А. С. Пушкин (черновое письмо Н. Н. Раевскому. 30 января 1829 г.)
| Вид материала | Документы |
- А. Н. Радищев «Путешествие из Петербурга в Москву» А. С. Грибоедов «Горе от ума», 5.49kb.
- После ссылки. 1826—1829, 78.73kb.
- Правила разработаны Инженерным Центром обеспечения безопасности в промышленности. Общие, 1585.81kb.
- Урок литературы в 9 классе. Любовная лирика А. С. Пушкина. Адресаты лирики А. С. Пушкина, 42.08kb.
- Арап Петра Великого», «Капитанская дочка». И. Новиков «Пушкин на юге», Ю. Тынянов «Пушкин»,, 15.79kb.
- А. С. Пушкин в живописи > А. С. Пушкин. Словарь к сказкам А. С. Пушкина > А. С. Пушкин., 86.03kb.
- Министерство здравоохранения и социального развития российской федерации письмо, 8.24kb.
- Информационное письмо, 42.29kb.
- Доклады, представляемые государствами-участниками, 1291.67kb.
- Применяется на территории Российской Федерации с 1 января 2003 года (Письмо мнс, 413.01kb.
Димитрий. Ксюша, радость моя, смотрю на тебя и не могу наглядеться… Тело твое из сливок вылитое люблю, брови союзные, когда хмуришься, агаты несравненные глаз твоих, но еще более – ученость твою и сметливость природную…(притягивая Ксению к себе) Скажи, а кто учил тебя грамоте?
Ксения. (грустно) Батюшка покойный выписал мне… (помолчав) нам с братом учителей из Ганзы, те иноземных книг три подводы привезли, читать и писать я освоила рано, а математику с астрологией полюбила уже потом, и географию тоже… А брат Федор… убиенный… лучше меня учен был, и к тому же всякого философского естествословия обучен, он прожекты большие строил, сам карту русскую начертил… Зачем ты велел его убить? Пусть бы уехал отсюда хоть в Англию, хоть в Ливонию.
Димитрий. Но ему же присягнули некоторые… Хотя скажу тебе правду, я не велел никого убивать. Сказывают, народ взбунтовавшийся сам стащил его с трона в Грановитой. Да и бояре перестарались. Говорят, на Москве соглядатаи да доносчики развелись всюду, вот чуть что – и стараются выставиться вперед… боятся все друг друга… не один, так другой донесет… Уже и трое меж собой говорить страшатся…
Ксения. Твоя правда: попы, дьяконы, чернецы, черницы… жены на мужей… отцы на детей… бояре и боярыни – все доносили друг на друга. Вот батюшка никому из бояр и не верил.
Димитрий. Это все потому что трон ему достался неправедно. А я, как законный сын Иоанна Грозного, буду править иначе, даром что народ за меня.
^ Ксения: (тихо) Батюшку на царство тоже народ упрашивал… и брату Феде присягали…а потом…
Димитрий. (не замечая сказанного) Я слышал, что боярам русским не дозволяли путешествовать, чтобы они не научились чему-нибудь в чужих краях и не ознакомились с их обычаями. Только посланников царских да беглых можно встретить в чужеземных странах.
Ксения. (робко) Я знаю, боярских детей много послали учиться…В Сорбонию, в Геттинген, в италийский край… И немногие их них вернулись. А бежать отсюда очень невозможно, все границы охраняются чрезвычайно, и наказание, если поймают виновного, есть смертная казнь и конфискат всего, что имеешь. Так было и при Иоанне Грозном, и при отце моем…
Димитрий. Есть два способа царствовать – милосердием и щедростью, или суровостью и казнями; я избрал первый способ; я дал Богу обет не проливать крови подданных и я исполню его. Я не хочу никого стеснять… пусть мои владения будут во всем свободны. Я обогащу свободной торговлей свое государство. Я изведу посулы в судах и приказах! И пусть везде разнесется добрая слава о моем царствовании и моем государстве…
^ Ксения. Всякий государь, всходя на трон, думает, как лучше сделать, да не у всякого получается…
Димитрий. Душа моя, я только тебе расскажу, как править думаю. Советчиков здесь у меня немного. Полякам я до конца верить не могу. А у тебя голова светлая, глаза добрые, душа чистая, как солнышко (притягивает ее к себе) Будешь мне помощницей?
