С. Е. Хрыкин Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: авторская редакция составителя. Книга
| Вид материала | Книга |
- В. Х. Лобас «Культура Сходу» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: В. Х. Лобас «Українська, 815.26kb.
- Н. Д. Колбун «Заключение и литература» Сайт «Ирпенская буквица»: Издание: Н. И. Околитенко,, 284.53kb.
- Ирпенская буквица, 117.9kb.
- Ирпенская буквица, 1004.26kb.
- Ирпенская буквица, 853kb.
- А. Г. Шишов Медицинское изучение и предупреждение летных происшествий. Авторская редакция, 535.15kb.
- Рабочая программа уроков изобразительного искусства и трудового обучения в 1 классе, 173.25kb.
- И. В. Курчатов Сайт «Военная литература»: Издание: Головин И. Н. И. В. Курчатов. М.:, 1411.84kb.
- Книга уникальное издание. Это фактически «целительский», 3202.4kb.
- Е. П. Блаватской ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~ (пер с англ. Л. Крутиковой, 5151.33kb.
1923 год
_______________________________________________________
* * *
Помедли, терпкий день, на тусклом небосклоне,
Над благосклонным заревом полей,
Там ветер бешеными всплесками огней
Припадочное солнце похоронит.
Теперь скажу: влекись, опустошённый жар,
Кровавый месяц, источи бессилье.
Не там ли вечер собирает в дар
Червлёные поломанные крылья?
Вот дерзновенье. Успокоен день,
Тяжёлые плывут с заката смолы.
А ввечеру торжественная тень
На сумрачные поникает долы.
(1922? 1923?)
______________________
Впервые опубликовано в киевской газете «Пролетарская Правда»* 21 января 1923 г.
ОТПУСКНОЙ*
Я променял покой на лазарет,
На хлороформ и перевязки,
В теплушках крашеных мотаюсь. Бред.
– Краснокрестовые повязки!
И нет, и не было. До завтра всё равно
Нам не дойти до перевала,
И только темь и зимнее окно
В комендатуре у вокзала.
Царапают плакаты по углам
Дебелые подруги и торговки,
И только вши по телу и мешкам
До следующей остановки.
(1922?1923?)
______________________
*Впервые опубликовано в киевской газете «Пролетарская Правда» 18 февраля 1923 года. В том же году было включено в коллективный поэтический сборник «Первый эшелон», изданный участниками созданной весной 1923 года литературной группы «Майна».
В БОЙ
Плакатами навылет тут
Навылет газ растряс стрекозы
Взасос высасывать мазут
У семафоров паровозы.
Что недоступней и милей
Падучая такая нега,
Качать на зыбке фонарей
Разбегом тающего снега.
Эвакопункт, и сон и синь,
И горький запах никотина.
Мотайся в промежни. – Простынь,
И стынет вечер – паутина
Калильных ламп, а у дверей
Сквозняк, и бред в вагоне гулок,
И вновь цикадами огней
Родной уходит переулок.
Покачиванье в темь и муть,
И всё-таки победе волен,
И нового не обмануть
Сосущей и поющей болью.
Как вечером и ныне в бой
Пироксилина перебои
И позади и за тобой
Пустые чёрные обоймы.
(1922? 1923?)
______________________
Впервые опубликовано в киевской газете «Пролетарская Правда» 4 марта 1923 г.
ДОЖДЬ
«Не каждому дано любить» –
Провеет ветром сон мне.
Ну что ж, не мудрено забыть,
Коль не дано нам помнить.
Бродягой взбалтывая пыль,
Шлагбаумами и толчеёй, –
Что день истлеет, как фитиль,
Высасывая зной.
Пахнёт. Растворит и зевнёт,
Дождями в дым уводит –
Такая сырость распахнёт
Заржавленные двери.
(1923?)
______________
* Впервые опубликовано в киевской газете «Пролетарская Правда» 25 марта 1923.
^ ИЗ ПОЭМЫ «РОССИЯ»
1.
Когда врагов татарские набеги
В свой ветровой вытрубивали рог,
Когда скрипели беженцев телеги
Во тьме изнемогающих дорог –
О Русь моя! – не раненою птицей
На гиблом снеге мёртвая жена,
Ты на лугах в скрипении криницы
Подсолнухом весёлым рождена.
В полынный край лихого лукоморья*,
Под свист стрелы, под печенежский* вой
Не ты ль у византийского поморья*
Бродила полонённою княжной?
Или не ты кликушей* в бездорожье
Испытывала тёмную судьбу,
Не припадала к горькому подножью
Лесному и равнинному Христу?
