Geum.ru

Странная книга. Совмещает очень многое. Проницательность. Острый юмор. Искренность. Флёр романтичности. Грусть от происходящего в современном мире. Ностальгию по былым законам чести

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   36

XXIII


- Костян, а Костян, - с ленцой заговаривал с Пичугиным Иван Михайлович,- ты давеча с ключами носился, куда дел?

Костя действительно искал ключ 17 на 14, чтобы крутануть какую-то гайку в своей машине. А вот теперь забыл, куда этот ключ положил. А, может быть, он сам куда-нибудь задевался и, наверное, лучше бы было, если бы оно так и было – ключ сам куда-то задевался…. Костя даже не мог вспомнить откручивал ли он, вообще, какую-либо гайку и была ли эта «шестёрка» его собственной.

- Что ты ноне какой-то улёжанный? - не переставал подтрунивать Иван Михайлович. – Ну, поди, сходи к Сурчихе, возьми у ей бутылочку. Сядем за стол, наладим беседу, а потом включим телевизор и поснем.

Михалыч сидел на единственном порожке своего крыльца и тупо ковырял палкой землю. К его ноге, тяжело косолапя, полз жук-навозник.

- Ты кто такой? – обращаясь к жуку и сдвигая брови, вопросил Михалыч. Жук, очевидно, был далёк от того, чтобы каким-то образом среагировать на звуковые колебания несусветного чудища и продолжал свой нелёгкий путь к победе, заканчивающийся возле стопы Михалыча так же неожиданно, как и начинался.

- Подпирает деда, не даёт ему поблажки! – С этими словами Михалыч убрал в сторону свой голеностоп и посмотрел на Костю так, словно просил защиты.

«Артист», - подумал Костя.


. «…Не то замечается у природных казаков: они, я говорю о простонародье, не стараются следить за построением своей речи, а валят, как говорится, в кучу всё, что взбредёт на ум, и искажают русский язык до неузнаваемости. Это объясняется, главным образом, отсталостью казаков в народном образовании, а также и какими-то особенными свойствами древнего их говора, туго поддающегося усилиям просвещения.

Немалую роль в этом играет и гордый дух казачества, смотрящего на другие народности, в том числе и на великороссов, свысока, а потому и не желающего у них перенимать их нравы, обычаи, а также их язык….» (Е. П. Савельев, Типы донских казаков и особенности их говора, 1908 г)


Всё это время Михалыч не переставал удивлять своими странными выходками. Костя отчётливо замечал, как дед находил общий язык со всем, что двигалось. Он одушевлял неодушевлённые предметы, ласково с ними заговаривая, как со старинными и преданными друзьями. Вчера он вышел на порожек и, как всегда это бывает, к нему подбежала Лёта вместе с кошиным выводком. Не успел Михалыч обмолвиться с ними словом, как на самую макушку грушины, что росла напротив порожка, взгромоздилась Каркуша – дедова любимая ворона - первая сплетница в Тимрюке. Она, неуклюже балансируя на тонкой ветке, поспешила сказать деду своё приветственное «кар – кар».

- Ну что милая, рассказывай, где была, что видела?

- Ка-а-аррр, - протяжно отозвалась Каркуша и, всхлопнув крыльями, начала нарезать круги. – Кар, кар, кар!

- Да что стряслось-то? – недоумевал дед и подался за вороной.

- Кар! Кар! – не унималась та и кружилась по направлению к курятнику.

- Костян, - вдруг по-бешенному заорал дед, - тащи скорей мой пищаль, он на печке, да смотри аккуратней - он заряженный!

Неистовство Михалыча передалось Кости мгновенно, и тот бросился за пищалем, даже не задумываясь, зачем деду он так срочно понадобился. Протягивая Михалычу его старинный дробовик, Костя невольно посмотрел туда, куда пристально вглядывался Михалыч. На суку, прижавшись к стволу ясеня, сидел ястреб-тетеревятник, высматривая на птичьем дворе себе курочку. Не успел Михалыч взвести курки, как ястреб в мгновении ока спикировал к курам за ограду. Оттуда послышалось душераздирающее кудахтанье. Костя с Михалычем ринулись на подмогу. Ястреб мёртвой хваткой вцепился в красного петуха, возюкая по разбросанной соломе крыльями, и, норовя вонзить свой клюв прямо в петушиный глаз. Рядом трепыхалась раненая курица, а вокруг неё бегал ещё один петух и горланил, что есть силы. Михалыч навёл ружьё на дерущихся. «Прости, петя», - сказал он и нажал на курок. Костя инстинктивно перевёл взгляд на конец ствола. Из него вылетело пламя, потом раздался ужасный хлопок, и тут же образовалось облако дыма. Костя вздрогнул и тут же оглох на одно ухо. Он посмотрел на тех, кому было адресовано сиё жёсткое послание. Столб пуха и перьев взвился над курятником. Петушиная ножка висела на двери в хлев, а ястреб загребал из последних сил крыльями, чтобы оторваться от земли. Там, где секунду назад у хищника высвечивал жёлтый глаз, появилась красная дырка, из которой сочилась кровь. Но вот птице удалось-таки набрать высоту достаточную для того, чтобы перевалить через забор. Тяжело махая крыльями, он полетел, лавируя между деревьев, к леваде. Михалыч бросился в погоню. Костя бежал за ним, не отставая, но, зацепившись ступнёй за повитель, упал, больно ударившись о корягу. К нему подбежала Лёта, мешая подняться. Пока Костя растирал ушибленные места и отгонял надоедливую сучку, Михалыч произвёл ещё один выстрел. Вот он, кряхтя, стал подниматься из левады на возвышенность. В одной руке он держал свой драгоценный пищаль, а в другой… Костя не верил своим глазам – метровую змеюку. «Представляешь, - досадовал бывалый охотник, - энтот живоглот уселся на ветку и сидит, приспустив крылья. Еле двашит, болезный, видать в башке-то дробь засела и не даёт ему успокоения. Тут, я думаю, тебя и кончу. Поставил я это, значит, ногу на пенёк и беру его на мушку - целюсь аккурат в клюв, чтобы тушку не попортить, чтобы потом хоть чучело из него из вражины состряпать. Целюсь, я, так это, целюсь…. А она как зашипит у меня из-под ноги! Я так и отпрянул в сторону! Ну, блядва! Взял и от страха всадил в неё, подлюку, заряд!»

