Развитие межгосударственных отношений в Азиатско-Каспийском субрегионе в XVIII-XIX вв
| Вид материала | Автореферат |
СодержаниеТретья глава «Взаимоотношения стран Азиатско-Каспийского субрегиона в XVIII в.» Глава четвертая «Эволюция восточного курса внешней политики Российской империи в XIX в.» |
- Формирование и развитие отношений между российской империей и нидерландами (XVIII iполовина, 332.4kb.
- Реферат Развитие математики в России в XVIII и XIX столетиях, 176.04kb.
- Темы для контрольных работ по курсу "История международных отношений в конце xviii, 19.05kb.
- I. введение состояние дореформенной армии определялось социально-экономической обстановкой,, 331.37kb.
- Развитие научно-технической мысли на Алтае в XVIII – первой половине XIX вв. Цели урока, 124.73kb.
- Слушатель 3111 учебного отделения подполковник, 326.67kb.
- Военная реформа Милютина 1860-1870, 317.68kb.
- Вопросы для экзамена по курсу «История русской культуры XVIII -xix вв.», 22.23kb.
- «пишем по-английски», 92.43kb.
- Рабочей учебной программы дисциплины Б. 03. В. Историческая наука Зап. Европы и США, 22kb.
Отказ шаха от ратификации Петербургского мира и раскол Ирана на сторонников Ашрафа и Тахмаспа II потребовали от российской дипломатии выработки новых форматов межгосударственного диалога. Ускорила принятие решений политика Османской империи, стремившейся либо самостоятельно, либо в союзе с Россией расширить свои территории на Кавказе и в Иране. (Предложение о разделе Ирана поступило послу в Стамбуле И. Неплюеву от визиря Ибрагима в 1726 г.). Необходимо отметить, что переговоры России 1727–1728 гг. велись по схожему сценарию, который наглядно показал стремление Петербургского кабинета избегать выбора креатуры для иранского трона. Этот принцип – вести дела только с сильным претендентом, способным без посторонней помощи удержать власть в стране, лег в основу всех последующих политических контактов. Рештский (1732) и Гянджский (1735) договоры нормализовали отношения Ирана и России, закрепив за российской стороной ряд коммерческих и политических льгот. Вместе с тем, отсутствие географически ориентированных и закрепленных договором границ между государствами (исключения составляли только крупные населенные пункты) открывало большие возможности для политической игры России в пограничных землях.
В § 2 «Возникновение российской дипломатической и консульской службы и ее влияние на внутреннюю политику Персии» раскрывается специфика деятельности российских дипломатов на территории Ирана. Первоначально обязанности консулов не выходили за рамки общепринятых правил, таких как: консульская легализация, арбитраж имущественных тяжб собственных граждан за рубежом, информация о курсе валют и т.п. Однако, кризис в Иране, связанный с нашествием афганских феодалов и происками иностранных государств, стремившихся расширить свои коммерческие и политические привилегии, вынудили консульский аппарат России расширить сферу своей деятельности. Инструкция ГКИД 1734 г. возлагала на штат консульства задачу по сбору информации о деятельности иностранных представителей в Иране, создание сети доверенных лиц из числа купечества и шахской администрации и т.п. В качестве инструментов для достижения цели были рекомендованы подкуп (деньгами или подарками), установление личных, доверительных отношений с наиболее авторитетными лицами государства. К середине XVIII в. в Российской империи стал создаваться специальный реестр «подарочных вещей», который в 1901 г. включал 22 ящика подарков только шахскому двору.
Тактика личных услуг позволила российским консулам пользоваться шахской курьерской службой, освободиться от почтового и товарного досмотра на границе, активно следить за деятельностью иностранных дипломатов и «разоблачать» османских, английских и французских агентов при шахском дворе.
