Москва Смысл 2001

Вид материала

Документы

Содержание Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Ждать и верить/ Проклятие профессии Проклятие профессии

Подобный материал:

• 2001 Утвержден Минтопэнерго России, 1942.6kb.
• Пособие для логопедов Москва 2001 бек 74. 3 Удк 371. 927, 514.36kb.
• Целевая программа правительства москвы " развитие единой образовательной информационной, 432.71kb.
• Для поколения всеобщей интернетизации чтение потеряло смысл, 38.78kb.
• Золотом Кубке Европы семинар, 18.18kb.
• Об административных правонарушениях, 28099.94kb.
• Об административных правонарушениях, 27974.85kb.
• Полный курс Джек Швагер Москва 2001, 2909.89kb.
• Концепции, проблемы, 1204.14kb.
• Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.

¹







(вечер)

Эти минуты!.. Воздух пронизан на­пряжением, и ощущаешь кожей этот мир, сейчас иной.

Разминка закончена, и мы — у входа на главный корт. Стоим рядом и слуша­ем, как беснуется зал. Почему-то задержка, так не нуж­ная ивм сейчас.

Вдруг он спрашивает:

• Так что я делаю с волнением?
  

• Контролируешь! — нахожу я лучший (так считаю
  сейчас) ответ.
  

...Наконец-то! Но впереди еще пятьдесят метров. Даже проходы забиты людьми. Полицейский, охраняющий нас, расталкивает людей — они мешают, расступаются неохотно.

Прощаемся взглядом. Он идет к своей скамейке, а я — на свое место, в двух метрах от нее.









■


.

(вечер)

Самолет кружил и кружил над го­родом — Стокгольм не хотел принимать нас.

• Плохая примета? — спрашивает он.
  

• Наоборот — Швеция боится твоего
  прибытия.
  

• У Вас на все есть ответ.
  
• Как и у тебя в твоем деле — в теннисе.
  

(утро)

Президент клуба, провожая меня, говорит:

мая

— У него сейчас спад в результатах. Но причина не в теннисе. Я чувствую — что-то с ним сейчас происходит: как-то он нерадостно живет. Опустошен и... неспоко-

518

Проклятие профессии


Покаяние

519


ен. В чем дело — я так и не разобрался. Но если он выиграет у Эдберга на его родине, это всколыхнет его и... успокоит. Но имейте в виду — для этого придется сделать невозможное. Вы были в Стокгольме в кх теннисном Паласе?

• Нет.
  
• Ну вот — увидите!
  

(вечер)

...Вот мы и остались вдвоем, против всех.

Я неотрывно смотрел ему в лицо, ожидая его последнего взгляда и боясь пропустить его.

Он владел собой, и это было самое главное! Все делал не спеша и четко. Вытер руки, лицо, выбрал ракетку, вздохнул...

Я смотрел ему вслед и шептал:

— Я с тобой! Я с тобой как никогда! Я люблю тебя и
восхищаюсь тобой! Дай, Бог, чтобы ничто не помешало
тебе сегодня!

И началось! Сплошной рев и редкие секунды тишины на подаче Эдберга. Никто не скрывал здесь своих мыслей и чувств: победить сегодня должен Стефан Эдберг! Другое не имело права на существование в этом зале, в этом горо­де, на этой земле!

Я затаился. Затаил в себе иную мысль, совсем дру­гое желание, другую мечту. Затаился надолго, быть мо­жет на все пять часов. Приготовился прожить вместе со своим спортсменом каждую секунду этой битвы, каждую подачу и каждый ее прием, а также каждую его мысль и каждое переживание.

...Эдберг начал как Бог! Он буквально летал по корту, все и везде успевал. «Как с ним вообще можно бороться?» — не раз мелькала эта мысль в моем воспаленном мозгу.

А губы мои шептали:

— Ничего. Это только начало, и мы знали, что таким
оно и будет. Выдержать! Заставить его трудиться, и он нач­
нет уставать. Как и было задумано!

И Эдберг словно слышал меня и не радовался ни одно­му своему хорошему удару. Оба они лучше всех других знали, что смешно радоваться этим первым удачам. Все решится потом — на третьем или четвертом, а то и пятом часе игры. Смешное слово — игра, если говорить о том, что происходило сейчас здесь. Какое напряжение было в их лицах, глазах! И ни одной эмоции в первом сете не удалось вырваться из этого напряжения на свободу!

