Книги по разным темам Pages:     | 1 |   ...   | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 |   ...   | 62 |

Не довольствуясь тем, что ей дано, мысль понуждает воображение искать выход, - и здесь: помост, театр, смерть, зритель, ужас, казалось, намеренно предлагают очень знакомую перспективу рассуждения, на самом деле будто бы что-то пытаясь сокрыть в своей испытанной притягательности.

Несколько дней спустя одно, неверно внесенное в поисковую систему, слово вынесло меня на sitе, полностью посвященный гильотине как таковой. Случайность, обязанная ошибке.

Оказывается Др. Гильотeн ничего не изобретал, инструмент декапитации, как выяснилось, существует едва ли не с 1300 года и впервые применялся в Ирландии.

Но со временем это сверкающее крыло казни стало все чаще осенять публичный театр смерти. По-видимому лезвие этого крыла стало тончайшей гранью, созерцание которой, по словам, Батая, позволяло человеку преступать пределы собственной фундаментальной разорванности, рассеченности.

Что до Др-а Гильотeна Ну... он попросту предложил шестистраничный доклад Конвенту о целесообразности и гуманности применения подобного орудия в индустрии революции.

К счастью, История не преподает никаких уроков, поскольку как таковой ее просто не существует.

Однако даже в этом, последовательно собранном своде малочисленных фактов, оказалась сокрытой одна немаловажная деталь - из пяти отсеченных на гильотине (да и без применения оной) голов по меньшей три продолжают жить три-четыре секунды.

Несколько позже М. Ямпольский сообщает мне, что Вокруг продолжающейся жизни головы после гильотинирования есть целый фольклор. Например, история о том, как палач дал пощечину отрубленной голове Шарлоты Корде, а та покраснела... И все же попробуем посчитать до 4-х! <...>, - времени более, чем достаточно для того, чтобы увидеть свое собственное мертвое тело, увидеть и то, как оно колышется, проплывая в глазах людей, ЕЩЁ МЕТАФОРА...

созерцающих не акт расчленения, но, вступающих в непрерывные воды смерти, - собственное бессмертие.

Но лувидеть себя мертвым. Разве эта сюрреалистическая фигура при приближении к ней не оказывается апорием Который возможно понять (так кажется) введя лишь понятие бессмертия, пусть даже нескольких мгновений, но лявного существования после фактического тотального разрушения Более того, смерть и не-смерть в этом случае оказывается (разумеется, ненадолго) одним и тем же, невзирая на разделение, проведенное лезвием различие...

Возможно ли это помыслить Или же точно так же трудно, как само Вечное Возвращение, невозможность которого происходит из неизбежности мыслить время одновременно как конечное и бесконечное *** Так или иначе, идея бессмертия на протяжении веков безраздельно властвовала умами людей, предлагая себя в религии, науке, философии, являясь неисчерпаемым сюжетом различного рода повествований. Мы могли бы обратиться к ним, но тут, как бы параллельно, начинает разворачиваться еще одна интрига, непосредственно связанная с тем, что секунду назад было названо бессмертием, а именно - идея создания эмуляции бессмертия, обязанная развитию электронных технологий.

В одной из своих работ Крис Стаут, американский нейробиолог и кибернетик, предлагает создание системы, отличной (как он говорит) от криогенно-големо-франкенштейновского решения проблемы - системы, которая, попросту говоря, будет компьютерной программой. Но он говорит не об Immortaliy, но об Em-mortality, об эм-уляции бессмертия, что означает создание некой само-развивающейся системы, предпосылками и основой которой являются бесчисленные составляющие личности. И что со стороны может показаться довольно жуткой затеей, хотя я, - пишет Стаут, Цне прочь бы пообщаться с компьютерной версией бабушки или дедушки. И почему они должны казаться менее реальными, нежели те, с кем я общаюсь по электронной почте Оставляя в стороне технологические описания уже существующих возможностей создания такой программы, можно представить основные принципы лежащие в разработке такого вида эмуляции. Прежде всего факт того, что такое эм-бессмертие ЕЩЁ МЕТАФОРА...

предназначено для другого, но не для того, кто ушел. Затем - программе надлежит действовать как разумному агенту личности с самого начала ее же (программой) собственной, интеллектуальной деятельности, вбирающей в себя всю информацию, которую субъект черпает из действительности, будучи при всем том уже оснащенной матрицами всех психологических и социальных и пр. предпосылок, в то время как интерактивное общение/обучение будет обеспечивать связи и ассоциации между лэкспертом (то есть пользователем), программой и миром. Возрастающая база данных будет строиться из основных личностных элементов самого пользователя (его истории), непрерывно пополняясь на протяжении всей его жизни. Более того, программа будет совершенствоваться и после смерти пользователя на макро/микро уровнях отношений с миром и членами семьи. Из чего следует, что система будет развиваться и после смерти носителя тела, впитывая и усваивая новые и новые информационные потоки, шумы, ожидания и т.д.

