Geum.ru

Эволюция института верховной власти в странах магриба (конец XIX начало XXI вв.)

Вид материалаАвтореферат диссертации
Подобный материал:
1   2   3   4   5
. Более того, зачастую проблематичным является и предварительное определение тех существенных взаимосвязей, которые могут быть присущи элементам и свойствам той или иной общественной системы. Так, например, если предположительно выделить как отдельную систему совокупность взглядов арабской интеллигенции, выражающих либерально-буржуазную, мелкобуржуазную или иную идеологию, то признаки для этого не являются столь очевидными, как, скажем при выделении системы крестьянского или помещичьего хозяйства. В целом же, структурно-функциональные схемы выявляют то общее, что характерно для различных обществ, в то время как основная задача данного исследования заключается в выявлении их различий. Поэтому для решения этой задачи дополнительно будут использованы методы, помогающие решать конкретные задачи, а именно конкретно-проблемные методы.

Изучение верховной власти затрагивает проблемы политического процесса в целом, что является уже областью политологического исследования. Кроме того, властные отношения воплощаются, прежде всего, в политических институтах, важнейшими из которых являются институт главы государства, а также законодательная и исполнительная власть. Этот подход в свою очередь основывается на теории государства и рассмотрении эволюции институтов и их деятельности. Поэтому является целесообразным в данном случае обращение к тем методологическим подходам, которые используются в анализе политических процессов. Однако, эти методы применительно к историческому исследованию будут играть роль конкретно-проблемных методов и применяться для детального изучения, прежде всего государственных институтов и правящей элиты, где институт верховной власти является звеном системообразующим.

При изучении политического процесса наиболее часто исследователями выделяются следующие основные методологические подходы: нормативный, институциональный, бихевиоральный, структурно-функциональный, теория рационального выбора и дискурсивный. С наибольшей эффективностью может быть применим институциональный метод, который включает в себя конституционные исследования и государственное управление. Применение этого метода поможет ответить на многие вопросы, в частности, на вопрос о том, влияет ли форма правления (монархическая, президентская, парламентская и др.) на сущностное поведение политических акторов, или она представляет собой лишь формальное различие; имеет ли институциональная динамика различных режимов какое-либо сходство между собой и т.д.

Изучая верховную власть в обществах, претерпевших значительные исторические перемены, необходимо ответить на вопрос: каковы степень, направленность и природа движения индивидов вверх по социальной лестнице в данном обществе в рассматриваемый временной период. Одним из критериев социальной стратификации (отмеченным М. Вебером) является обладание властью. Многие ученые на основе данного критерия выделяют две большие социальные группы: те, кто обладает политической властью, и те, кто властью не обладает. Эти группы называют по-разному, но одним из самых распространенных терминов, используемых для обозначения группы, обладающей властью, является термин элита. Однако до настоящего времени нет четкого общепризнанного определения политической элиты, а следовательно – отсутствуют и четкие критерии принадлежности к этой группе, с помощью которых элита определяется как «высший привилегированный слой общества», «социальный слой, обладающий таким положением в обществе и такими качествами, которые позволяют ему управлять обществом либо оказывать существенное воздействие на процесс управления» и т.п. Другой проблемой, связанной с изучением политической элиты, является формулирование собственной научной проблемы исследования, где существуют различные направления1.

Осознавая необходимость изучения политической элиты при исследовании вопроса об институте верховной власти, важно рассмотреть вопрос о применении метода к решению данного конкретного аспекта исследования, что также является достаточно проблематичным. Политическая наука предлагает три основных подхода: функциональный, позиционный и деятельностный. Каждый из них в отдельности позволяет решить исследовательские задачи лишь частично, а их комплексное использование может быть затруднено различными обстоятельствами. Большое значение в этой связи приобретает изучение идеологии данного общества как системы политических, экономических и социальных ценностей и идей, служащих основанием для постановки целей; последние, в свою очередь, образуют ядро политических программ.

