Geum.ru

Монография эволюция государственного строя древней руси (IX-X вв.)

Вид материалаМонография
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
4. Н. Ф. Котляр, рассматривая построения Ловмяньского, справедливо указывал, что под малыми и большими племенами он понимал союзы племён. В результате делался вывод о том, что «предложенная структура славянского общества на самом деле не двух-, а трёхступенчатая: племя – малый союз – большой союз племён»1.

Стоит отметить, что византийские источники VI-IX вв., при обозначении территорий, населённых объединением славянских племён или одним крупным племенем, с определёнными границами, в пределах которых господствовало одно племя во главе с князем, использовали термин «Славинии»2. Такая терминология, принятая византийскими авторами в отношении общностей восточных славян, получила в настоящее время поддержку у известного отечественного историка3. Данная точка зрения была уже подробно отображена в первой главе настоящей работы.

При обращении к истории развития древнерусской государственности важным моментом представляется начало IX века, когда на огромной территории, заселённой восточными славянами возникли политические новообразования.

Ещё в начале прошлого века эти новые политические образования, сформировавшиеся на основе восточнославянских племён, получили название – княжения4. Во многом употребление такого термина было обусловлено, тем фактом, что в этих новообразованиях была чётко зафиксирована княжеская власть. Именно наличие княжеской власти, позволило отмечать присутствие государственности у восточных славян, появившейся до призвания варягов. Термин «племенное княжение» получил широкое распространение в отечественной историографии советского периода. Представляется научно обоснованной точка зрения, согласно которой: в результате объективных экономических и социальных процессов племя эволюционировало в новую структуру – племенное княжение. Правда вряд ли можно согласиться с современным историком в том, что «хронология процессов перехода восточнославянского общества от союзов племён к племенным княжениям остаётся неясной. Современный этап исследованности источников не позволяет сколько-нибудь уточнить её»1. «Повесть временных лет» сообщает о том, что такие княжения существовали на севере Руси в середине IX в., когда чудь, словены, кривичи и весь осуществили призвание варягов. Упомянутый же в первой главе работы такой источник как житиё святого Стефана Сурожского, сообщающий о походе новгородского русского князя Бравлина в Крым, позволяет предполагать, что племенные княжения существовали на территории восточных славян в начале IX века.

В то же время стоит признать необоснованность попыток отодвинуть назад во времени появление этих новообразований. Например, В. Д. Королюк датировал появление племенных княжений VII веком2. Однако источники не подтверждают такую гипотезу.

Утверждение, что племенное княжение являло собой более высокую стадию в развитии племенной структуры3, представляется доказанным. Они представляли собой сложные образования типа племенных союзов, территориальных и политических образований4.

На протяжении IX вв. в племенном княжении происходит усиление значения княжеской власти и укрепление позиций племенной знати, которая составляла правящую элиту княжения. Так «Повесть временных лет» сообщает, что в те времена, когда Киев ещё не был «матью градом русським», племенная, полупатриархально-полуфеодальная знать правила в своих «землях» в своих «племенах»5. Появляются новые термины обозначающие более высокое социальное положение знатных славян. Во главе территориальных сельских общин стоят так называемые «нарочитые мужи», «лучшие мужи», «старцы». Некоторые исследователи допускают существование зародышевого аппарата власти в племенных княжениях, постепенном формировании княжеской, отдельной от племенной сокровищницы1. В то же время всё ещё сохранялся традиционный институт народного собрания, как высшего органа самоуправления, но его значение планомерно уменьшалось. Ряд историков, в частности Д. С. Лихачёв, рассматривая социальную структуру племенных княжений, указывали уже на определяющее значение племенной знати, а не народного веча2.

Кроме того, происходил процесс перерастания местной племенной верхушки в феодальную знать3. «Повесть временных лет» фиксирует для IX века появление в племенных княжениях определённой системы обложения населения в пользу своих «нарочитых» и «лучших мужей»4. Собирали «по беле и веверице от дыма», «по черне куне», «по шелягу от рала»5. Причём данная система сборов была в основном единой во всех восточнославянских землях – от Ладоги до Северного Причерноморья. Углубление социального неравенства фиксируют и археологические исследования. В частности, на северо-западе Восточной Европы наблюдается в IX веке новый вид погребальных сооружений: сопки – огромные курганы высотой до 10 метров. Несмотря на то, что сопки не распространились на всю зону расселения славян Северо-Запада, они стали началом традиции возведения дружинных курганов, подобно гнездовским под Смоленском, черниговским или седневским. В. Я. Конецкий указывал на то, что сопки – это явление, связанное с высшим слоем общества. По его мнению, такое общество характеризовалось социальным неравенством и жёсткой структурой, позволяющей организовывать возведение столь трудоёмких сооружений6. В результате можно говорить, что традиционный племенной строй у восточных славян Северо-Запада к середине IX века находился в процессе распада и уже были созданы новые славянские социальные структуры, на которые опирался в своей деятельности Рюрик, приглашённый на княжение в 862 году.

