Geum.ru

Л. М. Кроль Научный консультант серии

Вид материалаДокументы
Послушание и независимость
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   27
Я боюсь за нее. Дженни действительно хочет вернуться к мужу, и если она застрянет на мне, то никогда не сможет себе этого простить и действительно вернуться к нему.
  • Понимаю.
  • Поэтому, возможно, мне не следует ей звонить.
  • Но вам бы хотелось.
  • Да. Да, мне бы хотелось.

    - И это вторая вещь, которая пугает вас.
    -Да.

    Минуту мы сидели молча, как бы рассматривая реальность чувств Дженнифер и Фрэнка, понимая неизбежность того обстоя-тельства, что он должен оставить ее.

    29 июля

    Этот день был выдающимся, поскольку я впервые увидел Фрэн-ка в новом костюме, тщательно выбритого, испытывающего сму-щенную гордость за свой вид. Его повысили по службе, сообщил он, и теперь ему следует соответствовать своей новой должности. Я почувствовал минутное разочарование. Неужели я помог Фрэн-ку стать послушным винтиком материалистической машины? Но у него были для меня новости.
    • Я говорил со старым мистером Гандовски и сказал ему, что буду заниматься этой работой в течение года. Он собирается пла-тить мне столько же, сколько и постоянному сотруднику, но я буду тратить только половину, а остальное откладывать. Тогда в сен­тябре будущего года я смогу вернуться в колледж. Гандовски го­ворит, если я буду хорошо работать в этом году, он оставит меня на полставки, и тогда я смогу продолжать учиться. Я хочу пройти весь путь, Джим.
    • Фрэнк, это звучит здорово.
    • Да. Есть еще одна вещь. - Сейчас ему было явно неловко.
    • М-м-хм-м?
    • Я хочу получить степень доктора, Джим.
    • Да, я знаю. Это хорошо.
    • По клинической психологии, Джим. - Вот что его пугало.
    • Фрэнк, думаю, это просто здорово, и я счастлив, что ты выбрал мою область.
    • Да. - Неуверенно. - Не знаю, правда ли вы это чувствуете или нет. Надеюсь, что да, но я думал, может, вы будете смеять-ся над такой идеей.

    157
    • Я не смеюсь.
    • Ага, тогда я действительно рад, что вы чувствуете именно так. Просто я решил вплотную заняться всем этим дерьмом! - В своей последней фразе Фрэнк остался верен себе.



    Внутреннее чувство имеет непосредственное отношение к наше-му взаимодействию с другими людьми. Когда мы прислушиваем-ся к нему, то обнаруживаем в себе богатые и разнообразные реак-ции на других людей, способность сопереживать им и готовность раскрыть перед ними свою собственную сущность. С другой сто-роны, окружающие являются самым мощным источником воздей-ствия на нашу жизнь - по крайней мере, для большинства из нас. То, как другие реагируют на нас, обеспечивают ли они нам теп-лую поддержку или держатся на холодной дистанции, вселяют надежду или причиняют нам боль разочарований, - все это может существенно влиять на нас как сознательным, так и бессознатель-ным путем.

    Фрэнк так боялся, что другие возьмут власть над ним, что пы-тался отгородиться от них непроницаемой стеной. Хотя он никог-да не формулировал свою позицию таким образом, но пытался за-щитить свое внутреннее осознание от того, что, как он боялся, окажется превозмогающей его силой внешних воздействий. Но его усилия не увенчались успехом. Мы не можем жить в одиночестве, сохраняя внутреннее осознание, ибо это осознание постоянно взаимодействует с окружающим нас миром людей.

    Фрэнк нуждался в недовольстве так же сильно, как другие нуж-даются в удовольствии. Задним числом я испытываю изумление перед той настойчивостью, с которой Фрэнк отвергал все, что шло в этом направлении. Конечно, Фрэнк был очень одинок в той маленькой замкнутой жизни, которую он для себя сконструировал. Он построил ее из книг и идей и пытался обойтись обществом да-леких авторов. Но идеи имеют свойство разрастаться и преодоле-вать границы, которые люди (и государства) ставят перед ними. И благодаря своему чтению Фрэнк обратился к психотерапии и затем- к новой, более широкой жизни.