Изучение института верховной власти требует рассмотрения круга вопросов, связанных с государственными институтами, за совокупностью которых закрепилось название «исполнительная власть», главная задача которой – руководство. Принципиально важным в этой связи является изучение конституций, которые позволяют различать страны по степени наличия в них эффективных ограничений на применение власти. Наличие таких ограничений (независимо от того, закреплены ли они в документе или носят характер политической нормы) позволяют определить власть как конституционную.

И, наконец, в качестве философской теоретико-методологической основы вся вышеуказанная совокупность конкретных, общенаучных и специальнонаучных методов базируется на материалистическом философском методе, который составляет основу других уровней и методов научного познания и выступает как общая теория. В качестве одного из направлений исторического познания была выдвинута концепция многомерности исторического процесса. Авторы этой идеи (В.Ж. Келле, М.Я. Ковальзон) обозначают объемность и многоуровневость в изучении социально-исторического пространства, и, соответственно, возможность применения самых разных методов анализа, связанных с акцентированием того или иного уровня. В качестве трех методологических измерений В.Ж. Келле предлагает выделять в материалистическом понимании истории три аспекта: естественноисторический (объективный), деятельностный и личностный (или гуманистический), фиксируя, таким образом, фундаментальные теоретико-методологические направления и, тем самым, «концептуально расширяя возможности непротиворечивого применения в познании общества различных методов, делая его изучение более «раскованным»1. Методология трехаспектного подхода открывает перспективу переосмысления сложных методологических проблем, связанных с соотношением объективного и субъективного. Введение в научный оборот многомерного подхода означает признание «объемности» общества и возможности его исследования в самых различных измерениях. При этом выделение каждого измерения должно осуществляться не произвольно, а определяться свойствами объекта исследования и поставленными целями, и являться только одной из координат (аспектов) некой целостной реальности1.

Подводя итог вышесказанному, методологию данной работы можно определить следующим образом: многоуровневая система методов, учитывающая концепцию многомерности исторического процесса.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав (построенных по проблемно-хронологическому принципу), заключения и списка использованных источников и литературы. Во введении обосновывается постановка проблемы, актуальность и новизна исследования, ставятся цели и задачи, обозначаются объект и предмет исследования, анализируются и систематизируются источники и литература, раскрывается методология, примененная для решения поставленных задач.

В главе 1 «Институт верховной власти как историческое и общественно-идеологическое понятие» рассматриваются теоретические вопросы, связанные со становлением и развитием суннитской концепции власти и историческими судьбами мусульманского представления о власти. При этом отдельно анализируется понятие «халифат» (являющееся ключевой категорией концепции власти) и социально-политическая доктрина халифата, которая рассматривается с двух точек зрения: как сущность власти в мусульманском государстве и как форма правления. Эта доктрина рассматривается в трудах мусульманских богословов, государствоведов, арабских мыслителей и политических деятелей (в т.ч. магрибских), которые дают представление об эволюции суннитской концепции власти и господствующем на современном этапе исламском и светском видении управления государством. Отдельный параграф посвящен взаимоотношениям религии и государства в Алжире, Тунисе и Марокко, особенностям магрибского ислама и специфике формирования и деятельности исламских партий и движений в этих странах.

Вторая и третья главы диссертации посвящены историческому развитию института верховной власти стран Магриба, начиная с османского периода до современности, где на конкретно-страновом материале показана эволюция властных институтов и влияние на них в определенные промежутки времени исламской доктрины.

В главе 2 «Институт верховной власти стран Магриба в османский и колониальный периоды» анализируются особенности развития этих стран в османский период, а именно: показана эволюция османского управления в Алжире и становление государства деев, специфика властных отношений в Тунисе и становление государства беев, а также процесс политической централизации в Марокко и становление власти шерифской династии. В отдельном параграфе рассматриваются итоги политики Франции в области колониального управления и формирования институтов верховной власти, что напрямую было связано с созданием высших государственных институтов колониального общества: системой прямого управления в Алжире, централизацией управления в Тунисе и системой административного контроля в Марокко, а также с процессом становления новой магрибской элиты.

