстреливая бывшего царя и действуя в отношении всех остальных Романовых на свой страх и риск, естественно пытались отнести на второй план расстрел семьи и бывших великих князей Романовых.

Это дало возможность сторонникам монархии говорить о побеге некоторых членов семьи.

Чтобы рассеять этот туман, уже зимой 1918 года Областной Совет опубликовал официально сообщение о расстреле и Михаила Романова.

Заканчивая настоящий очерк, являющийся сводкой бесед с отдельными товарищами, принимавшими то или иное участие в событиях, связанных с семьей бывшего царя, а также принимавшими активное участие в ее расстреле и уничтожении трупов, мы уверены, что товарищи, у которых имеются более обширные сведения о пребывании в Тобольске и на Урале Романовых и о той контр-революционной работе, которая велась вокруг них, дадут нам возможность эти материалы использовать и тем самым еще глубже загнать осиновый кол в могилу русского самодержавия.

П. Быков.

№17

Р. СЛОВЦОВ
КРАСНЫЙ ТЕРРОР [ 35 ]

Проф. В. Н. Сперанский выпустил на французском языке книгу об Екатеринбургской трагедии [ 36 ]. Она озаглавлена “Дом специального назначения”. Так, как известно, именовался на официальном большевистском языке особняк Ипатьева, где в ночь на 17 июля 1918 года была убита царская семья. В. Н. Сперанский видел этот дом через шесть лет после этой ужасной ночи — весной 1924 года. Двойной высокий забор, ограждавший дом, давно был снят и пошел на топливо. Самый особняк потерял свое “специальное назначение”. В нем жил с семьей важный советский сановник — глава местного “собеза”. “Не стоять же пустым такому прекрасному дому при нынешнем жилищном кризисе!” — ответил автору книги один из “совдеповцев” на его вопрос, как можно жить там, и еще с детьми.

“Сначала, может быть, было неприятно, а потом привыкли!”

Но в городе сохранялись воспоминания о страшном преступлении, были живы люди, знавшие убийц, кое-кто из стражи царской семьи, их родственники, соседи Ипатьевского дома. Проф. Сперанский постарался собрать у этих прямых или косвенных свидетелей их показания. Задача нелегкая. Профессор читал в Екатеринбурге публичные лекции, был заподозрен в контрреволюции, и общение с ним вызывало подозрения. Однако с целым рядом интересовавших его людей проф. Сперанскому удалось говорить, и эти разговоры составляют значительную часть его книги.

В них, кроме несомненно ценного фактического материала, есть и обычная большевистская искренняя и неискренняя словесность, хорошо знакомая всем русским, жившим под большевиками. Вытравлять ее из текста “свидетельских показаний” было, конечно, трудно, да и для иностранных читателей книги эти большевистские и антибольшевистские суждения, связанные с Екатеринбургским убийством, представляют, конечно, интерес.

Автору книги удалось проникнуть и в Ипатьевскую усадьбу. Небольшой узкий двор, вымощенный черными плитами, отделяет дом от конюшен и сараев. Задней своей частью дом выходит в узкий сад, с довольно жалкой растительностью. Пирамидальная ель высится одиноко среди нескольких тополей, лип и кустов сирени. В сад выходит маленькая терраса, но вид на город закрывал от царской семьи высокий забор. В сад проникала густая городская пыль с не поливавшихся уже в то время улиц.

Инженер и богатый коммерсант Ипатьев выстроил дом для себя, и по внешнему виду и внутренней отделке этот одноэтажный особняк был одним из лучших в городе. Окна в двух комнатах закрывали решетки художественной работы, и, может быть, именно эти решетки определили выбор дома для царственных узников.