Ксения: (отстраняясь) Ты полякам верить боишься, а они тебя в Москву привели. Говорят люди, что веру их католическую насадить здесь хочешь. .. И еще… вроде ты им другим обязан… Сказывают, невеста у тебя есть в Польше… Это правда?
Димитрий. Ничем я им не обязан! Я царь законный. А кто болтал, что я самозванец какой – уж замолчали. Гришку Отрепьева третьего дня я сам народу представил. Он же у патриарха Иова секретарем был, вместе с ним носил бумаги в Думу. Его здесь все в лицо знают… А поляки мне взаправду деньгами помогли, в поход со мной пошли. И сейчас они нужнее нам, чем мы им. Да потом, у них есть чему и поучиться! Ты вот книги читала. И сколь непросвещенны мы, русские, знаешь не хуже меня. А погляди, как одеваемся: бабы точно куклы какие накрашены, в бесформенное одеты, мужики в длиннополые кафтаны обряжены, бороды по колено. После обеда все спят.
Ксения. А в Польше не спят днем?
Димитрий. В Польше не спят. И пьют там средственно, не так как у нас.
Ксения. И поэтому ты хочешь чужеземную веру еретическую привить нам насильно?
Димитрий. Напротив, радость моя, я хочу, чтобы люди верили искренне и исповедовали ту веру, какую душа их приняла. Человек должен быть терпим к чужой вере… А у нас только одни обряды… а смысл их укрыт. Как будто благочестие только в том, чтобы сохранять посты да поклоняться мощам! И часто живем не по-христиански, мало любим друг друга… Я хочу, чтобы мы не в хвосте плелись, а шли рука об руку со всеми народами: и францужским, и гишпанским, и голландцами, и англичанами.
Ксения. Ты давеча говорил про школы…отец мой тоже школы открывать думал.
Димитрий. (увлеченно, пылко) Школы повсеместно открою, типографии, писаные законы заведу… Бороды обрею, кафтаны обсеку. Детей боярских к иноземцам учиться направлю. Сюда учителей приглашу. А еще - балы справлять буду, как в Польше, тебя танцовать научу…
Ксения: (тихо) Мне всего этого уже не видать… Меня ты скоро в монастырь отошлешь…
Димитрий: Зачем ты говоришь так, радость моя, какой монастырь!? Ты ж мне советчицей будешь в делах моих государственных…
Ксения: (перебивая) Нет, Государь мой, косы мои уже расплетены, судьбой дорожка протоптана (подходя сзади к сидящему и обнимая его) А, что, невеста твоя польская, Марина Мнишек, вправду говорят, красивая?
Димитрий: Красивая. Но ты красивше… Если бы не обещание королю и нунцию ихнему, взял бы тебя в жены… Мне с тобой легко, просто. Пошла бы за меня? Иль отказала? Что молчишь? Ты, Ксюша, говорят, и петь мастерица. Спой мне что-нибудь…
(входит Бучинский, домашний секретарь Димитрия)
Бучинский. Посольский дьяк Афанасий Власьев прибыл из Польши.
Димитрий. Зови! (делает Ксении рукой знак выйти и медленно идет к стоящему в центре комнаты малому трону. Она кланяется и молча выходит в соседнюю комнату. В другую дверь протискивается Власьев облаченный в пышный парчовый наряд, в парчовые же сапоги. Он бухается в ноги Димитрию и некоторое время так лежит.)
Бучинский. (тихо, в сторону) Вот уж вправду благочестие свыше разума. Царь у них выше Господа Бога будет…
Димитрий. (Власьеву) Ну хватит, хватит церемоний… Давай, докладывай, как там в Кракове дела наши? Что в Самборе? Женат я или нет, в конце концов?
Власьев. По польскому обряду женаты, Ваше Императорское Величество.
Димитрий. Тогда где же жена моя, иль хоть письмо от нее какое?
