Предисловие

Вид материала

Документы

Содержание Освобождение русского духа

Подобный материал:

• Содержание предисловие  3 Введение, 2760.07kb.
• Томас Гэд предисловие Ричарда Брэнсона 4d брэндинг, 3576.37kb.
• Электронная библиотека студента Православного Гуманитарного Университета, 3857.93kb.
• Е. А. Стребелева предисловие,, 1788.12kb.
• Breach Science Publishers». Предисловие. [3] Мне доставляет удовольствие написать предисловие, 3612.65kb.
• Том Хорнер. Все о бультерьерах Предисловие, 3218.12kb.
• Предисловие предисловие petro-canada. Beyond today’s standards, 9127.08kb.
• Библейское понимание лидерства Предисловие, 2249.81kb.
• Перевод с английского А. Н. Нестеренко Предисловие и научное редактирование, 2459.72kb.
• Тесты, 4412.42kb.

Освобождение русского духа

Русский народ — это ли не народ-самоубийца, добровольно принимающий смертельные муки? Самоубийцы не заслуживают ни кладбища, ни достойного памятника, они осуждаемы здоровым инстинктом жизни. Но если лишь по своей доверчивости мы, русские люди, идем на заклание, то не может быть пределов жестокости по отношению к самим себе. Вопрошай и наказывай себя за бездействие с той единственной целью, чтобы пробудить в себе действие — дух властителя: именно бездействие в природе страшнее, чем самое неловкое действие, скованность поощряет привычки раба. Стать себе господином можно только единственным способом — глубоко презирая свои слабости. Никто и никогда не посмеет унизить человека, если он сам прекратит угнетаться и потакать собственным страхам. Пристально взглянув на себя, вы, может быть, найдете однажды в своих глазах проблески собственной воли, так дайте ей наполнить вас без остатка. Она пробудит свежие чувства и проявит рефлексы, вы увидите и услышите, что люди, которые окружают вас, делятся на две категории — спящих и бодрствующих. Но когда проснетесь, не бейте спящих, а настойчиво будите их. Среди людей нет истинных самоубийц. Те, кто накладывает на себя руки, гибнут от страха. Целые народы гибнут от страха. Проснитесь, если вы еще до смерти не остужены холодными телами своих современников. Не умирайте на этом операционном столе докторов, вдохновленных идеей эгоистического господства над миром, — так я называю идею глобального марксизма-либерализма. Гармония в тишине русского леса кажется мне привлекательней, она располагает не к унижению природы, а к преодолению себя. Человек равен миру и является его воплощением.

Вызов себе через сам факт диалога варвара и Бога, раба и господина, живущих внутри каждого человека, рождает внутреннюю трагедию: «Тварь ли я дрожащая или право имею?». Кажущаяся на первый взгляд ее простота обладает свойством неразрешимости и может подтолкнуть целый народ к гибели. Другой путь, путь спасения личности от распада, лежит через переложение этой трагедии на язык метафор и образов. С помощью легенд, мифов, через которые древний человек поэтизировал бушевавшие внутри страсти, он помогал себе оставаться в живых. Именно так родилась греческая трагедия. Это — акт литургии — богослужение природе и преодоление внутренней несвободы. Трагедия — это живая природа, утонченная искусством. Преодоление внутреннего конфликта и свойственное этому процессу переживание облегчаются с помощью красоты.

Рихард Вагнер в «Искусстве и революции»¹ придает трагедии смысл, выходящий за рамки проблем одной личности, он придает трагедии социальное значение. «С народного собрания, с агоры, из сел, с кораблей и военных лагерей, из самых отдаленных областей стекался этот народ, чтобы заполнить амфитеатр и присутствовать на исполнении самой глубокомысленной из всех трагедий — “Прометея”², чтобы внутренне собраться, понять себя, постичь свою собственную деятельность перед этим могучим созданием искусства, чтобы слиться воедино со своей сущностью, со своей общностью, со своим богом, чтобы, обретя идеальный покой, вновь стать тем, чем был за немногие часы до того, но только тогда — в беспокойном возбуждении, при полной обособленности всех индивидов… В трагедии греческий человек обретал сам себя, а именно — благороднейшую часть своего существа, он объединялся с благороднейшими частями общности, всей нации…».

Как прекрасно любить что-то и отдаваться этой любви без остатка. Любовь к искусству может объединить даже больше, чем глобальный рынок. К сожалению, реальность говорит нам, что это утопия. Никогда еще что-то возвышенное, что требует для своего постижения умственных и душевных затрат, не могло быть распространено в обществе массово, чтобы скрепить его настолько, насколько трагедия скрепляла греков в Античной Греции. Антипод культуры — поп-культура, напротив обладает качествами, нивелирующими различия культур своей подкупающей простотой для понимания. Это ее свойство вытекает из ее внутренней сути — поп-культура есть инструмент массового маркетинга, и решает проблемы заработка ее менеджеров, и, следовательно, как экономическая категория, она целеустремленна на бесконечное расширение своего рынка. Учитывая такое всепроникающее свойство поп-культуры, ее легко использовать как идеологическое оружие для формирования однообразного стада безумцев.

