Geum.ru

Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

Вид материалаДокументы

Содержание


Идея права на достойное человеческое существование как феномен русского религиозного сознания (на примере наследия В.С. Соловьёв
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   22
А. Г. Кислов

доктор философских наук, профессор, заместитель директора
института социологии и права Российского государственного
профессионально-педагогического университета

Е. М. Кропанева

кандидат философских наук, заведующий кафедрой
образовательного права института социологии и права Российского
государственного профессионально-педагогического университета

Идея права на достойное человеческое существование
как феномен русского религиозного сознания
(на примере наследия В.С. Соловьёва)

Русские религиозные философы сыграли важную роль в формировании идеи права на достойное человеческое существование. Так же как и в Европе, вопросы естественного права волновали отечественных правоведов и философов. Взаимодействие нравственных исканий отдельной личности и правовых потребностей общества было одной из важнейших тем политико-правовых доктрин многих русских мыслителей.

Особую роль в развитии естественно-правовых идей сыграло течение «социального» или «нового» либерализма в России конца XIX – начала XX вв. Русский социальный либерализм указанного периода оказался способен интегрировать, с одной стороны, заимствованные и критически переработанные западные идеи, прежде всего, западный опыт конституционализма и парламентаризма, а с другой, традиционную национальную идею Русского пути развития. Русский либерализм на этом этапе складывался как своеобразный интеллектуальный тип, примиряющий концепции естественного и позитивного права, а также индивидуализма и социальной ответственности.

Преобразования классического либерализма в социально ориентированный шли в нескольких направлениях, но преимущественным в трудах отечественных правоведов и теоретиков либерализма стало социально-этическое направление. Такие вопросы, как права и свободы личности в современном государстве, взаимоотношения автономной человеческой личности и правового государства, нравственные основы правосознания были разработаны отечественными мыслителями с позиции первоочередной важности духовного развития личности при поддержке этого развития государством.

Важнейшим лозунгом этого периода и квинтэссенцией правовой мысли был принцип «права каждой личности на достойное существование», который одним из первых сформулировал В. С. Соловьёв в своем фундаментальном труде «Оправдание добра. Нравственная философия», вышедшем в свет в 1897 г.1 Соотношение нравственной философии и права получило на страницах этой книги достаточно широкое освещение и анализ. В. С. Соловьёв, являясь последователем теории этического минимума2, одним из первых в русской этико-правовой мысли попытался позиционировать право как инструмент «всеобщей организации нравственности», как «принудительное требование реализации определенного минимального добра»3. Для В. С. Соловьёва нравственное требование определяет значение права, т. е. назначение права видится им в утверждении минимального добра с помощью силы принудительной, право выступает как внешний атрибут внутренней интенции нравственности.

Трудно согласиться с С. С. Алексеевым4, считающим, что В. С. Соловьёв утверждал некое мессианское назначение права и, по сути, отождествлял «право на достойное существование» с понятием минимального добра. В. С. Соловьёв достаточно чётко проводит кантовскую мысль о соотношении субъективных прав личности, реальных общественных интересов и общего блага. Согласно В. С. Соловьёву, «требование личной свободы, чтобы оно могло осуществиться, уже предполагает стеснение этой свободы в той мере, в какой она в данном состоянии человечества несовместима с существованием общества или общим благом»5. Право не утверждает в жизни общества земной абсолют (это задача внутренняя и, соответственно, нравственная). Право утверждает баланс личной свободы и личного блага. Задачи права не в определении стандартов поведения и не в практическом осуществлении «всеобщей организации нравственности». С. С. Алексеев6 пытается вывести государственное принуждение и чуть ли не тоталитарную политику из императива, которого у В. С. Соловьёва вовсе нет. Требование принудительной справедливости, привнесённое из общественного интереса, связано с осуществлением практического добра, с вектором применения справедливости в качестве действительного факта, а не только идеи. «Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в царство Божие, а только в том, чтобы он… не превратился в ад»7. Право выступает как «принудительное требование реализации определённого минимума добра или порядка, не допускающего известных проявлений зла»1. В. С. Соловьёв определяет роль государства как ориентир для гражданина, который позволит человеку выбрать свой жизненный путь и нести ответственность за «бремя свободы». Достойное существование не является у В. С. Соловьёва непосредственным синонимом минимального добра. Оно логически следует из общего блага, заключающего в себе удовлетворение личных потребностей в его должных пределах.