Власьев. Вот письмо от отца ее, пана Юрия Мнишка. А государыня мне ничего не передавала. Уж больно они с гонором…(оглядываясь по сторонам) Натерпелся я там всякого…
Бучинский. (тихо, глядя на дверь, за которой скрылась Ксения) Из двух зол надо бы по уму выбрать меньшее, да я думаю, что меньшего среди женщин не бывает… Но чует мое сердце, завяжется здесь тугой узел
Димитрий. (Власьеву) Да не томи, рассказывай без чину, как ты на свадьбе роль мою играл, как царица была одета, много ль гостей было, что подавали на пиру – все припомни. Мне ж надобно знать, как царь… император московский средь гостей иноземных на свадьбе своей выглядел.
Власьев. (растерянно, он никак не может взять в толк, что конкретно от него хочет Димитрий) Я вот и говорю, Ваше Императорское…
Димитрий. (Стукнув каблуком об пол) Да что же ты заладил, императорское, императорское... Говори ты как следует, что спросил у тебя кардинал, когда начал венчание?
Власьев. (немного отойдя от страха) Вот я и говорю, глупость какую спрашивать на свадьбе разве возможно! (как бы передразнивая кардинала) «Не давал ли царь прежде кому-нибудь обещания взять в жены?»
^ Димитрий и Бучинский. (одновременно) А ты как отвечал?
Власьев: Ответил ему: «А я почем знаю? Давал ли, нет ли, он мне не говорил этого!»
Димитрий. А он?
Власьев. А он опять свое, не давал ли царь кому обещание… Я тогда и говорю: «Коли б кому обещал, то меня бы сюда не прислал!»
(Бучинский покатывается со смеху)
Димитрий. Ну и дурак же ты, Власьев, выхухоль, чурбан неотесанный, а еще дьяк посольский называешься. Ладно, скажи, какие еще ко мне решкрипты есть устные, а потом уж читать буду написанное.
Власьев. (оглядываясь на Бучинского) Есть еще одно дело деликатное… Пан Мнишек просил…
Димитрий. Говори, говори, у меня от Бучинского секретов нет.
Власьев. Пан Мнишек велел передать, чтобы Ксению Годунову из дворца ты удалил. А то в Польше разговоры пошли разные…Мол, сороки, они везде есть… панна Марина Юрьевна… узнать может… Она уже начала сборы к отъезду, в Москве будет месяца через два.
Димитрий. (хмурится) Ладно, ладно… сороки…пан Мнишек…Это не его дело… Ступай. Да после обеда не спать ложись, а лучше книжки иностранные читай. Вот, Флетчера, например. Говорят, много ученый человек, в Москве жил долго, нравы наши изучал. Смешны мы им невежеством своим.
Бучинский. Скорее исторической наивностью.
Власьев. (как бы освоившись) Да брешут они половину!
Димитрий: В том-то и дело, что не брешут. Еще мало они знают про нас. Я бы сам такое им рассказать мог! Да не буду. Они еще хуже нас, если подумать. Вот тесть мой любезный только и делает, что попрошайничает да просит в долг. (Власьеву) Ну ладно, ладно, ты ступай, (и уже вслед ему) да впредь учи обряды чужеземные, по-сол!
Бучинский. Ну, так что делать будешь, царь московский? Ксению жалко. Уж больно она кроткая, к тебе привязалась, кажется… простила тебя за матушку убиенную и за брата…Да и ты, я гляжу, с нее глаз не сводишь. Даже про всех девок потешных забыл…
Димитрий. (тихо, обхватив голову руками) - Боже, Боже, как ужасно устроен этот мир. Она потеряла всё, а я теряю её. И ничего нельзя поделать. И приобрету ли что потом – Бог весть…Иди, Бучинский… Я хочу побыть один…Постой… завтра… нет… лучше послезавтра… вели отвезти ее во Владимир, там, грек Игнатий говорил, есть один хороший монастырь… Ступай! (делая Бучинскому знак удалиться и продолжая разговор уже сам с собой)
Димирий. (один) Любовь и трон – два разных мира вместе…
и выбор невозможен... Я ль один
заложник этой власти, этой страсти? –
И что сильнее – Бог один лишь знает…
Как человек, ты слаб и безутешен,
как царь – силен, но над собой не властен…
Вот Ксения… люблю ее душою,
всей нежностью своей, всем смыслом здравым.
