В. С. Библер москва "Мысль" 1991 введение для начала скажу немного о смысле и замысле этого Введения. Перед читателем философская книга
| Вид материала | Книга |
- Структура сочинения-рассуждения егэ имеет следующий вид, 13.03kb.
- Этот рассказ родился как-то майским днем 2003 года. Мысль создать его, меня немного, 645.52kb.
- Нераспечатанные тайны толтеков, 2407.5kb.
- Статья И. С. Нарского. М.: «Мысль», 6790.38kb.
- Начала библейского богословия, 858.06kb.
- Орден Ассасинов (Order Assasinov), 4250.79kb.
- П. А. Водолазное дело России. М., Мысль, 2005 Кчитателю. Перед вами, пожалуй, лучшая, 2935.52kb.
- Николае Константиновиче Михайловском Перед тем как рассмотреть работу о «Героях и толпе», 351.92kb.
- Рождественская феерия, 217.37kb.
- Курс философии и философии Науки ХХI века для студентов физического факультета мгу, 241.09kb.
5. "Ученое незнание" Нового времени. Идеи разума и антиномии разума
Я упорно откладывал анализ антиномий. Но теперь откладывать некуда. Все возможности использованы, все условия такого анализа подготовлены.
Для начала очень кратко. Известно, что антиномии Канта — это необходимая форма противоречия разума самому себе. Или скажем более историологически определенно: антиномия — необходимое (вторичное) противоречие рефлексии (как типичной формы мышления Нового времени). Я имею в виду следующее.
В процессе рефлексии возникает необходимость понять мысль, разум как предмет разумения, то есть как нечто вне-логическое, разуму вне-положное, объектное. Это — парадокс рефлексии.
Но эта парадоксальность вторично рефлектируется (в смысле:
отражается, проецируется) внутрь теории — уже в форме антиномии. Здесь (в антиномии) и тезис и антитезис логичны, теоретичны. Не логична и не теоретична только их связь, их тождество.
Я уже говорил немного, почему антиномии типичны для деятельности (мышления) Нового времени. Сейчас — о другом. Об антиномиях Канта.
Ведь именно в кантонской — пусть неосознанной — форме антиномии работают и разрешаются в естествознании Нового времени.
Так вот. Предполагаю, что после всего сказанного в этой главе можно понять, что разум приходит в антиномическое ("кантовское") противоречие с самим собой не просто потому, что он выходит за собственные пределы, в мир "вещей в себе"..., а это... "не теоретического ума дело". Схематизм порождения антиномий гораздо конкретнее.
Когда разум совершает авантюру своего "трансцензуса", то он это делает в форме "гипотетического синтеза", но гипотетический синтез и соответствующая ему "космологическая идея" никогда не равны себе, они всегда "больше" самих себя, они включают (и не могут включить) в свою работу все иные идеи разума, все категории, суждения и умозаключения рассудка. Когда теоретический разум покушается на знание мира вещей, то он осуществляет опыт претворения "категорического" и "разделительного" синтеза, категорического и разделительного пред-положения "вещей в себе" в форме "синтеза" и "анализа" гипотетического. Форма рвется, она — узка. Но она достаточно гибка, чтобы неоднократно — до своего окончательного взрыва — растягиваться, стягивать разрывы, трансформироваться, усложняться по некоторым, так сказать, топологическим законам. Антиномии и есть феномен такого частичного разрыва, рубцевания, растягивания и усложнения форм преувеличенного "гипотетического синтеза".
Или, чуть иначе: антиномии возникают (внутри теории, между двумя ее определениями) потому, что "гипотетический синтез", проецируясь на мир "вещей в себе", то есть проецируясь в онтологику эксперимента (см. вторую главу), должен непосредственно — без опосредования в рассудочном выводе — соединить идею синтеза категорического ("субъект вне предикатов") и идею синтеза разделительного ("система предикатов, которая сама себе субъект"). Должен (но не может) органически, разумно соединить эти идеи. Антиномия и есть феномен такого неправомерного — но необходимого — расширения "гипотетического синтеза".
Об этой стороне дела обычно не пишут исследователи "антитетики разума", но именно этот источник антиномий (и этот источник их разведения по разным логическим "комнатам") особенно существенен в контексте эксперимента чистого разума и соответственно в контексте всего замысла кантовской "Критики..." (может быть, даже кантовских "Критик...").
