I. Беседы к Антиохийскому народу о статуях

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 62

чтобы сделать нас более усердными и более близкими к Нему. Не станем же (ни) унывать,

ни отчаиваться в перемене на лучшее, но будем ожидать самого скорого мира, и,

предоставив Богу прекращение всех овладевших нами смятений, сами возьмемся опять за

свое дело, и предложим обычное поучение. Я хочу опять побеседовать с вами о том же

предмете, чтобы вырвать с корнем из души вашей злую привычку к клятвам.

Для этого необходимо снова прибегнуть к той же просьбе. Недавно просил я вас, чтобы

каждый, взяв усеченную и еще каплющую теплой кровью главу Иоаннову, так и пошел

отсюда домой, и думал, что видит ее пред собою, издающую голос и говорящую:

возненавидите моего убийцу - клятву. Чего не сделало обличение, то сделала клятва; чего

не мог тиранский гнев, то совершила необходимость исполнить клятву. Тиран, когда

обличаем был всенародно в слух всех, благодушно перенес обличение; а как связал себя

клятвою, тогда отсек блаженную ту главу. Этого же самого и теперь прошу, и не

перестану просить, чтобы мы, куда ни пойдем, уходили с этою главою, и всем показывали

ее, вопиющую и осуждающую клятвы. И хотя бы мы были крайне беспечны и нерадивы,

но видя, как очи этой главы страшно смотрят на нас и грозят клянущимся, - сдерживаемые

этим страхом сильнее всякой узды, легко можем обуздывать и отвращать язык от

наклонности к клятвам. Клятва имеет в себе не то одно зло, что, будет ли соблюдена или

нарушена, подвергает наказанию связанных ею (чего не бывает ни с одним из прочих

грехов), - но и другое, не меньшее. Что же это такое? То, что давшие клятву часто, при

всем желании и старании, не могут не нарушить ее. И, во-первых, кто часто клянется

добровольно и против воли, бессознательно и с сознанием, по делу, и шутя, а нередко

увлекаясь гневом и многими другими страстями, тот неизбежно нарушает клятву. И этому

никто не будет противоречить: так ясно и очевидно, что часто клянущийся по

необходимости бывает клятвопреступником. Во-вторых, пусть он и не сделал этого по

увлечению, невольно и без сознания: но по самому существу дела принужден будет

непременно нарушить клятву с сознанием и произвольно. Так, часто бывает, что, когда мы

обедаем дома, и кто-нибудь из слуг провинится, жена поклянется высечь его; а муж в

свою очередь поклянется в противном, будет стоять наперекор и не уступать: здесь что бы

(муж и жена) ни сделали, неизбежно будет клятвопреступление. Как бы они ни желали и

ни старались, уже не могут исполнить клятву; но, что бы ни произошло, один из них

впадет к клятвопреступление, или даже, наверное, оба; а как это, я сейчас скажу, потому

что это-то и удивительно. Поклявшийся высечь слугу или служанку и потом удержанный

от этого, и сам нарушает клятву, потому что не делает того, в чем клялся, и того, кто

удержит его и воспрепятствует исполнить клятву, делает он виновным в

клятвопреступлении, потому что одинаково виновны, как нарушающие клятву, так и

поставляющие других в необходимость нарушить ее. Впрочем, это видеть можно не

только в домах, но и на площадях, и особенно в боях, когда бьющиеся клянутся друг

перед другом - один, что он побьет, другой, что не даст себя побить; один, что стащит

одежду, другой, что не позволит этого; один, что взыщет деньги, другой, что не отдаст; и

много других, одну другой противоположных, клятв делают в подобных ссорах. Кто не

видал этого и в мастерских и школах? Бывает, мастер поклянется, что не позволят

ученику есть и пить, пока тот не окончит данного ему дела; то же нередко делает и

наставник с юношей и госпожа с служанкой. И вот, как настанет вечер, а дело не кончено,

неизбежно бывает - или неисправным умереть с голоду, или поклявшимся - нарушить

клятву. Лукавый демон, всегда злоумышляющий против нашего счастья (ведь, тут и стоит

он, подслушивая, когда налагают на себя клятвы), давших клятву повергает в беспечность,

или делает другое затруднение, чтобы, когда дело не сделается, последовали и побои, и

оскорбления, и клятвопреступления, и тысячи других зол. Как дети, с большим усилием

тянущие в разные стороны длинную и сгнившую веревку, все падают навзничь, когда

веревка перервется, и одни повреждают голову, другие - другую часть тела; так и

клянущиеся друг перед другом в противном, когда клятва по неизбежным

обстоятельствам будет нарушена, впадают (обе стороны) в бездну клятвопреступления:

одни потому самому, что нарушили клятву, другие потому, что прочим подали повод к

клятвопреступлению.