И во скиту* у Китежа* под вечер,
Под земляничный ветер лозняка
Не зажигала ль ангельские свечи
Твоя немилосердная рука?
2.
Влекись, влекись железной пеной,
Грози, смывая города, –
Так не по-прежнему нетленна
Тебя сковавшая узда!
Времён лихое лихолетье
Не переборет шаткий тлен,
Ты внедрил в новые столетья
Змеиные года измен.
И вот взнеслась над пёстрым сбродом
На Думской площади* звезда,
Над меркантильным* хороводом
Запечатлевшись навсегда, –
И вот, над сутолкой базаров,
В алчбе и скуке биржевой,
Шагает нэповский* Базаров*
По обновлённой мостовой,
Из парфюмерного альбома
Трещит мещанский барабан –
И вот толпа бежит, влекома
Из ресторана в ресторан…
3.
Теперь не верь, уйди в пустые сини,
Сбирай цветов запечатленный мёд,
Тебя любовь последняя покинет,
Тебя тоска последняя сожмёт.
Я не вернусь. Ты не вернёшься больше,
Красноармеец с каменным лицом.
В глухих полях ожесточённой Польши
Сражённые, мы, может быть, умрём.
Тебе канон – немилосердный молот,
Тебе канон – немилосердный плуг,
Свободой день, свободой век расколот,
Замкни и нас в свой выкованный круг.
1923
__________________________
* Впервые опубликовано в сборнике: Игорь Юрков, «Стихотворения», 2003, «Амфора/Геликон Плюс», Санкт-Петербург.
* Лукоморье – в русском фольклоре луговое побережье моря, исторически ассоциируемое с побережьем Чёрного моря между устьем Днепра и Крымским Перекопом.
* Печенеги – кочевые тюркские племена, господствовавшие в IX–X веках в степях Северного Причерноморья.
* Византийское поморье – находившееся в подчинении Византийской империи Северное побережье Чёрного моря, с цепью греческих городов-колоний, где, наряду с другими товарами из Киевской Руси, продавались и многочисленные рабы (большей частью молодые женщины).
* Кликуши – женщины, страдающие истерическими припадками на почве религиозного фанатизма.
* ^ Скит – здесь небольшой старообрядческий монастырь в глухом лесу.
* Китеж – в древнерусских легендах времён татаро-монгольского нашествия город, ушедший на дно озера, чтоб не стать добычей ордынцев, – символ непокорённости народного духа.
* Думская площадь (в советское время называлась с 1919 Советской, с 1935 имени Калинина, с 1977 имени Октябрьской революции) – центральная площадь Киева на Крещатике.
* Меркантильный (от итальянского mercante – торговец) – здесь: торгашеский, мелочно-расчётливый.
* Нэповский – от НЭП: «новая экономическая политика», введённая в Советской России в 1921 году.
* ^ Базаров – герой романа И. С. Тургенева (1818–1883) «Отцы и дети».
На плохо сохранившихся
разрозненных рукописных листах, красными чернилами:
^ ИЗ ПОЭМЫ «РОССИЯ»
1.
…На острие татарской этой пики
Как на весах проверена любовь.
Теперь не верь, уйди в пустые сини,
Сбирай цветов запечатленный мёд,
Тебя любовь последняя покинет,
Тебя тоска последняя сожмёт.
Ты брат наш здесь, в глухом огне пожарищ,
В неизмеримой нежности жесток.
Подай и мне, возьми и мне, товарищ,
Кровавых дней девический платок.
Я не вернусь. Ты не вернёшься больше,
Красноармеец с каменным лицом,
В глухих полях опустошённой Польши
Сражённые, мы может быть умрём.
И где-то там, вишнёвыми садами –
«Бессмертны вы, бессмертные теперь» –
Великий зов мятежными годами,
Великому на этот раз поверь.
Россия нам и мы тебе, Россия,
Ползучих лет упережая рань,
Заколосись в поля твои пустые,
Не отдыхая, загнанная встань.
Тебе канон – немилосердный молот,
Тебе канон – немилосердный плуг.
Свободой день, свободой век расколот,
Замкни и нас в свой вековечный круг.
2.
Когда врагов татарские набеги
В свой ветровой вытрубивали рог,
Когда скрипели беженцев телеги
В пыли изнемогающих дорог –
О Русь моя! – не раненною птицей
На гиблом снеге – мёртвая жена,
Ты на лугах в скрипении криницы
Подсолнухом весёлым рождена.