То же и не один раз видел я в тех видах спорта, где действо совершают двое, один на один. Два равных и ве­ликих мастера проводят первый раунд в боксе, первый период в борьбе, дебют в шахматной партии — как биоро­боты. Они точны и экономны в движениях и внешне бес­страстны, а там внутри совершается работа могучего ин­теллекта, который руководит заложенной в «компьютер» программой и тщательно оценивает процесс ее воплоще­ния в жизнь. Каждую деталь.

...И ничем он не показал мне даже малейшего разоча­рования в себе, когда, подойдя к своей скамейке, посмот­рел на меня более долгим, чем тогда, перед первой пода­чей, взглядом. Ничего не сказал он о себе в эту секунду. Лишь спросил глазами:

• Ну что?
  
• Все в порядке, — ответил я ему, — ты все делал
  правильно! Продолжай так же! Но держись еще крепче! —
  сказали ему мои сжатые в кулаки пальцы. И он кивнул
  мне в ответ:
  
• Я понял.
  

Но все было не так просто. Сет был проигран быстрее, чем мы предполагали. Эдберг играл слишком хорошо, а «мой» был недостаточно быстр и реактивен, но чаще всего таким он и бывал в первом сете — не сразу входящим в игру. И морально мы были готовы к счету 3:6, даже к 2:6, но не к 1:6. А было 1:6. И зал ликовал!

А он, встав со скамейки, повернулся и нашел меня глазами. Но теперь я был только спокоен, и жест моей правой руки означал одно: «Спокойно! Все нормально. Все идет по плану».

520

Проклятие профессии

Покаяние

521

(в самолете)

— Шанс у нас один — в верно выб­ранной стратегии. Мы с Эдбергом раз­ные люди. Я медленно вхожу в игру, а он, наоборот, всегда разогретый. По-мо­ему, я никогда не выигрывал у него пер­вый сет. Отсюда задача — пусть проиграть даже два сета, но заставить его работать и устать. В выносливости у меня явный перевес.

(вечер)

...И он еще ниже встал в свою стой­ку (подавал Эдберг) и чуть сильнее, чем обычно, раскачивался его корпус, и взгляд был как никогда жестоким.

И понял я сейчас — он (мой люби­мый спортсмен) вошел в свое лучшее состояние и сейчас просто так не отдаст ни одного мяча! Пусть ты, Стефан, выиграешь этот сет, но счет будет, клянусь, 4:6 или 5:7. И придется тебе, Стефан, отдать немало сил для этой побе­ды. Но в третьем сете... И сразу я сказал себе: «Стоп! Не о том думаешь!»

Так оно и было. Эдберг смертельно подал. И «мой» даже не двинулся с места. Только расслабил ноги и снова встал в стойку, и так же стоял, раскачиваясь и ожидая следующей подачи. И принял ее! И пошла борьба! Не мень­ше минуты шел обмен сильнейшими ударами и последний из них от Эдберга угодил в сетку.

«Ага!» — пронеслось в мозгу. Вот она — первая ошиб­ка. Мы так ждали ее, если бы ты только знал, Стефан Эдберг! Мы тебя очень высоко оцениваем, но сегодня нам тоже нужна победа!

А «мой» снова встал в самую низкую стойку, и в лице его была та же жестокая решимость. Как он был сконцен­трирован!

И Стефан подал в сетку. И я перевел дух — впервые сегодня отобрали подачу! Вторая у Эдберга не страшна. И «мой» сразу убил ее. И впервые повел 30:15.

И снова бой за каждый мяч. 1:1, 2:2, 3:3. Проигрыва­ем 3:4, 3:5. Но, слава Богу, 4:5. И долгая борьба в послед­нем гейме.

Как Эдберг старался! Он лучше всех знал, что в дли­тельном матче его шансы невелики, и проигрывать второй сет ему никак нельзя. А потом, в третьем сете он отдаст все и, может быть, победит — ив сете и в матче.

Такова его программа, и она, естественно, абсолютно не совпадает с нашей.

6:4. По сетам 2:0. Восторженно ревет зал. Но Эдберг без тени радости идет к своей скамейке, садится на нее и несколько секунд сидит неподвижно, глядя в пол, думая о чем-то. Потом резко встал и стал снимать мокрую рубаш­ку, тщательно вытер полотенцем руки и туловище, осве­жил лицо и закрыл глаза. Подбежал массажист и стал массировать его ноги.

