М. В. Максимов (отв редактор, г. Иваново), А. П. Козырев (зам отв редактора, г. Москва), Е. М. Амелина (г. Москва), А. В. Брагин (г. Иваново), И. И. Евлампиев (г. Санкт-Петербург), К. Л. Ерофеева (г. Иваново), О. Б. Ку

Вид материалаДокументы

Содержание


С.Б. Роцинский
И.И. Евлампиев
Антихрист позднего в. с. соловьёва
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Подставка


Определение материального начала (для Соловьёва тождественного негативной свободе, или отрицательной потенции) как «подлежащего», «субстрата» (, также имеет аристотелевские корни. По Аристотелю, первая причина всего, Бог, может именоваться первым двигателем, чистой формой, конечной целью, материя же есть нечто внеположенное божеству, подлежащее оформлению, это и пассивная возможность, и потенция, и сила бытия; оба эти смысла имеются у слова dunamis, характеризующего аристотелевскую материю. Соловьёв следует такому пониманию материи, но вносит ее непосредственно в абсолютное существо. Сравним: «А о четырех причинах говорится в четырех значениях: одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи… другой причиной мы считаем материю, или субстрат (hupokeimenon); третьей – то, откуда начало движения; четвертой – причину, противолежащую последней, а именно «то, ради чего», или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения)» (Met., 983, a 26–33).

Интересно, что у Соловьёва  – подлежащее становится по сути синонимичным ипостаси. Признание безусловной реальности за божественной всеединой личностью и производной, относительной реальности за индивидуальной человеческой личностью имеет место уже в начальном этапе творчества философа. В поздней философии это приобретает более выраженные черты. Сравним в статье 1897 г. «Понятие о Боге»: «То, что… мы обыкновенно называем нашим я, или нашей личностью, есть не замкнутый в себе и полный круг жизни, обладающий собственным содержанием, сущностью или смыслом своего бытия, а только носитель или подставка () чего-то другого, высшего. Отдаваясь этому другому, забывая о своем я, человек как будто теряет себя, жертвует собою, но на самом деле он утверждает себя в своем истинном значении и назначении, наполняет свою личную жизнь истинным содержанием, с которым она нераздельно сливается, превращает ее в вечную жизнь» .(ПСС, 2-е изд., IX, 20).

Показательно совмещение двух терминов во фрагменте неопубликованной медиумической записи Соловьёва: «Ce que tu es c’est moi, je suis ton essence. Tu n’es que mon sujet, mon - la chose sur laquelle j’appuis mes pieds, mon cela doit etre ton ambition supreme. Mais je ne veux pas poser mes pieds sur un objet vulgaire. C’est pour cela que tu dois travailler et produire de grandes choses. Sophie

Ainsi travaille a devenir grand pour que je daigne te fouler aux pieds. Sophie” (РГАЛИ, Ф.446. Оп.1. Ед.40. Л.17–18).

Перевод с фр.: «Ты есть то, что есть я, ибо я твоя сущность. Ты есть лишь мой субъект, мой , то, на что я опираю свои ноги, моя , это должно быть предметом твоих высших стремлений. Но я не хочу возлагать своих ног на вульгарный предмет. Поэтому ты должен работать и создавать великие вещи. София.

Итак, становись великим, чтобы ты удостоился быть мною истоптанным. София».


Примечания


1 Цит. по: Козырев А.П. Соловьёв и гностики. М., 2007. С.394.

2 Бибихин В.В. К переводу «Метафизики» Аристотеля // Розанов В.В. Красота в природе и ее смысл и другие статьи / Сост. В.Г.Сукача. М., 2010. С. 515.

3 Розанов В.В. Литературные изгнанники. М.: Аграф, 2000. С.89.

4 ПСС, 3, 316 – 318. Здесь и далее ПСС – Соловьёв В.С. Полное собрание сочинений и писем В 20 т. М.: Наука, 2000. Т. 1 – 3.

5 Наиболее обстоятельный из дошедших до нас литографированных курсов лекций по истории философии (см.: «Вопросы философии», 1989, № 6, с.76 – 132. Публ. В.А. Смирнова) доходит лишь до Платона.

6 Действующая причина и целевая причина (лат.)

7 Ум, мыслящий сам себя (греч.), аристотелевская характеристика бога.