Период работы В. С. Соловьёва над «Оправданием добра» хронологически совпал с социально ориентированным обновлением классического западного и русского либерализма. В конце XIX – начале XX вв. «новый» либерализм, оценив неблагоприятную ситуацию, связанную с резкой социально-экономической поляризацией буржуазного общества, выдвинул идею социального реформирования общества, которое призвано было смягчить противостояние богатых и бедных. Начинался процесс формирования идеи прав человека второго поколения, который совершается в борьбе за улучшение экономического уровня, повышения культурного статуса широких слоёв населения, для реализации чего требуется организационная, планирующая и иная деятельность государства по обеспечению указанных прав.

В. С. Соловьёв идею прав человека на достойное существование связывает с реальным осуществлением социальных реформ: речь идет об экономических и социальных правах человека и гражданина. В то же время в русле кантовской нравственной философии В. С. Соловьёв утверждает, что человек не должен восприниматься только как орудие для достижения общего блага, но «как предмет общей деятельности», и что, в свою очередь, «общество имеет обязанность признавать и обеспечивать право каждого на самостоятельное пользование – для себя и для своих – достойным человеческим существованием»2. Важным дополнением к обеспечению средств к существованию является, по мысли В. С. Соловьёва, достаточный физический отдых и досуг для духовного совершенствования человека. «Свободное (от добывания средств существования) время» стало особо цениться на Западе относительно недавно. В. С. Соловьёв нисколько не отвлекается от естественно-правовой концепции общего блага, сформированного в Западной Европе в Новое время. По сути, нравственно-правовой порядок, предлагаемый русским мыслителем, совпадает с содержанием понятия правового государства, в котором права человека по отношению к государству рассматриваются определяющим и системообразующим фактором.

Если в наши дни мы считаем аксиомой, что цель правового государства – обеспечение границ свободы индивида, недопустимость нарушения поля свободы, очерченного правом, а также запрет применения насильственных мер, не основанных на праве, то можно формулу В. С. Соловьёва «право как определённый минимум нравственности» представить следующим образом: право есть принудительное требование определённого минимального добра для предоставления максимально возможной свободы каждому человеку государством. В этом случае принудительное требование совпадает с нормативным условием законодательства. Именно возможность совершать зло, свобода выбора автономной человеческой личности является условием практического существования нравственности. Согласно В. С. Соловьёву, предоставление человеку свободы быть безнравственным есть условие для свободного выбора человеком нравственного поведения в соответствии с общим благом.

Поскольку в государстве право находит условия для своего действительного осуществления, то формально «государство есть воплощённое право»1. В отличие от сторонников государственной школы в исторической и правовой науках, в частности Б. Н. Чичерина, В. С. Соловьёв не отделяет государство от нравственности. Не индивидуальная свобода является безусловным принципом права, хотя она и лежит в основе последнего. Право имеет дело только с условной свободой, ограниченной, по В. С. Соловьёву, справедливостью, которая есть «жалость, равномерно применяемая»2 государством.

Роль государства в таком случае состоит в принудительном контроле и удерживании сил зла. Основным мотивом как для нормотворчества, так и для исполнения законов является жалость. Именно она становится ориентиром применения подлинного права со стороны государства по отношению к человеку. Понятие жалости выступает здесь в контексте восточно-христианской культуры как «элеос» – «умиление» – «любовь… и милость»3. Сохраняя автономию свободы человеческой личности, поддерживаемую церковью, государство должно обеспечивать внешние условия для достойного существования и совершенствования людей.

Свобода личности является неотъемлемым естественным правом человека, и она должна быть обеспечена извне государством. Только государство, по В. С. Соловьёву, обеспечивает право на свободу при условии достигнутого нравственного сознания человека. Это означает, что настоящую свободу человек должен ещё заслужить внутренним ростом, приближаясь к нравственному Абсолюту. Государство в таком случае выполняет вспомогательную роль, обеспечивая, прежде всего, условия для достойного человеческого существования, принудительно обеспечивая каждому человеку минимальный уровень материального благосостояния. Сама же реализация свободы человека в выборе нравственной жизни связана с внутренним устроением человека при условии признания абсолютной цели – Царства Божия.