Во всяком случае, этот разрез "антитетики" лежит в основе нашего сопоставления решающего эксперимента Канта и определяющего эксперимента Галилея, кантовских "идей разума" и Галилеевых логических "монстров" (см. следующую главу).
Выше я набросал пунктир "порождения", "работы" и "разрешения" антиномий в порядке схемы, без объяснения.
Теперь — детальнее.
Прежде всего — детальнее о самой космологической идее, порождающей антиномии, в отличие от порождающих "идеал" и "паралогизм" идей "теологических" и "психологических".
Если идея "категорического синтеза" и идея синтеза "разделительного" (каждая из них) жестко расщепляются на свои практические воплощения (Душа и Бог...) и свои предельные регулятивные теоретические определения ("субъект вне предикатов" и "всеобщая система предикатов"), то идея космологическая не может быть расщеплена на две эти ипостаси (теоретическую и практическую). Ведь это — идея "трансцендентального синтеза явлений", то есть предположение о возможности понять мир "вещей в себе" (сферу практического отношения) как синтезированный, спрессованный, "целокупный" мир явлений, как предельное (невозможное) всеобщее обобщение понятий теоретических. Для идеи категорического синтеза противоречие (паралогизм) возникает тогда, когда "логическое толкование" идеи переходит в "метафизическое толкование". Для идеи синтеза разделительного такое незаконное противоречие — феномен ошибочного предположения, что "идеал" ("абсолютная система предикатов") может быть реально достигнут, может перестать быть идеалом. Здесь сами идеи непротиворечивы, противоречиво их незаконное (догматическое) применение.
Космологическая идея противоречива (антиномична) сама по себе.
Для идеи космологической нет отдельного практического аналога. Она — практична (свобода) и теоретична (естественная необходимость) в одно и то же время. Правда, в разных отношениях... Но так ли? И насколько (в каком смысле) разных? Сейчас убедимся.
Пока подчеркну: Кант настаивает на этом отличии между идеей гипотетического синтеза и идеями синтеза категорического и разделительного. Если "идеал" и "паралогизм" возникают потому, что "теологическая идея" и "идея психологическая" прямо (не обращаясь к явлениям) претендуют на знание (?) "вещей в себе", то космологическая идея стремится связать два берега — явления и "вещь в себе", показать необходимость (при определенных условиях) их взаимоперехода.
Вот, к примеру, о различении идеи "космологической" и "теологической идеи" ("идеала"):
"Все трансцендентальные идеи, поскольку они касаются абсолютной целокупности в синтезе явлений, я называю космологическими понятиями... потому, что они относятся исключительно к синтезу явлений, стало быть, к эмпирическому синтезу, между тем как абсолютная целокупность в синтезе условий всех возможных вещей вообще (вещей — не явлений. — В.Б.) приводит к идеалу чистого разума, совершенно отличающемуся от космологического понятия, хотя и связанному с ним" (3, 391).
Вот и получается: с "вещью в себе" как таковой имеют дело только "категорический" и "разделительный" синтез; гипотетический синтез направлен (в космологической идее) на то, чтобы связать вещи в себе и явления, чтобы осуществить — в бесконечном "регрессе" — переход от явлений к "вещи в себе", так сказать, синтезировать вещи из явлений, и на то, чтобы осуществить — в бесконечном "прогрессе" — переход от "вещей в себе" к явлениям, так сказать, дедуцировать явления из "вещи в себе"; для решения этой задачи гипотетический синтез (и "космологическая идея") должны как-то воссоединить в себе рассудок (специалиста по явлениям) и... работу синтеза категорического и синтеза разделительного (претендующих на знание "вещей в себе"),
Все это должно происходить, когда "гипотетический синтез" выходит в мир и надолго покидает тихий скит собственно теоретических построений. То есть тогда, когда гипотетический синтез реализуется в стратегии (онтологии) реального эксперимента. И — начинаются антиномии.
Но может ли выходить в мир гипотетический синтез?
