Geum.ru

Альной философии: пространственные структуры, порядок общества, динамика глобальных систем под редакцией профессора В. Б. Устьянцева Саратов 2010

Вид материалаДокументы

Содержание


6.1. Социокультурный контур глобальных процессов
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   25

6.1. Социокультурный контур глобальных процессов


Процесс глобализации не ограничивается формированием мировой экономики, общепланетарной информационной системы, а затрагивает такие сложные для трансформации сферы, как духовная, нравственная, культурная и т.д. Человечество как единство многообразия культур, традиций, ментальностей, в современной модели глобализации оказывается перед ситуацией сужения поля многообразия и выбора. Возрастает опасность унификации культур. Как отметил У. Бек: «Глобализация экономической активности сопровождается волнами трансформации в сфере культуры, процессом, который называют «культурной глобализацией». При этом речь идет прежде всего и главным образом о фабрикации символов культуры ... Некоторые из общественных наук и часть общественности усвоили на это явление точку зрения, которую можно назвать конвергенцией глобальной культуры. Ключевое слово – макдоналдизация»160. Опасность подобной макдоналдизации не нуждается в комментариях. В целом опасна не только макдоналдизация, но и вестернизация, как тенденция современной культуры.

Важной теоретической посылкой для нашего исследования будет выступать тезис В.Б. Устьянцева о том, что нормативное (институциональное) пространство, закрепленное в социальных категориях, нормах, правах и законах, регулирует институциональные отношения человека к «Другому». Институциональное пространство, сформировавшееся в межличностных пространственных связях, испытывает влияние традиций, формальных и неформальных стандартов поведения, сложившихся в условиях культуры161. Каждая культурная традиция имеет свои ценности. Потому современная цивилизация в первую очередь нуждается не столько в информации и технологии, сколько в изменении приоритетов, актуализации духовно-нравственной проблематики. В условиях набирающей обороты всеобщей информатизации общества важно соблюсти меру, найти соответствующее место новой информационной технологии в культуре, не передоверяя будущее человеческой цивилизации всемирной паутине.

Принципиальная значимость более критического отношения к таким процессам, как широкое использование новых информационных технологий, в том, что одна из главных причин современной кризисной ситуации – недооценка гуманитарной культуры в техногенной цивилизации, преобладание аналитического, игнорирование нравственного начала. Между тем продолжение такого поведения может привести к еще большему обострению общей напряженности в мире, поскольку гуманитарно-экзистенциальная сфера бытия будет «защищаться» не только в странах Востока, но и Запада. Ведь на культуре, традициях, ценностях держится мир и попытка трансформировать их по заранее заданному плану сверху, неизбежно вызовет сопротивление. Это наиболее явно проявится на Востоке и в России, где нравственно-духовные ценности являются приоритетными.

Разумеется, не следует упрощать ситуацию и противопоставлять рационалистический Запад духовности Востока, ибо на Западе свое понимание духовного, а на Востоке – рациональности. Речь идет о тенденциях, приоритетах. В современном мире ни одна страна не может игнорировать важность экономических и технологических ценностей. Проблема-в опасности превращения экономики и технологии в самодостаточные ценности, необходимости подчинения их определенным нравственным императивам. Без этого глобально-системный кризис, ярким выражением которого является нынешнее критическое экологическое состояние планеты, может перейти в новую катастрофическую стадию своего развития. Человечество достигло предела в реализации определенной программы, заложенной в проекте модернизма. Идет поиск нового пути, новых ценностей.

Проблема всечеловеческого возникает в лоне древних цивилизаций. Как отметил С.С. Аверинцев «именно в лоне древних цивилизаций, в ходе того уникального по своему размаху духовного брожения, которое отмечает первое тысячелетие до н.э. – рождение конфуцианства и даосизма в Китае, буддизма и джайнизма в Индии, зороастризма в Иране, так называемого этического монотеизма пророков в Палестине, философских школ в Греции, – впервые и с первозданной простотой и силой были провозглашены, во-первых, всечеловеческое единство, во-вторых, нравственное самостояние личности»162. Эти великие памятники культуры – итог развития всей предшествующей человеческой истории. В них в сжатой форме присутствует универсальность, внеконфессиональность человека, осознание целостности культуры, разрыв с мифологической архаичностью и начало перехода к осознанию ценности универсальных моральных и метафизических представлений. Философия греков, учение о морали Конфуция, метафизика Упанишад кладет начало эпохе, которая получила название «осевого времени» у К. Ясперса.