Михалыч для пущей достоверности приподнял свою добычу за хвост. У Костика по спине пробежали мурашки. Змея была толстая, как удав, а шахматные узоры её лоснящейся шкуры придавали ей весьма экзотический вид. Вместо треугольной головы болталась изорванная в клочья красная тряпка. «Какая отвратительная экзотика!» - подумал Костя.

- А что же ястреб? – чуть ли не шёпотом произнёс он, не отрывая от удава глаза.

- Сорвался с насеста и был таков. Навряд он выживет…. Какой-нибудь петух выклюет последний глаз и хана дело! Куда потом бедному кречету подаваться? Какая же потом ястребиха его воспримет?

Михалыч распластал гадюку на старом столе возле амбара, где он обычно разделывал тушки своих любимцев-питомцев, и, довольно сопя, порубил её на мелкие кусочки. В её животе оказалось семь мягких полупрозрачных яиц, в которых находились семь мизерных гадючат, не подававших, впрочем, никаких признаков жизни. «Жаль, - посетовал Михалыч, - а то бы Костян вас вынянчил. Добрая душа!» Потом накормил ошмётками кошек и дал остатки курам. Останки петуха он закопал. «Ой ты кочет, кочет, кочет, кочеток», - напевал под нос Михалыч.

Костя бродил по леваде вдоль ручья и бил на своём озабоченном лице комаров и прочую шваль. Он размышлял. Он вспоминал все свои разговоры с Михалычем и Шалтаем и не мог успокоиться. Солнце неумолимо клонилось к закату, а Костика всё ещё мучили сомнения насчёт смысла человеческой жизни. Он вспоминал писание пророка Екклесиаста и страховую компанию Мюних Ре, дочернее предприятие которой – «Эрго Жизнь» недавно предложило Костику свои услуги – застраховать эту самую жизнь. Теперь каждый раз, когда Костику грозила хоть малейшая опасность, он вспоминал агента этой компании – миловидную девушку, возжелавшую позаботиться о нём в лице этой компании.

Тут и там подавали голос запоздалые птахи. Костя смотрел себе под ноги и вместо мысленных картинок видел сочную изумрудную траву, от которой несло свежестью вечерней зорьки. «Вот она, жизня!»

Недавно Михалыч говорил то ли в шутку, а то ли всерьёз об энлонавтах, которые, якобы, приземлились у него в огороде, и которые попросили у него воды – напиться. Это называется - пошутил. Но вот, что интересно. Когда Костя ради поддержания разговора спросил о том, как они выглядели, Михалыч довольно точно описал внешний вид пришельцев. То есть так, как это обычно делают в подобающей макулатуре. Костя точно знал, что никаких заумных книжек на эту тему Михалыч не читал. Михалыч вообще ничего не читал, кроме Зелёной Кобылки. Откуда же ему тогда знать, что у инопланетян глаза без зрачков, а руки длиннее, чем у нас людей? Но ещё более странным было то, что Михалыч не знал значения слова «телепатия» и на Костин вопрос «на каком языке они с тобой говорили» он ответил уклончиво, сказал что запамятовал. Но потом, вроде как к слову о пришельцах, Михалыч вдруг сказал: «Вспомнил! Они вообще никак не говорили. Я их сам понимал. Это как во сне, ты вроде и говоришь, а звука нет. Понял?» Понял, милый мой Михалыч. Конечно, я всё понял. У Кости в голове вспыхивали одна за другой броские заголовки статей: «Инопланетяне попросили воды», «В созвездии Тау Кита кончилась вода», «Они прилетели, чтобы попросить воды»… «Как был я газетчик, так газетчиком и остался», - думал Костя. Его, Михалыча, не поймёшь, когда он заливает, а когда правду говорит. Костя готов был уже «заглонуть» дедову наживку о пришельцах и взялся, было, за перо, как тут разлюбезный Михалыч зачем-то сказал, что он их угостил огненной водой, вместо колодезной. Мол, решил угодить. А что дальше было – не помнит. Хоть убей, не помнит! Ну, трёп и больше ничего! Костя даже в тайне от деда обшарил весь его огород в надежде найти хоть какое-то доказательство инопланетного пребывания. Ничего кроме комьев чернозёма, полыни и хрена Костя там не обнаружил. Он пошёл ещё дальше – стал искать за огородом место, где могла приземлиться тарелка. Это, наверное, от безделья…. И опять же, Михалыч как-то странно отзывается о Шалтае. Он либо вообще не хочет о нём заговаривать, либо скажет такое…. Например, что Шалтай не от мира сего. «Он сотворил со мной чудо, - говорил Михалыч, - провёл ладонью вот эдак вот перед глазами и враз я узрил безвоздушное пространство, а там ангелы воспаряют и в рога трубят. Потом опять махнул рукой, и всё окрест перевернулось и, как будто, возгорелось синим пламенем, потом подёрнулось пеленой и навеки исчезло пред очами моими». Лукавит, хочет завладеть вниманием. Лишь бы его слушали, а уж он начнёт небылицы плести и не остановиться, пока не убаюкает. И всё же что-то Костику не давало покоя. Он усталый уселся на опрокинутую ржавую железную бочку, что валялась на подходе ко двору и, достав из кармана свой сотовый, по инерции стал нажимать на кнопки. На экране высветился номер, который для Кости показался незнакомым. Что это был за номер? А-а-а, наконец, он вспомнил! Вдруг Костю осенило, что последнее время не так уж и часто бывало. Он приложил телефон к уху.

