Geum.ru

Роль референции и коммуникации в концептообразовании и исследовании концептов (на материале русского, английского, французского языков)

Вид материалаАвтореферат

Содержание


Глава III
Подобный материал:
1   2   3   4
Глава II посвящена описанию структурно-содержательных и коммуникативно-дискурсивных особенностей концептов сферы натурфактов на примере концепта БЕРЕГ.

Описанию концептов сферы натурфактов и лексических единиц, номинирующих различные природные объекты и явления, посвящено в современной лингвистике немало исследований (при этом, как правило, соответствующие ментальные образования определяются исследователями как “концепты”): Адонина 2004, Воронина, Каминская, Новик 2000, Домбровская 2000, Ермакова 2000, Зайнуллина 2003, Колокольцева 2003, Костин 2007, Курбатова 2000, Ливенец 2007, Молоткова 2006, Осколкова 2004, Пак 2006, Палутина 2004, Панасова 2007, Ракитина 2001, 2003, Хайчевская 2000, Чарыкова 2006, Чудакова 2005.

Данные исследований свидетельствуют о том, что концептуализация натурфактов основывается на их чувственном – чаще всего зрительном – восприятии и базируется на дальнейшем метафорическом использовании возникшего в результате такого восприятия чувственного образа. Лежащий в основе концептуализации натурфактов чувственный образ может носить не только зрительно воспринимаемый характер, однако зрительное восприятие все же является наиболее частым источником концептуальной информации.

Взаимодействие концептов сферы натурфактов с другими единицами ментальной сферы характеризуется, как отмечают исследователи, подчиненной ролью данного типа ментефактов, их “встраиваемостью” в качестве атрибутов в более сложные ментальные единицы, в частности, – в сценарные концепты (Молоткова 2006).

В ряде исследований показано, что концепты сферы натурфактов характеризуются значительной общностью в разных языках и культурах (Ракитина 2003, Домбровская 2006). Нельзя не признать, однако, в отдельных случаях сильной культурной маркированности связанных с натурфактом ассоциаций (Зайнуллина 2003).

В отдельных исследованиях представлены примеры того, как отприродный ментефакт под влиянием социально-культурных и/или дискурсивных факторов (в системе художественного произведения, в культурном контексте эпохи, в идиостиле писателя) приобретает совершенно особый статус, начиная выполнять “объединяюще-символизирующую” функцию (Колокольцева 2003, Зусман 2001).

Берег как натурфакт, являющийся отправной точкой процесса концептуализации, представляется достаточно репрезентативным для своей сферы по ряду причин. Этот натурфакт относится к базовым элементам природного ландшафта, а следовательно, имеет все основания быть одним из древнейших концептов, прочно укоренившихся в концептосферах исследуемых лингвокультур. Можно предположить, что на его основе осуществляется концептуализация самых различных явлений, в том числе и не относящихся к сфере натурфактов. Кроме того, типичность данного ментального образования состоит и в том, что в основе концептуализации натурфакта “берег” лежит чувственное (зрительное) восприятие (материалы РАС свидетельствуют о яркости чувственного образа в составе концепта БЕРЕГ), что является, по данным ряда исследований, общей особенностью данного класса ментефактов. Одним из критериев выбора данного концепта является и частотность речевого употребления его имени.

Лексикографические толкования русского имени концепта БЕРЕГ отражают важные аспекты концептуализации данного натурфакта: во-первых, это концептуализация берега как края, границы, и, во-вторых, – этот аспект по материалам лексикографических источников можно отметить лишь предположительно – связь ментефакта БЕРЕГ с архетипической оппозицией «свой – чужой» (употребление родные берега как обозначения родины, «своего» пространства имплицирует наличие «чужого» пространства, «чужих» берегов; ср. название романа В.В. Набокова «Другие берега»).

В английском и французском языках наблюдается большее, чем в русском, разнообразие лексического выражения смысла ‘край суши у воды’ (англ. bank, shore, coast, seaside, beach; фр. bord, côte, rive, rivage эти лексемы различаются прежде всего тем, что обозначают край земли у разных типов водоемов). В английском и французском языках в основе номинаций берега как участка суши лежит чувственно-воспринимаемый образ возвышающейся части пространства. В русской же лингвокультуре на современном этапе развития лексической подсистемы языка номинация берег не связана с наглядно-воспринимаемым признаком. В значениях лексем shore, rive, как и в значении русской лексемы берег, акцентируется соотношение берега как части суши и водной стихии (берег как граница).

