Geum.ru

Беллона Фрегат «Беллона»

Вид материалаДокументы

Содержание


Охота на косуль (или, может, ланей)
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   ...   36

Охота на косуль
(или, может, ланей)



…Это я поднимаюсь с Платоном Платоновичем по крутой улочке, которые у нас в Севастополе называются «спусками». Прошло пять дней. «Беллона» вернулась из похода и встала на зимнюю стоянку, а капитан переселился на берег.

Идет он со мной и не подозревает, бедный, какая ему уготована ловушка…


Долго и трудно объяснял мне Джанко свой замысел. Словами ведь он не мог, а жестами такое не растолкуешь. В конце концов индеец вывел меня во двор, стал рисовать ножом по земле.

Сначала - могучего быка с горбатой холкой и длинной шерстью.


- Чего это бык в фуражке? - спросил я.

Джанко вздохнул, пририсовал дымящуюся сигару. Тогда я понял, но обиделся за непочтение к Платону Платоновичу. Стал укорять горе-художника, а он уже калякает дальше. Изобразил две косули или, может, лани - я ни тех, ни других отроду не видал, только на мозаичной стене в моей пещере или у капитана в энциклопедии. Одна косуля была покрупнее, другая поменьше.

И снова я не скумекал.

- А эти чего?

Тогда Джанко изобразил женщину с гордой осанкой, потом девушку с опущенными вниз (если по-книжному - «опущенными долу») глазами. Тут я сообразил, о ком это он, и снова обиделся. А индеец чиркал ножом дальше. Бык с бычонком куда-то идут. В засаде охотник с пером в волосах. И прочее всякое. Полдвора он этими картинками изрисовал, пока я наконец разобрался в коварном плане.


Не сказать, как обрадовался Иноземцов, когда увидел своего приятеля живым и здоровым. И прослезился, и обнял краснокожего, хотя тот пихался и лобызаться не хотел - у индейцев, оказывается, такого заводу нету. Во всяком случае промеж мужчин.

Меня Платон Платонович тоже расцеловал, и я уж уклоняться не стал, а был очень доволен. Капитан объявил, что Джанко выкарабкался из верной могилы исключительно благодаря моим заботам. Я отнекивался, но за скромность был расцелован еще раз. Рассказывать сказки про бубен и полет к солнцу я не стал, а то не отправили бы в скорбный дом, где сумасшедших холодной водой поливают.

- …Живи, Гера, с нами, - объявил Иноземцов. - По гроб я теперь твой должник. Походов пока что не пред видится. Турецкий флот совсем разбит, в море выходить не осмеливается. А вестовой мне и на берегу нужен. Подрастешь немного, подучишься, и отправлю тебя на доктора учиться, коли в тебе такой целительский талант.

На доктора учиться я, положим, не желал, мне уже было ясно, что я буду или моряком или никем, однако с Платоном Платоновичем не спорил. Все мои помыслы были заняты предстоящей охотой.

На Ушаковский спуск я заманил капитана хитростью. Там-де сдают дом, откуда хорошо видно Южную бухту, куда поставили «Беллону». Очень уж Иноземцов переживал, что из нынешней квартиры фрегата не видно. По десять раз в день на пристань бегал. А если б можно было корабль постоянно иметь в виду, прямо из окна, ради этого Платон Платонович и от казенного жилья бы отказался, платил бы из собственного кармана, втридорога. Одно слово - капитан.


…И вот мы идем вверх по узкой улице. В небе светит бледное солнце, но холодно - по календарю уже зима.

- А еще лучше, коли выучишься на судового механика, - говорит Платон Платонович, положив руку на мое плечо. - Самая, братец, главная будет на флоте специальность. Все корабли скоро будут только на дыме ходить.

И выпускает изо рта облако ароматного сизого дыма.

Я почти не слушаю. Я в напряжении. Сигнала пока нету. Рано!

- Ой!

Сделав вид, что подвернул ногу, я скривился и присел на корточки.

Наверху у строящегося дома - штабель из бревен. Не спуская с этого места глаз, я сказал Платону Платоновичу, что ничего, нога сейчас пройдет и я смогу идти дальше.


Он не слушал, требовал снять башмак и показать ему ступню - не опухает ли, но над бревнами закачалась ветка можжевельника, и я сразу выздоровел.

- Благодарствуйте, всё в порядке. Видите, даже прыгать могу! Идемте, идемте.

Только мы тронулись, а навстречу, из-за угла показались они.

Сердце у меня так и зашлось - не от охотничьего азарта, от страха.

Агриппина Львовна несла большой бело-желтый букет, у Дианы в руке была корзина.

За минувшие дни я всё, что можно, про них обеих выяснил.

Госпожа Ипсиланти, одинокая вдова, из морской семьи. Ее родитель был капитаном корабля, покойный супруг - флотский офицер. В пансионе она преподает отечественную словесность, а еще дает на дому уроки музыки.

Диана Короленко тоже офицерская дочь, отца-матери не имеет, содержится за казенный счет. Три дня назад переехала жить к Агриппине Львовне, которая взяла ее в воспитанницы - должно быть, очень привязалась. Да и как такую не полюбить?

Также установлено, что каждый день в пятом часу пополудни Агриппина ходит на Верхний рынок, где торговля фруктами и цветами.

Оттуда-то они ныне и возвращались к себе на Сиреневую.


