Ирина Адронати, Андрей Лазарчук, Михаил Успенский
| Вид материала | Документы |
СодержаниеНеобычайные случаи обычно повторяются. Из рассказов дзеда пилипа |
- Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 3458.41kb.
- Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, 5841.56kb.
- Составить генеалогическое древо Владимира Мономаха, 88.98kb.
- Михаил Успенский, 2949.71kb.
- Михаил Успенский, 3187.78kb.
- Госдума РФ мониторинг сми 12 октября 2007, 3190.22kb.
- Уистоков горной школы в начале ХХ века стояли известнейшие ученые-горняки, 313.7kb.
- Анна андреева андрей Дмитриевич, 986.66kb.
- Основные категории политической науки (Раздел учебного пособия), 334.4kb.
- Ирина Майорова Метромания, 2792.62kb.
21Необычайные случаи обычно повторяются. Карел Чапек Маленький отель «Капри» на рю Бас, в «нижнем городе» Женевы, давно специализировался на японских туристах, и весь персонал очень неплохо изъяснялся на языке страны сакуры, гейш, хайку, оригами и сэппуку. Сегодня отель внезапно оказался переполнен, поскольку новая группа туристов прибыла, а та, на место которой она должна была поселиться, в аэропорт не выехала — ибо аэропорт уже был закрыт. То есть аэропорт впускал, но уже не выпускал. Причём как то так получалось, что та часть аэропорта, которая впускает, ничего не знала о другой его части, которая не выпускает. Их как будто разделили невидимой, но непрозрачной стенкой, через которую не проходили ни телефонные звонки, ни курьеры, ни просто спешащие по делам служащие. В общем, спокойно прибывшая из Москвы группа в составе двенадцати туристов обнаружила в отеле раздражённых и напуганных соотечественников, которые объяснили им, что в стране переворот, власть непонятно у кого, с крыш стреляют, в озере тонут, в ресторане кормят неохотно — и вообще надо что то делать, а консульство бессильно, поскольку их всех арестовали. Туристов просили от отеля не отходить: в университетском городке, совсем рядом, шли митинги и демонстрации; кроме того, утром перестали работать JPS… Нельзя сказать, что места для вновь прибывших (и очень обескураженных подробностями бытия) не нашлось. Место нашлось. Японцы очень покладистые и неприхотливые люди, а любой одноместный номер легко переоборудовать в двухместный… Волею судеб Цунэхару и Итиро Симидзу как раз и оказались в таком номере, расположенном на верхнем третьем этаже и обставленном в традиционном стиле: ширма, циновки на полу, квадратный столик с чайным сервизом, ниша с неканонической, но свежей и запоминающейся композицией в стиле морибана… На стене висело длинное узкое зеркало, а напротив него — простая и лаконичная акварель: горизонт, два почти параллельных, но всё же расходящихся стебля тростника — и маленькая пёстрая птичка с расправленными крылышками. Почти такая же акварель висела рядом с входной дверью, только там была ночь, горизонт угадывался, а стебли тростника подсвечивал летящий светлячок… Как рудимент европеизма, в номере был камин, но его непросто было заметить за ширмой классической раскраски. Очень узкая дверь выводила на крошечный полукруглый балкон. Согласно официальным, хоть и фальшивым, документам, Катаоки Цунэхару был на год младше соседа, поэтому он уступил ему очередь в душ. Им позвонили и сказали, что горячая вода может вот вот закончиться, потому что и электричество, и газ в отель подают с перебоями. Слушая шум воды, Цунэхару рассматривал акварели. Они были чисты, трогательны и наивны, но, скорее всего, вышли из под печатного станка где нибудь в южном Китае. Одновременно он размышлял о том, как исполнить свой замысел. Главное, не совершать глупых действий и этими глупыми действиями не навлекать на себя неудачу. Он никогда в жизни ещё не был так близок к цели… ИЗ РАССКАЗОВ ДЗЕДА ПИЛИПА(уже потом)Прямо скажем: обделался я в тот раз по самые уши, стыдобища, ме каго ен ля тапа дель органо и ме ревуэлко енсима де ля миерда! И на старуху нисходит проруха, а уж когда на старика… А с другой стороны — любому можно дать сзади по башке — и, пока он тихо дремлет в отключке, связать его чем нибудь подходящим. Меня вот связали телефонным проводом. Крепкая на разрыв вещь оказалась, я раньше то думал — так, тьфу… Короче, валяюсь я, в ум пришедши, придумал уже, как буду провод перетирать о железную дверку приоткрытую, как вваливаются Лёва наш и с ним Крис — и успокаивают, что де можно не торопиться, самолёт у нас тю тю, свистнули у нас самолёт, будем прорываться куда нам надо пешим строем. И я понимаю, что это у меня на роду так написано: заместо лететь ходить пешком, а то и на брюхе, подобно змию. А вы говорите: десант, десант… Ладно. Пока меня размотали, пока я башку на место поставил (на этот случай у меня завсегда с собой в заднем кармане) — прошло какое то время. Лёвушка меня торопит куда то, Крис, однако же, наоборот: осторожнее, говорит, Филя, осторожнее. Да я и сам стараюсь не