^ С.Б. Роцинский

Российская академия государственной службы

при Президенте Российской Федерации, г. Москва


Вл. Соловьёв и западные мыслители:

ФОРМИРОВАНИЕ ОСНОВ онтологии всеединства


Если говорить об онтологическом фундаменте системы вл. Соловьёва, то несомненно, что для него, как для представителя «верующей философии», положения христианского вероучения явились краеугольным камнем этого фундамента. Но именно философское обоснование своего учения Соловьёв пытается найти с помощью анализа идей предшественников. Внимательное отношение к онтологической проблематике прослеживается уже в его магистерской диссертации «Кризис западной философии». Среди прочих вопросов для него было важным выявление в учениях европейских мыслителей характера связи и взаимоотношения между целым и частным, между единством мира и множественностью входящих в его состав элементов.

В самом начале названной работы Соловьёв обращает внимание на спор реализма с номинализмом, задавший средневековыми схоластиками тему взаимоотношения всеобщего и индивидуального. продолжение этого спора он обнаруживает в истории новоевропейской мысли. философы с той или иной мерой последовательности отстаивают позиции то ли вседовлеющего универсализма, то ли самоуверенного индивидуализма. Если позиция первенства всеобщего объективного начала, получившая начальное рациональное обоснование у Декарта и Спинозы, была завершена впоследствии в учении Гегеля, то ее «антитезис» – точка зрения индивидуализма и субъективизма, начавшаяся в Новое время с монадологии Лейбница и получившая продолжение у Беркли, Канта и Фихте, доводится до последнего предела у Макса Штирнера, у которого индивидуальное человеческое «я» становится, по существу, центром мироздания. Если у английских эмпирико-сенсуалистов перевес находится на стороне индивидуального, вещественного начала, у Канта и Фихте – на стороне субъекта, то у Гегеля абсолютное начало возвышается и над эмпирической множественностью, и над отдельной человеческой личностью. не вполне удовлетворяет Соловьёва и позиция Шопенгауэра, у которого в качестве всеобщего, абсолютного принципа выступает мировая воля, а всякое индивидуальное бытие есть лишь явление мировой воли, единичные особи «в своей отдельности только представляются».

ближе всех к пониманию сути вопроса, по мнению Соловьёва, подходит Э. Гартман со своей категорией бессознательного, которое утверждается как абсолютное первоначало всего существующего. Что же касается другой стороны всеединства – множественности отдельных существ и лиц, то их существование у Гартмана весьма призрачно, поскольку конечная цель жизни, согласно его философии, достигается чрез уничтожение этого мира. Соловьёв старается обосновать оптимистический смысл такой неожиданно нигилистической позиции немецкого философа. Он делает заключение, что утверждение Гартмана о снятии наличной действительности в конце мирового процесса предполагает уничтожение не самого частного бытия, а только его исключительного самоутверждения в «его внешней особенности и отдельности».

В обосновании своей концепции всеединства Вл. Соловьёв больше всего созвучий находит в философии Шеллинга. В учении русского мыслителя отражается то напряженное взаимоотношение между свободой и «святой необходимостью», которое имеет место в учении немецкого философа. Свободно только то, что обладает самостью и действует по законам собственной природы, а не по внушению или принуждению извне. Суть дела в конечном счете сводится к тому, что исторический процесс есть трудный и длительный путь постижения человеческими индивидами, наделенными свободной волею (от Бога, по Соловьёву, от «основы», по Шеллингу), высшей премудрости Божественного промысла в мире, добровольного и сознательного подчинения во все большей и большей мере зиждительной воле Творца.

Таким образом, в системах новоевропейской философии Вл. Соловьёв старался найти такую доктрину, в которой бы он получил подтверждение своей метафизической идеи всеединства – идеи гармонического равновесия в соотношении единства и множественности. Что касается социально-политического аспекта этого вопроса, то здесь опять-таки тяжба между монизмом и плюрализмом выступала философско-методологической основой противоборствующих воззрений на идеал общественного устройства. В социально-политическом контексте «монизм» модифицируется в государственный порядок, дисциплину, далее – в унитаризм, тоталитаризм, деспотизм. Плюрализм же напрямую связан с категориями либерализма, демократизма, анархизма... Как справедливо замечал по этому поводу Б. Рассел, каждая из конфликтующих сторон отчасти права и отчасти заблуждается. В конечном счете Рассел возлагал надежды на такую модель либерализма, которая бы обеспечивала социальный порядок, но без введения излишних ограничений для членов общества.