…Расстояние между нами сокращается. Вот бревна уже остались у них за спиной. Я вижу, что белые и желтые цветы в руках у госпожи Ипсиланти - это хризантемы. А у Дианы в корзине белый и синий виноград…


Смотрели они не на нас, а друг на дружку, чему-то смеялись. Капитан на даму с барышней тоже не глядел, он раскуривал на ходу потухшую сигару. Я же опустил голову и натянул пониже козырек. Сегодня на мне была не морская форма, а куртка и картуз, которыми Платон Платонович обмундировал меня на зиму.

Шагов пятнадцать оставалось между нами и ими. Слева - каменная стена дома, справа - глухой забор. Всё, как рассчитано.

Только я, внутренне сжавшись, подумал: пора, пора, не то поздно будет - тут оно всё и началось.

Штабель вдруг качнулся и со страшным шумом рассыпался. А чего, бывает. Допустим, веревкой гнилой связали. Или узел развязался - мало ли. Круглые бревна загрохотали вниз по крутому спуску, разгоняясь. Мгновение-другое - и сшибут, раздавят.

Агриппина с Дианой обернулись. Закричали, конечно. Первая уронила букет, вторая - корзину. Сочные грозди винограда шмякнулись в пыль, рассыпались разноцветные груши-яблоки.

Настало время действовать.

По плану я должен был ринуться вперед, подхватить на руки Диану и четко сманеврировать вправо - там в заборе была утопленная в землю калитка, отличное укрытие. Иноземцову доставалась госпожа Ипсиланти и левый галс, где имелось убежище еще более удобное: отличная подворотня.

Конечно, я не сразу согласился участвовать в этой рискованной затее. За себя-то я не тревожился. Заранее зная, как оно всё произойдет, я не растеряюсь. Но как бы не промедлил Платон Платонович - он-то будет застигнут врасплох. Вдруг оплошает, и Агриппину сшибет бревнами? Я высказал Джанко свои опасения, а он лишь снисходительно постучал меня костяшками пальцев по

лбу. «О себе беспокойся, не о капитане» - вот что это значило. Я уже, как Иноземцов, понемногу научился понимать индейца без слов.

Всё равно, конечно, волновался я сильно. Но Джанко знал Платона Платоновича лучше, чем я. Привычный к неожиданностям капитан моментально составил диспозицию и приступил к действиям - раньше, чем я тронулся с места.

Иноземцов ринулся вперед, крикнув:

- Юнга, девица - калитка!

Сам же в несколько прыжков оказался перед Агриппиной, молча подхватил ее, развернулся и заскочил в подворотню. Я отстал от капитана всего на шаг или два - и все равно опоздал. Диана взвизгнула, подобрала юбку и резво, как истинная косуля, метнулась к калитке. Я хватанул руками пустоту, где еще секунду назад стояла моя мечта. Спасать ее мне не пришлось. Наоборот - это она дернула меня за руку, подтаскивая к себе.

- Сюда!

Случилось то, о чем я не смел и грезить: я прижался к моей Деве. И оглох, ослеп, окоченел от ее запаха, от горячей и мягкой упругости тела.

- Ближе!

Она - о Боже! - еще и крепко обняла меня, мы вдавились в дощатую калитку как можно глубже.

Скача и подпрыгивая, бревна прокатились мимо. Стало тихо.

Тогда Диана расцепила объятья и сквозь облако пыли крикнула:

- Агриппина Львовна, вы целы?

Не дождавшись ответа, бросилась к подворотне. Я следом. Что мне еще оставалось?

Госпожу Ипсиланти держал на руках Платон Платонович. Она обнимала его за шею (а иначе было нельзя -

упадешь). Молча смотрели они друг на друга. То есть Иноземцов, судя по движению рта, и пытался что-то сказать, однако с дымящейся сигарой в зубах это трудно.

На сюртук просыпался пепел.

- Профу ифвинифь фа фигару. Не уфпел… - промямлил капитан.

Она молвила:

- Сударь, вы меня спасли. Я вам очень благодарна… - Улыбнулась. - Можете теперь поставить меня на землю.

Спохватившись, капитан расцепил руки.

- Дианочка, тебя не задело?

Госпожа Ипсиланти поправила съехавшую набок шляпку.

- Нет, я спряталась. - Диана обернулась ко мне. - Чего это вас прямо под бревна понесло? - И узнала. - Ой, снова ты!

Не сказать, до чего мне было обидно. Какой случай я упустил! Мог ведь тоже заслужить признательность, а вместо этого «чего понесло под бревна»…

- Я тебя спасал! - буркнул я.

Она скорчила гримаску:

- Не выдумывай. Это я тебя спасла!

- Но кто вы? Как ваше имя? - говорила в это время Агриппина Львовна капитану.

Он сдернул фуражку, поклонился, представился. Назвалась и госпожа Ипсиланти. А моя непойманная лань сообщила мне:

- Мой папа тоже плавал на фрегате. А зовут меня Диана.

«Знаю», чуть было не ляпнул я.

- У тебя имя есть, юнга-гризли?

- Герка… Герасим. Илюхин.

А Платон Платонович поцеловал даме руку, и Агриппина ласково сказала ему:


- Мне очень хочется вас отблагодарить, Платон Платонович. Могу ли я завтра пригласить вас на чашку чаю? Буду очень рада. И вашего храброго юнгу тоже приводите.

- Приходи-приходи, расскажешь про американских медведей.

Чего это она глядит на меня с такой насмешкой, надулся я. Но Диана протянула мне руку, я осторожно пожал ее нежные пальцы и обижаться сразу прекратил.

Охота прошла не совсем гладко, но в целом, можно сказать, удалась. План индейца сработал.


А дальше в моей памяти одна за другою мелькают несколько картин, и каждая окрашена в свой цвет, согласно времени года.