Не останавливаясь более на структуре племенных княжений (рассмотренной выше), следует отметить, что наблюдения над ней как переходной формой общественно-политического устройства от племени к государству были обстоятельно проведены В. В. Мавродиным и нашли поддержку у многих отечественных историков1. В то же время среди историков существуют разногласия относительно того, можно ли говорить о племенных княжениях, как о государственных образованиях. Некоторые историки считают, что нельзя2, в свою очередь ряд исследователей полагают, что племенные княжения являлись первыми государственными образованиями на территории восточных славян. Так В. Д. Королюк считал племенные княжения наиболее ранней и элементарной формой славянской государственности3. Своеобразный симбиоз этих двух взглядов на сущность племенных княжений можно наблюдать у Н. Ф. Котляра. По его утверждению: «племенные княжения не были начальной формой восточнославянской государственности, это ещё догосударственные объединения. Вместе с тем они стали фундаментом образования государственности и непосредственными предшественниками первого настоящего государства, возникшего в Среднем Поднепровье в середине IX в., и даже сосуществовали с государством»4. Однако, на наш взгляд, более убедительным представляется, уже упоминавшееся, мнение В. В. Мавродина о том, что племенные княжения были зародышевой формой государственности у восточных славян в период зарождения и начале становления у них раннефеодальных отношений1.

Немаловажно, что в последнее время некоторые исследователи основной упор, при рассмотрении племенного княжения, делают на то, что оно формировалось как государственная структура, во главе которой находился князь. Особое внимание к роли князя в данных политических образованиях проявилось даже в изменении терминологии: вместо «племенных княжений» внедряется термин «племенные княжества»2.

Параллельно с процессом эволюции восточнославянских племён в племенные княжения происходившим в IX веке, продолжалось «в результате политических и экономических факторов формирование межплеменных союзов»3. На существование таких племенных союзов косвенно указывает и система расселения восточнославянских племён, когда их поселения располагались гнёздами с расстояниями между ними от 30-40 до 100 километров и более4. Такие союзы, по всей видимости, включали в себя несколько малых племён. Можно согласиться с мнением, что такая система расселения на значительных пространствах свидетельствует «об эволюционных изменениях в это время структуры племенного управления: на обширных территориях народное собрание как главный орган самоуправления теряло возможности быстрого сбора соплеменников, что объективно вело к росту значения совета старейшин, состоящего из племенной знати, а также князя, их коллективных и индивидуальных решений»5.

Некоторые историки полагают, что такие новообразования славянских племён являлись более крупными территориальными единицами, чем межплеменные союзы. Выше уже отмечалось мнение Н. Ф. Котляра о существовании «большого союза племён», Б. А. Рыбаков, в свою очередь, называл такие межплеменные союзы «союзами союзов»1. И. Я. Фроянов, соглашаясь с Рыбаковым, выдвигал сходные термины: «суперсоюз», «союз союзов» или же «сверхсоюз» восточнославянских племён»2. Правда, такая «союзная» терминология вызывает недоверие у некоторых исследователей3. К тому же сам Б. А. Рыбаков фактически отождествляет «суперсоюз» с государством4.

Можно выделить несколько социальных органов, присутствовавших у восточных славян IX века, отображённых в источниках (в частности в легенде о призвании варягов), которые можно к тому времени рассматривать как прообразы государственных институтов.

Главная роль в решении важнейших, общезначимых вопросов принадлежала собранию представителей племён, куда входили наиболее знатные люди.

Славянам того времени уже была известна княжеская власть. Именно князь «владеет и судит», т. е. функции его были достаточно чётко определены. В позднем племенном обществе князь избирался на народном собрании для управления племенем, так как уже возникла «необходимость единовластных решений внутри племени, а также персонифицированного представительства племени в его внешнеполитических связях и перед богами». Князем избирался «представитель знатного рода. Такое избрание князя делало его главой всего племени с правом исполнительной власти, но параллельно с ним существовала ещё власть старейшин - племенной знати, а над ним - верховная власть племенного собрания»5.

