Geum.ru

Монография эволюция государственного строя древней руси (IX-X вв.)

Вид материалаМонография
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
3. В качестве примера исторической недостоверности рассказа летописца выдвигается тезис о том, что он, столь уверенно и детально описывая движение Олега на юг, в точности не знал, какие именно племена были завоеваны последним, как впрочем, он не знал и какие племе­на находились в зависимости от Киева к середине Х в. Упоминается отсутствие, при описании похода Олега на Византию в 907 году, племени дреговичей в войске Олега1. Далее естественно делается вывод о том, что это племя, по мнению летописца, еще не было по­корено Киевским правителем. В то же время, если обратиться к труду Константина Багрянородного, можно встретить упоминание «другувитов» в числе данников русов2. В результате вышеизложенного материала делается вывод о том, что: «Несовпадение данных Кон­стантина Багрянородного, современника событий, и «Повести временных лет» свидетельствует о «трафаретности» летописного списка поко­ренных Олегом племен. Применяя «трафарет», летописец вносил в список те племена, которые вовсе не были подчине­ны Киеву, например вятичей, а те, которые реально зависели от русов оставлял в числе независимых, т.к. они не вписыва­лись в представления летописца о ходе завоевания славян русами»3. Можно отметить, что такие построения были характерны ещё для дореволюционной историографии, так первым обратил внимание на возможность существования подобного «трафаре­та» А. А. Шахматов около века назад. В частности он отмечал, что «сообщение о покорении Радимичей составлено по образцу сообщения о покорении Вятичей» Святославом4.

Определенная тенденциозность летописного рассказа о завое­вании Олегом славян позволила некоторым историкам начала XX века даже предположить, что Олег был или местным киевским князем5, или он пришел в Киев не с севера, а с юга и был князем Тмутараканской Руси6. По мнению этих исследователей, объединение славянских племен началось не с севера, а с юга. В настоящее время всё-таки следует признать, что данные построения не совпадают с историческими реалиями конца IX века.

В целом, учитывая определённый схематизм в сообщениях летописца о деяниях Олега, можно признать возможное искажение реальных событий, как в результате неполной осведомлённости, так и под влиянием политической конъюнктуры начала XII века.

Объединение под властью Киева различных земель восточнославянских племён, заняло, скорее всего, не два-три года, а не один десяток лет и проходило постепенно с большим разрывом во времени меж­ду первым наложением дани и полным растворением в дер­жаве завоевателей. В качестве примера можно привести взаимоотношения центральной власти в Киеве с племенным княжением древлян. Древляне, покорённые Олегом, по летописному свидетельству ещё в 883 году, продолжали сопротивляться и Иго­рю, и Ольге. При этом они, уплачивая дань Киеву, во внут­ренних делах сохраняли полное самоуправление. Можно обратить также внимание на тот факт, что летописец, рассказывая о столкновении древлян с Киевом в 40-е гг. Х в., называет их область «землей»1. Так в ле­тописях обычно называются вполне суверенные от Киевской Руси политические образования, независимые соседние госу­дарства2. Древлянами, согласно этому летописному рассказу, продолжали управлять их соб­ственные князья, а один из них – Мал, даже сватался к киевской княгине Ольге3.

После успешных военных походов Олега конца IX века на славянские племена сложилось обширное по территории Древнерусское государство. С начала своего существования оно «было полиэтничным»4. Ведь в Восточной Европе вместе со славянами жили более двадцати неславянских народов. При этом, несмотря на определённую централизацию власти, которая выражалась в том, что во главе государства стоял великий князь, сидевший на киевском «столе», а также проводимое «окняжение» подвластных земель, Киевская Русь представляла по своей внутренней структуре достаточно рыхлое политическое образование. Покорённые народы «имели своих собственных князей… они обязаны были платить дань Верховному князю, покорявшему их своей власти, и (вероятно) помогать ему в военное время войском. Далее сего непосредственное действие Верховного князя на покорённые племена не простиралось»1. Процесс консолидации земель присоединённых к Киевскому княжению был длительным по времени и проходил болезненно, сопровождаясь восстаниями против центральной власти.

Очень важным для правильного понимания эволюции государственной структуры Киевской Руси первой половины X века видится анализ правового положения участников договоров князя Олега 907 и 911 гг., заключённых с Византией в последующем сравнении их с положением участников договора 944 года, заключённым новым правителем Руси князем Игорем.

После двадцатилетнего молчания о событиях происходивших на территории Киевского и окрестных княжений, «Повесть временных лет сообщает» о значительном событии европейского масштаба, которое свидетельствовало о выходе молодого русского государства на европейскую арену: «В лето 6415 (907). Иде Олегъ на Грекы, Игоря же оставив Киеве, поя же множество варяг, и словенъ, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверци, иже суть толковины: си вси звахуться от грекъ Великая Скуфь»2. Сразу следует отметить, что из данного перечисления видно о значительном расширении территории Киевского государства за период 885-907 гг. Если до 885 года Олег сумел установить контроль над племенами словен, кривичей, северян, радимичей, древлян а также некоторыми финскими племенами, то на начало X века ситуация изменилась. Помимо упомянутых племён в состав Олегова войска входили также вятичи, жившие по Оке, дулебы, обитавшие по берегам Западного Буга на польском порубежье, хорваты, имевшие своё княжение в Карпатах. Уже упоминалось и о включении тиверцев в войско Олега. Поэтому можно говорить о том, что Киевское государство Олега 907 года представляло собой куда более мощное образование, чем Киевское княжение, в которое Олег прибыл в 882 году.

Количество воинов призванных Олегом в поход, также свидетельствует о силе нового государственного образования возникшего на территории восточных славян: «И съ сими со всеми поиде Олегъ на конех и на кораблех, и бе числомъ кораблей 2000»1. Ниже по тексту летописец отмечает, что на каждом корабле находилось до сорока воинов. Конечно, цифра в 80000 воинов, вероятно, завышена, но всё равно силы Олега по тем временам были весьма значительные. Так практически все историки единодушны во мнении, что в походе на Константинополь принял участие не один десяток тысяч воинов. Поход был успешный: византийцы дали щедрый откуп. Хрестоматийно известным стало упоминание о том, как в честь победы Олег повесил свой щит «на вратах Царьграда»2.

Был также заключён мирный договор, который, скорее всего, был предварительным, так как после него, спустя четыре года, Олег направил в Константинополь большое посольство. Результатом визита русского посольства в столицу империи явилось заключение нового договора.

В предварительном договоре в частности говорилось следующее об уплате византийцами дани: «Олегъ же, мало отступивъ от града, нача миръ творити со царьма грецкима, со Леономъ и Александромъ, посла к нима въ град Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида, глаголя: «Имите ми ся дань». И реша греци: «Чего хощеши, дамы ти». И заповеда Олег дати воем на 2000 корабль по 12 гривен на ключь, и потом даяти уклады на рускыа грады: первое на Киевъ, та же на Чернигов, на Переаславль, на Полтескъ, на Ростов, на Любеч и на прочаа городы; по тем бо городомъ седяху велиции князи, под Олгом суще»3. Последние строки являются бесценным свидетельством о государственном устройстве Древней Руси. Киев как резиденция Великого князя, по-видимому, обладал прерогативами в получении дани от Византии. В свою очередь упоминание других городов, в которых находятся другие великие князья, находящиеся в зависимости от Олега, свидетельствует о том, что на момент правления Олега в Киеве, местная знать, покорённых им племён не лишилась своей власти и ещё не была заменена должностными лицами, присылаемыми из Киева. Значит, Олег, ведя войны и покоряя окрестные племена, ещё не обладал достаточной властью для смещения местной аристократии, а только вынуждал их признавать свою верховную власть. Таким образом, содержание договора 907 года подтверждает вышеизложенный тезис о том, что процесс образования единой территории был значительно растянут по времени.

Ряд историков указывают на отсутствие Новгорода при перечислении укладов на города, кото­рые находились в союзе с Киевом или под его властью. Отсутствие такого крупного на то время города в тексте договора позволяет утверждать опять же либо об отсутствии связей между Киевом и Новгородом, либо о неподчинении Северной Руси южной: «Если бы связь между Киевом и Новго­родом существовала, то Олег не смог бы, просто так «за­быть» такой крупный город, тем более, по летописи, свою Родину»1. В качестве возражения подобным построениям можно привести следующие факты. Уже отмечалось, что Олег при покорении Смоленска посадил в нём «своих мужей». Вполне возможно, что и Новгород управлялся наместником Олега. Приоритет же при составлении договора был отдан землям и городам, входившим в состав Древнерусского государства, но при этом сохраняющим остатки былой самостоятельности. Новгород же, не имевший великого князя, обладавшего определённой самостоятельностью, и входивший в земли подвластные непосредственно Олегу, мог быть и не упомянут в договоре, так как главным городом Олега к тому времени был уже Киев.

Помогает разобраться в организации власти в центре и на местах договор 911 года, который, по-видимому, был заключён по результатам успешного похода 907 года. Сразу стоит оговориться, что некоторые историки считают, что договор и поход проходили в один год, а их временная разбивка явилась следствием ошибки летописца, однако данный тезис представляется весьма спорным. Другие исследователи вообще отрицают сам факт похода, называя его «фантастическим»1. Отрицание похода тоже весьма сомнительная точка зрения, не подтверждённая какими-либо весомыми аргументами. Поэтому следует всё же признать факт похода крупного славянского войска под предводительством Олега, а затем заключение мирного договора на весьма выгодных для молодого русского государства условиях.