В традиции западной мысли Нового времени попытку создания такой «компромиссной философии» Рассел связывал с именем Дж. Локка, который выступал как против индивидуализма анабаптистов, так и против слепого преклонения перед авторитетом и традицией. В русской же философии главная заслуга в создании онтологических и диалектико-логических основ достижения такого компромисса принадлежит Вл. Соловьёву. Его учение о всеединстве вполне корректно можно охарактеризовать как моноплюрализм, ценность единичного бытия у него, по сути, равновесна значению бытия универсального. Личность и общество должны, по убеждению философа, не подавлять друг друга или приносить себя в жертву, а органически друг друга дополнять.

Этот принцип является основополагающим для Вл. Соловьёва и в искании путей совершенствования жизни всего человечества. В его философии всеединства содержатся глубокие и во многом пророческие размышления о всечеловечестве, о перспективах его существования как единого и взаимозависимого целого, о свободном и самостоятельном сосуществовании входящих в его состав наций, народов и культур. Именно в этом контексте философ высказал плодотворные идеи, которые оказались поразительно созвучными важнейшим вызовам нашей эпохи.


^ И.И. Евлампиев

Санкт-Петербургский государственный университет


Загадка «Краткой повести об антихристе»


Внимательно рассматривая структуру «Краткой повести об антихристе», входящей в «Три разговора» Вл. Соловьёва, можно заключить, что она состоит из трех не вполне согласованных друг с другом частей. Мы полагаем, что вторая (самая большая и самая содержательная) часть повести была написана задолго (за несколько лет) до времени создания «Трех разговоров». Она рассказывает о воцарении в мире антихриста и заканчивается актом единения церквей (в лице лучших их представителей). В этой части повести угадываются основные элементы зрелой философии Соловьёва, в том числе ее главный принцип – представление о Богочеловечестве и о способности человечества в единстве с Богом побороть антихриста и прийти к совершенству.

Первая и третья части повести, видимо, были добавлены Соловьёвым при написании основного текста «Трех разговоров» (в 1899 году), и они выражают уже совершенно иное мировоззрение, поэтому они находятся в определенном противоречии со второй частью. Первая повествует о душевных муках «сверхчеловека», одного из выдающихся духовных лидеров человечества, который позже и становится антихристом. В этом образе Соловьёв косвенно изобразил самого себя и тем самым осуществил своего рода «покаяние» за ту претензию, которая содержится в его зрелой философии – выразить подлинное содержание христианства, которое было утрачено историческими церквями.

В третьей части повести кратко изображается гибель антихриста, причем его победителем является Бог, Христос, который сам, без участия человечества, уничтожает антихриста и его воинство. В этом финале проявляется подлинное отречение Соловьёва от главного принципа своей философии – от принципа Богочеловечества.

В итоге «Краткая повесть об антихристе», как и весь контекст «Трех разговоров», свидетельствует о радикальном изменении взглядов Соловьёва. Если раньше он пытался в своем учении выявить «истинное христианство», в котором центральное место занимает человек и его деятельность в мире, то теперь он осуждает эти свои устремления и признает абсолютную правоту исторического христианства вместе с его представлениями о всемогуществе Бога и греховности и немощности человека.


В. П. Океанский

Шуйский государственный педагогический университет


^ АНТИХРИСТ ПОЗДНЕГО В. С. СОЛОВЬЁВА

И МАКРОПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ СОВРЕМЕННОСТИ


Несколько лет назад нам уже доводилось высказываться об антихристе позднего В. С. Соловьёва как о «великом социологе», предлагающем человечеству псевдосотериологическую гиперсоциальную программу1; аналогичным путём идёт и Великий Инквизитор у Ф. М. Достоевского, прямо провозглашая необходимость лжи во спасение человечества, о чём мы писали ещё с середины 1990-х годов2. Данные соображения нисколько не утратили своей силы, и нам хотелось бы сейчас показать, что сегодня моделируемое сверху мирное скотоподобие низов и очевидная ориентация элит на макрополитическую игру в захват земли, пожалуй, как ни что иное способствуют реализации именно этой глобальной программы, этого заключительного исторического сценария.