- Алло, это Юра?

- Да это я, а кто это говорит?

- Это Костя, помнишь?

- Что-то я не припомню…

- Да Пичугин я, Костя…

- А-а-а, Пичугин, Костя…. Как же, как же – помню, не забыл. Рад тебя слышать, старина! Ну, что у тебя там, написал свою лебединую песню о внеземных цивилизациях?

- Дело в том, что я могу её написать только с твоей помощью.

- Интересно, интересно…

- Мне надо применить регрессивный метод получения информации, а информация обещает быть пулей!

- А я как раз этим и занимаюсь.

- Восстанавливаешь психическое здоровье людей посредством гипнотического транса, угадал?

- Да, целю человеческие души, если это всё можно назвать именно так. А ты откуда звонишь?

- Из хутора Шокин Блю.

- Откуда?

- Из тьмы таракани.

- Понятно…. Слушай Константин, ты мне подал неплохую идею. У меня как раз заканчивается практика и мне надо немного развеяться. Через несколько дней я оформлю все бумаги, отчитаюсь и тогда…. Как до тебя добраться-то?

Костя стал подробно описывать Юре Соловьёву маршрут следования.

На небе стали показываться звёзды. Костя погрузился в воспоминания связанные с Юрой Соловьёвым. Михалыч, наверное, смотрит свои «Вести недели» и у Кости появилась уникальная возможность в вечерние часы предоставиться самому себе. Корова перестала доиться – «обиделась на деда», - она ночует в поле вместе с овцами. Так что…


XXIV


В 1991году первыми из миссионеров пробили железный занавес дианетики. Они привезли технологию душевного очищения, которая состояла из модернизированного психоанализа, и назвали всё это новой наукой о душевном здоровье. Как раз в это время Костя случайно купил книгу, которая так и называлась: «Дианетика: новая наука о душевном здоровье», и не на шутку увлёкся новым взглядом на жизнь. Что ему импонировало, так это вскрытие причины всех психических расстройств – инграммы, которая как чип внедряется в наше сознание и мешает жить чисто по-человечески. Вся дианетическая технология была нацелена на отыскание и удаление из ума этих проклятых инграмм. Привыкший заниматься самокопанием, Костя, как никогда кстати, попал на «дианетическую вечеринку» - разрекламированный в прессе показной дианетический одитинг, который транслировался по радио на всю страну и проходил в Москве после нескольких лет адаптационного периода. Здесь-то, в большом зале солидного учреждения, Костя и познакомился с Юрием Соловьёвым, студентом медицинского университета с факультета психотерапии. Они сели напротив друг друга среди других участников этого необычного мероприятия и, как это и положено по технологии, начали выискивать друг у друга инграммы. Кости не очень-то уж верилось в то, что за тридцать минут можно было докопаться до причины его страха перед громким звуком, а если уж быть точным, перед ожиданием какого-то очень мощного взрыва.

Юра попросил вспомнить инцидент, связанный с испугом от громкого звука. Костя вспомнил, как в детстве пьяный сосед принёс некое приспособление для забивания гвоздей. Он вертел его в руках, потом нажал на спуск и произвёл выстрел в доску, вогнав в неё гвоздь по самую шляпку. От неожиданности мальчик вздрогнул и заплакал. Взрослые рассмеялись, а Костик до сих пор стал бояться всего, что производит громкий и неожиданный звук. Юра в качестве одитора (человек, который проводит дианетическую процедуру), понуждал Костю, своего преклира (человек, который проходит дианетическую процедуру), проходить этот случай ещё и ещё раз, выискивая всё больше и больше подробностей, вплоть до воспоминания запахов и ощущения температуры воздуха. Юрий работал со знанием дела, - оказывается, он досконально изучил книгу, в которой давалось подробное описание всей этой процедуры. Однако, не смотря на потраченное время, одитор так и не добился сколько-нибудь значимых результатов. Его преклир уныло сидел с закрытыми глазами и без энтузиазма повторял пройденную вдоль и поперёк сцену.

- Что ты видишь? – говорил одитор.

- Пьяного соседа дядю Жору, - говорил преклир.

- Хорошо. Проходи всё, что было дальше.

- «Костька, иди суда, я тебе игрушку принёс». Я подхожу. Вижу, нечто, напоминающее пистолет. Беру его в руки, но оно тяжёлое. Дядя Жора смеётся. Потом берёт этот пистолет, направляет его на забор и стреляет. Я пугаюсь и начинаю реветь….

- Хорошо. Прочувствуй это ощущение страха. Пройди его вновь.

Костя замирал, и на его глазах появлялись слёзы. Губы начинали дрожать, а дыхание учащаться. Они проходили этот момент вновь и вновь, но улучшений, как гласило предписание, не предвиделось.

Наконец, к ним подошёл супер-вайзер - девушка, которая наблюдала за правильностью проведения процедуры. «Возможно, этот инцидент имеет более раннее начало и за эту сессию вам не удастся докопаться до его истоков – бейск-бейсик. Так что я вам предлагаю пройти курсы одиторов и продолжить клирование на профессиональной основе».