В самом начале статьи Крис Стоут пишет, что в идеале, конечно, было бы целесообразней обращаться к личности, находящееся в функциональном состоянии, но, - продолжает он - медицинские технологии покуда не в состоянии этого обеспечить.

Всего год разделяет мнение Криса Стаута от события, отголоски которого коснулись меня в кафе - т.е. о возможности уже сегодня выделить компонент, ответственный за восстановление генной защиты клеток, который возможно будет управлять временем их существования.

Но, помню, что, возвращаясь из кафе поздним вечером домой, я вспомнил о словах Мишеля Серра о том, что лу начала нашей жизни - великая смерть", что "у начала средиземноморской, эллинской культуры - земля, которая одновременно зовется Египтом и могилой, Шеолом, хаосом или истоком... И тогда, может быть, стремление к бессмертию при всей своей теперь почти лосуществимой буквальности есть не что иное, как стремление осознать то, что бессмертие как бы обязанное изымать из тьмы смерти, на самом деле предстает стремлением именно к сокрытию, погружению во тьму, тень, тогда как смерть - напротив вырывает нас из нее на свет, а вырвать из тьмы, - здесь прибегает Мишель Серр к известной метафоре, - нередко означает разрушить.

О ЛИШНЕМ Говорить о поэзии сегодня не особо принято (сегодня онa - нечто необязательное, лишнее, ставшее уделом либо стиховедов, пытающихся извлечь из квадратуры призрачных исчислений некий онтологический корень, либо сентиментальных невежд, не поступивших в свое время в милицейское училище).

Впрочем со всей достоверностью трудно сказать, насколько это было популярно во времена, сместившие в свой черед поэтические разговоры в разряд явлений отчасти не опознаваемых. Пройдя через череду процедур упрощения эстетикой и пневматологией, поэзия оказалась там, где все понятно, либо, напротив, не заслуживает никакого понимания - в лучшем случае, а в худшем - идеологическим пространством, представляющим ее инструментальной практикой языка.

Невзирая на попытки деколонизации и исключения поэзии из сферы Большой Литературы и последующего введения в условные пределы письма, ей постепенно было отказано в наивном спрашивании о собственной природе, равно как и о пределах ее сцены, т.е., ее предания - книги: иными словами, об одной из тотальных форм, предлагающих существование миру вне какой бы то ни было картины.

* * * Синестезия - есть беспамятство любого определения.

* * * За границами метафоры пролегает следующая метафора, точно так же как за словом иное слово, а за воспоминанием открывает себя лишь машина, производящая воспоминания, т.е. структура знака, состоящего из следа, умещающегося в след.

Гром не является ни существом молнии ни ее означающим.

Называя время прекрасным, устрашающим или кислым мы только подтверждаем свою беспомощность перед скоростью распри невидимых материй.

Привилегия фиксированного пунктума сейчас в эпоху репрезентации, или идентичности слова и вещи определяла О ЛИШНЕМ проявление сущности (окончательной неделимости) как присутствие в этом сейчас, что никоим образом не должно было быть временем, но вневременным его ядром, тогда как время представало в этой классической метафизической перспективе, как не-сейчас, как не-бытие, как не-истина.

Зрение также лингвистическая процедура, процесс описания, различения.

Каждое путешествие - послание в прошлое.

В одном из многих случаев обыкновенную, написанную/изданную книгу можно рассматривать как попытку реабилитации (возможно, оправдания) предшествующей книги, если не смотреть на нее как на товар, вовлеченный в отношения, очевидно отстоящие интересов ее писавшего и читающего.

Свистонов лежал в постели и читал, т.е. писал, так как для него это было одно и то же. Он отмечал красным карандашом абзац, черным - в переделанном виде заносил в свою рукопись, он не заботился о смысле целого и связности всего. (К.Вагинов).

Можно выразить лишь сожаление, что до сих поры не издано ни одной книги Свистонова.

* * * Если допустить общеизвестное - что культура, в которой мы воспитаны (принявшая в свое тело, формирующая язык, зрение, представления как окружающего, так и самое себя, т.е.

