Книги по разным темам
Pages: | 1 | ... | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | ... | 62 | Теперь философия не исторична, а биографична. Она хочет быть местной по факту рождения, просит своей прочной природной у-местности. Вот цех по умертвлению плоти, вот знакомые тумблеры в позиции на выкачивание всего. Вот режим пустоты до знакомого звона в ушных перепонках, как будто пять метров воды над тобой и хочется всплыть, но иногда в особенно темную ночь все это украшено гулом дождя, стеканием вод по алюминиевым трубам в наземное варево жизни, в ночных магазинов мерцанье и поступь огня из Эфеса.
Еще философия хочет стать поэзией. Рождением поэзии из своего духа.
ИГРА И ГРАни веков. НАПОР НА ПОРоге века.
Андрей ДЕМИЧЕВ Кажется, философия уже просто не хочет быть. Хочет регрессии к инфантильному опыту предрождения. Может быть хочет родиться вновь, разогнавшись издалека Вряд ли.
Занимательно то, что ясность ума, сгущенность и огненность мысли приходят с утолением боли. Вот утихает к ночи в висках напряженье и раздвигаются декорации cogito, легкость линий в холсте языка. Свежие звуки и запахи слов. Они на свободе. Меняется небо. Не так ли Фридрих Словорубные работы. Это из серии ритуальных услуг. Нарубить словечек к утру. Щепки убрать. Подмести мастерскую, избавить от накипи наваждений и заворотных чудищ.
Когда в изменчивом полукруге ожидаешь исхода схождения двух или нескольких взглядов, пешеходных пристрелок, извилистых чувствий, то можно прождать до утра, так и не изведав облегченья притирки или разрядки разшествий. Расцветка, размолвка. Что-то невпопад. Засыпаешь с непониманием дня.
В известном смысле смерть неизбежна, но в смысле более глубоком Ч недоступна. Что делать с Батаем Внутренний опыт. Это тоже вызов, спору нет, но какой-то вялый, он прячется сам от себя, до самого конца скрывает от себя, что он Ч вызов. Мое я=которое=умирает нуждается в обольстительности, мощи, суверенности: нужно быть богом, чтобы умереть. Тема обольстительности зловеща.
Реликтовая фигура философа, уже размытая и срастающаяся с контекстом потребительского жизневращения, бесчеловеческими усилиями ведет все же арьергардные, инерционные и безнадежные бои за сопки признания Ч мелкие радости по-читания. Бьется о книжные стены, льнет к безымянному свету, черпает ровную слабость. Сладкие промахи, пролежни книг, сигаретных завес игра последнюю орнаментальность строят. Тихие силы уходят. С ними уходит он.
ОГОНЬ, ВОДА И МЕДНЫЕ ТРУПЫ Несомкнутые щупальца/клешни дамбы Ч символ незавершенности/неисполнимости когитальных претензий.
Отравленная ядом бизнес-сознания местность дает энергичные всходы, растут безмятежные банки, растут-стеклянеют, брызгают стрелами солнечных зайцев в окно твоей мастерской.
Держи оборону избранник. А впрочем, конечно же нет, не держи.
Включи свой компьютер и выбрось свое отзвеневшее тело на волю ветров интернета. Конечно, желательно с парашютом.
Флора и фауна твоей, Платон, мастерской:
Флора Ч в основном лцветы зла.
Фауна Ч кого только нет.
Региональная танатология скрадывает безупречность формальной своими естественно-фактурными подробностями, своей провинциальной повадкой валоризации незначительного, обыденного, мелкозернистого. Петербургская и финская танатологии дружны и близки, думаю, именно, в силу неформальности, неакадемичности и задиристости.
Новый русский философ. Да, собственно, просто новый философ. Философ, чья мастерская Ч не келья отшельника, но перекресток и сгусток компьютерных вязей, мобильных и автомобильных дальнодействий. Твой топос исчез в экстенсиве ландшафтных спрямлений. Информационные вихри стирают силуэты Шварцвальда.
Весною повышенная трупопроводимость. Подснежники выказывают очертанья, условную фигуративность, расцветку различных стадий. Весна. Труповодье.
И поло-водье, конечно. Активное поло-вожденье. Без правильных правил, дорожных разметок, разносок. Реверсивный ток с переменными полюсами. Танатэрос. В огне.
А. Демичев, Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО В КОЛЕСЕ ЗРЕНИЯ Но ты же видишь!.. Вот это и есть характерное выражение человека, находящегося во власти правил.
юдвиг Витгенштейн, Философские исследования А случается, все происходит по-другому. Успокаивается ветер.
Дворник покидает пределы рассвета.
Грея руки на чашке кофе, с недоумением взирая на россыпи бумаг, вы наблюдаете как на окраине экрана возникает письмо от ньюйоркского приятеля, из которого становится известно, что он, давно живущий совершенно иной, академической жизнью стал снова получать письма от едва ли уже не забытых приятелей из России, предлагающих с былым пылом опять создавать театры, издавать журналы, газеты и тому подобное. Но, помилуй Бог, это же какието галлюцинации... - пишет приятель, - чистейшей воды галлюцинации! Последнее замечание, затворившее за собой роговые врата электронного эфира, возвращает к реальности.