Проф. Сперанский не мог войти в жилые комнаты, но благодаря одному из служащих совета он видел место страшной бойни — комнату подвального этажа, оставшуюся запертой. “Она напоминает погреб, объемом не более 50 куб. метров. В сыром полумраке комната казалась очень узкой. Я думал о том, что в течение нескольких ужасных минут здесь находилось одиннадцать жертв и одиннадцать палачей. Дым должен был быть густым и непроницаемым. В этой удушливой атмосфере убийцы, конечно, потеряли голову, обезумели и продолжали стрелять и колоть штыками уже мертвые тела”. На полу и через шесть лет сохранились пятна крови. На стенах остались следы пуль с кое-где приставшими пушинками. Горничная Анна Демидова в ужасе старалась укрыться от выстрелов за подушки, принесенные с собой. Окрашенный кровью пух пристал к пуле. На обоях можно было видеть и следы окровавленных рук.

Проф. Сперанский беседовал с двумя из караульных, охранявших царскую семью. Это — рабочие бывшей фабрики братьев Злоказовых, прельстившиеся, как и остальные их товарищи, хорошим вознаграждением и легкой работой. Им интересно и даже лестно было стеречь низложенного царя, чувствовать себя своего рода господами над вчерашним владыкой России и его семьей. Один из стражников жалел, что он участвовал в этой “проклятой охране”, другой, менее чувствительный, охотно рассказал проф. Сперанскому о днях, проведенных в Ипатьевском доме. Царь дважды беседовал с ним, держал себя просто и говорил о войне и деревенских работах. В доме, мало, в сущности, приспособленном для большой семьи и многолюдной охраны, караул жил в тесном соседстве с узниками, и по отношению к великим княжнам караульные позволяли себе и нескромное любопытство, и непристойные слова. Однажды великая княжна Мария Николаевна, самая живая и смелая из сестер, резко отчитала более упорного из безобразников.

Интересна беседа проф. Сперанского с крестьянкой, которая с тремя другими поденщицами мыла пол в Ипатьевском доме 15 июля, как раз накануне убийства. В ее памяти сохранились облики четырех молодых девушек, весело разговаривавших, — смеявшихся, помогавших передвигать мебель. Наследник, желтый и больной, лежал в постели, и царь переносил его кроватку из одной комнаты в другую.

Сама сцена убийства изложена в книге сжато, но ярко по документу, который желательно было бы видеть в печати целиком, тем более, что он находится в распоряжении автора книги. Это — материалы, собиравшиеся екатеринбургским инженером Н. в течение шести лет, начиная с 1918 года. После убийства в городе не знали, что случилось. Большевики распространили слух, что царская семья вывезена, а те, кто подозревали правду, думали, что расправа была совершена в шахтах, за городом. Лишь после прихода колчаковских войск раскрылась истина и началось расследование преступления. К книгам Соколова, Дитерихса, Вильтона, Жильяра В. Н. Сперанский сделал ценное для истории дополнение.

№18

БЕСЕДА С ВЛАДЕЛЬЦЕМ ДОМА, В КОТОРОМ БЫЛ УБИТ НИКОЛАЙ II И ЕГО СЕМЬЯ [ 37 ]

(ОТ ПРАЖСКОГО КОРРЕСПОНДЕНТА “СЕГОДНЯ”)

В связи с десятилетием со дня убийства царской семьи оживился интерес к этому трагическому событию.

В Чехословакии, вблизи Праги, уже в течение семи лет живет владелец “Ипатьевского дома”, в котором большевики совершили цареубийство, — инженер Н. Н. Ипатьев. Он неохотно говорит о мрачных событиях, имевших десять лет тому назад место в его доме, но все же теперь он согласился дать беседу сотруднику пражской чешской газеты “Венков”, напечатанную в этой газете 17 июля с.г. [ 38 ], то есть как раз в тот день, когда десять лет тому назад кровь царской семьи обагрила стены Ипатьевского дома.

