Geum.ru

Сборник статей по материалам Всероссийской научной конференции. 23-24 апреля 2003 г. Нижний Новгород: изд-во ннгу, 2003

Вид материалаСборник статей
Е.В. Гневковская (Нижний Новгород)
Гневковская Е.В.
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   28

Е.В. Гневковская (Нижний Новгород)

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ ГОСПОД ЛУПОВИЦКИХ (К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОСТРАНСТВА РОМАНА МЕЛЬНИКОВА-ПЕЧЕРСКОГО «НА ГОРАХ»)


Усадьба хлыстов Луповицких – важная часть художественного пространства дилогии, имеющая большое значение и для анализа идейной структуры романа «На горах»,1 и для восприятия характеров героев (Смолокуровой, Алымовой, братьев Луповицких, Денисова). Описание Луповиц, довольно подробное, начинает третью часть романа «На горах». В нем сначала господствует точка зрения автора, потом точка зрения гостьи – Дуни, впервые оказавшейся в дворянском доме. В дальнейшем эти точки зрения будут чередоваться с дополнением незначительных замечаний других героев.

Задача Мельникова в описании Луповиц – заинтересовать читателя новым сюжетным поворотом (приезд Дуни Смолокуровой в имение братьев Марьи Ивановны Алымовой). В описании усадьбы можно выделить фрагменты текста, которые соотносятся с тем, что Ролан Барт в «C/Z» назвал герменевтическим кодом (подразумевая скорее ассоциативные поля): «Задача герменевтического кода заключается в выделении таких (формальных) единиц, которые позволяют сконцентрировать, загадать, сформулировать, ретардировать и, наконец, разгадать загадку».2 Выделенные слова соотносятся с герменевтическим кодом «уединение».

на верховьях тихого Дона, вдали от больших дорог, городов и людных селений стоит село Луповицы». Или «Овраг, когда-то вывший порядочной речкой, отделяет крестьянские избы от большой, с виду очень богатой господской усадьбы. Каменный дом в два яруса, с двумя флигелями, лицевой стороной обращен на широкий двор и окружен палисадником, сплошь усаженным сиренью, жимолостью, таволгой, акацией и лабазником. За домом старинный тенистый сад с громадными дубами и липами. С первого взгляда на строенья кидается в глаза их запущенность». Выделенные слова усиливают восприятие художественного пространства как очень замкнутого, удаленного от оживленных мест. Доминантой пространства является «запущенность». «Овраг» и «палисадник, сплошь усаженный сиренью <…>» воспринимаются как преграды на пути к господскому дому, скрывающие его от любопытного чужого взора. Важно и природное местоположение имения («вдали от больших дорог», за оврагом), и его устройство, связанное с тихим образом жизни хозяев (палисадник, сад с вековыми деревьями).

Еще один важный герменевтический код – «запущенность». Перед читателем вновь очередная загадка. Что изменило прежний образ жизни Луповицких? «В стороне от усадьбы был огромный, но уж наполовину (Здесь и далее курсив принадлежит мне. – Е.Г.) совсем развалившийся псарный двор, за ним – театр без крыши, еще дальше – запустелый конный завод и суконная фабрика», т.е. текст содержит живописные подробности, прямо развивающие доминирующий мотив.

Далее повествуется об отце Луповицких – Александре Федоровиче. Он уже давно ушел в мир иной, но передается история его жизни до и после принятия хлыстовства. Сначала он вел жизнь светскую и очень веселую: «гости у него не переводились: одни со двора, другие на двор». Таким образом, появляется резкий контраст, выдержанный в определенной системе изображения. Когда-то дом представлял собой распахнутое в окружающий мир пространство. Поддерживались дружеские отношения не только с соседями, но и со знатными вельможами в Петербурге. Псовая охота, оркестр с итальянским капельмейстером, роговая музыка, два хора певчих, актеры оперные, балетные и драматические. Этот образ жизни напоминает увеселения генерал-аншефа Троекурова в «Дубровском» Пушкина и быт князя Заборовского в повести самого Мельникова «Старые годы».

Характерно, что увлечение Луповицкого хлыстовством сразу же резко меняет облик дома: для привычных гостей двери стали на запоре. Прежние артисты оказались на оброке, псарня частью роздана, частью - перевешана. Если до роковой поездки в Петербург поместье посещали губернские дворяне в поисках увеселений, то теперь стали вхожи в дом лишь монахи, богомольцы, юродивые для таинственных странных сборищ с песнями, топаньем, выкриками.

Еще один герменевтический код – «таинственность»: «Все дивились перемене в образе жизни Луповицкого (курсив мой. – Е.Г.), но никто не мог разгадать ее причины».

В описании пространства особняка Луповицких автор включает также восторженное впечатление о нем Смолокуровой.

Со светской частью дома контрастирует нижний этаж с сионской горницей, вход в которую был доступен лишь избранным и только во время хлыстовского радения: «Дневной свет не проникал в ту комнату, толстые ставни, вделанные в окна не отворялись. <…> Во всем нижнем этаже пахло сыростью и затхлостью». Отсутствие дневного света соотносится с мраком, зловещей тайной (код «таинственность»), а «сырость» и «затхлость» – с замутнением сознания человека, увлеченного хлыстовством.

