Вадим Борейко

Вид материалаДокументы
Мы потом за ним неделю
В один-то день меня не запретят
Не замыкаться в собственных объятьях
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11

Мы потом за ним неделю


Будем небо подметать.

Прошло время, когда поэт мог громко проявиться и объявиться, не будучи поп-звездой. Вот Евтушенко был и.о. Великого Русского Поэта, как его называл его Слуцкий. Не теряя к нему хорошего отношения, но с некоторой горькой иронией ко времени.

- А Бродский говорил: «Если Евтушенко против колхозов, то я – за».

- Это – да. Я просто не назвал Бродского, потому что это еще одна константа. Часть природы. Им можно восхищаться, как солнцем или травой. Он принадлежит и современности, и вечности, и природе. Не иметь его в виду невозможно тому, кто что-то пишет. Или хотя бы читает.

Что касается цитаты про колхозы, которую вы привели и которую все знают, я выношу за скобки все личностные моменты фигуры Евтушенко. Но для меня очевидно, что для вечности можно набрать небольшой томик его лирики.

В российской поэзии ведь достаточно одним стихотворением остаться. Как «Баллада о прокуренном вагоне» Кочеткова. Это уже честь.

Если я останусь одной строкой хотя бы, одностишием… В один-то день меня не запретят. И назавтра еще не забудут. И ближайшие сколько-то лет будут цитировать. Что станет дальше – Бог весть. Но это тоже честь. Даже без «тоже». Имею в виду остаться хоть строкой с точки зрения столетия. А не с точки зрения периода между выборами.

Не замыкаться в собственных объятьях



- В России сейчас как бы два юмора. Один шлейф – «жванецкий», другой – «аншлаговский». И там, и там – полные залы. Как это понимать? Существует два русских народа?

- Да, это проблема, а скорее, данность, которая очень любопытна. Понятно, какой алгоритм юмора мы с вами предпочитаем. Понятно, что есть вкусовые моменты, на которые ловится так называемый «широкий зритель». В отличие, скажем, от нас. Понятно и то, что излучение настоящего не может не трогать и среднего зрителя. Я-то, например, знаю, что у публики есть некий коллективный вкус. И ее совсем на плохом тоже не проведешь. Хотя есть и некоторые озадачивающие отклонения. Кстати говоря, Жванецкому принадлежат такие слова: «В массовом успехе Розенбаума есть один плюс – массовый успех». Мне кажется, у нас совсем дешевого успеха не может быть сейчас. И успех у широкой аудитории заслуживает все-таки пристального внимания, некоторого даже - пусть и извращенного - уважения. Я имею в виду «Аншлаг», Петросяна… Что-то в этом успехе есть.

В то же время есть разные вкусы, группы, интеллектуальные уровни аудитории. Ясно, что коробит, когда люди «плюсуют», что называется, и педалируют темы вроде «новорусской». Я уж не говорю про тещу на эстраде, что вообще запретно, как навязший в зубах штамп. Есть такое слово в наших кругах – «искрометка», искрометные шутки. Даже в КВН, хотя он стал лучше… Но вот эта «кавээнность», когда на любом миллиметре нужно отшутить очень плотно, не оставив никакого просвета, когда три шутки в «молоко», а четвертая – вроде ничего, имеет меньше отношения к художественному, чем мы с вами привыкли и чего мы хотим.

Насчет двух разных русских народов. Нет. Есть разные страты и прослойки аудитории, которые действительно делают свой выбор. Считаю, публика, аплодирующая «Аншлагу», вполне способна понять и Жванецкого. Но обратной зависимости нет. Не факт, что аудитория, аплодирующая Жванецкому, будет хлопать и «Аншлагу».

Как раз наоборот.

Это загадка без особой загадки. Либо это трактовать просто, как: это такие люди, а это такие; это их тип юмора – а это их.

В то же время я, как человек, зависящий от некоторого успеха у аудитории, знаю одну вещь. Твоя профессиональная обязанность: вышел на сцену – изволь понравиться. Потому что выступать в оппозиции к публике – хотите, хлопайте, не хотите, не хлопайте – невозможно. Это чувствуется мгновенно и потому чревато. Тогда не выходи на сцену, если тебе неприятно этим людям читать.

В то же время зрители чувствуют, когда человек, вышедший к микрофону с чтением своих стихов или юморЭсок, прогибается под них, – они наказывают. А когда он властно себя подает со свободной установкой, демонстрирует обаятельный алгоритм независимости, аудитория это способна оценить. Если цитировать профессионально-циничные высказывания опытных людей, то публика может быть употреблена, как женщина. Она может раздвинуть ноги и отдаться личности, которая овладеет ею со сцены.

Тут свои есть вещи энергетические. Я знаю, как можно быть зависимым от того, додадут тебе энергии аплодисменты или нет. Я знаю, что такое «не пройти». Помню одно выступление, которое считаю провалом.

- Что случилось-то?

- Когда я получал «Золотого Остапа» в Питере, сам Бог велел выступить хорошо. Но, видимо, что-то во мне – нет, не крыша поехала – энергетически надломилось. И я выступил не так, как должен был выступить лауреат именно этой премии, на этом концерте, в этом городе. Год я жил, как больной памятью о том вечере. Пока в том же зале не реваншировался. Это было абсолютно божественное вмешательство, как сказано в фильме «Криминальное чтиво». Мне напомнили сверху, чтоб я не зарывался и сознавал свой скромный объем. И лишний раз (впрочем, не лишний) я понял, что к выступлению всегда надо готовиться.

Сейчас выступаю в одной московской антрепризе, где всегда вызываюсь на бис. Но это не значит, что я должен к этому привыкнуть и выходить, зная, что меня на бис вызовут. Слишком знать, что такая реакция будет, - нельзя. И поэтому всегда себя осекаешь.

Момент трепета перед выходом необходим. Очень опасно не волноваться. Во время выступления можно не волноваться. Но перед – надо обязательно. Это чисто религиозный аспект того, что ты выходишь на люди. И энергетическая необходимость.

Нас очень просто провалить. И Жванецкий к этому восприимчив. Если зал не догоняет какой-то пассаж его… Он даже из этого сделал прием: «Ну, мы постепенно, постепенно…»

Если подговорить триста людей на интерес, за небольшие деньги, чтобы они сидели, не реагируя на то, что ты делаешь, - это просто крах! На сцене сдуешься, как шар. В мгновение ока.

Завершая этот пространный ответ, хочу сказать: народ – один, но публика – разная.

- Мне крайне любопытно, как бы именно вы ответили на вопрос, почему цех иронической литературы в России представлен почти исключительно лицами библейской национальности…

- Ответил бы старым высказыванием: сатира – это не профессия, а национальность.