Да лучше мне жены и не найти!
Но в жены взять ее – лишиться разом –
и царства и величия земного. Поляки не простят…
Да что поляки! И сам я знаю, что царю на троне
супруга – одиночество. У власти – соперниц не бывает.
А Марина… она и не соперница ей вовсе,
а бабка повивальная. И вместе…
мы русскую империю построим… на новый лад (вздыхает) Хоть хороша Марина и прелестна
веселым польским гонором дразнящим,
лукавинкою умною во взоре, и – юностью!…
но сердцу не прикажешь. Сердце знает,
что и меня она пока не любит.
(оглядывается на дверь)
Но тем сильней и крепче наш союз!
4^ Явление четвертое. Сцена в Вязьме, накануне въезда польской свадебной процессии в Москву.
(Комната в боярском доме. Низкие потолки, небольшие окна, лавки, покрытые ковром, изразцовая печь. У печи – в большом, похожем на трон, кресле - Марина. Рядом с ней на невысокой скамейке, ее подружки, ныне ее фрейлины Барбара (Бася) и Ядвига (Яся). На столе дымящийся самовар, серебряное блюдо с пирогами.)
Барбара: Марыню, а все-таки страх берет, как мы тут жить будем.
Марина: Никакого страха нет. Ты видишь, как повсюду встречают нас священники с образами, народ с хлебом-солью. Через три дня уже приедем в Кремль, потом коронация, потом балы, машкерады… а когда свадьба кончится, мы с царем Москву начнем строить по-новому, потом с вами поедем в мои вотчины Псковские и Новгородские, школы, коллегии иезуитские там откроем, костелы возводить будем, ганзейских купцов призовем, кравцовых из Польши выпишем, чтобы из рытого персидского бархату платьев нашили… женихов вам хороших найдем… заморских…
Ядвига: Почему же заморских? А по мне так и здешние бояре хороши. Видела ли ты Басманова давеча? Статен, пригож собою и краснеет, коли на него посмотришь в упор.
Барбара: Нет, нет, я их боюсь, какие-то они угрюмые, и одеты смешно.
Марина: Переоденем! Я велю царю тотчас же решкрипт подписать, чтобы длиннополые платья все заменить на наши, польские.
Барбара: А если он не послушается? (весело) А вот возьмет и не послушается тебя! Кто-нибудь из бояр главных ему напоет на ухо, мол, это проделки твоей польки, а у нас свои, московские порядки есть…
Ядвига: Что ты говоришь, радость моя! Ночная кукушка дневную всегда перекукует…
(В дверь стучат. В комнату входят ксендзы - о. Анджей и с ним еще один, немолодой. Барбара и Ядвига уходят в соседнее помещение)
Марина: (показывая на стол)- Проходите, отец Анджей, я заждалась Вас (ко второму ксендзу) - И вас, святой отец, прошу к столу. Еда, правда, немудреная, русские пироги с рыбой да хербата, чай по-здешнему, в самоваре, да цукор выварной… Но скоро уже в Кремле будем, там батюшка нас дожидается, а с ним и повар его французский, и польских поваров трое.
(все трое садятся к столу, Марина сама разливает чай)
о. Анджей: Дочь моя, ты же знаешь, как мы в еде неприхотливы…
Второй ксендз: (подобострастно) Ваше величество, об том ли думать нам сейчас, если миссия Ваша великая только в самом начале… Помните, летом в у нас монастыре Вы сами воодушевленно говорили о готовности все отдать ради святой веры католической. Прекрасная участь – доставить католическому миру одну из наиболее славных его побед! Москва ведь всегда была камнем преткновения для нас…
о.Анджей: Правда, мне сдается, что пока супруг Ваш ревностным католиком еще не стал…
^ Второй ксендз: …(вкрадчиво) хоть тайно и был обращен в нашу веру.
Марина: Всему свой час. И тайное проявится.
о. Анджей: Перед отъездом из Польши он был у меня на исповеди. Потом мы долго беседовали с глазу на глаз. Все вроде бы говорил он верно, как по писаному шел в рассуждениях, но рвения особого в его голосе я не услышал. Сказать по правде, это очень огорчило меня…
^ Второй ксендз: Да и секретарем к себе он взял протестанта Бучинского...