В главе 3 «Институты власти периода независимого развития» рассматриваются вопросы формирования политико-идеологической базы функционирования верховной власти после достижения политической независимости (концепции алжирской революционной демократии, бургибизм и дустуровский социализм, идеология марокканских националистов), а также современные модели верховной власти в Алжире, Тунисе и Марокко и влияние на них религии и исламской концепции власти.

В заключении подводятся основные итоги исследования и делаются выводы, которые выносятся на защиту:

1. На протяжении всего ХХ века в странах Магриба шел процесс изменения (эволюции) высшего аппарата власти в целях более эффективного управления территориями. Сравнительный анализ государственных структур трех стран Магриба (имеющих целый ряд типологических характеристик, определяющих региональную модель общественного строя), позволяет говорить не только о различии темпов их эволюции, но и о различных ее формах, связанных со степенью их адаптации к внешним воздействиям: чем быстрее шло саморазвитие внутренней национальной структуры, тем меньше заимствования извне влияли на ее дальнейшую трансформацию.

Изучение локальных закономерностей развития института верховной власти выявляет тот факт, что различия между тремя странами были связаны с природой и характером внутренней организации правящего класса в османский период. Если в Марокко процесс политической централизации привел к складыванию надстройки с чертами теократической монархии, то в Алжире и Тунисе становление государственности шло путем трансформации институтов власти, привнесенных турецким завоеванием. В Марокко не было янычар, и хотя тюркизация Марокко шла довольно активно, однако главные силы, претендовавшие на власть, были представлены шерифскими родами и марабутами, борьба между которыми привела к победе шерифов. Дальнейший процесс государственной централизации привел фактически к складыванию территориального государства. Воля верховного правителя осуществлялась через центральное правительство (махзен) и провинциальную администрацию, представленную пашами и каидами. Такая система управления была способна к дальнейшему усовершенствованию, т.к. образовалась опытная в управлении государством группа людей, которая пополнялась за счет племенных вождей и крупной буржуазии.

Судьбы алжирского и тунисского регентств, основанных турками, были весьма различны. В Тунисе турки постепенно сливались с местным населением и основали династию, которую можно квалифицировать как национальную – династию Хусейнидских беев. Иначе обстояло дело в Алжире, где завоеватели вплоть до 1830 г. жили как бы вне пределов страны. Если вначале обе эти области были подчинены одной и той же власти, пути их очень быстро разошлись: одна осталась фактически завоеванной страной, а другая постепенно ассимилировала пришельцев и содействовала превращению их в тунисцев, похожих на других жителей страны.

Алжирский и тунисский эйалеты пользовались полной финансовой автономией при отсутствии прямого административного подчинения, вместе с тем, аппарат управления в обеих провинциях был построен по османскому образцу. После административной реформы, предпринятой в Османской империи, Алжир и Тунис получили одинаковую административную структуру. Однако оджак в Алжире располагал большим влиянием. Органы корсарского самоуправления в сочетании с институтом янычарской вольницы послужили в Алжире ядром формирования государственной надстройки, центральным звеном которой были турки. Алжирский очаг янычар пополнялся за счет добровольцев, вербовавшихся в Стамбуле, которые образовывали замкнутую корпорацию, закрытую для местных жителей. Коренное население страны было слабо вовлечено в систему турецко-янычарской администрации, которая, в свою очередь, недостаточно интересовалась внутренними делами. Турецкая система управления Алжиром была попыткой найти соответствие реальному положению в стране: на местах она менялась и развивалась, власть и использование ее варьировались по-разному в разных местах, однако никаких попыток обновить социальную основу и политические властные учреждения не делалось. В этой стране произошло своего рода сращивание янычарской вольницы и таифы раисов, поэтому режим, характеризовавшийся господством янычарского оджака, который не подвергался арабизации до французского завоевания и сохранял свой инонациональный характер, в Алжире оказался значительно менее подверженным трансформации, чем в Тунисе.