В полынный край глухого лукоморья,
Под свист стрелы, под печенежский вой
Не ты ль у Византийского поморья
Бродила полонённою княжной?
Или не ты кликушей в бездорожье
Испытывала тёмную Судьбу,
Не припадала ль к горькому подножью
Лесному и равнинному Христу?
И во скиту у Китежа под вечер,
Под земляничный ветер лозняка
Не зажигала ль ангельские свечи
Твоя немилосердная рука?
II
– Не такова.
Твой жребий был чудесней,
Непоборимей вольная тоска.
У Волги ты, под озорные песни
Топтала в грязь заморские шелка.
Твой Разин наш, поморское раздолье
На острогрудых вымерял челнах,
Выплёскивая золотую волю
На обнищалых этих берегах.
И под набат на погорелом стане
У виселиц глумился Пугачёв:
«Не забывай о вольном Емельяне,
Дворянская измызганная кровь!» …
…
…Вынюхивая воздух. Насторожившись голосам.
Пахнет порохом, и на дороге
Легла у камня.
В тумане глухо колотили палки
О чёрные стволы лесов.
Поднялась волчиха, вынюхивая следы,
Убежала на голоса.
IV
Пузырятся глаза предсмертною тоской,
Мужицкой поступью бредут слепые рати,
И вот. Так. Медленный покой
Тяжёлых вражеских объятий.
Раскосые калмыцкие глаза,
Припадочной вражды томительная похоть
И едкий запах пота и родные небеса,
Тяжёлые и плоские.
Великой правдой пращуров влеком,
Звериной, черноземной нови,
Лежит как встарь дружинник под холмом,
Зачуяв воли избяные зовы.
Раскинул руки. Слеп прозрачный взгляд.
Белеет снег. С низин ползут туманы.
Выводит волк своих волчат
Зализывать запекшиеся раны.
^ III часть.
«НЭП»
Влекись, влекись железной пеной,
Грози, смывая города, –
Так не по-прежнему нетленна
Тебя сковавшая узда!
Времён глухое лихолетье
Не переборет шаткий тлен,
Ты внедрил в новые столетья
Змеиные года измен.
И вот взнеслась над пёстрым сбродом
На Думской площади звезда,
Над меркантильным хороводом
Запечатлевшись навсегда.
Вы здесь, сомнительные встречи,
Вы здесь, фонарные огни,
Как будто согнутые плечи
Не выносили эти дни.
И вот, над сутолкой базаров,
В алчбе и скуке биржевой,
Шагает нэповский Базаров
По обновлённой мостовой.
Ещё глядят в твои пробелы
Разрухой вздыбленных домов
Небес карающих пределы,
Огни слепых материков.
Неуявляясь новой явью
Пяти стремительных годов,
Ужель переданы бесславью
Плоды победы и трудов? –
Из парфюмерного альбома
Трещит мещанский барабан.
И вот толпа бежит, влекома
От ресторана в ресторан…
Мы ждали, верили, хотели.
В тисках боязни и тоски
Трамвайные бегут недели…
^ 1923
* * *
на двух, плохо сохранившихся, плотно и целиком заполненных
красными чернилами страницах
БУНТ
(эпические картины)
I
Дни поворачивают вспять.
Но ты судил, но ты рядил –
И драчунов нельзя разнять.
Тяжёлый ствол прижат к груди,
Лежит в овраге, споря с звёздами
И слушая галдёж пожара,
Но ты судья, приехал поздно
И в смутной слепоте угара
Не видишь белого листа,
Чернильницы высокой.
Он написал: «по воле рока
Усобица прошла простая,
Сломали головы, и грабли
В посадах били окна вечером:
– Им больше делать нечего!»
Листы под ветром зябли,
Звенели шпоры гайдуков,
Свистели прыткие нагайки,
Белели спины бедняков
И плакали хозяйки.
Но споря с ветром и теплынью
И с полночью суровых звёзд,
Враги не спали, нёс полынью
Дозорный ветер через мост.
Заставы тихо хоронились
В кустах, у речки, у камней.
И вот герои удивились,
Услышав фырканье коней,
А конь, закусывая ветку,
Ногами твёрдыми ступил
В моря теней, в разлив чернил, –
Так первый вышел на разведку.
И тихо всадник простонал,
Пока, в аркане задыхаясь,
В глаза не хлынула тишина
И сыпь ветров сухая.
Другой в объезд окольным станом.
Хлестали ветки, дождик плавал.
Но пуля пела за туманом
И всадника не миновала.