2. А чтобы это видно было не только из того, что бывает каждодневно в домах и на

площадях, но из самого Писания, расскажу вам одну древнюю историю, близкую к

сказанному. Когда на иудеев напали однажды неприятели, и Иоанафан (а это был сын

Саулов) одних побил, а других обратил в бегство, - Саул, отец его, желая еще более

возбудить войско против остальных и отступить не прежде, как победив всех, сделал

противное тому, чего желал, поклявшись, что никто не вкусит хлеба до вечера, - до

окончательного поражения врагов его. Что может быть безумнее этого? Надлежало бы

утрудившимся и весьма утомленным воинам дать покой, и, когда бы они подкрепились,

выслать их против неприятеля; а он поступил с ними жесточе, чем сами враги,

наложением клятвы предав их жесточайшему голоду. Опасно клясться и за себя одного,

потому что мы много зависим от обстоятельств, но связать волю других насильно нашими

клятвами еще опаснее, особенно, когда кто клянется не за одного, двух или трех, а за

бесчисленное множество, что Саул сделал тогда так неосмотрительно. Не подумал он ни о

том, что из такого бесчисленного множества легко, быть может, хотя один кто-либо

преступит клятву, ни о том, что воины, и притом сражающиеся, далеки от любомудрия и

не умеют обуздывать чрева, особенно после большого труда. Но все это выпустив из виду,

он за целое войско поклялся, как за одного раба, которого можно бы легко удержать. Этим

он широко отворил дверь дьяволу, который из этой клятвы в краткое время сплел не два

только, не три или четыре, но гораздо более клятвопреступлений. Как если мы совсем не

станем клясться, то заграждаем ему всякий вход; так, и произнеся хоть одну клятву,

доставляем ему великую свободу устроить тысячу клятвопреступлений. И как

сплетающие веревки, если есть у них кому держать за начальный конец, успешнее

производят все плетенье, а если некому подержать, не могут взяться и за начало; так и

дьявол: когда, сплетая вервия наших грехов, не получит начала от нашего языка, не может

и приняться; а лишь только сделаем начало, он, когда мы языком, как рукою, держимся за

клятву, с великою свободою выказывает свое лукавое искусство, из одной клятвы слагая и

сплетая бесчисленное множество клятвопреступлений, что и теперь сделал он с Саулом.

Смотри, какая сеть быстро делается из одной клятвы. Войско проходило чрез дубраву, где

был пчельник, и “был там на поляне мед. И вошел народ в лес, говоря: вот, течет мед”

(1 Цар. 14:25-26). Видишь ли, какая пропасть? Трапеза устроена без приготовления, чтобы

и удобство приступить к ней, и приятность пищи, и надежда скрыть дело - вызвали воинов

к нарушению клятвы. Между тем и голод, и труд, и время (вся земля, сказано, обедаше, 1

Цар. 14:25), все влекло тогда к преступлению. И самый вид сотов возбуждал их,

расслабляя крепость духа; а приятность и готовность трапезы, равно как и трудность быть

уличенными в этом тайном деле, были в состоянии поколебать всякое мужество. Если бы

это было мясо, которое надлежало бы варить и жарить, оно не так бы соблазнило их душу,

потому что для сварения (варки) и приготовления его к столу они должны бы

остановиться, замедлить и подвергнуться опасности быть застигнутыми. Но теперь ничего

такого не было; только мед, для (употребления) коего не требовалось никакого подобного

труда, но довольно было обмакнуть конец пальца, чтобы вкусить этой пищи, и скрыться.