Влияние консульской службы на внутрииранские дела не было статичным. Зависимость состояния аппарата от периодов активизации и спадов российского интереса к Ирану хорошо прослеживается на анкетах представителей. Так, С. Аврамов, А. Баскаков, С. Арапов были квалифицированными военными, И. Бакулин, П. Чекалевский, Г. Боголюбов, В. Яблонский – профессиональными дипломатами. На периоды их службы приходятся пики государственной активности в Иране. Во время спадов посты консулов замещали выборные от Московского, Астраханского, Серпуховского купечества – И. Данилов, И. Игумнов, то есть лица, лично заинтересованные в сохранении коммерческих связей между государствами. Такая практика сохранялась до тех пор, пока Иран не был признан основным стратегическим партнером России в Азиатско-Каспийском субрегионе.
В §3 «Развитие договорно-правовых отношений между государствами в XIX в.» дается анализ ключевых этапов становления межгосударственных связей. Попытки русских дипломатов обновить условия соглашений в правление Керим хана провалились. Приход к власти династии Каджаров, заявившей о своем стремлении восстановить влияние над утраченными кавказскими землями, окончательно девальвировали статьи Гянджского мира и «пропозиции» Надир шаха. В таких условиях Российская империя пошла на одностороннее изменение договоренностей, включив в 1804 г. в состав империи Гянджское ханство и приступив к освоению закаспийских земель в бассейне р. Эмбы и в Тюб-Караганском урочище. Взаимные претензии привели к русско-иранской войне 1804–1813 гг., завершившейся присоединением ряда территорий к России. Удовлетворить все территориальные интересы России не удалось из-за вмешательства в переговорный процесс Великобритании, влияние которой в Иране возросло благодаря заключенным в 1801, 1810, 1812 и 1814 гг. соглашениям. Особое значение для политики России в субрегионе имели два последних, поскольку обязывали Иран оказать сопротивление любой державе, вознамерившейся совершить «вторжение» в Индию через земли Средней Азии. Таким образом, территории, являвшиеся предметом особых интересов Петербургского двора, косвенным образом получили защиту. Status quo сохранялся до 1826 г., когда ситуация изменилась из-за военной агрессии Ирана против России. Новый (Туркманчайский) договор окончательно урегулировал территориальные вопросы русско-иранских контактов и заложил основы для отношений вплоть до конца изучаемого периода. Примечательно, что попытки британцев оказать посреднические услуги в ходе переговоров о мире, были на этот раз решительно пресечены российским МИДом. Исключительное право на военное судоходство и льготный режим таможенного обложения (5% от стоимости товара), полученные Россией по условиям мира, способствовали росту товарооборота между государствами, что в свою очередь дало возможность значительно укрепить и расширить дипломатическое и военное присутствие на Каспии и в прибрежных провинциях Ирана. Строительство в 1843 г. станции военных кораблей на о. Ашур-Аде позволило надежно прикрыть от пиратских нападений и разбойничьих набегов российские предприятия в Юго-Восточном Каспии, а новые консульства в Астрабаде, Мешхеде, Астаре и др., значительно увеличили политический вес империи во внутренней жизни северных провинций. Наиболее значимым завоеванием консульского аппарата следует признать инициированный А.Медемом и Н.Аничковым новый порядок оформление сделок через Диван хане, что позволило привлекать к ответственности иранских коммерсантов по исламским законам. Развивая положения фирмана, России удалось в 1851 г. включить в правила п.18, разрешающий консулам самостоятельно взыскивать долги, вести судебные разбирательства во время имущественных тяжб, что изменило сам статус консула и внесло в иранскую жизнь новый правовой обычай.
Такой порядок дел неизбежно вызывал недовольство как английских, так и иранских дипломатов. Яркий тому пример избиение российской миссии и убийство А.С. Грибоедова. Но в целом следует признать, что без иностранного участия спорные вопросы решались дипломатическим корпусом империи довольно успешно.