Говоря на предыдущих страницах об особенностях гипотетического синтеза и об особенностях "предпосылки, не нуждающейся в предпосылках", я пытался показать, что как раз этот синтез неизбежно и сразу же "загибается", сламывается вниз (дойдя до точки безусловного условия), переходит в "анализ", соединяет ряд восходящий ("регресс") и ряд нисходящий ("прогресс") в бесконечность вывода, а поэтому только в этом гипотетическом синтезе удается избежать "путешествия" в "вещах в себе", только в этом синтезе невозможное (знание о "вещах в себе") становится возможным (бесконечным рассудочным выводом), только этот синтез (горловина воронки) втягивает в себя все остальные идеи разума, всю реальную деятельность категорий и суждений рассудка...
Как будто вся специфика "гипотетического синтеза" и заключалась в том, что последняя точка восхождения (к идее разума) оказывалась первой точкой опускания (к суждениям рассудка). В восхождении осуществлялось указание на "силу", сила вырождалась в условие... и дальше все шло спокойно, вне всяких противоречий, по законам "общей логики".
Но сейчас я хочу — вслед за Кантом — проанализировать странный зигзаг гипотетического синтеза: путешествие внутри теории должно здесь быть понято (одновременно и в том же отношении) как опыт синтезирования вещи из явлений, опыт расщепления вещи на бесконечную сумму явлений, которые не могут составить "вещь в себе", поскольку и т.д. и т.п.... Хотя, — см. выше — такое двойное путешествие для "предпосылки без предпосылок" не нужно и бессмысленно...
Не получается ли тут очередная "небрежность", логическая неряшливость, причем всю ответственность за нее снова несет Кант, ведь я только следовал его рассуждениям?
Но мы уже знаем цену кантовским небрежностям. Вглядимся и в эту.
Для начала — такой образ. Представим себе, что эта самая "последняя точка синтеза — первая точка анализа" (обращение, необходимое для синтеза гипотетического) взята нами под микроскоп более тщательного исследования, подвергнута своеобразному "микроанализу". И тогда неделимая точка (угол поворота) — так это виделось в первом приближении — сама предстает как некая сложная структура, как некий "поворотный круг". Да, это точка поворота, слома, совмещения восходящего и нисходящего движений, но это одновременно механизм такого поворота и слома, механизм, в самой точке (хотя это и невозможно) заключенный. И механизм этот подразумевает молниеносный, порождающий антиномии, разрешающий антиномии, вновь их порождающий опыт синтеза "вещей в себе" из бесконечной череды явлений и — опыт анализа (расчленения) "вещей в себе" на бесконечную череду явлений. Удачен ли этот опыт или нет, не суть важно. Важно, что он необходим.
Если разглядеть "неделимую точку" в этом втором приближении, само движение "гипотетических умозаключений" (вверх — вниз) возможно истолковать несколько иначе, чем это мы делали до сих пор.
Тогда окажется, что это движение есть некая "суперпозиция" двух челночных движений: во-первых, движения внутри теории (от рассудка — к разуму, к "идее разума"; от "идеи разума" — к бесконечной цепочке формальных "оснований" — следствий); во-вторых, это же движение может и должно быть понято как иной, трансцендентальный, челнок — от "действий" (не следствий, не формальных суждений), от "явлений" (данных чувственному созерцанию, отнюдь не рассудку...) к "вещи в себе", к миру как целокупности и — от "мира как целокупной, бесконечной причины" к бесконечной цепочке (ряду) действий-явлений. Учет такой суперпозиции двух челноков позволяет более строго проследить порождение антиномий и их экспериментальную роль.
Суперпозиция эта может быть истолкована двояко. Первый подход — "последовательное включение". ^ Сначала рассудок движется внутри теории, доходит до разума, разум сжимает умозаключения в понятие, в "идею разума" ("предпосылка без предпосылок"). Но далее эта идея проецируется в две стороны. Прежде всего она проецируется обратно в рассудок и позволяет сразу же отсечь дальнейшее восхождение, переломить движение вниз — в бесконечное выводное ("если это, тогда...") обусловливание.