В. С. Соловьёв прекрасно понимал, что экономические потребности человека возрастают с течением времени, а внешнее воздействие человека на природу постоянно растёт. Осознавая это, философ обращал внимание, что только с помощью нравственности можно обратить человечество к достижению общей цели высшего порядка. Эту цель В. С. Соловьёв связывает с квинтэссенцией своей философии – идеей всеединства: «Цель полного воссоединения человеческого существа с природною сущностью есть принцип организации и всемирного восстановления»1. Введение нравственного начала в экономику должно, по мысли В. С. Соловьёва, обеспечить господство нравственности в церковной, государственной и экономической областях человеческих отношений.

Право во всей данной схеме, являясь внешним регулятором человеческих отношений, применяется государством как для сдерживания безмерности человека «по своей глупой воле пожить», так и в качестве инструмента, позволяющего при направленном применении предоставить необходимую степень автономной свободы личности для обретения подлинной свободы в воссоединении с абсолютным Добром. Последнее возможно при социально-экономической организации (обеспечение государством права на достойное человеческое существование) и осуществлении нравственного личного подвига каждого человека в движении от «права на свободу» к собственно свободе нравственной жизни.

Право – это рамки показателя добра и зла; принудительный минимум добра; своеобразная система координат принудительного характера, позволяющая человеку осознанно распоряжаться своей свободой. Достойное существование – это всего лишь внешний минимальный уровень, необходимый для человеческого самосовершенствования.

Развивая идею В. С. Соловьёва о праве человека на достойное существование, русские философы, социологи и правоведы (Б. А. Кистяковский, П. И. Новгородцев, И. А. Покровский, С. И. Гессен и др.) модифицировали её в новом контексте концепции социального государства. По сути, ими была создана новая концепция правового государства, в котором личность и государство являются самоценными частями целого. При этом личности придавалось большее значение в силу нескольких причин: во-первых, засилья «позитивизма» и объективного права и стремления возродить индивидуализм и естественное право. Во-вторых, преобразование либерализма в неолиберализм в конце XIX в. позволило привнести в него социальные идеи, так или иначе связанные с соблюдением и защитой права отдельной личности. В-третьих, такая позиция была обусловлена большим влиянием неокантианства на методологию социальных наук. Однако русские философы право на достойное человеческое существование рассматривали как идеалисты, признающие существование объективных идей в качестве первооснов социального бытия. Право на достойное человеческое существование для них, прежде всего, идея, коренящаяся в человеческом духе, источником которого является Бог. А историческое воплощение права на достойное человеческое существование возможно только потому, что существует эта идея.

Получается, что право на достойное человеческое существование – разновидность проявлений архетипа «земного рая». Однако русские философы (П. И. Новгородцев, С. Гессен и др.) прекрасно понимали, что, несмотря на возможное включение идеи права на достойное человеческое существование в законодательство, она в принципе не способна привести к обществу всеобщего благополучия и установить гармонию между людьми. Несовершенство людей всегда будет воспроизводить несовершенство отношений, и право на достойное человеческое существование в этом смысле никогда не сможет подняться выше уровня реальной, действительной жизни. Однако жизнеспособность и ценность идеи права на достойное человеческое существование может быть объяснена только нравственной потребностью в ней.

Итак, идея права на достойное человеческое существование имеет длительную предысторию в контексте этико-религиозной проблемы человеческого достоинства, где достойное человеческое существование обобщённо можно рассматривать как сообразное достоинству человека качественное состояние жизненного пространства. Каждому человеку предоставляется как право выбора, так и ответственность за него («бремя свободы») перед самим собой, обществом, Богом. Государство даёт эту возможность своему гражданину посредством минимальных благ, как для биологического выживания, так и духовного самосовершенствования.

Идея права на достойное человеческое существование выкристаллизовывалась в ходе эволюции идеологии прав человека как универсальное право второго поколения, которое ориентировано на социальную защиту граждан. В совокупности оно составляет не только социально-экономическую доктрину «свободы от нужды», но и дополняется правом уважения личного достоинства человека, правом на справедливый суд, на образование, правом жить в чистой окружающей среде, правом на защиту прав потребителей и т. д. Это право призвано гарантировать жизнь не только свободную, но и относительно обеспеченную.