Именно в «осевое время» общество открывает мировые религии, начала науки, в этот период формируется представление о самостоятельной, самоценной личности. С этого времени происходит активизация естественных глобализационных процессов. Мировые религии апеллируют не только и не столько к представителям определенного рода или племени, сколько к личности. В новых философских и религиозных учениях тексты обращены к личности, способной сделать самостоятельный выбор. Характерны в этой связи такие евангельские изречения, как «нет пророка в своем отечестве», «Враги человеку домашние его», «кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня» и др. Тем самым «осевое время» (VIII–III вв. до н.э.) в ареале от Тихого океана до Атлантики представляет собой начало конца родоплеменного человека и становления самостоятельной личности, способной сделать ответственный выбор. Тем самым впервые личность берет ответственность за себя, не перекладывая ее на авторитет Бога. С этого времени уменьшается сфера неизбежного, увеличивается роль рационально-логического начала в культуре, меняется внутренняя установка личности. На первом этапе-этапе усвоения и освоения великих памятников мировой религиозной и философской культуры не было той дисгармонии между рациональным знанием и нравственностью, истиной и добродетелью, которая проявилась в эпоху индустриальной цивилизации. С усвоением смысла новых культурных достижений возрастает влияние философских, религиозно-нравственных идей, что находит отражение на духовном климате эпохи. Идея начинает свое шествие в мире в форме поиска истины. Верность истине становится одним из важнейших признаков новой формирующейся культуры. При этом истина трактуется не только в гносеологическом, но и экзистенциальном плане. Поэтому истина выступает ядром как великих философских и нравственных систем, так и религиозных учений.

Позже, начиная с Нового времени, начинается жесткое разведение истины и добродетели, знания и нравственности. Проблема сегодня в том, что западная цивилизация соединила общими экономическими, информационными, транспортными структурными связями всю планету, но не смогла дать миру столь же универсальные духовные ценности. Ситуация осложнилась тем, что великие западные ценности – христианство, наука, право были истолкованы в рамках утилитаризма и прагматической философии, что особенно ярко проявилось в США.

М. Хайдеггер, анализируя философскую сущность динамики ценностно-мировоззренческих оснований Нового времени, отметил: «Американизм есть нечто европейское. Это еще не понятая разновидность пока еще раскованного штангизма, вырастающего пока еще не из всей сосредоточенной полноты метафизического существа Нового времени. Американская интерпретация американизма через прагматизм остается пока еще вне метафизической области»163. Эта мысль Хайдеггера представляется концептуально значимой для понимания того культурного контекста, который сопровождает современный этап процесса глобализации и роли США в этом процессе. Во-первых, с одной стороны, американизм как социокультурное явление, по своей сути является продолжением, своеобразным вариантом европейской культурной традиции, ее порождением. Во-вторых, современный американизм – не только продолжение европейской культурной традиции, но и новое качество, суть которого еще мало исследована. Американизм – особая форма бытия европейской традиции, которая упрощает метафизику этой культуры, используя лишь прагматически работающие элементы этой традиции, он формирует на этой основе свою собственную активистскую малореформирующую систему ценностей. Не случайно, что наибольшее внимание американизм обратил на такие достижения европейской культуры, как наука, технология, правовые и организационные институты, адаптировав их к новым американским условиям.

В этой связи представляет значительный интерес характеристика Америки как социокультурного феномена испанского философа X. Ортега-и-Гассет: «Америка, как любая колония, способствует опрощению – или омоложению – древних рас, в особенности европейской. По иному, чем Россия, Нью-Йорк на свой лад воплощает ту особую историческую реальность, о которой говорят «молодой народ». Это не фигуральное выражение, как принято думать, а реальность, и не меньшая, чем молодой человек. Америка сильна своей молодостью, которая служит современному культу «техники»... Америка только начинает свою историю. Ее тревоги и распри еще впереди... Я всегда, стараясь не сгущать краски, утверждал, что это полудикий народ, закамуфлированный новейшими изобретениями... Америка еще не испытана жизнью; наивно думать, что она способна править»164. И вот наступило время, когда Америка, несмотря на свою молодость, по историческим масштабам, начинает править. Новейшие научные

изобретения в виде компьютерной технологии служат инструментами американизации мира. Последнему служат экономическая и военная мощь Америки. Удастся ли достичь глобальные цели, покажет время. Единственное, что становится очевидным на сегодняшний день – это стремление техногенно-прагматичной цивилизации всеми имеющимися средствами установить новый мировой порядок, отвечающий ее интересам.

Вместе с тем, тот факт, что американизм сформировался в период становления промышленного капитализма оказал существенное влияние на его метафизическую сущность. Неслучайно в этой связи, что основные идейно-философские концепции, которые выросли на американской почве или получили на ней наибольшее распространение, проникнуты духом прагматизма, операционализма, инструментализма и бихевиоризма. При этом, естественно, было бы значительным упрощением сведение всей современной американской философии к прагматизму, операционализму и родственным им идейным течениям. Речь идет о другом, а именно о том, что в отличие от европейской традиции американизм ценностно более прагматичен и инструментален.