    Фрэнк пытался отрицать тот факт, что он - как и все люди -одновременно и отделен от них, и является частью других людей. Он пытался только отделиться, но парадоксальность человеческо-го положения состоит в том, что возможно лишь и то, и другое

    158

    сразу. Отрицание Фрэнка выросло из его страха, что если он по-зволит себе стать частью другого, то будет поглощен другим, ра-створится в нем. Со временем Фрэнк пришел к пониманию парадоксальности человеческих отношений; он понял, что может сохранить свою идентичность и при этом рискнуть вступить во вза-имоотношения; может быть внимателен к своему внутреннему чув­ству и при этом действительно слышать голоса других людей. Дол-гое время Фрэнк был уверен в том, что человеческие отношения основаны лишь на эксплуатации, на том, что существуют субъек-ты, которые используют объекты. Вначале со мной, а затем и вообще, он начал чувствовать, что взаимоотношения - это основ-ной элемент субъективности каждого человека.

    Все мы и каждый из нас в самом глубоком и подлинном смыс­ле одиноки. Ни один человек, как бы он нас ни любил и мы его не любили, как бы он ни был нам близок, как бы искренни мы ни были с ним - ни один человек не может до конца находиться с нами в той глубокой внутренней области, где мы одиноки. Вре-менами мы переживаем это одиночество как благодать, как цели-тельную и оберегающую нас изоляцию, как источник интеграции нашей индивидуальности в качестве отдельных субъектов. Но бы-вают и другие периоды, когда эта отделенность кажется нам пожиз­ненным тюремным заключением, железной клеткой, из которой, как мы знаем, нам никогда не выбраться. Это периоды, когда мы вздыхаем так тяжело и безнадежно, когда мы всем своим существом стремимся преодолеть разрыв между собой и другими, соединить-ся с кем-то целиком и полностью, позволить этому другому бес­препятственно войти в наше сердце. Тогда мы страдаем от одино-чества. Тогда наше внутреннее чувство безутешно горюет по поводу нашей отделенное™.

    То же самое происходит и с другой частью парадокса нашего бытия. Мы оказываемся вовлеченными - часто (как, например, в случае Фрэнка) против нашей воли- в чужие жизни, в чужие чувства, в чужие переживания. Мы снова и снова пытаемся воз-двигнуть стену, отделяющую нас от этой вовлеченности, лишь с тем, чтобы увидеть, как она рушится, словно песчаная насыпь, заливаемая приливом. Мы страшимся потерять свое индивидуаль-ное бытие в космическом океане единства.

    Но бывают и другие случаи - моменты, когда мы испытываем нашу общность с другими. Тогда мы открываем для себя, что все люди боятся и надеются, любят и ненавидят, страждут и покло-

    159

    няются. Тогда мы открываем свою человечность, и наше внутрен-нее знание подтверждает глубокую общность людей.

    Один из главных принципов человеческого существования со-стоит в том, что нам требуется два термина для характеристики наших отношений с другим, даже если это отношения единства. Мы вынуждены использовать несколько неуклюже выражение “раз-дельно-но-связанно”* для описания того, что действительно яв­ляется характеристикой нашей жизни.

    Когда мы находимся в наибольшем разладе со своим бытием, мы переживаем эти две стадии как совершенно различные. Наши отношения с другими не позволяют нам получить утешения в оди-ночестве, а наше уединение лишь разрушает наши надежды на подлинный контакт с другими. С другой стороны, когда мы наи-более аутентичны, мы иногда обнаруживаем, как эти аспекты могут поистине сливаться воедино. В наиболее подлинные моменты близости между мужчиной и женщиной, которые искренне любят и доверяют друг другу, парадокс раздельности-но-связанности преодолевается. Чем больше выполняется одно, тем более верным оказывается другое. Нет больше дающего и получающего; между мной и другим больше не существует пропасти. Напротив, есть радость от реализации индивидуальности, по-новому открываю­щейся в отношениях и подтверждаемой глубоким внутренним от-кликом партнера.

    Стойкость Фрэнка, сражавшегося со мной многие месяцы, пока мы не научились по-настоящему работать вместе, сама по себе была глубоким и поучительным опытом. Существуют и другие момен­ты, которые прояснились для меня.

