Краткий лекционный курс культурология как гуманитарная

Вид материалаДокументы

Содержание


Этническая культура
Национальная культура
Срединная культура
Локальные культуры
5.5. Контркультура и субкультура
6.1.1. Орудийно-эволюционная версия
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

5.4. Многообразие культур


^ Этническая культура – это культура людей, связанных между собой общностью происхождения (кровным родством) и совместно осуществляемой деятельностью, единством «крови и почвы». Исторически, в процессе приспособления определенного социокультурного сообщества к условиям существования, создания устойчивых сетей межличностного взаимодействия складываются этноспецифические черты культуры. Они передаются от поколения к поколению с помощью механизма традиции и поддерживаются за счет коллективной реализации в социокультурной жизни людей.

^ Национальная культура – термин, который используется в культурологии и социологии для определения символов, верований, ценностей, норм и образцов поведения, которые характеризуют человеческое сообщество в той или иной стране, государстве. Если государство однородно в лингвистическом и этническом отношении, как правило, рождается одна национальная культура. Но многие страны имеют несколько различных национальных культур.

^ Срединная культура – этот культурологический термин обозначает устойчивую и противоречивую совокупность ценностных ориентаций в обществе. Эта культура обеспечивает единство и целостность духовной жизни. Кроме этого в социуме можно зафиксировать специфические культуры, которые не отражают данную устойчивость. В рамках срединной культуры складывается стойкий нравственный идеал, который оказывается приемлемым для широких масс на длительный срок.

^ Локальные культуры – термин, который отражает разнообразие географических и социальных параметров, которые накладываются на культуру. Вместе с тем локальные культуры в процессе их освоения рождают конкретные исторические типы культур.


^ 5.5. Контркультура и субкультура


Контркультура

В последние годы ХХ столетия мировая культурология обратила внимание на феномен контркультуры, на его роль в исторической динамике. В трактовке этих процессов возникли принципиально новые позиции. Более того, сама тема перестала восприниматься как периферийная, частная, затрагивающая боковые сюжеты общекультурного потока. К обсуждению проблемы подключились не только социологи и культурологи, но и культурфилософы. Многие исследователи пришли к убеждению, что именно данный вопрос позволяет, наконец, приблизиться к постижению самой культуры как специфического явления, к распознанию механизмов ее обновления и преображения. Отсюда своеобразный исследовательский бум, первые признаки которого обнаруживаются еще в конце минувшего десятилетия.

Чем можно объяснить тот факт, что проблемы контркультуры, которые прежде интересовали главным образом психологов и социологов, теперь стали привлекать всеобщее внимание? Почему многие философы разглядели в этой теме особый научный потенциал? Прежде всего нужно обратиться, очевидно, к опыту, который накоплен специалистами в осмыслении молодежных контркультурных движений 60-х годов.

Парадокс, который удерживает внимание современных культурологов на этой проблеме, состоит в том, что ценности и идеалы, рожденные на гребне антибуржуазных выступлений 60-х годов, не растворились в общественном мировосприятии последующих десятилетий. Сами молодежные движения после своего пика вскоре пошли на убыль, леворадикальный тип сознания стал утрачивать массовую социальную опору, приобрел неожиданные модификации. Однако жизненные ориентации, приобретенные молодежью в процессе борьбы с истеблишментом, не исчезли. Они вошли в плоть и кровь современной западной культуры.

Выступив против державных установок западной культуры, молодые бунтари противопоставили им собственные ценности. И что же? С одной стороны, есть все основания говорить о том, что новые ориентации растворились в лоне господствующей культуры. Но, с другой стороны, сама культура, вобрав в себя множество новых компонентов, предстала в совсем ином свете. Нельзя, стало быть, сказать, будто эксцентрические ценности выглядят отвергнутыми. Не вполне корректной будет и мысль о том, что главенствующая культура обнаружила свою замкнутость.

У некоторых исследователей, таких как Д. Белл, Т. Роззак, Э. Тирьякян, Дж. Уэбб, возникла догадка: а не обладают ли контркультуры неким культуротворческим зарядом? Не таят ли они в себе возможность преображения культуры? В более общем плане: как, вообще говоря, одна культура сменяет другую? Нет ли шанса разгадать в констелляции неожиданно воскресших святынь специфическое провозвестие грядущей культуры?