В своей беседе инженер Н. Н. Ипатьев, между прочим, говорит, что уже десять лет тому назад его мучила болезнь сердца и что поэтому он весну 1918 г. проводил на курорте в 120 верстах от Екатеринбурга. В екатеринбургском же доме жили знакомые Ипатьева из Петрограда. Они получили 27 апреля 1918 г. распоряжение от екатеринбургского совета очистить в течение 24 часов дом. Одновременно с получением этого приказа вокруг дома стали строить высокий забор.

— Узнав о распоряжении о выселении из дома, я, — рассказывает Н. Н. Ипатьев, — немедленно вернулся в Екатеринбург и подал протест совету, указав, что в такой короткий срок дом освободить нельзя. После этого ко мне явился председатель Областного совета Белобородов и председатель местного совета Чвекаев, с которыми было достигнуто соглашение о продлении срока передачи дома.

Спешка с реквизицией дома объяснялась тем, что 29 апреля в Екатеринбург прибыл поезд с арестованным императором. Вагоны этого поезда сутки стояли на Екатеринбургском вокзале в ожидании окончания приспособления дома Н. Н. Ипатьева для новой цели.

С императором Николаем II 30 апреля 1918 года были поселены в Ипатьевском доме великая княжна Мария, князь Долгоруков, лейб-медик доктор Боткин и др. Остальные члены царской семьи тогда еще, вследствие болезни наследника, находились в Тобольске и переехали в Екатеринбург только 22 мая.

— Когда Царь и Царица, — рассказывает Н. Н. Ипатьев, — были перевезены в мой дом на Вознесенской площади, царица на раме окна одной из комнат написала, в память своего приезда, дату: “17/30 апр. 1918”

— Мой дом, как его называли — Ипатьевский, — продолжает рассказ инженер Н. Н. Ипатьев, — был построен в семидесятых годах прошлого столетия. И за все это время ни один мертвый не был из него вынесен. Никто в нем не умирал!..

Какая суровая ирония судьбы... Через пятьдесят лет в нем сразу было убито 11 человек. Сразу из него тайно вынесли 11 оскверненных убийцами тел!..

— Через несколько дней после убийства ключи от моего дома были переданы моим родственникам. Вскоре (25 июля) в Екатеринбург вступили чехословацкие войска под командой генерала Войцеховского, в настоящее время командующего войсками Моравского Военного округа.

Я приехал вторично в Екатеринбург 1 августа. Там я узнал, что ключи от моего дома находятся у генерала Голицина, начальника гражданского управления. Он их передавал Сергееву, ведшему сначала следствие об убийстве царской семьи. Генерал Голицин отдал распоряжение, чтобы дом охранялся чинами гражданской охраны. Но они вместо охраны растащили множество вещей, уничтожили большую библиотеку, мебель и другие вещи.

На вопрос сотрудника газеты “Венков”, убежден ли инженер Н. Н. Ипатьев в том, что вся царская семья погибла, не думает ли он, что кто-либо из ее членов мог спастись, Н. Н. Ипатьев ответил:

— Я убежден, что вся царская семья и ее свита были убиты в Екатеринбурге в моем доме. Не может быть и речи о том, чтобы кто-либо спасся!

Свой рассказ инженер Н. Н. Ипатьев закончил замечанием об исключительной случайности, а именно о том, что “триста лет тому назад Михаил Федорович Романов был избран царем в Ипатьевском монастыре в Костромской губернии. А через триста пять лет его династия прекратилась после убийства царя Николая II и его сына наследника Алексея в Ипатьевском доме в Екатеринбурге. Начало и гибель династии Романовых, таким образом, связаны с одинаковым именем”!..

К. Б.