    Я, как и все люди, одновременно отделен от других и связан с другими- фактически, связан со всем существующим. Ни один человек не является островом, но ни один не идентичен другому. Я должен принять этот парадокс. Фрэнк боялся той части парадок-са, которая касалась связи с другими, и старался жить только как отдельное существо. Это не сработало и не могло сработать. Мне необходимо было прислушаться к своему внутреннему чувству и осознать связь с другими, полностью приняв ее в свое бытие.

    Переживание заботы о другом человеке действительно является очень действенным. Фрэнк боялся его силы, но рискнул принять

    *Придуманное Бьюдженталем определение “отдельно-но-связанно” (separate-but-related) является зеркальной противоположностью определения взаимоотношений ипостасей Троицы в христианстве: “нераздельно-и-неслиянно”.- Прим. переводчи­ка.

    160

    заботу от меня и сам позаботился о Дженнифер. А затем он отпу-стил ее, и это было наиболее самоотверженным выражением его заботы. Я тоже вынужден был осознать, что забота и избрание неразрывно связаны с предоставлением свободы и сожалением о том, кого отпускаешь. Если попытаться избежать боли, придется заглушить подлинное внутреннее знание. Тогда целостный смысл моей заботы будет упущен, и я не смогу достичь подлинной чело-вечности.

    Необходимо заботиться о том, чтобы брать на себя какие-то обязательства. Долгое время - задолго до его обращения к психо­терапии - Фрэнк пытался сделать свою жизнь безопасной с помо-щью нигилизма. Он отвергал все ценности, все отношения, все собственные обязательства. Он думал, что свободен, но был эмо­ционально обделен и вынужден был отвергать свой внутренний голос. Во время терапии Фрэнк рискнул соблюдать обязательства -вначале просто регулярно посещая сеансы и оплачивая их. Затем он обнаружил, что может приобрести многое, расставшись со сво-им негативизмом.

    Это привело его к связям с другими людьми, и, наконец, он смог связать себя обязательствами регулярной работы, компромис-сом в отношении своей внешности и одежды, долговременными образовательными и профессиональными целями. Людям свой-ственна направленность. Они всегда интенционалъны - по край-ней мере, в некоторой степени (например, изначальная интенция Фрэнка- не иметь связей и обязательств). Если я хочу быть по-настоящему живым, мне необходимо открыть или создать в своем внутреннем центре намерение и двигаться в определенном направ-лении (не обязательно в смысле социальных или материальных достижений). И смысл путешествия состоит скорее в том, чтобы двигаться, чем в том, чтобы прийти.

    Однажды Фрэнк зашел повидаться со мной. Прошло пример-но двенадцать лет с того знаменательного дня, когда он объявил о своем намерении стать моим коллегой. Работая как зверь, Фрэнк закончил докторантуру и интернатуру, у него была жена - тоже выпускница института - и сын. Зная об этих достижениях из на-шей переписки, я опасался его посещения. Как много лет тому назад, я вновь спрашивал себя: не помог ли я создать послушный винтик в машине среднего класса?

    161

    С самого начала меня успокоила свирепая борода Фрэнка, ког-да я встретил его в приемной. Что бы я ни думал, я не увидел дрессированного клерка. Фрэнк приветствовал меня смущенно, очевидно, наблюдая за моей реакцией. Мы оба чувствовали себя неловко, но вскоре смогли начать разговор. И когда Фрэнк заго-ворил, я понял, что он не потерял контакт со своим внутренним центром.

    Он интересовался работой с детьми-наркоманами, скептичес­ки относился к официальным методам работы с этими молодыми людьми, будучи уверен, что подобные методы скорее усложняют проблему, нежели решают ее. Он не верил в то, что нужно быть “мягким”, но настаивал на том, что до ребенка действительно нужно достучаться, если хочешь, чтобы тот изменился, и что боль-шинство так называемых “жестких” программ просто обходят сто-роной трудности, связанные с решением действительных проблем. Его речь произвела на меня впечатление. Я сказал ему об этом. Тогда Фрэнк заколебался и, наконец, сказал: “Ну и дерьмо ты, Джим! Вечно из ничего раздуваешь огромное дело! Я просто делаю то, что должен”. И я расслабился, убедившись, что Фрэнк остался самим собой.