Американцы – народ прагматичный, активный, деятельный, ориентированный на постановку и решение конкретных целей. Примечательно, что именно в Америке сформировалась прагматическая система философских взглядов. Американцы не увлекаются, как европейцы размышлениями о трансцендентном, непостижимом. С этим связано их скептическое отношение ко всему метафизическому и абстрактному. Этим можно объяснить тот факт, что именно США явилась родиной философии прагматизма, в ней появилась операционалистская методологическая версия неопозитивизма (П. Бриджмен) и в США получило распространение психологическое учение бихевиоризма.

Некоторые авторы, пытаясь показать неадекватность США принимаемым глобальным обязательствам, связывают это с географическим положением лидера индустриально-развитых стран. Так, по мнению О. Доброчеева, на США фатально надвигается кризис и об этом якобы свидетельствует географическое положение США. О. Доброчеев пишет: «есть и естественнонаучное «оправдание» фатально надвигающегося американского кризиса. Географически, а это значит в определенной степени и экономически, и культурно США – периферическая держава»165. Подобный «аргумент» имел бы смысл, если понятия центр и периферия в современном мире не были бы относительными и не зависели от точки отсчета. Центр мира подвижен. Проблема, видимо, не столько в том, что та или иная страна, в том числе и США, становится центром мира, а в том, как видит свою роль эта страна. От этого зависит стабильность мира, эффективность взаимодействия центра и периферии. К этому следует добавить и не требующего комментария эмоциональный тезис автора о периферичности американской экономики.

На этом же уровне находится и аргумент о демографическом факторе, согласно которому США принадлежит не более пятой части всех мировых ресурсов и не более 3% населения мира. Исторически опыт однозначно свидетельствует о том, что влияние ведущих стран мира на цивилизационные процессы жестко не связаны с указанными факторами. Систематический анализ, например, влияния Англии и ряда других европейских держав, в том числе и России, на судьбы мировой цивилизации в последние несколько столетий показывает, что это влияние непосредственно не связано с указанными факторами. Это тем более справедливо в наши дни, когда отмеченные обстоятельства меняют свою роль в истории. Мир становится открытым и начинает жить в условиях новой информационной технологии, меняется не только смысл экономики, но и роль пространства в геополитике.

О. Доброчеев в принципе прав в том, что человечество входит «не только и не столько в глобально-экономический кризис, сколько в социальный, культурный и духовный»166. Но подобный тезис не исключает, а предполагает учет современных реалий, то обстоятельство, что пути разрешения глобального кризиса, понимание его сути и структуры во многом определяют промышленно развитые страны. Поэтому важно реально представлять истоки и сущность происходящих процессов и не надеяться на то, что США и другие индустриально-развитые страны когда-нибудь захлестнет системный кризис и встанут перед теми же проблемами, перед которыми оказались другие страны. Подобная логика исходит из идеи предопределенности исторического процесса, между тем исторический процесс открыт, он не предопределен. История творится с участием людей. Потому необходимы усилия, чтобы остановить процесс углубления глобальных проблем, пока они не стали необратимыми.

Очень точно определил суть сложившейся ситуации отечественный философ и культуролог Г.С. Померанц. По его оценке «Западная коалиция культур пытается спасти мир, оказывая помощь слаборазвитым странам, посылая в зоны конфликтов войска ООН. Но основной источник конфликтов – сама западная цивилизация нового времени, цивилизация неограниченного роста. Неограниченный и несбалансированный рост, охватывая регион за регионом, делает всю планету потоком, мчащимся неизвестно куда, спиралью разворачивающейся в тьму, где ждут ее неведомые беды»167. Подобная стратегия приводит не только к спекулятивно перераспределительному капитализму и деформации идей демократии, но что принципиально важно и что полностью игнорируется индустриально-развитыми странами мира, живущим по правилам неопрагматической философии, возрастанию пространства бездуховности. В конечном итоге цивилизация столкнулась с кризисом Человека, его культуры, ее ядра духовно-нравственного начала. Так, по мнению Чингиза Айтматова «сегодня европейская культура переживает нелучшие дни. Нет подъема, нет той универсальной, интегрирующей роли, которая всегда оставалась за нею. Никто не говорит об этом в открытую. И, кажется, мир измельчал»168. Отметим, что об опасности «измельчания» мира предупреждали Ф. Ницше, Ортега-и-Гассет и другие. Обосновывая свою мысль Ч. Айтматов пишет: «сколько выдающихся философов было, скажем, после Второй мировой войны. От Сартра до Гессе. Я уже не говорю о литературе. Ныне грандов среди писателей просто нет, или я ничего о них не знаю. Зато люди повсеместно развлекаются. Развит бизнес, индустрия отдыха. Это ведь не культура»169.