Шёл дождь, набухли колеи,
И дёгтем пахли топоры,
И чёрным шелестом аллеи
Слонялась сырость до зари.
Едва-едва певучей пулей
Спеша обратно на пожар
– Привет врачам, письмо ножа!
И шелестел свинцовый улей
Повозкой, чубом, армяком
И польским чёботом смазным.
Враги в оврагах далеко:
– Нас чёрный закрывает дым,
Но и в кольце телег тяжёлых
Торчал приклад и ствол серел,
Пока на корточках монголы
Себе готовили чурек.
Но если пулей озадачен
Приятель валится на бок,
Другой, сочувствуя иначе,
Берёт его кусок.
Но и кусок сырого хлеба
Они делили как судьбу
Под этим непомерным небом
Как дым, как смерть, как бунт.
Ужели веселей бесед
Дымок костров и лай (…)*
Когда (…) несут
А в (…)
____________
* здесь было когда-то мокрое пятно, чернила вымокли и выцвели, текст почти не читается.
II
Черпали ложками навар
Спесивый лях для королей,
Славянские покинув свары,
И бледный финн – дитя морей,
И туркестанец волоокий,
Грозя огромной бородой,
А русский – пасынок востока –
Подносит кубок громовой?
Шёл дождик, станция скучала,
И гололедица в мосты
Шептала говором металла…
А ты, мой друг, подумал ты,
Блестя погоном и пробором
В пролёте чёрного моста,
Каким ещё весёлым вздором
Гремела пылкая мечта?!
Пока шарахались мосты
И кошевой, бунчук подняв,
Сказал: «На очереди ты
Улан деникинский и князь!»
Что ты готовишь, чёрный всадник,
Семье казацкой и татарской?
Какая ночь таилась сзади,
За этой удалью гусарской?
Что сивоусый кашевар
Варил в котле – горох свинцовый?
(Улыбка пряталась в усах)
Ужасный борщ уже готов
Кипеть и бухать в небесах.
В черешнях плавал синий дым,
И тихо станция храпела,
Когда внезапно долетело
До станции: «Бежим!»
Бежал пробор, блестел погон
И в зеркалах гудки метались,
А ветер с четырёх сторон
Спешил на пир металла.
Один в кустах взводил наган,
Дышали бронепоезда,
И тяжким храпом под ногами
Мостов, холонула вода.
Шёл дождик, стрелочник дрожал,
И тихо подбирался залп,
И все огни тушил вокзал,
Когда, коробясь под шинелью,
Винтовка зябла, и когда
Звенела шпора на панели
И уходили поезда.
III
В черешнях сон блуждал с утра,
А молодцы ломали ветки
В саду поповском для костра.
Сгибаясь, шествовали предки
Погреть окоченевший голос,
О славном прошлом рассказать.
И тихо всё.
Там сивый волос,
Там смотрят узкие глаза
При свете жаркого костра
Чтоб, коченея на рассвете,
Прочистить ствол в сухом крещенье,
Чтобы сказать: «Отцы повешены
Остались (…)»
… (…) ветров
…
(?)
(На отдельном, плохо сохранившемся большом листе, красными чернилами)
…
Поют весёлые повстанцы,
Уже не в силах перестать.
Светает.
Охают телеги
О старине чумацких прав,
О звонком холоде утра.
Поля изведали набеги
Осей железных и копыт
(И сеют головы седые).
Один стоит, другой лежит,
Горилку тянут молодые:
Так веселей смотреть на деда,
Который саблю наточил.
– Кому бои, кому беседа,
А молодые – трепачи.
Стоянка здесь, и здесь совет
Ветров, копыт и любопытных.
Им наступать пришло в ответ,
И снова охают копыта,
Трясётся чуб, летит папаха,
И тянут грузные волы.
Палач, да красная рубаха
Нас ждут, да крепкие узлы.
Едва ли город взять без боя,
Едва ли вздорить нам с судьбой,
Но завтра бой
Готовят трепачи с судьбой…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . *
Опять в кружке стоят телеги
И в слободе ночуют чёботы
Опять несёт колючим снегом
От слободы до слободы.
Меж тем, угрюмые сычи
Над картой полевой склоняясь,
Невольно думали: в ночи
Приятель может быть предателем.
______________
* Отточия авторские
IV
Свидетель подвигов… (дальше угол листа оборван)
Народных полчи(щ)
Ты зябн(ешь)
В о…
(на обороте)
Забудь, мой друг, об этом лучше,
Твоя история мертва,
Мертва навек, а их права
Оспаривать ружейным дулом
И острой саблей не берись
Права старинного посула
Ещё живут.