Затем (уже вместе с нисходящей выводной ветвью) идея гипотетического синтеза проецируется вовне, в бесконечный космос, и провоцирует некую космологическую аналогию. Возникает предположение — а нельзя ли по аналогии с рассудочным челноком понять так же синтез явлений в целокупную мировую причину и — анализ этой целокупной причины в бесконечной цепочке явлений-действий? В таком понимании "порождение рассудком — разума" и "обогащение разумом (всеми его идеями) рассудка" оказывается импульсом и праобразом, подвигающим разум на аналогичное действие в мире вещей. Эта аналогия неточна, преувеличенна, и разум платит за свою любовь к излишним аналогиям тяжелой ценой антиномий. Но есть (заключен в самой кантовской системе) и другой подход к двум челнокам гипотетического синтеза — подход "параллельного включения". Движение мысли в "недрах теорий" — это не самодовлеющее движение по лестнице суждений и умозаключений, это — одновременно — движение понимания явлений (иначе зачем существует теория вообще?). Смысл любого рассудочного движения (и соответствующей этому движению "общей логики") в том и состоит, что содержанием этого движения является опыт бесконечного синтеза явлений-действий (в "вещь в себе") и опыт бесконечного выведения явлений-действий из "вещей в себе". Рассудочное, чисто формальное выведение суждений и умозаключений — это только тень, отбрасываемая реальным познавательным (теоретическим) движением. Поскольку это так и поскольку такой "опыт синтеза" бессмыслен, осужден на крушение, постольку антиномии — это внутренняя специфика и болезнь, постоянно сопровождающая теоретическое мышление в каждом его шаге, в каждом сдвиге "суждений" и "умозаключений" — суждений о чем-то, умозаключений по поводу чего-то...
Какое из этих толкований двойного челнока правильно, какое соответствует замыслу "Критики чистого разума"? Да как сказать... Ответ не так легок, как кажется сначала. Можно сказать так: ведь антиномии и возникают потому, что уверенный и дозволенный синтез формальных "условий", суждений и умозаключений — синтез в "понятие чистого разума" (необходимое для систематизации и завершения этого рассудочного движения, для придания ему логической обоснованности и корректности) — начинает принимать себя (или его начинает принимать теоретический разум) за синтез явлений-действий в "трансцендентную" "вещь в себе", за догматическое истолкование реального мира, вне-положного рассудку и разуму. Делать этого нельзя. Итак, правилен, адекватен кантонскому замыслу "последовательный подход" — сначала челнок (вверх-вниз...) "общей логики", затем его неумеренное, незаконное распространение на синтез "вещей в себе" — по аналогии.
Так?
Но можно (необходимо) сказать и иначе. Известно, что все рассудочное движение — это — по Канту — форма упорядочивания явлений, как они даны в "чувственном созерцании", в "продуктивном воображении" и т.д. Это упорядочивание (утешающее себя тем, что все время совершается только в явлениях, связывая их по формальным законам рассудка), в конце концов — в "идеях разума" — обнаруживает, что оно исподволь покушается на синтез из явлений — "вещи в себе", а в своем обратном рассудочном движении оно покушается на разложение "вещей в себе" в бесконечном числе (бесконечном ряду) явлений-действий. Конечно, и тут есть последовательность, но это — последовательность, так сказать, гегелевская, саморазоблачающая. Теоретический разум в конечном счете убеждается, что он с самого начала покушался на мир вещей в себе, что это "покушение" руководило всем его умеренным движением в мире явлений, всем его формальным упорядочиванием, хотя теоретический разум и не знал об этом. Сама "последовательность" двух челноков (сначала только в мире явлений — только путем формального упорядочивания, затем покушение на синтез и анализ "вещей в себе") оказывается лишь психологической последовательностью, прикрывающей гносеологическую "параллельность" (сначала теоретический разум полагает, что он сначала движется только на путях формального упорядочивания, потом он убеждается, что этим его движением с самого начала руководила тайная страсть "сжать бесчисленное число явлений в единственную вещь в себе", "понять вещь в себе как исток бесчисленного числа явлений"...). Соответственно мысль аитиномична с самого начала, но узнает об этом своем пороке только "в конечном счете".
Но тогда правильно второе толкование "суперпозиции" двух челноков — подход "параллельного включения".
Итак, истинны и одно ("параллельное") и другое ("последовательное") толкование кантовских "челноков разума", несмотря на то что эти толкования исключают друг друга. Причем компромисс, "синтез" здесь — по Канту — невозможен.