...Ни на минуту не утихал этот дикий шум, и пришла мысль — не помешают ли они «моему» подавать? И я перевел взгляд на нашу скамейку. Он сидел ко мне спи­ной, уже заменил рубашку и сейчас пил воду. Даже подо­бия суеты не было ни в одном его движении. Но главное (это было главным сейчас), не было и намека на уста­лость. Его крупное тело, как и вся мощная мышечная система были сейчас в состоянии максимального разогре­ва, готовности продолжать эту работу.

И будто желая подчеркнуть верность моего диагно­за, он встал и попрыгал. И уже не садился больше, стал выбирать ракетку, а выбрав, прохаживался у своей ска­мейки взад-—вперед. Он ждал продолжения — это видели все! И смолк шум. И предчувствие далекой радости (не раньше, чем через три сета) забурлило во мне и заперши­ло вдруг в горле.

Он только бросил короткий взгляд на меня (коснулся!) и, не ожидая ответа, пошел.

■

522

Проклятие профессии

Покаяние

523


И снова все началось! И через десять минут я забыл о разных там предчувствиях и испугался, как не боялся давно.

Опять это был чудо-теннис в исполнении Стефана Эд-берга. И когда счет стал 4:1, я пожалел, что не захватил с собой запасной рубашки.

А «мой»? Сейчас я не понимал его. Сегодня вероятно просто не наш день и от нас ничего не зависит. Надо по­нять это и смириться.

Но он не понимал этого, не понимал, что происходит. Не признавал бесполезности сопротивления, борьбы! Мне стало даже неловко за него. И я посмотрел по сторонам, ожидая, что увижу на лицах зрителей нечто сродни тому, что испытывал сейчас сам.

Никто не смотрел на меня! Все давно стояли, беспре­рывно аплодируя и скандируя имя нашего соперника.

А «мой» был точно таким же! «Почти таким же», — поправил я себя. Изменилось лицо, в нем добавилось су­ровости, и по-настоящему жестоким был его взгляд. Не­смотря ни на что, он продолжал сражаться, бросаясь за каждым, даже безнадежным мячом.

Я не сопереживал сейчас, а изучал его, изучал фено­мен человека, согласного в данный промежуток времени только на победу! Только!

Это было в моей работе не один раз. Мы со спорт­сменом готовились, настраивались, делали все, что мог­ли, но не было шансов сегодня, и я (конечно, это мой позор, позор психолога) в момент понимания тщетности наших сегодняшних усилий внутренне (но не внешне!) сдавался раньше времени, раньше финального свистка. Но... великий спортсмен не верил судьбе в этот день и наперекор всему, чему верили все другие, продолжал биться и побеждал! Совершал свой подвиг! И видел я это не раз.

Именно с этой минуты, когда счет стал 4:1, что-то слу­чилось с Эдбергом, что-то в нем надломилось, и, не скры­вая усталости, с опущенной головой он шел на свою поло­вину корта.

И сразу стал ошибаться. Ударил в сетку один раз, по­том — другой. Сначала покачал головой, потом изучал свою ракетку, затем посмотрел на соперника. И, вероят­но, увидел все то, что полагалось увидеть ему в эту секун­ду! Увидел несдавшуюся волю и оценил великое мужество одного, против которого были все.

И счет стал 2:4. А ошибки Эдберга участились. И вот — 3:4, 4:4.

Ценой страшных усилий Эдберг вырывает гейм — 5:4. Но, похоже, это последнее сверхусилие, на которое сегодня способен тоже великий (бесспорно!) спортсмен Стефан Эдберг. Он сдает в движении, это видят все.

А «мой» чувствует это и начинает играть в сверхтен­нис, причем смело рискует и не ошибается ни разу. 7:5.

И спешит к скамейке. И, скользнув в мою сторону подобием улыбки, чуть шире открывает глаза в ответ на мой воздушный поцелуй.

Быстро снимает рубашку и зовет массажиста. Откиды­вается на спинку скамейки и закрывает глаза. Да, теперь дорога каждая секунда!

...А я в этот момент вспомнил работу с Анатолием Карповым. И понял, что в его матче с Найджелом Шор-том было нечто похожее. Анатолий Евгеньевич очень собранно провел первую партию и повел в счете. Но в дальнейшем Шорт проявил невиданную стойкость, и Карпов дрогнул. Проявилось это не в непосредственной борьбе за шахматной доской. В процессе самой битвы такого бойца, как Анатолий Карпов, вывести из себя во­левым напором практически невозможно. Выразилось это в другом. Он стал менее спокойным в ожидании оче­редной партии, засомневался в шахматной подготовке, критикой и подозрительностью терзал своих секундантов и наделал множество ошибок в режиме и поведении. Но в основе этих изменений была в тот момент не желаю­щая сдаваться воля Шорта — я убежден в этом.