Культура любой эпохи обладает относительной ценностью. Но сама по себе она неоднородна. Немецкий поэт Гёльдерлин идеализировал античный мир. Ему казалось, этот мир был еще так прост, что личность могла охватить своими интересами все содержание культурной жизни общества. Разбирая творчество поэта, немецкий культурфилософ В.Виндельбанд отмечал, что наша культура бесконечно сложна, многообразна и полна противоречий, и личность не в состоянии полностью воспринять ее. «Каждый из нас, – писал философ, – прикреплен к определенному пункту великого механизма социальной жизни, и в этом положении уже не может обозреть и воспринять всю совокупность остальных родов деятельности и их духовного содержания».

Отдельные зоны культуры в этой социальной жизни весьма разнообразны. Внутри конкретной культуры городская среда отличается от деревенской, официальная – от народной, аристократическая – от демократической, христианская – от языческой, взрослая – от детской. Обществу грозит опасность, как подмечал тот же Виндельбанд, разбиться на группы и атомы. Любая культурная эпоха предстанет перед нами в виде сложного спектра культурных тенденций, стилей, традиций и манифестаций человеческого духа.

Даже в античной культуре, которая Гёльдерлину казалась целостной и монолитной, Ницше разглядел противостояние аполлонического и дионисийского первоначал. «Было бы большим выигрышем для эстетической науки, – отмечал он, – если бы не только путем логического уразумения, но и путем непосредственной интуиции пришли к сознанию, что поступательное движение искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисийского начал.

Итак, любая культура демонстрирует сложный спектр субкультурных элементов. Отдельные отсеки культуры как бы отгорожены от магистрального пути духовного творчества. В самом деле, какое отношение имеют карнавальная атмосфера мистерий, «праздники дураков», уличные шествия к прославлению турнирных победителей, посвящению в рыцари, королевским ритуалам или священнодействию? В сложном игровом социокультурном аспекте эти компоненты, как показывает Бахтин, разумеется, взаимодействуют. Но официальная серьезная культура определяет собой вроде бы главенствующее содержание эпохи. Она отделена от площадной культуры смеха.

В эпоху Возрождения, с ее окончанием эта оппозиция официальной и народной культуры не исчезает. Культурное творчество при всей его динамике вовсе не приводит к тому, что, скажем, народная культура вдруг оказывается более значимой или определяющей доминантой эпохи. В этом смысле важно провести различие между понятиями «контркультура» и «субкультура». Через них можно разглядеть, как мне кажется, механизмы социокультурной динамики.


Соотношение субкультуры и контркультуры

Некоторые зоны (отсеки, области) культуры больше других отражают социальные и демографические особенности ее развития. Внутри различных социальных групп рождаются специфические культурные феномены. Они закрепляются в особых чертах поведения людей, в их сознании, языке. Именно по отношению к субкультурным явлениям родилась характеристика особой ментальности как специфической настроенности определенных групп. Люди реагируют на жизненные впечатления своеобразно. Их собственное поведение выстраивается по специфическим лекалам. Это какой-то парадоксальный “сплав” рассудочности, ценностного отношения, здравого смысла, стихийного самосознания и практики.

Субкультура – особая зона культуры, суверенное целостное образование внутри господствующей культуры, отличающееся собственным ценностным строем, обычаями, нормами.

Субкультурные отсеки культуры в известной мере автономны, закрыты и не претендуют на то, чтобы заместить собою господствующую культуру, вытеснить ее как данность. Мы можем говорить об особом кодексе правил и моральных норм внутри этноса.

В обозначении «субкультура» фиксируется герметичность данного явления. Так, смеховая карнавальная культура остается субкультурным образованием и вовсе не стремится превратиться в официоз. Субкультура призвана держать социокультурные признаки в определенной изоляции от «иного» культурного слоя.

Однако, судя по всему, в истории культуры складываются такие ситуации, когда локальные комплексы ценностей начинают претендовать на некую универсальность. Они выходят за рамки собственной культурной среды, возвещают о новых ценностных и практических установках для широких социальных общностей. В таком случае можно говорить уже не о субкультурах, а скорее о контркультурных тенденциях.

В самом деле, например, в европейской истории вплоть до периода Возрождения подростки воспринимались господствующей культурой как маленькие взрослые. Им шили такие же кафтаны, как и для родителей, надевали такую же обувь. Мысль, что мир ребенка радикально отличен от мира взрослых, еще не родилась. Так было и во времена Шекспира. Однако позже детей как бы отделили от взрослых людей. Появилась своеобразная субкультура, которая и сохраняла, и воспроизводила себя. Но она вовсе не стремилась превратить взрослых в детей, далеко идущие контркультурные тенденции в ней отсутствовали.

Немецкий ученый и писатель Э. Фукс в трехтомном сочинении «Иллюстрированная история нравов» приводит многочисленные примеры субкультурных феноменов. Живописуя нравы аристократии эпохи Ренессанса, автор не забывает подчеркнуть своеобразие крестьянской и монашеской жизни. Рассказывая о галантном веке (ХV в.), о нравах абсолютизма в Европе, Фукс вспоминает и субкультурные привычки и нормы, скажем, мещанства.