В русскоязычном дискурсе реализуются следующие признаки концепта БЕРЕГ:
  1. Берег (вместе с рекой) как знаковый элемент пространства (Будущее, во имя которого пролито столько крови и пота, не принесло на эти берега ни достатка, ни гармонии, ни умиротворения; бескрайние сети, привольно раскинувшиеся на берегах великой реки Интернет). Производные признаки: берег как обозначение родины, родимого края, детства (юности, молодости), “откуда мы родом” (Дай руку, далекий бостонский друг, и войдем в нашу молодость, на исчезнувший берег советской Атлантиды, когда каждый из нас был беззаботен, краснощек, любил и был любимым; В пять лет мальчик лишился семьи, после чего жил по родне, по теткам, по чужим людям… Это человек, который всегда находился в ситуации «потерянного рая», оставшегося на другом берегу); берег как символ личной (психологической) сферы субъекта (алкоголь в случае с Козерогом может выступить в качестве мостика "на другие берега" – немного выпив на вечеринке, Козерог станет гораздо оживленнее).
  2. Берег как элемент оппозиции “суша – водная стихия”. Водная стихия в таком противопоставлении выступает как нечто чуждое человеку, опасное и непредсказуемое; в отличие от нее берег, суша представляется чем-то прочным, безопасным, придающим уверенность (Мы стоим на берегу, призываем другого: "Спасись, приплыви – я протяну тебе руку! .." Но сами не сходим в этот ад…; А гроза приближалась. Россия, – немая и мертвая. Петербург, оторванный от нее, – как бы оторванный от берега, безумным кораблем мчался в туманы и в гибель).
  3. Берег как элемент сценария морского путешествия. Стремление достичь берега в результате путешествия в реальном или воображаемом пространстве используется для метафорического обозначения поисков смысла жизни или конечной цели, результата каких-либо конкретных действий или размышлений человека (Что же дальше, куда плыть, где твой оставленный берег? А если плыть – то зачем? Кто ты есть в этом призрачном мире?; К какому берегу двинуться читателю? Как разобраться в потрясающем воображение огромном количестве книг и журналов…?; Книгу можно сравнить с морем, на одном берегу которого – эрудиция, а на другом – тривиальные обыденные мысли, события, факты, и автор плывет в своем ковчеге, не зная, к какому берегу пристанет).
  4. Берега как границы реки. Производные признаки: два берега как противоположные точки зрения (Не следует ли открыто высказаться по поводу идеологической пропасти, нас разделяющей? Наиболее чуткие люди противоположного берега (напр. Струве) ведь уже явственно ее почувствовали и отметили); берега как жесткие ограничения, налагаемые идеологией, нормативными документами, общественные установления, подчиняющие себе течение жизни человека и т.п. (И пусть лодочка плыла-качалась в бетонных берегах идеологии – они стали видны только теперь, когда бетон облупился и потрескался; Развитие мари культуры в Приморье бьется о камни законодательного берега; Много огней и раньше и после манили не одного меня своею близостью. Но жизнь течет все в тех же угрюмых берегах, а огни еще далеко).

В английском дискурсе также реализуются признаки “берег как безопасное место, дающее чувство защищенности” (Where the wings of pain had dropped him, there had miraculously been infinite but unblinding light, a great strenuous joy that was somehow calm…, and now he had been floated back to the comfortable shore of his cool clean bed) и “берег как репрезентативный элемент пространства”, при этом производные последнего признака характеризуются неодинаковой актуальностью: чаще берег символизирует личную (психологическую) сферу субъекта (She'd given up and love had not visited her lonely shore in years), не актуальна реализация берега как обозначения родины, родимого края, детства (юности, молодости).

Высокая частотность реализации свойственна в английской лингвокультуре для признака “берег как элемент сценария морского путешествия” (Oh! hear me witness that my heart is set on higher things – it would sail into far seas unvisited of man, but always there is this anchor of the flesh chaining it to its native shore; The marriage she had assumed naïvely would be the end of every serious relationship now seemed a very distant – if not unreachable – shore; If Hell exists, it must consist of being eternally sick on a ship which crosses the Narrow Seas but never reaches shore; In other references dhamma is the raft on which men may cross the ocean of existence to the farther shore of Nirvana).

Во французском дискурсе реализуются признаки “берег как репрезентативный элемент пространства” (Il ne faut pas oublier que l'élargissement nous offre la possibilité d'accroître le nombre de visiteurs se rendant aux rives de l'Europe pour voir une partie du patrimoine culturel), “берег как элемент сценария морского путешествия” (nous sommes submergés par le flot du doute et de l’incertitude, ballottés d’une rive à l’autre sans que nous sachions à laquelle nous agripper). Высокая частотность реализации характерна для признака “два берега как противоположности” (при этом исходным образом служат как берега реки, так и берега моря) (la parole et l'action sont souvent les deux rives d'une mer immense; C'est une question à laquelle les collègues de l'autre bord ne semblent pas avoir songé; Le radicalisme de tous bords en sort renforcé, en Israël comme chez les Palestiniens).