№19

СПИСОК ВЕЩЕЙ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ, КОТОРЫЕ ОСТАЛИСЬ В ДОМЕ ИПАТЬЕВА И КОТОРЫЕ УДАЛОСЬ НАЙТИ У РАЗНЫХ ЛИЦ

А. Предметы, найденные в печах дома Ипатьева при осмотре дома судебным следователем по важнейшим делам Наметкиным

Обгорелый футляр, обтянутый снаружи сиреневым муаром, а внутри белым атласом, фирмы Фаберже.
Обгорелое портмоне коричневой кожи с медной внутренней застежкой.
Обгорелые кусочки какой-то, видимо, однообразной материи.
Обгорелые кусочки, видимо, черной прошивки.
Обгорелая пряжка и обгорелая застежка от дамских подвязок.
Обгорелая пряжка от мужских помочей.
Обгорелые кусочки какой-то материи с находящимися при ней двумя колечками.
Обгорелый листик писчей бумаги, на которой читаются написанные чернилами слова: “Седнев, тоска... грусть... глубокую... поймет... ветер к земле... чтобы сломи... не согреш...”
Обгорелая дощечка от овальной иконы, на обороте которой сохранились следы надписи: “X. В. 1916. А.”.
Крышечка от шкатулки. Сама крышечка — стеклянная, вставленная в резной металл, имеющая по краям сцепления стекла с металлом резные металлические цветочки. В металле посередине крышки — маленький замочек, коим, видимо, запиралась шкатулка. Все части обгорели.
Металлический ободок, сделанный из такого же металла, имеющий такие же размеры, что и крышка, значащаяся под пунктом 10-м: он является, несомненно, частью той же шкатулочки; он сильно обгорел.
Бронзовая ручка, видимо, также от небольшой шкатулочки, сильно обгорелая.
Жестяная пластинка от отрывного календаря Сытина.
Цилиндрическая, желтого стекла трубочка с приставшими к стенкам стеклянными пуговками: и трубочка и пуговки подвергались действию огня.
Обгорелые обломки ручки от зубной щетки. На одном из обломочков читается название клейма, написанное по-английски: “London L. Doqueant!”
Два однородных обломка белого стекла от какого-то круглого предмета, подвергшиеся действию огня.
Четыре осколка стекла, из коих один — от зеленого цвета флакона, два — от рамочек и последний от какого-либо круглого стеклянного предмета; все осколки подвергались действию огня.
Тонкая медная пластинка от какого-то уничтоженного предмета, подвергавшаяся действию огня.
Два осколка фарфоровой тарелочки, подвергавшиеся действию огня.
Один круглый фарфоровый осколочек от какого-то иного предмета, подвергшийся действию огня.
Стебельки искусственных цветов, подвергшиеся действию огня, распадающиеся при дотрагивании.
Стеклянный пузырек с винтовой шейкой, фабричного изготовления, на дне коего вытиснены две буквы “L” и “С”, подвергавшийся действию огня.
Кусочек обгорелой шелковой материи.
Два обгорелых кусочка какой-то материи.
Обгорелый галун свитского генеральского погона с вышитым вензелем “Н. II.” и короной.
Обгорелая металлическая коробочка от граммофонных иголок с бисером.
Обгорелая фарфоровая головка с инициалами “С. В.”.
Обгорелые остатки зубных и ногтевых щеток.
Обгорелые остатки фарфоровых домино.
Две обгорелых металлических подковки от какого-то уничтоженного предмета.
Обгорелые остатки разбитой фарфоровой посуды.
Два обгорелых замка.
Обгорелая металлическая пряжка от пояса.
Обгорелые кусочки погонов.
Бывшие в огне осколки от каких-то стеклянных предметов.
Обгорелые металлические части рамочек.