524

Проклятие профессии

Покаяние

525


Он выпрямился, расслабился на секунду и теперь дол­гим взглядом посмотрел на меня. И я, сжав кулаки, пока­зал ему: «Собранно! Собранно! Очень собранно!» И он со­гласно кивнул. И пошел. Отовсюду кричали, но все эти люди не интересовали его. Они, в том числе их симпатии к одному и антипатии к другому, как и любые другие по­мехи, не были включены в программу деятельности вели­кого мастера. Нет, они были включены, но в иную про­грамму — в мотивационную, а звучала она так: «Выиг­рать у Эдберга в Стокгольме — вот это высший мотив!»

...Ничего подобного я не видел в спорте и, думаю, вряд ли когда-нибудь увижу. Один был сильнее всех! И я вспом­нил слова президента нашего клуба:

~— Великие ребята и Эдберг, и Сампрас, но супер — только он!

...Он поднимает руки к небу и долго смотрит туда, вверх. И я встаю. И смеюсь. И не могу оторвать от него глаз. Лишь на секунду задерживаю взгляд на табло — 4 часа 48 минут продолжалось все это.

Слезы текут по моим щекам, и я не стесняюсь их.

Он весь в цветах, не может протянуть мне занятые цветами руки и наклоняется, чтобы своей щекой коснуть­ся моей.

...Долго не выходит из душа. А я стою перед зеркалом и изучаю себя после своего, быть может, сильнейшего переживания в жизни.

Сажусь и прокручиваю в памяти последние забавные картинки. Королева Швеции сначала подошла к Эдбергу, обняла его и прижала, как ребенка, к своей груди. Потом она будто вспомнила о победителе и направилась к нему, но он заблаговременно, издали протянул ей руку, и она остановилась, не зная, как подойти к нему ближе и обнять его. Он не подпустил ее к себе.

...Его нет и нет, и я вспомнил тот самый страшный мо­мент в матче, когда счет в третьем сете стал 1:4, когда я сломался и мысленно присоединился к шестнадцати тыся­чам окружавших меня со всех сторон людей. Я не понимал, как можно было выжить в этот момент, не сломаться, не

поверить в поражение, в судьбу, как можно было личности оказаться сильнее своей сущности, своих инстинктов и, прежде всего, инстинкта самосохранения? Да, ни в действи­ях, ни в его лице не было в тот момент и намека на согласие с происходящим. Он ждал и верил, что этот момент, когда Эдберг начнет уставать и ошибаться, все равно придет!

«Как называется, — спрашивал я себя, — это "не­что" в личности человека, как его воспитать? Быть мо­жет, этого-то и не хватило мне, чтобы добиться в спорте большего?»

И вот сейчас я получил ответ на этот вопрос. Ждать и верить/ — вот как называется это «нечто» в личности человека! Ждать и верить, несмотря ни на что/

В накинутом на плечи полотенце он сидит и смотрит в пол.

Я сижу напротив к изучаю лицо ставшего таким близ­ким мне человека. Но не вижу и намека на радость. Чув­ствую, что услышу сейчас что-то очень важное, итоговое. И вот он поднимает голову, смотрит мне прямо в глаза и медленно, но твердо, произносит:

• И все-таки — ненависть.
  
• Ненависть? — переспросил я.
  
• Да, именно так. Я изменил мотивацию после перво­
  го сета. Настроился против зрителей, буквально ненави­
  дел их. Да и эту королеву тоже, я видел, как она радова­
  лась на своей трибуне. ...Только это и спасло меня сегод­
  ня... к сожалению. Очень жаль, что наш эксперимент за­
  кончился неудачей. Очень жаль.
  

— Я не считаю это неудачей, — тихо говорю я.
Он не отвечает мне.

В аэропорту Дюссельдорфа садимся в разные машины.

• Куда сейчас? — спрашиваю я.
  
• К родителям. Начну с них.
  
• Привет им от меня.
  

11Н1Ш Щ И |Ц Щ Mi,К

526

Проклятие профессии

Покаяние

527

• Спасибо, — отвечает он, — и вот что еще. Хотя я и
  так утомил Вас, но у меня есть вопросы, и мне важно
  получить на них ответы.
  