реальности), функционирует как метафизическая машина совершенства, неуязвимой полноты, телеологичности, будет логичным полагать, что внутреннее пространство драмы, действующими лицами которой мы становимся в момент зарождения собственной истории, может быть описано как пространство несовпадения, производимое машиной самодовлеющей полноты, телоса... и присущей нам недостаточности, которая определена заведомой конечностью существования, или же, того проще: желания.

Из чего следует, что именно ля - есть брешь, зазор, с очевидной легкостью принимающий различные имена. Сравним это ля с очертаниями дыры - с очертаниями отсутствия. В том числе и настоящего, склонного к экспансии своего значения.

* * * О ЛИШНЕМ Праздность гораздо труднее труда. Она требует усилий, длительностей иной природы и большего воображения.

Технология праздности - паратаксис. Скорость безинерционных сочетаний исчерпывает возможности в головокружительной неподвижности. Однако соблазн чаще всего неодолим.

Я, не обладающее возможностями неукоснительного следования стратегии праздности, не разрывающее циркуляцию собственного языка (меловой круг Хомы Брута), а следовательно истории и памяти, обречено на поражение. Каждая вещь - это осадок ее описания.

Возможно Русская национальная идея содержится в идее Рая (некоего общественного тела без органов, соборности), и аскеза труда, преодоления собственной природы (читай Александра Эткинда), предлагаемая таковой идеей, устраняет праздность также, как и протестантство, ежедневно находящееся с Адом лицом к лицу.

В этом направлении, подсказывает опыт, сделано, казалось бы, неимоверно много, но, скорее всего, не так, как следовало.

Ошибка всегда сознательна.

Подчас ошибка является результатом сложнейших, многоуровневых операций и расчетов (на данный момент Фрейду отказано).

Поэзия безошибочна в любой проекции своего спрашивания о себе, поскольку является бессознательным общества (до-органическим образованием): четырехмерным пейзажем безукоризненного действия, где все сходится в точности, даже если чьи-то записи не сходятся.

Она - полнейшее отсутствие (прежде всего репрезентации).

Между тем, желание отсутствия сопровождается необоримым страхом преступить черту от него отделяющую. Потому такое преступление, в действительности ничего не преступающее (удержанное в последнее мгновение равновесие, боязнь необратимости), пребывающее вне прошлого и будущего и прибывающее в совершенное время настоящего (которое лиспаряется в собственном сиянии), т.е. в претерпевание недостаточности возвращения к собственному началу, нельзя назвать странствием. Это не хорошо и не плохо.

Это так же как: четыре, зеленое или мечта о Рае.

* * * Меня интересует не как, не что, но почему.

О ЛИШНЕМ * * * Впрочем, в странствие отправляются только праздные, празднующие остранение (и устранение) своего ля, для которых существо другого, столь необходимое для самоидентификации, утрачивает насущность. Поэт остается плохо проявленной фотографией в альбоме своего времени. Изображение размывается в узорах проступающих солей и окислов. Иногда они представляют совершенно иные отношения. Но все это только гадание на кофейной гуще.

Впоследствии с легкостью утверждают, что он на кого-то похож. О сходствах ниже.

Известный тезис автора: ля существую постольку, поскольку существует другой, замещается иным: так как мое СяТ отстоит моей существенности, то и СдругойТ в этом случае утрачивает насущность. Паневропейский диалогизм управляет любым повествованием, но не письмом поэзии. Ты и ля, прошлое и будущее, ли и т.д. могут быть исчерпаны в метафоре раковины, вращающей на одной оси внешнее и внутреннее, влагу и песок, присутствие и отсутствие, бывшей некогда в один и тот же миг инструментом зова и лабиринтом слуха. Определенности нет. Не обозначает пути, чьи траектории не подлежат ни единому замыслу или следу. Сон есть не что иное, как необходимое в данный момент сочетание фонем, предлагающее доверчивому уму тему сходств, сопряжение примеров, представление образцов, которым должно ее укреплять.

Казалось бы, простейшее сравнение одного с другим свидетельствует о целостности. И все же каждое, даже отстоящее другого слово, говорит о несоединимости, несочетаемости, разорванности. Реальность состоит из дыр. Как речь из различия.

Нескончаемых начал. Поэтому поэзия - это уже всегда иное.

Однако накопление и последующее превращение (разве в обратное) недостаточности предполагает опять-таки нарастание критической ее массы и переход в нечто, наподобие остаточного лизбытка, трата которого столь занимала Батая и о чем, рассматривая достаточно конкретные проблемы, писал Лукач:

Pages:     | 1 |   ...   | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 |   ...   | 62 |    Книги по разным темам