Обгорелая металлическая пластинка от корсета.
Пять обгорелых металлических елочных подсвечников.
Обгорелый наперсток.
Обгорелые шпильки, булавки, иголки.
Обгорелые щипчики от конфет.
Два обгорелых рыболовных крючка.
Обгорелая металлическая спинка от отрывного календаря.
Обгорелые гвозди и кусочки каких-то металлов.
Обгорелая металлическая сетка.
Обгорелая верхушка круглой деревянной крышки с рисунком от какого-то предмета.
Пять кусочков сплавившегося блестящего металла.
Обгорелая фарфоровая баночка с металлической крышкой.
Обгорелый металлический остов бритвоправилки.
Семь металлических обгорелых частей от различных запоров для рамочек, портмоне, сумочек.
Восемь обгорелых частиц овальных багетов от двух рамочек: черной и голубоватой.
Два обгорелых металлических остова в виде складных рамочек с запорами.
Четыре металлических обгорелых пряжки от трех каких-то систем.
Семь обгорелых металлических петелек от маленьких шкатулок, рамочек.
Осколки очень маленьких стеклянных пузырьков.
Обгорелый обломок гуттаперчевой ручки.
Обгорелая запонка.
Обгорелый ключик.
Обгорелая горелка от лампадки.
Обгорелая механическая фитильная горелка и овальный щиток с металлической крышкой.
Обгорелый винтиль от надувной подушки.
Обгорелая маленькая стеклянная трубочка.
Обгорелые металлические частицы, колечки и наконечники от пленочных катушек.
Обгорелая металлическая коробочка от граммофонных иголок с дамскими кнопками.
Два обгорелых слюдовых креста.
Обгорелые спицы для вязанья.
Обгорелые серебряные нити от галуна.
Кусочки серебра, сплавившиеся с другими металлами.
Часть обгорелых деревянных четок с сохранившимися шестью шариками и металлической от четок цепочкой.
Обгорелая булавка с нанизанными на ней бисеринками.
Шесть кусочков обгорелого дерева, стекла и глины от каких-то уничтоженных огнем предметов.
Четыре использованных обгорелых гильзы от револьвера системы Нагана.
Обгорелая медная петля, какая-то пластинка и сплюснутая медная трубочка.
Обгорелый металлический ободок от дамской ручной сумочки.
Обгорелая дамская черная сумочка-мешочек.
Кусок обгорелого носового платка с сохранившейся меткой “А” (видимо, Демидовой).
Несколько кусочков почти уничтоженной рамочки.
Кусок обгорелой срезанной с иконы ризы.
Маленькая обгорелая игральная карта (восьмерка бубен).
Обгорелый кусочек темно-зеленой шелковой материи и черной бархатной ленты.
Обгорелая металлическая монограмма: “18VII10...”
Обгорелые серебряные нити от галуна и шнура.
Обгорелая офицерская кокарда.
Обгорелый металлический нажим и проволочка.
Обгорелая дощечка от какой-то иконы.
Обгорелая шелковая подушечка с петелькой от иконы.
Две обгорелых металлических планшетки, на одной из коих сохранилось клеймо “ОРТ1... Стокгольм”.
Обгорелые кусочки бумаги картона.
Обгорелые кусочки письма.
Обгорелые остатки металлической рамочки со стеклом.
Десять обгорелых стальных перьев для письма.
Четыре мужских пуговицы фирмы Лидваля, шесть маленьких военных пуговиц с гербами, три дамские стеклянные пуговки, остатки бельевых пуговиц, остатки перламутровых пуговиц; все пуговицы обгорели.
Несколько кусочков разных шелковых дамских ажурных чулок, один кусочек шелковой митенки, уничтоженных огнем; обгорелый мужской каблук со следами металлического предохранителя.