    5. ЛУИЗА:

    ПОСЛУШАНИЕ И НЕЗАВИСИМОСТЬ

    Глубокой ночью она зашевелилась в моих объятиях, и я напо-ловину проснулся. Моя рука онемела под любимой тяжестью. Я тихонько попытался освободить ее, неохотно отдаляясь от ее теп-ла. Она повернулась во сне, пробормотала мое имя и еще несколько неясных звуков - звуков любви. Я хотел разобрать слова, но они ускользнули в пропасть ее сна. Внезапно это показалось мне ужас­но, непоправимо трагичным. Теперь уже совсем проснувшись, я понимал, что моя реакция преувеличена, но в то же время я хо­тел закричать, остановить время, узнать о навсегда теперь потерян-ном движении ее души ко мне. Как можем мы двое, которые столько пережили вместе, быть так отделены друг от друга, и я никогда не узнаю эти слова?

    Другой ночью, в другом месте, я читал Алена Уиллиса, иссле-довавшего нашу человеческую вину. Он вспоминал стадион в Дак-ке, где четыре пакистанца, подозреваемых в предательстве, были казнены в присутствии 5000 ликующих бенгальцев. Меня передер-нуло. Я не хотел вспоминать о том, что выкинул из головы, ког-да несколько лет назад впервые прочел об этом в “Тайме”. А за-тем пришли тайные, непристойные, настойчивые мысли: они сделали с ними это? И это? О Боже! Я не хочу думать об этом. Как я могу сидеть спокойно и наблюдать? Мог ли я оказаться одним из палачей? Я не хотел знать, но знал: я мог быть среди этой толпы, требующей крови. Я мог оказаться на том плацу, выдумывая все более ужасные способы вызвать последнюю каплю страданий. Я брат этих палачей и убийц.

    И я также мог быть одним из тех, кто был привязан к столбу, бес-помощно ожидая новой ужасной пытки. Я знал и это свое родство.

    Я часть всех людей (всего, что существует), и я отдельный ин-дивид, отделенный от всех людей (и от всего существующего).

    163

    Одновременность, действительное единство этих двух противоре-чивых состояний требует определенного настроя. Обычно я осоз-наю какой-либо один аспект- либо отдельность, либо связь; в такие моменты другая сторона кажется смутной и абстрактной.

    Но, будучи человеком, я не могу разорвать эту двойственность так легко. Я должен осознавать обе части, если хочу полностью ощущать себя живым. Так, чтобы достичь реализации, я должен иметь какие-то очень близкие отношения, какие-то- более фор-мальные, и мне следует быть открытым навстречу своей человечно-сти и общности со всеми людьми. В то же время я должен оставать-ся в своем внутреннем центре и уважать свою собственную потреб-ность в одиночестве. Только с помощью собственного внутренне-го чувства каждый из нас может достичь равновесия этих частей.

    Однако многих из нас в детстве не научили вырабатывать свою собственную уникальную и разумно сбалансированную диету об-щения и одиночества. Родители, руководствуясь благими намере-ниями, пугаются потребности своих детей в одиночестве. Матери и отцы настаивают, чтобы ту модель отношений, которую они разрабатывали для себя, усвоили и их дети. После того, как мы сами отстаивали свой способ жизни, нам трудно принять, что наши дети могут избрать совсем другую модель. Но поскольку каж-дый из нас - индивид с независимым Я, каждый из нас строит свою модель. И именно из нашего опыта ранних лет мы усваива-ем уроки отношений, необходимых для выживания.

    Маленьким ребенком Фрэнк научился не ждать ничего хорошего от близких отношений с другими; поэтому он акцентировал ту часть парадокса человеческих отношений, которая была связана с оди-ночеством. Он жил, почти не вовлекая себя в отношения с дру-гими и не ожидая теплоты и взаимности.

    Луиза, напротив, научилась подчеркивать другую часть дилем-мы- связь. Из-за того, что она рано поняла, как беспомощна и уязвима сама по себе, Луиза стала искусно завоевывать одобрение и уверенность в том, что другие всегда будут желать близости с ней. Но это бегство от одиночества наглухо отрезало Луизу от чув-ства ее собственной идентичности и заглушило в ней внутреннее осознание.

    12 ноября

    Легкий аромат женственности исходил от чопорной женщины, которая в этот день сидела в моем большом кресле. Не физичес-

    164

    кий аромат, который можно ощутить с помощью обоняния, а пси-хическая сущность, исходящая от нее. Ее платье было консерва-тивным, но привлекательным; тело не выставлялось напоказ, но и не отвергалось полностью. Я был заинтригован, пытаясь разга-дать, что передают эти чувственные, эротические намеки без ис-пользования привычных уловок.