Исследование трех лингвокультур продемонстрировало, таким образом, значительную общность реализации признаков концепта БЕРЕГ, несмотря на заметные отличия в лексической реализации смысла ‘край суши у воды’. Лингвокультурная специфика отмечается прежде всего в частотности реализации отдельных признаков.

Анализ концепта БЕРЕГ, а также данные ряда исследований, посвященных отприродным ментефактам и номинирующим их языковым единицам, позволил выявить основные структурно-содержательные и коммуникативно-дискурсивные особенности такого типа ментефактов. Доминирующую роль в формировании концептуального содержания отприродных ментефактов играет чувственное восприятие и связанные с ним эмоционально-оценочные коннотации. Благодаря наличию у них «структурирующего» сильного центра (чувственного образа) такие ментефакты обладают структурной и содержательной целостностью: составляющие их признаки развивают потенции, предоставляемые заключенной в них исходной образностью. Культурная ценность данного типа ментефактов возникает за счет их взаимодействия с концептами, репрезентирующими ценности данной лингвокультуры. Вне соотношения с другими типами ментальных единиц отприродные ментефакты содержат не собственно “культурную ценность”, а эмоционально-оценочные коннотации, основанные на чувственно-воспринимаемых свойствах соответствующих объектов и на характере вовлечения натурфакта в практическую деятельность людей (например, восприятие берега как надежной опоры, дающей чувство защищенности).

Взаимодействие ментефактов данного типа с другими видами ментальных единиц характеризуется подчиненной, “вспомогательной” ролью первых. По отношению к сценарным концептам натурфакты (как и артефакты) выполняют функцию атрибутов или “обстоятельств действия” – такова роль концепта берег в структуре сценарного концепта путешествия. По отношению к абстрактным понятиям такие ментефакты являются “поставщиками” образности, позволяющей снабдить абстрактное мышление чувственно-образной опорой; при этом присутствующая в отприродных ментефактах эмоциональная оценочность, воспринимаемая носителями языка как безусловная, транслируется в абстрактные понятия, что способствует их контекстному осмыслению и делает их “переживаемыми” (ср. метафоризацию одиночества и непонимания как нахождения человека на противоположном берегу).

Направления концептуализации, задаваемые спецификой самого концептуализируемого объекта, как уже указывалось, характеризуются у данного типа ментефактов очень высокой степенью сходства в различных лингвокультурах. Различие в реализации этих направлений (их регулярности, системности, частотности) определяется формой языкового воплощения (этимологией, внутренней формой номинирующих лексем, системой их значений), а также реалиями лингвокультуры, такими, как особенности природного ландшафта (например, широкие реки и их берега как организующие пространство элементы в русской культуре), уклад жизни (например, мореходство как одно из самых распространенных занятий в английской культуре). Особенности ментефактов этого типа, определяющие низкий уровень их национально-культурной специфичности, обусловливают и их незначительную вариативность – вследствие слабой подверженности влиянию культурных, исторических, социальных, возрастных и других факторов.

Поскольку понятийные и эмоционально-оценочные признаки таких ментефактов основаны на чувственном восприятии, эти признаки воспринимаются носителями языка как безусловные и с трудом выходят на уровень сознания, на уровень обсуждения (маловероятна коммуникативная ситуация, в которой носитель языка может задаться вопросом “Что такое берег / гора / дождь и т.п.?”). За счет отсутствия внутренней вариативности содержания этого типа ментефактов и характера их оценочности, четко определяемой чувственно-воспринимаемыми свойствами концептуализируемого объекта, маловероятно включение этих ментефактов в системы социальных и идеологических ценностей.

Особый статус, однако, эти ментефакты способны приобретать в системе художественного текста (возможно, и в некоторых видах публицистических текстов) – статус, который не свойствен им в бытовом или любом другом типе речи. В отдельном художественном произведении, в художественном дискурсе отдельной эпохи, в идиостиле писателя подобные ментефакты могут играть генерализующую роль, интегрируя важнейшие для данного произведения или данной эпохи смыслы и становясь, таким образом, концептами.

^ Глава III посвящена описанию структурно-содержательных и коммуникативно-дискурсивных особенностей концептов сферы физического бытия на примере концептов возраста – ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, МОЛОДОСТЬ, ЗРЕЛОСТЬ, СТАРОСТЬ. В данной главе анализируются особенности лингвокультурного варьирования указанных концептов в русской, французской и английской лингвокультурах, а также специфика иных типов варьирования (диахронного, возрастного, дискурсивного) концептов возраста на русскоязычном материале.