Теоретический вклад в развитие идеи права на достойное человеческое существование В. С. Соловьёва можно рассматривать как феномен опережающего мышления. Была создана теоретическая модель для будущего открытого гражданского общества и правового государства, позволяющих личности реализовать свои возможности, что отчасти реализовалось в позитивном праве современной России. Государство в таком случае выполняет вспомогательную роль, обеспечивая, прежде всего, условия для достойного человеческого существования, гарантируя каждому человеку минимальный уровень материального благосостояния. Однако вектор развития идеи права на достойное человеческое существование, очерченный русским мыслителем, имеет, прежде всего, императивно-религиозный характер, неразрывно связанный с продолжением христианской традиции в праве.

Е. В. Липатникова

кандидат философских наук, доцент,
доцент кафедры философии Уральского
юридического института МВД России

И. О. Агапов

курсант Уральского юридического института МВД России

Проблема националистической интерпретации
философии Фридриха Ницше

В западной и отечественной литературе широко представлена националистическая интерпретация философии Ф. Ницше. Его провозглашали вдохновителем национал-социалистической идеологии, основанной на аморальности, политическом экстремизме, цинизме и нигилизме. Соответственно, идеи Ницше подвергались безусловному осуждению и критическому разгрому1.

Думается, что националистическая интерпретация идей Ф. Ницше имеет несколько причин. Назовем, на наш взгляд, основные из них. 1. Прямая фальсификация, «подделка» идей Ф. Ницше, связанная с определенными организационными моментами. 2. Искаженная, внеконтекстуальная трактовка идей Ницше, касающихся национализма, славянофобии и особенно антисемитизма. 3. Извращенная интерпретация основной идеи «сверхчеловека», утверждающей не антигуманизм, но сверхгуманизм духовного содержания философии Ф. Ницше.

Раскроем данные причины более подробно. Драматична не только жизнь Ницше, но и судьба его наследия. Затравленный непониманием и одиночеством при жизни, он был извращен и оболган после смерти. Скандалы вокруг его рукописей и их фальсификация последовали почти сразу. Трижды в 1892–1899 гг. начинало выходить полное собрание сочинений Ницше и дважды обрывалось. Второе издание под редакцией Ф. Кёгеля, включившее значительную часть архивного наследия Ницше, прекратилось на 12 томе. Кёгель резко возразил против крайне тенденциозного подбора заметок и черновых набросков 1880-х гг., составивших затем, после его ухода, печально знаменитую фальшивку «Воля к власти».

Вслед за Кёгелем в 1900 г. от участия в фальсификациях, доходивших до прямого подлога писем Ницше, отказался Рудольф Птейнер, опубликовавший ряд статей о том, что наследие гениального мыслителя очутилось в крайне нечистоплотных руках его сестры, взявшей на себя редактирование нового полного издания, начатого в 1899 г. и составившего 19 томов.

В 1908 г. разразился грандиозный скандал в связи с тем, что К. Бернулли выпустил документальную книгу «Франц Овербек и Фридрих Ницше», куда включил ряд писем Ницше, доказывавших, что «любимая сестра» оказывалась на деле «непримиримым противником» его философии и совершенно чуждой его «образу мыслей». Скандал закончился судебным разбирательством, но поскольку юридические права сестры на архив были безупречны, то она осталась его владелицей вплоть до смерти в 1935 г., а второй том книги Бернулли обезобразили многочисленные вымарки цензуры, распорядившейся по решению суда закрасить черным наиболее разоблачительные высказывания Ницше о сестре. Тем самым махинациям был дан зеленый свет. Не случайно уже гораздо позднее, в 1935 г., Освальд Шпенглер публично и демонстративно порвал свои тесные до этого связи с архивом Ницше и его распорядительницей в знак протеста против ее участия в нацистских фальсификациях творчества Ницше.

Нельзя без возмущения смотреть на то, как зловещие всходы «ницшеанства», а фактически осквернение его памяти, чертополохом разрастались в Германии и Европе. Словно предчувствовавший эту Вальпургиеву ночь, этот шабаш, Ницше писал о зловонном рое ядовитых мух, которые «льстят тебе, как Богу или дьяволу; они визжат перед тобою, как перед Богом или дьяволом. Ну что ж! Они – льстецы и визгуны, и ничего более».