Однако воины воздержали желание и не сказали про себя: какое же нам дело? Разве из нас

кто поклялся в этом? Он будет наказан за необдуманную клятву: зачем он клялся? Нет,

ничего такого они не подумали, но с великим опасением прошли мимо и устояли, не

смотря на то, что столько было для них обольщений: говоря: “Вот, течет мед”и выходили

люди говоря (1 Цар. 14:26). Что это - говоря? Они разговаривали между собою, чтобы

беседою облегчить скорбь свою.

3. Что же? Если весь народ устоял, то ничего и не случилось более, клятва соблюдена?

Нет, не соблюдена, а нарушена. Как и каким образом? Сейчас услышите - и узнаете все

лукавство дьявола. “Ионафан же не слышал, когда отец его заклинал народ, и,

протянув конец палки, которая была в руке его, обмокнул ее в сот медовый и

обратил рукою к устам своим, и просветлели глаза его” (1 Цар. 14:27). Смотри, кого

увлек дьявол к нарушению клятвы, - не кого-либо из воинов, а самого сына поклявшегося:

он не только хотел устроить клятвопреступление, но замышлял и детоубийство,

подготовлял это издалека, и силился вооружить саму природу против себя; и, что сделал

некогда с Иеффаем, то же надеялся сделать и теперь. И тот, дав Богу обет заклать первого

вышедшего на встречу ему после победы на войне, впал в детоубийство, потому что, как

первая встретила его дочь, он и принес ее в жертву, а Бог не остановил этого.

Знаю, что из-за этой жертвы многие из неверных обвиняют нас в жестокости и

бесчеловечии; но я могу сказать, что попущение этой жертвы есть доказательство великой

попечительности и человеколюбия (Божия), и что, заботясь о нашем роде, Бог не

остановил этого заклания. Если бы Он, после того обета и обречения, остановил жертву,

многие и после Иеффая, в надежде, что Бог не примет, стали бы делать множество таких

обетов и таким путем доходили бы до детоубийства. Но теперь, попустив детоубийству

совершиться на деле, Он отвел от него всех людей последующего времени. И что это

правда, так - после заклания дочери Иеффая, дабы это событие всегда было памятно и

несчастие не предалось забвению, у иудеев стало законом, чтобы девы, сходясь в

известное время, сорок дней оплакивали сделанное убийство, и плачем этим возобновляя

память о жертве, вразумляли всех потомков и научали, что оно сделано не по воле

Божией. Иначе Бог и не попустил бы девам скорбеть и плакать. И что говорю это не по

догадке, показало последствие. После этой жертвы никто уже не давал подобного обета

Богу. Для того Он этой жертвы не остановил, а ту, которую сам заповедал, - жертву

Исаака, остановил, чтобы тем и другим показать, что не услаждается Он такими

жертвами. Но злой демон усиливался и теперь сделать такое же ужасное дело: потому-то

Ионафана и увлек к нарушению (клятвы). Если бы кто из воинов преступил закон, в этом,

казалось ему, не было бы большого зла; ненасытимый человеческими бедствиями и

никогда недовольный нашими несчастиями, он не придавал важности тому, если бы

совершил простое убийство: напротив полагал, что не сделает ничего великого, если не

осквернит руки царевой детоубийством. И что говорю о детоубийстве? Нечистый этот

задумал изобрести и еще более ужасное убийство; если бы (Ионафан) согрешил с

сознанием и был умерщвлен, произошло бы только детоубийство; но теперь, согрешив по

неведению (ведь он и не слышал), и потом быв умерщвлен, оп причинил бы отцу двойную

скорбь, потому что этот заклал бы сына и сына нисколько невиновного. Но обратимся к

остальному содержанию нашей истории. После того, как Ионафан вкусил, “просветлели

глаза его”, - сказано. И здесь обличает (Писание) великое неразумие царя, показывая, что

голод почти ослепил всех воинов и на глаза их навел великую тьму. Потом, говорит, один

из воинов, увидя (Ионафана), сказал: “И сказал ему один из народа, говоря: отец твой

заклял народ, сказав: "проклят, кто сегодня вкусит пищи"; от этого народ

истомился. И сказал Ионафан: смутил отец мой землю” (1 Цар. 14:28-29). Что значит

“смутил”? смути? Погубил, испортил всех. И вот, когда клятва была нарушена, все

молчали, и никто не смел указать на виновного; это также было не малое преступление, -

потому что участвуют в грехе не только нарушающие клятву, но и те, которые, зная это,

прикрывают.