«Повесть временных лет» сообщает следующее: «Посла мужи свои Олегъ построити мира и положити ряд межю Русью и Грекы, и посла глаголя: «Равно другаго свещания, бывшаго при тех же царяхъ Лва и Александра. Мы от рода рускаго Карлы, Инегелдъ, Фарлоф, Веремуд, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Руаръ, Актеву, Труанъ, Лидул, Фостъ, Стемид, иже послани от Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояръ, к вам, Лвови и Александру и Костянтину, великим о Бозе самодержьцем, царемъ греческым, на удержание и на извещение от многих лет межи хрестианы и Русью бывьшюю любовь, похотеньем наших великих князь и по повелению от всех иже суть под рукою его сущих Руси»2. Мужами именовались, по-видимому, бояре, которых Олег оставлял в качестве наместников в землях, которые ему принадлежали ещё до его вокняжения в Киеве: территории словен, кривичей, мери и, впоследствии, земля полян. Уже упоминавшиеся светлые и великие князья являлись, по-видимому, главами племенных княжений, покорённых Олегом, но сохранявших значительную автономию от центра в Киеве.

Данный договор свидетельствовал о высоком уровне развития государственно-правовых отношений на Руси. В частности в нём имеются ссылки на «закон русский», который, по-видимому, включал в себя внутренние правовые нормы формирующегося Древнерусского государства: «Аще ли ударить мечем, или бьёть кацем любо сосудом, за то ударение или бьенье да вдасть литръ 5 сребра по закону русскому»1. Однако из-за чрезвычайно скудных данных о нём, характеристика «Закона русского» сильно затруднена.

Договор 911 года регламентировал русско-византийские отношения по широкому спектру политических и правовых вопросов. В качестве оценки значения этого договора можно привести слова знаменитого историка: «Сей договор представляет нам Россиян уже не дикими варварами, но людьми, которые знают святость чести и народных торжественных условий; имеют свои законы, утверждающие безопасность личную, собственность, право наследия, силу завещаний; имеют торговлю внутреннюю и внешнюю»2.

Упоминание в договорах словосочетаний «светлые и великие князья» и «великие бояре позволило Л. В. Черепнину высказать мысль о том, что «Русское государство X в. предстаёт как политическая ассоциация «светлых и великих князей» и «великих бояр», «седящих по городам» и находящихся «под рукою великого князя русского». Как отмечает историк: «Не уверен, что политический строй рассматриваемого времени можно назвать монархией в смысле единовластия. Летописец говорит о выделившихся в обществе княжеских «родах», пользующихся династическими правами («Кий княжаше в роде своёмь», после Кия с братьями «держати почаша род их княженье», Вятко «седе с родом своим», Олег «рече… Асколду и Дирови: вы неста князя, ни рода княжа, но аз есмь роду княжа». При этом исследователь, признавая, что «уже для X в. встречаем в Повести временных лет термины «княжити», «владети» - «володети», «обладати», обозначающие княжеские верховные права над населением, указывал на то, что «понятие «единовластие» находим впервые в Повести временных лет лишь под 977 г. применительно к Яорополку Святославичу («А Ярополк посадники своя посади в Новегороде, и бе вололдея един в Руси»)»1. Такое утверждение справедливо лишь отчасти. Да, если сравнивать политический строй Руси времени правления Олега со средневековыми абсолютными монархиями, то естественно князь киевский имел более ограниченные полномочия. Однако термин «политическая ассоциация» тоже не совсем удачен, так как на рубеже IX и X веков протекал процесс не добровольного объединения «великих и светлых князей», а их подчинения великому князю киевскому, несмотря на сохранившуюся их определённую самостоятельность.

Стоит отметить, что среди отечественных историков существуют самые разные, порой диаметрально противоположные точки зрения, как на историческое значение личности Олега, так и на особенности эпохи его правления. Существовали восторженные оценки государственной деятельности Олега: «Присоединив к Державе своей лучшие, богатейшие страны нынешней России, сей Князь был истинным основателем её величия. Рюрик владел от Эстонии, Славянских Ключей и Волхова до Белаозера, устья Оки и города Ростова: Олег завоевал всё от Смоленска до реки Сулы, Днестра и, кажется, самих гор Карпатских. Мудростию Правителя цветут государства образованные; но только сильная рука Героя основывает великие Империи… Древняя Россия славится не одним героем: никто из них не мог сравняться с Олегом в завоеваниях, которые утвердили её бытиё могущественное»2. Однако ряд историков, советского периода оценивал значение эпохи Олега в создании государственных отношений на территории Древней Руси иначе. Так, по мнению известного исследователя: «в русской летописи Олег присутствует не столько в качестве исторического деятеля, сколько в виде литературного героя, образ которого искусственно слеплён из припоминаний и варяжских саг о нём» и далее «Олег (швед? норвежец?) базировался в Ладоге, но на короткий срок овладел киевским престолом. Его победоносный поход на Византию был совершён как поход многих племён; после похода Олег исчез с горизонта русских людей и умер неизвестно где. К строительству русских городов варяги никакого отношения не имели»1. Несомненно, на такую оценку Олега повлияла борьба против норманизма в советской историографии. Принадлежность Олега к варягам и дала повод для столь суровой оценки его деятельности. В то же время нельзя не признать определённую справедливость утверждения академика о литературной составляющей образа Олега. Историки давно отмечают, что летописная фигура знаменитого князя очень сложная. В летописных сводах существует значительное количество разночтений, касающихся датировок походов Олега на Константинополь, а также даты его смерти2.

Эти летописные разночтения породили предположения о том, что в образе Вещего Олега совме­щаются два совершенно разных человека. Один из них был киевским князем, другой воеводой. Один умирает в начале X века, другой являет­ся соратником Игоря в его походе на Византию в 40-х гг. Х века. Возможно, на территории Древней Руси были распространены предания о двух, или даже более, Олегах – князе и воеводе, и предания эти не были связаны между собой3. О сложности образа Вещего Олега свидетельствует и существо­вание множества его могил, разбросанных по всей террито­рии Древней Руси4.

Однако, скорее всего многочисленные легенды и предания, связанные с вещим Олегом говорят не о собирательности его образа, а о том, что его правление произвело огромное впечатление на подданных. Олег, основав и став во главе невиданного ранее по размерам государственного образования восточных славян, обладал гораздо большими властными прерогативами, чем князья, правившие до него. Летопись не упоминает ни об одном военном поражении Олега. Непобедимый правитель по легенде умер от укуса змеи. Легенда о смерти Олега говорит о неотвратимости судьбы, торжествующей даже над великими людьми. Итогом его длительного по времени правления явилось появление на европейской арене нового государства, с которым вынуждена была считаться даже византийская империя.

Главная внутренняя проблема Древнерусского государства на протяжении первой половины X века заключалась в сепаратистских настроениях местных властей присоединённых земель, вынужденных признать власть Киева. Данному обстоятельству способствовал тот факт, что связь отдельных земель, входивших в состав быстро растущего территориально государства, не могла, да и не была очень прочной. На момент смерти Олега зависимость покорённых им земель, по-видимому, выражалась в том, что местные правители признавали над собой власть киевского князя, платили дань и оказывали людскую и материальную помощь в его военных предприятиях. К тому же если поход был успешным, племенные князья имели право на получение своей доли военной добычи – об этом свидетельствует их участие в подписании договора с Византией 911 года.

Способом сбора дани был круговой объезд князем и его дружиной подвластных ему земель. Константин Багрянородный подробно описывает данный способ сбора материальных средств, характерный для русских князей первой половины X века: «Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляют­ся в полюдия, что именуется «кружением», а именно – в Славинии вервианов, другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда раста­ет лед на реке Днепр, возвращаются в Киав»1. В отечественной историографии проблема даннических отношений вызывает дискуссии длительное время. Так известно, что для определения взимания платежей с подвластных территорий используются два термина: дань и полюдье. Ряд историков отождествляют эти понятия, считая, что «полюдье было способом взимания дани»2. Другая точка зрения состоит в разделении дани и полюдья как двух различных форм получения средств существования для княжеской дружины. Так, по мнению И. Я. Фроянова: «свободные общинники данью не облагались… дань, взимаемая с «примученных» восточнославянских племён киевскими князьями в сообществе со своими дружинниками, выступала в качестве их заурядного корма, представляя потребительский интерес. Первоначально полюдье выполняло преимущественно религиозную функцию, обусловленную сакральной ролью вождя в восточнославянском обществе. Мало-помалу оно приобретало значение специальной платы князю за труд по управлению обществом, обеспечению внутреннего и внешнего мира. Но все эти новые тенденции часто принимали ритуально-обрядовую форму. В таком состоянии мы и застаём восточнославянское полюдье X в.»3. Стоит отметить, что для X века термин «полюдье» используется Константином Багрянородным, но сам он отмечает, что «русы называют зим­ний объезд «пактиотов» «кружением». В древнерусских ис­точниках термин «полюдье» появляется позднее, в XII в.4

Следует признать, что полюдье не являлось первоначальной формой сбора дани, как указывал известный исследователь5. По всей видимости, процесс сбора дани был таков: «первоначально её собирали местные князья, стоявшие во главе племенных княжений, они же свозили собранную дань в определённые центры, где уже во время полюдья она переходила в руки великого князя киевского»1. Полюдье являлось не только процессом сбора дани, другой его важнейшей функцией было содержание великокняжеской дружины. Ведь в течение полугода племена данники вынуждены были кормить великокняжескую дружину, а также многочисленных конюхов, ездовых с обозом, различных слуг, «кормильцев-кашеваров», «ремесленников», чинивших седла, сбрую и т.п.2 Такое распределение великокняжеской дружины на кормление в зимний период стало впоследствии одним из истоков кормления, а, следовательно: «одной из форм феодальной эксплуатации и средством консолидации господствующего класса»3.