К реальности слова, приоткрывая картинку из полузабытой сказки, где какой-то мальчик склонился над россыпью ледяных кубиков в желании сложить из них единственное верное слово, которое, если не изменяет память (но разве не в том состоит ее дело), позволит растаять ледяной игле в зрачке мальчика, иными словами схватить постоянно ускользающий (лед по обыкновению тает в руках) смысл, который вернул бы миру устойчивость и постоянство - его субъективность, его Я.
Мало-помалу теряя из виду мальчика, я видел, как на периферии сознания всплывает, с упорством повторяющая себя, строка Маяковского: ля люблю смотреть, как умирают дети.
Мне всегда казалось, что в этом сочетании слов что-то не так, есть в нем что-то чрезмерное, и даже, более того, я догадывался что именно - запятая перед союзом как, возможное отсутствие котоВ КОЛЕСЕ ЗРЕНИЯ рой, быть может, скрывало в себе иное значение строки, скользнувшее мимо грамматического сознания поэта.
Знак, не обладающий в себе ни значением, ни смыслом, провозглашал лишь одно: игру присутствия/отсутствия. Говоря прежде всего о том, что поэт словно отделял от себя властью правила иной факт - то, как он любит смотреть. Преступление правила проясняло предложение в значении следующего спрашивания - каким образом - как - я люблю смотреть на то, что меня окружает Плавающая запятая смещала перспективу, изменяла угол зрения, изводя его к ответу: глазами умирающего ребенка.
Так, чтобы отстраниться от автоматизма восприятия строки, можно, к примеру, обратиться к такой конструкции: я люблю пить как летают рыбы, и т.д.
И все же во всем этом нас интересует не столько эмоциональная сторона описания радикальности "последней встречи" поэта с миром, сколько тема зрения, которая, невзирая на беспорядочность обнаруживших себя поводов, не случайно коснулась этого рассказа.
* * * Зрение, как одно из привилегированных чувств западной культуры, помимо того, что определяется важнейшим инструментом опосредования между миром и человеком, создало, определив собою символику мифологии, метафизики (уместно вспомнить только одну из набора управляющих оппозиций: свет/тьма), эпистемологическую систему в целом.
Могущественная риторика зрения определила также и тезаурус:
прозрение, перспектива, картина мира, дальновидность, обозрение, каковы ваши взгляды точка зрения, демонстрация - все это слова и выражения по большей части используются в качестве метафор для обозначения процедур и процессов связанных с активностью, явно отстоящей непосредственного физического восприятия.
Именно роль, отведенная зрению, позволяла представлять в западной традиции работу мысли как лотражения того, что ее отстоит вовне, не говоря о том, что именовалось духовной оптикой, то есть о способах духовного прозрения в мистических практиках. В связи с чем интересно замечание Мартина Джэя, посвятившего свои штудии Мишелю Фуко, касательно того, что, как он пишет, мыслители со времен св. Августина признавали фундаментальную связь между оптическим опытом и желанием, более того - неисполниАркадий ДРАГОМОЩЕНКО мым желанием (...Эвридика обречена остаться блуждающей запятой между двумя укусами - змеи и взгляда).
Одно из таких фундаментальных желаний заключается в установлении непрерывности визуальной культуры. В свой черед ее задание предполагает преодоление дисконтинуальной, разорванной реальности путем выявления сокрытого (где, между тем, и снимается оппозиция между отсутствием и присутствием), ускользающего от любого определения, то есть, того, что по Гераклиту является самой природой. Такую непрерывность можно представить системой, управляемой логикой причинно-следственных отношений и т. д.
В рядах такой логики порнография являет собой едва ли не высшую кульминационную точку попыток визуальной репрезентации того (Делёз назвал порнографию системой с одним лишним означающим, - возможно образ и есть это лишнее), что таковой репрезентации не подлежит, потому что визуализация определенного рода желаний, относящихся к телесному человека, принадлежит сокрытому или тому, что называется у Дюркгейма сакральным.
Разрабатывая тему профанического и сакрального, Батай в свою очередь останавливается на том, что такие понятия как добро и зло, болезнь и здоровье и т.д. не являются противоположностью, но составляют один однородный ряд.
Но сакральное - иное. Оно есть то, что табуировано и запущено в бессознательное; сакральное есть то, что репрессировано в бессознательном и исключено из семиотических практик. Из осознания.
Сакральное - постоянно архаично.
Можно сказать, что сакральное - это то, что, будучи обречено на пограничное существование, исключено из социальной практики господствующего в обществе языка и конструируемых в нем/из него повествований (те же ледяные кубики...).