Б. Вещи, обнаруженные в печах и в мусоре при доме Попова, где помещались охранники

Картонная коробка с десятью стеклами для волшебного фонаря; на коробке клеймо: “Склад волшебных фонарей А. Д. Мин. С.-Петербург, Бассейная, 7”.
Деревянная, овальной формы икона Ангела Хранителя. Лицевая ее сторона имеет трещину, видимо, от удара по иконе. На оборотной стороне черным карандашом рукою Государыни Императрицы написано: “Христос Воскресе 25 марта 1912 года Ливадия”.
Три катушки с пленками “Кодак” размером 12 1/2 на 10.
Две медные бляхи, видимо, от чемоданов; на одной из них вензель “А. Ф.”.

В. Вещи, обнаруженные в помойной (мусорной) яме при доме Ипатьева

Деревянная икона с погнутым металлическим колечком. Нельзя разобрать лика Святого. На оборотной стороне карандашом рукою Государыни Императрицы написано: “Спаси и сохрани. Мама. 1917 г. Тобольск”. Выше надписи — изображение креста.
Деревянная икона. Нельзя разобрать изображения Святого. На оборотной стороне — остатки надписи на славянском языке, причем представляется возможным разобрать лишь слово: “скорбящих”.
Белая маркизетовая блузка для взрослой женщины, отделанная прошивкой и вышитая гладью.
Белый батистовый дамский носовой платок.
Дамский мешочек-сумочка из шелковой черной материи.
Розовая шелковая с серыми отливами ленточка.
Черный муаровый галстук с нашитой на нем лентой ордена Святого Владимира, причем лента перерезана наискось в месте, где пришивается орден; подкладка галстука достаточно поношена.
Георгиевская ленточка длиной 6 1/2 дюйма, шириной 1 дюйм, запачканная грязью.
Офицерская кокарда
Стеклянная баночка.
Флакон с изображением на нем Святого Симеона Верхотурского, наполненный наполовину водой.
Образ Святого Серафима Саровского Чудотворца, оправленный в металлическую рамку.
Образ Святого Симеона Верхотурского на эмали.
Небольшой пузырек с водой с надписью на нем: “Вера твоя спасет тя. Свято-Троиц. Сергиев. Лавры”.
Шесть флаконов разной величины с лекарственными веществами.
Кусок коричневой кожи с тисненым рисунком от сумочки или ридикюля.
Стеклянная трубочка с белым порошком.
Рамочка для фотографической карточки с круглым отверстием; наружные и внутренние края ее обтянуты медным багетом.
Металлическая оправа металлической рамочки.
Маленький брелочек с фотографической карточкой, изображение коей уничтожено до неузнаваемости его.
Деревянный яйцевидный брелок с вырезанными буквами “X. В.”.
Медная пластинка с изображением короны от несессера.
Круглое стекло от фотографической рамочки.
Небольшой флакон формы графина с порошком.
Свинцовая трубочка с мазью.
Крышка белого металла от мыльницы.
Металлический кубок.
Небольшой фаянсовый кусочек от чайной чашки с буквами “Боя”.
Флакон с какой-то мазью.
Медная крышка от пудреницы.
Восьмигранный флакончик от духов с медным пульверизатором.
Генеральский погон.
Солдатская кокарда.
Четыре оловянных пароходика и один оловянный всадник-гусар — детские игрушки.
Медная монета пятикопеечного достоинства.
Камея среднего размера из Помпеи, изображающая женский профиль.
Три деревянных кружочка от лото с цифрами 1, 4 и 9.
Семь деревянных кубиков для постройки домиков — детские игрушки.
Фаянсовая крышка от миски.
Металлический наперсток.

Обнаружение этих вещей в доме Попова и в мусорной яме при доме Ипатьева принадлежало чинам Екатеринбургского Уголовного Розыска, работавшим в порядке 258 ст. уст. угол. суд. одновременно с судебной властью, занятой преимущественно осмотром дома Ипатьева.

Одновременно с обнаружением сих вещей 10 и 16 августа 1918 года они предъявлялись камердинеру Терентию Ивановичу Чемодурову.

В показаниях, данных начальнику Уголовного Розыска 10 и 17 августа 1918 года, Чемодуров заявил, что вещи, значащиеся под пунктами 100 — 103 включительно, принадлежат Анне Степановне Демидовой; в частности, относительно сумочки Чемодуров показал: “Эта сумочка висела около кровати на стене, и с ней Демидова никогда не расставалась и хранила в ней те вещи, которые ей всегда были необходимы”.