ень высок был (особенно в городской среде) авторитет шерифов, особеннопутем ужесточения борьбы с "изн


В Тунисе в ходе политической борьбы, параллельно с раздроблением племен и упадком центров власти «великих вождей» («шейхов над шейхами») наблюдалась более быстрая, чем в Алжире, трансформация институтов, привнесенных османским завоеванием и разложение османских порядков. Тунисским деям, опиравшимся на янычарский очаг, удалось оживить хозяйственную жизнь страны, возродить земледелие и ремесленное производство, что в значительной степени было связано с иммиграцией евреев и андалусцев. Среди тунисских янычар было много выходцев из стран Восточного Средиземноморья, зачастую не связанных общностью языка и этнического происхождения, что предопределило быструю арабизацию янычарского очага. Арабизация янычар увеличила роль и значение тунисского элемента в государственной и общественной жизни, привела к возвышению беев, непосредственно связанных с местной знатью. Возвышение беев означало победу автохтонного элемента, поскольку новая власть вынуждена была учитывать в своей политике интересы тунисских верхушечных слоев. Выход знати на первый план и оттеснение от власти янычарские очаги, предопределило значительные изменения в структуре власти, центр которой переместился в сторону верхов городского населения местного происхождения, связанных с местными интересами и ориентировавшихся на местное общественное мнение, что привело к возрождению традиционной тунисской монархии. Беи начали и на местах создавать свою администрацию, костяк которой составил корпус каидов, которые позднее превратились в гражданских чиновников, исполнявших определенные судебные функции и ведавших сбором податей в территориальных округах. Можно утверждать, что в XIX в. в Тунисе завершился довольно длительный процесс трансформации османского эйалета в полунезависимое национальное государство, и даже последующие мятежи янычар существенно не изменили характер тунисской государственности.

2. В Тунисе и Марокко, в отличие от Алжира, внутренние властные институты, обеспечивая потребности развития общества, претерпевали существенные изменения, в результате чего формировалась и политическая культура (в Марокко – культура махзана, в Тунисе – культура медины), которая становилась элементом преемственности институтов предшествующего политического образования. Роль махзана в Марокко исторически состояла в поддержании мирного сосуществования между племенами, в возможности обеспечить им пользование благами единой организации, что было залогом внутренней стабильности. Роль султана заключалась не в том, чтобы вмешиваться во внутреннюю жизнь племен, а в том, чтобы обеспечивать в меру возможного и в форме, которую допускали обстоятельства, их участие в решение проблем, стоявших перед всей страной. Именно мирное сосуществование махзена с племенными и религиозными институтами определяло стабильность всей политической системы в Марокко и любые попытки трансформации этой системы приводили только к ее дестабилизации, проявлявшейся в восстаниях и религиозных войнах.

В Тунисе благодаря благоприятным условиям для непрерывного развития традиционной городской культуры, сохранялись и определенные элементы муниципального самоуправления. Из городской среды и сформировалась прослойка, которая станет инициатором светской модернизации, а сама городская культура в период протектората будет способствовать формированию более высокого уровня образовательной мобильности.

Что касается Алжира, то в османский период здесь начался процесс дезурбанизации (несмотря на значительно крупную столицу, она, однако почти не была связана с внутренними районами), который был довершен длительной завоевательной войной, которую вели французы. Местное городское население было за это время истреблено или изгнано, а города заполнялись главным образом выходцами из Европы. Несмотря на то, что национально-освободительная борьба зарождалась в городском подполье, культура города не стала структурообразующим элементом для управленческой элиты, которая в дальнейшем формировалась из различных социальных страт общества, объединенных в рамках широкого фронта.

3. Период колониализма только укрепил уже созданные институты власти в Марокко и Тунисе, в то время как в Алжире они фактически создавались заново и так же, как и в османский период функционировали, не имея прочной социальной опоры в обществе.