Согласно тексту «Краткой повести об антихристе» В.С. Соловьёва, некие «посвящённые», характеризуемые в то же время как «заправилы общей европейской политики, принадлежащие к могущественному братству франкмасонов», «чувствуя недостаток общей исполнительной власти… решат учредить единоличную исполнительную власть»3. Наследуемая ХХ веком из предшествующего столетия «смерть Бога» и провозглашаемые «смерть автора», «конец истории», «смерть человека» и т. п. – пробуждают тоску по воскрешению субъекта, магнетическую тягу к неомодерну, которая с необходимостью всякой жажды должна воплотиться в жизнь и восстановить её глубокую драму, призванную засвидетельствовать, что мы по существу ещё никуда не ушли из времени, именуемого в истории культуры Новым, со всеми его утопиями, пропастями и снами, с полной и окончательной провальностью провозглашаемой новизны4

Это может выглядеть даже и как некое утешение, обещающее сохранение или в иных случаях возрождение привычных смыслов, преждевременно провозглашённых мёртвыми. Напротив, агония богочеловеческих отношений, автора, истории всё ещё продолжается, но, безусловно, должна завершиться. Интересно, что самый финал начинает восприниматься как многообещающее продолжение, как монументальная реставрация «хитрого духа» истории.

Например, В.В. Бибихин писал об этом так: «Прекращение чуда свободы, разрушение его дискурсом тотального расписания – таким было видение позднего Достоевского и Соловьёва… Множество, фигурирующее в легендах о великом инквизиторе и антихристе, одержимо в меру своей шатости жаждой упорядочения. Пророки восстают против угрозы окончательного миропорядка. Всякая вообще человеческая конструкция подозрительна. Любое устроение как таковое включает преступление. Рациональная организация истории забывает человеческого ребенка, не умеющего говорить. Инквизитор говорит много. Антихрист говорит безмерно больше и умнее всех. Когда, утомленный усилием всеобщего примирения, он просит трех апостолов сказать ему, какой идеи они от него хотят, то честно готов дать им любую… Священная война против конструкторов истории не дожидается, когда Бог сил грядет на облаках небесных с силою и славою великою… Людям нового времени Христос является рисованной картиной… Водимые за руку не сохранили в себе ничего от могучего библейского народа. Антихрист бросает вызов такому человечеству… действует как катализатор исхода. Он возвращает миру размах… Инквизитор у Достоевского тоже остается единственным среди новых детей, рискнувших взять историю в свои руки… В ультиматуме человека-манипулятора история возвращает себе драматический размах, недоступный научному человечеству с его технической вавилонской башней… Показав свои видения, Достоевский и Соловьёв оставили 20 веку урок силы, риска, размаха. Он больше ощущается, чем вычитывается… в словах «иди, ты свободен» инквизитора к Богу; и в лихорадочном триумфе сверхчеловека, таком интимно Соловьёвском. Веер жестов, невольных и вдохновенных, радостно свободных. Они возвращают простоту и щедрость человеческому существу в его войне за истинного Бога на краю Ничто»5.

Эти потрясающие слова с пафосом мистической невинности «сына погибели» побуждают нас видеть, насколько сегодня широко открыты ворота для окончательного воцарения врага рода человеческого – на давно уже приготовленном для него троне! Эта давность может измеряться как минимум «упадком средневекового миропонимания», а значит, – ходом истории культуры последних пяти-шести столетий, сбросивших традиционный миропорядок и отвергнувших его сквозную символико-иконическую Священную Историю, предлагая на её место симуляцию фактичности через романистику, псевдоисторическую живопись и последующий кинематограф. Таким образом, реальная история оказалась заведомо и в высшей степени концептуально искажена, о чём, между прочим, великолепно писал Р. Генон: «…удивительно то, с какой скоростью Средневековая цивилизация была предана забвению. Уже в 17 веке люди не имели ни малейшего представления о том, что это была за эпоха, и сохранившиеся средневековые памятники в их глазах не представляли собой никакой интеллектуальной или даже эстетической ценности. Само по себе это достаточное доказательство того, насколько принципиально изменилось общественное сознание за этот короткий срок. Мы не будем заниматься… исследованием причин, – а они действительно очень сложны, – приведших к изменениям настолько радикальным, что просто невозможно допустить, что они могли произойти спонтанно, сами по себе, без вмешательства некоей направляющей воли, подлинная природа которой, скорее всего, должна оставаться загадкой. В этой связи следует упомянуть о весьма странных обстоятельствах: например, о популяризации в определённый момент истории под видом новых открытий вещей, о существовании которых было известно всегда, хотя это знание широко не разглашалось, поскольку всегда сохранялась опасность того, что негативные последствия подобного разглашения перевесят его преимущества. Мы упомянем только два примера среди фактов такого рода, имевших самые серьёзные последствия: это мнимое изобретение книгопечатания, в действительности известное китайцам задолго до Христианской эры, и «официальное» открытие Америки – континента, с которым уже в Средние века существовали гораздо более тесные, чем это принято считать сегодня, связи. Почти совершенно невозможно поверить и в то, что миф, представляющий Средние века эпохой мракобесия, невежества и варварства, сложился абсолютно спонтанно, и что очевидная фальсификация истории, навязанная нашим современникам, могла быть осуществлена без какого-то предварительного плана»6.