Вот почему трудно согласиться с позицией некоторых авторов о том, что «с расширением положительного знания и исторического опыта неуклонно растет духовный потенциал мудрости человечества. Наблюдается определенная тенденция философизации мировой культуры»170. Из этого делается вывод о том, что «в восходящем ряду становления развития и смены мировых цивилизаций действуют закономерные тенденции общего прогрессивного развития: возрастает суммарный миростроительный потенциал каждой последующей цивилизации, поступательно расширяется социоприродная среда обитания, повышаются качество и мощь материального производства, увеличивается ресурс положительный знаний, растет объем и разнообразие потребительских товаров и услуг, повышается уровень благосостояния, информированности, образованности, интеллектуальности и культуры, расширяются масштабы и разнообразие форм международной кооперации, сотрудничества, солидарности, интернациональной и общечеловеческой общности, поступательно расширяются горизонты предсказуемого, управляемого и проектируемого»171. Подобные сциентистско-прогрессистские идеи игнорируют не только разрушение природной среды и возрастание бездуховности в мире, но и опасности технизации и глобализации «массовой» культуры.

Фундаментальные проблемы, число которых со временем не уменьшается, а возрастает, с которыми столкнулось человечество, свидетельствуют о кризисном состоянии современной цивилизации и спорности приведенных выше утверждений о неуклонном росте духовного потенциала человечества. В развитых странах духовные ценности вытеснялись материалистическим пониманием мира, овладевшим сознанием высших слове общества и в развивающихся странах. При этом глобализация неолиберальных ценностей включает в себя универсализацию «массовой культуры», вытеснение с помощью новейшей информационной технологии тех культурных традиций, которые расходятся с ценностными установками неолиберализма. Приведем в этой связи и высказывание всемирно известного американского писателя Уильяма Фолкнера: «Нет, повторяю, Америке художник не нужен. Америка не нашла для него места-для него, который занимается только проблемами человеческого духа, вместо того, чтобы употреблять свою известность на торговлю мылом, или сигаретами, или авторучками, или рекламировать автомобили, морские круизы и курортные отели»172.

Приведем в этой связи и наблюдения о специфике Америки всемирно известного киноактера Омара Шарифа, проживающего в последние годы в Париже: «Я провел там три года и возненавидел Калифорнию. Я родился среди пирамид и люблю старину, а в Америке все новое, современное. Там хорошо сниматься, но между съемками абсолютно нечего делать. Все увлечены деньгами и бизнесом. Все девушки похожи друг на друга, ведут одни и те же разговоры. Сегодня ухаживаешь за одной, завтра – за другой, а кажется, что за одной и той же»173.

Вместе с тем, не стоит упрощать феномен США. В определенном плане США –явление в истории уникальное. Это новый социокультурный феномен, который восходит к Европе, но лишь восходит, а не повторяет путь старой Европы «священных камней» (Достоевский). Как отметил, в частности, Б. Рассел «христианское учение в современной Америке похоже на примитивное христианство; платонизм чужд широко распространенным в США мыслям и чувствам, и большинство американских христиан гораздо более занято своими обязанностями здесь, на земле, и социальным изменением в повседневном мире, чем трансцендентальными надеждами, утешавшими людей, когда все земное внушало отчаяние»174.

Тем самым ценностно-мировоззренческий климат США значительно отличается от духовного климата Старого Света, несмотря на имеющуюся преемственность между этими мирами. На ряд других особенностей обращает внимание известный французский философ Ж. Бодрийар в работе «Америка». Как отмечает Ж. Бодрийар: «Противопоставление (а не сопоставление) Америки и Европы выявляет существующее между ними несоответствие и непреодолимый разрыв. И не просто разрыв, а целую пропасть современности – вот что нас разделяет»175. Это актуализирует смысл того, что собой представляет «современность» и в чем современность США отличается от современной Европы. Для того чтобы понять современную политику США, а потому и многие специфические черты процесса глобализации, следует считаться с тем, что для Америки вопрос об истоке не существует, она не культивирует ни свои корни, ни какую-то мифическую аутентичность, она не имеет прошлого, ни основополагающей истины у Америки нет проблем, связанных с идентификацией. Тем самым глобализация как американизация приводит к тому, что будущее могущество окажется в руках народов без корней, без аутентичности: народов, которые сумеют извлечь из этого все, что возможно. Европа знает и помнит те принципы, которые она реализовала на практике, пытаясь достичь разумного, справедливого, свободного общества. Она рефлексирует над этими принципами и результатами и приходит к выводу, что общество, в результате реализации этих принципов не только достигло важных успехов, но и пришло к трудноразрешимым проблемам. Америка же ведет себя, как победить, которому не важна цена, а важен результат, который он хочет развить. Америка не размышляет, она действует. И это опасно, поскольку может привести планету к хаосу. Американский социолог А. Этциони, бывший советник администрации Дж. Картера по политическим вопросам, в работе «Масштабная повестка дня. Перестраивая Америку до XXI века» спрашивал «Может ли Америка разрабатывать новые источники энергии, развивать производительность, поддерживать поток потребительских товаров и одновременно использовать свое растущее богатство, чтобы обеспечить более здоровые и надежные предметы потребления, рабочие места и окружающую среду? Может ли Америка и поддерживать экономический рост, и увеличивать гармонию с другими, внутри себя и с природой?»176 и сам отвечал: «Мой ответ на эти вопросы таков: «В ближайший период – нет»177. Это поучительный и тревожный вывод, поскольку роль США в мире растет, а осознание своей ответственности перед миром, а не только перед США, пока нет.