Как показывают данные исторических, этнографических, социологических и лингвистических исследований (Авдеева 2008, Ариес 1977, Бгажноков 1983, Березович 2007, Глушкова, Агарщикова 2007, Клушина 2000, Крючкова 2003, 2005, Лалаева 2007, Леонтович 2000, Микаилова 2007, Погораева 2002, Шахматова 2000, Щербо 2008, Crouset-Pavan 1996, Malvano 1996, Passerini 1996, Schindler 1996), представления людей о возрастах жизни образуют нечеткое множество, подверженное воздействию разнообразных культурно-исторических, собственно социальных, политических, семиотических, возрастных и иных факторов. Все эти факторы влияют на осознание возрастной структуры общества, особенностей тех или иных возрастных групп и оценочное отношение к ним. Вместе с тем в разных лингвокультурных сообществах существуют и некие общие, стереотипные представления о возрасте, находящие отражение в различных национальных языках, в дискурсивном использовании концептов возраста. Концепты возраста эксплуатируются в целях манипулирования общественным сознанием и создания определенного политического имиджа. Все это, несомненно, говорит о том, что концепты возраста занимают очень важное место в структуре представлений того или иного этноса о мире, а также о том, что такие концепты способны активно взаимодействовать с множеством других концептов.

В современном дискурсивном употреблении (конец XX – начало XXI вв.) проявляется ряд устойчивых характеристик возрастных периодов.

Детство ассоциируется с отсутствием серьезных занятий, забот, это счастливый период безоблачного существования, характеризуемый чувством защищенности, безмятежности (Мягкая, пасторальная, детская безмятежность пронизывает крепость, будто канули навсегда в прошлое войны, костры и кровь); это также период, когда можно полностью отдаться своим впечатлениям, период фантазий, свободного выражения своих эмоций (Пригласите к себе в дом не обычного дизайнера, а настоящего художника. И детство вернется). Наиболее часто актуализируются при оценке поведения взрослых следующие представления об особенностях детского возраста: интеллектуальная неразвитость и отсутствие жизненного опыта, проявляющиеся в наивности, доверчивости, глупости, совершении простых ошибок; особенности характера и поведения, также связанные с недостаточной разумностью, рациональностью, – безрассудство, легкомыслие, беспечность, совершение необдуманных действий, безответственность, упрямство, озорство, шалости (Труд быть "нормальным" был слишком велик…, чтобы Чехов мог себе позволить капризы оригинальничанья – тех безответственных и ребяческих игр с самими собою и с жизнью , в которые так "заигрался" Серебряный век); способность детей искренне радоваться не очень значительным вещам (Прошло то время, когда изготовители вирусов довольствовались детской радостью, достигая эффекта "расползания" символов на экране компьютера); чувство зависимости и беспомощности (…что-то беспомощное, ребяческое появилось во всем подтянутом, молодеческом облике).

Отрочество зачастую осознается говорящим не как отдельный и самостоятельный период, а как период, «примыкающий» к детству или юности, что доказывает амбивалентность качественных характеристик отрочества, наличие в соответствующем концепте признаков, объединяющих его с концептами детство и юность. Вместе с тем концепт ОТРОЧЕСТВО обладает и рядом устойчивых отличительных признаков: особенности внешности (угловатость, нескладность, прыщавость, снижение привлекательности), пробуждение сексуальности и обостренное восприятие всего, что связано с этой сферой, различные протестные формы поведения, вытекающие из противопоставления себя миру взрослых (В противном случае следует повторение сценария 1991 года и снова подростковая обида на весь взрослый мир), ощущение собственной неполноценности, неуверенность в себе (Вся эта шумиха у нас – подростковый комплекс неполноценности, мы везде видим всемирные заговоры против нас), склонность к абстрактным рассуждениям при незнании жизни и отсутствии реальных забот, поиск ответов на философские вопросы (Но перечитал – плохо. Плохо. Подростково-велеречивая заумь, просто какая-то муть), примитивность в различных ее проявлениях: отсутствие глубины восприятия, неразвитость языка, вкуса.

Наиболее часто актуализируемые в современном дискурсивном употреблении свойства молодости – это недостаточное понимание вещей, глупость и неопытность; энергичность, бодрость, здоровье; внешняя привлекательность; пылкость, энтузиазм, способность сильно чувствовать, легко/сильно увлекаться чем-либо. Ассоциация “молодость – энергичность” переносится и на неодушевленные объекты, при этом свойство энергичности может трансформироваться в социально значимые свойства динамизм, активность, напористость (во многом благодаря энергии и молодости этого направления психологии изменился социальный статус психологии в обществе). Это одно из наиболее часто “транслируемых” в различные невозрастные сферы свойств молодости, что свидетельствует о его высокой социальной ценности. Ассоциация «молодость – красота и здоровье» чрезвычайно устойчива с современной лингвокультуре (Адам… явно ненавидел Еву с ее выкрутасами со Змием, из-за коих он потерял невинность и бессмертие, то есть вечную молодость (читай: красоту и здоровье); Разве это не замечательно – вложить деньги в спорт, гарантирующий людям здоровье, молодость, силу и красоту). Красота и здоровье молодости стали штампом рекламного дискурса (Заветная мечта косметологов – создавать эликсиры молодости и красоты, а заветная мечта каждой женщины – использовать их!). В целом концепт МОЛОДОСТЬ занимает особое место в современном дискурсе, выделяющее его из ряда остальных концептов возраста. Связано это с распространенным в современных западных обществах культом молодости и высокой социальной ценностью именно тех качеств, которые ассоциируются с молодостью: энергичность, динамизм, напористость, внешняя привлекательность. Становление культа молодости в современной российской культуре не остается незамеченным носителями языка и осознается ими как сравнительно недавнее явление, обусловленное западным влиянием.