В отношении ленты с орденом Святого Владимира Чемодуров показал: “Черный форменный галстук с перерезанной владимирской ленточкой принадлежит доктору Евгению Сергеевичу Боткину, этот галстук доктор Боткин всегда носил и даже засыпал в кровати не снимая его, на Владимирской ленточке всегда висел у доктора орден Владимира 3-й степени”.

В отношении георгиевской ленточки Чемодуров показал: “Георгиевская ленточка снята с шинели Государя Императора, с этой шинелью Государь никогда не расставался и всегда в ней ходил”.

В отношении двух икон, значащихся под пунктами 98 и 99, Чемодуров показал: “Два образка с уничтоженными изображениями принадлежат семье Государя и находились в общей спальне дома Ипатьева”.

Офицерскую кокарду и стеклянную баночку, значащиеся под пунктами 106 и 107, Чемодуров признал принадлежащими Государю Императору; вещи, значащиеся под пунктами 108 — 123 включительно, — принадлежащими Государыне Императрице, причем в фотографической рамочке под пунктом 115 был у Государыни портрет ее брата, а в рамочке-брелочке под пунктом 117 — ее родителей; вещи, значащиеся под пунктами 124 — 128 включительно, — принадлежащими Великим Княжнам; генеральский погон (пункт 129) — принадлежащим князю Долгорукову; вещи, значащиеся под пунктами 130 — 135 включительно, — принадлежащими Наследнику Цесаревичу Алексею Николаевичу; крышку от миски — от посуды Императора, наперсток — Демидовой.