В этой связи представляется важным тезис о том, что «Запад» и «Восток» не столько географические категории, сколько категории культуры. Анализируя проблему «что отныне будет для нас Западом и Востоком» немецкий социолог и культуролог Альфред Вебер, приходил к выводу, что «Запад теперь – это англосаксы и их мир. В этой англосаксонской сфере в настоящее время сосредоточены силы политического господства всей Земли»178. Характерно, что А. Вебер не относил Германию к Западу, доказывая, что Германия стоит между Западом и Востоком. В тот период, когда он в 1921 г. опубликовал свою работу «Германия и Восток» «цивилизация и культура концентрируются на линии Лондон – Нью-Йорк, продолженный далее до Чикаго и американского Запада. Вот новая мировая ось, занявшая место прежней рейнской оси, вокруг которой обращался капиталистический мир на начальном, европейском этапе его существования».

Сегодня в связи с кризисом западной индустриальной цивилизации снова встают традиционные вопросы об идентичности современной цивилизации, сути современности и постсовременности, отношении Востока и Запада, необходимости нового синтеза социокультурных достижений Запада и Востока. Актуализация подобных проблем не случайна. Так было всегда, когда цивилизация сталкивалась с трудноразрешимыми или неразрешимыми в ее рамках фундаментальными проблемами. Сегодня, когда мир пришел в движение и глобализационные процессы по-новому ставят вопрос о соотношении Запада и Востока, актуализируется вопрос о сущности не только Запада и Америки, но и Востока. Восток-это тайна, которую пытались постичь многие мыслители Запада. Тайна для Запада, поскольку Восток нерационализируем в сциентическо-технологическом смысле. Запад хочет постигнуть Восток извне, без проникновения в сущность «восточного» изнутри. Но это невозможно. Таким образом постигается только внешнее, а сущность, внутреннее остается тайной. Процитированный выше немецкий социолог и культуролог Альфред Вебер, характеризуя Восток, писал: «В духовном отношении Восток-плотная масса, которую не так легко поглотить, даже если располагать при этом столь гигантскими материальными силами, какие только имеются где-нибудь на Земле... Великие древние культуры Востока в их физическом и духовном воплощениях... стоят уже наравне с западно­европейским миром древнейшего и древнего периодов его истории, не уступая ему по значению»179. Характерно, что А. Вебер, высоко оценивая вклад Востока в сокровищницу мировой культуры, отмечая самоценность древних восточных духовных традиций, тем не менее берет за эталон Запад, считая, что восточные древние культуры «не уступают» западным. Тем самым и здесь Запад выступает базовой системой координат при оценке социокультурных трансформаций. Восточные культуры впоследствии останутся в той или иной форме политически и экономически зависимыми от влекущего к себе подобно магниту англосаксонского региона Земли, ныне в полной мере раскрывшего свои возможности; в духовном смысле они в силу своей инородности, насыщенности и интенсивности все-таки не могут быть ни поглощены им, ни даже приспособлены к нему.

Эти мысли, высказанные в первой половине XX в. А. Вебером, сохраняют свою силу и в наши дни. Более того в начале третьего тысячелетия Восток хотя и уступает Западу технологически и по уровню жизни, но уже не в такой степени как в начале XX в. Следует также считаться с тем, что темпы технологического и социального роста во многих странах Востока одни из самых высоких в мире. Вот почему и сегодня в период развертывающейся в мире интенсивной глобализации заслуживают внимания мысли А. Вебера о Востоке «... их культура, насчитывающая от двух до трех тысячелетий; их бесконечно богатый, глубокий и многоликий мир образов и представлений, выросший из их недр и творивший их формы; не исчезнувшие духовные силы, которые отсюда произошли и чье новое пробуждение стало подлинным истоком также нынешних освободительных политических течений,– это всегда останется наиболее прочным, непреодолимым и неодолимым рубежом, создавая противовес, поддерживающий их полярность англосаксонской мировой сфере, не утрачивающей значения, а крепнущий с каждым днем»180.