    Тем временем, пока я забавлялся подобными размышлениями, эта женщина, посылавшая такие мощные невербальные сигналы, говорила откровенно и совсем не эротично.
    • После аварии я была в гипсе почти год и не могла ходить в школу. Моя мать, как только оправилась после своих ранений и смерти папы, попыталась обучать меня дома. К нам нерегулярно приходил домашний учитель, но чаще всего я была предоставле-на сама себе. Это было такое одинокое время. Я помню, как ле-жала и смотрела в окно на играющих детей, хотела выйти на ули-цу и поиграть с ними. Затем наступал вечер, и я начинала бояться. После аварии я стала бояться сумерек. Я просила мать побыть со мной, по крайней мере, пока не стемнеет, но она должна была готовить ужин и не могла оставаться со мной подолгу.
    • Одинокое пугающее время.
    • Да. - Быстрая благодарная улыбка. Немного слишком бла-годарная за такой простой ответ. Действительно ли это было так? Не преувеличены ли ее реакции? Да, но не это придавало ей сек-суальности. На самом деле это почти рассеивало ее притягатель-ность.
    • А потом, весной, мать обнаружила, что у нее рак. Это было уже слишком. Она пыталась сохранять мужество, знаю, но я мог-ла слышать, как она плачет у себя в комнате. Я пыталась не пока-зать ей, что слышу, как она плачет, и изо всех сил старалась сде-лать ее счастливой. Она так страдала, знаете, и, казалось, как-то съежилась. Думаю, после аварии у нее просто не осталось ника-ких сил. Это ее убило. Сразу после Дня Труда она умерла, и... -Она тихо плакала. Я сочувствовал этой женщине, оставшейся сиротой в одиннадцать лет.
    • Это любому трудно выдержать. Особенно маленькой девочке.

    Она кивнула, вытерла глаза, еще немного поплакала и посмот-рела на меня с улыбкой, которую в романах прошлого века непре-менно бы назвали “наигранной”.
    • Простите, я веду себя как ребенок.
    • Вы мне вовсе не кажетесь ребячливой.

    165
    • С вашей стороны очень любезно говорить так. - О, эти раз-глагольствования! Она казалась мне слишком сладкой, слишком правильной. Куда девался ее эротический аромат? Черт меня по-дери, если он все еще здесь. Это было странно, но каким-то об-разом она одновременно и отталкивала меня своей слащавостью, и притягивала. Я невольно спрашивал себя: что будет, если от-шлепать ее по голой заднице? Это меня удивляло.
    • Я ушла жить к брату моей матери и его жене, тете Джулии и дяде Беннету. Мне не было хорошо с ними. Тетя Джулия не лю­била меня. Она пыталась относиться ко мне с пониманием, я знаю, но по ночам я слышала, как они спорили и упоминали мое имя. Наконец, однажды вечером... - Она снова заплакала,- тихо-тихо.
    • Однажды вечером.
    • Да, однажды вечером. Возможно, это глупо, но у меня дей-ствительно такое чувство, что мне нужно чего-то опасаться, ког-да заканчивается день. Даже сейчас мне иногда становится страш-но, когда я одна в квартире и начинает темнеть. И я действительно бываю почти до смерти напугана, когда должна зимой уходить с работы в сумерках.
    • На самом деле это не так уж и удивительно, правда?
    • Нет, думаю, нет, но это глупо с моей стороны, вы не нахо­дите? - Последовала вопросительная улыбка, которая была явным приглашением ответить, что, конечно, это не глупо. Это сдела-ло меня упрямым, как будто я хотел сказать, что она права, ду-мая, что глупа. Ого! Эта девица действительно действует мне на нервы разными способами. Нужно успокоиться.
    • Ну, как бы то ни было, однажды вечером мой дядя попро-сил меня прогуляться с ним. Он выглядел очень напряженным и каким-то злым. Сказал, что ему действительно жаль, но мне боль-ше нельзя жить с ними: тетя Джулия переживает климакс и поэто-му стала очень нервной. Он действительно расстроен, но догово-рился, чтобы я переехала к его кузену в Нью Хэмпшир, на ферму.
    • Что Вы почувствовали, когда он сообщил вам об этом?
    • О, это было просто ужасно. Я... - Слезы полились сильнее. -Я думала, что, вероятно, не помогала тете Джулии столько, сколь-ко было нужно. Помню, что просила его дать мне еще один шанс и обещала быть очень хорошей и много помогать. Я была очень испугана. По крайней мере, я знала дядю Беннета и тетю Джулию до аварии, но никогда не слышала об этих кузенах из Нью Хэм-