Наиболее характерными и часто упоминаемыми свойствами возрастного периода зрелости являются мудрость и понимание жизни, опыт (он ушел из жизни в возрасте, когда артистическая деятельность только входит в пору зрелости, когда жизненный опыт только-только начинает шлифовать мастерство), осмотрительность, способность сдерживать свои порывы, стремление избегать конфликтов (Если конфликты все же разгораются, то находятся влиятельные силы, способные их успешно гасить… Все это свидетельства постепенного обретения региональными элитами политической зрелости), отсутствие восторженно-радостного отношения к жизни; самостоятельность, способность нести ответственность за свои действия; полнота развития, расцвет физических сил, интеллектуальных, профессиональных способностей, что выражается в успехах и свершениях (все-таки скоро уже двадцать четыре года, возраст зрелости и свершений!). Именно признак полноты развития, максимальной реализации потенций наиболее часто транслируется в иные сферы, используясь не только для характеристики человека (За "юностью" следует "зрелость" – период цивилизации в узком смысле этого слова, в течение которого народы реализуют себя в науке, искусстве).

Наиболее часто упоминаемой особенностью возрастного периода старости является ослабление здоровья, упадок сил и беспомощность. Часто актуализируются также признак отсутствия страстей и желаний, отсутствия сильных эмоций, присущих молодости, отрочеству и детству, усталость от жизни, стремление к покою (Старость наступает только тогда, когда вам уже не хочется ничего пробовать). Именно по этому признаку зачастую происходит противопоставление старости и молодости (Старость – это юность уставших людей; Это цикл, Клео. Молодость и устремленность, старость и смерть). Реализуются также следующие признаки: мудрость, знание жизни, обращенность в прошлое, в воспоминания; негативные особенности внешности лиц этого возраста (она думала о том, что больше всего на свете боится и ненавидит старость – ужасную, некрасивую, морщинистую, злоязыкую старость); уважение со стороны младших (чаще на уровне предписания, а не констатации факта).

В Главе II анализируются также возможности варьирования концептов возраста в русской линвгокультуре. Как показывают различные исследования, варьированию более всего подвержены возрастные концепты в рамках периода, предшествующего зрелости, поэтому данный аспект функционирования концептов рассматривается основном на примере концепта МОЛОДОСТЬ.

Дискурсивное функционирование концепта МОЛОДОСТЬ во 2-ой половине XVIII – 1-ой половине XIX вв. характеризуется иной, чем в современную эпоху, степенью актуальности ряда признаков. Значительно меньшую актуальность демонстрируют признаки энергичности, бодрости, жизненной силы, здоровья, а также признак красоты; ни разу не встретилось сопоставление «молодость – энергичность». Основное отличие в реализации признака «полнота жизненных сил» в XVIII-XIX вв. состоит в том, что в этот период данный признак еще не приобретает высокой социальной ценности (жизненная энергия молодого человека направлена не на активную социальную деятельность, а на развлечения). Для современной же эпохи важно проявление признака полноты сил в социально значимых качествах энергичности, напористости и т.п.

Наиболее актуальным в рассматриваемый период, причем значительно превосходящим по частоте реализации все остальные признаки, оказывается признак “эмоциональное (а не рациональное), восторженное отношение к жизни”. Наиболее часто данный признак реализуется путем указания на “пылкость” молодости; молодость характеризуются как “кипящая”, “ветреная”, используются сочетания типа “огонь”, “пламя”, “хмель”, “жар” молодости (Но пылкость молодости, обольщения света и суетное честолюбие воспрепятствовали мне покориться Богу…; – Графиня! – закричал Леонин, и весь жар молодости отразился на его щеках; Юность бьётся, кипит, играет в нём и вырывается наружу, как пена искромётного вина из переполненной чаши; Полюби потребное и нужное душе с такою силою, как полюбил прежде хмель юности своей). Свойство эмоционально-восторженного мировосприятия молодости часто актуализируется в этот период и упоминанием о таких ее свойствах, как безрассудство, горячность, бесшабашность, легкомыслие. Молодость осознается главным образом как возраст, “жаждущий” наслаждений и забав, говорят о “бурной”, “буйной”, “знойной” молодости, о “лихой” и “беспорядочной” жизни в этом возрасте (по причине беспорядков моих во время молодости недостоин я наслаждаться счастливою жизнию между воздушными обитателями; Вот мчится телега – буйная молодость русских дорог; исповедь души светлой и воздушной, осужденной на душную и грубую темницу, исповедь молодости, жажды, желаний; Он забывал и прелести таинственной графини, и буйные веселия юности…).