В такой системе размышления закономерно возникает вопрос: отчего субкультуры обладают стойкостью и в то же время не оказывают воздействия на генеральный ствол культуры? Почему они рождаются, живут и устраняются, а ведущий строй культуры при этом сохраняется? Когда К. Мангейм обратился к этой проблеме, он осмыслил ее в традиционных рамках философии жизни. Культурные цели уподоблены немецким социологом жизненным, биологическим. Экспертиза сводилась к тому, что субкультуры обусловлены поколенческими различиями.

Как правило, проблема субкультуры рассматривается в культурологии в рамках концепции социализации. Предполагается, что приобщение к культурным стандартам, вхождение в мир господствующей культуры – процесс сложный и противоречивый. Он постоянно наталкивается на психологические и иные трудности. Это и порождает особые жизненные устремления молодежи, которая из духовного фонда присваивает себе то, что отвечает ее жизненному порыву.

Так, по мнению многих культурологов, рождаются определенные культурные циклы, обусловленные, в общем, сменой поколений. Конечно, юношество воплощает в себе новую историческую реальность. Оно творит собственную субкультуру. Но означает ли это, что молодое поколение обязательно преобразует культуру как таковую? По мнению Мангейма, чаще бывает так, что ценность искания, духовные веяния неизбежны в силу возрастной адаптации. Однако возраст «брожений» минует, и культура снова устремляется в свое основное русло.

Иначе говоря, мангеймовская концепция разъясняет, почему люди создают особый мир ценностей, жизненных ориентаций. Вместе с тем немецкий социолог констатирует: субкультуры, хотя и постоянно возобновляются в истории, все же выражают процесс приспособления к господствующей культуре. В такой системе рассуждений субкультуры лишаются своего преобразовательного статуса. Они являются эпизодом в историческом становлении бытия. Следовательно, субкультуры интересны только тем, что выражают некое преходящее отклонение от магистрального пути. При этом социолог фиксирует обстоятельства, не позволяющие молодежи влиться в поток наличной культуры.

В современной культурологии и социологии понятие контркультуры имеет по крайней мере два значения. Во-первых, оно используется для обозначения социально-культурных установок, которые противостоят фундаментальным принципам, господствующим в конкретной культуре. Во-вторых, термин «контркультура» отождествляется с молодежной субкультурой 60-х годов, отражающей критическое отношение к современной культуре и отвержение ее как «культуры отцов».

Термин «контркультура» появился в западной литературе в 1960 г. и отражал либеральную оценку ранних хиппи и битников. Слово принадлежит американскому социологу Т. Роззаку, который попытался объединить различные духовные влияния, направленные против господствующей культуры, в некий относительно целостный феномен – контркультуру. Кто такие хиппи, теперь более или менее известно. Что касается «разбитого поколения», то Дж. Керуак был первым писателем, который сформулировал новые духовные ориентиры молодежи.

Бунт начался уже в 50-е годы. Он обозначился как поиск собственных субкультурных ориентаций. Сексуальный протест выразился в гомосексуальных экспериментах, которые стали модны в кругах интеллектуалов. Среди культурных фигур битников – У. Уитмен, Т. Вулф, Г. Миллер. Так возникла в эстетике битников поэтизация мужского, мужественного, бунтарского характера. Дж. Тайтелл в книге «Нагие ангелы» отмечал, что молодые бунтари рассматривали себя как людей, отверженных обществом, ищущих основы иного мироощущения.

Битничество привило интерес к ориентальной культуре, в которой, как они считали, альтернативность выражена манифестально. Буддизм, практика психоделиков, рок-музыка. Название романа Дж. Керуака «На дороге», как отмечают исследователи, весьма символично. Это бесконечный и лишенный смысла побег от благополучия буржуазного опыта, от пуританства и ханжества «общей морали», от традиций цивилизации потребления. Это побег в никуда.

В романе Берроуза «Голый завтрак» все персонажи условны. Это изображение жуткого карнавального шествия Апокалипсиса. Сюжет в книге практически отсутствует. Феерическая антиутопия воспроизводит обрывки полуосознанных, бредовых наркотических видений-галлюцинаций, в которых перемешаны гротескные черты быта, приметы времени. В конвульсивно мятущуюся ткань повествования Берроуз виртуозно вплетает фактические и документальные материалы, обстоятельные справки из истории гомосексуальных традиций, ритуалов и обычаев всех времен и народов, фармакологические свойства всех наркотиков и физиологические подробности их воздействия на человеческий организм.