• Я готов.
  
• Нет, это особый разговор. Сколько Вы еще будете в
  Германии?
  
• Через три дня улетаю в Россию.
  -
  

Утром мне позвонили из офиса тен­нисного клуба и сообщили, что он при­едет ко мне завтра в 10-00.

У меня есть целый вечер, и я вспо­минаю.

• У Вас найдется для меня два ча­
  са? — спросил он сразу после трени­
  ровки.
  
• Конечно, — ответил я.
  
• Тогда я не буду здесь тратить
  время на душ, а сразу поедем ко мне.
  

Поплаваем в бассейне, а главное — поговорим.

Машина мчится по автобану. Я любуюсь профилем бойца: жестко сомкнутые губы, слегка прищуренные гла­за, руки, небрежно положенные на руль.

Он чувствует мой взгляд, секунду смотрит на меня, потом на спидометр и говорит:

— Не бойтесь, все будет хорошо. Машина хорошая, и
я хороший... водитель.

И мы смеемся.

в команде зовут комис-

! - i

— А Вы знаете, что Вас
саром?

• Нет, — отвечаю я и спрашиваю:
  
• А почему?
  
• Президент так и сказал, что Вы приехали к нам
  устанавливать Советскую власть.
  

И снова смеется.

• А пожалуй, он прав, — отвечаю я, — зато с пер­
  вой попытки мы вышли в бундеслигу. И тренироваться
  стали не так, как раньше. Да, я настоял, чтобы вторая
  тренировка начиналась позже, а то она проходила на
  фоне усталости и не решала задачу. Теперь тренируе­
  тесь, как в Советском Союзе. А чем тебя не устраивает
  советский спорт — лучший в мире?
  
• „.В общем — да, — подумав, соглашается он.
  

После плавания и обеда уходим на открытый балкон и садимся в глубокие кресла.

— Я давно хотел поговорить с Вами один на один.
Разговор серьезный.

И он внимательно посмотрел на меня.

• Я готов, — ответил я, выдержав его взгляд.
  
• Мне не нравится моя мотивация, — медленно про­
  говорил он.
  
• Количество или качество? — спросил я,
  
• Именно качество, с количеством вроде все в поряд­
  ке. Помните, когда Вас представили команде, и Вы чита­
  ли свою первую лекцию, я сначала сидел с краю, а потом
  пересел поближе к Вам. Это была лекция про меня. Вы
  говорили о мотивации спортсмена, в частности, об опасно­
  сти отрицательной мотивации, когда спортсмен играет
  через злобу и ненависть, а это я и есть.
  

А началось все очень давно. Я был маленький и тол­стый, и отдали меня в теннис, наверное, для того, чтобы я похудел. Да я и не годился ни для чего другого, не умел бегать, прыгать, ничего не умел, а ракеткой по мячу иног­да попадал. И был один плюс — тренировать удары можно было у себя во дворе, о стену дома, что я и делал часами. Но все равно в группе был хуже всех. И было самое пло­хое — надо мной все смеялись. Особенно усердствовал один, я и имя его забыл.

528

Проклятие профессии


Покаяние

529


И вот наступил этот, как я теперь понимаю, кульмина­ционный момент в развитии моей личности. В первом же турнире по жребию мы попали друг на друга. Шансов у меня не было — так все считали. Но настраивался я всю ночь — почти не спал. Все-таки бойцовские качества у меня были и в десять лет, как Вы считаете?

• Согласен.
  
• И что Вы думаете, я разнес его 6:3, 6:0. И хорошо
  запомнил свое внутреннее состояние — я был ослеплен
  злобой. Не помнил ни одного фрагмента игры. Что-то вело
  меня, руководило мной. Этот мальчик плакал после игры,
  и я был счастлив это видеть. Это было чувство реванша,
  плохое чувство — теперь я это знаю. Реванш и месть —
  родные братья.
  

А вот следующую игру я безропотно проиграл такому же, как и я, слабому мальчику. Но ко мне он относился неплохо, и против него я настроиться на бой не смог.

И тогда, в свои десять лет, в мое незрелое сознание прочно поселилась эта страшная установка: чтобы побе­дить — надо ненавидеть!