На курсы одиторов у Кости не было денег, а у Юры времени. Тем не менее, они подружились и первое, что предложил Юра – это продолжить одитинг у него дома, поскольку предписание гласило, что вскрытую, но не стёртую инграмму, оставлять крайне нежелательно.

У Юры были весьма гостеприимные родители – все профессора, научные работники. В общем, в высшей степени интеллигентная семья. Юрин папа живо интересовался всем, чем живёт и дышит нынешнее молодое поколение, и за обеденным столом запальчиво спорил на темы далёкие от официальной науки. Юрина мама, Людмила Никаноровна, тактичная милая женщина, слегка журила Леонида Петровича за мальчишество и невыдержанность и угощала гостя пирожками с айвой и мёдом с облепихи, которые сама купила на рынке у настоящих производителей, а не у каких-нибудь там перекупщиков. Их сын был умён, начитан и эрудирован – первый представитель будущей золотой молодёжи, которая с приходом Путина будет воплощать свои амбиции через движение «Наши». Так что вместо того, чтобы продолжать дианетические процедуры, юноши проводили ночи напролёт в увлекательных дискуссиях на самые различные темы. Но одна тема, казалось, сблизила их основательно. Эта тема – тайна человеческого существа, его разума.

С той поры прошло несколько бурных лет постперестроечного периода. Константин и Юрий несколько раз виделись, обменивались впечатлениями и полученными знаниями, почерпнутыми из какой-нибудь передовой псевдонаучной зарубежной литературы, а так же за время их коротких встреч успевали открыть друг другу пару-тройку секретных проявлений эдипового комплекса, подозревая в их образовании происки всё тех же инграмм. И, между прочим, правильно делали.


За двором залаяла собака. Потом послышался чей-то незнакомый голос: «Хороший пёсик, хороший…. Ну-ка, зови своих хозяев». Лёта, поскуливая, подбежала к Константину. По тому, как она суетливо вертела задом, было понятно, что к ним пожаловал некто. А вот и он – тёмная фигура из неоткуда.

- Здорово дневали…. в смысле вечеряли. – Незнакомец запнулся. – Тут это…. Попал как кур во щи, а потом и под раздачу. Надо помочь…. Выручайте, браты, я за ценой не постою.

Костя спокойно глядел на пришельца.

- А может ты марсианин какой, откуда мне знать? Сам-то откеля будешь?

Да из города я. Ехал в Ростов срочно по делу. А тут колесо пробило. Свернул к вам в хутор и пока искал, где можно его завулканизировать, какие-то хулиганы надругались над моей тачкой.

- Что-то мне знакомое, так-так…. И как же мы можем тебе помочь, мил человек?

- Для начала хотя бы её нужно эвакуировать к вам во двор…. А там посмотрим.

- Хреновые из нас эвакуаторы.

Костя по деловому протянул свою руку незнакомцу. Их ладони сомкнулись в мужском рукопожатии.

- Константин. Свободный художник.

- Пётр. Вольный стрелок.

- Ну что ж, Пётя, следуй за мной.


Михалыч, как всегда, почуяв бесплатные уши, придурился и недоумённо, по-детски, выкатил на запоздалого гостя глаза.

- Так значит, тебя на Дону ждут с важным донесением, а ты тутова осёкся, - в Шокинских кущерях, - грозно сделал вывод Михалыч, как это сделал бы, наверное, генерал Краснов, после сбивчивого доклада подъесаула Петра Авдеева о своих похождениях по мукам. – Так-так…. Стало быть, оплошал. Ну, ты, покамест, суть да дело, подвигайся к столу – повечерим, а опосля и мозгами пораскинем, куды твою лошадюгу парковать и зачем.

Авдеев отлично понимал, что нужно подчиниться, а не тупо гнуть свою линию. Он пододвинулся к столу, на котором была собрана нехитрая снедь. Константин по хозяйски откупорил бутылку «Дона Периньона» Шокинского разлива и наполнил по кругу гранёные стакашки.

- Ты за красных или за белых? – обратился к гостю Михалыч.

- Я за конституционное собрание, - после некоторой паузы сказал Пётр и посмотрел вопросительно на Константина.

- Ну, тогда за собрание, - сказал Михалыч и опрокинул стаканчик.

То же самое проделали и остальные его члены, соблюдая субординационную последовательность: Константин, затем Пётр.

- Так, с политикой разобрались. А вот какой ты веры будешь? – продолжал пытать своего залётного дотошный хозяин, мусоля во рту кусок солонины.

- Я – гностик, - после некоторой задержки ответил гость и опять бросил взгляд в сторону Кости.

- Лишь бы паутину не жрал, а к остальному привыкнуть можно. Ну, а каким промыслом занимаешься? Поди, распространяешь чего-нибудь? Или шкуры скупаешь? Ноне модно, говорят, в какой-нибудь сети работать и губную помаду бабам в очи втирать.

- Я в основном по газовому оборудованию….

- ГАЗПРОМ, стало быть…. Ну-ну….


Михалыч вынул изо рта неподдающийся его зубам хрящ и, склонив голову под стол, позвал: «Кс-кс-кс! Где ты, стерва, блукаешь?! На вот тебе - дед отступного даёт! Небось, после гадючатины сгланёшь - не поперхнёшься!

- Ну что ты, Михалыч, под стол всё валишь? Я замучился за тобой подметать! - возмутился Константин, а сам с чувством явного превосходства рассматривал волевой подбородок Петра. Вообще-то, этот стрелец кого-то ему напоминал. Но кого?..