Важно, что славяне, в описании византийского импера­тора, «кормят» не своих князей, которые, подобно древлянскому Малу ожидают появления сборщиков дани в своей земле, а киевских.

Упоминание Константина о том, что архонты выходят из Киева «со всеми росами» истолковывается отечественными историками следующим образом: под русью подразумева­лась некая господствующая социальная группа Киевской Руси – князь и дружина. Традиция такого толкования сообщения Константина берёт своё начало ещё в дореволюционной историографии и поддерживается многими современными историками4. Некоторые историки дополняют это утверждение высказыванием, что: «в Х в. такой господствующей среди славян группой было все племя полян-руси. В рассказе Константина Багрянородного явно содержится описание взимания дани русами как господствующим племенем, с подвластных им славянских племен»5. Можно согласиться с мнением о том, что объезд подвластных племён не был единым мероприятием: «он состоял из нескольких разъездов князя и его приближённых с дружинами по разным «племенным союзам», внутри каждого из которых один из киевских дружинных отрядов собирал дань»1. Об этом свидетельствует и употребление Константином слова «архонты» во множественном числе, и то, что возвращение их в Киев не было одновременным.

Константин Багрянородный для обозначения данников русов использует термин «пактиоты». Данный термин «имеет широкий спектр значений от данника до союзника. Ему соответствует характер связей росов и славян; весной славяне поставляют и продают росам однодеревки для походов в Византию, осенью и зимой росы собирают дань и кормятся у славян… При этом термин «пактиот» означал, по-видимому, не просто данников, но плативших дань по договору (пакту-ряду) с князем»2. Так что если между русами и славянами и был союз, то он был неравноправный. Славяне, сохраняя самоуправление, подчинялись русам. Вполне возможно, что условия союза бы­ли для каждого славянского племени особыми. Не случайно летописец определяет разные размеры дани русам от древлян и северян3.

Можно сказать, что в первой половине X века система даннических отношений между Киевом и подвластными ему восточнославянскими землями включала в себя посещение отрядами дружинников из Киева строго определённых для каждого отряда племенных княжеств и сбор ими дани минуя местных князей.

Нельзя не признать тот факт, что племенные княжения как территориально-административные единицы сохранились после того, как Древнерусское государство уже возникло. Они входили в его состав и обладали заметной автономией длительное время. Более того, отдельные районы сохраняли свою автономию и гораздо дольше. Так, например, вплоть до последней четверти XI века существовало княжение вятичей, о подавлении сопротивления которого и присоединения его к государству рассказывает в своём «Поучении» Владимир Мономах1.

Игорь, преемник Олега, был вынужден столкнуться с данной проблемой в первый же год своего правления. В «Повести временных лет» мы можем найти следующее сообщение: «В лето 6421 (913). Поча княжити Игорь по Олзе… И деревляне затворишеся от Игоря по Олгове смерти. В лето 6422 (914) Иде Игорь на деревляны, и победивъ а, и возложи на ня дань болши Олговы»2.

Нельзя не отметить, что, по всей видимости, Игорь, сын Рюрика и Игорь правитель Руси после Олега – разные люди. Историки давно обращают внимание на многочисленные хронологические натяжки при описании жизни князя Игоря3. Летописцы, скорее всего, под влиянием политической конъюнктуры стремились провести прямую линию от Рюрика через Игоря до правителей рюрикова рода тогдашнего времени. Зная об лествичной системе восхождения на престол, принятой у варягов, можно с большой долей вероятности предполагать, что Игорь, занявший после Олега «стол» великого князя русского, был родственником Олега и принадлежал, следовательно, к роду Рюрика, но действительная степень родства между тремя первыми правителями Руси: Рюриком, Олегом и Игорем может существовать только в виде предположений. Прояснению этой ситуации не способствуют и источники, которые сообщают очень скудные и противоречивые сведения.

Как и в случае с правлением Олега русская летопись на тридцатилетний период хранит молчание о дальнейшей внутренней политике Игоря. Исключением является только запись об одном важном событии имевшим впоследствии очень печальный итог для Руси: «В лето 6423 (915). Придоша печенези первое на Рускую землю, и сотворивше миръ со Игорем, и приидоша к Дунаю»4. Игорю удалось обезопасить русские земли от кочевников, но в дальнейшем печенеги попортили много крови киевским князьям.

Однако в рассказе о последних годах правления киевского князя содержится столько по-разному трактуемой информации, что до сего времени на её основе появляются различные гипотезы о развитии государственности на Руси.

В 940-м году воевода Игоря Свенельд, после боевых действий, тянувшихся три года, сумел подчинить власти киевского князя одно из последних непокорных племенных княжений – княжение Уличей. После трёхлетней осады пал стольный город Уличей Пересчен. Попав «под руку великого князя киевского» уличи, как и остальные присоединённые княжения были вынуждены платить дань Киеву. Немаловажным будет отметить тот факт, что Игорь уже не стал оставлять местную племенную верхушку у власти и назначил наместником в землю Уличей Свенельда. Об этом назначении, а также передачи Игорем Свенельду право сбора дани с уличей и древлян сообщает Новгородская первая летопись младшего извода1. Л. В. Черепнин, определяя существо передачи сбора дани князем своим приближённым, очень верно подметил: «Это была передача феодальным монархом своему вассалу не вотчины, находившейся у него в частной собственности и населённой зависимыми от вотчинника людьми, а территории, на которую простирались его права как верховного собственника. Выражением подвластности ему населения такой территории была дань»2.

Такое действие Игоря служит несомненным свидетельством укрепления власти киевского центра по отношению к местным властям. Можно говорить о процессе вытеснения киевской властью местных племенных князей. Здесь стоит обратить внимание на следующий аспект: население подвластных Киеву племенных княжений с одной стороны враждебно настроенное к инородцам, с другой стороны могло лояльно отнестись к назначению нового правителя. Населению было выгодно иметь в качестве правителей кня­зей, происходивших из племени-победителя. Здесь вновь имеет смысл вспомнить о том, что в сочинении Константи­на Багрянородного содержится известие о правлении в на­чале 50-х гг. Х в. в Новгороде сына Игоря – Святослава1. Но все же процесс освоения русскими князья­ми славянских земель Восточной Европы в середине X века только начинал­ся, и в большинстве племен продолжали оставаться у власти местные князья.

Далее летописец повествует о двух походах Игоря «на греков». Первый 941 года был неудачным, Игорь был разбит, многие его ладьи были сожжены знаменитым «греческим огнём»2. Второй поход, совершенный в 944 году был более успешным.

Игорь собрал большое войско, в которое входили: варяги, русь, поляне, словене, кривичи, тиверцы, а также нанял печенегов, причём взял у них заложников. Поход на Византию был как «в ладьях» так и «на конях». Греки не стали воевать, а через послов предложили Игорю внушительную дань, которую он принял, посовещавшись с дружиной. После возвращения Игоря в Киев, туда прибыло посольство от императора Романа. В результате был заключён новый договор: «Равно другаго свещанья бывшаго при цари Рамане, и Костянтине и Стефане, христолюбивыхъ владыкъ. Мы от рода рускаго сълы и гостье, Иворъ, солъ Игоревъ, великаго князя рускаго, и объчии сли: Вуефастъ Святославль, сына Игорева; Искусеви Ольги княгини; Слуды Игоревъ, нети Игоревъ; Улебъ Володиславль; Каницаръ Передиславинъ; Шихъбернъ Сфанъдръ, жены Улеба; Прасьтенъ Туръдуви; Либиаръ Фастовъ; Гримъ Сфирьковъ; Прастенъ Акунъ, нети Игоревъ; Кары Тудковъ; Каршевъ Туръдовъ; Егри Евлисковъ; Воистъ Воиковъ; Истръ Аминодовъ; Прастенъ Берновъ; Явтягъ Гунаревъ; Шибридъ Алданъ; Колъ Клековъ; Стегги Етоновъ; Сфирка...; Алвадъ Гудовъ; Фудри Туадовъ; Мутуръ Утинъ; купець Адунь, Адулбъ, Иггивладъ, Олебъ, Фрутанъ, Гомолъ, Куци, Емигъ, Туръбидъ, Фуръстенъ, Бруны, Роальдъ, Гунастръ, Фрастенъ, Игелъдъ, Туръбернъ, Моне, Руальдъ, Свень, Стиръ, Алданъ, Тилен, Апубьксарь, Вузлевъ, Синко, Борич, послании от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья, и от всехъ людий Руския землия. И от тех заповедано обновити ветъхий миръ, ненавидящаго добра и враждолюбьца дьявола разореный от многъ летъ, и утвердити любовь межю Греки и Русью.

И великий князь нашъ Игорь, и князи и боляре его, и людье вси рустии послаша ны къ Роману, и Костянтину и къ Стефану, къ великимъ царемъ гречьскимъ, створити любовь съ самеми цари, со всемь болярьствомъ и со всеми людьми гречьскими на вся лета»1.