В начале третьего тысячелетия, когда человечество ищет новые пути цивилизационного развития, которые были бы способны справиться с глобальными проблемами, остановить разрушение природной среды, уменьшить социальную и геополитическую напряженность в мире, важно считаться с традициями и опытом других культур, учесть ментальные и культурные особенности тех регионов мира, которые более экологичны и способны адаптироваться к новым условиям, не потеряв свою специфику. Опыт новоевропейской истории, особенно опыт двух мировых войн с всей очевидностью показывает, что ценности, претендующие на универсальность, но не учитывающие многообразие культурных традиций вообще и опыт Востока, в особенности, не могут помочь в решении сложнейших проблем, встающих в процессе глобализации.

В этой связи значительный интерес представляют особенности постановки и решения проблем глобализации в отечественной литературе. Систематическое использование термина «глобализация», равно как и обращение к различным аспектам проблематики глобализационных процессов в отечественной социально-гуманитарной мысли, началось в ситуации переходного периода, когда общественные науки отошли от марксистско-ленинской трактовки социальных и антропологических процессов, но еще не выработали новое самостоятельное концептуальное видение динамики мировых процессов. Переходность в области теоретико-методологической сферы не завершилась и после десяти лет крайней неопределенности в мыслях, поиске новых идеалов. Методологические сдвиги за этот период в основном сказались на деидеологизации социально-гуманитарных, большем внимании к религиозно-философской компоненте отечественной философской мысли, которая находилась фактически под запретом, критике абсолютизации формационного подхода и широком использовании методов и языке цивилизационной методологии при изучении социально-политических и гуманитарно-экзистенциальных процессов. Пока еще нет собственных методологических концепций, которые бы учитывали особенности отечественной истории и смогли бы стать инструментом изучения нового этапа мировой истории, именуемый процессом глобализации.

Между тем философско-методологическая проблематизация различных сценариев глобализации может помочь увидеть контуры еще не существующей, но необходимой новой цивилизации, способной жить в согласии с природой, сочетающей рациональное и духовное, рациональное и иррациональное, западное и восточное. Философия, критически анализируя предлагаемые сценарии, будит мысль, заставляет задуматься над произошедшим и понять истоки сложившейся кризисной ситуации. Тем самым философия помогает увидеть новые смысловые горизонты бытия.

Опасность кризисной ситуации, которую переживает современная цивилизация, не только в возможных последствиях дальнейшего углубления системного кризиса, хотя это принципиально важно, но и в том, что люди привыкают жить в условиях кризиса. Тем самым кризис становится естественным, обыденным. Он зачастую не осознается, становится нормой. Большинство начинают говорить о выживании человечества, вместо того, чтобы думать и говорить о достойной жизни и обсуждать уровень «достойного». Формируется менталитет выживания. Роль философской рефлексии падает. В обществе становится все меньше сил способных подняться над сиюминутным, выдвинуть новые, «работающие» на будущее, фундаментальные ценности. Фраза все больше заменяет мысль, имитация действия вытесняет само действие. Именно эти процессы стали причиной появления и распространения постмодернистской философии.

В подобной ситуации требуются новые раздражители, способные заставить передовые умы человечества задуматься над глубинными причинами системного кризиса, показать возможность «не быть» всему человеческому роду, если и дальше цивилизация будет игнорировать углубляющиеся кризисные явления. Процесс глобализации, способствуя универсализации не только основных достижений современной цивилизации, но и те факторы, которые привели к системному кризису, придает дополнительные импульсы динамике экономических, политических, информационно-технологических и т.д. процессов. Все это приводит к глобализации таких проблем, как экологическая, энергетическая и т.д., что ставит не только перед отдельными, например, экологически неблагоприятными регионами, но и перед всем человечеством вопрос «быть или не быть». Вот почему рассматривая цивилизационные возможности процесса глобализации не следует забыват, что «С начала XX века мировая система находится в состоянии экологической катастрофы, а последнее десятилетие этого века является критическим»181.