4. Но посмотрим, что далее. “И сказал Саул: пойдем [в погоню] за Филистимлянами

ночью и оберем их до рассвета и не оставим у них ни одного человека. Священник

же сказал: приступим здесь к Богу” (1 Цар. 14:36). В древности Бог был вождем во

время браней, и без его соизволения никогда не осмеливались (евреи) начинать сражение:

война была у них делом благочестия. Если они когда и побеждаемы были, то не от

слабости телесной, но от грехов были побеждаемы; а когда и побеждали, то не силою и

мужеством, но по благоволению свыше побеждали. И победа и поражение были для них

школою и училищем добродетели, и не только для них, но и для врагов их; потому что и

для этих явно было, что война с иудеями решалась не оружием, но жизнью и делами

воюющих. Зная это и понимая, как непобедим этот народ, и как трудно одолеть его

оружием и воинскими хитростями, а можно разве пленить только грехом, мадианитяне

нарядили благообразных девиц и, поставив их пред войском (еврейским), увлекали воинов

к разврату, чтобы чрез прелюбодеяние отнять у них помощь Божию, что и случилось. Как

впали они в грех, то стали для всех удобопобедимыми, и кого не могли одолеть ни

оружие, ни кони, ни воины, никакие хитрости воинские, тех связал грех и предал врагам;

щиты и копья, и стрелы - все это было бессильно, а красота лица и похотливость души

победили этих храбрецов. Поэтому некто увещевает так: “Не засматривайся на чужую

красоту… Не выходи навстречу развратной женщине” (Сир. 10: 8,3): “ибо мед

источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как

полынь, остры, как меч обоюдоострый” (Притч. 5:3-4). Блудница любить не умеет, а

только коварствует; в ее лобзании - яд, в устах - губительная отрава. Если же это и не

тотчас обнаруживается, должно тем более избегать ее, что она прикрыла гибель, носит

смерть сокровенную, и не дает усмотреть ее в начале. Итак, кто ищет удовольствия и

жизни приятной, тот беги сообщества развратных женщин, потому что они вносят в душу

своих поклонников тысячи войн и смятений, возбуждая их всем - и словами и делами - к

браням и ссорам. И как самые жестокие враги, так и они все делают и ведут к тому, чтобы

повергнуть их в бесславие, в нищету и в крайние бедствия. Как звероловы, раскинув сети,

стараются заманить диких животных, чтобы заколоть их; так и эти женщины, раскинув

всюду сети любострастия, и глазами, и телодвижениями, и словами завлекают и

опутывают своих любовников, и отстают не прежде, как выпив и самую кровь их, а после

сами же нападают на них, смеются над их глупостью и много издеваются над ними. И

действительно, такой человек достоин не сожаления, а смеха и поругания, так как

оказывается глупее женщины, и женщины непотребной. Поэтому и мудрец тот еще

увещевает так: “Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя” (Притч.

5:15); и опять: “Пусть беседует с тобою лань любви и жребя твоих наслаждений”

(ст.19). Вот что говорит он о жене, живущей в законном браке: зачем оставляешь

помощницу и бежишь к наветнице? Зачем отвращаешься от сообщницы в жизни и

угождаешь той, которая расстраивает твою жизнь? Эта - твой член и тело, а та - меч

острый. Посему, возлюбленные, бегайте прелюбодеяния, и ради настоящих зол, и ради

будущего наказания. Быть может кому покажется, что мы уклонились от предмета, но это

не уклонение. Мы не просто хотим читать вам истории, но с тем, чтобы исправить каждую

из возмущающих вас страстей. Поэтому и делаем частые увещания, предлагая вам

разнообразную беседу. Как в таком многолюдстве конечно и болезни разнообразны, и

врачевать предстоит не одну только рану, но и многие и различные; то и врачевство

учения должно быть разнообразно. Возвратимся же к тому, от чего уклонились мы, чтобы

сказать это. “Священник же сказал: приступим здесь к Богу. И вопросил Саул Бога:

идти ли мне [в погоню] за Филистимлянами? предашь ли их в руки Израиля? Но Он

не отвечал ему в тот день” (1 Цар. 14:36-37). Посмотри на кротость и благость

человеколюбивого Бога: не послал молнии, не потряс земли, но, как поступают друзья с

друзьями в случае оскорбления, так и Господь поступил с рабом. Он только умолчал, и

этим молчанием выразил и высказал ему весь гнев. Сознал это Саул и сказал: “Тогда

сказал Саул: пусть подойдут сюда все начальники народа и разведают и узнают, на

ком грех ныне? ибо, - жив Господь, спасший Израиля, - если окажется и на

Ионафане, сыне моем, то и он умрет непременно” (1 Цар. 14:38-39). Видишь ли

опрометчивость? Царь видел, что первая клятва нарушена, и не вразумляется этим, а

прибавляет еще и другую. Посмотри и на коварство дьявола. Он знал, что сын, если будет

уличен и привлечен к суду, самым видом может тотчас тронуть отца и смягчить гнев царя:

поэтому опять поспешил связать душу Саула другой клятвой, чтобы держать его как бы

на двойной цепи, и не давать ему быть властным в собственной воле, но со всех сторон

нудить его к беззаконному убийству. Еще не был открыт виновный, а Саул уже сделал

решение; еще не знал он преступника, а осудил; отец сделался палачом, и, прежде

расследования, произнес обвинительный приговор: что может быть безрассуднее этого?

5. Итак, когда Саул сказал это, народ еще более убоялся, и были все в трепете и сильном

страхе; а дьявол радовался, приведши всех в смятение. “Но никто, - сказано, - не отвечал

ему из всего народа. И сказал [Саул] всем Израильтянам: вы станете в рабство, а я и

сын мой Ионафан станем в рабство”[1] (1 Цар. 14:39-40). Это значит: раздражая против

себя Бога тем, что не выдаете виновного, вы ничего другого не сделаете, как только

предадите себя врагам и из свободных станете рабами. А вот и другая несообразность от

клятвы: следовало бы, если он хотел отыскать виновного, ничем таким не грозить и не

привязывать наказания к клятве, чтобы воины, будучи свободны от страха, скорее

обнаружили виновного; а он, от гнева и сильного неистовства, с прежним безрассудством

опять сделал противное тому, чего хотел. Что много говорить? Он предоставил дело

жребию - и Саул и Ионафан метают жребий. “Тогда сказал Саул: бросьте жребий

между мною и между Ионафаном, сыном моим. и пал жребий на Ионафана. И сказал

Саул Ионафану: расскажи мне, что сделал ты? И рассказал ему Ионафан и сказал: я

отведал концом палки, которая в руке моей, немного меду; и вот, я должен

умереть”(1 Цар. 14:42-43). Кого бы не тронули, кого бы не привели в жалость слова эти?

Подумай, какую же бурю Саул терпел, когда раздиралась его внутренность и открывалась

пропасть с той и с другой стороны: однако он и этим не вразумился, но что говорит?

“Пусть то и то сделает мне Бог, и еще больше сделает; ты, Ионафан, должен сегодня

умереть!” (ст.44). Вот еще третья клятва, и не просто третья, но с большим сокращением

времени; он не сказал просто: “умрешь”, но – “сегодня. Спешил, очевидно, спешил

дьявол понуждать и увлекать его к этому беззаконному убийству: потому не допускает и

дать отсрочку приговору, чтобы замедлением как-нибудь не было исправлено зло. “Но

народ сказал Саулу: Ионафану ли умереть, который доставил столь великое

спасение Израилю? Да не будет этого! Жив Господь, и волос не упадет с головы его

на землю, ибо с Богом он действовал ныне” (ст.45). Вот и народ поклялся в другой раз,

и поклялся в противном царю. Теперь припомните веревку, которую тянут дети, - как

обрывается она, и тянущих роняет навзничь. Поклялся Саул, не раз и не два, но

многократно; вопреки ему поклялся народ, и заспорил: неизбежно клятве быть

нарушенною, потому что нельзя же всем им выполнить свои клятвы.

И не говори мне о конце этого дела, а подумай, сколько здесь зарождалось бедствий и как

Blog

I. Беседы к Антиохийскому народу о статуях