Во многом данный договор повторял прежний договор между Киевом и Константинополем, заключённый Олегом. Однако существовали различия, позволяющие историкам делать выводы об изменениях государственного устройства Древней Руси, прошедших за три десятилетия. В частности, при подписании Олегом мирного (возможно предварительного) договора с Византией после успешного похода на Царьград в 907 году текст был следующим: «Заповеда Олег… даяти уклады на русскыа грады: первое на Киев, та же на Чернигов, на Переаславль, на Любечь и на прочаа городы, по тем бо городом седяху велици князи под Олегом суще». При подписании окончательного текста в 911 году русские послы заявили грекам: «Послани от Олга, великого князя русскаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр»2. Эти князья могли быть лишь главами племенных княжений, входивших в состав Киевского государства. Спустя три десятилетия их значение в общественно-политической жизни страны поблекло. В тексте договора Игоря с Византией 944 года иная формула «послании от Игоря, великаго князя русскаго, и от всякоя княжья, и от всих людий Русския земли»1. К племенным князьям уже относились: «не как к сильным и автономным правителям, а к подчинённым киевскому князю правителям племенных территорий»2. Особый статус имеет и посол самого Игоря, великого князя русского, - Ивор. Его имя стоит на первом месте и особо выделяется. Как справедливо отметил Б. Д. Греков: «Он не смешивается с остальными общими послами»3. Не лишено оснований также предположение другого видного историка о том, что договор Игоря с Византией 944 года запечатлел такую тенденцию, как усиление власти киевского князя за счёт поглощения власти князей племенных союзов. «Там по-прежнему фигурирует «великий» князь киевский, но вместо «великих» и «светлых» князей мелькают просто «князья», подручные Игорю. Можно на этом основании полагать, что титул «великий» к середине X века сохранялся лишь за киевским князем, тогда как другие племенные князья его утратили. Следовательно, их статус значительно пал по сравнению с началом X века»4. Упоминание «всих людий Руския земли», по мнению Н. Ф. Котляра, говорит о «населении государства с общей для всех территорией, в которой место племенных вождей делалось всё скромнее». Правда, историк при этом указывал на то, что «вожди племенных княжений чувствовали себя достаточно уверенно и в годы княжения Игоря. Недаром формула его договора с греками в части, касающейся глав княжений, осталась неизменной со вре­мени договора Олега»5.

Как следует из вышеизложенного, большинство отечественных историков идентифицируют знатных русов, упомянутых в договоре, с местными славянскими князьями, племена которых были подчине­ны Киеву еще Вещим Олегом6.

Однако существует иное мнение на счёт принадлежности к племенным князьям занесённого в договор «всякого княжья». В частности говорится, что: «договор 944 г. заключен от имени знати полян-руси в интересах Русской земли. Князья же союзов племен, подчи­ненные Киеву, в заключение договора не участвовали»1. Поскольку данное утверждение противоречит устоявшемуся мнению о том, что словосочетание «всякое княжьё» обозначает князей славянских племён, бывших в зависимости от Киева, рассмотрим подробнее его аргументацию. Так приводится высказывание князей, что они от «рода рускаго» и их послала «русская земля». В середине же X века под «Русской землей» понимали лишь тер­риторию Среднего Поднепровья точнее, землю полян. Таким образом, послы счита­ют себя представителями знати полян-руси. Это подтвержда­ется и списком городов русов, перечисленных в договоре 944 г. – Киев, Чернигов и Переяславль. Разноэтничность имён князей, упомянутых в договоре 944 года, объясняется тем, что население Киева было неоднородным по своему этническому составу2. Однако сам автор впоследствии допускает мысль о том, что не только поляне, но и другие славянские племена могли приглашать князей-находников «из-заморья»3. Так что данный аргумент представляется весьма спорным.

На основе сообщения Константина Багрянородного об объезде киевскими князьями славянских земель в зимний период автором упомянутой концепции делается вывод об эксплуатации славян русами (к которым автор относит только полянскую землю и Киев). В результате: «неравноправное положение славянских племен и русов является доказательством справедливости нашего пред­положения о том, что в заключение договора 944 г. участво­вала лишь знать полян-руси». Отмечается, что: «Племена, уплачивая дань полянам, продолжали со­хранять самоуправление. Замкнутость славянских союзов племен в рамках своей территории, является еще одним дока­зательством того, что договор 944 г. русов с греками заклю­чен исключительно русской знатью»1. Нельзя не отметить, что замкнутость в рамках своей территории не помешала и словенам, и кривичам, и тиверцам, участвовать в походе на Византию 944 года. Учитывая тот факт, что обычно земли поставляли войска во главе с собственным военачальником (князем) логично предположить, что именно племенные князья (военачальники) отображены в договоре зафиксировавшим мир между Византией и Киевской Русью.

Поэтому можно говорить лишь о том, что различное этническое происхождение людей, вошедших в список договора 944 года, ещё раз подтверждает достоверность рассказа летописца о приходе Олега со своими боярами в Киев с севера. Правящая верхушка, отражённая в договоре, её смешанный состав, формировался десятилетиями в результате как мирной ассимиляции пришлых вождей с местной знатью, так, возможно, и в ходе длительной борьбы за власть между ними.

Далее из текста договора следует, что русские вельможи управляли го­родами, занимались в основном военными походами, сбо­ром дани и торговлей. Нельзя отрицать то факт, что кроме племенных князей, часть вельмож могли быть выходцами из среды племенной зна­ти полян. Также в договоре, скорее всего, присутствовали пришлые предводители бродя­чих варяжских дружин, нанятых, как и печенегов.

Продолжаются дискуссии в отечественной историографии и о соответствии титулования знатных вельмож перечисленных в договоре их реальному статусу. Так высказывается интересная мысль о том, что: «при условности употребления княжеского ти­тула в IX-Х вв. и смешанности населения Поднепровья большую роль играло реальное положение человека в об­ществе, нежели знатность его происхождения. Поэтому да­же если не все вельможи договора 944 г. носили этот ти­тул (князя – Д. К.), то по своему статусу они вполне могут быть прирав­нены к князьям. Современное нам значение княжеский ти­тул приобрел не ранее XI в., когда монополия на княже­ское достоинство на Руси была сконцентрирована в руках одного рода»1. Это утверждение выглядит недостаточно обоснованным, так как к титулам в средние века было очень взвешенное отношение, и если человек не именовался князем, он и не мог по своему статусу быть приравненным к таковому.

До сего времени среди историков не существует единой точки зрения на взаимоотношения Игоря, «великого князя русскаго» и «всякого княжья».

Следует отметить, что с середины прошлого века в отечественной историографии наибольшей поддержкой у историков пользуется концепция, согласно которой с момента объединения Киева и Новгорода под властью Олега было положено начало складыванию относительно единого Древнерусского госу­дарства. Во главе данного государственного объединения стоял князь из династии Рюрикови­чей, правивший в Киеве, а передача власти осуществлялась по наследству. В городских центрах покорённых племенных княжений сидели подвластные киевскому князю «ве­ликие и светлые князья». С каждым годом их самостоя­тельность и роль все более уменьшались, а власть над Ру­сью все более концентрировалась в руках великих князей киевских. Об этом говорит вышеизложенное сравнение договоров 911 и 944 гг. относительно титулования местных князей, По прошествии времени, согласно этой концепции, все местные князья были уничтожены и заме­нены родственниками великого князя. В качестве доказа­тельства последнего положения историки обычно сравни­вают вводные части договоров 944 г., в котором перечис­лено множество таких князей, и 971 г., заключенного от имени одного князя – Святослава. В момент прихода к власти Владимира Святого киевские князья были уже «верховными собственниками всей русской земли», «единодержавцами». Характеризуя Русь в период правления Владимира, историки пишут о «единой Киевской Руси» или же о «раннефеодальной монархии». Такой взгляд на развитие древнерусской государственности X века отображают работы многих известных историков, таких как: В. Т. Пашуто1, Б. А. Рыбаков2, О. М. Рапов3, Л. В. Черепнин4, А. Н. Сахаров5, А. И. Рогов и Б. Н. Флоря6, А. А. Горский7. Расхождения во взглядах приверженцев этой концепции лежат большей частью в области хронологии и терминологии. На настоящий момент данное построение видится наиболее обоснованным.

Следует отметить, что и учёные, представления которых о социально-эко­номическом строе Древней Руси отличались от общепри­знанных, по вопросу о междукняжеских отношениях IX-Х вв. соглашались с большинством. Так, А. П. Пьянков стремив­шийся отыскать в русской истории рабовладельческое об­щество, пришел к выводу, что Древнерусское государство времен Олега и Игоря «имело иерархическое строение. Во главе Древнерусского государства стоял великий князь киев­ский, а под его верховной властью находились князья от­дельных земель… несмо­тря на свою силу, эти местные феодалы никогда не участ­вовали в управлении Древнерусским государством, они были не союзниками, а подданными киевских князей, и это государство создавалось киевской династией изна­чально как единое»8.

Однако некоторые историки видели в данном договоре свидетельство существования на Руси «феодальной системы уделов». Так, Кадлец усматривает в данном договоре (датируемым им не 944, а 945 гг.) доказательство того, что «Киевское княжество» было разделено на уделы «между членами династии и видными военачальниками князя»1. Автор делал свой вывод, основываясь на перечислении русских послов в 1-й статье этого документа, где указаны послы и купцы «от рода Рускаго»: Ивор, посол Игоря, «великого князя Рускаго», и общие послы членов семейства Игоря и других князей и бояр, «послании от Игоря, великого князя Рускаго, и от всякого княжья и от всех людии Руския земля». Однако можно возразить такой трактовке этой части договора. Скорее договор свидетельствует об обратном: существовании единой Русской земли, во главе которой стоит великий князь киевский Игорь. Игорь осуществляет в данном случае важнейшую государственную функцию (сношение с иностранной державой) совместно с виднейшими представителями знати. Поэтому речь здесь скорее идёт об объединении князей и бояр, чем о разделе земли на уделы.