Представляет несомненный интерес мысль о том, что «в позднем племенном обществе избранный славянский князь вследствие своего особого общественного положения получал от племени добровольные натуральные подношения и часть судебных пошлин. Они становились особыми видами его материального обеспечения в мирное время и в то же время – генетическим началом более поздних государственных податей и судебных пошлин»1.

Значительные изменения в положении и статусе князя у восточных славян наблюдаются во второй половине IX века. Связаны эти изменения прежде всего с созданием на Северо-Западе восточнославянских земель княжеской династии Рюриковичей. Если Рюрик был призван северными племенами «княжить и володеть», то Олег получил княжение от самого Рюрика, а не от межплеменного собрания. Уместно вспомнить, что Олег и Рюрик обладали весьма знатным происхождением. Существует даже версия о принадлежности Рюрика к одному из самых знатных королевских домов Европы - датскому королевскому роду Скьелунгов2. Логично предположить, что знатное происхождение не могло возникнуть без передачи власти по наследству. Не лишённой основания выглядит мысль, что и сами новгородцы не были против появления княжеской династии: «Пригласив однажды князей столь знатного происхождения, новгородцы не желали более обходиться без князя. Они стремились не к ликвидации института княжеской власти, а боролись за её ограничение различными способами. В ходе этой борьбы произошла легитимизация княжеской власти»3.

Олег принадлежал к роду Рюриковичей и по существующей системе престолонаследия у варягов законно получил княжеский стол (более подробно об этом говорится во второй главе работы). Конечно, существует гипотеза об отсутствии родственных связей Рюрика, Олега и Игоря4, однако более обоснованным выглядит мнение о том, что и Рюрик и Олег и Игорь принадлежали всё-таки к одному роду5. Можно говорить о преемственности публичной власти в «виде княжеской династии и формирующихся институтов княжеского управления», которые способствовали превращению северо-западного союза славянских племенных княжений и мери в государственное образование – княжество1. В. А. Рогов считает, что уже во времена Олега и Рюрика постепенно оформляется власть князя как главы государства. Безусловно, она опиралась на авторитет силы дружины, «но в глазах современников главным признаком легитимности властителя была наследственность его власти»2.

По всей видимости, в данном государственном образовании быстрыми темпами шёл процесс концентрации княжеской власти. Это было обусловлено включением в систему управления княжих и служилых людей, которых Рюрик посадил по городам для осуществления княжеской власти – административно-судебного управления. Возможно, уже во времена Рюрика наблюдался перенос опорных пунктов княжеской власти из «древних племенных, религиозных и идеологических центров, в укреплённые поселения с торговыми, ремесленными, политическими и военными функциями, обладавших территориальной организацией и расположенными на торговых путях, имевших важнейшее военно-политическое значение»3. В свою очередь посажение «мужей» в города способствовало формированию городской волости – территории, политическим и идеологическим центром которой становился определённый город. Также город приобретал торговые и ремесленные функции, вследствии чего становился и экономическим центром волости.

В условиях ускоренной концентрации княжеской власти неуклонно снижалось значение традиционных племенных институтов, которое стало ограничиваться местным самоуправлением. Кроме того, сбор межплеменного народного собрания в результате территориального роста и активно формирующейся вертикали княжеской власти становился невозможен.

Немаловажным представляется тот факт, что образование государства и формирование основных государственных институтов на территории восточных славян имели сходные черты с государствообразующими процессами у других народов. Это можно проследить на основе описания Ф. Энгельсом начального периода образования германского государства: 1) происходил процесс «превращения власти военачальника в королевскую власть»; 2) «ввиду обширных размеров государства нельзя было управлять, пользуясь средствами старого родового строя; совет старейшин, если он уже давно не исчез, не мог бы собираться и был вскоре заменён постоянными приближёнными короля»; 3) «старое народное собрание продолжало для вида существовать, но также всё более и более становилось собранием лишь подчинённых королю военачальников и новой нарождающейся знати»1. Те же самые процессы происходили и у восточных славян: власть князя становилась наследственной, подобно королевским династиям Запада, совет старейшин заменялся княжеским советом, народное собрание теряло своё значение и вскоре прекратило своё существование.

Последующее в 882 году объединение Олегом северо-западного княжества Рюриковичей и южной Руси во главе с Киевом явило своим результатом появление на территории Восточной Европы Древнерусского государства. На его территории распространилась публичная власть в виде княжеской династии Рюриковичей и княжеского административно-судебного аппарата.