Тремя аксиоматическими постулатами нацистской идеологии явились национализм, славянофобия и, главное, антисемитизм. Как обстоит дело с этими понятиями в философии Ницше, взятой в общем контексте? О национализме Ницше писал, что «у современных немцев появляется то антифранцузская глупость, то антиеврейская, то антипольская, то романтикохристианская, то вагнерианская, то тевтонская, то прусская». Крылатый лозунг национализма – «Германия превыше всего» – Ницше считал концом немецкой философии.

О славянах Ницше отзывался всегда позитивно, подчеркивая даже, что «немцы вошли в ряд одаренных наций только благодаря сильной примеси славянской крови». И в другом месте: «Знамение грядущего столетия – вступление русских в культуру. Грандиозная цель. Близость варварству. Роль искусства, великодушие молодости и фантастические безумства»1.

Можно подумать, будто Ницше предвидел и мощный взлет русского искусства в начале XX в., и кошмары послеоктябрьской трагедии.

Считая евреев «самой сильной, самой цепкой, самой чистой расой из всего теперешнего населения Европы», Ницше глубоко раскрывал корни антисемитизма, всегда им осуждавшегося: «Вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как козлов отпущения, за всевозможные внешние и внутренние бедствия»2.

Если Ницше осуждал литературные казни евреев, что бы сказал он, когда эти казни обернулись крематориями Аушвица и рвами Бабьего Яра?

Но довольно примеров. Важен итог. Ницше не имеет ни малейшего отношения к тому, что провозгласили нацисты, бесстыдно и нагло ссылаясь на этот великий ум с его трагическим мироощущением. А ведь он словно дает зарисовку с нацистского митинга: «Не люблю и этих новейших спекулянтов идеализма, антисемитов, которые нынче закатывают глаза на христианско-арийско-обывательский лад и пытаются путем нестерпимо наглого злоупотребления дешевейшим агитационным средством, моральной позой, возбудить все элементы рогатого скота в народе».

Антигуманизм или сверхгуманизм присутствует в философии Ф. Ницше? Сверхгуманизм Ф. Ницше заключен в двух его идеях – «сверхчеловека» и «переоценки ценностей». «Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком»3. Он должен быть создан путем усовершенствования, строгого отбора и сознательного воспитания новой породы людей. Ницше – не биолог и не политик. Поэтому его сверхчеловек – это скорее художественный образ, поэтическая метафора, отразившая тенденции развития эпохи. Сверхчеловек должен соединить в себе доселе несоединимые качества: сильную волю, страсть, гордость, жизнерадостность, чувственность, себялюбие, инстинкт войны и завоевания и, в то же время, творчество, созидание нового, умение раздавать и дарить, жертвовать собой. Это как бы соединение в одном лице мудрого философа и завоевателя-аристократа, Сократа и Александра Великого.

Идеал сверхчеловека противопоставляется современному человеку, массовому индивиду, которого Ницше характеризовал крайне отрицательно. «Самый ничтожный человек – последний, т. е. современный человек, потому что он не может презирать самого себя. Он самодоволен и жалок, заботится о своем здоровье, не переутомляется, уважает равенство, когда нет ни бедных, ни богатых, ибо то и другое слишком хлопотно. Все считают себя умными, считают, что знают все. У них есть свое удовольствие для дня и свое удовольствие для ночи, но здоровье – выше всего. “Счастье найдено нами”, – говорят последние люди. Они не могут понять слова о сверхчеловеке, обращенные к ним»1.

Ницше своей идеей сверхчеловека стремится придать новый импульс развитию человека и общества. Он говорит: да, существующий человек слаб и ничтожен, и хуже всего то, что он при этом и самодоволен, старается не знать о своей ничтожности. Hо наиболее честные и свободные возненавидят свою слабость и объявят ей жестокую войну. Это и будет движением к сверхчеловеку – человеку будущего.

О новой морали, о человеке и сверхчеловеке Ницше пишет в своем произведении «Так говорил Заратустра». «Заратустра» происходит от «Зороастр», имени пророка и реформатора древнеиранской религии, получившей название зороастризма. Время жизни Зороастра относят к X–VII векам до н. э. Это необычное для европейской философии произведение. Философия, говорившая на языке абстракций, создававшая теоретические конструкции из логических категорий, начинает говорить на языке художественных образов.

Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя, – говорит Ницше. Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть «человек» для «сверхчеловека»: посмешищем или мучительным позором. Сверхчеловек – соль земли. Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью. Опасно прохождение, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель, он – переход и гибель.

Сверхчеловек должен стать целью, движение к которой направляется презрением человека к самому себе.

Но путь к сверхчеловеку предполагает разрушение всех прежних ценностей – представлений о добре и зле. Заратустра говорит о том, что он пришел разрушить старые скрижали ценностей.

«Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных. “Что хорошо?” – спрашиваете вы. Хорошо быть храбрым. Предоставьте маленьким девочкам говорить: “быть добрым – вот что мило, и в то же время трогательно”. Вас называют бессердечными – но ваше сердце неподдельно, и я люблю стыдливость вашей сердечности. Вы стыдитесь прилива ваших чувств, а другие стыдятся их отлива»1. Это – мораль сверхчеловека.

Необходимо развенчать все прежние ценности, поскольку они противоречат самой жизни. Христианство Ницше считает моралью рабов, восставших против всего благородного и аристократического. Христианство стремится смирить человеческое сердце, стремится разрушить сильных, разбить их дух, использовать минуты усталости и слабости, превратить их гордую уверенность в беспокойство и тревогу. Ницше провозглашает смерть Бога. «Кто его убил? – спрашивает он. – Я вам скажу. Это мы его убили: я и вы. Мы – его убийцы!» Убийство Бога – в последовательном отказе от ценностей, которые всегда были в основании западной цивилизации.

«Иисус из Назарета любил злых, а не добрых: даже его доводил до проклятий их морально негодующий вид. Всюду, где вершился суд, он выступал против судящих: он хотел быть истребителем морали».

Разрушительная работа духа начинается развенчанием образа Бога. Бог оказался призраком, созданным человеческим страданием; Ницше говорит, что страданием и бессилием созданы все потусторонние миры. Бог не явился из потустороннего мира, он был создан человеком, притом лишь бедной частью человека, его Я. «Больными и умирающими были те, кто презирали тело и землю и изобрели небо и искупительные капли крови. Много больного народу встречалось среди тех, кто предается грезам и одержим Богом», – говорит Заратустра.

«Знающий говорит: я – тело, только тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в теле». Тело – это большой разум, «Орудием твоего тела является твой маленький разум. За твоими мыслями и чувствами стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец. В твоем теле он живет; он и есть твое тело. Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости»2.

В такой образной, афористичной форме Ницше говорит о взаимоотношении духа и тела, о важнейшей философской проблеме. Дух, столько веков унижавший тело, сам унижен и оскорблен. Он утрачивает свое величие и предстает как «маленький разум», «маленькое орудие», «игрушка» тела. Тело же, наоборот, – «могущественный повелитель», «неведомый мудрец», «большой разум».

У духа нет собственных желаний, он может хотеть только того, чего хочет тело. Его свобода от тела была иллюзией и самообманом. Дух – не всадник, а тело – не лошадь. Вообще надо забыть об этой двойственности. Нет никакого независимого от тела духа. Есть только тело – хотящее, стремящееся, чувствующее боль или радость, видящее, слышащее, думающее. Оно думает для того, чтобы удовлетворять свои желания. Но как же тогда быть с философией, моралью, религией? Неужели эти творения духа были созданы для удовлетворения низких желаний тела? Нет творений духа. Творит тело. Слабое и больное тело создает соответствующую мораль и религию. Они необходимы для защиты от сильных. Сильное и мужественное тело не думает о морали и религии. Оно сражается и побеждает. Оно жаждет господства и власти.

Надо отбросить столетиями насаждавшиеся чувства жалости и «любви к ближнему». Они были любовью к слабости, низкому и недостойному в человеке. Любит человека тот, кто ненавидит его слабость и сражается с этой слабостью в себе и других. В этом есть и высшая любовь к жизни. Все, кто говорит о любви и жалости к ближнему, они в сущности презирают и ненавидят жизнь, стремятся к смерти, к потустороннему. Любовь к слабости есть презрение к жизни.