Для радикального изменения сложившейся кризисной ситуации нужны новые глобальные цели, иные, чем сегодня ценностные предпочтения ведущих стран мира с учетом экологической ситуации в мире, увеличения народонаселения, разрушения озонового слоя, изменения климата и т.д. Все это возможно только тогда, когда цивилизация найдет новые стратегические цели, произойдет постепенное изменение ценностных установок человека, особенно человека индустриального и информационного. До тех пор, пока человек не будет готов к самоограничению, не перестанет стремиться победить в конкурентной борьбе любыми средствами, не научится сочетать нравственное и экономическое, истину и добродетель, до этого трудно решить столь фундаментальные проблемы, которые называются глобальными. Хватит ли у человека душевно-нравственных сил для такой «переоценки всех ценностей» покажет время. Предельные возможности души проявляются в критических ситуациях. Конец XX и начало XXI вв. – именно такая критическая точка в истории человечества.

Человечество столкнулось не столько с частными, разрешимыми или неразрешимыми в рамках отдельных национальных государств проблемами, сколько с общепланетарными вопросами, требующими усилий всего человечества. Особенность этих проблем в том, что они касаются не только экономики или политики, при всей значимости роли этих факторов, но затрагивают одновременно все системообразующие институты общества, его культуру и ценности, функционирующие формы рациональности и морали. Кризис затрагивает основы жизни современной цивилизации, ее философию и мировоззрение, религию и науку, искусство и правовые институты. Тем самым это кризис современного Человека, основных форм его бытия в культуре, образа мысли и жизни. Сегодня перед судом истории оказались одновременно разум, вера и воля человека. Отсюда необходимость радикального переосмысления форм бытия этих свойств Человека и, что не менее важно, – актуализируется проблема их единства, совместного действия.

В кризисной ситуации находится не только взаимоотношение человека и природы, но и социальные институты, поскольку обществу грозит переворот, возвращающий в эпоху, подобную рабовладельческой, причем в ее худшем варианте. Анализируемый кризис не имеет аналога в предшествующей истории, поскольку современность отличается от прошлого тем, что понятие человечество впервые наполнилось конкретным содержанием и мир впервые стал реально взаимозависимым и взаимодействующим целым. С этим связано то обстоятельство, что угрозе подвергаются не отдельные сегменты социального целого, а социальный организм как целое. Как отметил К. Ясперс «В развитии мира достигнут рубеж, который несоизмерим с подобными рубежами отдельных исторических эпох прошлых тысячелетий. Все технические и экономические проблемы обретают планетарный характер»182. Естественно, в предшествующей истории не раз встречались кризисы, в том числе и глобального свойства. Но до сих пор кризисы касались или экономики или политики или религии или морали, но и не всех сфер общества в целом. Далее, если кризис касался большинства форм общественной жизни, то кризис не носил общепланетарного масштаба. Так имел место кризис европейской, западной цивилизации, который привел к мировым войнам. Но это был кризис именно западно-европейской цивилизации.

Современный кризис касается всей цивилизации, лидером которой выступает ее индустриальная и постиндустриальная часть. И поскольку индустриализм и постииндустриализм выступают доминирующей силой современной истории, пронизывающей политику, экономику, существующие формы рациональности, формы морали, религии, о чем свидетельствуют глобальные проблемы современности, то можно констатировать факт наличия системного глобального кризиса, который не имеет аналога в мировой истории183. Наиболее полное воплощение системный кризис находит в глобальных проблемах, к которым сегодня добавляется процесс глобализации, как сложнейший узел трудноразрешимых вопросов. Вот почему те процессы, которые сегодня задают основное направление цивилизационным трансформациям и называются глобализацией, подготовлены сдвигами в области ценностно-мировоззренческих представлений. Суть глобализационных процессов нельзя понять во всей их полноте и глубине без учета тех изменений, которые произошли в области культуры вообще, и религии, философии, морали, в особенности. Современный этап глобализации идейно подготовлен тем, что утилитаризм, прагматизм, сциентизм, которые постепенно стали доминирующими ценностями в западной культуре вообще и американской в особенности. Такая трансформация шла столетия и происходила за счет вытеснения на периферию культуры, религиозно и духовно ориентированных философских концепций. Поэтому происходящее в наши дни в области геополитики и международных отношений коренится своими истоками в глубине духовно-культурной действительности. Сдвиг ценностно-мировоззренческих представлений начался в новоевропейской истории, когда закончился средневековой этап развития европейской цивилизации, который отличался целостностью и верой в Бога, трансцендентное. Следующая смена вектора цивилизационного развития касалась не только религии и идеологии, философии и науки, но и форм и целей мирохозяйственной деятельности человека и общества. Последнее нашло отражение в экономике и политике. С этого момента цивилизация получает новые цели, связанные с формированием национальных государств, либерализма и индивидуалистической идеологии, как формы самореализации человека. Если до эпохи Возрождения высшими организующими ценностями выступали религиозные ценности, которые влияли не только на внутренний мир индивида, но были основными детерминантами общественного развития, то с эпохи Возрождения разрушается целостность мира культуры и начинается развитие светской культуры, как новой формы самоутверждения человека. Эта новая тенденция постепенно воплощается в философии, науке, экономической жизни общества, что находит свое выражение в идеологии Нового времени и затем эпохи Просвещения. Теперь основными ценностями индивида и общества становятся экономические ценности, которые определяют направление развития человека, если под развитием человека понимать те политические, социальные, философские концепции, которые он создает в процессе самореализации. Принятие такой ценностно-мировоззренческой установки имело далеко идущие последствия. Европа стала лидером мира. Экономика, наука, технология, религия в форме протестантизма и католицизма и многие философские школы стали работать над тем, чтобы сформировать рационального «экономического» человека. И такая задача была решена. Сформировалась активная, целеустремленная личность, способная получать прибыль, извлекать выгоду, жить и творить в условиях жесткой конкуренции.