Авдеев вёл себя крайне осмотрительно – был, что говориться, на стрюме. Ни одна деталь не ускользала от его молниеносно-пристального взгляда, который работал как сверло, - делал дырку во всём, на что был нацелен, что само по себе не могло оставаться незамеченным в атмосфере полной расхлябанности и повальной гармонии с природой.

- Да расслабься ты, никуда не денется твоя тачка, - сказал дружелюбно Костя и слегка хлопнул Авдеева по плечу. По-панибратски, значит.

Авдеев выстрелил хуком исподлобья, но тут же, опомнившись, мягко улыбнулся. - Да всё будет путём. А у вас тут хорошо…. природа, - прозвучало примиренчески, а потому явно наигранно из его искривлённых в подобии улыбки уст.

- Мы об неё спотыкаемся, - сурово заметил Михалыч. – У нас аномальная зона, поэтому многие из тех, кого ненароком средь ночи прибивает к сим вратам, познают муки ада, - сказал он и блеснул лукавинкой на Костю.

- Это дед обо мне намекает, - усмехнулся Пичугин. – Я тут у него вторую неделю в опале нахожусь. Видишь, какие муки на грудь принимать приходится? - Костя кивнул на угол комнаты, где покоилась груда разнокалиберных пустых бутылок. Авдеев наигранно расхохотался. Костя и Михалыч напротив, уставились на него, стараясь понять причину его неожиданно возникшего чувства юмора. Пётр резко прекратил свой смех и серьёзно спросил:

- В этом вся аномалия?

- Не только, - подозрительно прищурив глаза, ответил Пичугин, наполняя стакашки. – Ща расскажу.

Опрокинули. Закусили. Авдеев аккуратно цеплял на конец своей вилки огурцы пряного посола. Вяло жевал вчерашнюю варёную картошку, отмечая про себя детали незамысловатого быта и убогого интерьера. Ему нужно было понять, куда он попал, чтобы, правильно оценив ситуацию, взять её в свои цепкие фээсбешенные руки. А вот этого сделать он как раз и не мог. Казалось, чего проще - взять и спросить: «Так ребята, меня интересует, прежде всего, вот что: кто вы такие, чем занимаетесь и самое главное, можете ли вы оперативно мне помочь – вытащить тайного агента из дерьма?» Но нет. Так разговаривать с людьми низзя - интерпретируют эту прямоту не так и возьмутся за коромысла. Этикет, мать его… Нужно ломать комедию и дожидаться удобного момента, чтобы вставить: «Ну что, ребята? А не пора ли нам пора?..» Этот Константин – штучка ещё та…. Думает я его не просёк. А он у меня как на ладони. Вшивый интеллигент, потерявший свои корни. Ни хрена не сумевший перестроиться за отведённое историей время, а теперь не знает, куда деть это своё метущееся «я». Наверное, уже тридцатник шлёпнул, а он всё ещё примеряет на свой рост чужие одежды. А старик корчит из себя деревенского острослова-хохмача, хочет, как в молодости быть в центре внимания – продлить на неопределённый срок праздник жизни.

- Прямо тутова – аномалийная зона, - начал Константин, коверкая слова. - В наш огород одна за другой плюхаются тарелки, а по чердаку бегают чашки с ложками. Кажный день в дверь ломятся пришельцы из других миров и не просят, а просто тре-бу-ют от Михалыча - напои их мурцовкой и всё тут! На планете Эпсилон, знаешь ли, с мурцовкой туган. Некоторые хуторяне, после таких визитов, выпивают целые озёра затхлой воды, а иные начинают жрать пауков и заедать их паутиной.

- Как! – неожиданно для себя воскликнул Авдеев и его волевой подбородок медленно стал принимать положение, которое при определённых обстоятельствах могло свидетельствовать о последней стадии дебилизма.

- Но и это ещё не всё, входил в раж Пичугин. – Тутошние, женщины…, короче, бабы, воскуряют фимиам из анаши и возлияют мухоморную сыту – сто пятьдесят грамм перед соитием и сто пятьдесят грамм после. Вкус – специфициский. В глазах – розмарин, в ушах – соловьиная трель в исполнении самого Алябьева – одного архиталантливого местного выродка-самородка.

- Ты его, Петро, не слушай, - вмешался Михалыч, опасаясь, что инициатива, не ровен час, выскользнет из-под рук. – Костян гладко гутарит, но как Лжедмитрий. Переворачивает всё с ноги на ногу – ему ить хоть хрен по деревне, - а сам забывает даже стакан опорожнить перед тем, как сбрехать. Бабы наши алкают и до, и после полуночи – истинно так. А грибовицу пользуют ради успеха в любовных игрищах. Такая у них планида. Как только тарелочка опустится кому-нибудь в сад, так и зачинают вкруг неё хороводы водить, да песни cпевать - выманивают, стало быть, пришельцев из их лантановых скорлупок. Всё веселей время коротать. Оно и в библии прописано, читали, небось, нет? «…тогда сыны божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны, какую кто избрал…»

А те сыны божии, кому удостоилось присосаться к бутыльку, сразу смекнули почём фунт лиха и замыслили, стало быть, поставки к себе на родину осусествлять, а заодно и баб с собой прихватывать. Вон, Алька Збруева у них в гостях побывала и теперева готовит им по договорённости грибную барматушку. Их суда в основном больше гермафродитами посылают, потому как оставь при них пичужку – начнут озоровать, за что их боженька однажды по головке-то и не погладил. Он у них насчёт энтого дела ох какой строгий был! Правда, компанейщину любил…. Ну да ладно. Читали, нет? Ну, как же, в Библии ить сё прописано: «…В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле… и раскаялся Господь, и воскорбел в сердце своём. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человеков до скотов…». - О, как! – Михалыч назидательно поднял указательный палец и чуть ли не до потолка поднял брови, подчёркивая этим самым остроту момента и взлёт теософской мысли. Захлопнув Библию и отправив её пылиться на подоконник, Михалыч приступил к снеди.