Русско-византийские договора первой половины X века (подробно разобранные во второй главе работы) уже исходили из существования на Руси сильной княжеской власти, которая была способна осуществить выполнение политического, социального и юридического содержания их статей. В то же время стоит отметить некую двойственность государственной структуры Древней Руси первой половины X века. С одной стороны происходило планомерное укрепление верховной власти, персонифицированной в лице великого князя русского, резиденцией которого, а также столицей государства, являлся Киев. С другой стороны нельзя не отметить то, что общественно-политическая организация Русского государства была весьма сложной и содержала разные по времени происхождения и по содержанию структуры. Ведь вокруг Киева объединились не только восточнославянские племенные союзы и племенные княжения, находящиеся на различных ступенях развития, но и государственные образования (такие как Новгородское княжение). Поэтому следует признать наличие в Древнерусском государстве конца IX – первой половины X вв. сложной политической структуры, которую составляли обособленные политические образования, пользующиеся определённой самостоятельностью. Продолжала сохраняться автономия племенных княжений во главе которых стояли местные князья. Русско-византийские договоры первой половины X в. также фиксируют существование иерархического общества, в котором кроме великокняжеской династии и князей, членов великокняжеской семьи и князей племенных княжений, существовали также знатные и богатые – бояре, и все остальные свободные люди.

Наряду с постепенным укреплением великокняжеской власти как общегосударственного института управления, стала развиваться и система местного управления, выражавшаяся в посажении княжих мужей в городах. Действуя от имени великого князя киевского, они осуществляли государственные административно-судебные и военные функции не только в самом городском центре, но и его округе – волости. Можно допустить предположение о том, что: «система посадничества дополнялась также управлением городами и их волостями князями-наместниками, членами великокняжеской династии, при этом такие города различались по степени значимости в Русском государстве в целом»1.

Итак, помимо князей Рюриковичей, принимавших личное участие в управлении государством, существовали и другие должностные лица. Они являли собой прообразы будущих чиновников-бюрократов. В их число входили княжеские воеводы, послы, а также наместники. Кроме того, в распоряжении князя находились и судебные чиновники такие как: ябетники, мечники, вирники. Важен тот факт, что князья рода Рюриковичей и дружина упоминаются вместе как в международных договорах, так и в других письменных источниках. Именно эта квази-община являлась важнейшим звеном государственного механизма, который компенсировал неразвитость политической администрации в Древнерусском государстве.

Как следует из вышеизложенного, помогала выполнять князю его властные функции дружина, ведь именно из её среды назначались указанные должностные лица.

Возникновение дружины у славян как социального слоя и военного института многие историки относят к различным эпохам, хронологический промежуток составляет несколько веков. Так, по мнению Н. Ф. Котляра, дружина представляла собой продукт не «столько решительного изменения социальных отношений, сколько зарождения и развития государства»1. Однако более вероятным представляется зарождение института дружины ещё в родоплеменном обществе. Тогда она представляла собой вооружённый отряд, сопровождающий князя. В то время и появляется её примитивная форма – это организация военных отрядов для одного похода. Такая дружина соответствовала прежде всего обществу, «в котором ещё не сформировались или только начали складываться классы, и была зафиксирована у славян Тацитом в известии о венедах. Такого типа временные союзы не обременяли вождей содержанием дружинников и не приводили к значительному имущественному расслоению»2. Во многом сходные предположения о появлении дружины у восточных славян выдвигал В. В. Седов: «зарождение военной дружины в славянской среде Восточной Европы относится ещё к антскому периоду. Но это были дружины, формируемые для выполнения определённых заданий союза антских племён, их ещё нельзя причислять к профессиональным образованиям»1. В свою очередь настоящая развитая дружина была отрядом, остающимся под крышей и на содержании вождя; её появление происходит во время усиливающейся военной деятельности, которая была характерна именно для периода становления государственности, когда дружина благодаря грабительским походам стала важным средством добывания богатств. Уже в период раннефеодального государства складывается новый облик дружины, представляющей группу зависимых от правителя свободных людей, получающих от него материальную помощь и располагающих собственным хозяйством: «эта форма дружины органически развилась из предшествующей и требовала больших затрат, будучи предназначена не только для организации военных нападений, приносящих непосредственный доход, но (может быть, в основном) для того, чтобы держать население в подчинении у князя; она стала слишком многочисленна, чтобы князь её мог содержать»2. Такая система личных связей походила на вассально-сюзеренные отношения Западной Европы. В то же время поначалу дружинно-княжеские связи на территории Древней Руси принципиально отличались от них. Ведь личная преданность древнерусских дружинников не закреплялась временными земельными владениями (ленами, фьефами), что было характерно для западноевропейского средневековья. Древнерусский дружинник не получал за свою службу (и на её время) земельного надела, который мог бы обеспечить его всем необходимым. К тому же: «дружина находилась вне общинной структуры – как социально, так и территориально. Дружинники жили обособлено, на княжеском «дворе». Вместе с тем их отношения с князем в какой-то степени воспроизводили общинные порядки в своём внутреннем устройстве. В частности, в дружинной среде князь считался первым среди равных»3. Исследователи отмечают, что дружинное сословие в X в. «создало собственную единообразную культуру, во многом отличную от культур земледельческого населения восточнославянского ареала. Дружинная культура впитала в себя как славянское наследие, так и восточные, нордические и византийские элементы»1. Представляется убедительным утверждение, что «институт дружины в Киевской Руси предстаёт как возглавляемая князем корпорация, в которую была объединена вся светская часть господствующего слоя»2.