У Соловьёва антихрист предстаёт как «великий мыслитель, писатель и общественный деятель», автор сочинения «Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию», как «великий маг и алхимик», а также как «тонкий психолог»7. Иными словами, он выступает как законченный оптимист. А потому реализованное Бибихиным трагико-романтическое восприятие Антихриста как метафизического бунтаря против самих прогнивших основ миропорядка – никуда не годится, кроме разве трудничества в пользу его двора. В центре организационных забот этого таинственного персонажа залегает фундаментальная установка на новый мировой порядок, выражаюшая хорошо известный древний соблазн царства… Соловьёв показывает, что его герой достигает существенных успехов в своём деле, оказывается особо одаренным ад(!)-министратором, который «будет всякому приятен»8. Учитывая тот факт, что властей, как правило, опасаются, а их придержателей обычно хают – это будет очевидная ментальная модернизация человечества, которое давно уже готовят к этому прыжку…

Воцарению Антихриста ещё противостоит сегодня тематизация феномена глобального кризиса, которую он попытается официально объявить метафизическим терроризмом и превратить в маргиналию мышления, поскольку это – единственное, что в современном мире существенно подрывает сами основания управления, создавая некоторые предпосылки для воскрешения здорового пессимизма традиционных эпох с их недоверием к тотальной деловитости. Истоки самой темы глобального кризиса можно видеть уже в евангельских словах Христа, пророчески предвосхищающих в согласии с более древними преданиями приход ухудшающихся времен – против этого понимания работает мифология прогресса, составляющая интимное ядро верований Антихриста.

Эта тема была больше других из отечественных авторов прочувствована К.Н. Леонтьевым; существенная в концептуальном отношении часть наследия А.Ф. Лосева также связана с ней: «Вся история человечества, – излагал лосевскую апокалиптологию Арсений Гулыга, – есть история борьбы между Христом и антихристом, Богом и сатаной. Феодализм – высшая ступень в истории человечества, торжество Бога; феодализм падает под ударами сатаны, дальнейшая история есть история развертывания и оформления сатанинского духа. Ступени этого развертывания – капитализм, социализм, анархизм…»9.

Нынешнее воцарение управляемого хаоса в мире и элитарно-регулируемой многополярности свидетельствует о справедливости приводимой выше характеристики – остаётся последний шаг и он, разумеется, будет сделан. Когда это произойдёт – нам судить не дано; вполне возможно, что какие-либо геологические катастрофы – «землетрясения по местам» (Мф., 24 : 7) – спутают карты политиков и отбросят этот приближающийся финал на более отдалённые времена, нежели это виделось позднему В. С. Соловьёву…


Примечания


1 См.: Океанский В. П. Антихрист как великий социолог: post scriptum к позднему Владимиру Соловьёву // Соловьёвские исследования: Период. сб. науч. тр. Вып. 10. Иваново, 2005. С. 155 – 164.

2 См.: Океанский В. П. Герменевтическое пространство «Легенды о Великом Инквизиторе»: вслед за К. Н. Леонтьевым… // Филологические штудии: Сб. науч. тр. Иваново, 1995. С. 15 – 22. См. также пространное развитие этой темы в кн.: Океанский В. П. Онтологическая поэтика «Легенды о Великом Инквизиторе»: опыт герменевтического прочтения: Монография. Иваново; Шуя, 2010.

3 Соловьёв В. С. Краткая повесть об антихристе // Соловьёв В. С. Смысл любви: Избранные произведения. М., 1991. С. 408.

4 См.: Дугин А. Г. Радикальный субъект и его дубль. М.: Евразийское Движение, 2009.

5 Бибихин В. В. Слово и событие. М., 2001. С. 117 – 118.

6 Генон Р. Кризис современного мира. М.: Арктогея, 1993. С. 23 – 24.

7 Соловьёв В. С. Указ. соч. С. 403, 407.

8 Там же. С. 408.

9 Гулыга А. Православный философ эпохи ленинизма // Литературная Россия. 1993. 29 окт. № 39. С. 12.