Главная цель Ницше – переоценка всех ценностей. С кем сражается Ницше? Он выбрал себе достойных противников. Это Будда, Платон, Иисус и их последователи. Общим для них, по мнению Ницше, является отвращение, презрение к жизни, ко всему земному. Для Будды мир есть поток вечного становления, изменения, движения. В нем нет покоя. Отсутствие покоя есть беспокойство, тождественное страданию. Избавиться от страдания можно одним способом – остановить поток, успокоить движение. Буддийские мудрецы знают, как это сделать: не оценивать, не хотеть, не созидать. Успокоив свое сознание, человек достигает желанного состояния нирваны. В основе такого отношения к миру лежит безусловная оценка неизменности, покоя, устойчивости как блага, высшего, желательного состояния, а изменения и движения – как зла, состояния низшего и нежелательного.

Та же отрицательная оценка становления, движения, изменения, свойственного всему материальному, содержится в философии Платона. Но для Платона материальный мир – это еще не весь мир. Материальный мир – бытие неподлинное, «неистинное». За ним скрывается истинное, вечное и неизменное бытие – мир идеальный. Мудрый знает о его существовании и знает, как его достичь: надо очиститься от грязи материального, держать в чистоте свою бессмертную душу. Эти идеи позднее воспримет христианство.

Ницше считает, что обе эти точки зрения необходимо преодолеть. Они не отражают свойства самого бытия. Такое отношение к миру порождает слабая, усталая воля. Будда, Платон, Иисус и их последователи – враги нового духа. Это достойные враги. К ним подобает относиться с ненавистью и уважением. Ненависть к ним вызвана тем, что они пытались заковать жизнь в оковы, убивали жизнь, убивали самое ценное в ней. А что в жизни самое ценное? Сильная воля, стремящаяся к господству, самопреодолению, изменению, творчеству. Это неразрывно связано с разрушением, злостью и кровью. Будда и Иисус своей проповедью ненасилия, сострадания, любви к ближнему устанавливают господство слабых над сильными, больных над здоровыми, что противоречит самой жизни, где должны торжествовать сила и здоровье.

Новая мораль не знает, что такое сострадание и «любовь к ближнему». Человек должен стать сильным или умереть. Здоровое тело и сильная воля – источник радости. Они порождают свободный дух, для которого не существует внешних запретов, внешней морали. Для него нет Бога, он сам становится для себя Богом. Новый человек – это не животное, отбросившее мораль и живущее инстинктами. Но и не монах, убивающий жизнь и живущий потусторонним. Новый человек – сочетание силы и благородства. В нем тело и дух не находятся в борьбе и противоречии. Это сочетание высокого духа и здорового, сильного тела. Для сильного тела главная радость – радость борьбы и побед. То же для сильного духа. Он презирает слабость, трусость и порожденную ими ложь. Сильный дух – искренний и правдивый. Он ищет только достойных противников, которых можно уважать. Победа для него не самоцель. Важнее сам процесс, сама жизнь как игра и проявление внутренних сил. Именно избыток силы, здоровья, творческой мощи и радости – главный источник жизненных проявлений для нового, совершенного человека.

Что же такое новые ценности, которые утверждает Ницше? Во-первых, он говорит о том, что не может быть всеобщего блага, блага для всех. Ценится то, что редко встречается. Люди изначально не равны, поэтому благо у каждого свое. Бог умер.

Во-вторых, если ставить достойную цель и пытаться создавать новые ценности, то это – новый человек. Человек, преодолевающий собственную слабость, все самое недостойное, низкое, болезненное в себе и других. Новый человек – это здоровое, сильное, прекрасное тело и свободный дух. Он творец и созидатель нового, разрушитель старого. Жизнь есть игра, творчество, созидание, но, одновременно, разрушение, зло и страдание. В ней есть все: благо и зло. Тем она и прекрасна.

У Ницше Заратустра – танцующий мудрец. Он часто выплескивает свою радость и жизненную силу в танце. Сочетание силы и легкости должно быть в новом человеке.