Мы уже убедились (во всяком случае, этому убеждению служили все предыдущие главы, а особенно параграфы этой главы), что Кант строит свой "эксперимент чистого разума" на сознательно бескомпромиссной, заранее антиномичной основе. Идеи разума — по Канту — тогда могут считаться прошедшими экспериментальную проверку на истинность, когда окажется, что, рассмотренные с какой-то одной стороны — или как идеи, только систематизирующие рассудок, или как идеи, только выходящие (и выводящие за собой рассудок и "воображение") в мир вещей в себе, эти идеи противоречат себе, а разглядываемые с двух сторон — как имеющие дело только с рассудком (направленные вниз...) и одновременно как имеющие дело только с миром вещей (устремленные вовне...), "идеи разума" соответствуют своему смыслу, назначению, оказываются истинными и... себе не противоречат (как раз тогда, когда они — исконно — антиномичны).
Читатель помнит, надеюсь, что именно этот смысл имеет весь "эксперимент" Канта и что смысл этот разум приобретает и раскрывает как раз в гипотетическом синтезе.
И тогда мы возвращаемся к той ситуации двух (одновременных — последовательных) челноков гипотетического синтеза, о которой только что говорили. Это — содержательный челнок "синтеза "вещей в себе" из бесчисленных явлений — разложения "вещей в себе" в бесконечном ряду явлений". И это — формальный челнок систематизации, сосредоточения рассудочных умозаключений в идее разума — выведения рассудочных, идущих в бесконечность умозаключений из идеи разума.
В естественнонаучной практике Нового времени ситуация "двух челноков" гипотетического синтеза есть ситуация "онто-логики эксперимента".
Напомню:
В этой практике —
— эксперимент взят в его онто-логических предположениях;
— эксперимент понят как актуализация двойного бытия вещей — бытия в качестве предметов возможного — механического — опыта и бытия в качестве предметов опыта невозможного (невозможного в контексте механической теории), то есть "вещей в себе";
— эксперимент осуществляется как дополнительность двух опытов:
мысленного (по отношению к мыслям осуществляемого) и "реального" (осуществляемого в самих (?) вещах). Дополнительность тут означает классическую боровскую ситуацию: каждый из опытов исключает, делает ненужным иной и — предполагает его.
Все, что я сейчас напомнил, было детально развито во второй главе. Только что (в третьей главе) я очертил логический схематизм эксперимента чистого разума как схематизм идей разума.
Логический схематизм идей разума (в отличие от схематизма воображения) и есть то априори, с которым разум приступает к осмыслению онто-логики эксперимента. Вспомним важнейшие определения этого схематизма.
Это — сами "идеи разума", взятые в отдельности и противопоставленные друг другу, — идеи "категорического синтеза", "разделительного синтеза", "гипотетического синтеза". Это, далее, — исходная двойственность идей разума: в одной проекции — логических, предельных идеализации работы рассудка ("субъект без предикатов", "система предикатов, которая сама себе субъект", "предпосылка без предпосылок, безусловное как условие"); в другой проекции — метафизических предположений о мире вещей — "психологической идеи" (Душа), "теологической идеи" (Бог) и идеи "космологической" ("мир в себе как бесконечный синтез явлений", "явления как бесконечный анализ, разложение мира вещей", сила, естественная необходимость, свобода... впрочем, определение "космологической идеи" удивительно многозначно...). Это, наконец, особая, собирающая, фокусирующая сила "гипотетического синтеза", располагающего в ряд все остальные "синтезы" и "идеи разума", обращающего их вниз, в бесконечность вывода, пытающегося связать, воссоединить мир вещей и мир явлений.
И вот теперь вся эта сложная система разумных предположений и рассудочных обращений разума должна стать основой невозможного-необходимого "знания-незнания" вещей в себе, "выталкивания-втягивания" этих вещей из теоретических структур в теоретические структуры,
Здесь следует достичь полного воспроизведения в теории "мира вещей в себе", невоспроизводимых в теории. Необходимо воспроизвести в теории самую глубинную суть этой невоспроизводимости.
Но все это и означает, что и предметом и методом такого "ученого незнания" Нового времени оказывается онто-логика эксперимента.
В эксперименте неделимо само расщепление (атом расщепления) единой" деятельности на деятельность теоретическую и практическую и неделимо само соединение, антиномическое тождество практического и теоретического отношения к вещам.