Не было тогда рядом со мной человека, который оста­новил бы меня (эти слова он произнес с истинным страда­нием), да и тренеров, как я понимаю теперь, эти вещи не интересуют. Детям дают ракетки, мячи и говорят: «Ну, давай, покажи, что ты можешь!» И каждый, в итоге, вы­бирает, как выбрал я, свой путь развития своей личности, свой путь борьбы с собой. Я пошел по пути отрицательной мотивации.

Теперь-то я хорошо понимаю, что этот путь по своей природе много легче, чем то, что Вы называете положи­тельной мотивацией, то есть вдохновлять себя такими чув­ствами, как долг, любовь, гордость. Ненавидеть ведь лег­че, чем любить?

Это был вопрос, и я ответил:

• Бесспорно.
  
• Эта мотивация, в том числе злоба на самого себя за
  свое жирное тело, помогла мне в одном, в том, что я сде­
  лал себя атлетом. Один серьезный тренер по легкой атле­
  тике сказал мне:
  

— Ты склонен к полноте и, если хочешь быть кем-то в
спорте, будь на ногах, то есть двигайся, пятнадцать часов
в день. — И я двигался пятнадцать часов в день!

Он встал, сказал:

,' — Извините, что-то я волнуюсь. Попьем что-нибудь? И пошел к холодильнику. ...Спросил:

• Продолжим?
  
• Да-да, я — весь внимание.
  
• Ас личностью моей происходило то, что и долж­
  но было произойти. Если я проигрывал отдельные игры,
  то всегда причину видел в одном — я недостаточно ра­
  зозлил себя, не нашел нужных аргументов против конк­
  ретного человека. И наступило время, когда я у всех
  стал видеть плохое, и хуже того — искать плохое. К
  примеру, Агасси стал рано лысеть, и это радовало меня.
  Вдруг выяснилось, что мой отец шумно ест, и я стал
  уходить с тарелкой в свою комнату. И ничего не мог с
  собой поделать. Телефонные звонки, казавшиеся беспре­
  рывными, буквально бесили меня. Я не мог долго встре­
  чаться с какой-либо одной девушкой — на второй день
  меня раздражало в ней все.
  

И вот результат. Хотя в теннисе я кое-чего добился, радости от этих побед я не чувствую. Рад, конечно, но в жизни счастливее не становлюсь. Последние три года у родителей был только в Рождество. Никто мне не звонит, почти.

• Когда обычно начинаются депрессии? — прервал он
  вдруг свой монолог.
  
• По-разному, но чаще — годам к сорока—пятиде­
  сяти.
  
• А со мной это началось в двадцать. Было это в
  Гамбурге, кстати, в ночь перед решающей игрой. Поче­
  му-то я проснулся посреди ночи, и душа моя болела, как
  будто я слышал ее стон. Боль была такой, что я хотел
  выскочить в коридор и бежать куда-то, к кому-то. Но к
  кому? И я стал молиться. Просил у Бога одного — по­
  мочь выдержать эту боль. Я понял в ту ночь, что если
  

530

Проклятие профессии

Покаяние

531





ад существует, то это и есть боль души, и в эту ночь я заглянул в него.

Я стал бояться таких просыпаний посреди ночи. Стал плавать перед сном, чтобы устать. Стал бояться ездить на соревнования один. Извините меня за такое признание, брал с собой двух, даже трех девушек. Про­сто, чтобы они мелькали перед глазами, отвлекали от серьезных мыслей. А если просыпался, то целовал ее и засыпал снова.

Он замолчал. Я поднял на него глаза. Волосы его были растрепаны, лицо раскраснелось, в глазах стояла печаль.

Наши глаза встретились. Он сказал:

— У меня очень много грехов, и ад я, конечно, заслу­
жил.

И чуть позже добавил:

• Прошлое не дает мне покоя. Что Вы мне скажете на
  это?
  

• Хаос прошлого — так это называется.
  

— Да, точно сказано, именно хаос.
Я продолжал:

— Есть хаос прошлого, хаос настоящего и хаос буду­
щего. Хаос настоящего — это отсутствие у человека по­
рядка, цели в жизни, духовных идеалов, четко сформули­
рованных жизненных планов. Хаос будущего — отсут­
ствие ориентиров, перспектив, веры. Но с этими двумя
видами хаоса разобраться проще. Хаос прошлого — про­
блема проблем для большинства думающих и имеющих
совесть людей. Путь к спасению здесь один — создать си­
стему, которую я называю антихаос. Сейчас я объясню
тебе суть, и с твоим прошлым мы разберемся