Ницше соглашается с тем, что мир есть процесс становления, вечный поток изменений. Нет ничего бессмертного, вечного, неизменного. Нет Бога. Но это не значит, что жизнь обесценилась, превратилась в низость, зло и страдание. Страдает слабая и больная воля, слабое и больное тело. Для здорового и сильного тела не нужен внешний источник радости. Оно само для себя радость и высшее проявление жизни.

Ницше действительно переоценивает ценности. Он, естественно, отбрасывает то, что считает благом толпа: мелкие жизненные удовольствия, добытые хитростью, расчетом и обманом. Он отбрасывает также ценности, созданные мудрыми. Они либо создавали ложное представление о потустороннем, о Боге и бессмертной душе, унижая и обесценивая жизнь, либо просто считали жизнь злом и страданием.

Термины «животное», «человек», «сверхчеловек» заставляют некоторых интерпретаторов говорить об «антигуманизме» Ницше и о забвении им божественного начала личности. Правильнее было бы назвать позицию Ницше сверхгуманизмом, поскольку он не просто отвергает отдельную эмпирическую личность за её несовершенство и творческую «немощь», а требует «преодоления», обращаясь к её потенциальной творческой силе.

На наш взгляд, квинтэссенцией сверхгуманизма Ф. Ницше является его идея необходимости поступательного развития человека через следующие этапы: «верблюд» – «лев» – «ребенок». «Верблюд» – это стадия безусловного принятия стереотипов общепринятой морали. Это человек толпы. «Лев» – стадия отрицания, нигилизма, которая является необходимым элементом становления любой индивидуальности, отличной от общей массы. «Ребенок», пройдя отрицание отрицания, в своем снятии креативно и свободно, как бы «играючи» создает свои ценности и нормы. Это и есть «сверхчеловек».

В свете вышеизложенного становится понятным гуманистический (как это не звучит парадоксально) смысл знаменитого высказывания Ф. Ницше: «Падающего да подтолкни!». Необходимо дойти до крайнего антитезиса – до полного отрицания МИРА и СЕБЯ в этом мире (стадия «льва»), чтобы с окровавленными лицом и руками, с исстрадавшейся от мук тоски и уныния, неверия и нелюбви душой добраться до вершины горы, где еще в туманном облаке, но все же проглядываются какие-то очертания ИСТИНЫ, истины и творчества. Да, только теряющий веру (во всё), но обретающий ее в муках собственных (именно собственных, но никак не в массе) – истинно творческая и созидающая личность (стадия «ребенка»).

Тезис – антитезис – синтез – такова логика движения к «сверхчеловеку», который никогда не останавливается в своем развитии. Эта логика не предполагает жалости к слабости. Гуманнее, по Ницше, падающего подтолкнуть, чем протянуть ему руку помощи. За эту помощь слабый только возненавидит себя (из-за собственной немощи) и того, кто протянул эту пресловутую руку, как свидетеля ничтожности. Каждый должен САМ, без чьей-либо помощи проходить вышеназванные стадии: мучительно и в борьбе, тем самым укрепляя свой дух. Такова диалектика сверхгуманизма Ницше, порой кажущаяся парадоксальной.

Этот гуманизм не имеет ничего общего с национализмом и ксенофобией. Речь идет не о возвышении представителей определенной нации, а о развитии и возвеличивании ЛИЧНОСТИ ВООБЩЕ.

Подведем итог. Ницше не имеет прямого отношения к тому, что провозгласили нацисты, ссылаясь на этот великий ум. Ницше говорил в своих последних работах о том, какие катаклизмы ждут людей в наступающем веке. Он предвидел возникновение тоталитарных систем. Скорее всего, он бы не смог жить, окруженный столькими запретами. Он любил свободу. Разумеется, существует ответственность мыслителей за свои идеи. Но допустимо ли смешивать ее с ответственностью за дела? Любая новая система, в том числе и национал-социалистическая, предполагает значительное перекраивание прошлого, при котором любые учения, вплоть до античной философии, могут превратиться в оружие для избиения политического противника. Однако за толкование ответственность несет прежде всего интерпретатор. Тем более, что в случае Ницше с его афористической манерой изложения не требовалось излишнего умственного напряжения, чтобы свести всю труднейшую для понимания глубину его философии к броским лозунгам вроде «морали господ и морали рабов», «грядущего сверхчеловека», «белокурой бестии», которой так жаждали стать нацисты.