В пустую высь
В края лозы влетает ветер.
– Озяб попутчик и свидетель.
Светает.
У пустой реки
На водопой сбегают кони,
Чадят махоркой седоки,
Звенят пустые котелки,
Разводится огонь.
Худую выпрягают лошадь*
_________________
* Здесь от ветхости выпал и потерялся кусок страницы с началом четырёх строк.
…в карты режутся в кружке,
…ики себе порошей
…езжают налегке
…телеги… (строка на истёршемся сгибе не читается)
Там борщ варят.
Крутой цыган
Уже клянётся чужим богом,
Распахивая кафтан.
Но поздно. С грохотом и звоном
Бегут чубы, летят погоны.
Весёлой вестницей потехи
Звенит шрапнель над головой,
Один разрыв, потом другой,
Потом в долине гулким эхом.
Дрожит пустая слобода,
И повернуться некуда,
Беги туда, беги сюда,
…
(Дальше – низ листа оборван)
_____________________________
Поэма «Бунт» полностью, возможно, сохранилась в архивах поэта и переводчика Бориса Турганова (упоминается в одном из писем В. Португалова к сестре поэта – Ольге Ковалевской в Чернигов).
* * *
(ВОЗМОЖНО – «БУНТ», а возможно – ДРУГАЯ ПОЭМА)
на отдельном, очень плохо сохранившемся листе, красными чернилами
(I)
…
Причина праздновать почин
Не в будочке и не в ночи.
Лежат сырые кирпичи
За каждый твёрдый, с синим звоном
За каждый красный обожжённый
Даём червонец чистоганом.
Здесь пыль засохнет на лесах
И клубом падает туман
В кирпич, в обычай, в волосах
Сухая пудра белой извести,
Она захочет извести
Свести с ума, и тихой астмой
Насыплет в рот – и не вздохнуть,
Так он сосёт горячий пластырь,
Так он ссыпается на грудь.
И всё-таки за каждый день,*
За этот звонкий и сухой,
Стань на колени, поколение! –
Он был столетьем над тобой, –
Чтоб после, разрывая глину,
Оскалом черепа сверкнуть,
Чтоб мутный взгляд напомнил сыну,
Чем задыхалась эта грудь.
А нынче яблоки и семечки.
– Весёлое настало времечко.*
_______________
* Отрывок «И всё-таки за… …настало времечко» публиковался в киевском журнале «Радуга» (1997, №2) и в санкт-петербургском сборнике 2002 года.
II
Какая лёгкость в полом дереве:
Зажмёшь, и ломится тростинка,
Моих поэм листки и нервы
Летят.
Вот плоскости пластинки,
Отдельный стих ещё живёт,
Он в серых ворсинках мозга
Ещё шевелится, и вот
Готов к отлёту. – Слишком поздно:
Ему уже не улететь,
Ему на низкий шум мембраны
Мелькаться, падать, с…
…
…ся в туманы
…не сломишь – не соломка,
Он пуст внутри, неосязаем,
Так в серый мозг, на льды, на слом
Дохнёт зелёным урожаем,
И вот летят листки, пластинки
И плоскости моих поэм
В подвалы воздуха и сини,
В чужое сердце.
Будет нем
Коринкой льда смущённый читатель:
– Твоя поэма в новом платье.
III
Когда-то врач морочил люд
И прочных портил, а болезни
Шушукались и в окна лезли;
Прогонишь в дверь –
напрасный труд! –
Болезнь в окно, и тут как тут
Стоит, песок пересыпает,
Нудится, сушит, еле дышит,
Такая сухонькая, слепая,
Скрипит себе пером и пишет
Рецепты.
Пахнет камфорой:
– Войдите, недруг дорогой.
Врачи морочили людей,
А кровь плыла, и в стройном строе
Вслед за аптекой тело строило
Гораздо крепче и прочней,
Строгались мускулы тогда,
И строгий строился уклад
Измен, коварства и труда.
Ты отыскал волшебный клад –
Своё здоровье.
Но оскал
Зубов под глиной этой серый
…звонкий череп… …ват
..и веришь
…кат
Чтобы в чужом, тяжёлом теле
Построить этот крепкий (дом?)
Поить детёныша молоком.
^ Игорь Юрков
(1923?) – Отрывок не датирован, но, вероятней всего, относится тоже к 1923 году: и тип бумаги, и красные чернила, и упоминание о подобных листах в письме-воспоминании Ирины Павловны Коваленко (урождённой Пустосмеховой) говорят в пользу такого предположения.