^ Третья глава «Взаимоотношения стран Азиатско-Каспийского субрегиона в XVIII в.» включает в себя четыре параграфа. §1 «Противостояние Персии и России на Кавказе и в Средней Азии» раскрывает противоречия между главными претендентами на гегемонию в субрегионе. Попытки Надир шаха укрепить авторитет Ирана за счет агрессивной политики в отношении кавказских и среднеазиатских ханств, стали, с одной стороны, причиной обострения отношений с Россией, а, с другой, позволили империи выработать сбалансированную позицию в отношениях с притесняемыми народами. Военные походы Надир шаха против Дагестана, Шеки, Картл-Кахетинского царства, за исключением утверждения вассалитета над Грузией и установления связей с армянским духовенством, не принесли Ирану больших результатов. Массовые экзекуции и поборы, напротив, способствовали росту антииранских настроений на Кавказе и повышению авторитета России, дружба с которой гарантировала горцам спокойное существование.
Аналогичная ситуация сложилась и в результате иранских походов вглубь степей. Единственное отличие от кавказского театра событий в том, что у России в Азии были некоторые рычаги влияния – договоры с калмыцкими ханами Аюкой и Омбо и казахским ханом Абулхаиром. Это обстоятельство Надир шах учитывал, предлагая России организовать совместный хивинский поход. Отказ Петербурга от карательных акций принес ощутимые дивиденды. Разорение Хивы и установление зависимости Бухары от Ирана привели не только к росту протестных выступлений и соответствующих обращений в Оренбург за оказанием помощи, но и позволили России наладить отношения с закаспийскими народами. И хотя установить договорные обязательства с туркменами не удалось, здоровый прагматизм политики империи заложил основы для развития отношений в будущем.
В §2 «Борьба Персии и России за освоение Каспийского моря» анализируется морская политика России и Ирана. Господство в акватории Каспийского моря рассматривалось двумя державами как ключевой момент в борьбе за глобальные преимущества – влияние на сопредельные земли. Помимо защиты собственных рубежей и поселений (волжских, мазандеранских и астрабадских) от набегов «воровских людей», доминирование в акватории Каспийского моря позволяло надеяться на экономическое сотрудничество со всеми прикаспийскими народами. Суть русско-иранской борьбы на Каспийском море можно свести к трем основным узлам противостояния: 1) борьба за гегемонию в акватории Каспия, которая зависела от состояния военно-морских сил; 2) борьба за обладание ключевыми пристанями и портами, что обеспечивало боеспособность флота; 3) контроль над караванными тропами в прикаспийских землях. Третья задача логично вытекала из успешного решения первых двух.
Для создания собственного флота иранские власти использовали широкий набор мероприятий: наем иностранных (английских) корабелов; привлечение бывших морских разбойников (русских) на верфи; покупка кораблей у астраханского купечества; конфискации коммерческих кораблей и команды, прибывающих в Астрабад и Мазандеран; строительство по подложным документам кораблей на российских верфях и последующий их угон к иранским берегам и т.п. Ответные меры российского правительства также были далеко не «джентльменскими»: разорение пиратских стоянок, уничтожение судов контрабандистов, диверсии против уже построенных Ираном кораблей и т.п. Активные мероприятия дополнялись репрессивным законодательством, запрещающим вывозить из России в Иран парусину, строевой лес, металлы, порох, корабельные инструменты и припасы, а также запрет на продажу иранскому купечеству готовых судов и наем на шахскую службу лоцманов, плотников и матросов.
Объективно, в таком межгосударственном соревновании перевес был на стороне России, поскольку отсутствие развитой промышленности делало малоперспективными любые начинания Ирана в судостроительной области без внешней помощи. После занятия русскими войсками в 1796 г. Баку и создания бакинского крейсерства у Ирана окончательно исчезли шансы изменить ситуацию в свою пользу. Положения Гюлистанского и Туркманчайского договоров закрепили военно-морское превосходство России в субрегионе.