Авдеев внимательно следил за всевещим пальцем Михалыча, стараясь как можно быстрее отфильтровать «информационную сыту», поступающую ему на незримые файлы его затуманенной башки. Так. Всё по-порядку:

а) они оба врут, чтобы привести в замешательство незадачливого гостя и зло посмеяться над его невежеством и доверчивостью

б) они оба говорят правду, как крик о наболевшем, избрав такую идиотскую манеру передачи информации от отчаяния и безысходности

в) они оба говорят полуправду, потому что правду не дано знать никому

Мы живём в довольно смутном и непонятном временном континууме, когда человечество, похоже, утратило чувство самосохранения, если иметь в виду под этим чувством некий духовный ориентир. Желанный ветер перемен принёс на своих крыльях ультимативное веление моды – написать на бутылки с минеральной водой «блю вотер» и поголовно вдариться в православие. Вдарились и зачастили в церковь, навели справки о семи смертных грехах и, как показатель хорошего тона, завели у себя на книжной полке Библию, чтобы с любовью и с благоговением в сердце периодически сдувать с неё пыль. Некоторые даже научились после того, как кинут ближнего своего на пару тысяч баксов, вставать перед алтарём и на четыре стороны делать махи руками – господи «баслови», дескать. А ещё делать громкие заявления, что, де, он отрабатывает карму, что, де, в прошлой жизни он был тем-то и тем-то, а посему с него взятки гладки и идёт, как ни в чём не бывало после посещения какой-нибудь гадалки или экстрасенса кататься в муках раскаянья пред батюшкой. И что самое интересное, батюшка непременно отпустит ему все грехи – Бог-то милостив! Чей Бог? Кришна? Гаутама Будда? Иегова? Христос? Преподобный Мун? Баба Феня? Попробуйте-ка задать эти вопросы нуворишам от религии, - а их сейчас неисчислимая рать, - и сто процентов из ста вам скажут: конечно, наш спаситель, которого на кресте того…! Тогда причём тут прошлые жизни, при чём тут китайские календари и астрологические прогнозы? Особенно умиляют братки. На вздутых от непосильного труда грудных мышцах, среди шерстистой татуировочно-таёжной эпопеи, непременно болтается скромный золотой крестик. А у тех, которые по большому верят – большой такой крестище во отпущение грехов. В их представлении Господь – это Большой Пацан. Слишком большой, чтобы идти с ним на «ты». А понятия у него такие: не согрешишь – не покаешься. Вот и приходиться жить по понятиям. Но больше всего в братках раздражают их шейные позвонки и спинные мышцы, позволяющие делать вероломные, сокрушающие всё на своём пути, прямые удары в обход Нагорной проповеди.

На лицо невиданный по масштабам процесс глобализации не только экономики, но и религиозных догм, а это не есть хорошо, это как расщепление атома. Люди верят во всё, что не попадя, во что им выгодно верить, во что верится без усилий, играючи. И, как говорится, процесс пошёл и ситуация давно уже вышла из-под контроля. Церковники и учёные словно сговорились игнорировать очевидное и невероятное. Для многих официальных научных деятелей, проявление внеземных цивилизаций на земле – это лишь проявление психоза отдельных психически неуравновешенных граждан, ни больше, ни меньше. А официальная церковь с этим вопросом определилась ещё в средних веках – демонология! Всё что не от Бога, значит, от дьявола! Так что, если не хочешь, чтобы Бог от тебя отвернулся, ходи в церковь и молись смиренно, а всякую ересь выбрось из головы – она до добра не доведёт! Кому такая страусиная политика на руку? Ясно, что не людям, а гуманоидам. Где кроются истоки абсурда? А может быть продуманной, хитроумной политики?.. Вот, например, Пётр Авдеев, офицер секретного отдела (какого, даже про себя страшно проговориться), призван хранить обет молчания об инопланетянах как зеницу ока, как иглу в яйце, яйцо в шкатулке, шкатулку под дубом, а дуб растёт аж на острове Буяне. Не дай бог произойдёт утечка. По сути, он и иже с ним, работают над тем, над чем должны ломать головы учёные, а не простые парни-терминаторы, мечтающие как можно быстрее отдать Родине долг. Ан, нет! Над чем ломать, когда ничего нет? Авдеева посвящали в секретные материалы, брали подписки о неразглашении, заставляли присягать, клясться на крови, и в то же время чуть ли не каждый день на телеэкранах можно увидеть фильмы с участием летающих тарелок, космических монстров и коварных пришельцев, которые зомбируют законопослушных граждан, вставляют им чипы чуть ли не в задницу, похищают пачками и издеваются по полной программе, проводя над ними сомнительные опыты и ставя бесчеловечные эксперименты. Даже в детском мультфильме «Ледовый период» не забыли вставить летающую тарелку, вмороженную в океан. Одно слово – фантастика! Только, почему-то эта фантастика, словно сделанная под кальку копия секретных документов, описывающая реальные события. Что и от кого скрывать-то, если весь мир обо всём знает? И вот сейчас эти двое разглашают секретные материалы первому встречному. Так, ради потехи. Может быть, они просто не знают, что они секретные? Надо бы им об этом сказать. Сказать, чтобы они не трепали лишний раз языком – авось проблема рассосётся и реальность станет миражём. Запустить обратный процесс или ещё что-нибудь такое эдакое?…. В общем, нужно ходить по дворам и расспрашивать, видел ли кто летающие тарелки, а в них инопланетян. А если видели, то строго настрого наказать - не поддаваться на провокацию и молчать, будто и нет ничего. Ни тарелок, ни пришельцев, ни огорода, на который они приземлились, ни самого хутора. Потому что всё есть иллюзия, фантасмагорический сон и пустота. А, следовательно, ничего нет такого, что имело бы смысл. Но смысл был.