Специфика русской культуры

Историю России можно представить как летопись цивилизации, которая обладает общими чертами и особенностями и по отношению к европейской цивилизации, и по отношению к традиционным цивилизациям Азии. Россия занимает особое место между Востоком и Западом. Поэтому можно указать на общее и особенное в ее развитии, раскрыть самобытность российской истории. Россия всегда отличалась неимоверностью неосвоенных пространств и небольшим количеством людей, живущих на этих просторах. Многие специалисты указывают на роль степного фактора, который мешал верховенству права и закона. Культурологи не обходят вниманием и феномен насилия, который постоянно «обеспечивал» цивилизационные срывы в России. Многие исследователи обратили внимание на своеобразие русского демократизма, который неизменно приводил к тирании. Указывают также на то, что в России нет настоящей бюрократии, зато обнаруживается засилье чиновников. В нашей стране, отмечают культурологи, не сложился цивилизованный механизм культурной преемственности поколений. Специфику положения России определяет ее географическое положение между Европой и Азией, миром постоянного преобразования и миром традиции.

Русская культура, несомненно, отличается своеобразием. В ней обнаруживается широта русской души, свобода образа жизни, исповедальность литературы. Огромен вклад русской культуры в культуру мировую. Национальную философскую школу представляет собой русская философия. Для многих наших поэтов в душе России скрыта какая-то тайна. Поиски собственной культурной идентичности в разные эпохи проявлялись по-разному.


6. КУЛЬТУРОГЕНЕЗ


6.1. Основные версии культурогенеза (происхождения культуры)


В прошлом веке многие исследователи были убеждены в том, что культура возникла благодаря способности человека к труду и его умению создавать технические приспособления. В XX в. генезис культуры трактуется по-разному. К орудийно-трудовой концепции добавились многие другие – психологические, антропологические, социокультурные. Как в природном мире возник радикально новый феномен – культура? Что явилось истоком культуры? Рассмотрим основные версии происхождения культуры.


^ 6.1.1. Орудийно-эволюционная версия


«Труд создал культуру»

Наиболее обстоятельно деятельностный подход к культуре разработан в марксистской традиции. Отличие человека от животных усматривается исследователями этой ориентации в труде. Предполагается, что генезис социального и культурного непосредственно связан со становлением человеческого труда, который и превращает человеческую жизнедеятельность в общественную. Человек же оказывается агентом культуры, общественным человеком.

Согласно орудийно-трудовой концепции, внутри которой осмысливается генезис культуры, человек выделился из животного мира. Теория происхождения человека изложена Ф. Энгельсом (1820–1895) в 1873–1876 гг. Она представлена в статье «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», которая явилась одной из глав его работы «Диалектика природы». Ф. Энгельсу принадлежит классическая формула: «Труд создал человека». Под трудом Ф. Энгельс понимал целесообразную деятельность, которая началась с изготовления орудий из камня, кости и дерева. По мнению К. Маркса и Ф. Энгельса, сознание возникло в результате труда. В процессе труда у людей появилась потребность что-то сказать друг другу. Так возникла речь как средство общения в совместной трудовой деятельности. Последствия этих предпосылок – возникновения процесса труда и речи – огромны. Дело не только в том, что обезьяна превратилась в человека. В свою очередь, деятельность человека стала огромным импульсом, который привел к культурогенезу.

Социальный механизм воспроизводства человеческой деятельности значительно расширяет пространство культуры. В этом отношении человек с самого начала выступает как «общественное животное, то есть такое животное, стереотипы поведения которого заложены не в нем (то есть генетически), а вне его, в социальной форме общения. Сущность человека – не в его генотипе, а в совокупности всех общественных отношений. Поэтому животным рождаются, а человеком лишь становятся».

Согласно трудовой концепции антропо- и культурогенеза, обезьяны сообразили, что искусственные орудия гораздо эффективнее естественных. Тогда они стали создавать эти орудия и сообща трудиться. Появилась речь. Труд сотворил человека и культуру как способ жизнедеятельности. Но для того чтобы трудиться, нужно обладать сознанием, а также жить в группе и общаться в процессе обретения трудовых навыков. Так родилась социальность.

Однако эти рассуждения образуют замкнутый круг. Сознание рождается только как результат труда, но, чтобы заняться деятельностью, нужно иметь нечто подобное интеллекту. Речь обретается внутри общности. Но какая сила побуждает жить сообща и искать общения? Все эти компоненты культурогенеза, связаны, но непонятно, как они порождают друг друга.