Но подобная парадигмальная установка имела и другие существенные негативные последствия. Однако сейчас речь не об опасностях абсолютизации экономических ценностей, а о том, что подобная установка – рационализм, индивидуализм и т.д. – была принята не всеми, к тому же была истолкована в разных социокультурных традициях по-разному. Следствием этого стало то, что мир разделился социально-экономически на две резко отличающиеся друг от друга подсистемы, получившие название «золотой» и «голодный» миллиард, Север и Юг, напряженность между этими мирами растет вместе с глобализацией, поскольку в результате глобализации богатые еще больше богатеют, а бедные остаются бедными. При этом тенденция этого процесса такова, что мир бедности расширяется. И хотя на абстрактно-теоретическом уровне глобализация открывает новые возможности для развития не только для индустриально развитых стран мира, а для всех стран, но реальность такова, что по подсчетам Мирового банка количество людей, живущих на средства менее 1 доллара в день увеличилась с 1,2 млрд. в 1987 г. до 1,5 млрд. в 1997 г. и до 1,8 млрд. в 2010 г. Расширение сферы глобальной торговли не изменило эту тенденцию. Отмеченное обстоятельство – лишь одно из последствий той стратегии, которую выбрала Европа с эпохи Просвещения и которая впоследствии была адаптирована США к своим потребностям.

В формирующемся электронно-цифровом обществе – ядре глобальной цивилизации нового типа – эти проблемы обострятся, а не будут решены. Как отмечает Д. Тапскотт в новом монографическом исследовании «Электронно-цифровое общество»: Эра Сетевого Интеллекта еще и эра потенциального риска. Для отдельных граждан, организаций и обществ, которые не успеют влиться в струю, расплата наступит быстро»184. Расширение зоны риска в условиях господства массовой культуры, опирающейся на новейшие достижения компьютерной технологии, может привести к еще деградации культуры и усилению противостояния различных цивилизаций. Так возникающие геополитические риски, по мнению В.Б. Устьянцева, «могут порождать серию новых системных рисков в мировой экономике, политике, затрагивать нормы международного права»185.

Уровень экономического и политического развития разных национальных государств различен. Различны технологические возможности стран Европы, Азии, Африки и Америки. Все эти очевидные, но принципиально важные констатации, должны быть учтены при концептуализации современного этапа глобализации, выяснении того нового, что привносит глобализация как американизация, в теоретический арсенал социогуманитарных наук. Проблема разнородности мира в контексте усиливающегося процесса глобализации принципиальна тем, что глобализация, расширяя глобальное в культуре, обостряет вопрос о самобытности народов, сложности самоидентификации культур и традиций в обществе, где территориальные и национальные границы во многом теряют свой прежний смысл. В подобной ситуации актуализируется не только вопрос о самобытности, но и вопрос о том, чем будут заменены прежние представления о национальных и культурных ценностях, каково содержание и каковы основания новой глобальной идентичности. Все эти вопросы не столь актуальные на первом этапе процесса глобализации как американизации принципиально важны в теоретико-методологическом и социально-философском плане, поскольку в дальнейшем, по мере практической реализации общей идеи, эти вопросы выйдут на первый план.

В целом представляется, что цивилизационные трансформации, называемые в литературе процессом глобализации, должны быть подготовлены социально-психологически, считаться с ментальным и социокультурным разнообразием мира, а потому должны быть ожидаемы и понятны обществу. Только тогда они будут эффективны, иметь успех. Без этого они воспринимаются как внешние ценности, навязываемые той или иной чуждой социокультурной традицией извне, зачастую силой.

Завязывание извне новых рецептов без учета ценностных мотиваций тех или иных стран и регионов, естественно, усиливает напряженность в мире и приводит к радикализации сил, связанных в антиглобализмом, фундаментализмом и т.д., всем спектром сил, которые считают происходящее опасным для себя.