Для справки. Доподлинно известно, что каждый год «на тот свет» увозят сотни тысяч землян. Что те из них, которых возвращают, начинают вести себя, мягко говоря, неадекватно. Остаётся невыясненным, какое влияние они оказывают на ближних своих, и есть ли у этих перекодированных индивидуумов вообще подобная цель. Но самая большая хитрость, на которую идут космиты – это использование на всю катушку наших тел, после внедрения в них биологических чипов или чужеродного сознания.


Вдуматься только! Какой-нибудь бомж навроде Шалтая – засланный казачок с Ориона! Ну, у каких спецслужб хватит мозгов его рассекретить?!

Пётр пошёл на маневр. Он выбрал такое поведение, при котором можно было бы втереться в доверие и безболезненно вычленить интересующую его информацию. Он притворился лохом, каких свет не видывал.

- Минуточку, братцы, дайте отдышаться, а то дух замирает. Вы что имеете в виду, что ваш знаменитый Шалтай – инопланетянин?

- Как пить дать! – крикнул Михалыч и зашёлся чахоточным кашлем. – Проклятые рудники, до сих пор чутно лантановую пыль. Как вспомню – так вздрогну!

«Ну, артист, Михалыч, ну артист», - не переставал дивиться авторским находкам своего босса Пичугин. Но от себя сказал:

- А почему только Шалтай? У нас вон Степан заговорил чисто на йокширском диалекте. Могу познакомить.

- Познакомь меня с Шалтаем. Я его хоть по телевизору видел. До сих пор в толк не возьму, как он уместил в себе столько воды.

- Стало быть, ты тоже за Шалтаем суда прибыл, - с некоторой досадой спросил Михалыч и нахмурил брови.

«Опоньки. Рассекретили», - мелькнуло в голове у Авдеева.

- Да нет, просто хочется пообщаться с интересным человеком. А что, он под особым надзором? За ним кто-нибудь уже приезжал?

- Как хочешь, а Шалтая мы тебе не выдадим – он наше достояние, - сказал, как отрубил Михалыч.

- Да почему вы решили, что я его хочу куда-то увезти?

- Ага, вот ты, ваш бродь, и проговорился. Мы и не подразумевали, что ты хочешь его увезти от нас, а вот, стало быть, хочешь, раз так рассуждаешь, - подъеферивал Пичугин, лукаво поглядывая на Михалыча.

Авдеев не на шутку занервничал. Более дурацкой ситуации он себе и вообразить не мог. Вместо того, чтобы раскрутить местное население на небольшую тайную авантюру, его как пацана самого раскручивают. Ещё не хватало вопроса: «А ты, случаем, не из цыган?»

- Если честно, то все эти байки об инопланетянах - хрень на постном масле. Не поверю, пока сам не увижу!

- Мы многое чего не видим, однако верим, - парировал Пичугин, сменив игривый тон на несколько поучительный. – Возьмём электричество. Мы даже не можем себе представить какое оно на вид. Но это не значит, что его нет. Или возьмём вездесущее наше «я». Каждый божий день мы удостоверяемся, что я - это «я». Но где оно и какое – вот вопрос. Но ведь оно есть. Теперь к вопросу о пришельцах. На полях и равнинах земной поверхности обнаружено не много, не мало, а десятки тысяч непонятных знаков, которые не поддаются расшифровки. Столько же обнаружено наскальных рисунков людей в скафандрах и ещё столько же наблюдений за непонятными небесными телами отображено в старинных летописях.

- Послушай, Константин. Может быть, это всё и так, как ты говоришь, а может, и нет. Что-то есть, но это «что-то» ни коем образом меня не торкает. Вот током меня шибало и для меня он существует. От собственного «я» тоже трудно отказаться, каким бы эфемерным оно не казалось. Но вот какое на меня воздействие могут произвести наскальные рисунки – вопрос.

- Точно такое же, как ход самой истории. Какое на тебя воздействие могут производить исторические события столетней давности? А, капитан Авдеев?

- А почему капитан?

- Это я к слову. Ты сейчас являешься следствием тех давних событий - расхлёбываешь кашу, заваренную нашими предками, и хлещешь себя берёзовыми вениками в преддверье Рождества Христова. И то, каким образом ты выстраиваешь ход своих мыслей, к чему стремишься и на что надеешься, может быть следствием косвенного воздействия всех этих артефактов. Ущучил?

- Ты складно говоришь, но не убедительно. Меня может убедить лишь то, что доказано учёными и что, в соответствии с их доказательствами, оказывает на меня прямое воздействие, а не косвенное.

- Объявляю дискуссионный клуб на время закрытым, - повысил голос Михалыч и нетерпеливо зазвенел вилкой о пустой стакан. – Дед настаивает на техническом перерыве. Костян, ты почему затрагиваешь запрещённые богом темы? Надысь, вон как шумели из-за мощей. Откопали где-то святые мощи и вдарились по всей стране людей ими исцелять. Аж не поленились на Дальний Восток их свозить. И не так ли необозримые тыща народу почунели при одном только их появлении! Ну, почаму б им не взять и трошки не подразорить мавзолей? Представляешь сколь людей можно поисцелять, ежли б возить по деревням эту мумию?