Специфической особенностью рассматриваемого периода является и взаимодействие концепта МОЛОДОСТЬ с понятиями религиозной сферы «грех», «добродетель» и «порок» (Как камень с души своротил, сказав здесь о тайных моих грехопадениях в юности; В шутках своих он часто не щадил ничего святого, хотя после бурных дней своей молодости он сделался настоящим христианином).

Дискурсивное функционирование концепта МОЛОДОСТЬ, рассматриваемое в работе на материале текстов советской эпохи, характеризуется рядом особенностей. Основные отличия состоят здесь в относительной актуальности тех или иных признаков концепта, при том, что сам состав этих признаков остается одним и тем же. Характерной чертой советской эпохи является то, что происходит значительное повышение (сравнительно с периодом XVIII-XIX вв.) актуальности признака «полнота жизненных сил», свойственного концепту МОЛОДОСТЬ, и его частая конкретизация путем указания на качества силы, энергичности, активности, здоровья (А эти, молодые, прекрасные, спокойные, сильные, еще и жизни не знавшие, идут и не жалеют, как бы отстраняют, покорные, кубок жизни; Нужен молодой и здоровый, спокойный и энергичный человек). Высокая частотность контекстов, актуализирующих указанные признаки концепта МОЛОДОСТЬ, является проявлением не только диахронного, но и дискурсивного варьирования, поскольку воспитание здорового и сильного поколения было четко сформулированной задачей коммунистической партии (Партия считает одной из важнейших задач – обеспечить воспитание, начиная с самого раннего детского возраста, физически крепкого молодого поколения с гармоническим развитием физических и духовных сил). В отношении данных свойств важным для советского дискурса было и то, что эта энергия должна была быть направлена на идеологически одобряемые цели (Комсомольцы и молодежь района заверяют…, что они всю свою кипучую энергию отдадут делу претворения в жизнь предначертаний великого Сталина).

Метафора энергичной молодости носит в советском дискурсе всеобъемлющий характер; она используется для описания не только отдельных лиц молодого возраста или даже всего поколения молодых строителей коммунизма, но и для характеристики всей страны в целом, отдельных ее республик, сфер народного хозяйства, спорта, науки (Молодая национальная республика под руководством партии и правительства с удесятерённой энергией наверстывает потерянные годы).

В некоторых контекстах молодежь характеризуется не только как энергичная, но и как опытная, несмотря на то, что, как было показано, признак неопытности (как проявление более общего признака недостаточного развития) является одним из основных и устойчивых в диахронном варьировании признаков в структуре концепта МОЛОДОСТЬ (В нем были двое – старпом и третий механик, оба молодые и сильные, уже опытные моряки; Молодежь, ее опыт, ее энергия – предмет особого внимания). Молодежь наделяется даже свойством ответственности, что вступает в противоречие с базовым содержанием концепта: как отмечалось выше, и в современном употреблении, и в XVIII-XIX вв. регулярным было, напротив, указание на безответственность молодости (Задачи немыслимых прежде масштабов мы можем поручать комсомолу, всем молодым людям Советской страны и видим, что им присуще благородное чувство личной ответственности за все происходящее на нашей земле). В целом можно говорить о стремлении советского дискурса нивелировать негативные признаки, входящие в структуру концепта МОЛОДОСТЬ (неопытность, незнание жизни, незрелость, безрассудство, легкомыслие), и наделить молодежь наибольшим количеством положительных характеристик.

В целом конкретизация базовых признаков концептов возраста в каждую отдельную историческую эпоху в отдельных видах дискурса направлена на соотнесение этих базовых признаков с социально значимыми для данного периода развития общества свойствами.

Как показывает анализ возрастного варьирования концептов возраста, ассоциации школьников отражают минимум содержательной части концепта (его минимальную базовую часть), остальное же – это признаки, возникающие в дискурсивных связях (реализация потенциальных смыслов, заложенных в концепте, в дискурсивных связях). В целом ассоциативные реакции школьников, полученные в ответ на стимулы, связанные с концептами возраста, носят в большей степени идентифицирующий характер, то есть направлены часто на «нахождение соответствия» стимулу, а не на его характеристику или оценку. Рассмотренные ассоциации свидетельствуют о том, что способ ассоциативного реагирования школьников характеризует позицию наблюдателя «изнутри» (а не «извне») возрастных периодов детства и молодости (поэтому, например, практически отсутствует у школьников осмысление свойств детского и молодого возраста с помощью абстрактных понятий – наивность, неопытность и др.). Возраст – один из самых важных параметров самоидентификации человека, поэтому изменение «позиции наблюдателя», происходящее со сменой возрастных периодов, может выражаться в варьировании не только возрастных, но и других концептов.