Напомним известный пример: агрессивно-болезненное переживание ТВ аудитории (как мужской ее половины, так и женской) присутствия на экранах телевизоров рекламы женских гигиенических прокладок является одним из случаев подобной репрессивности, - эвфемизмы типа "критические дни" отнюдь ничего не меняют, да и не могут ничего изменить, поскольку затрагивается та сфера телесности человека и, более того, публичная репрезентация ее в описании, которая исключена из регламентированного дискурса. Но "материя" прокладок и мерседесов одинакова, - в самом деле, что тяжелее килограмм воздуха или килограмм железа В КОЛЕСЕ ЗРЕНИЯ Единственно - не равны коды, в которых происходит интерпретация этих предметов. Мерседесы суть знаки преуспевания, превосходства, обладания контролем, силы, etc., а следовательно способности подчинения и присвоения в уже отчасти подчиненном и присвоенном мире. Тогда как, казалось бы, прокладки должны коннотироваться с медицинской регламентацией определенной физиологической функции пола, и... даже с сочувствием, поскольку речь, пусть и туманно, но все же идет о недомогании, о слабости.
Меж тем слабость в обществе неравенства отторгается. Казалось бы, на этом можно было закончить, когда бы не второй поворот винта - испокон веку в мифологии период менструации у женщин считался временем обретения ими магической силы, которая как раз и вызывала соответствующий страх в патриархальном обществе у его мужской половины.
Однако, куда как более сложное явление порнографии можно связывать с несколькими иными ветвями желания: трансформации взгляда во что-то иное. А так как из культурного обихода сегодня постепенно исчезает концепция Другого, то попытка передачи опыта другому, попытка пресловутой коммуникации обречена и остается то, что Лакан называл тягой к познанию истоков собственного желания, то есть, того, что мы могли бы назвать обращением взгляда на самое себя, и что в итоге превращается в зрение, глядящее в себя.
Это бесконечное интерпретационное движение в сторону того, что не подлежит, не может быть интерпретировано в силу изначальной сокрытости, никогда ничем не завершается. Порнография безначальна и бесконечна, а поскольку сексуальный акт в сущности не интерпретируем, порнография не может открыть взгляду ничего из того, чей объект может быть назван тотальным всем. Парадокс, но порнография является истоком все той же сокрытости.
Но тут невольно приходит на ум, что мальчик с ледяными кубиками хотел выложить одно единственное слово вечность (проекция ледяной иглы), после чего к нему, вероятно, вечность возвратилась бы отраженным зрением мгновения... зрением глаза, созерцающего самое себя.
ЕЩЁ МЕТАФОРА...
Труд начинается при подъеме, и теперь свет, наоборот, помеха: глаз не видит, куда ступает нога. Оборачиваться нельзя.
Мишель Серр История эта имеет множество начал, но ни в одном из них она не находит своего завершения...
В разрозненном и дискретном обиходе каждого дня, уснащенном пвсевдо-связующими нитями надежд, иллюзий, воспоминаний, смутных усилий и невзрачных итогов, которыми они порой увенчиваются, иногда наступают неизъяснимые (порой очень краткие, а порой нет) периоды, на протяжении которых вещи и события, казалось бы, глухие и чуждые друг другу, сводимые воедино лишь усвоенной привычкой или волей, внезапно обнаруживают в некоторой отзывчивости тягу друг к другу, продолжая себя в ином, совлекаясь в головокружительный узор, образующий пространство неотступно возрастающего резонанса.
Однако, чаще всего такие изменения незаметны, хотя подчас возникновение подобных соответствий принимает угрожающий характер.
Впрочем, история, но лучше случай... который меня занимает, берет истоки в нескольких местах одновременно, невзирая на фактическую различие в сроках.
Однажды вечером, находясь в известном кафе, сквозь гул говора мой слух с неожиданной отчетливостью различает фрагменты чьегото разговора. Я помню, что до меня доносится, кажется, слово теломираз..., а через некоторое время возможно другой голос говорит о чем-то, что л...необходимо для восстановление генного щита. Затем в отдалении звонит телефон, кто-то входит с дождя и все прекращается.
На следующий день из газет я узнаю, что вчера в кафе речь шла о, скажем так, новом прорыве в области генетики, иными словами о уже возможном вторжении в область Бытия, отстоявшую человека всю его историю. Речь шла о бессмертии.
Тут же я вспоминаю, что начало этого случая (этого со-лучения, совпадения) залегает еще в одном пересечении времени и места. Я вспоминаю, как, и не понять по какой причине, листаю статью ЕЩЁ МЕТАФОРА...
Михаила Ямпольского Жест палача, оратора, актера, (возможно, это была вообще другая книга, другого автора и все происходило вовсе не весной а осенью, и не на берегу Финского залива, Тихого океана...) тем не менее я вспоминаю, что, разглядывая страницы, останавливаюсь на гравюре, изображающей стоящего на помосте палача и протягивающего за волосы толпе отсеченную на гильотине голову...
Pages: | 1 | ... | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | ... | 62 | Книги по разным темам