Своеобразную производительную функцию дружины в добывании богатств, её важнейшее значение для князя отмечали немецкие послы в беседе со Святославом Ярославичем, датированной 1075 годом: «Святослав же, величаяся, показа им богатьство свое. Они же видевше бещисленное множьство, злато и сребро, и поволокы, и реша: «Се ни въ чьтоже есть, се бо лежить мьртво; сего суть къметие лучьше, мужи бо ся доищють и больша сего»3.

Аппарат управления Древнерусского государства IX-X вв. не включал в себя аналоги западноевропейских придворных должностей таких как: референдарии, маршалы, камерарии и т.п. По всей видимости, система придворных должностей в ту эпоху находилась в процессе формирования. В результате многие управленческие функции выполнялись непосредственно князьями и их дружинниками. Уже отмечалось, что часть старших дружинников стала мужами-посадниками, другая часть, видимо, послами (теми самыми «слами» - русско-византийских договоров). Можно предположить, что представители младшей дружины выполняли функции судебных агентов княжеской власти.

Если классифицировать властные институты не только по их полномочиям и функциям, но и по времени возникновения, то представляется обоснованным мнение, что: «должности и институты аппарата управления в Киевской Руси могут быть подразделены на три группы: 1) появившиеся в доклассовом обществе и приспособленные к нуждам нового строя; 2) появившиеся с возникновением и развитием антагонистических классов и государства; 3) появившиеся с возникновением вотчинного землевладения и связанные с ним»1.

Исходя из хронологических рамок работы, более пристальный интерес вызывают первые две категории.

Наиболее близкие позиции по отношению к великим русским князьям занимали воеводы. По всей видимости, эта должность, появилась ещё в доклассовом обществе. Исследователи установили: слово «воевода» общеславянское, что говорит в пользу первичного значения этого термина – предводитель племенного ополчения2. Можно согласиться с мнением, что различия между князем и воеводой в доклассовом обществе заключалась в выборности последнего на время военных действий, тогда как должность князя – племенного вождя являлась постоянной3. Однако в Древнерусском государстве X века воевода – постоянная должность, существующая и в мирное время. Это уже не выборная должность – воевод в X веке назначает князь из числа членов своей старшей дружины. Воеводы помогающие осуществлять князю высшую военную власть обладали значительным влиянием. Можно вспомнить, например, легендарного Свенельда, который возглавлял отборную варяжскую дружину и пережил трёх правителей. Иногда он мог прямо влиять на действия великого князя (вспомним, как он вынудил Ярополка Святославича идти войной на родного брата). Однако стоит признать, что воеводы, даже такие значительные как Свенельд, ни разу не сумели оттеснить на задний план князей рода Рюриковичей. Поэтому «центральным институтом Древнерусского государства IX – середины X вв. оставалась великокняжеская власть»4.

Первые упоминания таких должностных лиц, как посадники совпадают по времени с ликвидацией самоуправления союзов племенных княжеств, что свидетельствует о взаимосвязи возникновения института посадничества с данным процессом. Вполне возможно, что во второй половине X века посадники сажались в небольшие городские центры на территориях, где происходил процесс распространения централизованной системы управления. В крупные городские центры, приграничные территории, или центры бывших непокорных племенных княжений направлялись князья - представители правящей династии Рюриковичей (например: сыновья Владимира).

Во второй половине X века появляется новое должностное лицо – мечник. Мечники относились к особой группе княжеских людей, выполнявших судебные функции и получавших за это часть дохода от судебных пошлин.