§3 «Значение российского рынка для экономического развития стран региона в XVIII в.» раскрывает роль производителей центральной России в становлении регионального рынка. Анализ статистических данных показывает, что возросшие после гибели Надир шаха риски торговых операций привели к падению интереса производителей России к потребительским и сырьевым возможностям Ирана и, соответственно, к сокращению товарооборота между государствами. Этот период совпал по времени с очередным «европейским» настроем императорского двора, что, в первую очередь, сказалось на эффективности консульской службы в Иране. В результате статья Гянджского договора о 5% пошлине с российских товаров стала регулярно нарушаться пограничными чинами Ирана. В параграфе доказано, что без государственной поддержки армянское купечество Астрахани, также как и собственно российское, оказалось не готово самостоятельно завоевать иранский рынок. Тезис, сложившийся в отечественной науке о «ведущей» роли армянского купечества в торговле России с Ираном в таких условиях, выглядит не корректным.
Возросший в середине XVIII в. экономический потенциал России потребовал новых источников сырья и рынков сбыта. Государственные проекты создания торговых (иранских) домов, включая авантюрное предложение Б. Юсупова по установлению связей с Персидским заливом совместно с Османской империей, без реального участия производителей центральной России оказались нереализованными. До определенной степени заменить Иран в торговле региона удалось при участии ташкентских купцов, связавших Оренбург с азиатскими, афганскими и даже китайскими рынками.
Однако таможенные и налоговые реформы 1755 г. и 1757 гг. привели к установлению в России жесткого протекционизма, что затормозило развитие внешнеторговых операций. На данном маршруте остались только поставщики драгоценных камней, что удовлетворяло потребности двора, но не нужды российской промышленности. Очевидная взаимозависимость России и Ирана привела к поиску компромиссных решений, а именно, к установлению связей с отдельными провинциями Ирана.
§4 «Проблемы взаимоотношений Персии и России и их влияние на развитие региона во второй половине XVIII в.» анализирует усилия основных иранских сырьевых производителей установить с Россией сепаратные отношения. На фоне ослабления центральной государственной власти в Иране наибольшую активность проявили правители Дагестана (Фатх Али хан) и Гиляна (Ага Гедает хан), ожидающих, в первую очередь, высоких собственных доходов. В Петербурге приветствовали личное участие заинтересованных провинциальных владык, полагая, что это укрепит коммерческие и политические позиции империи на севере Ирана, и при этом не обременит Россию дополнительными обязательствами перед центральным правительством. Государственные службы империи, в этой связи, были готовы идти на определенные послабления в отношении ряда спорных проблем русско-иранских контактов. В частности попытки Ага Гедает хана построить собственный каботажный флот, получили поддержку российских консулов.
Вместе с тем, установившиеся связи не стали гарантией расширения российского авторитета в Иране. Этому мешали, во-первых, взаимные козни Фатх Али и Ага Гедает хана, пытавшихся занять в русско-иранском торге исключительные позиции, а, во-вторых, деятельность Керим хана Зенда, увидевшего в таких отношениях угрозу собственной власти. Поскольку Россия, с одной стороны, стремилась сохранить в Иране центральную власть, являвшуюся залогом относительной стабильности и препятствием для британской и османской политики, а, с другой стороны, - получить собственных контрагентов, способных покровительствовать различным начинаниям империи в субрегионе, то это придало двойственный характер связям между государствами.
Чтобы нейтрализовать иностранное участие в русско-иранских делах, в конце 70-х гг. XVIII в. европейской общественности был предложен, так называемый Греческий проект Екатерины II. Автор склонен считать его политической приманкой, завуалировавшей конкретные шаги Российской империи в Закавказье, направленные на ликвидацию здесь иранского влияния.