Марина: (немного растерянно) Я не виделась с ним девятнадцать месяцев…
о. Анджей: Но уже завтра вы встретитесь. И от того, какой будет эта первая встреча – зависит многое.
Марина: Что я должна делать, святой отец?
о. Анджей: Вот об этом мы и хотели с тобой поговорить, дочь моя. Ты всегда была благочестива и набожна, как и твой отец, пан Юрий. В свои двадцать лет ты удивляешь всех умом и крепкой волей. Ты рождена править и управлять. Управлять своим мужем и тем самым править страной, какую Божий промысел дал тебе в руки… Это дело тонкое…
^ Второй ксендз: Тут не спешка нужна, а точный расчет.
Марина: Но вы же всегда будете рядом…
о. Анджей: Всегда. Но в спальне нас с тобой не будет… а там решают судьбы государства… сам государь и… его молодая жена…
Марина. (оживленно) Ах да, я уже что-то слыхала про ночную кукушку…
о. Анджей: (улыбаясь) Ну что ж, тогда… за тебя я спокоен, дочь моя… и за миссию нашу тоже теперь буду беспокоиться меньше… (уже серьезно, почти полушепотом) …знаешь, Ватикан не сразу обнаружит свои планы… поэтому тайная почта будет идти через меня…
Марина. Я это знаю от нунция Рангони…
о. Анджей. (встает из-за стола, крестит ее) Вот и хорошо, дочь моя… Тогда до завтра! Завтра отслужим мессу еще здесь, а на Троицу уже в Москве… Великий праздник… (оба встают из-за стола)
^ Второй ксендз. За хербату дзянькуем. …дзянькуем бардзо…
о.Анджей Це вшистко добже, вшистко добже, пани…
(Марина низко склоняет голову, каждый поочередно крестит ее и уходит)
Марина. (одна) Сказать по правде, я почти спокойна…
Но все ж царей изменчива природа.
Как мог забыть он обо мне в объятьях
Какой-то Годуновой!? Нет, не верю!
Гляжу на русских… разве им сравниться
Со мной?… толсты… румяны… некрасивы…
С какой-то грубой дикою ужимкой…
Не верю, нет! Он помнил обо мне!
(взволнованно)
А если брак наш – только тайный повод
Соединить короны? – И Димитрий
При встрече будет холоден и вежлив,
Что я скажу, чем я ему отвечу?
Ужели польским гонором, насмешкой?
Чистосердечным взглядом, словом нежным?
Умом пленить смогу его, конечно…
Но ум у сердца вечно в дураках…(пауза)
…Да, мне надобно еще хорошенько подумать, в каком наряде завтра я с ним встречусь…Там, в Самборе, царевич заметил, что мне к лицу цвет вишни. А я люблю лазоревый. Пойду поговорю с пани Тарловой. Она в этом большая искусница. (Уходит)
^ 6. Явление шестое. Сцена в Кремле.
(У входа в Воскресенский монастырь
в сумерках, под освещенным монастырским окном беседуют двое. Время от времени они заглядывают за угол, оглядываются по сторонам. )
Заруцкий: Сюда послали нас с тобой разведать, чем дышит царь, когда его невеста уже в Москве… царицей станет завтра.
Власьев: Да говорю ж, она уже царица… по польскому обряду обрученья, будь он неладен!
Заруцкий: И все равно Москва гудит, как улей, ждет свадьбу… Говорят, на гулянье две недели уйдет, аль больше, никто не знает…
Власьев: Чем дышит он - никто не знает тоже. Я вижу только, он женопокорлив… Еженочей такими правят бабы.
Заруцкий Да баба бабе рознь… Ужели полька так хороша, что ум его смутила?!
Власьев По мне – худа, вертлява, горделива, не баба – бес! Да скоро сам увидишь!