    166

    пшира. Я умоляла и плакала и, в конце концов, он сказал, что поговорит с ней еще раз. И в ту ночь у них было настоящее сра-жение. И я хотела убежать, но была так напугана, что не знала, что делать. - Теперь она плакала навзрыд, и впервые с тех пор, как она вошла в комнату, я почувствовал, что больше не являюсь центром ее внимания. Ага, вот в чем секрет ее воздействия на меня: она заставила меня чувствовать, что я являюсь эмоциональным центром ее переживаний. Это действительно сильный яд.
    • Вы снова можете почувствовать, как испуганы и растеряны были тогда.
    • О да, да. - Ее голова мгновенно поднялась, и молящий взгляд, теперь уже смешанный с благодарностью за понимание, засиял на лице. Я был склонен иронизировать по поводу ее фик-сации на моей персоне, поскольку меня несколько раздражало, что я действительно реагировал на это. Меня действительно трогали ее молчаливые мольбы, ее страдания... Да, и этот эротический аромат, который исходил от нее.
    • Это длилось всего четыре месяца, думаю, не больше. В любом случае это было ужасное время для всех нас. Вероятно, мне следовало сразу ехать туда, куда с самого начала собирался отпра-вить меня дядя. Я продолжала пытаться угодить тете Джулии. Я пыталась помогать по хозяйству, но никогда не делала все точно так, как ей нравилось. Я пыталась не говорить много за едой, но тогда мы просто сидели молча, и это было ужасно. Я действительно старалась, но... Так что потом меня отправили в Нью Хэмпшир.
    • Ну, и как?
    • Некоторое время все было нормально. Мистер и миссис Кольтен были хорошими людьми. Они старались, чтобы я чувство-вала себя, как дома, и пытались научить меня тому, что считали правильным. Они были пожилой парой. Их дети были взрослы-ми и уже имели собственных детей. Иногда с ними было очень мило. У нас бывали большие семейные пикники и приемы по праздникам- совсем как в старинных романах, но потом...
    • Потом?
    • Ну, полагаю, мистер Кольтен старел, а я... Это меня сму-щает. - Она снова смотрела на меня со сладкой улыбкой, но те-перь она действительно была смущена, а не просто требовала под-тверждения.
    • Вам трудно говорить о том, что произошло?

    167
    • Да. Я имею в виду, что уверена: он не хотел причинить мне никакого вреда. Он действительно был добрым человеком.
    • Мистер Кольтен.
    • Да, понимаете, я созрела за то время, когда жила с дядей Беннетом и тетей Джулией. Я имею в виду, что созрела довольно рано, и у меня была вполне сложившаяся фигура, когда мне было двенадцать или тринадцать лет. О, это...
    • Вам трудно говорить о своем теле и своем сексуальном созре-вании.
    • Не знаю, почему. Я имею в виду, что я- не ребенок. Мне тридцать семь лет, но, полагаю, я довольно наивна в определен-ном смысле или неопытна... - Она отклонилась, и теперь ее под-линное смущение сопровождалось легким приглашением, и все это создавало дьявольскую смесь.
    • Вы действительно очень привлекательны в своем смущении. Вы осознаете это?

    Она по-настоящему смутилась и покраснела.
    • О! О, я не знала. То есть, что я такого сделала? Я не осозна-вала...
    • Мисс Гован, вы ничего такого особенного не сделали. Не стоит так беспокоиться. На самом деле я нахожу это довольно приятным, но мне интересно знать, насколько вы осознаете то воздействие, которое оказываете на окружающих.
    • О, извините. - Она еще больше сконфузилась. Она совсем не знала, чего от нее ждут дальше, а для Луизы Гован главное, очевидно, было оправдывать ожидания. Неудивительно, прини-мая во внимание историю, которую она рассказывала.
    • Что произошло с мистером Кольтеном?
    • О, на самом деле ничего серьезного. Просто постепенно я осознала, что он пытается подсмотреть за мной, когда я принимаю ванну, и отправиться на прогулку вдвоем. Однажды, когда мы с ним гуляли, он привел меня на пруд и сказал, что это его старый бассейн. Он получал массу удовольствия, рассказывая мне, как они купались в нем нагишом, и он хотел, чтобы я прямо сейчас сняла одежду и искупалась там. Мистер Кольтен сказал, что бу-дет наблюдать за тем, чтобы никто не подошел, и все будет в по-рядке. Я была ужасно испугана, но он продолжал настаивать, и, наконец, я начала раздеваться. И когда я сняла платье и белье, из кустов выскочила миссис Кольтен, крича на нас обоих. Думаю, ей показалось, что я пыталась соблазнить его или что-то в этом