^ Глава четвертая «Эволюция восточного курса внешней политики Российской империи в XIX в.» состоит из четырех параграфов. §1 «Политическая мысль России о перспективах и целях империи на Востоке» анализирует проекты, возникшие в России в начале XIX в. Смена политического курса, предпринятая Павлом I, заставила российскую элиту обратиться к ревизии традиционных направлений российской политики. Предложения И. Крузенштерна и П. Обольянинова, настаивавших на необходимости дальнейшего сотрудничества со странами региона, не встретили понимания императора, захваченного авантюрными проектами русско-французского покорения Азии.
Восшествие на престол Александра I и появление в правительстве Н. Румянцева – прагматика и сторонника расширения русско-восточных связей, активизировали политическую мысль страны. В отличие от туманных идей XVIII в. о «песошном золоте» и «захвате Индии», новые проекты не были прожектерством. В. Зубов, И. Потоцкий, Я. Гавердовский в своих проектах учитывали международную ситуацию и политический расклад сил на Среднем Востоке и предлагали пусть и затратные, но конкретные шаги реализации своих проектов. Их объединяла убежденность в том, что, закрепив за Россией ключевые пункты на Кавказе и в Азии, вложив средства в развитие транспортной инфраструктуры можно не только закрепить за империей основные источники сырья, но и потеснить основного конкурента – Великобританию в сфере её интересов – Афганистане и северной Индии. Однако, связанная войной с Наполеоном и последующим европейским переустройством, Россия оказалась не в состоянии приступить к реализации этих планов.
В §2 «Азиатские проекты российской внешней политики» проанализировано развитие межгосударственных отношений в регионе после заключения Гюлистанского мира. Инициатором активизации России на азиатском направлении был А. Ермолов, убежденный, что паралич центральной власти Ирана делал бесперспективными здесь любые начинания. Его проект частично повторял идеи В. Зубова и Я. Гавердовского о необходимости иметь опорные пункты для торгово-политических контактов со странами региона. В качестве опоры Ермолов предлагал туркменские племена. Любопытным выглядит предложение заключить с ними равноправный договор, поскольку формально часть этих земель считалась собственностью шаха. Проект получил личное одобрение Александра I, что на фоне императорских речей о легитимизме в политике, в очередной раз подчеркнуло качественное различие в дипломатических методах России в Европе и на Востоке. Реализация замысла проходила во время признания Аббаса мирзы (сторонника укрепления власти шаха в туркменских землях) валиагдом, что позволяет констатировать факт существования у России своекорыстных целей в Азии, несмотря на все заявлении МИДа о «неизменной дружбе» между государствами.
Установление отношений с туркменами-иомудами превратило часть Закаспийского края в крупного коммерческого и политического партнера России, отношения с которым прогрессировали до 1841 г. Успехи в Закаспийском крае привели к появлению ряда проектов, направленных на одномоментное завоевание Россией господства в Азиатско-Каспийском субрегионе, от которых пришлось отказаться. Империя была не готова, да и не хотела в этот момент вести активную территориальную экспансию в Азии.
§ 3 «Утверждение Российской империи в регионе Астрабадского залива» посвящен политическим и коммерческим мероприятиям России в юго-восточной части Каспийского моря. Природные богатства провинции и связи столицы – Астрабада с Керманом, Иездом, Ширазом и Мешхедом, делали его крупным торгово-перевалочным центром. Однако проникнуть сюда не удавалось в силу непростых отношений первых Каджаров с империей и отсутствием реальной поддержки таких начинаний с моря. В 1836 г. российское правительство провело поэтапную операцию, в результате которой Астрабад превратился в один из опорных пунктов влияния России в регионе. Во-первых, используя спор о правах на лов в междуречье Атрека и Горгена, Россия признала эти земли собственностью шаха. Во-вторых, провела рейд по иранским берегам, где уничтожила все суда, способные нести пушечное вооружение, лишив тем самым шахские власти возможности защищать свои прибрежные территории. То, что такая защита потребуется, было ясно из реакции туркмен, считавших себя свободными, а не шахскими подданными. В-третьих, в ответ на призыв Ирана оказать поддержку в борьбе с туркменскими набегами Россия ввела в Астрабадский залив эскадру военных кораблей, получив тем самым необходимую военную защиту для коммерческих начинаний в регионе. Запланированность комбинации с участием туркменских и иранских властей подтверждается тем фактом, что корабли эскадры применяли оружие только в том случае, если нападению подвергались российские коммерсанты. Постоянная угроза астрабадским поселениям давала эскадре законный предлог для продолжения патрулирования. Одновременно посол России в Тегеране блокировал попытку шахской администрации организовать на о. Челекен погранично-таможенный пост.