В этом контексте "эксперимент" действительно не просто метод деятельности, но основной объективный ("онто-логический") предмет целокупной деятельности человека Нового времени, предмет (один или два предмета разом?) объективного мира, актуализированного в деятельности (в практике — познании) Нового времени. Эксперимент Канта можно определить как "решающий и разрешающий (антиномии) эксперимент" в отличие от определяющего эксперимента Галилея, речь о котором пойдет ниже.
Здесь подразумеваются два смысла понятия "разрешать". Разрешать — в смысле "решать, разгадывать, развязывать антиномии". И разрешать — в смысле "дозволять, допускать, сохранять антиномии". Разрешенные антиномии дозволяются в таком виде и в такой мере, чтобы они не беспокоили классической теории, не нарушали исходные априори, но выявляли их границы, их регулятивный, а не догматический смысл. А такой смысл они (объективно!) имеют только в контексте (в ядрышке) эксперимента, понятого как... См. выше, только что сформулированное.
Ведь "априори разума" (это уже не "априори" в узком смысле...) ориентированы иначе, чем априори рассудка и созерцания. Априори разума предполагают некое отношение в мире вещей — отношение между тем, каким должен быть мир (если продолжить дальше положенного логический схематизм классических теорий), и тем, каким он не может быть (он не может быть продолжением этого логического схематизма), и тем, каков он есть (в практическом отношении к вещам, в ноуменальном бытии человека).
Эксперимент и есть равнодействующая этого отношения.
Итак, заготовленный впрок схематизм идей разума (см. выше) начинает проецироваться на "мир вещей", и отныне этот схематизм необходимо понимать одновременно в двух планах: как чисто рассудочный, формальный схематизм и как невозможный схематизм построения "вещи" из "явлений", восхождения от действий к причине (а не только от "обусловленного" к "условиям").
В этом проецировании разум наталкивается сразу же на одну трудность, сравнительно легко оттесняемую в тень, пока речь шла о чисто рассудочном восхождении (суждения — умозаключения — идея) или нисхождении (идея — умозаключение — бесконечная цепочка суждений).
Безусловное, требуемое идеей разума в гипотетическом синтезе (в ряду "обусловленное — условие"...), можно представить — я уже приводил эту мысль Канта — "или как заключающееся только в целом ряде, в котором, следовательно, все члены без исключения обусловлены и лишь как целое они абсолютно безусловны... или же абсолютно безусловное есть только часть ряда, которой остальные члены ряда подчинены, а сама она не зависит ни от какого условия. В первом случае ряд безграничен (не имеет начала) a parte priori, т.е. бесконечен, и, хотя он дан полностью, тем не менее регресс в нем никогда не закончен и может быть назван бесконечным только в возможности. Во втором случае существует первый (член] ряда, который в отношении к прошедшему времени называется началом мира, в отношении пространства — границей мира..." (3, 397 — 398) и т.д. и т.п. Приводя этот фрагмент первый раз, я оставил после "начала" и "границы" многоточия. Теперь приходится заменить многоточия миром, ранее — в пределах внутритеоретического схематизма — несущественным или, во всяком случае, несуществующим. (В конце главы я еще раз вернусь к этому фрагменту.)
До заполнения многоточий антиномическое сопряжение двух определений "безусловного" ("начало ряда" — "целокупность ряда") улаживалось внутри теоретической системы, на путях анализа — в свете идей разума — логики рассудочного вывода (см. выше о соотношении гипотетических и разделительных умозаключений в бесконечной линии "просиллогизмов — эписиллогизмов"). Теперь это сопряжение "безусловного начала рада — безусловной целокупности ряда" следует понять, рассматривая "космологическую идею" как идею онто-логического, реального — а не чисто умозрительного, рассудочного — синтеза мира "вещей в себе" из совокупности явлений, — анализа мира вещей (их рассеяния) в бесконечную совокупность явлений.
В решении этой задачи все изощренности компромиссного улаживания трудностей ни к чему не приводят, точнее, приводят совсем к иным результатам.
Проецируя идею гипотетического синтеза на мир вещей в себе, то есть, говоря языком современных логиков, пытаясь дать содержательную интерпретацию логическому формализму, мыслитель должен решить немыслимую задачу. Он должен:
а) построить явления мира в ряд (по линии восходящего — к безусловному условию — "регресса" просиллогизмов), то есть объяснить