Одним из наиболее спорных вопросов в отечественной историографии, связанных с историей государственного аппарата Киевской Руси, является вопрос о наличии и характере такого властного института как княжеский совет. А. А. Горский выделяет три типа совещаний, существовавших в догосударственный период, которым княжеский совет мог (в той или иной мере) наследовать: «народное собрание, совет старейшин (атрибуты политического строя, называемого «военной демократией») и совещание князя со своими дружинниками (последнее может появиться, естественно, только с возникновением института дружины)»1.

Подробный анализ состава участников княжеского совета свидетельствует об очевидном преобладании дружинных элементов в этом властном органе, причём «названиями «дружина», «мужи», «бояре» может обозначаться как совет князя по военным делам, так и по иным вопросам (законодательство, престолонаследие и др.)»2. В итоге можно говорить о том, что институт княжеского совета в Киевской Руси был генетически связан с совещанием князя со своей дружиной. При этом с вечем – институтом, в раннефеодальном обществе наследующем функции народного собрания догосударственной эпохи, княжеский совет никогда не пересекался. Также не содержится данных о его связи с советом старейшин. Княжеский совет X века, отображенный в источниках, представлял собой учреждение без чёткой организационной структуры. Как правило, он проходил в форме совещания князя со своими ближайшими приближёнными – верхушкой дружины. По всей видимости, первоначально князь держал совет со всеми представителями своей дружины. Однако вследствие увеличения численного состава дружины, а также с усилением княжеской власти, совет стал совещанием узкого состава.

Во второй главе уже было приведено немало примеров, когда именно мнение дружинников оказывало решающее влияние на действия князя. Ещё один характерный пример можно найти в трудах Льва Диакона. В нём наглядно показано различие между властными прерогативами византийского императора – абсолютного монарха, и русского великого князя Святослава. Лев Диакон описывает два схожих момента: военные советы у византийцев и росов. Иоанн Цимисхий, византийский император, предлагает внезапно атаковать «скифов». Однако «стратигам и таксикархам слова его показались неуместными и чрезмерно смелыми, а предложение провести ромейское войско по ущельям и крутым теснинам в чужую [страну] …дерзостью, доходящей до безумия. Они довольно долго молчали». Однако император не стал прислушиваться к мнению своих военачальников и произнёс «Следуйте за мной как можно быстрее и покажите на деле свою отвагу!». Военачальники вынуждены были подчиниться1. Совсем по иному ведёт себя Святослав: «На рассвете Сфендослав созвал совет знати, который на их языке носит название «комент». Когда они собрались вокруг него, Сфендослав спросил у них, как поступить». Мнения разделились, и Святослав выступил со своей речью о том, что надо «либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги [достойные] доблестных мужей!». В результате: «выслушав речь своего повелителя, [росы] с радостью согласились вступить в опасную борьбу за своё спасение и [приняли решение] мужественно противостоять могуществу ромеев»1. Как видно из текста Святослав прежде спрашивает мнение дружинников, а только потом своей пламенной речью убеждает их вступить в бой.

По мнению ряда историков, княжеская власть в Киевской Руси была ограничена не только дружиной князя, но и другими властными институтами. Существует точка зрения, что «власть князя в X в. была ограничена советом родо-племенной знати, скрывающейся под именем старцев градских»2. Действительно, княжеский совет, по всей видимости, мог включать в себя не только старшую дружину князя – бояр. Так в широко известном рассказе «Повести временных лет» о выборе веры говорится: «В лето 6495. Созва Володимер боляры своя и старци градьские…рече Володимер: «Се придоша послании нами мужи, да слышим от них бывшее», и рече «скажите пред дружиною»3. Из текста видно, что под «дружиной» летописец подразумевает не только бояр, но также и городских старцев, социальный статус которых не вполне ясен. А. А. Горский полагает, что термин «старцы» вряд ли отражал реальную сущность общественной категории времён Владимира. Поэтому: «можно лишь допустить, что сохранение в летописных преданиях (записанных, скорее всего, примерно столетием позже описываемых в них событий) указаний на совет князя со старцами отражает факт существования в догосударственный период в восточнославянских племенных княжениях совета старейшин, с мнением которого должен был считаться князь»4. Учитывая то, что источники не дают внятного ответа о роли и социальном статусе «старцев градских» все рассуждения могут быть лишь гипотетическими. Присутствие на княжеском совете каких-либо городских представителей (по-видимому, знатных и влиятельных), представляется возможным, однако отождествление их с советом родо-племенной знати, игравшем значительную роль, вряд ли уместно.