Для читателя Х1Х столетия эти описания дворянского дома и поместья говорили о многом: Луповицы после принятия хозяевами тайной веры практически перестали выполнять важную функцию культурного, просветительного центра, роль, характерную для большинства дворянских гнезд той поры.

Дворянская усадьба была не только сложным хозяйственным образованием, но и очагом бережного отношения к культурным ценностям. Владельцы усадеб сохраняли, изучали, популяризировали культурное наследие. Дворянское поместье отличало царившее там высокое уважение и почитание произведений искусства, старины, природы, иногда и науки. Эти «домашние музеи» украшали не только нередко обширные библиотеки, живопись, скульптура, фарфор, хрусталь, бронза: «самобытными видами естественнонаучных коллекций, характерных как раз для усадеб, являлись собрания живых растений, для которых строились специальные оранжереи и зимние сады».3 Резко контрастирует с этой традицией природных коллекций в дворянском поместье выращивание пальм Луповицкими. Выбор этих растений для теплицы остро характерологичен – их ветвями бичевали себя «божьи люди» во время радений.

«Русскую культуру невозможно представить себе без того, что дала ей усадьба. При всей замкнутости жизни в поместье, ограниченной рамками усадебного комплекса, ее культурной сфере во многих случаях была свойственна открытость и общественная направленность».4 Тем более ярким контрастом по сравнению традиционной открытостью, выступает откровенное нежелание Луповицких общаться с соседями. Гости здесь нежеланны и обременительны, но не из-за связанных с ними расходов, а из-за тайных религиозных взглядов хозяев, убежденных в том, что это мирская суета, которой надо избегать. Но «два либо три раза в году Луповицкие, ради отклонения подозрений в принадлежности к секте <…> созывали к себе посторонних гостей на обед». Это вынужденное «распахивание» границ художественного пространства требовало отступления от привычного образа жизни. Хозяйки снимали черные платья и одевались в цветные, прислуга являлась в ливрейных нарядах, а стол бывал «изысканный и роскошный», с тонкими винами и редкими фруктами. Играли в карты, звучала музыка. Подобный прием в Луповицах, который описывается в главе 11 третьей части романа «На горах», очень важен для сюжета. Среди гостей оказывается местный священник, отец Прохор, который при встрече с Дуней будет обличать хлыстовщину и пообещает свою помощь, таким образом, побег девушки из Луповиц оказывается в какой-то степени предопределенным.

Традиционно дворянское гнездо имело собрание ценных икон, почитаемых, предающихся по наследству. Хлысты из образованной среды почитали не столько иконы, сколько религиозную живопись на темы, раскрывающие сущность их учения. Так, Мельников подробно описывает в романе о картинах известного русского художника-хлыста В.Л. Борови­ков­ского, работы которого украшали Сионскую горницу.

Жизнь в усадьбе предполагала преемственность поколений, полноценное супружество, продолжение рода. Мельников, описывая в романе господ Луповицких, подчеркивает, что по хлыстовским заповедям, они не допускали общения с противоположным полом ни вне семьи, ни для ее создания. Марья Ивановна добровольно остается старой девой, ее старший брат холост. Младший Луповицкий женат, но живет с женой как сестрой (дочь Варенька – приемная или подкидыш), т.е. семьи как таковой нет, продолжения рода не будет: клятвы безбрачия, которые дали персонажи, перейдя в секту, делают это невозможным.

Очевидна деградация господ Луповицких, Алымовой, Денисова, не выполняющих своего сословного предназначения, ведь российская аристократия в лучших своих представителях была блеском нации, несла культуру, образованность, понятие чести и достоинства. Анализируя поступки этих персонажей в дилогии, можно сделать вывод лишь об их лицемерии и подлости. Именно во время пребывания в Луповицах раскрывается истинный характер Марьи Ивановны Алымовой, единственная цель которой – завладеть миллионом юной наследницы.

Дом дворян Луповицких оказывается для главной героини романа «На горах» местом испытания совести и разума. Автору удается показать психологию, метания в душе Смолокуровой из-за искушения принять «тайную веру» и неизбежности дальнейшего отказа от нее.

Художественное пространство Луповиц резко контрастирует и с домом Чапурина, и с жилищем купцов (Доронина, Смолокурова). Это и другой быт, образ жизни, даже иная пища: меню дома Луповицких – «хлеб, овощи, плоды, яйца, молочное и больше ничего» – носит культовый характер. Кроме того, совершенно очевидно глубокое различие в ценностном аспекте: псевдорелигиозность в первом случае и богостроительство в семейной жизни в старообрядческом доме.

Примечания


1 См. Гневковская Е.В. Православие и старообрядчество в романах П.И. Мельникова (Андрея Печерского)// Ученые записки ВВО МСА. – Нижний Новгород, 2002 – С.143-147.

2 Барт Р. C/Z , М., 1994, С.30.

3 Фролов А.И. Усадебные коллекции южного Подмосковья // Источники по истории русской усадебной культуры. – Ясная Поляна – Москва, 1999. – С.11.

4 Андреева О.Н. Мастерские усадьбы Абрамцево и художественные промыслы Сергиева Посада во второй половине Х1Х – начале ХХ вв. // Источники по истории русской усадебной культуры. – Ясная Поляна - Москва, 1999. – С.80.