- А что Ленина, как и Николая уже к лику святых причислили? – спросил Пётр с едва уловимой издёвкой.

- Не прошло и полгода с тех пор как к лику Николая потёк народ, а икона уже замироточила. А к Ленину чуть ли не столетие со всех концов земли стекались чигивары засвидетельствовать своё недоумение. Как ты думаешь, мироточил он? Да его прислуга замучилась обмывать, даже фильм про это сняли!

- Михалыч, при чём тут мавзолей и косвенное воздействие артефактов? – не выдержал Константин.

- Вот тебе на! Ленин - это история с географией, которые продолжают заставлять бедных, не опохмелившихся крестьян поджигать снопы у кулаков, то есть у фермеров.

- А что, эти самые не опохмелившиеся крестьяне тоже пьют грибную настойку, а потом выпивают озёра талой воды? – ловко направил разговор в нужное русло Пётр.

- Ты заострил моё внимание на проблеме, решение которой не терпит отлагательств, - с тоном спикера палаты последнего созыва сказал Михалыч.

- Моно мне, ваш ссиятество, расстараться по поводу бутылочки грибной наливки? – обратился он с подобострастно нарочитым подхалимажем, как это он умел делать, к Костику.

- Не моно, а нуно, - решил поддержать дурашливый тон деда его последовательный ученик.

- Слушаюсь, ваш бродь, - козырнул Михалыч и выпятил вперёд живот. – Чичас возьму трубку и закажу яд. Чичас, чичас…

Михалыч демонстративно дрожащими пальцами стал набирать какой-то номер на в усмерть залапанном телефоне.

«Артисты, - подумал Пётр. – С ними не соскучишься. А мне ещё машину вызволять…»

- Алло, ты где облётываешься, ночная бабочка? Где, говорю, облёт делаешь? Кто, кто… Дед Пихто, вот кто! А-а-а, узнала болезная. Ну, так вот, дед тебе даёт такой на ноне расклад: бери литровку своего грибного сочива и дуй в Тимрюк. Что-о-о? Приезжать за тобой? Да милая моя, как же дед ночий к тебе на своём дрынчике дотянет? Там у вас разбой чинят лихие люди, а дед намеревался ещё пару лет поскрипеть. Что? У меня гостей полон хата, а у тебя один петух на насесте и тот голос потерял от воодушевления. Что? Ну дай нам проголосовать, а то я не в праве судьбы людей попирать. Попру, а потом меня как попрут! Ну ладно, ладно, делов-то…

Михалыч с треском водрузил трубку на место.

- Вот что, товарищи дорогие, - обратился он к членам конституционного собрания, - нам предстоит сделать выбор между жизнью и смертию. Обстоятельства диктуют нам срочно ехать за самогоном, а также диктуют нам притащить железный каркас на четырёх колёсах. Аминь. – Это уже он произнёс, подняв глаза к потолку и едва скрестив руки на груди. – Костян, заряжай пищаль.

- Вот чёрт, - подумал Костя, - выпили всего лишь одну бутылку, а деда уж понесло.

Луна неусыпным оком бдела в катастрофически звёздном небе. Соловьи, как всегда, стяжали право быть неподражаемыми, а сверчки с лягушками просто изгалялись над ещё неокрепшими городскими душами, волей случая попавшими на этот сказочный концерт. Густая ночная тьма заползала в самые отдалённые уголки Шокинских закоулков, надрывая сердца юным избранницам и ударяя в самые неожиданно-нежные места, рыцарей ножа и биты.

Где-то со стороны Тимрюкских холмов сквозь эту ночную симфонию пробивалось одинокое тарахтение «мосоцикла». Оно, то пропадало, то появлялось вновь, внося досадный диссонанс в эту не на шутку разыгравшуюся идиллию. Правда, где-то в хуторе, в центральной его части с голосом природы уже спорил хрипловато-визгливый Пашкин тенорок, сопровождавшийся гитарным аккомпанементом и девичьим разнузданным смехом. «Где моя Мальвина?», - доносилось откуда-то из темноты, а дальше «Буратино, тина, резина…», в общем, весь незамысловатый словарно-рифмовочный запас деревенского дарования.

Вальяжно раскинувшись в люльке, Костя смотрел на звёздное покрывало и не переставал удивляться. «Звёзды, сгорая, падают вниз…. Но почему вниз, а не вверх, если у нашей Вселенной ни дна, ни покрышки?» Костины мысли подпрыгивали настолько, насколько на кочках подпрыгивал он сам, а значит, его мысли были точно в голове. Ведь если бы они гнездились у него не в голове, а были над головой, то это обеспечивало бы их ровное течение, но так как любая колдобина способна взболтнуть их и поменять местами, значит мысли суть производное нашего мозга – они в голове.

Михалыч подналёг на руль, остервенело горланя лихую казачью песню, о том, как он, де, лихо рубал турков шашкой: и плашмя, и резал, и колол, и душил, в общем, держался молодцом. Пётр болтался сзади, то съезжая назад, то налегая на спину Михалыча, и чувствовал себя не в своей тарелке. На окраине хутора Михалыч резко тормознул и встал, как вкопанный.

- Куда?

- Вы думаете, я знаю куда? Я даже днём плохо ориентируюсь в ваших джунглях, - виновато сказал Авдеев и слез с седла.

- Тогда едем к Альке.

- К Альке? – недоумённо вопросил Костя. – Что мы у неё забыли?

- Огниво, - сказал Михалыч и стал нервно лягать ногой дрыкалку мотоцикла.