Однако, по утверждению И. Я. Фроянова, кроме совета старейшин, князь должен был считаться с народным собранием-вечем, значение которого для X века новейшими исследователями явно недооценивается. Ни одно сколь-нибудь значительное общественное дело не решалось без участия народа1. Однако источники упоминают о вече лишь один раз, да и то в конце X века. Поэтому более обоснованным выглядит мнение о том, что «в IX-X вв. простое свободное население было лишено права участвовать в политическом управлении государством; политический институт, посредством которого такое участие осуществлялось, - племенные народные собрания исчез». В результате: «вопрос о власти в Древнерусском государстве был однозначно решён в пользу господствующего класса. Функции племенного веча были заменены высшими прерогативами князя – главы государства и иерархии господствующего класса, а совет старейшин племени сменила старшая дружина и высшая часть административного государственного аппарата»2.

Завершён переход к целостностной системе государственных институтов был после проведения Ольгой в середине X века реорганизации административно-политической и податной системы Русского государства, когда была создана политически единая страна. Результатом и последующим развитием этих реформ явилось начало процесса включения Руси в систему европейских государств. В эпоху правления Ольги княжеская власть приобрела качественно новые социальные, политические и религиозные измерения, что создавало новые условия для её дальнейшего развития. Внутренняя стабильность Русского государства в третьей четверти X века позволили Святославу осуществлять решение внешнеполитических задач.

В середине – второй половине X века, с ликвидацией автономии союзов племенных княжеств продолжает развиваться централизованный и разветвлённый аппарат управления. Должностными лицами государственной, а с последующим формированием княжеского домена – и вотчинной администрации продолжают выступать представители дружинной знати. Дружина активно включалась в различные социально-политические системы, «создавая структуру государственного управления и заменяя княжеской администрацией прежние органы самоуправления племенных княжений»1. При князьях действует совет (дума), генетически связанный с совещанием князя со своей дружиной. В него входили лишь приближённые к князю представители верхушки дружины. Хотя данный орган власти не имел чётко выраженной организационной структуры, однако действовал он на постоянных началах. Князья назначают из числа дружинников воевод – предводителей различных по численности и назначению военных отрядов. Дружинники являются средой, из которой «назначаются лица и на должности, появившиеся с развитием системы государственного и вотчинного управления: наместники в городах – посадники; сборщики поземельных податей – данники; судебные чиновники – мечники, вирники. Участие в системе управления обеспечивает доходы представителей дружинной знати, выполняющих административные функции»2. В целом можно констатировать, что для раннефеодального периода на Руси характерно совпадение аппарата управления (во всяком случае, его высшего слоя) с дружинной знатью.

Особо стоит отметить, что в предшествующий период с IX – до середины X вв. характерно существование независимых дружин у киевского князя, становившегося главой раннефеодального государства, у князей союзов племенных княжеств, зависимых от Киева, и у князей племенных княжеств, входивших в союзы. Во второй половине X века, после ликвидации «автономии» союзов племенных княжеств, древнерусская служилая знать «составляла единую корпорацию, возглавляемую великим князем киевским. Дружинники его наместников входили в эту иерархию, поскольку князья-наместники являлись вассалами киевского князя»1.

К середине X века Киевская Русь представляла собой значительное по размерам, многоэтничное государство со столицей в Киеве и его институтами: «1) Великокняжеская династия Рюриковичей и великокняжеская служилая многоэтничная дружина как органы публичной власти, 2) единая податная система в виде ежегодно взимаемой подати товаро-деньгами, белкой и куницей (веверицы и куны) от дыма-дома – хозяйства малой семьи, 3) свод юридических норм – Русская Правда, которая становилась основой судебной практики в зоне распространения великокняжеской власти, 4) войско, состоявшее из ополчений племенных княжений»2.