Военное присутствие в бассейне Астрабадского залива позволило России приступить к коммерческому освоению провинции. Экспедиции Еривандова, геологические изыскания Воскобойникова и Нечаева, создание Ашурадинского крейсерства, открытие консульства и Торгового дома в Астрабаде, организация судоходной линии от Астрабада до Астрахани закрепили здесь позиции империи. Примечательно, что пошатнувшийся в среде туркмен авторитет удалось восстановить, организовав хлебное торжище в местечке Нузерабад. Попытки иранских властей пресечь этот торг и требования о выдаче «отличившихся» в набегах туркменских старшин были блокированы русскими дипломатами.
§ 4 «Стратегические инициативы Российской империи по интенсификации экономических отношений в регионе после Крымской войны» посвящен анализу поиска путей восстановления российского престижа в Иране. Наиболее эффективными мерами были признаны отказ от дискриминационной политики в отношении отправки российских специалистов в Иран и реорганизация транспортных систем, в Закавказском крае и на Каспийском море. Поощряемые правительством предприниматели смогли в короткие сроки организовать ряд пароходных компаний, которые к 1867 г. фактически вытеснили иностранцев из этого бизнеса. Из 228 пароходов, обслуживающих каботажные перевозки на Каспии и по Волге только одно судно принадлежало иностранцу.
Вместе с тем, правительству Александра II пришлось преодолевать ряд препятствий, доставшихся в наследство от отца. Наиболее важным среди них следует признать засилье в правительстве крайне осторожных политиков, таких как Нессельроде, Горчаков, Чернышев, опасавшихся совершать шаги, обостряющие отношения России с Великобританией. Во-вторых, существование беспошлинного закавказского транзита, открывшего свободный доступ европейским товарам на рынки Тавриза и Решта. Попытки МИД запретить данный маршрут и таможенный порядок долгие годы блокировались своекорыстной позицией Великого князя Константина Николаевича и видных лиц из окружения Кавказского наместника. В-третьих, наличие в торговой структуре на Кавказе и в Астрахани большого числа скупщиков из числа «новых» граждан: армян, азербайджанцев, грузин и т.п. Как справедливо отмечал представитель Никольской мануфактуры А. Макаров: «среди представителей купечества всех национальностей, вы не встретите ни одного русского. Факт гнусный, но совершенно естественный».
Правительственные призывы к производителям центральных губерний активизировать свою деятельность в Иране успеха не принесли. Торговые дома Кудрина и Коншина, поддержавшие правительственные инициативы, без государственной поддержки понесли огромные убытки и закрылись. Только после Берлинского конгресса, когда в российской прессе прокатилась волна выступлений с требованием ужесточить восточную политику империи, государство пошло на проведение необходимых мер: закрыло разорительный Закавказский транзит, провело анализ спроса и предложения иранских рынков, ввело протекцию отечественным товарам в таможенных и транспортных тарифах.
Результаты новой политики стали сказываться к середине 80-х гг. XIX в., когда Россия стала завоевывать текстильный, фарфоровый, силикатный, керосиновый, спичечный потребительский рынок северных провинций Ирана, а с 90-х гг. наладить поставки тканевых товаров через Хорасан в Индию. Параллельно произошла переориентация на Россию основных производителей хлопкового и джутового сырья.