Г. Иконы, найденные в доме Ипатьева и в его службах

Образ Спаса Нерукотворного, большого размера, с коричневой каймой; на оборотной стороне — изображение креста и надпись: “Спаси и сохрани 25 мая 1913 г. от А. В. Москва”.
Образ Спаса Нерукотворного большого размера, с светло-коричневой каймой; на обороте надпись: “Ц. С. Анастасия 1914 г. 5 июня”.
Образ Спаса Нерукотворного среднего размера, с коричневой каймой; на обороте изображение карандашом креста и надпись: “Спаси и сохрани от А.”, а также и указана дата “1913”.
Образ Спаса Нерукотворного, среднего размера, с серой каймой.
Образ Спаса Нерукотворного, малого размера, в коричневой деревянной рамке с черно-золотистым багетом.
Образ Спаса Нерукотворного, малого размера; на оборотной стороне надпись по-английски, в которой, однако, представилось возможным разобрать лишь несколько слов, не передающих всего смысла, и дата: “10 мая 1909 года”.
Образ Спаса Нерукотворного, малого размера, в металлической рамочке; на оборотной стороне выгравировано: “Страдающий плотью перестает грешить. Как умножаются в нас страдания, умножается Христом и утешение наше для спасения, которое совершается перенесением страданий”.
Икона Спасителя, малого размера, тисненая и раскрашенная, на жестяной пластинке, набитой на дерево; на обороте следы надписи: “Этот образ принадлежал нашей двоюродной сестре, когда она умерла...”
Образ Божьей Матери Почаевской, большой, чеканенный на гипсе, в красках; обратная сторона обита синим бархатом.
Образ Божьей Матери, большого размера, на дереве, старинного письма черной краской на красном фоне.
Образ Божьей Матери Тобольской, большого размера, с синей каймой вокруг иконы; на оборотной стороне — изображение креста и надпись Государыни Императрицы: “Спаси и Сохрани. Елка 1917 г. Тобольск Алике”.
Икона Божьей Матери Тобольской, малого размера, чеканенная на гипсе, на красках.
Образ Пресвятой Богородицы Абалакскии, среднего размера, чеканен на гипсе, в красках; на оборотной стороне — изображение креста и рукою Государыни сделана надпись: “Дорогой Татьяне благословение на 12 января 1918 г. Тобольск Папа и Мама”.
Образ Божьей Матери Всех Скорбящих Радость, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на оборотной стороне — изображение креста и рукою Государыни сделана надпись: “Т. Н. 27 февраля 1913 г. Ц. С. от Мамы”.
Образ Божьей Матери Коломенской, большого размера, на дереве.
Образ Знамение Пресвятой Богородицы, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте надпись: “От Ани 1916 г. Т. Н.”
Образ Знамение Пресвятой Богородицы, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте рукою Государыни написано: “Дорогой нашей Ольге благословение Папа и Мама. Спала 3 ноября 1912 г.”.
Образ Пресвятой Богородицы Абалакскии, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте — изображение креста и рукою Государыни сделана надпись: “Т. Спаси и Сохрани. Мама. Елка 1917 г. Тобольск”.
Такой же образ; на обороте — изображение креста и рукою Государыни написано: “А. Спаси и Сохрани, Мама. Елка 1917 г. Тобольск”.
Образ Пресвятой Богородицы Скоропослушницы, малого размера, писан на дереве; на обороте надпись: “От Ани 9 сентября 1915 г. Н.”.
Образ Пресвятой Богородицы Скоропослушницы, малого размера, писан на дереве.
Образ Пресвятой Богородицы Скоропослушницы, на полотне, в красках.
Образ Божьей Матери Утоли Моя Печали, на гипсе, в красках; на обороте — изображение креста и надпись: “А. ф. Окт. 1908 г.”.
Образ Божьей Матери Владимирской, на дереве. На обороте написано: “Тобольск (Святая Икона) сент. 3-го 1917. От Настеньки”.
Образ Божьей Матери Благодатное Небо, малого размера, чеканен на гипсе, на красках. На обороте написано: “От Ани 1916 г.”.
Образ Божьей Матери Умягчение Злых Сердец, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте внизу надпись: “От сестры милосердия О. Шевчук”.
Образ Святого Николая Чудотворца, среднего размера, на гипсе, в красках; на обороте отпечатан штемпель: “Благословение Русского Свято-Андреевского Скита, что на Святой Афонской Горе”.
Образ Святого Николая Чудотворца, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте — карандашом обозначены две буквы “А. В.” и штемпель: “Сия икона освящена на Мощах Святого Праведного Симеона Верхотурского Чудотворца 12 июня 1914 г.”.
Образ Святого Николая Чудотворца, малого размера, в серебряной позолоченной ризе.
Образ Святого Серафима Саровского, малого размера, писан на дереве.
Образ Святого Серафима Саровского, малого размера, в металлической рамке, под стеклом.
Образ Святого Георгия Победоносца, старинного письма и отделки, в металлической рамке яйцеобразной формы, подвешенной на цепочке; на обороте рукою Государыни написано: “X. В. Мария от Папа и Мама 1913 г.”.
Образ Святого Симеона Верхотурского, малого размера, чеканен на гипсе, в красках; на обороте рукою Государыни написано: “Дорогой Татьяне от Ани 1916 г.”.
Образ Святого Симеона Верхотурского, малого размера, в металлической рамочке.
Образ Святых Мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, малого размера, писан на дереве.
Такой же образ, с колечком на задней стенке.
Такой же образ; на обороте карандашом сделано изображение креста и надпись: “А. Тобольск”.
Такой же образ; на обороте рукою Великой Княжны Татьяны Николаевны сделана надпись: “Тобольск 1917 г. 22 декабря Т. Н.”.
Такой же образ; на обороте написано: “Дек. 1917 г. Тобольск. Празднов. 14 апреля”.
Образ Святой Мученицы Параскевы Пятницы, малого размера, писан на дереве; на обороте надпись: “От старицы Марии Михайловны. Новгород, 11 декабря 1916”.
Образ Святого Сергия Радонежского, среднего размера, писан на дереве.
Образ Святых Косьмы и Дамиана, малого размера, на жести в красках, набит на дерево; на обороте надпись — “22 мая 1916 г.”.
Образ Святого Пророка Илии, малого размера, писан

Blog

Совета Народных Комиссаров о расстреле царской семьи Из рассказ