Изучение лингвокультурного варьирования концептов возраста на материале английской и французской лингвокультуры свидетельствует о значительной общности этих концептов в рассмотренных лингвокультурах. Так, регулярно в современном английском дискурсе реализуются такие признаки концепта YOUTH, как внешняя привлекательность (This is the time for a foreigner to see English youth and beauty at its best; Some people become panicky about losing their looks, their youth), неопытность (he was too young, too inexperienced, and too much was being asked of him too soon), сила, здоровье (But within a few days, all her mother's youth and vigour were gone and the energetic, independent woman whose health and dependability she had taken for granted for so long had turned into a helpless invalid).

Вместе с тем, отмечаются и некоторые отличия, касающиеся прежде всего актуальности отдельных признаков. Например, признак энергичности, динамичности характеризуется относительно меньшей (по сравнению с русской лингвокультурой) частотой дискурсивной актуализации и меньшей транслируемостью в другие сферы. Особенностью английского дискурса, отличающей его от русского дискурса, является и устойчивая ассоциация «молодость – невинность», регулярно эксплицируемая в речевом употребленииуя чаичающей его от русского дискврсакрсапо отношениюбьзует (The innocence of youth will give way to the pressures of adulthood…).

В русском и французском лингвокультурных сообществах существует ряд устойчивых, общих характеристик и оценок, связанных с концептами возраста: отсутствие развитых умений и навыков, искушенности в каком-либо деле в детском возрасте; здоровье, сила, бодрость, легкомыслие, неопытность, недостаточная зрелость в молодости; расцвет, полнота физического и умственного развития в зрелом возрасте; слабость, усталость, недостаток жизненных сил в старости.

Вместе с тем, есть и некоторые различия в актуальности отдельных признаков возрастных концептов. Например, как показывает анализ ассоциативных реакций, у французов молодость чаще всего ассоциируется с беззаботностью, которая является самым актуальным концептуальным признаком, а также с незрелостью, веселостью (insouciance, insouciant, gaité, gai, immaturité и др.). В сознании же носителей русского языка молодость ассоциируется с рядом положительных качеств, характеризующих социально активную личность (R деловой, и быстрый, инициативный, смелый, уверенный, удалой). В описании типичных для этого возраста ситуаций также наблюдаются некоторые различия: для французов с молодостью чаще ассоциируется ситуация праздника, вечеринки (sorties, s’amuser, fête, loisirs); актуальна и ассоциация со свободой. В целом ответы русских испытуемых рисуют образ более социально активного молодого человека. Такие общие свойства молодости, как сила, энергичность в русской лингвокультуре наделяются большей значимостью и получают дальнейшее развитие, «притягивая» в структуру концепта МОЛОДОСТЬ представления не только о физических, но и о социально значимых свойствах личности.

В целом структурно-содержательные характеристики концептов возраста в определенной степени сближают их с отприродными ментефактами, однако наблюдаются и существенные различия. Важную роль в развитии содержательных признаков этого типа концептов играют чувственно-воспринимаемые свойства концептуализируемых объектов, формирующие прототипичные для каждого возраста образы. Такие прототипические образы, объединяющие физически воспринимаемые особенности объекта, являются в значительной мере общими для различных культур, поэтому базовые (чувственно-образные) признаки данного типа концептов демонстрируют низкий уровень национально-культурной специфичности.

Ценностный компонент такого рода концептов, в отличие от ценностного компонента отприродных ментефактов, носит двойственный характер: с одной стороны, ценностность проявляется как эмоционально-оценочное отношение, формирующееся на основе чувственно-образного восприятия, с другой, – культурная значимость этих концептов тесно связана с идеей социальной ценностности. Концепты возраста в каждой культуре включаются в свойственную этой культуре систему социально и культурно значимых представлений, в результате чего их ценностный компонент может обладать заметной национально-культурной спецификой.

Взаимодействие концептов возраста с другими единицами ментальной сферы характеризуется двумя аспектами. Первый состоит в их том, что их образность включается в абстрактные понятия, выполняя по отношению к ним символьную функцию. Так, молодость, а точнее входящий в этот концепт образ молодого человека, в современной культуре является символом красоты, здоровья и энергичности. Этот аспект сближает их с отприродными ментефактами. Второй аспект заключается в множестве содержательных пересечений возрастных концептов со смежными концептами и их вовлеченность в важные для данной культуры ценностные сопоставления и оппозиции.