В 80-90-х гг. прошлого века в отечественной историографии наблюдалось возрождение «федеративной теории», и даже ученые, признающие подчиненное положение местных князей по отношению к киевским, делают это с оговорками о дли­тельном сохранении первыми значительной самостоятель­ности. Так А. В. Назаренко обратился к представле­ниям ученых XIX в. о родовом соправительстве Рюрико­вичей, верно отнеся его к Х-XI вв., А. П. Новосельцев, указывая на самостоятельность местных князей в отношениях с Киевом, выдвинул идею о том, что Древнерусское государство до 80-х гг. Х в. являлось «своеобразной федерацией княжеств во главе с Киевом»2. На высокий статус князей-«подручников» в период 911-944 гг. указывает Н. И. Платонова3. В. Я. Петрухин по­святил специальную статью доказательству длительного сохранения автономности черниговской княжеской дина­стии, опиравшейся на Хазарию1. О независимости князей, отображенных в договоре, от великого князя киевского говорит и Р. Г. Скрынников: «Олег и Игорь не были еще государями, а прочие военные предводители норман­нов – их подданными. Походы на Византию были совмест­ными предприятиями викингов. После завершения войны и особенно после заключения мира с греками союзные ко­нунги покидали Черное море и отправлялись на Каспий. К ним присоединялись отряды из Скандинавии. Киевская «династия» не имела ни средств, ни возможности контро­лировать действия норманнских отрядов на огромном про­странстве от Дуная до Закавказья»2.

Также в последней четверти прошлого века появилась ещё одна концепция касающаяся взаимоотношений князей на Руси IX-X вв. Основой для возникновения данной концепции послужили сообщения арабских авторов, в частности Ибн Фадлана, о следующей системе управления русов: Главой русов яв­ляется царь, обитающий в особом замке (дворце), в посто­янном окружении дружины из четырехсот человек. У этого царя есть заместитель, «который предводительствует вой­сками, нападает на врагов и заступает его место у поддан­ных»3. Сходное сообщение содержится также в труде Ибн-Русте «Дорогие ценности»4. Рядом исследователей эти сообщения были интерпретированы следующим образом: в роли таких парных правителей выступали Аскольд и Дир, Игорь и Олег, Игорь и Свенельд, Ольга и Святослав. По их мнению, эта система правления, так называемая диархия, бы­ла заимствована русами из Хазарии. В вышеперечисленных парах один из прави­телей играет роль царя, фигура которого священна. Его поведение строго регламентировано, он должен беречь свой «хрупкий священный организм», от которого зависит благополучие подданных. Второй правитель, менее цен­ный, чем этот «сакральный царь», является его «замести­телем» и, собственно, занимается делами управления. Данная концепция нашла наиболее яркое проявление в работах таких историков как: Д. А. Мачинский1, В. М. Бейлис2, А. П. Толочко3. Однако эта концепция опирается только на сообщения арабских авторов и не находит подтверждение в других источниках. Учитывая данное обстоятельство, а также дальнейшее развитие властных институтов Киевской Руси, эта концепция неправомерна для исторической действительности X века.

В настоящее время была выдвинута весьма радикальная концепция, относительно взаимоотношений местных племенных князей и киевского великого князя. Эта концепция исходит из следующей интерпретации договора 944 года: «Из договора Руси с Византией следует, что киевский князь Игорь не являлся символом государства, каким обычно явля­ется монарх, иначе договор был бы заключен только от его имени. Участие в заключении договора всех князей – показа­тель уровня развития государственности. Как правило, по­добная форма международного общения встречалась на ран­нем этапе становления государственных отношений, когда еще достаточно примитивному образованию приходилось иметь дело с более развитым соседом. По существу, греки заключали договор не с киевским князем, а со всеми русскими князьями. Для того чтобы вес­ти внешнюю политику, учитывающую мнение всех князей, необходимо учитывать их интересы и внутри Руси. Отсю­да следует вывод о сильном влиянии этих князей внутри страны. Из того, что внешняя и внутренняя политика Ки­евской Руси зависит от мнения всех князей, а не только од­ного Игоря, а управление страной осуществляется при по­мощи целой системы договоров, явно следует, что князь киевский Игорь – не монарх, а остальные князья, перечис­ленные в договоре – не его подданные»4. Интересным выглядит предположение автора о наличие княжеских съездов для Руси X, а не XI-XII вв. В качестве обоснования этого предположения говорится следующее: «Для того чтобы составить договор с греками, послать своих представителей на встречу с ними, обсудить внут­ренние дела, необходимо съехаться на переговоры всем князьям. А, так как, от участия в них всех князей зависит внутренняя и внешняя политика Руси, то авторитет этого съезда, учитывая независимость князей от Киева, гораздо выше авторитета киевского князя… Он являлся скорее предводителем княжеского союза, зависимым от съезда князей… Можно даже сказать, что Русь находилась в управлении не одного, а множества князей…»1. Автор не только признаёт факт наличия съезда князей в середине X века, но и очерчивает его полномочия «В компетенцию съездов Х в., как и съездов XI-ХII вв., вхо­дил один и тот же круг вопросов: о распределении дохо­дов с покоренных земель, о примирении рассорившихся князей, о заключении союзов с другими народами, об объ­явлении войны и заключении мира, об организации похо­дов в другие земли, о проведении культовых торжеств и др.»2.

В качестве сообщений иностранных авторов, подтверждающих эту гипотезу делается ссылка на вышеизложенное упоминание Константина Багрянородного о «кружении» архонтов киевских, без выделения главного князя с помощью специального титула, а также сообщение Ибн Мискавейха в рассказе о набегах русов на Берадаа, о гибели «безбородого юноши, чи­стого лицом, сына одного из начальников»3.

Автор также отрицает выделение киевского князя при помощи титула «великий». Правда серьёзной аргументации он не предоставляет, ограничившись замечаниями о том, что: «древнерусские источники достаточно непоследователь­ны в титуловании князей, в том числе и киевских «велики­ми» и только стремление летописцев выделить династию Рюриковичей способствовало прибавлению к их титулу слова «великий»4.

Интересной выглядит ещё одна интерпретация роли договора 944 года для внутренней политики Руси: «Для заключения договора было необходимо, чтобы в его составлении приняли участие все князья Руси, из чего следует, что только это условие служило основанием для требования его выполнения всеми 25 князьями, а, следовательно, и их го­родами. Фактически, договор заключен не только между рус­скими князьями, с одной стороны, и греками, с другой, но и между самими русскими князьями. Именно для этого понадобилось участие в заключении договора послов от каждого из них»1.

Отдавая должное тому, что любая теория имеет право на существование, следует отметить ряд моментов, из-за которых данное построение на настоящий момент не может быть признано правомерным.

Во-первых, нет ни одного документального свидетельства о наличии на Руси X века съездов князей. Нет ни одного «ряда», договора или постановления такого съезда. Поэтому теория о наличии съезда князей на Руси X века может быть принята только гипотетически. Так же очень спорным является утверждение о том, что договор 944 года заключён и между самими русскими князьями. В данном договоре нет ни одного пункта, характеризующего права и обязанности русских князей по отношению друг к другу, только к грекам.

Во-вторых упоминание Константином Багрянородным многих «архонтов», а также арабскими авторами «начальников» русов – позволяет предполагать естественное наличие прослойки знати в русском обществе, но не даёт основания говорить о том, что эти знатные русы могли смещать великого князя киевского на своих съездах. Как верно отметил А. А. Горский: «упоминание в рассказе о полюдье русских «архонтов» во множественном числе не означает, что в среде «росов» было несколько равноценных предводителей. Термин «архонт» имел широкий спектр значений; в данном случае им обозначены предводители дружинных отрядов, отправлявшихся в полюдье… Когда же речь идёт о верховной власти, автор отмечает, что «архонтом Руси» является Игорь, а во втором по значению её городе сидит его сын Святослав»1.

Поэтому построение, изображающее Киевскую Русь середины X века как политическое образование, находящееся под управлением двух десятков равноправных князей лишено серьёзных оснований.

Нельзя говорить и о том, что: «По меньшей мере до конца X века Киевская Русь была своеобразным федеративным государством»2. Термины «федерация» или «конфедерация» не могут применяться к исторической реальности государственной организации на Руси IX-X вв. Данные термины относятся к явлениям правовой системы, и закреплены соответствующими письменными соглашениями. Нельзя не отметить, что «правовой основой образования конфедерации является союзный договор, в то время как для федерации – конституция»3. Поэтому невозможно применять данные термины к Древнерусскому государству, взаимоотношения в котором между центром и местной властью не имели чётко выраженной правовой основы и регулировались путём устных соглашений. Они являются модернизмом для той исторической эпохи. Не лишенной рационального зерна в этом плане видится мысль В. О. Ключевского, который, отрицая за Древнерусским государством право называться монархией, не считает её и федерацией «в привычном смысле слова», ибо основанием последней является «политический договор, момент юридический» и она характеризуется наличием «союзных учреждений». В основе же княжеского совместного владения «лежал факт происхождения, момент генеалогический, из которого выходили постоянно изменявшиеся личные соглашения». Поэтому, если это и была федерация, то «не политическая, а генеалогическая… построенная на факте родства правителей, союз невольный по происхождению и ни к чему не обязывающий по своему действию», один из тех средневековых общественных союзов, в «которых из частноправной основы возникали политические отношения»1.

Публичную власть в этом государстве осуществлял киевский князь, опиравшийся на дружину, которая выполняла не только военные, но и административные функции.