Авторы трудовой концепции культурогенеза, к сожалению, не могут объяснить эти противоречия. Критикуя сложившиеся взгляды на трудовую деятельность как основу антропогенеза, В.М. Вильчек отмечает: «Они пишут: первобытный охотник догадался, понял, открыл, изобрел и т.д. Но этот «первобытный охотник» – обезьяна. Действительно, существо очень догадливое, умное, но чтобы обладать хотя бы частью тех свойств, которые ей были необходимы, чтобы произойти в человека в соответствии с «трудовой» гипотезой, она (обезьяна) предварительно должна уже быть человеком, находящимся на относительно высокой ступени развития. Чтобы снять это внутреннее противоречие в «трудовой» гипотезе, надо объяснить, каким образом прачеловек мог нечто выдумать, изобрести, открыть, не умея придумывать, изобретать, открывать и решительно ничего не выдумывая, не изобретая и не открывая.

Воспроизведем основные положения этой критической концепции В.М. Вильчека. Прежде всего, исследователь пытается уточнить: что такое труд? Обычно мы даем ответ: «Труд – это целесообразная деятельность». Но целесообразной деятельностью, строго говоря, занимаются все животные. Разве бобер, который перекрывает воду, создавая запруду, не видит в этом целесообразности для себя? Некоторые животные преобразуют среду обитания, координируют совместные действия. Но это еще не труд.

В противном случае, как показывает ученый, надо признать трудом всякое добывание, а также поедание пищи, устройство гнезда и логова, акты, связанные с продолжением рода. В этом случае придется признать искусством брачные игры и ритуалы зверей и птиц, а политикой – защиту территории и потомства, соблюдение иерархии в стае и т.д.

Если признать трудом нечто, что отделяет человека от природного царства, подразумевая под ним специфически человеческий способ жизнедеятельности, который привел к культуре, то как он появился раньше человека? В силу чего человек мог обрести то, что не заложено в его генетической программе? Что заставило его искать внеприродные пути самовыражения? Эти вопросы не затронуты в трудовой концепции культурогенеза, которая озабочена только тем, чтобы выстроить последовательность чудодейственных благоприобретенных свойств, делающих человека человеком.

Укоренившееся в философии натуралистическое объяснение человека наталкивается на поразительные противоречия. Так, придерживаясь дарвиновских воззрений на природу человека или марксистских взглядов на роль труда в процессе превращения обезьяны в человека, следовало бы ожидать, что первые шаги человеческой мысли будут связаны с познанием физического окружения. В той же мере само поведение человека может быть направлено только на достижение прямой пользы для себя. Лишь так можно обеспечить стратегию человеческого выживания. Живое существо призвано приспособиться к природному окружению, овладеть практическими навыками. Тогда его поведение окажется максимально эффективным.

Однако новейшие этнографические исследования, накопленный эмпирический материал опровергают такое предложение. Человек, как выясняется, менее всего озабочен тем, чтобы приблизиться к природе. В известном смысле он издревле старался как бы отделиться от нее. Проще говоря, первобытный охотник, если смотреть на него глазами современного человека, не понимал собственной выгоды. Что толку, скажем, от наскальных рисунков? Вместо того чтобы успешно адаптироваться к внешнему миру, он, напротив, демонстрировал собственную неприспособленность к природе, к ее велениям и законам.

Теперь обратимся к концепции видного американского культуролога Льюиса Мэмфорда, который считает, что К. Маркс ошибался, придавая орудиям труда направляющую функцию и центральное место в развитии человека и культуры. Вот уже больше века человека обычно определяют как животное, использующее орудия труда. «Платону подобное определение показалось бы странным, поскольку он приписал восхождение человека из первобытного состояния в равной мере как Марксу и Орфею, так и Прометею, и Гефесту, богу-кузнецу».

Между тем, как подчеркивает Л. Мэмфорд, описание человека как главным образом использующего и изготавливающего орудия труда стало общепринятым.

Итак, труд в марксистски ориентированной культурологии рассматривается как процесс взаимодействия человека и природы. Человек не только преобразует форму того, что дано природой, но и ставит сознательную цель, определяющую способ и характер его действий. Орудия труда действительно сыграли немалую роль в жизни человека. Однако они не могут объяснить тайну превращения обезьяны в человека, чуда сознания, дара совести, секретов социальной жизни. Обычная эволюционная теория, которая исходит из поступательного развития живой материи, здесь оказывается бессильной. Появление самого эксцентричного создания на Земле – человека – связано с качественными прорывами в приключениях живой материи, которая стала вдруг одухотворенной, мыслящей. Феномен культуры в той же мере может оцениваться как радикальный сдвиг в развитии универсального мира.