Функционирование концептов возраста проявляет их значительные отличия от ментефактов природных явлений и артефактов и сближает их с концептами, отражающими социальные и культурные ценности. Концепты возраста представляют собой вариативное явление, подверженное не только лингвокультурному, но и диахроническому, дискурсивному, идеологическому и др. типам варьирования.

Внутренняя вариативность содержания концептов возраста связана и с позицией наблюдателя, естественным образом меняющейся на протяжении жизни человека. У каждого возраста есть свое ценностное отношение и к своему, и к другим возрастным периодам: дети хотят повзрослеть, взрослые стремятся сохранить молодость и т.д. Возможно, эта особенность свойственна всем концептам физического бытия человека.

Одной из особенностей концептуального поля возрастных концептов является градуальность, нечеткость вычленения его фрагментов (отдельных концептов возраста). Так, например, концепт ОТРОЧЕСТВО, выделяясь на современном этапе развития русской лингвокультуры как самостоятельный концепт, все же сохраняет диффузность границ со смежными концептами – ДЕТСТВО и МОЛОДОСТЬ; такая диффузность свойственна и другим концептам, имеющим множество точек пересечения, общих признаков, что и позволяет говорить о градуальности членения концептуальной возрастной шкалы.

Концепты возраста характеризуются меньшей, чем ментефакты конкретно-предметных объектов, степенью выделимости в качестве отдельной ментальной единицы, “изолированности” на фоне соответствующей концептуальной сферы. Специфика их содержания обусловлена той концептуальной системой (системой концептуальных со- и противопоставлений), в рамках которой они существуют; этим они отличаются от конкретно-предметных концептов, которые в значительно большей степени независимы от своего концептуального окружения: их содержание формируется “изнутри”, на базе конкретно-чувственных представлений. Содержание же отдельных концептов возраста наиболее четко выявляется в оппозициях с другими концептами данного концептуального поля: детство, отрочество ↔ зрелость, молодость ↔ старость, молодость ↔ зрелость).

Концепты возраста характеризуются значительной степенью включенности в сферу социальных представлений, социальных ценностей: изменение их содержания (и всей возрастной концептосферы в целом) неразрывно связано с изменением в социальной структуре общества, с его социальной “идеологией” как представлением о качествах, обладающих определенной социальной ценностью. С этой точки зрения можно сказать, что представление об особенностях возрастных периодов в каждую конкретную историческую эпоху складывается в своего рода социально и идеологически обусловленную “мифологию”. “Нагруженность” социальной оценочностью сближает концепты возраста с концептами социальной сферы. Именно включенностью анализируемых концептов в систему социальных ценностей объясняется возможность их эксплуатации в идеологических дискурсах. Однако варьирование содержания возрастных концептов и возрастных концептосфер возможно лишь в определенных границах. Эти границы заданы внесоциальными факторами – биологическими свойствами, связанными с определенным этапом в жизни человека как биологического существа. Не случайно поэтому исследователи, анализирующие возрастные концепты в сопоставительном аспекте на материале различных лингвокультур, приходят к выводу о сходстве многих аспектов их концептуального содержания.

Имплицитная оценочность этих концептов (связанная с биологическими свойствами возрастных периодов и потому воспринимаемая как безусловная), с одной стороны, и их наделенность социально значимыми признаками – с другой, делают их эффективным средством построения идеологического дискурса, инструментом манипулирования общественным сознанием.

Определение специфики концептов возрастного типа возможно и по признаку, который мы обозначим как степень их осознаваемости. Степень осознаваемости напрямую связана с внутренней вариативностью концептуального содержания, с “дискуссионностью” содержания концепта. В фокусе внимания оказывается то, что может подвергаться различным интерпретациям, что не имеет однозначного понимания. Поэтому осознаваемость эксплицируется, в частности, через обсуждаемость. Степень осознаваемости концептов, включенных в сферу социальных ценностей, выше, чем у концептов, содержание которых целиком обусловлено конкретно-чувственными представлениями. Вместе с тем, степень осознаваемости возрастных концептов ниже, чем у концептов социальной сферы – в том смысле, что носители языка меньше осознают их “артефактность”, их социально-обусловленный характер (среднему носителю языка концептуальное наполнение возрастной шкалы, существующее “здесь” и “сейчас”, кажется совершенно естественным и не вызывает вопросов и сомнений). В случае с концептами возраста обсуждению подвергается в большей степени не их “внутреннее” содержание, а возможность квалификации кого-либо с помощью того или иного концепта. Иначе говоря, само содержание концептов возраста кажется многим носителям языка совершенно естественным, хотя эта естественность в значительной мере иллюзорна.

Структурно-содержательные и функциональные особенности концептов возраста репрезентативны для особого типа концептов (в частности, к этому типу можно отнести концепты сферы физического бытия человека) – основанных на чувственно-образном восприятии, но одновременно активно включающихся в систему социально и культурно значимых представлений.