Стоит отметить такую важную особенность: киевский князь, являясь верховным правителем Руси, не имел неограниченной власти над своими подданными. В первую очередь данное обстоятельство касалось действий старшей дружины. Для «бояр» князь олицетворял собою скорее первого среди равных, чем непререкаемого, сакрального авторитета. Такое отношение нашло своё естественное отражение в ведении государственной политики. Не одно важное государственное решение не могло быть принято князем в одиночку – требовался дружинный совет. При этом зачастую на таком совете слово князя не было решающим, и он был вынужден подчиняться мнению большинства представителей «старшей дружины». Так, выше уже отмечалось, что Игорь при решении о принятии дани от византийцев собрал дружинный совет: «Игорь же …созва дружину, и нача думати…Реша же дружина Игорева: «Да аще сице глаголеть царь, то что хочем более того, не бившися имати злато и сребро, и паволоки? Егда кто весть; кто одолеть, мы ли оне ли?…Послуша их Игорь»2. Немаловажно, что отказ Игоря от захвата богатства греков силой, с большой степенью вероятности расценивался современниками князя негативно. Ведь: «сам акт дарения или обмена дарами имел для древнерусского человека (как и для людей практически всех традиционных обществ) магическое значение. Передача какой-то собственности в руки другого человека предоставляла дающему личную власть и влияние на него. Гораздо «безопаснее» было захватить чужое силой»3. Тем не менее, Игорь был вынужден согласиться с дружиной и пойти на подписание мира с греками.

Ещё более показательным выглядит летописный эпизод, повествующий о гибели Игоря: «В лето 6453 (945 г.). В се же лето рекоша дружина Игореви: «Отроци Свенельжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази. Поиди княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы». И послуша их Игорь, иде в Дерева в дань, и примышляше къ первой дани, и насиляше им и мужи его»1. Далее следует хрестоматийно известный рассказ о том, как корыстолюбие погубило Игоря. Однако изначально поход в землю древлян был вызван не желанием Игоря поживиться, а требованием дружины, которая была явно недовольно тем, как снабжал её князь. Как отмечает современный исследователь: «Мнение дружинников оказалось для князя важнее соображений справедливости и собственной безопасности. Явное нарушение сложившейся традиции беспокоило его гораздо меньше недовольства дружины»2.

Исходя из заявления дружины Игоря, можно сделать вывод о том, что Свенельд обладал собственной дружиной, которая содержалась богаче великокняжеской. Далее летописец называет Свенельда воеводой. В «Повести временных лет» слово «воевода» употребляется восемь раз. Означает оно - «специалист по вождению войска»3. По всей видимости, дружина являла собой осно­ву положения не только князей, но и воевод. Сформировать собствен­ную дружину в раннем обществе являлось вполне осуществимом делом. Что немаловажно, дружина воеводы не обязательно находилась в подчинении у князя. Дружинники воеводы могли быть независимыми от князя, а возможно, даже враждебно настроенными к дружинникам последнего. Об этом можно судить по вышеизложенному эпизоду о претензиях дружинников Игоря, и их зависти воинам Свенельда. Хорошее материальное положение дружинников Свенельда объяснялось по-разному. Самое первое объяснение заключалось в том, что воевода стал наместником в земле уличей, которую недавно подчинил власти Киева. Дань же с этой земли, как уже отмечалось выше, собирал, не Игорь, а сам Свенельд. Такое объяснение богатства Свенельда и его дружины можно найти в Новгородской первой летописи младшего извода и ряде других летописей1. Против данной версии существует ряд возражений: богатство Свенельда бросилось в глаза воинам Игоря осенью, перед полюдьем, следовательно, вое­вода добыл его не сбором дани с уличей и древлян2; к тому же даже если он и успел собрать дань с уличей, то она вряд ли могла быть существенной, так как их земля была разорена длительной войной с Киевом. Поэтому существует предположение, что Свенельд и его дружина озолотились в военном походе, а в качестве места похода выступает Бердаа3. Здесь стоит отметить, что поход русов на Бердаа в середине 40-х гг. X века, упоминаемый многими восточными авторами (ал-Макдиси (X в.), анонимный автор «Худуд ал-алам» (X в.), Ибн Мискавейх (XI в.) и проч.) мог быть совершен (и, скорее всего, был совершён) не Киевской, а Тьмутараканской Русью. Действительно, сложно представить, что Свенельд, только что с трудом примучивший уличей, а главное готовящийся ко второму походу на Константинополь с Игорем, отправился за сотни километров на Восток покорять Бердаа. Поэтому логичней всего выглядит следующее объяснение богатства воинов Свенельда: оно явилось следствием привилегированного положения варяжской дружины. Здесь уместно вспомнить следующие слова летописца о походе на Византию 907 года: «И рече Олег «Исшийте парусы паволочиты руси, а словеном кропиньныя», и бысть тако…И воспяша русь парусы паволочиты а словене кропиньны, и раздра (их) ветръ: и реша словени: «Имемся своим толстинам, не даны суть словеном пре паволочиты»4. Как видно из текста материальное обеспечение варягов и славян разительно отличалось. Кроме того, несмотря на вышеизложенные возражения, не следует полностью отрицать в качестве источника обогащения Свенельда и собираемую им дань. Ведь собиралась она с двух племён – уличей и древлян: «И примучи углич и възложи на ня дань и въдасть Свенельду; и дасть же дань деревьскую Свенельду; и имаше по черне куне отъ дыма»1. В таком контексте легко понять возмущение славянских дружинников Игоря, заявивших: «Се далъ еси единому мужеви мъного»2. Последовавшая затем гибель Игоря была предопределена непомерными запросами с облагаемых данью племен древлян в стремлении угодить дружине.

Существует иной взгляд на причину гибели Игоря в рамках концепции об управлении Русью группы князей посредством княжеских съездов: «было уже сказано о праве князей-союзников и веча избирать и смещать киев­ского князя. Ясно, что к середине X в. положение неудач­ника и труса Игоря было весьма неустойчивым и князья, наверное, подумывали о его замене… По существу, историю убийства Игоря можно рассматри­вать как историю борьбы группировок вокруг киевского стола, завершившуюся гибелью неугодного всем князя»3. Однако такое развитие событий не подтверждается источниками и представляется слишком маловероятным.

Таким образом, можно говорить о том: к середине X века Русь представляла собой относительно единое государство, в котором наблюдались процессы, направленные на централизацию власти и получившие наглядное выражение в сокращении авторитета местных племенных князей. Во главе государства стоял великий князь киевский, который опирался на дружину. В руках князя она была средством принуждения и управления, взимания дани, защиты собственных интересов и населения страны от врагов. Дружинники, по всей видимости, составляли первоначальный аппарат управления. При этом в качестве советников князя выступала лишь верхушка дружины, из которой и сложился аппарат управления, взимания дани, судопроизводства и княжеский совет. Племенные князья находились в подчиненном положении к великому князю. Их властные полномочия сокращались, что наглядно демонстрирует изменение их титулования за период с 911-го по 944-й гг. В ряде княжений местные князья и вовсе были заменены ставленниками Киева. Однако, несмотря на определённые процессы централизации, можно в целом согласиться с мнением, что гибель Игоря «свидетельствовала об устарелости к середине X в. в социально-политической системе Русского государства ещё сохраняющихся племенных княжений и полюдья, которые к тому же были чреваты повторением рецидивов, подобных решениям Игоря и восстанию древлян. Эта система нуждалась в преобразованиях, в завершении создания политически единого государства»1. Именно поэтому гибель князя Игоря можно расценивать как знаковую. Она свидетельствовала о необходимости дальнейшей интеграции страны.

Многие авторы в отечественной историографии отмечают время правления в Киеве преемницы Игоря, его жены Ольги как новый этап в развитии государственности на Руси. Так Н. Ф. Котляр пишет, что: «Второй этап в развитии государственности на Руси, начался с наступления княжения Ольги, с решительных мер княгини по упорядочению системы и норм взимания дани, организации опорных пунктов центральной власти на местах, распространение административной и судовой систем на подвластные Киеву земли»2.

Родиной Ольги был север территории расселения восточных славян, по-видимому, Псков или его окрестности. Можно говорить о том, что существуют две противоположные летописные версии о происхождении Ольги. По одной, она дочь простых людей «от рода Варяжска», то есть от скандинавов, а по другой - «пра­внучка Гостомысла», и князь Трувор, брат Рюри­ка, приходится ей свекром. Ряд учёных придерживаются версии о скандинавском происхождении Ольги1. В свою очередь некоторые исследователи считают, что Ольга принадлежала к знатному кривичскому роду2. Оригинальную точку зрения высказал А. С. Королёв, Ольга, по его мнению, была могущественной княгиней, принадлежавшая к влиятельному роду Северо-Западной Руси. На момент смерти Игоря она была с ним в разводе и проживала не в Киеве, а в Вышегороде, правительницей которого она являлась. После смерти бывшего мужа она встала во главе союза князей русской земли. Правда сам же автор отмечает, что в этом построении много предположений3. Тем не менее, ясно одно: Ольга обладала значительной властью и при жизни своего супруга Игоря. Об этом можно говорить исходя из содержания договора Игоря с Византией 944 года, где упомянут особый посол «Искусеви от княгини Ольги», который занимает почётное третье место в списке лиц, участвовавших в переговорах, вслед за послами от Игоря и Святослава, оказавшись выше рангом, чем посол от племянника Игоря. Существуют предположения, что Ольга ведала государственными делами и вершила суд в отсутствие мужа, но они не находят в летописных источниках как подтверждения, так и опровержения.

Известие о смерти Игоря Ольга встретила не в Вышегороде, а в Киеве: «Вольга же бяше в Киеве съ сыномъ своимъ съ детскомъ Святославомъ, и кормилець его Асмудъ, и воевода бе Свенельдъ, - то же отець Мистишинъ»4. Начав править в Киеве, первым государственным делом Ольги стала месть древлянскому племени. Месть, которой, по меткому определению историка, «она придала государственно-ритуальный характер»5. Широко известный рассказ, содержащийся в «Повести временных лет» о мести княгини Ольги древлянам очень точно характеризуют слова Б. А. Рыбакова: «этот раздел летописи настолько пронизан духом эпических сказаний, что, может быть, отражает не историческую реальность, а желательную форму былины – назидание»1. Однако, несомненно, реальные события в этом рассказе также имели место. Так, говорится о длившейся год осаде древлянской столицы Искоростеня в результате которой город был сожжён.