Разница восприятия культуры и поп-культуры, такова, что,
в первом случае человек совершая работу, осмысливает себя, во втором же наоборот, получает удовольствие и забывает себя. В первом случае — это личность, готовая властвовать над собой, готовая проявлять свою волю. Во втором — это элемент стада, лишенный самостоятельности, счастливо пребывающей вне трагедии и готовый к послушанию. Здесь я хочу реабилитировать Вагнера, в том смысле, что его имя после Второй мировой войны стереотипно увязывается с предпочтениями Гитлера. Единство немцев в 30 е гг. и готовность немецкого народа к войне вовсе не были заслугой этого композитора, как принято считать, говоря о Гитлере, боготворившем Вагнера и его национализм. Вагнер, призывавший к единению народа через искусство, так и не удостоился в человеческой истории факта, подтверждающего его ожидания. Человечество скорей объединяется суррогатами культуры, чем общим пониманием эстетики.

Но как же нам русским не хватает сейчас своего Вагнера, чтобы через законы эстетики еще раз попытаться выразить возможности для единства! Может быть, эта развернувшаяся вне сцены жизненная трагедия России станет прелюдией к гармонии, в которой пробудившийся дух народа переломит сословные и политические различия в едином восприятии мистики красоты? Я надеюсь, что Россия — это посох в легенде Тангейзера, на котором появятся живые побеги. Я вижу славянский народ, полный отчаяния, с телом, еще кровоточащим от насильственного вживления большевистским государством принципов послушания и атеистической воли. Русский народ отличается чуткостью, она в нем от природы. Он чуток к истинной красоте, внутренней работой он отметет то, что без меры. Он чрезвычайно способен к искусству, ведь его собственная судьба есть акт величайшей трагедии.

Неразрешимость противоречия между ощущением раба и господина, варвара или Бога внутри русского человека, наконец-то, должна найти те подобающие художественные средства, с помощью которых он перенесет эту внутреннюю коллизию в отвлеченную от жизни метафору, а свой выбор сделает сознательно, без страстей и метаний, — кем же он хочет быть?

Смерть на сцене в традициях европейского искусства, может быть, один из самых эффектных, но также один из самых незатейливых, банальных художественных приемов по разрешению коллизий. Заметьте, как часто к месту и не к месту, великими и менее великими авторами смерть втискивается в сюжеты произведений за дефицитом художественных средств передачи драматизма. Если какое-либо провидение уже написало сценарий трагедии нашего народа, не будем же потакать его лени, вынудим его гений проявиться таким образом, чтобы трагедия России завершилась еще чем-нибудь, кроме смерти. Заставим провидение трудиться своим же примером.


Европа, реализуя свою миссию, идею Прометея, идею господства человека над природой, без устали генерирует различные вспышки «измов», конкурирующие с основополагающим учением европейской цивилизации — христианством. Всякая ересь, возводимая в ранг новой религии, традиционно рождается на прекрасных берегах Атлантики. Разные и многоликие «измы» в виде стройных политических теорий время от времени взмывают над шпилями европейских городов. Эти бумажные змеи чествуют там в ранге божеств. Порой они затмевают собой естественное светило вместо того, чтобы покорно служить человеку. Три наиболее значительных теории, осмелившихся серьезно потягаться с Евангелием — бонапартизм, немецкий национал-социализм и марксизм — родились именно в этой лаборатории, но ни один из них так и не смог стать дверью в новую эру, близость которой все очевидней. Эта эра словно отгорожена от нас непроницаемой стеной, к которой мы без устали прикладываемся ухом, чтобы услышать ее трубные звуки. Мы пробуем камень за камнем — не за ним ли будет та заветная дверь. И набравшись за XX в. кое-какой мудрости в этих своих безуспешных попытках преодолеть кризис христианства, мы догадываемся, что никакой «изм» не станет нам дверью. Он может быть самоценен, как научный трактат профессора какого-нибудь университета, но для жизни народа он должен быть просто лопатой, орудием труда на отрезке жизни. Он может быть цепью на колесах его экономической повозки, помогающей ей не проскальзывать, но в качестве ориентиров движения надо брать лишь проверенные светила.

Ни один большой и маленький «изм» за две тысячи лет так и не смог потягаться с идеей Христа, являющейся непревзойденным колесом жизни, с идеей, заключающей сама в себе величайшую жертвенную трагедию. Это колесо жизни еще скрипит. Это русский народ жаждет вкусить правды. Я жду, когда же, когда же он откроет глаза, чтобы не искать правду вслепую. Зловещая проволо'чка с пробуждением наполняет чернилами то перо, которое заносит его в Красную книгу человечества, куда уже вписаны первые буквы имен Франции или Германии. Проснуться нужно до тех пор, пока генетики открытого общества, экспериментирующие с духовными генами, не подвергли нас безвозвратной мутации в существа без пола и племени. Мощь международных корпораций стоит за ними, и нам будет трудно.

Чтобы не быть стертыми с лица земли, через нашу трагедию нам нужно прийти к одному единственному — к пониманию необходимости взаимной любви, чтобы в ней черпать силы для достойного сопротивления врагам. С одной стороны, мы станем самыми великими нигилистами — отвергнем всякую теорию человека, помня, что это цепи на колесе жизни, навешанные в помощь движению, но в то же время удушающие своими оковами. И с другой стороны, мы будем упорно искать следы Господа повсюду, где бы мы ни были. При этом нет никакой надежды встретить его ближайшие сотни лет.