Династический кризис 70-х гг. X века отразил два противоположных по содержанию процесса, происходивших в политически едином к тому времени Древнерусском государстве. Передача Святославом в управление сыновьям в соответствии с их старшинством на время его отсутствия наиболее сложных и важных для княжеского контроля политических центров как средство сосредоточения власти, после его гибели приобрела противоположное значение. Монополия власти династии Рюриковичей стала причиной возникновения особого феномена: принадлежность к этой княжеской династии становилась основанием на право княжения. Князем «нельзя было стать, им только можно было родиться в династии Рюриковичей, причём принадлежность к княжескому роду определялась по отцовской нисходящей линии»3. Поэтому, хотя Святослав оставил Ярополка в Киеве в соответствии с правом старейшинства, Олег реализовал своё право на княжескую власть в древлянской земле. Следует также отметить, что династический кризис выявил необходимость восстановления единовластия в стране. Через братоубйиство этой цели добились Ярополк, а затем и Владимир, что свидетельствует об объективно существующей на Руси потребности в единовластной системе управления. Именно в эпоху династического кризиса было впервые употреблено понятие «единовластие» применительно к Ярополку под 978 г. «А Ярополк посадники своя посадил в Новегороде, и бе володея един в Руси»1. После и Владимир удостоился этого: «И начал княжити володимер в Киеве един»2. В последней трети X в., княжеская власть, оставаясь наследственной, делается единоличной. Правда стоит отметить, что и раньше, хотя верховная государственная власть на Руси IX-X вв. и принадлежала княжескому роду Рюриковичей, её олицетворял, только один – старший из них. Главные властные прерогативы были сосредоточены в его руках.

После устранения старшего брата и законного наследника власти отца, Владимир стал жить на теремном дворе Святослава, в его тереме и воссел на его столе. Княжеское единовластие в Древнерусском государстве было восстановлено. Следствием его стало и восстановление вертикали княжеской власти. Княжие служилые люди, старшая дружина, состоявшая из княжих мужей, и младшая дружина, членами которой являлись отроки, продолжали совмещать функции воинские, престижного обслуживания князя на его дворе и вне его, а также административно-судебные3.

Политика Владимира направленная на низведение различных составных частей Древнерусского государства до уровня единообразных административно-территориальных единиц в целом должна быть признана успешной. Конечно, учитывая тот факт, что «огромное Древнерусское государство включало 22 разноязычных народа»4 можно предположить, что центральная власть обращала внимание на особую специфику управления некоторых из этих народов. Наиболее известный пример – сохранение определённой социально-политической самобытности в Новгородской земле.

Во второй половине X века на Руси появляются общие символы власти. Небезосновательным видится мнение о том, что: «основным символом власти являлся уже стол-престол, на который садился с вокняжением князь и который сам становился символом власти. Отсюда единовластие на Руси во второй половине X века стало ассоциироваться с обладанием княжеским столом в Киеве»1. Об этом особом значении стола как символа единовластия свидетельствуют надписи на златниках и сребрениках Владимира – «Владимиръ на столе», которые появляются начиная с первого выпуска златников и сребреников, приуроченного, по всей видимости, к официальному принятию христианства как государственной религии и к женитьбе Владимира на Анне, сестре византийских императоров Василия II и Константина VII2.

Вводя христианство в качестве государственной религии, Владимир Святославич обретал то религиозное и идеологическое начало, которое позволило бы ему в духовно-религиозной сфере объединить Русское государство, санкционировать и освятить всю систему сложившихся общественных и государственных отношений, приобрести в восточно-христианской церкви мощного идейного союзника, который не претендовал на первенство в светской жизни, воздействуя лишь на духовную и нравственную жизнь общества. В результате новый особый статус светской власти в полной мере осознавался на Руси как сакральное единство Господа и великокняжеской семьи. Учреждение русской митрополии с созданными в конце X – начале XI в. епископиями в Новгороде, Ростове, Полоцке, Турове, Владимире-Волынском, Чернигове, Белгороде, Юрьеве, позднее в Смоленске и других городах3 завершало строительство «Русской земли» как «социально, политически, религиозно и идеологически единого государства, хотя язычество сохранялось на Руси ещё долгое время»4.

Эпоха Владимира Святославича была временами дальнейшего углубления процесса размежевания социальных функций, прогрессирующего обособления знати, сосредоточившей в своих руках военную силу, охрану порядка, управление, ещё и власть над простолюдинами. Внешняя угроза была важным фактором в деле сплочения общества и дальнейшего институирования князя и его власти. Владимир первый поставил борьбу против кочевников в ряд первоочередных государственных задач. Благодаря целенаправленной его деятельности угроза кочевников была серьёзно ослаблена.

Государственное строительство в эпоху Владимира было в основном завершено. Государство приобрело отчётливые признаки раннефеодальной монархии. Была окончательно сломана племенная структура, ликвидированы племенные княжения и власть их вождей. На всю территорию государства были распространены централизованные системы сбора дани, администрации и судопроизводства. Князь высоко поднялся над правящим слоем. Его династические права в общественном правосознании были несомненными. В народном представлении он олицетворял Русь, Русскую землю, русское государство.