    168

    роде. Я только плакала и плакала, пытаясь все объяснить, но никто мне не верил. А старик только все запутал, пытаясь защитить и меня, и себя и отрицая вообще все. Все это превратилось просто в кошмар. Как бы то ни было, спустя примерно неделю они от-правили меня обратно к дяде Беннету.
    • Что вы чувствовали при этом?
    • Не знаю. Я словно онемела, и мне было очень стыдно. Я просто не хотела никого видеть и ничего слышать об этом. - Она тихонько плакала, и, казалось, избегала встречаться со мной гла-зами. - Ну, а потом мне нельзя было оставаться у них. Так что через месяц или около того они пристроили меня жить к пожилой леди и, я стала помогать ей в обмен за комнату и содержание. Это была миссис Дэвис, и я оставалась с ней, пока мне не исполни-лось шестнадцать. Потом...

    И Луиза продолжала рассказывать о своем печальном детстве. Было нетрудно понять, почему она так сильно старается угодить. В девять лет она была тяжело ранена в аварии, в которой погиб ее отец; вскоре после этого умерла мать Луизы. С тех пор она посто-янно попадала в ситуации, где ей приходилось угождать лишь для того, чтобы продолжать жить там, где временно находился ее дом.

    К концу нашего сеанса, после того, как она закончила свой рассказ и мы поговорили о планах относительно терапии, я решил еще раз выяснить, насколько она осознает свое воздействие на посторонних.
    • Есть одна вещь, которая произвела на меня впечатление во время нашего разговора, мисс Гован. - Вы кажетесь очень озабо­ченной тем, чтобы казаться приятной, покладистой и веселой, даже если вы рассказываете об очень невеселых вещах. Было бы полезно знать, насколько вы осознаете это свое поведение.
    • О, это меня смущает. - И она действительно смутилась, хотя и немного кокетничала. Это тоже выходило эротично. - Ну, ду-маю, я знаю кое-что об этом. Иногда я осознавала, что очень ста-раюсь... Не знаю, как сказать. Ну, я однажды подумала- после того, как посмотрела кино: “У меня жизнь, как у Бетт Дэвис, а я притворяюсь, будто я Ширли Темпл”.

    Это хорошо сказано, подумал я про себя, только я бы добавил: “Ширли Темпл и Мэрилин Монро”.

    Встречаясь с Луизой около года, я чувствовал, что приторное кокетство уменьшилось, но эротические намеки продолжались, как и ее стремление угождать. Манера с необыкновенным напря-

    169

    жением и вниманием сосредоточиваться на моем лице и глазах временами раздражала меня, но временами действовала сильно и загадочно.

    Луиза руководила обучением социальных работников в большой общественной организации, и из того, что мне удалось узнать, я сделал вывод, что она была хорошим работником и ее любили. Но она начала осознавать, что ей не хватает внутреннего зрения и чувства идентичности, которое оно дает. Луиза говорила: “Я не знаю, кто я на самом деле. Я почти могла бы сказать, что не знаю, есть ли я на самом деле. Я имею в виду, что уверена в том, что существую- только когда я с кем-то, особенно с тем, кто нуж-дается во мне. В последнее время, с тех пор, как мы начали го­ворить об этом, я спрашиваю себя: если никто не будет во мне нуждаться, я, может быть, просто исчезну?”

    Луиза стала так остро осознавать свою зависимость от других, что думала о себе то как о пустой раковине, которая оживает только в чужих руках, то как о “нагревательном приборе”, который ну-жен лишь для того, чтобы давать другим тепло, и не имеет значе-ния сам по себе.