Заруцкий: От любознатства я уже сгораю. Тощая, говоришь? Так то не худо! Гордячка тоже? Гордых – я люблю… Царь не дурак, чтоб в жены выбрать дуру… Одиннадцатый месяц он на троне…
Власьев: Одиннадцатый месяц, как в опале знатнейшие из знатных… Теперь лишь только ляхи нами правят, да выскочки – Басмановы, Нагие…
Я право не пойму его затеи…Сам в Думу ежедневно ходит… пешим!
Заруцкий. Да Думы ж нет!… назвал ее Сенатом!
Власьев. Да как ни назови – одно и то ж! (горячо) К мастеровым заглядывает лично, ремёсла будто хочет сам изведать!…Указы правит!… в прения влезает!… Такого не бывало отродясь!
Заруцкий: Романовых уже к себе приблизил. И Шуйского велел вернуть из ссылки… Мстиславского – простил! … Велел жениться врагам своим обоим!… Не бо-ит-ся?
Власьев: Видать и вправду, бестия, спокоен… Его признала мать, Нагая Марфа. Но сердце мое чует: вор и только!
Заруцкий: Зато народ его московский любит! Ты сам видал, как здесь встречали польку… Двенадцать лошадей в упряжке серых, фанфары, люд коленопреклоненный…
Власьев: И тесть его ведет себя, как равный…
Заруцкий. А тесть-то, вору, говорят, подстать… сам вор?…
Власьев: И сводник, поставлявший шлюх в покои… когда король считался безутешным по смерти драгоценнейшей супруги… Но королевский Вавель помнит, как приближенный к особе королевской, впоследствии казну ограбил Мнишек, и даже не в чем было хоронить Его Величество…
Заруцкий: Вот невидаль! Входящие во власть всегда так поступают. Разве ты… иные знаешь для себя примеры?
Власьев. Иных не знаю. Кто правит, тот и грабит. … Зря ли говорят: дай на прокорм казенную корову – прокормлю и свое стадо…
Заруцкий Послушай, а может донести царю, что Шуйский за ним следит…что мы – глаза и уши того, кто сам на Кремль давно уж метит… Глядишь, Димитрий нас к себе приблизит, к казне допустит, вотчины подарит?
Власьев. А если проиграем? Смерть на плахе… посадят на кол…в проруби утопят…
Заруцкий. Да, выбор невелик… Но царь на троне крепок… За ним народ, поляки, голытьба… Судьба благоволит ему, похоже…
Власьев. Тсс, молчи, молчи!… Сюда идут.
Заруцкий. Кто б ни был то, нас не должны заметить!
(Оба скрываются за углом. Из темноты возникают две новые фигуры)
Это сам Димитрий и его секретарь Ян Бучинский)
Димитрий: Бучинский, знаешь, я страшился встречи… Но ты меня уверил, что Марина… жена моя… была с тобой любезна, когда ты ей передавал письмо.
Бучинский. Была любезна третьим днем… А ныне… они в монастыре одни скучают, без ксёндзов, без музыки и без свиты… ни пить, ни есть как будто не хотят…
Димитрий: Ты хорошо свидание устроил… Сегодня ночью, чтоб никто не видел… минут на десять я ее увижу.
Бучинский: От нетерпенья, вижу, ты сгораешь.
Димитрий: Будь ты женат, и ты б сгорал, поверь…
Бучинский: По-вашему она еще невеста… Мне говорят, таков обычай древний… в монастыре невеста перед свадьбой должна поститься, плакать и молиться…
Димитрий: Зачем же плакать? Вот еще одна... благая глупость русского упорства.
Бучинский: Ты слишком быстро все разрушить хочешь? Смотри, мой государь, не поскользнись!
Димитрий: Разрушу то, что надобно разрушить. И выстрою, что выстроить хочу. Под знаменем моим сто тысяч верных и преданных мне воинов, ты знаешь…
Бучинский: Сегодня верных. То, что будет завтра, астрологам, волхвам одним известно…
Димитрий: Один астролог мне сказал, что буду… я царствовать тридцать четыре года…
Бучинский: Завидный срок! Знать, сбудется…. Да где ж посыльный твой?
Димитрий: Сейчас придет. Он принесет подарки… (прислушивается) Там кто-то ходит? Ну-тка, погляди! (они вдвоем уходят за угол)
7.^ Явление седьмое. Сцена в Кремле, в Вознесенском монастыре