рыпаться, поскольку гуля на темечке горячая, размером с детский кулачок — и всё растёт. Но до двери добрался. И вот мне её открыть надо, а я, как та ворона, что, на молоке обжегшись, в любой куст гранату кидает, — я дверь тихонечко приоткрываю и с корточек в щёлку одним глазом… И вижу солдатскую жопу во весь экран. И то ли от этой гули на темечке, то ли ещё от чего — но так я взбеленился, что ещё немножко дверь приоткрыл и солдата скрал. Дал легонько по кумполу, внутрь заволок, дверь закрыл. Что там снаружи — не знаю. Крис на меня с удовольствием смотрит, сам же винторез подобрал и в изучение углубился. А я руки ноги языку проводом стянул, как положено, и хлебнуть глоточек дал. Тот и глаза открыл. Ну, говорю, парень, а теперь объясняй — быстро… На каком языке спросил? А хрен его знает. На каком то понятном. В общем, он то сразу понял. И запшепрашел со всей предельной откровенностью. Ну да, по польски. Зовут его Стефан — тёзка одного нашего, и даже похож с лица: тощий, и нос бугорком. Они тут, оказывается, все поляки. Уже давно. Объединённые силы по поддержанию мира в Швейцарии. Или как то наподобие. Полк такой то, личный номер такой то (я помнил поначалу, а потом забыл за ненадобностью). Выполняют задачу по перехвату запломбированного самолёта из России, который должен был ввезти в страну группу особо опасных агентов КГБ, специалистов по городской партизанской войне. Перехватили, спрашиваю? Нет, говорит, самолёт из под самого носа улетел, видимо, почуяли гады исходящую от нас, смиренных миротворцев, опасность. Да, говорю, бывает. Много ещё чего он порассказал полезного — а тут и Крис подключился, и Лёва со своими вопросами, — в общем, стало нам понятно, что ничего не понятно — ну то есть абсолютно. Кто, кого, за что, по какому праву… Что существенно: узнали, что на аэродроме он один оставлен был, и сменят его часа через четыре. Вернее, оставлено то их, конечно, двое, он и капрал, но капрал дождался, когда отбудет поручник, и на мотоцикле поехал к бабе, тут рядом. Обещал на обратном пути купить водки, есть такой кабачок, где ещё можно купить водки — если предъявить ствол. Порасспросил я его и про этот кабачок… В общем, оставили мы паренька прохлаждаться в тенёчке, а сами отправились искать счастья. И почти сразу нашли. То есть это Лёва острым глазом засёк, что в траве поблескивает какая то хрень, и оказалось, что это два брелочка с ключами… Крис тут же в них вцепился, в ладонях греет, на морде идиотское счастливое выражение проступило. Говорит: ну, всё, знаю я, где наши, поехали. Поехали так поехали. Из нас троих только я машину и умел водить — то есть Лёва тоже умел, но до педалей ногами не доставал. Сели мы, запустил я движок — потом повернулся к бойцам моим и говорю: а в курсе ли вы, хлопцы, что доедем мы самое дальнее до первого блокпоста? Потому что паспорта наши все остались у Тиграна… И призадумались бойцы, мудрость пытаются в ход пустить. А я предлагаю: давай ка, Лёва, ты самый быстроногий — смотайся за винторезом. Он: есть! — и побежал. Крис говорит: Филя, нас же за этот винторез порешат, как морковку. Я говорю: нас и без винтореза порешат, найдут за что, а с винторезом мы, глядишь, и просочимся, куда надо. Ну, Крису следует должное отдать: в этом деле ты, говорит, главный. В общем, сидим мы в машине и ждём, а огольца всё нет… Пять минут нет, десять… Эх. Вдавил я педаль в пол, ограждение снёс — такие пластмассовые пирамидки, ну, ты их везде тут видел, типа, проезд закрыт — и к этим постройкам аэродромным подруливаю, Крис ещё на ходу выскочил, я думал, он за парнишкой побежал так резво, так нет, его полоскать начало… потом уже объяснил: будто ухнули мы с машиной с высокой высокой горы и не то что падаем, а — скользим всё быстрей и быстрей; а я — ничего не почувствовал; ну опять же: кто Крис и кто — Филя, каждому своё. Меня, по моему, только один раз на все эти чудные дела пробило — когда мы с твоим батькой познакомились, в городе Шамбале. И с тех пор — ни ни. Отвлёкся. Забегаю я в диспетчерскую (второй раз, учёный, забегаю правильно) — а там пусто. Ни винтореза, ни солдатика связанного, ни Лёвы. Я было обратно, но краем глаза какое то пятно яркое засёк. Смотрю: а на пульте лежат два паспорта и записка: «Ухожу в революцию!» Взял я паспорта, посмотрел — а это наши с Крисом. Под паспортами бумага синяя плотная лежит, почти картон, на ней написано что то и огромная красная печать проставлена. Ну, и одно словечко знакомое я рассмотрел: Ausweis. Ладно, думаю. А что «ладно»… это ж у них тут родной язык, всю жизнь с аусвайсами живут. И ещё по французски они как то… не помню. Но вот поди ж ты: внутри вдруг всё запахнулось. Вышел. Крис уже просто бледный, не блюёт. Показал ему все находки, пожал плечами. Он тоже плечами пожал, посидел недолго, потом говорит: нет, Филя, думать после будем, а пока давай куда нибудь двигать — отсюда подальше… |