Режим протектората в Марокко не модернизировал, как это представляли его апологеты, а укрепил, но одновременно и усложнил и сделал более противоречивой административную систему шерифской империи, прикрепив на региональном уровне к каждому чиновнику махзена представителя французской администрации. Кроме того, разделение страны на французскую и испанскую зоны и предоставление международного статуса г. Танжеру создало три различные системы управления, а основной целью как французских, так и испанских властей было не упорядочение административной системы Марокко, а отстранение султана и его правительства от руководства страной. Местное руководство повсюду осуществляло свою власть при помощи и наряду с иностранной администрацией. В течение всего периода протектората деятельность каидов, пашей, шейхов и мукаддамов была подконтрольна офицерам управления по туземным делам и гражданским контролерам. Однако паши и каиды на местах контролировали исполнение дахиров султана и предписаний махзена, и эти полномочия делали их полновластными и практически автономными хозяевами на местах. Существовали, таким образом, на местном уровне фактически две параллельные системы со своим чиновничьим аппаратом.

Сохранение традиционных институтов управления в Марокко, предоставление им формальной власти, в результате чего не всегда имело место почтительное отношение к султану и представителям махзана, авторитет которых у населения был непререкаем, способствовало тому, что султан (впоследствии король) стал символом национального суверенитета. Вокруг монарха происходило в дальнейшем укрепление политической элиты – представителей крупной торговой буржуазии, берберских и арабских феодалов, - выступавшей за создание независимого национального государства.

Практически сформировавшееся национальное государство в Тунисе накануне французской колонизации, уже самостоятельно решало проблему модернизации политической жизни страны. И при всей половинчатости реформ, проводившихся «беями-реформаторами», такие меры, как введение конституции 1861 г. и Земледельческого кодекса 1874 г. способствовали дальнейшей социальной эволюции общества и укреплению системы власти путем создания конституционного правопорядка. Структура всего административного аппа­рата страны сверху до низу способствовала утверждению всемо­гущества центральной власти, проводниками которой являлись все представители власти на местах - каид, кахья, халиф, шейх, гражданский контролер или офицер по делам туземцев. Институт гражданских контролеров направлял и контролировал административную деятельность местных властей, не входя в непосредственное общение с тунисским населением, и выступал в роли администраторов только по отношению к европейцам. Характерной чертой колониального Туниса стало образование национальной бюрократии как самодовлеющей общественной группы, тесно связанной с верхушкой колонизации. Была создана система строгого централизма, резко возросла роль административного аппарата. Авторитарная власть генерального резидента уступала место решениям, исходящим от бюрократической машины, которая стала носителем верховной власти.

Специфика колониального освоения Алжира и борьба в его ходе между колонистами и военными, между двумя тенденциями (ассимиляции и изоляции), также как и борьба за форму и методы колонизации в самой Франции, имели следствием попытку использовать старые институты власти в механизме управления с элементами прежней оджакской системы. Сеть Арабских бюро, организованная маршалом Бюжо, не вросла в социально-экономическую структуру этой страны. Это была военно-политическая система контроля и подавления. Дело не менялось от того, что Бюжо, перенимая административное устройство государства Абд-аль-Кадира, стремился включить в него племенную знать: баш-ага, ага, каиды, шейхи были поставлены в положение колониальных чиновников, оплачиваемых французскими властями. Выбираемые обычно из вождей махзен, они просто продолжали выполнять ту службу, которую несли еще в период янычарского господства. Так же, как и в тот период, власть завоевателей не имела никаких социальных спаек с коренным населением и проявлялась в отношениях с народом лишь через насилие и произвол, принявших более жестокие и массовые формы. В дальнейшем, трансформация системы прямого управления в систему колониального двоевластия (когда французская администрация в колонии и назначавшийся из Парижа генерал-губернатор стали фактически исполнителями угодной местным европейским магнатам политики) не сформировала механизм участия местного населения во властных институтах и не изменила их по–существу: колонисты оставались автономным элементом в традиционном обществе. Политика ассимиляции, предусматривавшая предоставление всем французским подданным всех прав французских граждан (среди которых право политического представительства считалось основным) не была направлена на предоставление реальных политических прав местному населению с целью расширения социальной основы самой власти.