Нельзя не отметить, важный факт: центром древлянской земли Искоростень больше не был. Вместо него центром стал Овруч2. Такая замена старых племенных центров новыми проводилась киевскими правителями в целях преодоления сепаратизма знати племенных княжеств и явилась новым шагом к централизации Древнерусского государства. Можно говорить о том, что с середины X века практика замена старых центров новыми была впервые применена. К концу же X века эта практика стала повсеместной. Подчинение союзов племенных княжений власти Киева и формирование на их территориях волостей, управлявшихся представителями киевской династии, автоматически влекло за собой смену стольных городов данных союзов новыми центрами, которые служили опорой власти Рюриковичей. Об этом говорит тот факт, что из 19 центров, которые играли важную роль на Руси конца X века: «только четыре зародились в догосударственный период»3. При этом отмечается, что: «два из этих четырех центров (Киев и Чернигов) являлись центрами среднеднепровской «Руси» (в узком смысле этого понятия) образования, князья которого осуществляли подчинение восточнославянских догосударственных общностей. Третий (Перемышль) возник во второй половине Х в., по-видимому, по инициативе правителей Чешского государства. В четвертом (Полоцке) имело место возведение нового детинца в начале XI в. вместо разрушенного Владимиром, осуществленное всего в полукилометре от прежнего (при впадении Полоты в Западную Двину). Таким образом, ни одного «чистого» случая эволюции центра племенного княжества или союза племенных княжеств в центр волости нет»4. Старые же центры либо превращались во второстепенные поселения (Волынь, Городище), либо приходили в упадок (Гнёздово), либо уничтожались (старый детинец Полоцка Ревно).

По всей видимости, создание нового центра покорённых племенных княжений, вместо старого говорит также и о том, что данная территория переходила уже под прямую власть киевских князей, ведь вполне естественным будет предположить, что во главе нового града стояла уже не местная знать, а чиновники из Киева. В такой смене центра не было, естественно, необходимости на территории ядра Древнерусского государства – среднеднепровской «Руси» (центры: Киев и Чернигов), знать которой играла ведущую роль в процессе «огосударствления» восточнославянских земель. В результате с уверенностью можно говорить о том, что города ставшие столицами волостей Киевской Руси не развивались из центров племенных княжеств и их союзов, а возникали уже как центры государственной власти, в результате продуманной политики Киевских князей.

В отечественной историографии до настоящего времени существуют разногласия на счёт статуса Ольги во время её правления. Ещё с XIX века распространена точка зрения, что она была регентшей при малолетнем Святославе1. В свою очередь есть мнение, что занимала киевский стол как княгиня, а не как воспитательница сына2.

Государственные преобразования, осуществлённые Ольгой во время своего правления, позволяют судить о ней как о полновластном и к тому же дальновидном правителе, невзирая на её официальный статус. Что характерно, для летописца «Повести временных лет» идеалом князя воина являлся Святослав, а в качестве идеального правителя, осуществляющего внутреннюю политику, была показана Ольга.

О преобразования, проведённых Ольгой, летописец указывает сразу вслед за «сказанием о мести Ольги». Так говорится, что: «В год 6454 (946)…И победиша деревляны…И възложиша на ня дань тяжьку; 2 части дани идета Киеву, а третьяя Вышегороду к Олзе; бе бо Вышегорода град Вользин. И иде Вольга по Дерьвьстей земли съ сыном своим и съ дружиною, уставляющи уставы и уроки; и суть ставновища ея и ловища. В лето 6455 (947) Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани. И ловища ея суть по вьсеи земли и знамения и места и повосты. И сани ея стоять в Пльскове и до сего дне. И по Днепру перевесища и по Десне. И есть село ея Ольжичи и доселе»1. Ещё Н. М. Карамзин отмечал, что Ольга: «учредила государственные дани; разделила землю на погосты или волости; сделала без сомнения всё нужнейшее для государственного блага по тогдашнему гражданскому состоянию России»2. Бесспорно, данные нововведения Ольги оказали важнейшее значение для развития Древнерусского государства. Установление уроков и погостов (размеров и мест сбора дани) свидетельствовало о том, что «впервые осуществилась одна из важнейших политических функций государства: право формулировать новые нормы жизни общества, издавать законы»3.

Итак, если следовать сообщениям летописцев, сначала преобразования были проведены Ольгой в только что побеждённой древлянской земле. На покорённую землю была наложена, по-видимому, дань большого размера и были также определены повинности в виде «уроков» и «уставов», под которыми современные учёные понимают судебные пошлины и поборы4. Представляется важным и то, что летописец отмечает как распределялись средства полученные с древлянской земли. В частности: «уже в начале XIX века было обращено внимание на то, что в нашей древности, говоря современным языком, бюджет княжеского двора отделяется от государственного бюджета. На княжеские нужды, на содержание его двора идёт 1/3 доходов-даней, а 2/3 идут на государственные потребности. Ольга брала 1/3 дани с древлян на свой двор, сосредоточенный в Вышегороде, 2/3 шло на Киев»1. Стоит отметить, что впоследствии такого же принципа деления доходов, придерживались князья и посадники, посаженные Великим князем киевским в городах: «В 6522 (1014) Ярославу же сущю Новегороде и урокомь дающю Кыеву две тысяче гривенъ от года до года, а тысячю Новегороде гридемъ раздаваху. И тако даяху вси посадници новгородьстии»2. Такое деление всех видов собираемых податей на две трети, которые отправлялись королю, и одну треть, которую оставляли себе назначенные королём правители областей на содержание своего аппарата управления и воинского отряда, было свойственно раннефеодальным структурам Европы. Так поступали (с некоторыми различиями) меровингские и каролингские графы, скандинавские ярлы, моравские и сербские жупаны3.

Изменения касались не только размера дани, но и самого процесса его сбора. По всей видимости, при Игоре, во время полюдья в древлянской земле, дружинники останавливались в древлянских городах. Скорее всего, по соображениям безопасности, для предстоящего взимания дани, в только что покорённой мятежной земле, Ольга устанавливает свои «становища» (места дружинных и княжеских станов), которые являются опорными пунктами княжеской власти. Развёрнутую характеристику функций становищ дал известный исследователь: «Становище раз в год принимало самого князя и значительную массу его воинов, слуг, ездовых, гонцов, исчислявшуюся, вероятно многими сотнями людей. Поскольку полюдье проводилось зимой, то в становище должны были быть тёплые помещения и запасы фуража и продовольствия. Фортификация становища могла быть не очень значительной, так как само полюдье представляло собой грозную военную силу. Оборонительные стены нужны были только в том случае, если в становище до какого-то срока хранилась часть собранной дани»1.

Более многофункциональными опорными пунктами княжеской власти, были также основанные Ольгой погосты. «Погост, удалённый от Киева на 1 - 2 месяца пути, представлял собой микроскопический феодальный организм, внедрённый княжеской властью в гущу крестьянских «весей» и «вервей». Там должны были быть все те хозяйственные элементы, которые требовались и в становище, но следует учесть, что погост был больше оторван от княжеского центра, больше предоставлен сам себе, чем становища на пути полюдья»2. Погост по своей сути являл собой небольшой центр княжеской власти, куда стекалась дань собранная с населения покорённой земли. Учитывая то, что погосты основывались в покоренных Киевом землях, где ещё была возможна тяга к сепаратизму, весь комплекс погоста обязательно включал в себя различного рода укрепления. «Погост должен был быть некоей крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном. Люди, жившие в погосте, должны были быть не только слугами, но и воинами»3. В погосте как бы соединялись два элемента: княжеского домена, вынесенного в дальние края и феодальной государственности. Данный факт можно объяснить тем, что в средневековье государственное и домениальное начала находились в постоянной взаимосвязи и зачастую тесно переплетались и в практике и в юридическом сознании населения. Значение создания погостов для последующего развития государственности было очень велико: «Погосты были как бы узлами огромной сети, накинутой князьями X-XI вв. на славянские земли…при помощи них вся сеть держалась, и охватывала просторы севера, подчиняя их князю. Сила их заключалась в связи с государством в самом обширном смысле этого слова. Все погосты в целом представляли собой первичную форму живой связи столицы с отдалёнными окраинами»4.

Также Ольгою были установлены границы территорий «ловищ» - княжеских охотничьих угодий. Незыблемость территории «ловищ» строго соблюдалась, именно за то, что Люта Свенельдич охотился в охотничьих угодьях внука Ольги князя Олега, он был убит последним. Можно согласиться с мнением, что: «это пожалуй первый в русской истории отмеченный случай столь явного проявления феодально-собственнической психологии»1. Можно говорить о том, что именно Ольга, очертив территорию «ловищ» явилась инициатором строительства княжеского домена, который позже был документально оформлен в «Русской Правде». Важно отметить: домениальная собственность появляется со времён Ольги как необходимый элемент для обеспечения княжеского двора. Однако это не княжеская вотчина, находящаяся у княгини в частной собственности. Существование вотчин – родовых наследственных имений, можно отчётливо проследить лишь с конца XI – начала XII века. Домен Ольги – это лишь часть земель, на которые распространялись её права как верховной собственницы земли и доходы с которой идут на обеспечение князя и княжеского двора, как аппарата управления страной.

Существует не лишённое оснований предположение, что в ходе поездки 947 года: «одним из основных мероприятий княгини Ольги была ликвидация местных племенных и варяжских князей»2.

В результате уже в начале своего правления Ольга провела важнейшие государственные мероприятия, результатом которых явилось создание по всей русской земле системы «погостов», «становищ», а также «ловищ». Ольга начала строительство нового государственного порядка. Благодаря преобразованиям Ольги Древняя Русь становится единым, централизованным государством, со столицей в Киеве. Стольные грады подвластных племён заменяются новыми центрами, в которых власть осуществляют уже не местные князья, значение которых сходит на нет, а великокняжеские наместники, опирающиеся на военную помощь Киева. В ряде случаев центрами округов становятся княжеские крепости, погосты, где и осуществляется сбор дани с местного населения. Можно говорить о том, что процесс развития государственного феодализма, начатый «окняжением» земель Рюриком и Олегом, при Ольге вышел на новый уровень. Великой княгиней государственные феодальные отношения были оформлены в стройную систему.

По всей видимости, данные преобразования, проводимые Ольгой, заняли длительное время, возможно, этим объясняется молчание «Повести временных лет» о внутренней и внешней политике Ольги за период с 948 по 954 гг. После выполнения намеченных целей во внутренней политике, Ольга, как глава крупного государства имеющего широкие внешние контакты, не могла не обратить внимание на внешнюю политику. Следующая запись «Повести временных лет» начинается словами: «В лето 6463 (955). Иде Ольга въ Греки, и приде Царюгороду»1. Отметим, что в современной историографии, основываясь на сообщениях Константина Багрянородного, подробно описавшего визит Ольги в своём труде «О церемония византийского двора»2, большинство историков склоняются датировать визит Ольги 957 годом3.

Ольге был оказан торжественный приём императором Константином Багрянородным. Так, по завершении обеда у императора Ольге и её приближённым были преподнесены богатые дары: «было вручено: архонтиссе (Ольге) в золотой, украшенной драгоценными камнями чаше - 500 милиарисиев, 6 ее женщи­нам - по 20 милиарисиев и 18 ее прислужницам - по 8 милиа­рисиев»4. Этот факт лишний раз свидетельствует о высоком авторитете Киевской Руси на международной арене. В поездке её сопровождало 22 посла1. Можно допустить возможность того, что Ольгу сопровождали послы, участвовавшие в заключении договора 944 года, так как их число практически совпадает (22 против 25). Безусловно, центральным событием во время визита Ольги в Константинополь, «Повесть временных лет» изображает её крещение. Описание летописцем крещения Ольги в Константинополе имело ярко выраженную политическую окраску. Приняв крещение из рук самого византийского императора и получив титул его дочери, что выделяло её среди прочих государей, Ольга ещё больше повышала престиж власти Киевских князей в международном плане. Выбор христианского имени Ольги тоже был символичен; ей дали имя императрицы Елены, принимавшей в IV веке деятельное участие в утверждении христианства как государственной религии Римской империи.

Некоторые исследователи подвергают данный вариант сомнению, указывая на то, что сам Константин не описал крещение Ольги, а такое важное событие он, конечно, не мог не упомянуть. В качестве дополнительного аргумента того, что Ольга крестилась ещё на Руси привлекается присутствие в её свите священника Григория, к которому византийцы отнеслись весьма прохладно, назначив едва ли не самые маленькие дары2. Можно говорить и о том, что христианская религия на Руси к середине X века уже была хорошо и достаточно широко распространена. Из договора 944 года следует, что христианство утверждается в государственной системе. Правящая верхушка Руси включала в себя христиан, которые при заключении договора должны были клясться в соборной (т. е. главной, а значит, были и другие) церкви святого Ильи. В результате родилось утверждение: Ольга познакомилась с христианством до посещения Константинополя и, как видно, независимо от него, что очень раздражало греков3. В отечественной историографии существует множество версий о крещении Ольги: самой распространённой остаётся византийская, так же есть «болгарская», «варяжская», «хазарская», «моравская» версии. По всей видимости, если Ольга и крестилась в Константинополе, то отнюдь не её собственное крещение было целью её поездки. Вполне логичной кажется версия, что Ольга хотела придать христианству на Руси в государственную религию и вела в Константинополе тяжёлые переговоры «об организации русской церкви с элементами самостоятельности»1. Видимо данные переговоры закончились неудачно.

Это можно объяснить тем обстоятельством, что правительница Руси Ольга намеревалась вести диалог с византийским императором, как равная с равным. Однако традиционная византийская политика основывалась на том, что сопредельные страны (тем более языческая Русь) не должны были вести переговоры на равных с наследницей Римской империи. Этим объясняется то, что, несмотря на пышный прием, Ольга была вынуждена долго ожидать императорского соизволения на него, не во дворце, а на своём корабле в бухте Константинополя. Не так просто дело обстояло и с тем, что Константин наименовал Ольгу «дочерью»: «это не только и не столько «указание на определённую степень престижа того или иного государя, сколько определение политической дистанции между «отцом» и «сыном» или «дочерью»2. Русская княгиня расценивалась не как равноправная «сестра» императора, а как подчинённая ему «дочь». Такое отношение было оскорбительно для Ольги как правительницы государства по военной мощи сопоставимого с империей. В результате послы Византии, прибывшие в Киев вскоре после возвращения туда Ольги и просившие о посылке в Византию русского вспомогательного войска (о чем, по-видимому, была договоренность Ольги и Константина), были встречены знаменитыми словами: «Аще ты, рьци, тако же постоиши у мене в Почайне, якоже азъ в Суду, то тъгда ти дамь»3.

Так же из-за византийской политической концепции Ольга вынуждена была отказаться от крещения Руси при помощи Византии. Византийская церковно-политическая концепция гласила: «Цесарь империи был наместником Бога и главой как государства, так и церкви. Из этого делался очень выгодный для Византии вывод – любой народ, принявший христианство из рук греков, становился вассалом греческого императора, политически зависимым народом или государством»1. Правители Древнерусского государства же, (и Ольга в том числе) всегда стремились строить равноправные отношения, без каких-либо дополнительных обязательств.

Так же существовала ещё одна проблема для принятия христианства – внутренняя. Несмотря на распространение христианства даже среди знатных дружинников – бояр, число бояр придерживавшихся языческих обрядов было гораздо больше. Мнение дружины по-прежнему оказывало значительное влияние на князя при принятии им решений. Поэтому и приводит летописец следующий диалог между Ольгой и Святославом: «Азъ, сыну мой, Бога познахъ и радуюся; аще ты познаеши, и радоватися почнешь». Он же не внимаше того, глаголя: «Како азъ хочю ин законъ прияти единъ? А дружина моа сему смеятися начнуть». Она же рече ему: «Аще ты крестишися, вси имуть тоже сотворити». Он же не послуша матере…»2.

Особо следует отметить тот факт, что воспитатели Святослава, а также предводители дружины Свенельд и Асмуд являлись варягами. Норманны того времени, как абсолютно верно показала Е. А. Мельникова, являлись личными врагами западных христиан. В то же время к языческой Руси они были настроены вполне дружелюбно: Русь – «земля Тора», да и Перун у славян имел то же значение, что и Тор у викингов. Немаловажно, что и к христианству восточному – византийскому, норманны были настроены миролюбиво – в основе такого мировоззрения лежала традиция успешной службы в Константинополе1.

Такое отношение к западному христианству представителей варяжской (элитной, что немаловажно) дружины и собственно наставников Святослава: Свенельда и Асмуда оказало решающее воздействие на провал миссии епископа Адальберта, присланного королём Оттоном I на Русь для проповедования христианства2: «В это же лето (962 г.) Адальберт, назначенный епископом к ругам, вернулся, не сумев преуспеть ни в чём из того, ради чего он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий. На обратном пути некоторые из его [спутников] были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся»3. Ряд отечественных исследователей считает, что миссия Адальберта изначально не могла быть успешной, так как просьба Ольги Оттону I направить на Русь христианского епископа для проповеди истиной веры, переданная через посольство 959 года, была «как оказалось впоследствии притворной»4. Историки предполагают, что призвание проповедников из недружественной Византии Германии вполне могло быть вызвано стремлением Ольги показать независимость Руси от Византии, «ещё более досадить Константинополю»5. Хотя также бытует мнение, что возможно Ольга, думая об организации церкви на Руси «колебалась между двумя тогдашними христианскими центрами – Константинополем и Римом»6. В аналогичной ситуации столетием раньше «политику активного лавирования между Западной и Восточной церквями вели Моравия и Болгария»7. Однако, как уже было сказано, в первую очередь внутренние, а не внешние проблемы, главной из которых было негативное отношение к западной ветви христианства представителей варяжской дружины, сорвали миссию Адальберта.

Можно согласиться с мнением, что правление Ольги занимает особое место в русской истории: «Время княгини Ольги было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ, укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до впадающей в Балтийское море Луги и до связывающей Балтику с Волгой Мсты»1.

В первой половине X века в Древнерусском государстве проходил процесс централизации власти, выразившийся в планомерном сокращении властных прерогатив племенных князей с дальнейшей возможностью их замены киевскими наместниками. Проходило «окняжение» земель восточнославянских племён. Для окончательного преодоления местного сепаратизма киевская власть с середины X века начала проводить планомерную политику замены старых племенных центров новыми, в которых главную роль играли уже не местные племенные князья и старейшины, а ставленники Киева. Создание на территории всей русской земли системы погостов, «становищ» а также «ловищ» способствовало созданию нового государственного порядка, при котором управление землями осуществлялось из Киева через великокняжеских наместников, опирающихся на отряды дружинников. Было системно оформлено существование государственного феодализма на Руси. Стоит отметить, что киевский князь не являлся неограниченным властителем. Дружина на протяжении всего периода продолжала оставаться главной опорой князя, с мнением которой он был вынужден считаться. Дружинники, по всей видимости, составляли первоначальный аппарат управления. При этом в качестве советников князя выступала лишь верхушка дружины, из которой и сложился аппарат управления, взимания дани, судопроизводства и княжеский совет.